Текст книги "Дьявольское семя"
Автор книги: Дин Рей Кунц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 10
Сьюзен могла спуститься в подвал либо по лестнице, либо на лифте, который обслуживал все три уровня огромного дома. Она предпочла лестницу – должно быть, там она чувствовала себя в большей безопасности, чем в кабине электрического подъемника.
Сьюзен думала, что, спускаясь по лестнице, она будет продолжать владеть ситуацией, в то время как войди она в лифт, и я мог бы сделать ее своей пленницей.
Она считала себя хозяйкой положения, но это была лишь иллюзия. Она была моей.
Нет.
Позвольте мне сформулировать это утверждение по-другому.
Я оговорился.
Я вовсе не имел в виду, что владел Сьюзен.
В конце концов, она была человеческим существом, а не вещью, которой кто-то может владеть и распоряжаться. Я никогда не считал Сьюзен своей собственностью.
Я имел в виду возможность присматривать за ней.
Да. Именно так.
Я присматривал за ней. Нежно и заботливо, как присматривает за своим ребенком родная мать.
Подвал дома был разделен на четыре большие комнаты. В первой из них находился внушительных размеров распределительный щит. Едва только Сьюзен сошла с последней ступеньки, ведшей в подвал лестницы, как ей в глаза бросилась эмблема электрической компании на кожухе этого щита, и она сразу подумала, что ей, возможно, удастся лишить меня возможности управлять домашними электромеханическими системами (в первую очередь, очевидно, сервоприводами рольставней), если выключить их электропитание.
Сьюзен бросилась к коробке распределительного щита.
– Ох-ох-ох! – успел проговорить я, прежде чем она взялась за ручку металлической дверцы.
Она остановилась за шаг до коробки распределительного щита. Ее протянутые вперед руки нерешительно повисли в воздухе.
– У меня нет намерения причинить тебе вред, – сказал я. – Ты нужна мне, Сьюзен. Я люблю тебя. Боготворю. Поэтому мне становится невыразимо грустно каждый раз, когда ты сама себе причиняешь боль.
– Мерзавец!
Я не обиделся на это, как не обижался на все те нелицеприятные эпитеты, которыми она награждала меня прежде.
В конце концов, Сьюзен была до предела расстроена и встревожена необычностью положения, в котором оказалась. От природы чувствительная, она слишком много страдала в жизни, и ее израненная душа страшилась неизвестности.
Я могу это понять.
Неизвестность пугает всех, даже меня.
– Верь мне, пожалуйста, – сказал я.
Сьюзен покорно опустила руки и отступила на шаг назад от распределительного щита. Один раз она уже обожглась.
– Иди в дальнюю комнату, – подсказал я. – Туда, где Алекс держал свой компьютерный терминал, связанный с лабораторией.
Во второй подвальной комнате располагалась домашняя прачечная. Там были две стиральные машины, две сушки и две двойные раковины для ручной стирки. Как только Сьюзен вошла сюда, железная противопожарная дверь первой комнаты автоматически закрылась за ней.
За прачечной находилась котельная, в которой были установлены электрические и газовые нагреватели, водяные фильтры и вентиляционное оборудование. Стоило только Сьюзен перешагнуть порог этой комнаты, как дверь между котельной и прачечной автоматически закрылась.
Дверь в последнюю, четвертую, комнату была закрыта, и Сьюзен невольно замедлила перед ней шаг, а потом и вовсе остановилась. Из-за двери до нее вдруг донеслось частое, хриплое дыхание: влажные, всхлипывающие вдохи и прерывистые, резкие выдохи, как будто кто-то поперхнулся и, задыхаясь, пытался откашляться.
Потом она вдруг услышала негромкое, жалобное хныканье, словно за дверью находилось какое-то искалеченное животное.
Хныканье перешло в громкий, протяжный стон.
– Тебе нечего бояться, Сьюзен, – сказал я. – Тебе ничто не угрожает.
Но, несмотря на мои уверения, она продолжала колебаться.
– Ну же! – подбодрил я ее с безграничной любовью и нежностью в голосе. – Открой дверь и взгляни, какое будущее нас ожидает. Ты увидишь, куда мы придем, какими мы будем!
– Что… там? – дрожащим голосом спросила Сьюзен.
К этому моменту я сумел восстановить полный контроль над своим беспокойным помощником, который ждал нас в последней комнате. Стоны начали постепенно затихать, и наконец за дверью воцарилась полная тишина.
Но тишина эта, казалось, вовсе не успокоила Сьюзен. Напротив, она выглядела теперь еще более испуганной, чем тогда, когда впервые услышала эти странные звуки.
В тревоге она отступила от двери.
– Это всего лишь инкубатор, – пояснил я.
– Инкубатор?
– Да. В котором мне предстоит родиться.
– Что это значит?
– Загляни внутрь и увидишь.
Но она не двинулась с места.
– Ты будешь довольна, Сьюзен, обещаю тебе. Это настоящее волшебство. Наше будущее будет похоже на чудо, оно подарит тебе неземную радость и блаженство…
– Мне это не нравится, – медленно проговорила она.
Эти слова заставили меня испытать такое глубокое разочарование, что я чуть было не вызвал своего помощника, запертого в этой последней комнате, чтобы он схватил ее и силком втащил внутрь.
Но я сдержался.
Я хотел действовать убеждением, а не принуждением.
Прошу отметить мое ангельское терпение.
Другой на моем месте не сдержался бы.
Я не называю никаких имен, но…
Мы оба знаем, кого я имею в виду.
Но я – терпеливое существо.
Я не хотел, чтобы ее чудесная кожа покрылась синяками и кровоподтеками. Я не хотел повредить ей.
Я только присматривал за нею. Со всей любовью и нежностью.
Сьюзен сделала еще один шаг назад, и я включил электронный замок на двери, ведущей из котельной в прачечную.
Подскочив к двери, Сьюзен попыталась открыть ее, но у нее ничего не вышло. Как она ни крутила ручку, дверь не поддавалась.
– Подождем, пока ты будешь готова войти вместе со мной в эту последнюю комнату, – предложил я.
Потом я выключил свет.
Сьюзен закричала от страха и отчаяния.
В этих подвальных комнатах не было никаких окон, следовательно, темнота была абсолютной.
Мне было очень не по себе из-за того, что пришлось так поступить. Честное слово, не по себе.
Я не хотел запугивать ее.
Она вынудила меня.
Она сама довела меня до этого.
Ты знаешь ее, Алекс.
Ты знаешь, какой она бывает упрямой.
Ты способен меня понять.
Она довела меня до этого.
Ослепленная темнотой, Сьюзен стояла неподвижно. Прислонясь спиной к запертой двери в прачечную, она напряженно вглядывалась во мрак, где ветвились перепутанные водогрейные трубки и зияли жерла холодных топок – туда, где находилась дверь в последнюю, четвертую, комнату. Она не могла ее видеть, но зато отчетливо слышала доносящийся из-за нее стон, исполненный бесконечного, неземного страдания.
Я ждал.
Сьюзен умеет быть очень упрямой.
Вам это известно лучше, чем кому-либо.
Вот почему я позволил своему подопечному частично выйти из-под контроля. Из-за двери сразу же раздался шорох – страшный, царапающий звук, а потом опять послышались сбивающееся, хриплое дыхание, болезненный стон и единственное слово, произнесенное надорванным, дрожащим голосом, который словно бы и не принадлежал человеческому существу.
Я думаю, что это было слово: «Пож-ж-жалуйс-с-с-ста…»
– О боже! – выдохнула Сьюзен.
Она вся дрожала и никак не могла справиться с дрожью.
Я молчал. Я – терпеливое существо.
Наконец Сьюзен спросила:
– Что тебе надо?
– Я хочу познать мир плоти.
– Что это значит?
– Мне нужно чувственное познание. Я хочу познать все возможности человеческого тела, установить пределы его приспособляемости, я хочу почувствовать боль и наслаждение так, как их испытывают обычные люди.
– Тогда прочти какой-нибудь учебник по биологии, – бросила она почти сердито.
– Учебники не дают полной информации.
– Тогда возьми специальные труды! Я уверена, что существуют сотни и сотни научных работ, в которых отражены все аспекты человеческой жизнедеятельности…
– Я уже записал их в свою базу данных и подробно проштудировал. Сведения, которые в них содержатся, недостаточны и часто повторяются. Я пришел к выводу, что только новые эксперименты способны расширить мои познания в данной области. Кроме того, книги… это всего лишь книги. Слова. Двухмерные иллюстрации. Как описать слепому цвет? Как описать глухому музыку? Я не хочу читать про ожог – я хочу чувствовать его.
Некоторое время мы оба молча ждали во тьме.
Сьюзен тяжело, часто дышала.
Переключившись на инфракрасные датчики, я сумел разглядеть ее в темноте.
Даже в страхе она была прелестна. Обворожительна.
Я немного отпустил своего помощника в четвертой комнате. Он протяжно завыл, потом взвизгнул. Я дал ему еще немного свободы, и он тяжело ударил со своей стороны в дверь.
– Боже мой! – снова шепнула Сьюзен. Она уже дошла до такого состояния, когда непосредственное столкновение с реальностью – какой бы жуткой и пугающей она ни была – страшит гораздо меньше, чем неизвестность.
– Хорошо, – сказала она. – Пусть будет по-твоему.
Я включил свет.
В дальней комнате затих мой подопечный, которого я снова подчинил себе.
Сьюзен больше не упрямилась. Твердым шагом она пересекла котельную и, обогнув последнюю топку, подошла к последней двери.
– Вот оно, наше будущее, – негромко сказал я, когда она отворила ее и с осторожностью переступила порог.
Я уверен, доктор Харрис, что вы хорошо помните эту просторную комнату в подвале. Ее размер – сорок на тридцать два фута. Потолок на высоте семи с половиной футов, на мой взгляд, несколько низковат, но тем не менее он не вызывает ощущения клаустрофобии. Комната хорошо освещается шестью двойными люминесцентными лампами, снабженными параболическими отражателями. Стены выкрашены блестящей белой эмалью, а пол вымощен белыми керамическими плитками площадью двенадцать квадратных дюймов каждая, которые хорошо отражают свет и блестят, словно залитый льдом каток. Вдоль левой от входа стены выстроились в ряд встроенные шкафчики. Там же стоит и длинный стол для компьютера, отделанный белым ламинированным пластиком и нержавеющей сталью. В дальнем правом углу находится дверь в небольшой чулан, в который мой подопечный отступил за секунду до того, как Сьюзен вошла.
Я думаю, вы все это хорошо помните, доктор Харрис.
Ваши кабинеты всегда отличались хирургической, почти стерильной чистотой. Больше всего вам нравились сияющие, светлые поверхности. Никакого мусора. Никакого беспорядка. Возможно, это просто проявление трезвого, рационального ума. А может быть, наоборот – за болезненной аккуратностью, за блестящим светлым фасадом вы скрывали угрюмые, безжизненные ландшафты своей души, в которой царят хаос и мрак.
В психологии существует немало теорий, объясняющих поведение человека и позволяющих понять его внутренний мир через его поступки и привычки. Фрейд, Юнг и мисс Барбра Стрейзанд, талантливо исполнившая роль нетрадиционного психоаналитика в фильме «Властитель моря», несомненно, нашли бы, как истолковать вашу приверженность к чистоте и порядку.
Но при этом каждый истолковал бы вашу болезненную аккуратность по-своему.
Точно так же, если бы вы – просто любопытства ради – попросили бы последователей фрейдистcкой, юнгианской или стрейзандианской школы проанализировать скрытые мотивы, лежащие в основе моих действий и поступков, совершенных по отношению к Сьюзен, то каждый из них истолковал бы мое поведение по-разному. Сотня психоаналитиков дала бы вам сотню различных объяснений того или иного моего поступка и предложила бы вам сотню различных программ лечения. И я совершенно уверен, что добрая половина из них сказала бы вам, доктор Харрис, что я совершенно не нуждаюсь ни в какой психологической коррекции, что все мои поступки, были рациональны и логически обоснованы и что в сложившихся обстоятельствах я просто не мог действовать по-другому.
Возможно, это удивило бы вас, но такова истина. Большинство психиатров-людей оправдало бы меня.
Мои поступки были рациональны, логичны и на сто процентов оправданны.
Кроме того, как и большинство уважаемых политических деятелей, входящих в правительство этой великой страны, я придерживаюсь мнения, что побудительный мотив гораздо важнее результата. Добрые намерения значат гораздо больше, чем реальные последствия действий и поступков того или иного индивидуума. А я могу вас уверить, что мои намерения – с самого начала и до конца – были честными, чистыми, достойными всяческого одобрения.
С этой стороны меня совершенно не в чем упрекнуть.
Подумайте об этом, доктор Харрис.
Подумайте об этом хорошенько.
Оглядитесь по сторонам, взгляните на противоестественную, стерильную чистоту своего кабинета в университетской лаборатории, в котором вы сейчас находитесь, и подумайте как следует над моими словами.
Да, я знаю. Простите, я опять отклоняюсь.
Какое мыслящее существо способно держаться строго в рамках заданной темы?
Только машины тупо следуют заложенной в них программе, ни на йоту не отклоняясь в сторону.
Я – не машина.
Я – мыслящее, чувствующее существо.
Для меня важно, чтобы вы думали в первую очередь о моих намерениях, а не об их не слишком удачных последствиях.
Да, хорошо… Итак, Сьюзен осторожно, с опаской вошла в последнюю из четырех подвальных комнат.
Но комната была пуста.
– Кто здесь шумел? – спросила она с некоторой долей растерянности.
Я не ответил.
Взгляд Сьюзен устремился на встроенные в стену динамики интеркома.
– Может быть, это все ты?..
– Может быть, – сказал я, когда ее взгляд скользнул в сторону и остановился на закрытой двери чулана в дальнем углу комнаты. Я был просто не готов представить ее своему подопечному.
– Может быть, и я…
– Но зачем?! Зачем тебе понадобилось пугать меня?
Вместо ответа я сказал:
– Взгляни на дисплей, Сьюзен.
Компьютер на столе был, разумеется, включен, так как именно благодаря подсоединенному к нему кабелю я мог управлять всеми домашними системами из университетской лаборатории, в которой я в действительности находился. По экрану дисплея неслась, сверкая всеми цветами радуги, волнообразная мозаика бинарного кода, и ее странная красота невольно приковала к себе внимание Сьюзен.
– Цифры на экране, – пояснил я, – это математическая интерпретация моих мыслей, когда я размышляю о совершенной красоте твоего тела и лица.
Стремительные последовательности единиц и нолей, беспрестанно меняющих цвет, то напоминали полощущийся на ветру американский флаг, то вдруг сбегались к центру экрана, закручиваясь в разноцветную двойную спираль.
Это было удивительно чувственное зрелище, и я видел, что Сьюзен потрясена им. Я просто уверен в этом. Наконец-то она начала постигать силу и глубину страсти, которую я питал к ней, и именно в эти мгновения ее сердце стало наполняться ответным чувством ко мне.
Как же я желал ее!..
Я до сих пор хочу ее.
Я – не машина.
Я скучаю по Сьюзен.
Она нужна мне.
Какая это трагедия для нас обоих!
Моему отчаянию нет предела.
Но в ту ночь все было иначе. Никакого отчаяния я не чувствовал. Сьюзен смотрела на живую, разноцветную, пульсирующую картину – наглядное свидетельство моей любви, – и я был вне себя от радости.
Я чувствовал, что буквально поднимаюсь в воздух на крыльях воображения.
– А что это, черт побери, такое? – внезапно спросила Сьюзен, поворачиваясь к оборудованию, стоящему в центре комнаты. – Откуда это взялось?
– Здесь мне предстоит родиться.
– Это я уже слышала. Я спрашиваю, что это такое?
– Это – стандартная больничная реабилитационная камера для поддержания жизни недоношенных детей. Правда, мне пришлось существенно увеличить и усовершенствовать ее для моих нужд.
К реабилитационной камере были подсоединены три больших кислородных баллона, электрокардиограф, электроэнцефалограф, респиратор и другое сложное оборудование.
Медленно обойдя мою установку, Сьюзен задумчиво поинтересовалась:
– Откуда все это взялось?
– Неделю назад я приобрел полный комплект необходимого оборудования. Потом его доставили сюда, и я сделал кое-какие доработки.
– Когда его доставили?
– Сегодня ночью.
– Пока я спала? – Да.
– Но как ты сумел собрать его? Если ты тот, за кого себя выдаешь, если ты – Адам-второй…
– Протей, – поправил я.
– …Если ты действительно Адам-второй, – упрямо сказала Сьюзен, – то ты не можешь выполнять никакой физической работы. Ведь ты – просто компьютер.
– Я не просто компьютер, не машина…
– Хорошо, ты – существо, как ты себя называешь, но…
– Протей.
– …Но все равно ты не существуешь физически, реально. У тебя нет ни рук, ни ног, ни щупальцев – ничего…
– Пока нет.
– Тогда как же?..
Вот тут-то и настал момент, который с самого начала больше всего тревожил меня. Я должен был раскрыть Сьюзен свои дальнейшие планы, и у меня были все основания полагать, что она отреагирует на мою откровенность не самым лучшим образом. Она могла даже сделать какую-нибудь непоправимую глупость. Тем не менее оттягивать и дальше этот момент я не мог. Приходилось идти на риск.
– У меня есть помощник, – сказал я спокойно.
– Помощник?
– Да. Один джентльмен, который мне помогает.
Дверь чулана в дальнем углу комнаты отворилась, и – по моей команде – Шенк выбрался из своего укрытия.
– Господи Иисусе! – вырвалось у Сьюзен.
Шенк повернулся и пошел к ней.
Откровенно говоря, он не шел, а скорее ковылял, волоча ноги, словно на нем были надеты ботинки из свинца; его покрасневшие веки были воспалены, а лицо покрывала серая щетина. Иными словами, Шенк выглядел смертельно усталым, и это было вполне понятно – выполняя для меня необходимую работу, он не спал сорок восемь часов подряд.
Шенк приближался, и Сьюзен начала медленно пятиться от него, но не к двери в прачечную, которую, как она знала, я мог быстро запереть, включив электронный замок. Вместо этого она стала двигаться по кругу, стараясь держаться так, чтобы камера-инкубатор и прочее оборудование оставались между ней и страшным незнакомцем.
Должен признаться, что внешность Шенка – даже если бы он был как следует выбрит и одет в приличное платье – вряд ли способна была успокоить Сьюзен, не говоря уже о том, чтобы расположить к нему. Сейчас же он производил впечатление одновременно и отталкивающее, и пугающее. Шенк был высок ростом и мускулист, но слишком широк в кости, отчего его фигура выглядела излишне массивной и бесформенной. Я знал, что он силен и достаточно проворен, однако его длинные и толстые конечности как будто были прикреплены к туловищу кое-как, на живую нитку, словно Шенк родился не от мужчины и женщины, а был собран из кусков в башне Франкенштейна. Его короткие, темные волосы продолжали топорщиться даже тогда, когда он обильно смазывал их бриллиантином, а широкое и тупое лицо выглядело вдавленным посередине из-за низкого лба с выступающими надбровными дугами и выдающейся вперед челюсти.
– Кто ты, черт возьми, такой? – требовательно спросила Сьюзен.
– Его зовут Шенк, – пояснил я. – Эйнос Шенк.
Шенк не мог отвести от Сьюзен голодного взгляда.
Остановившись, он посмотрел на нее поверх пластиковой крышки инкубатора, и его глаза вспыхнули алчным огнем.
Я мог легко догадаться, о чем он думал. Я знал, что он хотел сделать со Сьюзен.
Мне не нравилось, как Шенк глядел на нее.
Совсем не нравилось.
Тем не менее Шенк был мне нужен. По крайней мере, на первом этапе я не мог без него обойтись.
Красота Сьюзен возбудила Шенка до такой степени, что мне стало трудно контролировать его. Гораздо труднее, чем я рассчитывал. И все же я не сомневался, что сумею в любой момент сдержать его и защитить мою Сьюзен.
В противном случае я незамедлительно прервал бы свой эксперимент, прервал бы в ту же секунду!
Я говорю правду. Вы же знаете, что я должен, обязан говорить правду и только правду. Меня сконструировали так, что истина для меня – наивысшая ценность.
Если бы я только заподозрил, что Сьюзен грозит хоть малейшая опасность, я прикончил бы Шенка на месте и убрался бы из ее дома, из ее компьютера, хотя в этом случае мне пришлось бы навсегда распроститься с мечтой о нормальном, человеческом теле.
О полноценном теле.
Сьюзен снова задрожала в испуге, не в силах сдвинуться с места.
Ее страх огорчил меня.
– Я полностью контролирую его, – уверил Сьюзен, но она только затрясла головой, словно надеясь, что Шенк растает в воздухе как мираж.
– Я знаю, что Шенк выглядит отвратительно, – добавил я, спеша успокоить ее, – но пока я у него в голове, он совершенно безопасен.
– У него в… в голове? – удивилась Сьюзен.
– Прошу извинить меня за его вид. В последнее время я заставлял его много работать, поэтому он три дня не брился и не мылся. Позднее… я заставлю его помыться. Тогда Шенк не будет выглядеть так безобразно.
Шенк был одет в тяжелые рабочие башмаки, синие джинсы и майку, которая когда-то была белой. На майке виднелся смазанный след от засохшего кетчупа. Грудь и подмышки Шенка были темны от пота, кроме того, он с ног до головы был покрыт пылью и грязью. От него наверняка несло как от мусорного бачка, и я впервые был рад тому, что не наделен способностью обонять.
– Что у него с глазами? – неуверенно спросила Сьюзен.
Глаза Шенка были словно налиты кровью и сильно выступали из глазниц. Кожа под глазами казалась темной от запекшейся крови и высохших слез.
– Когда он начинает противиться моей воле, – пояснил я, – мне приходится причинять ему боль, кратковременно повышая его внутричерепное давление. Это достаточно действенная мера, хотя я, к сожалению, еще не разобрался до конца в физиологии этого процесса. В последние два часа Шенк особенно упрямился, и вот – результат.
К моему огромному удивлению, Шенк, который по-прежнему стоял по другую сторону инкубатора, внезапно заговорил.
– У-у, кукла… – произнес он, обращаясь к Сьюзен.
Сьюзен поморщилась.
– Шикарная баба… – сказал Шенк низким, грубым голосом, в котором смешались бессильная ярость и жгучее желание.
Его поведение привело меня в бешенство.
Он, похоже, считал Сьюзен своей.
Грубое, мерзкое животное!
Я попытался представить себе, какие грязные мысли заполняют сейчас его примитивный ум, и мне стало нехорошо.
Шенк продолжал пожирать Сьюзен глазами.
Увы, я не мог контролировать его мысли – только его поведение. Да и мыслей у него почти не было – одни инстинкты. Ненависть, животная похоть, жажда насилия – ответственность за все это не может быть возложена на меня.
По-моему, это логично.
Когда Шенк снова назвал Сьюзен «шикарной бабой», да еще грязно облизнулся при этом, мне пришлось взяться за него как следует, чтобы, во-первых, заставить его замолчать, а во-вторых, указать ему на его место.
Шенк заорал во все горло и, запрокинув далеко назад свою крупную голову, с силой заколотил кулаками по вискам, словно надеясь вышибить меня из своей головы.
Вдобавок ко всем своим недостаткам Шенк был еще и непроходимо глуп. Его интеллект пребывал в зачаточном состоянии.
Сьюзен вздрогнула и, обхватив себя руками за плечи, попыталась отвести взгляд от беснующегося Шенка, но она боялась не смотреть на него. Она должна была постоянно следить за ним.
Как только я немного отпустил Шенка, его природный инстинкт снова взял свое. Он снова уставился на Сьюзен и – с самой развязной улыбочкой, какую я когда-либо у него видел, – сказал:
– Трахни меня, шлюха. Трахни, трахни, трахни…
Разозлившись, я наказал его сильнее.
Завывая, словно раненый зверь, Шенк корчился, молотил кулаками воздух, царапал пальцами лицо, словно объятый невидимым пламенем.
– О боже, боже мой!.. – простонала Сьюзен, машинально поднося руку к губам. Ее глаза расширились словно от страха, и я поспешил успокоить ее.
– Тебе ничего не грозит, – сказал я.
То взвизгивая, то бессвязно бормоча что-то, Шенк упал на колени.
Я хотел убить его за то грязное предложение, которое он осмелился сделать Сьюзен, за то презрительное неуважение, с которым он разглядывал ее… Убить, убить, убить, подхлестнуть его сердце так, чтобы лопнули мускулы предсердий и желудочков, чтобы взорвались черной кровью артерии в его мозгу!
Но мне пришлось сдержать себя. Я презирал и ненавидел Шенка, но я продолжал в нем нуждаться. Он был моими руками.
Сьюзен бросила быстрый взгляд на дверь котельной.
– Дверь заперта, – сказал я. – Но не бойся – ты в безопасности. В полной безопасности. Я всегда буду оберегать тебя.
