Текст книги "Бегство Отщепенца"

Автор книги: Дина Бакулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Взглянув себе под ноги, беглец увидел большую толстую змею. Она яростно шипела, и Робин не на шутку испугался: ведь совсем недавно он уже встречался с одной серо-жёлтой змеёй, а эта гадина была ещё и длиннее, и толще прежней. «Ту серо-жёлтую тварь мне удалось уговорить. А что же делать с этой великаншей? Судя по её виду, она вовсе не намерена меня слушать, да и отправить мне её на этот раз некуда. Я бы и сам, пожалуй, уже не смог найти дорогу к Пещере».

Тем временем серая змея вытянула шею и, высунув острый чёрный язык, грозно шипела. Судя по всему, шипением она предупреждала о том, что хочет напасть. Сердце беглеца сжалось от страха, он судорожно пытался вспомнить, что нужно делать в таких случаях. Внезапная догадка осенила Робина.

– Я дам тебе пить, – дрожащим голосом сказал он змее. Потом, собравшись с силами, произнёс уже намного спокойнее: – Если хочешь, я дам тебе пить.

Змея на секунду прекратила шипеть, словно задумалась над человеческими словами. Робин быстро огляделся и, найдя на земле подходящий лист, изогнутый в форме чашечки, налил туда воды. Змея по-прежнему беззвучно и внимательно следила за его действиями.

Ловко загнув края твёрдого листа, Робин наполнил его прохладной водой из ракушки и тут же, тихонько пятясь задом, начал отдаляться от незваной гостьи.

Не дожидаясь, когда Робин отползёт на достаточное расстояние, серая змея отвела взгляд от человека и принялась жадно пить воду.

Осторожно, но быстро обойдя змею, стараясь ступать как можно тише, Робин быстрыми шагами пошёл прочь. На ходу закупорив бутылку с водой, не оглядываясь, он направлялся всё дальше и дальше в лес. Впереди виднелась всего одна тропинка, так что выбирать направление особенно не приходилось.

Робину удалось обогнуть трясину вязкого болота, которое коварно поджидало его на пути; вовремя заметив над головой толстую ветку дерева и уцепившись за неё, беглец ловко перемахнул через топь и приземлился на твёрдую почву. От бурого медведя, проявлявшего явное недружелюбие, беглец откупился тем, что осталось от опят, которые они с Пеструшкой предусмотрительно набрали про запас.

Тем временем страшная усталость всё тяжелее и тяжелее наваливалась на Робина. Кроме того, двигаться мешала острая боль от многочисленных ран и царапин, которые он получил, пробираясь сквозь заросли. По мере того, как раны кровоточили, силы путника быстро убывали.

Последней мыслью, промелькнувшей в голове Робина, была: «А ведь мне, пожалуй, всё-таки удалось выжить… или… вернее, я вроде бы ещё жив, пока…»

Но он не успел додумать эту мысль до конца, потому что уже через несколько секунд изможденный и окровавленный, споткнувшись о небольшую кочку, грузно брякнулся оземь и потерял сознание.

…Не известно сколько времени Робин пролежал без чувств, но когда он очнулся, то почувствовал, что кто-то очень пристально смотрит на него. Сердце беглеца затрепетало, страх охватил всё его существо. Но слабость, сковавшая всё тело, мешала ему пошевелиться. Голова у Робина кружилась, в ушах шумело, а перед глазами медленно проплывали какие-то мелкие чёрные точки, соединённые между собой тонкими ломаными линиями-паутинками.

Несмотря на ужасную слабость, Робину очень хотелось подняться на ноги и попытаться убежать, или, по крайней мере, встретить свою смерть лицом к лицу. В том, что его недолгому земному пути пришёл конец, бывший отщепенец не сомневался. Однако, тело не слушалось, плотная паутина перед глазами не рассеивалась, силы не возвращались. И вдруг беглец явственно услышал над собой спокойный и негромкий голос: «Не бойся, Робин, я не причиню тебе зла».

И – удивительно: словно под воздействием этого спокойного голоса туман перед глазами Робина быстро и незаметно рассеялся, а руки настолько налились силой, что помогли беглецу чуть привстать, опершись на локти. Робин увидел перед собой седого старца, спокойно и внимательно изучающего его лицо. Лес вокруг наполнился странным светом, хотя, судя по очертаниям деревьев и кустарников, это был всё тот же, вчерашний лес.

– Откуда вы… знаете… моё имя? – с усилием спросил Старика Робин.

– Трудно сказать… – уклончиво ответил Старец. – Возможно, ты сам произнёс его в бреду. Ты ведь был без сознания, бредил.

– У меня нет сил, чтобы уйти отсюда, – сказал Робин Старику и добавил сокрушённо, – да я и не знаю, куда мне идти…

Беглец испытывал к Старцу чувство безусловного доверия. Оно возникло в сердце Робина само самой и было ему так непривычно – ему, привыкшему лишь прятаться, убегать и сражаться за собственную жизнь.

– Робин, я, конечно, не знаю твоей судьбы. Но могу сказать тебе лишь одно: ты избранный.

Старик помолчал, словно раздумывая над собственными словами, затем произнёс:

– Но на добро или на зло ты избран – это мне не известно. Выбор направления зависит только от тебя.

Робин слабо, но очень решительно отрицательно помотал головой.

– Нет, меня никто ни для чего не выбирал. Я просто сбежал из Пещеры отщепенцев.

Внезапно беглец вспомнил, что даже маленькие дети в лесу распознали в нём отщепенца, и ему стало до боли стыдно, что таким признанием ему приходится разочаровывать такого доброго и мирного по виду Старца.

– Я – отщепенец, – снова с горечью признался Робин.

Старец как-то по-детски улыбнулся и кивнул. Ответа Робин не дождался.

– Ну, мне пора!.. – тем же ровным и добродушным тоном неожиданно сказал Старик.

– Куда? – почему-то изумился Робин. Ему не верилось, что этот добрый по виду Старец вот так запросто, равнодушно оставит его, совершенно обессилевшего и несчастного, в чужом лесу.

– Я должен вернуться обратно в Грот, я там живу, – спокойно пояснил Старец.

– А мне? А мне? – с робкой надеждой спросил Робин. – Мне нельзя с вами туда… в Грот… хотя бы ненадолго?

– Нет, Робин, сейчас нельзя. Но кто знает, – загадочно добавил Старец, – может быть, мы ещё встретимся с тобой однажды. Во всяком случае, мне бы очень этого хотелось, Робин. Хотя зависит это только от тебя. От тебя одного.

– Но… – беглец беспомощно пытался остановить Старца, уже собравшегося в путь.

– До свидания, Робин, – спокойно сказал Старец. – А о нашем разговоре ты забудешь и не вспомнишь, пока не придёт время. Если оно придёт. До свидания.

Робин снова попытался что-то сказать, протянул руку к уходящему, но тут сознание вторично оставило его.

…А может быть, и не было никакого Старца? Может, он только почудился в бреду, привиделся во сне беглецу? Спросить было уже не у кого.

На земле, окружённый зловещими тёмными очертаниями больших деревьев, в прохладе дикого леса одиноко и неподвижно лежал на спине потерявший сознание путник. Глаза его были закрыты, зеленоватое тело покрывали тоненькие подтёки крови, и только по слабому трепету упавшего на его лицо крупного листа с соседнего дерева можно было определить, что человек всё ещё жив.

В ПАЛАТЕ 

– А-а-а-а! – орал Робин, изо всех сил отбиваясь руками от страшного чудища, навалившегося на него. – А-а-а!

– Да тише ты, успокойся! – крепко схватив и прижав руки Робина к кровати, властно требовал некий незнакомец. – Успокойся!

С трудом разлепив глаза, Робин увидел чьё-то склонившееся над ним, озабоченно нахмуренное, лицо. Беглец изумлённо уставился на своего мучителя.

Однако у мучителя оказался довольно добродушный взгляд. И, судя по всему, он вовсе не собирался мучить Робина. Страх мгновенно прошёл, но беглец всё ещё не мог понять, где он находится, и что с ним происходит.

– Ну, всё? Успокоился? – спросил незнакомец. Он, наконец, отпустил руки Робина и, придвинув табуретку к кровати, уселся рядом.

– Ты кто? – дико вытаращив глаза, спросил Робин.

– Я – Сысой, – спокойно и дружелюбно представился незнакомец.

Был он уже, что называется, в возрасте. Об этом можно было судить не столько по морщинам, которых как раз было не много, сколько по медлительной размеренности движений, да ещё по густым седым волосам, обрамлявшим круглое лицо с крупным носом картошкой. Незнакомец отличался некоторой полнотой, хотя и толстым его назвать было нельзя. Если присмотреться, взгляд у старика Сысоя был добрым, лицо – простодушным, а манера общения – располагающей. Но всё это Робин сумел разглядеть гораздо позже, а сейчас он ошарашенно и дико всматривался в незнакомую фигуру. Наконец он вышел из оцепенения и спросил прерывающимся голосом:

– Ты что, из нафталинщиков?

– Нет, – кратко ответил Сысой.

– Где я? – продолжал допрос Робин.

– Ты в больнице, в палате.

– ???

– Ты в Лазарете, в палате номер пять. Так что сейчас, ты, дружище, наш пациент, – пояснил Сысой.

Робин усиленно тёр лоб, пытаясь вспомнить, как он мог здесь очутиться.

– Я… был в лесу… – вслух, мучительно напрягая память, начал вспоминать Робин. Голова у него болела и перед глазами то и дело мелькали то мелкие чёрные зигзаги, то крошечные точки. —Я… я… был в диком тёмном лесу…

– Это точно! – подтвердил Сысой. – Ты до нас чуть-чуть не дошёл. Свалился… Упал и потерял сознание. А мы тебя подобрали и привезли сюда, в Деревню. Вот и всё.

– В Деревню? – недоуменно переспросил Робин.

– Да. Не волнуйся, у нас тебе нечего бояться, – Сысой успокоительно похлопал гостя по плечу.

– Странная какая пещера. Я никогда не видел такой! – признался Робин, озираясь вокруг. – Светлая и… такая маленькая…

– Это не пещера, а палата, – пояснил Сысой. – И, кстати, если ты не заметил, ты лежишь в кровати. У вас, отщепенцев, по-моему, нет кроватей? Да?

– Откуда ты знаешь, что я отщепенец?

– Гм! – усмехнулся Сысой. – Нетрудно было догадаться!

– А как ты догадался? – не унимался Робин.

– Да ведь только вы, отщепенцы, ничегошеньки на свете не знаете! Такие необразованные! И ничему-то толковому вас не учат! – неожиданно рассердился старик.

Но, всмотревшись в растерянное лицо Робина, и, видимо, пожалев его, добавил:

– Но ведь ты и не совсем уже отщепенец. Из ваших сюда мало кто попадает. Так что ты, брат, можно сказать, за много-много лет один такой. Один – на всю вашу гиблую Пещеру!

При этих словах Робин невольно содрогнулся, потому что вдруг очень ясно вспомнил свою Пещеру. В том, что она гиблая, как утверждал Сысой, сомневаться не приходилось.

– А я здесь надолго? Не скажешь? – робко спросил он, с надеждой всматриваясь в широкие серые глаза старика. – А? Надолго?

– Не знаю, – пожал плечами Сысой. – Откуда ж мне-то знать! Это, смотря… как будешь себя вести, – тут он чему-то улыбнулся. – А, всё равно не мне решать!

– Ох-ох-ооо… – глухо простонал Робин. – О-о-о…

– Ну, завыл! – с досадой отмахнулся Сысой. – Что ты воешь-то? Привык выть, как шакал, в Пещере! Пора отвыкать! Здесь тебе не Пещера, всё-таки цивилизация! – многозначительно произнес Сысой и для убедительности потряс указательным пальцем.

– Страшно-о-о, – снова взвыл Робин. – Мне страшно!..

– Вот ещё, страшно ему!.. Не такой уж ты пугливый, как представляешься. Давай-ка рассудим! От отщепенцев сбежал? Сбежал. Значит, не испугался. Так. Потом в дупло полез? Полез. Причём, опять же, по собственной воле. Верно я говорю? А главное, ты сам, в одиночку дикий лес преодолел! Так? Ну вот, значит, ничего-то ты в лесу по-настоящему не боялся. Согласен?

– Согласен, – машинально ответил Робин.

– Теперь-то ты понял, откуда я знаю, что ты не из робкого десятка?

– Понял, – столь же машинально согласился Робин.

– Видишь ли, если бы ты по-настоящему боялся, то до конца леса ни за что бы не дошёл. Да что там до конца – до середины! Потому что, как известно, страх парализует волю. Если бы ты ему поддался, съел бы тебя там давно кто-нибудь. Понятно?

– Понятно, – сказал Робин. Хотя ему ничего не было понятно.

– Лес по эту сторону дупла дикий, – принялся объяснять Сысой. – Он так и кишит хищниками, ядовитыми насекомыми и, вообще, разными гадами. И он, этот лес, нам не подчиняется. Он никому не подчиняется. Он сам по себе. Понятно? Так что тебе никто не помог через него пройти, ты сам с ним справился, самостятельно. Потому-то мы тебя и притащили в Деревню, что ты справился. Понятно?

– Понятно, – тихим голосом сказал Робин. Голова у него кружилась от слабости, а глаза сами собой слипались.

– Ты до нашего пространства всего-то два шага не дошёл! Но несло тебя определённо к нам, – значительным тоном произнёс Сысой.

«Ну да, конечно… – сквозь лёгкую дрему размышлял Робин. – Шёл я совсем не к вам, а куда глаза глядят. И всё же я очень рад, что попал именно к вам, и мне бы очень хотелось здесь навсегда и остаться. Пусть бы даже пришлось веки вечные сидеть в этой странной крохотной пещерке с жёлтыми стенами и никогда не видеть ни леса, ни птиц…»

 «Пеструшка!» – неожиданно вспомнил он. Это воспоминание на миг отогнало от беглеца неотвратимо наваливающийся сон. «Куда же она подевалась?»

Как только Робин подумал о птичке Пеструшке, ему послышался лёгкий шум маленьких крылышек. Робин стал недоумённо озираться, но ничего не увидел.

– Что, брат, потерял кого? – встревожился Сысой.

– Да нет, – грустно отозвался Робин. – Показалось! Птичка одна была со мной. В лесу. Не в том, где я упал, а в другом. Пеструшка, я назвал её Пеструшкой. Потерялась она где-то…

– А!.. Пичужка-то? – оживился старик. – Ну как же, видел её, знаю! Пеструшка твоя была здесь, недавно совсем. Да ведь это она нам и сообщила о тебе: сказала, что ты в диком лесу лежишь бездыханный, вот мы и отправились тебя искать.

– Да как же она узнала? – поразился Робин, – Её ведь там со мной не было.

– Мало ли, – уклончиво ответил Сысой. – Они много всего знают, такие птицы: дар у них на это особый, понимаешь?

– Понимаю… А… увидеть Пеструшку можно? – робко попросил путник.

– Сейчас – нет. По-моему, она уже к себе домой улетела, в Грот.

– В Грот? – недоуменно переспросил Робин.

– Ну да, она ведь живёт там, в Гроте. По-твоему, она Пеструшка, а по-нашему – Проводник.

– А я смогу её когда-нибудь увидеть?

– Не знаю, не знаю… – задумчиво протянул Старик. – Впрочем, всё возможно. Вероятности такой тоже исключать нельзя.

«Как непонятно он всё объясняет…» – сквозь вновь подступившую дрёму подумал Робин.

– Вы сказали, Пеструшка в Гроте живёт? Может быть, я смогу когда-нибудь сходить туда, навестить её.

– Хм, и такой возможности тоже исключать нельзя.

– Значит, можно будет? Да?

– Какой ты быстрый! – с незлой усмешкой сказал Старик. – Подожди, брат, оклемайся сначала немножко…

Робин устало опустил голову на подушку. Дремота снова неумолимо овладевала им. Он словно издалека слышал слова Сысоя, но смысл стариковских речей уже начал ускользать от него: сон властно и быстро окутывал Робина. Беглец не сопротивлялся, а наоборот, охотно поддавался сну. Такого с ним ещё не случалось, пожалуй: впервые за всю свою недолгую жизнь он не боялся уснуть!

САНИТАР 

– Проснись, Робин, проснись, наконец! – донёсся до беглеца незнакомый мягкий, но настойчивый голос. Он почувствовал, что кто-то трясет его за плечи. Разлепив веки, Робин снова увидел перед собой незнакомое лицо.

«Это уже другой!» – пронёслось у него в голове.

– Ну вот, молодец, проснулся! – довольным тоном сказал новый незнакомец. – Ты, приятель, уже трое суток спишь!

– Я Робин, – сообщил незнакомцу беглец.

– Да знаю я, что ты Робин, приятель! Знаю!

– А ты кто? – поинтересовался Робин.

– А я Санитар. Ты можешь называть меня Санитаром, если хочешь, а вообще-то моё имя – Лоиз.

Лоиз казался полной противоположностью Сысою, по крайней мере, внешне. Санитар был высок и худощав, лицо имел вытянутое, а нос острый. Серые глаза его смотрели пристально, словно хотели проникнуть в самую душу собеседника.

– Ты прямо как Рентген, – ни с того ни с сего заявил Робин, не понимая сам, что именно он сейчас сказал.

– Ну вот, – одобрил его Лоиз. – Видишь, какой ты молодец. Сколько всего помнишь из своего детства!

– У меня… не было детства, – поправил Робин Санитара.

– Было. Видишь ли, у всех бывает детство. И у тебя было! Только у тебя оно было слишком трудным, и поэтому твоё подсознание почти полностью стёрло все воспоминания о нём. Однако иногда, как видишь, что-то нет-нет да и прорывается. Хотя после нескольких лет жизни среди отщепенцев удивительно, что ты имя-то своё помнишь! – улыбнулся Лоиз.

Улыбка у Лоиза была не простодушная и широкая, как у Сысоя, а сдержанная, скорее всего, вежливая.

– В детстве у тебя было подозрение на туберкулёз, и в лечебных целях тебя часто подвергали облучению, – продолжал Санитар. – Приходилось делать много рентгеновских снимков. Видимо, воспоминания об этом хранились на самом дне твоей памяти, а сейчас они всплыли случайно.

Похоже, у этого худощавого санитара с вежливой улыбкой припасён готовый ответ на все случаи жизни.

– Откуда ты это знаешь? Про меня? Что у меня детство было и… вообще всё? – поинтересовался Робин.

– Так ведь пришлось в архив человека отправить, чтобы разузнать о тебе немного. Надо же нам представлять, с кем приходится дело иметь…

– Расскажи мне что-нибудь о моём детстве, – неожиданно перебил Санитара Робин.

– Ну, я не думаю, чтоб это было особенно интересно. И вообще… вряд ли такие рассказы пойдут тебе на пользу… – замялся Лоиз. – А, впрочем, спрашивай. Что бы тебе хотелось знать о себе?

Робин задумался и внезапно понял, что на самом деле ему не хочется ничего узнавать о своём детстве. Интуиция подсказывала ему, что такое знание не принесёт радости, да и Лоиз ясно дал понять, что ничего особенно радостного с Робином в те годы не происходило. Кроме того, беглецу с избытком хватало воспоминаний о Пещере, где его постоянно унижали.

– Я хотел бы знать только, сколько мне лет? – почему-то спросил Робин.

– Девятнадцать, – охотно ответил Лоиз. – Ты – Робин Беглов, тебе девятнадцать лет.

– А почему меня держат в больнице?

– Ты не обижайся, приятель. Ты хоть и прошёл лес самостоятельно, что, само по себе, конечно, плюс немалый, но всё равно после Пещеры твоё сознание, твоя душа… могут оказаться изрядно попорченными… Ну, другими словами… больными… Ясно тебе это?

– Да, – сказал Робин. Ему показалось, что он и вправду понимает, что имеет в виду Санитар Лоиз. Только больной на голову может жить в безнадёжно мрачной Пещере, когда, оказывается, в мире есть столько всего необычного.

Теперь-то Робин знал, что в окружающем его мире есть зелёный лес, где так замечательно пахнет, где растут сыроежки… где летает Пеструшка… где гуляют дети (он вдруг ясно вспомнил встречу с Лушей и Кешей).

– Я ведь болею сейчас, да? А меня может вылечить кто-нибудь? – с робкой надеждой спросил беглец.

– Не знаю, приятель. Честно скажу: не знаю. Смотря насколько серьёзно ты болен, то есть до какой степени заражён. Честно говоря, некоторые болезни, особенно «пещерные», лечению не поддаются. Да, такова уж суровая правда. – Лоиз вздохнул и вежливо улыбнулся. – Впрочем, не расстраивайся раньше времени: покамест поводов для грусти нет. Всякое бывает! Мы сначала тщательно исследуем твой организм, а тогда уж и решим, что с тобой дальше делать.

– Исследуете? – ошеломлённо переспросил Робин и даже приподнялся на локтях. – А что, после исследования вы можете меня обратно отправить, к отщепенцам?

– В принципе можем, конечно, – признался Лоиз. – Но это, приятель, вряд ли. Не очень-то ты на закоренелого отщепенца похож. А вот в другое место можно…

– А Сысой сказал, что похож! Что я похож на отщепенца! – прервал Лоиза Робин.

– Сысой, видимо, имел в виду, что ты с виду на них похож. Это уж точно! Но, по сути… не знаю… не думаю. Впрочем, посмотрим! Не испытав человека как следует, в друзья его зачислять не приходится. Ты тоже, кстати, запомни это правило – может пригодиться!

– Запомню! – на всякий случай пообещал Робин.

– Да вот тебе самый простой пример. Отщепенцы же сразу тебя в свои ряды затащили, не испытав хорошенько… И что из этого вышло? Вышло то, что ты от них, в конце концов, удрал. Правильно?

– Правильно, – на всякий случай кивнул головой Робин. Но пример, приведённый Лоизом, показался ему неудачным. Слова «отщепенцы» и «друзья» в его сознании друг другу никак не подходили. Но возражать Робин не стал: вряд ли Лоиз поймёт.

– Впрочем, пожалуй, тебе повезло, что они тебя не испытали, —продолжал рассуждать Лоиз. – Если бы испытали, ты бы сейчас здесь не сидел.

Робин вопросительно посмотрел на Санитара. Впрочем, он уже и сам догадался, что именно Лоиз имел в виду, потому что это было нетрудно.

– Правильно думаешь, – словно прочитав мысли Робина, подбодрил его Лоиз. – Они бы тебя съели.

«Да уж…» – грустно подумал Робин. В этом-то он не сомневался.

– Так… Ну всё, одевайся живее! – заторопился Лоиз. – И пойдём в столовую.

– Куда-куда?

– Тебе подкрепиться надо, а то угаснешь потихоньку, а мы и не заметим.

Робин, наконец, почувствовал, что и в самом деле очень голоден.

– Вот тебе бельё, халат. Одевайся. Вымыть мы тебя уже вымыли, – как смогли, конечно. Но потом, когда окрепнешь, сам станешь душ принимать. А вот тебе, приятель, сандалии. Оранжевые! Для твоего размера другой расцветки не нашлось. Если что не подойдёт, в чём неудобно будет ходить, скажи – поменяем. Но не сегодня. Завтра. Сегодня склад закрыт. Так что пока придётся так походить.

Робин оделся. Всё оказалось почти впору. Во всяком случае одежда сидела удобно, ничего не раздражало, и не было тесно. Халат – бледно-зелёный, в мелкую коричневую клеточку. А сандалии – и в самом деле ярко-жёлтые, почти оранжевые, на липучках, очень удобные.

Вместо того, чтобы сразу надеть сандалии, Робин бережно поднёс их к самому лицу и понюхал. Сандалии очень понравились ему. Они были большие яркие и новые, да к тому же так приятно пахли!

– Они похожи на солнце! – восхитился беглец. Он прижал сандалии к щеке и от наслаждения закрыл глаза. У него никогда не было такой красивой обуви. Впрочем, у него вообще никогда не было обуви, даже самой обыкновенной. Вспомнив, что находится в палате не один, Робин, старательно сдерживая восторг, бережно поставил оранжевые сандалии на пол.

– Может, ты их всё-таки на ноги наденешь? – спросил Лоиз.

Робин поспешно обулся.

Наскоро одевшись, всё ещё пошатываясь от слабости, внимательно смотря под ноги, Робин поплёлся за Санитаром. Впрочем, пол в здании оказался ровным, и можно было не опасаться споткнуться. Нападения змей, пауков или медведей здесь, как будто, тоже не ожидалось. Широкий коридор, по которому Лоиз сопровождал беглеца в столовую, показался Робину вполне безопасным.

СЛИШКОМ МНОГО ПОМИДОРОВ 

Как выяснилось, кормили в столовой неплохо. Причём три раза в день. Первые три дня пищу для Робина подавал Санитар Лоиз, так что пациенту оставалось только усаживаться за стол и ждать когда его долговязый Наставник принесёт ему тарелку, наполненную какой-нибудь желтоватой размазнёй.

По утрам всегда кормили кашей. А днём неизменно подавали суп с овощами и отдельно – рыбные рулетики или котлеты.

Днём и вечером, в дополнение к основному блюду, Лоиз обязательно приносил и ставил перед Робином большую стеклянную миску с помидорами. Помидоров в миске было видимо-невидимо, все крупные и очень сочные.

Причём Лоиз несколько раз предупреждал Робина, что, если беглец хочет выкарабкаться, то есть встать на ноги, ему обязательно нужно съедать не меньше восьми-десяти помидоров в день.

– В красных овощах очень высокое содержание витаминов, —пояснял он тоном, не допускающим возражений.

Поначалу сочные красные плоды Робину нравились, но уже на пятый день ему совершенно расхотелось снова есть помидоры. Кстати, теперь еду, предварительно разложенную по тарелкам, Робин брал со стойки сам. А Лоиз, который неизменно сопровождал нового пациента, усаживался напротив и внимательно наблюдал, как тот ест. Поначалу Робин, увлечённый процессом поглощения новой для него пищи, попросту не замечал присутствия Санитара. Вернее, замечал, но оно в первые дни совсем его не раздражало. Однако вскоре он начал задумываться: зачем это во время приёма пищи неотступный санитар вечно сидит с непроницаемым видом на соседнем стуле и следит, как ест его подопечный.

Поначалу тут и вправду было на что посмореть: Робин ел слишком неаккуратно, как самый настоящий дикарь, и выглядел, скорее всего, очень нелепо. Как он ни старался, но вилка и ложка в самый неподходящий момент всё равно умудрялись выскальзывать из его рук. Кроме того, пациент иногда забывался и хватал котлеты или рыбные рулетики голыми руками. В самые же первые дни Робин был ещё настолько дик, что даже суп или кашу порывался зачерпнуть ладонью. Но так продолжалось недолго: он изо всех сил старался выглядеть прилично и прилежно постигал правила поведения.

И всего лишь за несколько дней беглецу удалось усвоить приличные манеры. Это было не так уж и трудно, тем более что Санитар Лоиз поучал своего подопечного при каждом удобном случае. Мысленно Робин так и называл Наставника – «поучителем».

Кроме Лоиза и Робина в столовой почему-то никогда никого не было, по крайней мере, в то время, когда Робин там находился. Позже Лоиз пояснил, что эта небольшая и очень скромная на вид столовая принадлежит только Изолятору. Тут Робин догадался, что его палата с жёлтыми стенами и есть тот самый Изолятор, к которому относится и обеденный зал.

Честно говоря, пациент не испытывал особой симпатии к Лоизу уже хотя бы потому, что четыре раза в день Санитар приходил делать беглецу очень больные уколы. После уколов Робину приходилось долго отлёживаться на кровати, чтобы прийти в себя. Конечности ног немели, во рту пересыхало, и, кроме того, очень сильно болел живот. Через несколько минут эти неприятные ощущения проходили.

Сысоя Робин видел гораздо реже – всего по разу в день. Старик учил пациента читать. Иногда бывшего отщепенца посещало странное чувство, будто он вовсе не изучает науку чтения заново, а просто повторяет то, что когда-то давно знал, но почему-то совершенно забыл. Как и где он приобрёл умение читать и почему однажды совершенно утратил этот навык, Робин не знал. Ясно было только одно: без помощи Сысоя ему ни за что не удалось бы вновь овладеть чтением. Это было ясно уже из того, что сначала он не только не мог прочитать по слогам самые простые слова, но не мог вспомнить даже названия букв.

Сысой не казался Робину таким бесчувственным и прямолинейным, как Лоиз. Наоборот, учитель чтения, в отличие от Санитара, часто улыбался, а порой весело хохотал, обнажая почти все уцелевшие, несмотря на неумолимый натиск прожитых лет, зубы. Правда, таких зубов у Сысоя было всего пятнадцать. Хохотал Сысой в основном тогда, когда Робин неправильно читал или смешно коверкал слова.

Книги, которыми старик снабжал ученика, были тонкие, с цветными картинками и простым текстом: по большей части сказки и басни. Робин заметил, что все принесённые ему сказки неизменно хорошо заканчивались. Это удивляло его. Он знал, что в жизни так бывает не всегда, а уж в Пещере, где он некогда жил, почти все происшествия заканчивались плохо. Вот потому-то все принесённые ему книги Робин называл сказками. Впрочем, читать беглецу с каждым днём нравилось всё больше и больше, и теперь он ждал посещений Сысоя с возрастающим нетерпением. Уроки чтения с беззубым стариком были единственным развлечением в унылом, хотя и светлом Изоляторе.

Кроме ежедневных походов в столовую, Робина раз в день выводили на прогулку во двор. Во дворе, точно так же, как и в столовой, кроме Робина и его вечного провожатого Лоиза, никогда не было ни одной живой души. Их прогулки проходили очень однообразно: всякий раз, ровно через час после обеда, Санитар Лоиз сопровождал беглеца в маленький дворик. Это был обыкновенный двор-колодец с одним-единственным чахлым деревцем посередине и простой деревянной скамейкой. Стены, окружавшие двор, были очень высокие, и такие же жёлтые, как и стены в палате, только блёклые. Робин обычно отсиживал на скамейке положенные полтора часа, грустно смотря на деревце, такое же одинокое, как и он сам, а потом в сопровождении Лоиза отправлялся в свою палату.

Так прошёл целый месяц.

А через месяц Робин заболел. Его непрерывно тошнило, он чувствовал слабость, у него кружилась голова. Робину начало казаться, что он медленно умирает. Он и вправду ощущал, что силы постепенно уходят из его тела. Но самое ужасное было то, что, несмотря на слабость и полное отсутствие аппетита у пациента, Лоиз по-прежнему заставлял его есть опротивевшие помидоры. Во время пыток помидорами Лоиз всё так же безжалостно следил за Робином немигающим пронзительным взглядом и неизменно ровным, но властным голосом повторял, что помидоры есть необходимо.

Робин не мог сопротивляться этим бездушным и, по-видимому, бессмысленным указаниям Лоиза, а потому, превозмогая отвращение, продолжал есть ненавистные плоды. А потом его неизменно рвало.

Хорошо хоть уколы Санитар делать перестал. «Наверное, не хочет на меня лекарство тратить, – думал Робин, – ведь я всё равно умираю. Да и с какой стати им нужно меня лечить? А помидоры у них, видимо, пропадают, вот он и заставляет меня их есть». От таких мыслей Робину становилось совсем грустно.

А главное, вопреки здравому смыслу, несмотря на чувство разбитости, слабость и ежедневную пытку помидорами, умирать Робину почему-то не хотелось.

Однажды он не выдержал и во время обеда, не обращая внимания на пристальный и властный взгляд Лоиза, собравшись с силами, схватил со стола самый крупный помидор и с силой швырнул его в угол.

Сочный помидор послушно размазался по стене и, обмякнув, упал на пол. Удовлетворившись таким результатом, Робин слабо топнул под столом ногой и решительно сказал:

– Всё! Больше не съем ни одного помидора!

– Хорошо, ты можешь не есть их, но тогда ты точно умрёшь, – услышал он бесстрастный и спокойный голос Лоиза. «Его ничем не вывести из терпения, – с досадой подумал Робин. – Надо было бросить помидор не в стенку, а в него!» Но почему-то уже через минуту дерзкая смелость пациента так же внезапно иссякла, как и появилась. И вместо того, чтобы продолжить свой неожиданный бунт, Робин послушно взял из миски новый помидор и, морщась от отвращения, вонзил в него зубы.

Сысой, навестивший однажды Робина, объяснил беглецу, что помидоры необходимы ему для повышения иммунитета. А в иммунитете, по словам старика, Робин сейчас нуждался больше всего. Оказывается, организм беглеца, изрядно заражённый за годы жизни в Пещере отщепенцев, сейчас тяжело переживал вживание в новые условия.

Слушая спокойные, терпеливые и рассудительные объяснения Сысоя, Робин понемногу успокаивался. Внутреннее чувство подсказывало ему, что беззубый старик говорит правду.

Старик объяснил Робину, что в Пещере, откуда тому удалось сбежать, и потенциальных охотников, и их жертв ежедневно опаивали ядовитым напитком. Напиток этот не убивает, но постепенно заражает организм. Кроме того, он разрушает волю и притупляет нормальные человеческие чувства, а со временем и вовсе лишает человека способности самостоятельно мыслить. Даже сейчас Робин хорошо помнил вкус напитка, который варили Слуги. Питьё тёмно-розового цвета и приторное на вкус подавали в больших кружках. «Да, это определённо была отрава, – понял Робин, – и это из-за неё теперь он так страдает, из-за неё приходится есть гадкие помидоры».