Текст книги "Чудовище на орбите"

Автор книги: Дина Елизарьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Удовольствие Гема слегка отравила мысль, что свидание с Джин не явилось следствием его неотразимости. С угрюмым видом он рванул «Мунчейзер» к высокой горной вершине, украшенной синими, зелеными и красными огнями.

– «Жаворонок Небес»,– пояснил он.– Исключительно красивое место, для Кодирона, конечно. Сюда прилетают отдыхать со всей планеты.

«Жаворонок Небес» и в самом деле выглядел веселым и популярным заведением. Шестиугольный пилон вознесся на пятьдесят футов, сверкая волнами света, следствием применения кристаллов «звук – свет», которыми славился Кодирон. Бегущие огни отражались в куполах, корпусах и кабинах воздушных лодок, припаркованных рядом.

Тем схватил Джин за руку и зашагал через внешнюю террасу, гордо выставив вперед орлиный нос.

Девушка семенила сбоку, полуизумленная, полураздраженная. Они вошли в здание сквозь арку из медвежьих грибов, приятно и остро пахнущих. Человек в черном напыщенным жестом пригласил их в небольшую круглую кабинку. Когда они разместились там, кабинка тихо, с шелковой плавностью, заскользила по длинному эллипсу вокруг залы, кружась и вращаясь по всем осям.

Подъехала на силовых коньках официантка в ажурно-черном.

– Старомодный коктейль из виски, пива и дольки лимона,– сказал Гем.

– Лимонад,– сказала Джин. Гем поднял брови:

– Вот те на! Возьми что-нибудь покрепче. Иначе зачем мы сюда пришли!

– Я не люблю спиртного.

– Фу,– Гем состроил презрительную гримасу. Джин пожала плечами. Гем явно считал ее чем-то

вроде синего чулка. Если бы он понравился ей, было бы забавно открыть ему иное. Но он не только высокомерен. Он зеленый юнец.

Подошел служитель и предложил напрокат силовые коньки. Гем вызывающе поглядел на Джин. Она покачала головой:

– Я не слишком ловка. Сразу перевернусь вниз головой.

– Это легко,– сказал Гем.– Погляди на этих двух…– он указал в сторону пары, которая танцевала посреди зала, кружась, скользя по воздуху во всех направлениях и, казалось, не тратя никаких усилий.– Ты сразу схватишь суть. Это легко. Лишь шевельни пальцем, если захочешь тронуться с места, нажми немного – и ты там. Чем сильнее жмешь, тем быстрее двигаешься. Чтобы остановиться, надо нажать пяткой.

Джин покачала головой.

– Я бы предпочла посидеть здесь и поговорить.

– Об этих расписках?. Она кивнула.

– Если поможешь, я уступлю тебе треть.

Гем сжал губы и прищурился. Джин поняла, что он обдумывал, как бы получить три трети вместо одной.

– Джо Парле понавешал на себя груду мусора,– с беззаботным видом продолжила девушка.– Некоторые из его расписок украдены, а те, что остались, требуют разъяснений. Я знаю, какие из них имеют ценность.

– М-м-м.– Гем отхлебнул коктейль.

– Я не знаю, кто сегодня владеет «Ацтеком», вещи Джо вполне могли сжечь,– пояснила Джин.

– Я могу провести тебя туда,– задумчиво сказал Гем.– Мансарда битком набита старым хламом. Годфри говорит, что все это осталось от Парле. Он собирался очистить чердак, да так и не собрался.

Чтобы скрыть возбуждение, Джин отпила глоток лимонада.

– Когда открывается заведение?

– В десять. Открываю я. Я работаю днем.

– Завтра я буду там в девять.

– Мы будем там вместе,– Гем наклонился вперед и многозначительно взял руку Джин.– Ты слишком красива, чтобы позволить тебе скрыться с моих глаз даже для…

Раздался резкий стук коньков о кабину. Кто-то хрипло закричал:

– Убери руки от моей девчонки! – Ив кабинку просунулось разъяренное круглое лицо. Джин заметила космы черных кудрей, широкий крепкий торс.

Гем несколько мгновений в удивлении и ярости смотрел на него, затем вскочил на ноги.

– Не указывай мне, что делать, ты… Черноволосый юноша повернулся к Джин:

– Джейд, вы можете катиться к черту,-с горечью бросил он. повернулся и вышел. Гем сел, окаменелый, словно статуя. Он совсем забыл о Джин и глядел теперь вслед черноволосому. Его рот искривился в усмешке, глаза словно остекленели. Он неторопливо поднялся на ноги.

– Не будьте ребенком,– будничным тоном произнесла Джин.– Сядьте и сидите спокойно.

Он не обратил внимания. Джин слегка подалась назад. Гем был опасен.

– Сядьте,– резко сказала она.

Усмешка Гема превратилась в оскал. Он перемахнул ограждение кабинки и мягким шагом, крадучись, пошел за черноволосым юношей.

Джин заерзала, сжимая в руках бокал. Позволить им подраться… Молодые бычки, молодые кабанчики… Она надеялась, что черноволосый парень вытрет о Гема ноги. Конечно, он сам поднял бучу. Почему он назвал ее Джейд? Она никогда не видела его раньше. Виновата ли здесь вездесущая Марта Колвел? Джин с интересом огляделась вокруг.

Минут через пятнадцать Гем вернулся к столу. Безумие слетело у него с лица. Молодой бармен был в синяках, одежда порвана и испачкана, но он явно остался победителем. Джин поняла это по тому, как он важничает, как задирает нос… «Глупое молодое животное,» – равнодушно подумала она.

– Слегка зафиксировал этого парня,– сообщил Гем приятным голосом.

Словарь Джин был не особенно богат, и слово «катарсис» в нем не значилось, но она подумала про своего спутника: «Отыгрался за свою незначительность на черноволосом парне и от этого чувствует себя лучше. Шаг к приличному человеку».

И в самом деле, Гем успокоился и остаток вечера держался тихо. В полночь он предложил уйти. Джин не протестовала. Она нигде не заметила ни черноволосого парня, ни девушки, которую можно было отождествить с племянницей Колвела.

В воздушной лодке Гем привлек ее к себе и страстно поцеловал. Джин посопротивлялась немного, потом расслабилась. «Почему бы и нет,– подумала она.– Это легче, чем бороться с ним». Хотя ей и не хотелось повышать самооценку бармена.

6

Восход солнца на Кодироне сопровождался уникальным явлением: сине-белый занавес, словно веко, падал на линию горизонта, будто спускался затвор, изгоняющий мрак и дающий дорогу ледяному свету кодиронского дня. Эффект приписывался флюоресцирующей компоненте воздуха, которая активизировалась излучением местного солнца, а резкая линия раздела объяснялась маленькими угловыми размерами его диска – почти точечного источника света.

Джин тихо выскользнула из комнаты, как раз вовремя, чтобы успеть к представлению. Длинная и пустынная Мейн-стрит потонула в синей тьме. Ветер ударил Джин в лицо. Она сердито облизнула губы и задумалась о том, где бы позавтракать. Когда-то припозднившихся пьяниц, игроков и пресытившихся клиентов обоих городских борделей обслуживали неряшливые кофейни на Райском бульваре. Возможно, они еще существовали.

Джин дрожала от ветра, хлеставшего с голых скал Кодирона. Она подняла воротник темно-синего жакета. Девушка ощущала, что кожа ее стала грязной и скользкой, но в столь ранний час в ванных отеля не было горячей воды – при помощи таких вот экономических мер «Санхауз» достигал показного великолепия. Поверхностный блеск и внутренние пороки – точно так же, как у некоторых людей. Джин припомнила Гема Моралеса. Рот ее растянулся в презрительной улыбке. Самонадеянный напыщенный глупец. Он с таким важным видом удалился от дверей отеля, довольный собой… Джин выбросила его из головы. В огромной Вселенной он был атомом, пусть наслаждается собой, продвигая ее расследование.

Девушка дрожала. Было и в самом деле очень холодно и очень рано для каких-либо дел. Наверное, вожделенный чердак все еще в клубах табачного дыма, запахе пива и парах виски. А старый хлам покажется липким от въевшейся грязи, многолетней пыли, но она и не ожидала ничего иного. В любом случае сортировать старые вещи Джо Парле будет куда менее хлопотно без Гема Моралеса.

Джин привычно свернула на Райский бульвар у здания суда и увидела впереди желтые огоньки кафе «Нью-Йорк». Она скользнула внутрь и села у стойки рядом с сопящим рабочим фермы, все еще осоловелым после ночной пирушки. Она тихо пила кофе и жевала пирожное, поглядывая на себя в зеркало за стойкой – очень красивая девушка с густыми коротко остриженными черными волосами, кожей цвета старой слоновой кости, большим бледно-розовым ртом и изящным подбородком, огромными черными глазами, которые порой распахивались от возбуждения, а иногда становились узкими щелочками под густыми ресницами… «Я буду красивой очень долго,-подумала Джин,– если не дам себе выдохнуться. И дело не в том, что мне только семнадцать, можно сказать, расцвет девичества. Все дело в моей жизненной силе».

Она покончила с кофе и вышла обратно на Райский бульвар. Мейн-стрит уже пронизывали бело-голубые утренние лучи, все углы, все выступы ловили свет и светились сами, словно в огнях Святого Эльма.

Впереди, темный и облезлый, вырос фасад таверны «Старый Ацтек», первого ее жилища.

Джин обошла вокруг и последовала хорошо знакомым путем: сперва на крышу сарайчика-пристройки для продуктов, затем дернуть за жалюзи, с виду казавшиеся прочными,– и открывался проход внутрь. Спрыгнуть на лестницу, перевести дыхание и, держась за стену, по узеньким ступенькам взобраться на чердак.

Джин вслушалась. Ни звука. Не колеблясь, она толкнула запыленную дверь. Остановилась в проеме, и тут же нахлынули воспоминания, перехватывая дыхание и переполняя жалостью к черноглазой маленькой негоднице, которая когда-то спала здесь. Девушка заморгала, затем отодвинула эмоции в сторону. Огляделась. Сквозь грязное окно сочился свет. Груда грязных коробок – все что осталось от забулдыги Джо Парле.

Как и опасалась Джин, все было пыльное, сырое и липкое и пахло эманациями бара. В первой коробке она нашла счета, расписки, оплаченные чеки. Во второй лежал фотоальбом, который она отложила в сторону, а также множество оптических дисков. Третий хранил… Она настороженно подняла голову и прислушалась. Вкрадчивый скрип пола. Джин набрала в легкие воздуха и повернулась. В дверях, глядя на нее, стоял Гем Моралес. Он слегка улыбался, скаля зубы. Очень неприятная улыбка.

– Так и думал, что найду тебя здесь,– сказал он тихо.

– И я думала, что найду здесь тебя. Гем сделал шаг в комнату.

– Вы занялись немножечко воровством… Джин увидела, что лицо его застыло как прошлой

ночью. Она напряглась.

– Гем!

– Да?

– Ты боишься смерти?

Он не ответил, но стоял наготове, как кот перед прыжком.

– Один неверный шаг, и ты умрешь,– предупредила девушка.

Он беспечно шагнул вперед.

– Стой, где стоишь!

Он приблизился еще на шаг и потянулся к ней.

– Еще два шага, Гем…– Джин показала ему то, что держала в руках,– маленький брусочек, не более спичечного коробка. Из крошечной дырочки в передней грани вылетала игла, способная на шесть дюймов вонзиться в человеческую плоть, где тончайшая нить из митрокса взрывалась. Гем замер.

– Ты не осмелишься. Ты не осмелишься меня убить!

У него не хватало умственных способностей постичь, что Вселенная может существовать без него, Гема Моралеса. Дернув плечами, он шагнул вперед. Игла щелкнула в воздухе, всколыхнула материю рубашки. Джин услышала, как внутри бармена что-то глухо хлопнуло, затем тело рухнуло на пол, слегка содрогнувшийся от удара.

Девушка поморщилась и не спеша засунула брусочек обратно в рукав. Потом вернулась к коробкам. Возможно, ей не следовало подстрекать Гема болтовней о спрятанном богатстве, не честно искушать того, кто так глуп, так слаб.

Она вздохнула и открыла третью коробку. В ней, как и в четвертой, лежали календари. Джо Парле хранил календари, отмечая красным карандашом день за днем. Джин видела, как он покрывал каракулями пустые места. Памятные записки, что ли,– Джин тогда не умела читать. Она взяла календарь семнадцатилетней давности, перелистала. Январь, февраль, март – ее глаз поймал каракули, выцветшие черные чернила: «Сказать Молли в последний раз, чтобы забрала свое чертово отродье». Молли. Имя ее матери было неизвестно. А кто такая Молли? Любовница Джо? Возможно ли, что сам Джо Парле был ее отцом? Джин подумала и решила, что нет. Слишком много раз Джо поносил судьбу, которая заставила его заботиться о девочке. И еще она вспомнила, как однажды, Джо напился до белой горячки, до кошмаров. Она тогда уронила на пол кастрюлю, звон заставил нестройно зазвучать паутину его нервов. Джо закричал голосом, тонким, как корнет-а-пистон. Он проклинал ее присутствие, ее лицо, зубы, сам воздух, которым она дышала. Он бездумно и дико кричал, что скорее убьет эту девчонку, чем посмотрит на нее, что продержит ее только до тех пор, пока та не подрастет, а потом продаст. Это разрешало вопрос. Если она частица его тела, он бы хоть иногда возился с ней, показывал бы себя с лучшей стороны. Она бы могла стать для него началом новой жизни. Нет, Джо не был ее отцом.

Но кто такая Молли? Джин подняла альбом с фотографиями и замерла. Шаги на улице затихли. Она услышала, как загремела входная дверь, как позвали кого-то, но не поняла кого. Затем снова дребезжание, шаги удалились. Тишина. Джин села на коробку и открыла альбом.

На первых двух картинках было детство Джона Парле. Десяток снимков венерианского дома на сваях, очевидно на Бренди-Бич. Маленький мальчик в рваных розовых шортах, в котором она узнала Джо, стоял рядом с пышногрудой женщиной с суровым лицом. Через несколько страниц Джо стал молодым человеком. Он позировал у старого воздушного автобуса «Дюрафлайт». На заднем плане виднелись корявые коричнево-белые кисточные деревья, местом действия все еще была Венера. На следующей странице только одна картинка: миловидная девушка с пустоватым выражением лица. Зелеными чернилами было накарябано: «Слишком плохо, Джо».

Действие переместилось на Землю. Бар, ресторан, большой групповой снимок, где Джо, безмятежный и напыщенный, стоял среди десятка мужчин и женщин, явно его служащих. Дальше в альбоме было только несколько фотографий. Очевидно, по мере того как таяло состояние Джо, он лишался энтузиазма сниматься. На двух фотографиях, профессионально выполненных, была женщина, блондинка с отливающими медью волосами, явно хозяйка приема. Подпись гласила: «Славному малому. Вирли».

Оставалась только одна фотография, с таверной «Ацтек» двадцатилетней давности – так рассудила Джин по облику Джо. Он стоял в дверях, с одной стороны от него были два бармена в безрукавках и швейцар, азартный игрок, как помнила Джин, а с другой – четыре женщины в вызывающих позах. Подписано было: «Джо и компания». Под каждой фигурой стояло имя: «Вирли, Мей, Тата, Молли, Джо, Батч, Карл, Хофам».

Молли! С пересохшим горлом Джин изучала лицо. Ее мать? Большая тучная женщина с грубым обликом. Черты лица мелкие, рыхлые, словно тесто, словно трепещущий свиной бок.

Молли. Какая она, Молли? Трудно было не угадать ее профессию, а значит, мало надежды на то, что она все еще живет по соседству.

Джин раздраженно вернулась к календарю, перелистала еще несколько месяцев назад… За два года до ее рождения она нашла заметку: «Внес залог за Молли и Мэй». Больше ничего. Джин на мгновение задумалась, взвешивая все. Если эта отвратительная Молли ее мать, кто мог быть ее отцом? Джин фыркнула. Вряд ли Молли сама это знала.

Сделав усилие, Джин вернулась к лицу цвета свиного жира, к маленьким свинячьим глазкам. Они ранили ее. Значит, это ее мама. Глаза внезапно наполнились слезами, рот скривился. Джин продолжала смотреть, словно отбывая покаяние. А каких родителей она ожидала? Барон Понтеммы со своей леди в беломраморном замке?.. «Плохо быть такой развитой,– печально вздохнула Джин.– Может, у меня выдающийся отец?

Должно быть, он очень здорово напился». Мысль ошеломила ее. Она оторвала фото, сунула в карман и нерешительно поднялась на ноги. Пора уходить.

Джин упаковала коробки и нерешительно посмотрела на тело Гема. Не слишком хорошо оставлять его здесь, на чердаке… Ничто, связанное с Гемом, не могло быть слишком хорошим. Он может проваляться здесь неделю, месяц… Она почувствовала тошноту, которую сердито подавила: «Не глупи, ты, дура».

Надо бы вытереть отпечатки пальцев…

Раздался грохот в наружную дверь. Хриплый голос позвал: «Гем! Гем!..» Джин побежала к двери. Пора уходить. Кто-то, наверное, видел, как Гем входил сюда.

Она соскользнула вниз по лестнице, вылезла меж пластин жалюзи на крышу сарайчика, поставила их наместо, соскользнула на землю и поднырнула под покосившуюся ограду, выходившую в тупик Алоха. Через десять минут Джин оказалась в своей комнате в «Санхаузе». Сбросив одежду, стала под душ.

7

Лоснящийся ленивый служащий в здании суда заворчал, когда Джин скромно обратилась к нему со своей просьбой.

– О, прошу вас,– сказала Джин, улыбаясь и глядя чуть в сторону: эта старая уловка придавала ей вид мечтательного очарования, магической дерзости и немыслимой, невообразимой красоты.

Служащий облизнул багровые отвислые губы:

– Ладно, ладно… Такая юная девушка, как вы, должна путешествовать со своей мамочкой. Ну, давайте.

Джин не сообщила ему, что именно мать-то она и искала.

Они стали вместе просматривать файлы на экране.

– В тот год мы трудились как пчелы,– пожаловался служащий.– Но мы должны найти это имя, если… ну, вот Молли. Молли Салмон. Это она? Арестована за бродяжничество и употребление наркотиков двенадцатого января, пребывала в Доме Реабилитации до первого февраля. Залог внес Джо Парле, он владел салуном на Райском бульваре.

– Это она,– взволнованно сказала Джин.– Когда ее освободили?

– У нас таких сведений нет. Наверное, когда подавили ее пристрастие к наркотикам, через год или два.

Джин принялась вычислять, пожевывая губу маленькими острыми зубками и хмурясь. Молли должны были выпустить где-то очень незадолго до ее рождения. Клерк смотрел на нее как старый серый кот, но молчал. Джин неуверенно спросила:

– Наверно, эта… Молли Салмон живет сейчас где-нибудь рядом?

Чиновник смущенно повертел в руках значок на лацкане.

– Ну, молодая леди, там вам едва ли стоит показываться.

– Где она живет?

Служащий поднял голову и встретился с ней взглядом.

– Это за городом, на Меридианальной дороге, за Эль Панатело. Трактир «Десятая Миля».

Меридианальная дорога кружила вокруг трех вулканических конусов, которые формировали профиль окрестностей Ангел Сити, затем ныряла, как колибри, в каждую из старых шахт и оканчивалась в Плагханской долине. Десять миль по дороге – это шесть миль по воздуху, и через несколько минут кэб досадил Джин рядом с ветхим домом.

Дома Десятой Мили появились, когда люди пришли трудиться в суровую враждебную глушь. Когда были построены города, когда явилась цивилизация со своим комфортом и умеренностью, дома Десятой Мили стали тихой заводью, утопавшей в янтарном полумраке. Раньше здесь замечали только слишком молчаливых, теперь же комнаты покрылись пылью и даже шаги казались громом.

Джин бодро взбежала по ступенькам из каменной пены. Салун был пуст. Вдоль черной стены с зеркалом располагалась стойка бара, на полках разместились сотни сувениров прошлых лет: отборные кристаллы «звук-свет», окаменевшие останки троттеров и других вымерших обитателей Кодирона, буры, композиция из шести шахтерских касок с именами их владельцев.

– Что вы хотите, девушка? – Проскрежетал полный подозрительности голос.

Джин обернулась и увидела старика с орлиным носом, сидящего в углу. Глаза у него были голубые и пронзительные, а гребень седых волос придавал сходство со старым белым попугаем, которого внезапно разбудили.

– Я ищу Молли,– сказала Джин.– Молли Салмон.

– Здесь такой нет. Что вы от нее хотите.?

– Я хочу поговорить с ней.

Челюсть старика сначала пошла вверх, затем вниз, словно он жевал что-то очень горячее.

– О чем?

– Если она захочет, чтобы вы узнали, она скажет вам сама.

Подбородок старика дернулся.

– Девушка, а вы очаровательная нахалка, не так ли?

Сзади прозвучали мягкие шаги. В комнату вошла женщина в неряшливом вечернем платье и с явной язвительностью поглядела на Джин.

– Эй, где Молли? – рявкнул старик.

– Она пришла работать? – Женщина указала на Джин.– Я этого не потерплю. Я устрою скандал. В ту же минуту, когда эта молодая шлюха обоснуется здесь.

– Я всего лишь хочу поговорить с Молли.

– Она наверху… чистит ковер.– Женщина повернулась к старику.– Пейсли снова загадил его. Если ты раз и навсегда выгонишь эту пьянь, я по гроб жизни буду тебе благодарна.

– Деньги есть деньги,– пожал плечами старик.

Джин начала осторожно взбираться по лестнице, но проход загородила массивная женская фигура. Женщина несла ведро и щетку. Когда свет упал на ее лицо, Джин узнала женщину с фотографии Джо Парле. Правда, облик ее несколько изменили двадцать лет плохого здоровья, отвратительный характер и сотня фунтов прокисшей плоти.

– Молли? – отважилась спросить Джин.– Вы Молли Салмон?

– Да. Ну и что?

– Я хотела бы поговорить с вами. Наедине. Молли покосилась на нее и бросила злой взгляд в

сторону салуна, где старик и женщина с нескрываемым интересом прислушивались к ним.

– Ладно, пошли отсюда.

Она толкнула расшатанную дверь и заковыляла наружу, на боковую веранду, выходившую в унылый садик, где росли черные гремучие кусты, странствующая лоза, ржавые грибы. Там Молли плюхнулась в плетеное кресло, которое чуть не развалилось под ее весом.

– Так в чем дело?

Воображение Джин никогда не рисовало ей именно такую картину встречи. Что говорить? Глядя в пухлое белое лицо, ощущая кислую женскую вонь, Джин почувствовала, как слова застревают у нее в горле… Внезапно в ней вспыхнула злость.

– Семнадцать лет назад вы оставили ребенка у Джо Парле в Ангел Сити. Я хочу знать, кто был отец той девочки.

Лицо Молли Салмон совершенно не изменилось.

– Я часто гадала, кем стал этот ребенок…– сказала она низким грубым голосом.

– Это был не ваш ребенок? – с внезапной надеждой спросила Джин.

Молли горько рассмеялась:

– Не убегайте от себя. Это мое отродье, я в этом не сомневаюсь, ну как можно в этом сомневаться… Откуда вы узнали?

– Джо вел что-то вроде дневника… Кто был отец? Джо?

Женщина нелепо-величественно выпрямилась:

– Джо Парле? Гм… да нет.

– Тогда кто?

Молли изучающе оглядела Джин лукавыми глазами.

– Похоже, у вас в жизни все идет хорошо.

– Я знала, что к этому подойдет,– кивнула Джин.– Сколько?

Цена Молли оказалась удивительно скромной – возможно, это определялось тем, какое значение она придавала разговору.

– Ну, десять… двадцать долларов. Чтобы оплатить мое время, и только.

Джин дала бы ей сотню, тысячу.

– Вот.

– Благодарю вас,– чопорно произнесла Молли Салмон.– Теперь я расскажу вам все, что знаю об этом странном деле.

– Ладно! Кто мой отец?

– Никто,– ответила Молли.

– Никто?

– Никто.

Джин помолчала, затем проговорила:

– Должен же быть кто-то.

– Никто не может это знать лучше меня, я заявляю вам это с полной уверенностью,– величественно заявила женщина.

– Может, вы тогда немного перебрали? – с надеждой предположила Джин.

Молли критически посмотрела на нее:

– Очень умно для такой маленькой мозглячки… А, ладно, пропади все пропадом… Я была тогда ненамного старше вас, и была чертовски привлекательной… Глядя на меня сейчас, вы никогда не подумаете этого…

– Кто мой отец?

– Никто.

– Это невозможно! Молли покачала головой:

– Тем не менее это так. А почему я знаю? Потому что была там, за решеткой, в Доме Реабилитации, и была за решеткой два года. Затем, поглядев на себя, я сказала: «Молли, ты толстеешь». Потом я сказала: «Наверное, газы». А на следующий день я сказала: «Молли, если бы эта чертова тюрьма не смахивала на аквариум для золотых рыбок, где каждую минуту на тебя пялятся чьи-нибудь глаза, хотя ты и не видела ни одного мужчину, кроме старика Колвела и директора…»

– Колвел!

– Колвел был там доктором, холодный как рыба… Бог видит, холоднющая рыба… В любом случае, я сказала себе…

– А не могло быть так, что Колвел?..

– Колвел? – фыркнула Молли. -Правдоподобнее повесить это на Архангела Гавриила. Этот старый…– она разразилась непристойным бормотанием.– Я до сих пор мечтаю поймать этого слюнтяя, неженку, этого урода, который не дал мне выйти, когда истек мой срок! Он объявил, что я больна и нужно подождать! А сам ничего не делал, чтобы лечить. Я сама вышла оттуда. Я уехала на грузовике, который оказался там внутри, и он ничего не мог поделать, потому что вышел мой срок и задерживал он меня незаконно. И затем я пошла к врачу, старому доктору Уэлшу, и он сказал: «Молли, ваша единственная проблема в том, что вы беременны». А дальше вы уже знаете. Есть ребенок, а я без средств к существованию и без хахаля, нуждаюсь в свободе, так что пришлось отнести ее к моему хорошему другу Джо. А то, что он изредка поднимал шум…

– А как насчет директора?

– Что насчет директора?

– Мог он?..

Молли скептически фыркнула:

– Только не старый пень Ричард. Он у нас никогда даже не показывался. Кроме того, его дурила молодая мозглячка в офисе.

Раздался гудящий звук мотора. Джин выскочила в сад и вытянула шею в сторону удаляющейся воздушной лодки. «Какого черта… я сказала ему ждать. Как я вернусь в Ангел Сити?»

– Ну-ну,– донесся пронзительный голос снизу.– Ну-ну, это в самом деле настоящий реликт прошлых дней.

Молли Салмон тяжело встала на ноги.

– Этот голос! – Лицо ее налилось нездоровым багрянцем.– Я никогда не забуду его. Это Колвел.

Джин последовала за ней в салун.

– Эй, ты, уродец с кислой мордой, какого черта тебе здесь надо? Давным-давно я поклялась, что если поймаю тебя где-нибудь, то оболью помоями, и именно так я сейчас и сделаю… сейчас я возьму ведро…– Молли повернулась и, тяжело дыша, удалилась по коридору.

– Это вы отослали мой кэб, мистер Колвел? – поинтересовалась Джин.

Колвел поклонился:

– Да, мисс Парле. Я хочу показать вам свое цыплячье ранчо и думаю, именно сегодня вам удобнее всего принять мое предложение.

– Предположим, я не захочу. Как я тогда вернусь в Ангел Сити?

Колвел сделал элегантный жест.

– Естественно, я доставлю вас туда, куда вы пожелаете.

– Предположим, я не захочу с вами лететь? Колвел покраснел:

– В этом случае я, конечно, виновен в том, что навязываю вам свое общество, и могу предложить только свои извинения.

В комнату, пыхтя от ярости, вбежала Молли Салмон с ведром. Колвел с поразительной живостью, однако ничуть не пожертвовав своим величием, попятился на веранду. Молли выскочила следом. Колвел отступил дальше, во двор. Молли сделала еще несколько шагов и выплеснула содержимое ведра в его направлении. Колвел избежал помоев, потому что успел отскочить на добрых двадцать футов. Молли взмахнула кулаками.

– И больше не появляйся на Десятой Миле, а то тебе худо будет, очень худо, ты, грязная свинья…– И она добавила еще несколько непристойностей.

Квадратная, с рыхлым, как тесто, лицом женщина, которая гоняется за элегантным Колвел ом с ведром помоев,– этого оказалось слишком много для Джин. Она разразилась искренним смехом. Но одновременно из глаз брызнули слезы. Ее отец и ее мать. Несмотря на бурные протесты Молли, Джин помнила, что у Колвела была дочь, похожая на нее: Марта, Санни, Джейд, как бы ее ни звали.

Не взглянув на Джин, Молли триумфально удалилась в салун. Подошел Колвел, сердито вытирая лоб.

– Я не пожалею расходов, я подам на нее в суд, и ее приговорят…

– Вы мой отец? – спросила Джин.

Колвел бросил на нее быстрый изучающий взгляд.

– С чего вы взяли? Это очень любопытный вопрос.

– Молли моя мать. Она говорит, что забеременела, когда поблизости был только один мужчина.

Колвел решительно покачал головой:

– Нет, мисс Парле. Если даже отбросить вопросы морали, смею вас уверить, я человек утонченных вкусов и умею разбираться в людях.

Джин призналась себе, что сочетание в любовных делах Молли и Колвела труднопостижимо. Но кто тогда ее отец?

Колвел скорбно поднял брови, словно не желал причинить боль, которую тем не менее должен был причинить.

– Похоже… извините меня, я буду груб. Я чувствую, вы, хотя и молоды, но реалистка. Отношения вашей матери с мужчинами были таковы, что ответственность за отцовство ни на кого конкретно возложить нельзя.

– Но она была в Доме Реабилитации. Она говорит, что не видела ни одного мужчины, кроме вас.

Колвел с сомнением покачал головой:

– Наверное, вам лучше всего посетить старый дом. Он примыкает к моему…

– Запомните раз и навсегда. Я не интересуюсь вашими цыплятами. Я хочу вернуться в Ангел Сити,– отрезала Джин.

Колвел склонил голову в знак поражения:

– Ну, пускай Ангел Сити. Я приношу извинения за свою самонадеянность.

– Где ваша лодка? – резко спросила Джин.

– Здесь, за этой берлогой.– Он провел ее вокруг ржаво-белой массы грибов.

Воздушная лодка была старой и величавой. Слова «Кодиронский Дом Реабилитации» были закрашены, но контуры букв вполне читались. Колвел откинул дверцу. Джин заколебалась и задумчиво посмотрела на трактир «Десятая Миля».

– Что-нибудь забыли? – вежливо спросил Колвел.

– Нет… думаю, нет. Колвел терпеливо ждал.

– Да, еще одно, мистер Колвел,– сердито сказала Джин.– Возможно, я молода и много чего не знаю, но…

– Да?

– Я страшно вспыльчива. Так что летим в Ангел Сити.

– В Ангел Сити…– задумчиво повторил Колвел.

Джин прыгнула в лодку. Колвел захлопнул дверцу, обошел кругом. Затем, словно его осенило, откинул панель моторного отсека.

Джин настороженно наблюдала. Похоже, он что-то подсоединял, не слишком важное.

Внутри кэба был спертый воздух, пахло лаком и озоном. Джин услышала, как включилась вентиляционная система, наверное, именно с ней возился Колвел. Воздух стал холодным и свежим. Очень свежим. Запахло сосновыми иголками и сеном. Джин глубоко вздохнула. В носу защипало… Она нахмурилась. Странно. Она решила… Но Колвел закончил и снова обошел вокруг лодки. Приблизился к дверце и заглянул в кабину. Джин видела его лицо только краешком глаза и не могла заметить его выражение. Ей показалось, что он кивнул ей и улыбнулся.

Колвел не торопился влезать в лодку. Стоя рядом, он смотрел вдаль, в долину, на три вулканических конуса, три черных пня на фоне тусклого неба. Аромат сосновых иголок и сена глубоко проник в легкие Джин, казалось, пронизал все ее тело. Она почувствовала легкое раздражение… Наконец Колвел открыл дверцу и подержал ее широко распахнутой. Ветер Плагханской долины устремился в салон, неся с собой привычный запах выветренных скал и пыли.

Колвел осторожно понюхал воздух и в конце концов влез в лодку и закрыл дверцу. Лодка задрожала. Трактир «Десятая Миля» превратился в миниатюрный макет внизу. Они летели на север. Ангел Сити был на юге.

Джин протестующе застонала. Колвел самодовольно улыбнулся:

– В былые дни мы иногда перевозили буйных пациентов. Очень хлопотная затея, пока мы не установили бак с успокоительным, соединенный с вентиляцией.

Джин тяжело дышала.

– Через два часа будете как новенькая,– снисходительно произнес Колвел. Он начал жужжать под нос песенку, сентиментальную старую балладу.

Лодка перевалила через гребень и закачалась в мощных воздушных потоках, затем спустилась в долину. Впереди вырос огромный черный эскарп. Яркий синеватый свет солнца, отражаясь от контрфорсов утеса, бил в лицо.