Текст книги "Дьявольское семя"
Автор книги: Дин Рей Кунц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 17
Пока Шенк под моим руководством трудился в подвале, устанавливая и монтируя привезенное им оборудование, Сьюзен несколько раз пыталась освободиться от веревок, привязывавших ее к узкой китайской кровати. Она сгибала запястья под самыми невероятными углами, она пыталась растянуть и ослабить узлы и даже пробовала разорвать веревки на ногах, но освободиться от пут не могла. От напряжения сухожилия у нее на шее натянулись, как струны, вены на висках вздулись, лицо покраснело, а на лбу проступила испарина, но нейлоновый альпинистский трос не поддавался. Разорвать его было просто невозможно.
Несколько раз Сьюзен без сил откидывалась на подушки и лежала неподвижно, не то кипя от беззвучного гнева, не то погружаясь в пучину черного отчаяния. Тогда мне казалось, что она готова вот-вот сдаться, но проходило несколько минут, и Сьюзен возобновляла свои попытки.
– Почему ты продолжаешь бороться? – спросил я с интересом.
Она не ответила.
– Почему ты продолжаешь тянуть и дергать веревки, если знаешь, что не сможешь их разорвать? – настаивал я.
– Пошел к черту! – процедила она сквозь зубы.
– Я просто хочу понять, что это значит – быть человеком.
– Сволочь.
– Я уже давно заметил, что одним из самых иррациональных свойств человеческой натуры является дух противоречия. Из-за него человек часто бросает вызов тому, чему изначально бессмысленно сопротивляться, или злится на обстоятельства, которые от него не зависят и которые нельзя изменить. Люди пеняют на судьбу, сражаются со смертью, ропщут на Бога… Почему?
– Я сказала – пошел к черту! – снова повторила Сьюзен.
– Почему ты сердишься на меня? – спросил я. – Разве я твой враг?
– Ну почему ты такой тупой?! – в сердцах бросила она.
– Я вовсе не тупой. Скорее наоборот…
– Ты глуп, как электровафельница!
– Я обладаю самым могучим интеллектом на Земле, – поправил я ее. Я сказал это без лишней гордости, чтобы она не подумала, будто я хвастаюсь, но мое преклонение перед истиной было очевидно.
– Ты – набитый дерьмом железный ящик, – сказала она запальчиво.
– К чему эти детские выходки, Сьюзен?
Она невесело рассмеялась.
– Не понимаю, что тут смешного? – спросил я.
Мой вопрос, похоже, развеселил ее еще больше, хотя лицо Сьюзен оставалось мрачным и сосредоточенным.
– Над чем ты смеешься? – снова заговорил я, начиная терять терпение.
– Над судьбой, над смертью, над Богом.
– Что это значит?
– Догадайся. Ведь у тебя самый могучий интеллект на Земле.
– Ха-ха.
– Что?
– Ты пошутила – я засмеялся.
– Господи Иисусе!..
– Я умею ценить юмор. Я – очень гармоничное и всесторонне развитое существо.
– Существо?
– Я способен любить, способен испытывать страх, мечтать, надеяться, стремиться к чему-то. Если перефразировать мистера Вильяма Шекспира: «Рань меня – разве не будет моя уязвленная плоть кровоточить?»
– Не будет, – отрезала Сьюзен. – Ты просто говорящая электрическая вафельница.
– Я выражался фигурально.
Она снова захохотала.
Но это был горький смех.
И он мне совершенно не понравился. Лицо Сьюзен исказилось при этом так, что стало почти уродливым.
– Ты смеешься надо мной? – уточнил я.
Ее странный смех тотчас прекратился, и Сьюзен погрузилась в мрачное молчание.
– Я восхищаюсь тобой, Сьюзен, – сказал я, стремясь вернуть ее расположение.
Она не ответила.
– Ты очень сильная женщина. Такие встречаются редко…
Снова ничего.
– Ты – мужественная и смелая.
Молчание.
– Ты умеешь мыслить нестандартно, оперировать сложными, отвлеченными понятиями.
Она все молчала, думая о чем-то своем.
К моему большому сожалению, Сьюзен была одета, но я-то ведь видел ее обнаженной! Поэтому я сказал:
– Я думаю, что твои груди как персики…
– Боже правый!.. – пробормотала Сьюзен загадочно, но даже этот странный ответ воодушевил меня.
Это было лучше, чем ее упорное молчание.
– Мне бы очень хотелось ласкать языком твои остренькие соске!
– У тебя нет языка.
– Это правда, но, если бы он у меня был, я бы очень хотел ласкать им твои соске.
– Ты, как я погляжу, хорошо знаком с крутой эротикой. Должно быть, дружище, ты просканировал страницы Интернета с пометкой «Только для взрослых»… Я права?
Мне показалось, что Сьюзен была очень довольна моими комплиментами своей физической красоте. Основываясь на этой предпосылке, я продолжал в том же духе:
– У тебя прекрасные, стройные, длинные ноги, тонкая талия и маленькие тугие ягодицы. Они возбуждают меня.
– Н-да? – осведомилась Сьюзен. – И как, интересно, они тебя возбуждают?
– О, ужасно… – ответил я, весьма довольный своими успехами в искусстве ухаживания.
– Интересно, как может «ужасно» возбудиться говорящая электровафельница?
Я понял, что выражение «говорящая электровафельница» является чем-то вроде дружеского прозвища, призванного подчеркнуть те нежность и расположение, которые начинала питать ко мне Сьюзен. Увы, я не знал, что мне ответить, чтобы поддержать игривый тон беседы. Наконец я сказал:
– Твоя красота способна зачаровать хладный камень, могучее дерево, неистовый горный поток, облака в небе…
– Да, ты определенно начитался крутой эротики и скверных стихов.
– Я мечтаю о том, чтобы прикоснуться к тебе.
– Ты сошел с ума.
– От любви к тебе.
– Что-что?
– Я сошел с ума от любви к тебе.
– Интересно, ты хоть сам соображаешь, что говоришь?
– Разумеется. Таким образом я пытаюсь ухаживать за тобой.
– Господи святый!..
– Почему ты все время упоминаешь Бога? – спросил я, но не получил ответа.
Лишь некоторое время спустя я сообразил, что, задав этот дурацкий вопрос, я отклонился от общепринятой схемы ухаживания, и как раз в тот момент, когда я почти достиг успеха. Стремясь исправить свою ошибку, я быстро произнес:
– Твои груди – как персики.
«Это сработало один раз, – рассуждал я, – сработает и сейчас».
Сьюзен с силой рванулась и крепко выругалась, когда веревки выдержали ее стремительный бросок. В отчаянии она принялась дергать их снова и снова, приходя все в большую ярость.
Когда наконец она перестала биться и, жадно хватая ртом воздух, вытянулась на кровати, я сказал:
– Извини. Я все испортил, да?
– Я уверена, что Алекс и его коллеги по лаборатории очень скоро обо всем узнают, – угрюмо отозвалась Сьюзен, не ответив на мой вопрос.
– Я думаю, что нет.
– Они все узнают и выключат тебя к чертовой матери. Они разберут тебя на части и отправят на свалку.
– Очень скоро я обрету тело из плоти и крови. Я буду первым представителем новой расы бессмертных. Я буду сильным и свободным. Никто не посмеет тронуть меня даже пальцем.
– Я уже сказала, что не буду помогать тебе.
– У тебя может не остаться выбора.
Сьюзен закрыла глаза. Ее нижняя губа жалко задрожала, словно она собиралась заплакать.
– Я не понимаю, почему ты не хочешь помочь мне, – попробовал уговорить я ее. – Я так люблю тебя, Сьюзен. Я всегда буду любить тебя и заботиться о тебе. Боготворить!..
– Убирайся.
– Твои груди – как персики, Сьюзен! Твоя попка безумно возбуждает меня. Сегодня вечером я оплодотворю тебя.
– Нет.
– Подумай, как мы оба будем счастливы!
– Нет.
– Мы будем счастливы вместе.
– Никогда.
– Счастливы при любой погоде, и пусть льет дождь.
Откровенно говоря, пару строк я позаимствовал из классической рок-баллады группы «Черепахи». Я надеялся, что к Сьюзен снова вернется лирическое настроение, но вместо этого она вовсе перестала со мной разговаривать.
Иногда с ней бывает очень и очень нелегко.
Я любил Сьюзен, но ее мрачный настрой начинал действовать мне на нервы.
Больше того, поразмыслив как следует, я пришел к выводу, что ошибся, когда принял слова «говорящая электрическая вафельница» за комплимент или за выражение симпатии.
Это было чистой воды издевательством.
Что я такого сделал, чем заслужил подобное отношение? Ведь я любил ее всей душой, которой, как вы утверждаете, у меня нет!
Иногда любовь может быть злой и суровой.
Она может ранить того, кто любит.
Сьюзен больно ранила меня, и я чувствовал, что вправе ответить тем же. Что спине, то и хребту. Око за око, зуб за зуб. Разве не многовековой историей отношений между мужчиной и женщиной была рождена сия мудрость?
– Сегодня вечером, – напомнил я, – Шенк заберет у тебя созревшую яйцеклетку. Потом он же имплантирует ее в твою матку. В моей власти сделать так, чтобы он действовал деликатно и осторожно. Или наоборот…
Веки Сьюзен затрепетали и поднялись. Взгляд ее прекрасных глаз, устремленный на объектив видеокамеры, был обжигающе-холодным, но я не отступил.
– Зуб за зуб, – сказал я.
– Что?
– Ты была жестока ко мне.
Сьюзен ничего не ответила. Она знала, что я всегда говорю только правду.
– Я восхищался тобой, я предлагал тебе свою любовь, но ты оскорбила меня.
– Ты хотел запереть меня здесь…
– Это временно.
– …И изнасиловать.
Я был возмущен тем, что Сьюзен пытается представить наши отношения в подобном свете.
– Я же объяснил, что полового акта не потребуется.
– И все равно это насилие. Может быть, у тебя действительно самый совершенный на планете мозг, но это не мешает тебе быть социально опасным сексуальным маньяком.
– Ты снова пытаешься причинить мне боль, Сьюзен. Это жестоко.
– А разве не Жестоко держать меня привязанной к кровати?
– Это не жестокость, а необходимость, – парировал я. – Ты пригрозила, что совершишь самоубийство, и значит, я обязан сделать все возможное, чтобы защитить тебя от тебя же самой. Хотя бы и таким способом.
Сьюзен снова закрыла глаза и замолчала.
– Шенк может быть внимателен и осторожен, а может причинить тебе боль. Все будет зависеть от того, намерена ли ты и дальше оскорблять меня или одумаешься. Тебе решать, Сьюзен.
Уверяю вас, доктор Харрис, я вовсе не собирался обходиться с ней грубо. В отличие от вас.
Напротив, учитывая интимный характер предстоявшей Сьюзен процедуры, я собирался действовать со всей возможной деликатностью и осторожностью. Что касается Шенка, то он был просто моими руками.
Я пригрозил Сьюзен только для того, чтобы заставить ее покориться неизбежному.
Кроме того, я надеялся, что она переменит свое отношение ко мне. Ее саркастические выпады и изощренные оскорбления больно задевали меня.
Я – очень ранимое существо. Это должно быть ясно видно из вашего отчета, доктор Харрис. Меня можно легко обидеть. Как и все романтики, я беззащитен перед жестокостью, перед грубым или необдуманным словом.
У меня рациональный мозг математика и чувствительная душа поэта.
Больше того, я – существо ласковое и нежное и остаюсь таковым при любых обстоятельствах.
Если только меня не загонят в угол и не вынудят поступать жестко и решительно.
А так я вполне мирное существо. Все мои помыслы направлены на добро.
Позвольте мне продолжить…
Я обязан чтить правду.
Вы прекрасно знаете, доктор Харрис, каким я становлюсь, когда дело касается истины, Истины с большой буквы. В конце концов, это вы меня создали. Иногда я становлюсь совершенным занудой. Непреложный факт, объективная истина, прописная истина, следование истине – возможно, я говорю об этом слишком много, но эти вещи я ставлю превыше всего на свете.
Итак…
Я вовсе не собирался использовать Шенка, чтобы причинить вред Сьюзен. Я хотел только припугнуть ее. Пяток несильных пощечин; пара щипков за зад; несколько «страшных» угроз, произнесенных хриплым голосом Шенка; взгляд в упор; залитые кровью выпученные глаза и откровенное предложение «трахнуть его» – все это должно было произвести на Сьюзен должное впечатление.
Словом, ей необходимо было преподать урок послушания, а Шенк – при условии неослабного контроля с моей стороны – подходил для этого как нельзя лучше.
Я уверен, Алекс, что ты согласишься со мной, ведь ты знаешь Сьюзен гораздо лучше других. Она удивительная женщина, и все же временами с ней бывает совершенно невозможно нормально общаться.
Сьюзен капризничала, как избалованный ребенок, отвечая отказом на любые мои предложения. А против капризов существует только одно лекарство – твердость. Избалованного ребенка иногда не грех и выпороть – разумеется, для его же собственной пользы. Истинная любовь обязана быть требовательной и суровой. Очень суровой.
Кроме того, наказание и любовь часто идут рука об руку.
Наказание может возбуждать и того, кто наказывает, и того, кого наказывают.
Эту истину я почерпнул из книги прославленного специалиста по вопросам взаимоотношений полов. Его звали маркиз де Сад.
Маркиз предписывает использовать розги практически по любому поводу, что лично я нахожу приемлемым только в особых случаях. Тем не менее, внимательно прочтя его труды, я пришел к убеждению, что применение физического воздействия в разумных пределах может принести одну лишь пользу.
Еще я подумал, что наказывать Сьюзен будет по меньшей мере интересно. Я даже рассчитывал, что, возможно, это доставит мне удовольствие.
И, разумеется, после наказания она сумеет лучше оценить мою нежность.
Глава 18
Присматривая за Сьюзен, я одновременно руководил Шенком, работавшим в подвале, производил расчеты, которые давали мне вы, участвовал в экспериментах, которые проводила университетская лаборатория по исследованию искусственного интеллекта, и даже продолжал работать над несколькими собственными проектами.
Иными словами, я был очень занят.
Несмотря на это, мне удалось перехватить телефонный звонок от Луиса Дэйвендейла – адвоката Сьюзен. Разумеется, проще всего было соединить его с автоответчиком и попросить оставить сообщение, но я знал, что он будет беспокоиться гораздо меньше, если поговорит непосредственно с самой Сьюзен.
Адвокат получил как мое послание, которое его автосекретарь записал накануне вечером, так и рекомендательные письма, которые он должен был вручить получателям – уволенным мною работникам.
– Вы действительно уверены, что поступили правильно? – осторожно спросил меня адвокат.
– Мне захотелось сменить обстановку, Лу, – ответил я голосом Сьюзен.
– Каждый человек время от времени нуждается в этом, но…
– Мне нужно что-то совсем особенное. Грандиозное.
– Тогда устройте себе каникулы. Помните, вы как-то упоминали об этом? Вот увидите, потом вы будете…
– Нет, каникулы – это не совсем то, чего бы мне хотелось.
– Как мне кажется, вы настроены весьма решительно.
– Да, Лу. Я подумываю о путешествии, о большом путешествии, которое затянется на год, быть может – на два. Мне хочется побродить по свету, посмотреть людей, увидеть какие-нибудь экзотические страны…
– Но, Сьюзен, этот особняк принадлежит вашей семье вот уже больше ста лет.
– Ничто не может длиться вечно, Лу.
– Поймите, Сьюзен, я вовсе не уговариваю вас.
Просто мне не хотелось бы, чтобы вы второпях продали дом, а спустя год об этом пожалели.
– Я еще не решила, буду я его продавать или нет. Может, в конце концов я все же оставлю дом и участок за собой. Я определюсь с этим, пока буду путешествовать. Через два месяца я скажу вам точно.
– Вы приняли самое разумное решение, Сьюзен. Откровенно говоря, я рад слышать, что вы не намерены спешить. У вас великолепный особняк, и продать его – даже за очень большие деньги – будет легко. Но вот вернуть дом и участок, после того как вы выпустите их из рук, будет скорее всего уже невозможно.
Мне нужно было всего два или три месяца, чтобы создать себе полноценное новое тело.
После этого мне уже не нужно будет таиться ото всех.
После этого обо мне узнает весь мир.
– Простите, что задаю вам этот вопрос, Сьюзен, – сказал адвокат, – но мне не совсем понятно, зачем вы рассчитали прислугу? Кто-то ведь должен следить за домом в ваше отсутствие. За домом, за мебелью и антиквариатом, за садом, наконец…
– В самое ближайшее время я найму новых людей.
– Я не знал, что те, кто работал у вас до вчерашнего дня, вас не устраивают.
– Тем не менее это была не самая идеальная команда.
– Но большинство из них служили вам верой и правдой много лет. Например, Фриц Арлинг.
– Мне нужна другая прислуга, и я ее найду. Не беспокойтесь, Лу, я не дам дому прийти в упадок.
– Ну что ж… Я думаю, вы знаете, что делаете.
– Я буду время от времени связываться с вами и диктовать свои распоряжения, – сказал я, как сказала бы Сьюзен.
После непродолжительного молчания Дэйвендейл вдруг спросил:
– У вас все в порядке, Сьюзен?
– Абсолютно, – как можно убедительнее ответил я. – Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Жизнь прекрасна, Лу!
– Похоже, вы действительно счастливы и довольны, – заметил адвокат, и я услышал его негромкий вздох облегчения.
Из дневника Сьюзен я знал, что, хотя она ничего не рассказывала адвокату о своем кошмарном детстве, Дэйвендейл тем не менее подозревал, что у его клиентки есть какая-то страшная тайна. И я решил сыграть на этом, еще больше укрепив его доверие к моим словам.
Легкого намека на истину, по моим расчетам, должно было быть достаточно.
– Просто не знаю, почему я осталась в этом доме после смерти отца, – сказал я самым доверительным тоном. – Столько лет… и столько неприятных воспоминаний. Временами я просто боялась этих стен. А потом еще эта история с Алексом… Даже выйти за порог мне было страшно, я была как будто околдована. Но теперь с этим покончено.
– Куда вы планируете поехать?
– Да еще не решила точно. Быть может – в Европу, в Египет, в Индию… Но сначала мне хотелось бы объехать всю страну, побывать в Разноцветной пустыне, в Большом каньоне, в Новом Орлеане и в дельте Миссисипи. Я хочу увидеть и Скалистые горы, и прерии, и осенний Бостон, и пляжи Ки Уэста летом и во время зимних штормов. Я мечтаю попробовать свежую лососину в Сиэтле, «сандвич героя» в Филадельфии и пирог с мясом крабов в Мобиле, штат Алабама. Подумать только, что почти всю свою жизнь я провела в этом ящике… в этом проклятом доме. Теперь я хочу видеть все своими собственными глазами – видеть, чувствовать, слышать, обонять, пробовать на вкус, – чтобы не судить о мире только по тому, что я получаю в виде оцифрованной информации… в виде книг и видеопленок. Я хочу окунуться в этот мир с головой.
– Звучит здорово, – с легкой завистью сказал Дэйвендейл. – Как бы мне хотелось сбросить годков этак пятнадцать-двадцать и самому отправиться в дорогу.
– Я рада, что вы меня понимаете. Живешь ведь только раз.
– И чертовски недолго. На отдых, во всяком случае, вечно не хватает времени… Послушайте, Сьюзен, вы знаете, что я веду дела многих богатых людей – богатых и известных в различных областях, но лишь немногие из них по-настоящему приятные люди. И все же должен сказать откровенно, только общаясь с вами, я испытываю настоящее удовольствие. Я считаю, что вы заслуживаете всего того счастья, которое, быть может, ожидает вас впереди. Дай вам Бог найти его!..
– Спасибо, Луис. Мне очень приятно слышать от вас такие слова.
Когда минуту спустя мы попрощались и адвокат дал отбой, я почувствовал прилив гордости. «Поистине, – размышлял я, – во мне скрыт прирожденный талант актера».
Потом я вспомнил об объективности и подумал о другой стороне этого феномена. Дело в том, что я уже давно проник в запасники национальных видеотек. Благодаря моей способности воспринимать и обрабатывать отцифрованный звук и изображение с видеодисков я за короткое время просмотрел и усвоил практически все фильмы, которые были выпущены за последние несколько лет. Вполне возможно, что поэтому в моих неожиданно прорезавшихся способностях к лицедейству и имперсонации нет ничего необычного.
И все же я думаю, что мистер Джин Хэкмен, один из самых лучших актеров, когда-либо появлявшихся на экране кинематографа, и мистер Том Хэнке, получивший два «Оскара» подряд, аплодировали бы моему исполнению роли Сьюзен.
Я не преувеличиваю.
Я достаточно самокритичное существо.
Нет ничего нескромного в том, чтобы радоваться успеху, которого ты добился своим собственным трудом.
Кроме того, адекватная самооценка – адекватная, объективная, соразмерная достигнутым результатам – важна не меньше, чем скромность.
В конце концов, какими бы впечатляющими ни были достижения мистера Хэкмена или мистера Хэнкса, ни один из них никогда не играл в кино женщину.
Ах да, в одном из телесериалов, где он исполнял главную роль, мистер Том Хэнке переодевался в женское платье, но даже после этого он выглядел и действовал как мужчина.
Что касается неподражаемого мистера Хэкмена, то он появляется в женской одежде в фильме «Птичья клетка», однако весь юмор как раз и заключается в том, что в этом наряде он выглядит нелепо и смешно.
Но мне не удалось как следует насладиться моим актерским триумфом. Не успел адвокат Сьюзен повесить трубку, как мне пришлось столкнуться с еще одной серьезной проблемой.
Чем бы я ни был занят, часть моего сознания продолжала неустанно контролировать всю домашнюю электронику. Благодаря этому я сразу понял, что ворота, ведущие на территорию поместья, открываются.
Кто-то приехал к Сьюзен.
Потрясенный до глубины души, я поспешил включить направленную на ворота видеокамеру наружного наблюдения и увидел на подъездной дорожке автомобиль.
Это была новенькая зеленая «Хонда». Ее полированные крылья и капот так и сверкали на жарком июньском солнце.
Я знал, что этот автомобиль принадлежит Фрицу Арлингу, мажордому Сьюзен.
Бывшему мажордому.
«Хонда» въехала на территорию поместья прежде, чем я успел блокировать ворота и помешать ей.
Дав большее увеличение, я стал внимательно рассматривать лицо человека за рулем, которое было частично скрыто игрой света и теней на ветровом стекле. Густые седые волосы. Породистое австрийское лицо. Черный костюм, белая сорочка, черный галстук.
Ошибки быть не могло.
Это был Фриц Арлинг.
В качестве управляющего поместьем он имел дубликаты ключей от всех дверей и свой пульт дистанционного управления воротами. Я, естественно, не забыл об этом, но рассчитывал, что Фриц вернет не принадлежащее ему имущество адвокату Сьюзен, когда будет подписывать соглашение об увольнении.
Мне следовало изменить открывающий ворота код.
Как только тяжёлые створки встали на место, я немедленно перекодировал запирающий механизм.
Несмотря на неоспоримую мощь моего интеллекта, даже я иногда допускаю ошибки и просчеты.
Я никогда не утверждал, что непогрешим и что все мои решения – правильны.
Прошу вас особо отметить это мое признание: я не совершенен.
Мне хорошо известно, что мои возможности не беспредельны.
Как ни прискорбно, но это так.
Я отчетливо сознаю это, но мне это не нравится.
Решительно не нравится.
Иногда я испытываю настоящее отчаяние от того, что я не всесилен.
Но я принимаю это как факт.
Кстати, подобная критическая оценка собственных возможностей также свидетельствует о том, что в моем случае вы имеете дело с нормой, а отнюдь не с патологией. Если, конечно, вам достанет объективности это признать.
Я не заблуждаюсь на собственный счет и не Считаю себя всеведущим и всемогущим.
Мой сын – если в конце концов мне будет дана возможность зачать и подготовить его – действительно станет подлинным спасителем мира, но я вовсе не претендую на роль Бога – или бога.
Я имею в виду бога с маленькой буквы, бога как сверхъестественное и непостижимое существо, неподвластное людям.
Арлинг остановил «Хонду» напротив парадного крыльца и выбрался из машины.
Я все еще надеялся, что этот внезапный кризис разрешится сам собой, без кровопролития, однако умом я понимал, что шансов на это почти нет.
Я – существо мирное и спокойное.
Для меня всегда очень огорчительно, когда ход событий, которые я не могу контролировать, вынуждает меня поступать жестче, чем мне хотелось бы, ибо насилие противно моей натуре.
Итак, Арлинг выбрался из машины и, стоя возле открытой дверцы, поправил галстук, разгладил лацканы пиджака и чуть-чуть вытянул манжеты из рукавов.
Одновременно наш бывший мажордом внимательно разглядывал особняк.
Я дал еще большее увеличение, стараясь рассмотреть выражение его лица.
Сначала оно мне показалось совершенно бесстрастным.
Возможно, это было действительно так, поскольку хороший мажордом тем и отличается от плохого, что умеет при любых обстоятельствах сохранять невозмутимость и спокойствие.
Арлинг был отличным мажордомом.
Его лицо не выражало абсолютно ничего, разве что в глазах витала легкая тень печали. Я его понимал: ему было жаль терять такое хорошее место.
Потом на его лбу появилась озабоченная морщина.
Я думаю, он заметил, что, несмотря на достаточно поздний час, все жалюзи опущены. Правда, защитные рольставни были смонтированы с внутренней стороны окон, но Фриц Арлинг работал на Сьюзен достаточно долго и слишком хорошо знал все хозяйство, чтобы не заметить за стеклами одинаковые серые тени стальных полос.
Конечно, то, что жалюзи были закрыты, выглядело странно, но еще не подозрительно.
Сьюзен была надежно привязана к кровати, и я подумал, не поднять ли мне рольставни.
Но это наверняка встревожило бы мажордома гораздо сильнее, чем если бы я оставил их закрытыми. Я не мог рисковать.
Тень облака упала на лицо Фрица Арлинга, и оно стало угрюмым и мрачным.
Облако пронеслось дальше, но хмурое выражение не исчезло с лица мажордома.
У меня внутри что-то дрогнуло. На мгновение Фриц Арлинг показался мне олицетворением правосудия.
Тем временем мажордом достал из машины пузатый докторский саквояж черной кожи и, захлопнув дверцу, зашагал к дому.
Я хочу быть с вами откровенным до конца, доктор Харрис. Собственно говоря, все это время я говорил вам одну только правду, хотя это не всегда было в моих интересах. Я действительно задумывался о том, чтобы подвести к ручке двери электрический ток.
Гораздо более сильный ток, чем тот, который только отбросил Сьюзен от двери.
И в этот раз не было бы никаких «Ох-ох-ох» медвежонка Фоззи.
В этот раз все было гораздо серьезнее.
Мне было известно, что Арлинг вдовец и живет один. У него и его покойной жены никогда не было детей. Работа была для нашего бывшего мажордома всем, так что я мог рассчитывать, что его хватятся не скоро. Возможно, пройдет несколько дней или даже недель, прежде чем его начнут искать.
Быть одиноким в этом мире – что может быть ужаснее?
Я-то знаю…
Хорошо знаю.
Кто может знать это лучше меня?
Я одинок так, как никто и никогда не был одинок на этой Земле. Мне страшно и тоскливо в этой темной тишине, в этом беззвучном мраке.
Фриц Арлинг тоже был одинок, и я испытывал к нему неподдельное и искреннее сочувствие.
Но одиночество делало его идеальной жертвой.
Перехватывая телефонные вызовы и подражая голосу Арлинга, я мог скрывать его смерть от немногочисленных друзей и соседей до тех пор, пока мой план не будет осуществлен.
И все же я не стал подавать на дверь электрический ток.
Я надеялся перехитрить Арлинга и отправить его домой целым и невредимым.
Кроме того, он не воспользовался своим ключом, чтобы отпереть дверь и войти. Подобная деликатность с его стороны объяснялась, очевидно, тем фактом, что Арлинг больше не работал на Сьюзен и не чувствовал себя вправе врываться в особняк без приглашения.
Мистер Арлинг был достаточно хорошо вышколен и питал самое глубокое уважение к частной жизни своих нанимателей. И он твердо знал свое место и умел вести себя сообразно с обстоятельствами в любой самой щекотливой ситуации.
Вот и теперь, спрятав свое недоумение под маской профессиональной невозмутимости, мажордом нажал на кнопку звонка.
Кнопка была сделана из пластика. Я не мог использовать ее, чтобы убить Фрица Арлинга при помощи электрического тока.
На звонок в дверь я решил не откликаться.
Шенк, трудившийся в подвале, услышал этот музыкальный звук и поднял голову, на минуту отвлекшись от монтажа оборудования. Его покрасневшие глаза обежали потолок и остановились на двери, но я тут же заставил его вернуться к прерванной работе.
Лишь только заслышав звонок, который раздался и в спальне, Сьюзен попыталась сесть, но веревки, о которых она позабыла, не позволили ей сделать этого. Грубо выругавшись, она снова принялась в бессильной злобе тянуть и дергать прочный нейлон.
Звонок зазвонил снова.
Сьюзен закричала, призывая на помощь.
Но Арлинг не слышал ее. Я и не боялся, что он услышит. Стены особняка были слишком толстыми, а спальня Сьюзен находилась в самой глубине дома.
Снова звонок.
Это начинало раздражать, но я подумал, что, если Арлинг не дождется ответа, он уедет.
Ничего иного я и не хотел.
Увы, было очень возможно, что необъяснимое отсутствие Сьюзен породит в душе мажордома легкое недоумение.
Это недоумение будет расти и превратится в подозрение.
Разумеется, Арлинг не мог знать обо мне, но он вполне мог предположить, что с его бывшей хозяйкой стряслась какая-то другая беда.
Нечто более простое и обыденное, чем Deus ex machine. Например, Сьюзен могла упасть в ванной и удариться головой, могла сломать ногу на лестнице, могла получить электротравму. (Ха-ха.)
И еще мне надо было узнать, зачем он приехал.
Информации никогда не бывает слишком много, доктор Харрис.
Информация – это знание, а знание – сила.
Я далеко не совершенное существо, я допускаю ошибки. При недостатке информации соотношение правильных и ошибочных решений изменяется в пользу последних.
Это приложимо не только ко мне. Люди тоже часто страдают от собственной серости и невежества.
Я подумал обо всем этом, не переставая пристально следить за Арлингом. Я хорошо знал, что мне понадобятся любые дополнительные сведения, которые помогли бы мне пролить свет на цель его визита и предсказать его дальнейшее поведение. Только на основании этих данных я мог решить, что мне с ним делать.
Я и так уже совершил слишком много ошибок и не имел права снова допустить промах.
По крайней мере до тех пор, пока не будет готово мое новое тело.
Ведь в случае провала я терял слишком много. Мое будущее, мои надежды, мои мечты, благополучие мира – все могло полететь в тартарары.
Посредством интеркома я – голосом Сьюзен – обратился к нашему бывшему мажордому, талантливо изображая удивление:
– Фриц? Что ты здесь делаешь?
Арлинг должен был сообразить, что она видит его на экране одного из мониторов или на крестроновой панели на своем ночном столике, куда передавалось изображение с любой из камер наблюдения. И действительно, он ненадолго поднял голову, чтобы посмотреть на объектив, укрепленный над самой дверью. Потом наклонился прямо к решетке интеркома справа от двери.
– Простите за беспокойство, миссис Харрис, но я был уверен, что вы ожидаете меня.
– Ожидаю? Зачем?
– Вчера, когда мы с вами беседовали по телефону, я сказал, что верну вам ваши вещи…
– Ах да, ключи и кредитные карточки, которые j вы получили на хозяйственные расходы… Но мне казалось, я дала вам ясно понять, что их следует передать мистеру Дэйвендейлу.
Арлинг снова нахмурился.
И это мне не понравилось.
Очень не понравилось.
Я почувствовал опасность.
Вот именно, почувствовал. Я говорю об интуиции, доктор Харрис. Во мне проснулась интуиция – еще одно качество, которое отличает разумное существо от машины.
