Текст книги "Дублер Казановы"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– А шарахнуть Марика по башке и спихнуть в дерьмо тоже мы посоветовали? – ехидно поинтересовалась Алла.

– С убийством мы потом разберемся. Завтра посоветуемся с Лидией Петровной, она подскажет, как быть дальше.

– Мать! Неужели мы будем тратить свой законный выходной день, проявляя заботу об этой подлой убивице?! Пусть спасибо скажет, что я ей вполсилы врезала, а могла вообще мокрое место от неё оставить. "Justitia in suo cuique tribuendo cernitur", – справедливость – в воздании каждому по его заслугам. Эта поганка получила то, что заслужила.

– Алка, не будь такой жестокосердной! Может быть, Натка больна психическим заболеванием, которое периодически обостряется. Лидия Петровна говорила, что психиатры не считают душевнобольных преступниками, даже если те совершили убийство. Для них это пациенты, которые преступили закон из-за своей болезни.

– Так они ж врачи, клятву Гиппократа давали! А мы с тобой простые смертные и ничто человеческое нам не чуждо. Пусть Натка хоть трижды психбольная, но для меня она – мерзкая тварь. То, что сотворила эта поганая гадина, – у меня в башке не укладывается. Ладно бы, порубила милого топориком на мелкие кусочки или пристрелила, руководствуясь общечеловеческими эмоциями – ревность, обида, унижение, что он её бросил. Но сделать то, что отчубучила Натка... Нет, это вне человеческой морали. Ты можешь сопереживать этой поганке, такой уж у тебя характер, а для меня эта мерзятина ничем не лучше тех ублюдков, которые тебя похитили и намеревались, получив бабки, сбросить твое прекрасное молодое тело в сортир. Натка из того же теста сделана. Даже выкопать могилку для бывшего любимого не потрудилась, сука рваная. Тем уродам, что тебя увезли, тоже лопатой работать непривычно, они умеют только грабить и мучить своих жертв, а потом в сортир их. Это не по-человечески, понимаешь?! И убивать – не по-людски, а уж бросать в яму с дерьмом – это вообще ни в какие ворота не лезет! "Homo homini monstrum", – человек человеку чудовище, – вот как они себя ведут. По отношению к таким нелюдям неприемлемы общечеловеческие нормы морали, понимаешь? В древности самым позорным было, когда тело бросали на съедение диким зверям, но даже варвары не позволяли себе бросать труп в дерьмо. Это же надругательство над телом! А выродки, и Натка в том числе, додумались до подобной мерзости! Даже выкопать яму для убиенного им неохота. Чушке позорной надо было не в бизнес, а в рэкетирши податься. Уж она бы тебя не пожалела, манда горбатая, на ленточки бы порезала, попадись ты ей в руки. Ради бабок эта безголовая кретинка на все пойдет.

– Алка, это все твои предположения. Натка не бандитка и пока ничего плохого мне не сделала.

– Да-а? А вся прошедшая неделя, когда мы по её милости жили, как на вулкане, и сегодняшняя ночь, – не в счет?

– Мы сами в эту историю влезли, – возразила Лариса.

– Да не мы влезли, а она вполне сознательно нас втянула! Неужели ты до сих пор не доперла?! – Алла рассердилась и повысила голос, но быстро остыла и сказала уже спокойным тоном. – Теперь ты видишь, что твоя верная боевая подруга, как всегда, оказалась права? Я же ещё в понедельник сказала, что эта история за версту воняет дерьмом. Правда, тогда имелся ввиду фигуральный смысл, а не буквальный...

– Лидия Петровна тоже оказалась права. Она мне сказала, что Натка по злобе убила Марика.

– А ты что, без меня у неё была?

– Да, заезжала, – нехотя призналась Лара.

"Вот черт, проболталась!.." – запоздало спохватилась она. Хотела же сохранить это втайне от Алки. Как теперь объяснить подруге, зачем ездила одна? Вряд ли ей понравятся секреты за её спиной. Если она поймет, что Лара сговаривалась с Лидией Петровной, чтобы та повлияла на Алку, – то непременно даст дугу. Дело не только в том, что она будет возмущаться. Сама Лара терпеть не могла, когда вмешиваются в её жизнь, а уж своенравная, независимая подруга, – и подавно. Теперь Лариса испытывала чувство неловкости – Алка же не ребенок и не слабоумная, чтобы за неё что-то решать и влиять на её характер. Никому не позволяла лезть в свою жизнь даже смолоду, а теперь и подавно. Лидия Петровна способна на неё повлиять, но получилось, что Лариса проявила бестактность.

Она виновато посмотрела на подругу, но та, казалось, не обратила внимания на её замешательство.

– Да-а... Все оказались правы, в результате мы наковыряли бочку говна, и что самое характерное – не только в переносном, но и в прямом смысле.

Обрадовавшись, что подруга не стала фиксироваться и допытываться, Лариса только было открыла рот, но Алла решительно перебила:

– Все, подруга, кончай базар, надоели твои сопли-слюни. Выкладывая свой план-кинжал, если он у тебя есть. Я тут в одном костюме замерзла, как цуцик, холодно же и роса уже выпала.

– Давай на ночь останемся здесь, а утром я съезжу за Лидией Петровной. В восемь выеду, за час доберусь, к десяти вернусь вместе с психиатром.

– Лучше я сама за ней сгоняю, быстрее получится.

– Да ты её напугаешь своей лихой ездой!

– Не ссы, подруга! Прошлый раз же не напугала, когда к Натке на гипноз возила. Ты напрасно думаешь, что наша психиатриня кисейная барышня. Баба крепкая, не из пугливых.

– Алка, мне страшно одной с Наткой оставаться!

– А-а, так бы сразу и сказала. Тогда поезжай сама, я эту обосранную соплюшку не боюсь.

– Постараюсь вернуться как можно быстрее. Лишь бы Лидия Петровна согласилась приехать.

– Значит, эту куклу теперь в дом тащить? – Алла снова слегка пнула Натку в области ягодиц и скривилась.

– Придется. Она же тут замерзнет.

– Эх, добренькая ты, подружка, только не понимаешь, что мерзавки вроде Натахи, это не оценят, – безнадежно махнула та рукой. – Горбатую могила исправит. Сколько жопой ни тряси, а последняя капля все равно в трусы. Ладно, раз уж ты зациклилась на своем альтруизме, тебя хрен сдвинешь. Не самой же тебе её волочить. Придется мне грыжу зарабатывать.

Легко приподняв верхнюю часть Наткиного тела, Алла покачала её, как бы взвешивая, и скомандовала:

– Держи её за ноги. Дотащим, даже без грыжи обойдется при её бараньем весе.

Ухватив противоположный конец свертка с Наткой, Лариса сделала несколько шагов синхронно с подругой, но споткнулась и упала, выронив свою ношу.

– Эх ты, нежить! Мало каши ела, все фигуру бережешь, – беззлобно поддела её Алла. – Если бы питалась, как я, часто, но много, – запросто таскала бы подмышкой всяких убийц. Отпусти, я сама доволоку, а её клюпы корюзлые пусть по земле волочатся. Она же со своим Мариком не очень-то церемонилась – и волокла, и пинала, – пусть теперь сама побудет в его шкуре.

Верная боевая подруга покрепче ухватила Натку в области подмышек, прижав к себе левой рукой, а правой придерживая её голову, и энергичным шагом, даже без особого напряжения, двинулась к дому. На крыльце Лариса помогла подруге, и они благополучно доставили Натку в её комнату.

– Не вздумай её распеленать! – предупредила Алла. – А то опять расчувствуешься, что у неё ручки-ножки затекли. Пусть лежит так, не вспотеет, а то неизвестно, как она себя поведет. У меня есть сильное подозрение, что эта мразь придуривается. Не так уж сильно я ей шваркнула по сусалам, чтоб так долго валяться в отрубе. Наверняка эта хитрожопая сейчас все слышит, но изображает из себя покойницу. Вспомни, как эта притвора нас в больнице надурила, изображая умирающий вид. Еще четыре дня назад валялась вся без сил и блеяла жалобным голоском, а сегодня дралась, как уличная проститутка. Не верю ей ни на грош. В людях Наталья, а по жизни каналья. Эта поганка на все способна.

– Алка, а если она выберется из этого кокона? – опасливо поинтересовалась Лара. – Если Натка притворяется, то для здоровой женщины выбраться из простыней не проблема – перекатится несколько раз с одного бока а другой, и свободна.

– Ты же сама её пожалела и не захотела связывать, а теперь сокрушаешься. Ладно, мать, не бзди. Если она вылезет, – ещё раз по рогам получит, но на этот раз уже основательно. Слышишь, кикимора? – ткнула она в бок Натку. Посмотрев некоторое время на неподвижный кокон, Алла повернулась к подруге. – Даже если сейчас эта хитрожопая притворяется, то скумекает своими куриными мозгами, что со мной шутки плохи. В первый момент я опешила, не ожидая нападения от этой пигалицы. Я ведь хотела просто вытащить её за шкирку из тачки да тряхануть хорошенько, чтоб она пришла в чувство. Нет у меня привычки бить баб. Но больше церемониться с этой тварью не намерена. Врежу так, что мало не покажется, и даже древних на латыни цитировать не стану. Этой кретинке все равно не осознать всей глубины и ширины моей эрудиции, – Алла решила немного подурачиться.

– А вдруг тебя рядом не окажется? – испугалась Лариса.

– Не теряйся, ори во всю глотку, я мигом прибегу. Если начнется мордобой – старайся зайти ей с тыла, чтоб Натка не могла вцепиться тебе в лицо и волосы, а то эту гадину не отдерешь. Хватай что-нибудь потяжелее, например, стул, но по башке не лупи, а то последние мозги ей вышибешь. Бей под коленки, чтоб она рухнула, да ещё ногой хорошенько поддай, чтоб наверняка.

– Алка, я не умею драться... – жалобно проговорила Лариса.

– Жить захочешь – научишься, – сурово отрезала Алла. – Всякое бывает, иногда и приемы рукопашного боя могут пригодиться. Овладевай, пока я жива. Если Натаха повернется к тебе мордой, не старайся достать её рукой. Своей нежной ручкой ты вряд ли хорошо её приложишь, а благородной пощечиной ничего не добьешься, не тот контингент. Не приближайся, чтоб она достала тебя руками, держись на расстоянии, но чтоб дать ей ногой. Примерься и со всей силой и злостью бей ей ногой по коленке, – это болевое место. Противника надо обезножить и перевести в партер. Ударив раз, не давай опомниться, тут же бей еще, можно по другой коленке, да куда угодно, только очень сильно, с замахом, и не руками, а ногами. Руки у большинства баб слабые, ноги гораздо сильнее. Если после первого хорошего удара Наталья взвоет и вцепится в свою коленку, значит, наклонится и подставит тебе шею и затылок. Тут ни секунды не теряйся. Сцепи крепко руки в замок – вот так, Алла показала, как сцепить руки, и продемонстрировала сокрушительный удар, – и вдарь со всей силы. Этими двумя ударами – по коленке или по яйцам, а потом по затылку, – я вырубила не одного мужика. И тебе советую взять мои приемы на вооружение. Гарантировано – мужик на все оставшуюся жизнь будет сексуальным инвалидом и будет любоваться на свои яйца в баночке с формалином.

Лариса поежилась.

– Надеюсь, мне не придется использовать все это на практике. Натка даже не шевелится.

– Если она действительно отрубилась, – тоже неплохая наука. В больнице Натке поначалу удалось симулировать сотрясение мозга, а сегодня она его наверняка получила. Рука у меня тяжелая. Что ж, за что боролась, на то и напоролась. "Nil inultum remanebit", – ничто не останется неотмщенным, как говорили древние.

– Не так уж сильно ты её ударила, она уже должна была прийти в себя. Почему Натка так долго лежит без движения?

– Ничего, оклемается, – без тени сострадания отозвалась Алла. – Эта драная кошка к битью привычная, без пиздюлей, как без пряников. Ее лупцевали все, кому не лень, начиная с любящих родителей и кончая многочисленными трахателями. Она только колотушки понимает, к нормальной человеческой речи не приучена. Лидия Петровна же сказала, что у дебилов с мышлением напряг, им ближе к сердцу агрессия. Вот и получила то, к чему привыкла. Зато сразу вняла и прочухалась.

– А вдруг с ней что-то не то?

– То, то, не переживай понапрасну. Все, мать, пошли отсюда. От одного взгляда на эту проблядушку у меня руки чешутся – так хочется ещё разок ей врезать, уму-разуму поучить. Даже жаль, что она так быстро вырубилась. Я даже размяться не успела. Слышишь, курва? – снова пихнула она Натку. Только дернись, вмиг по рогам получишь. И тогда уж познаешь всю страсть в избытке. Я с тобой миндальничать не намерена.

Подруги вышли из комнаты. У двери Алла остановилась и подергала ручку.

– Так, ручка привинчена основательно, дверь открывается внутрь. Сейчас запрем нашу убивицу, чтоб не сбежала.

Продев ножку стула в дверную ручку, она для верности энергично подергала её и удовлетворенно кивнула:

– Порядок.

Подойдя к раковине, Алла внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале и покачала головой.

– Слава Богу, эта сучка не успела попортить мне фейс, а ведь так и норовила вцепиться своими когтями в глаза и волосы. Что бы я тогда с ней сделала! Но и без боевых шрамов эта ночь мне красоты не прибавила.

– Да по тебе даже ничего и не заметно, – успокоила её Лара. Ей не хотелось, чтобы подруга снова заводилась.

– Утром будет заметно. Чай, уже не девочка. Это в восемнадцать лет можно было всю ночь тусоваться или в прокуренной комнате дуться в преферанс, а утром, сияя свежим цветом лица, как ни в чем ни бывало, являться на занятия. А теперь каждая бессонная ночь на лице видна. А мне моя внешность пока дорога как память.

– Да не прибедняйся, Алка! Ты прекрасно выглядишь, – польстила Лариса.

– Еще пару таких ночей, и перестану, – улыбнулась та. – А впрочем, миленьких ничто не портит. При моей-то красотище даже фингал на морде не страшен, правда, дорогая? А синий цвет мне к лицу, мои глаза небесной синевы от этого ещё синее.

Лара перевела дух, обрадовавшись, что подруга уже не злится и хохмит в своей обычной манере.

Почему-то Лариса не сердилась на Наташу, хоть та избила её ни за что ни про что. Ей было жалко бывшую одноклассницу. Лидия Петровна говорила, что психиатры не расценивают своих пациентов как преступников. Если врачи так относятся к психически больным, то почему она должна быть жестокой по отношению к Натке?! Вместе учились, вместе росли. Та не виновата, что у неё такие родители, которые не привили ей представления о нравственности.

Наташа комплексовала, видя благополучных одноклассниц, но что она могла поделать, чтобы достичь их уровня?! У неё не было ни возможности нормально учиться, ни читать хорошие книги, – пьяный отец выгонял всех троих из дома, и Натка не раз, дрожа, прибегала к ней в одном платьице. Суровая бабушка Ларисы запрещала внучке с ней дружить, но даже она не могла выгнать на улицу перепуганную, полуголодную девочку в стареньком платьице, доставшемся от старшей сестры.

Потом Наташа подросла и искала прибежища уже не в квартире своей одноклассницы, а в подвалах и на чердаках, по несколько дней не ночевала дома, прогуливала школу, попала в компанию таких не бесприютных подростков, начала выпивать, по мелочи воровать. Ее поставили на учет в детской комнате милиции, и она чудом не попала в колонию, вместе с мальчишками ограбив прохожего. Тогда за неё заступились родители Ларисы. Они поговорили в милиции, рассказав, как трудно живется Наташе. Она была единственной девочкой, участвовавшей в ограблении, и дела заводить не стали. Натка их даже не поблагодарила, да они и не ждали от неё благодарности. Девочка жила в том же подъезде, росла на их глазах. Алевтина Васильева, мать Лары, не раз вела беседы с матерью Наташи, убеждая, что та своей пассивной бездеятельностью морально калечит дочерей, но эта примитивная женщина не вняла разговорам. Сама туповатая, Наткина мать выпивала на пару с мужем-алкоголиком, а выпив, дралась с ним. Доставалось и дочерям, а те искали утешения в уличных компаниях.

Сестра Наташи – такая же. В четырнадцать лет попала в колонию для несовершеннолетних, вернулась в шестнадцать лет без передних зубов, стала дешевой проституткой, потом спилась.

Натка рано вышла замуж и ушла от родителей. Может быть, это в определенной мере спасло её от тюрьмы и панели. Так что все случившееся с Наташей закономерно.

Лариса решила воздержаться от обсуждения своих воспоминаний с подругой. Та сейчас зла, опять начнет ругать её за мягкотелость. Сама Лара твердо решила, что не оставит Наташу без помощи, будет платить Лидии Петровне за её лечение, оплатит услуги адвоката.

Тщательно вымыв руки, Алла чертыхнулась, обнаружив сломанный ноготь, умылась, расчесала свои длинные густые волосы, которым позавидовала бы даже Энн Макферсон, рекламирующая шампуни "Л`Ореаль", и стала придирчиво рассматривать банки с кремом, стоящие на подзеркальнике.

– Сразу видно, что у Натки нет ни вкуса, ни своих предпочтений, проворчала она. – Какая же нормальная баба на креме экономит?! Если бы у меня была альтернатива: костюм или хорошая парфюмерия, то я бы предпочла последнее. А у этой дурынды стоит "Пондс", "Джонсон и Джонсон", "Орифлейм" и прочая дешевая мура, которую рекламируют по телевизору. Как там Лидия Петровна называла людей шаблона, которые делают как все?

– Конституционально глупые или салонные глупцы. Она ещё говорила про субдебильность, у них тоже нет собственного мнения.

– Вот-вот. Как раз про эту дебилку. Верит рекламе, поскольку не имеет собственного вкуса. Не буду я мазать свою любимую морду её дешевым кремом. У меня кожа чувствительная, вдруг потом аллергия будет или прыщи пойдут.

– Я тоже не смыла макияж, хотя это очень вредно для кожи. Теперь не знаю, что делать, может, смыть?

– Так ведь кожу стянет?

– Потому и раздумываю. Не люблю пользоваться чужими вещами, а тем более, парфюмерией. Может, у Наткиных кремов давно вышел срок годности, только хуже будет. Нет, пожалуй, я тоже не рискну.

– Правильно. Я знаю и таких дур, которые в красивые баночки дешевый крем закладывают, – дескать, мы тоже не лыком шиты. Есть кремы, которые только забивают поры. Больше вреда, чем пользы. А у тебя с собой крема нет?

– Да в том-то и дело!

– Знала бы, что так все обернется, свою бы парфюмерию захватила. На работе-то у меня есть полный дамский набор, но не предполагалось, что мы тут заночуем. Надо признать, отнеслась я к нашей затее без должной серьезности, как к забавному приключению. Думала, посидим, поболтаем, расколем Натку до жопы и по домам разъедемся.

– Я тоже не предполагала, во что это выльется, – призналась Лариса.

– Теперь-то уж чего горевать?! – махнула рукой Алла. – Поздно Леля, ты полюбила вора... Терпеть не могу рефлексировать, анализируя прошлые ошибки. Надо двигаться вперед, исправляя ошибки, а не убиваться, что их совершила. "Faber est suae quisque fortunae", – каждый сам кузнец своей судьбы, – в очередной раз блеснула знанием латыни Алла. – Что выросло, то выросло, как говорил голубоглазый герой одного популярного сериала детективов, Лева Гуров. Он хоть и занимается постоянно самолюбованием, – вот какой я умный и красивый, умнее и лучше всех! – но кое-что в нем есть.

– Алка, разве ты читаешь детективы? – удивилась Лара.

– На старости лет стала иногда почитывать. Ты же их любишь, отчего ж и мне не полюбить?

– Я интеллектуально отдыхаю, читая детективы.

– Я тоже именно с этой же целью – чтоб мозги отдыхали. Это раньше мы были все из себя, интеллектуалки высокого полета, читали философов, древних римлян, историков, классиков и прочих умных людей и брезговали ширпотребской литературой, а теперь, когда уже есть интеллектуальный багаж, можно делать то, что хочется, и не строить из себя умных. Нашего умища и так чересчур для красивой бабы, – она ещё раз оценивающе посмотрела на себя в зеркало и поморщилась. – Вот черт, кожу стянуло! Там в холодильнике, случайно нет яйца?

Заглянув в холодильник, Лариса отрицательно покачала головой.

– Нет. Мы же не купили, а у Натки было шаром покати.

– Ладно, дома буду себя холить и лелеять, – со вздохом произнесла Алла. – Все равно придется заехать переодеться. Ты глянь, во что превратился мой некогда элегантный костюм! В пылу борьбы с этой взбесившейся кошкой я и не заметила, а теперь вижу, что вид у него плачевный, как из жопы вытащили! Я же в нем и спала, и дралась. Посмотри, у меня юбка сзади не разорвана? Что-то мне в ней стало как-то свободнее. Или похудела за ночь?

Она повернулась к подруге спиной.

– Шов разъехался сантиметров на двадцать, – сообщила Лариса после осмотра.

– У-у, вражина! – опять разозлилась Алла. – Из-за этой срани любимый костюм насмарку! Видно, порвала, когда сидела верхом на этой бешеной кикиморе. Как теперь в нем появиться в Москве? Люди решат, что я бомжевала.

– Давай, я его почищу, поглажу и попытаюсь как-то прихватить разрыв, предложила Лариса и стала поочередно открывать дверцы кухонных шкафов в поисках утюга и швейных принадлежностей.

– Брось, подруга, не марай свои дворянские ручки. Для этого у меня есть экономка. Сильно подозреваю, что даже после чистки костюм перестанет быть таким элегантным. Шов-то не зашьешь, раз он расползся. А если прихватить полсантиметра, то я в юбку не влезу, она и так на мне почти в обтяжку.

– Да мне это не трудно. Я и свой собиралась почистить и погладить.

Алла критически осмотрела подругу с ног до головы и неодобрительно покачала головой.

– Да-а, мать, ты тоже выглядишь далеко не свежей розой. Изрядно помята в драке. Запасные колготки есть? Твои поехали в трех местах.

– Есть, конечно.

– Я тоже всегда при себе имею пару-другую на всякий пожарный случай не ходить же со стрелкой. При моем темпераменте обязательно за что-нибудь зацепишься. Если в мебели дефект или где-то торчит гвоздь, – то непременно будет мой. Уже научилась даже в машине переодеваться. Пару змеиных телодвижений, и на мне новые колготки.

– В машине я пока не научилась, обычно ищу дамскую комнату.

– Ну, ты же у нас дворянских кровей, сразу видно происхождение и воспитание! Даже обычный сортир в занюханной конторе высокопарно именуешь дамской комнатой, чем делаешь этому заведению честь. После того, как ты посетишь их вонючий клозет, они, наверное, спешно делают там ремонт, облицовывают розовым мрамором и зеркалами, даже в кабинках.

Лариса рассмеялась.

– Да я не собиралась высокопарно выражаться, как псевдосветская дама. Невольно получилось.

– И я о том же, – серьезно сказала Алла. – У тебя невольно получаются элегантные выражения, а у другого невольно с языка матюги соскакивают. Происхождение и воспитание не скроешь, это вторая натура.

– Ты без подколов не можешь, дорогая.

– Нет, мать, в данном вопросе я почти искрення. Разве только чуть-чуть подпустила яду ехидства, чтоб ты о себе сильно не возомнила.

– Да я и так не сильно мню.

– Знаю, старушка, ты у нас скромница. Кстати, ты обратила внимание, что твоя лодыжка заплывает здоровенным синяком? Вначале не было видно, а сейчас проявилось, дальше будет ещё сильнее. И на правой ноге у тебя кровоподтек приличных размеров, и вот ещё один.

– Натка меня очень сильно пинала. А потом как даст острым каблуком! Я думала, насквозь пронзит. Чуть не выпустила её, так было больно.

– Надо честно признать – ты, мать, стойко держалась. Даже не ожидала от тебя подобного героизма. Ты же драться не приучена, но вцепилась в эту бешеную тварь изо всех своих слабых силенок. А в результате тебе придется, как минимум, неделю-две походить в черных колготках.

– Терпеть не могу черное, а особенно белье и колготки, – поморщилась Лариса. – излюбленный цвет проституток и нерях.

– Что поделать?! Придется, дорогая, а то народ решит, что родной муж тебя нещадно лупцует. Мы же про наши ночные подвиги молчок? Или ты кому-то расскажешь?

– Только Лидии Петровне и Виталику.

– Кстати, к черным колготкам тебе и соответствующий костюм придется прикупить. У тебя же все костюмы светлые. Не оденешь же ты прикид персикового или небесного цвета с черными колготками.

– Я никогда не носила темных расцветок, – вздохнула Лара. – Буду, как вдова в трауре, или старая дева.

– Шляпку с вуалью не забудь, чтоб быть в образе. Вуаль подбери погуще и подлиннее, чтоб всю морду прикрыть, – тут же съехидничала Алла, не упускавшая ни единой возможности, но тут же смягчилась, увидев, как Лара сразу приуныла. – Тебе пойдет, подруга. Ты у нас дама романтичная, дворянских кровей, вуаль – твой стиль. Дамочки в прошлом веке бегали на свиданки к любовнику под густой вуалью. А при теперешней жизни ты будешь походить на богатую иностранку, которая даже в трауре выглядит шикарно. Без вуали не обойтись, мать, на подбородке у тебя приличных размеров синяк и губа прикушена. Ну-ка, покажи.

Лариса задрала подбородок, Алла внимательно осмотрела её, вздохнула и процитировала классика:

– Потом считать мы стали раны...

– Что, очень заметно? – забеспокоилась Лара.

– Да уж заметно... Если невозможно скрыть, то хоть припудри, как говорила мадам Ипохорская. Хуже всего, когда синяки на морде. На ноге можно оправдать тем, что оступилась, ударилась, а следы на фейсе ничем не оправдаешь.

– У меня никогда не было синяков на лице, даже в детстве, расстроилась Лара.

– Не было – так будут, – с усмешкой заявила жестокосердная Алла. – Да ладно, не хнычь, подумаешь, делов-то! Хоть разок в жизни фингал поносить можно. Однажды был забавный случай. Я полезла открывать форточку, дергала её, дергала, а она ни в какую, – недавно окна покрасили, видно краска в щели попала. Потом поднатужилась да как рвану! Она распахнулась и мне как раз по глазу. Я с подоконника слетела, копчик зашибла, потом две недели сидеть не могла – синяк был на полметра, во всю мою необъятную задницу! Да копчик-то ладно, я его никому обычно не показываю, но морда! Фингал расплылся на поллица, а мне надо на работу. Самое смешное – никто не поверил официальной версии, все решили, что я с кем-то подралась. Поначалу пыталась переубедить народ, потом плюнула и гордо заявляла, что получила боевое крещение в пьяной драке. Все успокоились и сразу поверили. Представляешь – тому, что я сама себя форточкой зашибла, – никто не верил, а в том, что пьяная могу драться в кабаке, – никто даже не усомнился.

– Помню, – улыбнулась Лариса. – Ведь даже я поначалу думала, что ты про форточку заливаешь.

– Все, старуха, хватит трепаться! – решительно объявила Алла и направилась в гостиную. – Пошли спать.

– Ты что, ещё спать собираешься? – удивилась Лара, следуя за подругой. – Уже без четверти пять, а в половине восьмого вставать.

– А ты думала, я до утра буду возле этой твари дежурить и пульс ей считать?! Да пошла она на хер! Пусть теперь о Натке санитары в психушке заботятся. А уж как менты о ней позаботятся!

– Ты что, хочешь сдать её ментам? – возмутилась Лариса и посмотрела на неё с негодованием.

– Очумела, подруга?! Да я их терпеть-ненавижу! Назло им постараюсь её отмазать, да только ситуация может выйти из-под контроля, если крутая Марикова супружница сильно обидится на Натку после того, как её бывшего красавчика-мужа выудят из ямы с дерьмом.

– Ты как хочешь, а я не оставлю Натку без помощи, – твердо заявила Лариса, строптиво вздергивая подбородок.

– Ой, мать, не надо изображать из себя защитницу сирых и убогих, поморщилась Алла. – Неужели ты меня не знаешь, чай, не первый год замужем?! Я могу вдарить по сусалам и от души отматерить, но убогих никогда не обижала. Если Натка не сознательно подставила тебя, если просто в пылу ссоры шваркнула своего любовника канделябром, то пес с ней, прощу ей даже прокушенную руку. Я на неё зла, но морально уже почти удовлетворена. Мстить не в моих принципах, я вспыльчивая, но не злопамятная. Даже если она втянула нас сознательно, я сама с ней разберусь, без ментовки. Этим продажным тварям я Натку не отдам. Надо будет, и алиби ей сделаю, скажу, что мы с ней всю ту пятницу выпивали у меня и болтали о своем, о девичьем. У меня свой кодекс чести, однако сие не означает, что эта безмозглая стерва не получит от меня то, что заслужила, если она надеялась спихнуть это убийство на тебя.

Лариса сразу успокоилась. Действительно – как она могла так подумать о подруге?! Ей ли не знать Алку!

– Какой смысл ложиться на два с половиной часа? – уже другим тоном спросила она.

– Дорогая моя, сон для бабы – это святое, – авторитетно заявила Алла. – Все знаменитые красотки, сохранившие свежий цвет лица и привлекательность до шестого десятка, – ежедневно спали по девять часов. Пусть хоть геенна огненная разверзнется, а девять часов сна, – железно! В моем возрасте уже пора себя беречь. Оченно желаю я сохранить свежий цвет лица до глубоких седин, поэтому сплю, сколько положено. Мой дисциплинированный организм этого требует. Пожрать и поспать, – вынь да положь. Поэтому моя нервная система устойчива к стрессам и чувство юмора при мне. А сегодня я и так не доберу законных четыре часа. Ты-то собираешься ложиться?

– Нет, я вряд ли усну, – покачала головой Лариса.

– Зря, подружка. Хоть два часа, но наши. Бессонная ночь лишь прибавляет морщин и портит цвет лица. Утром точно будешь серая, как вобла, а под глазами будут круги. Побереги морду-то, подружка. Ничто так не старит, как лицо, – говорил Семен Альтов. Умненький мужичок, понимает в бабах толк. Мы ведь с годами не молодеем. Красота нам ещё пригодится.

– Я и в своей постели порой с трудом засыпаю, если на душе тяжело. А в чужом доме, да ещё после такой встряски – и подавно. До сих пор все внутри дрожит, никак не успокоюсь. Я же не такая отважная, как ты.

– После подобной разминки как раз хорошо спится. Только приложи голову к подушке, – тут же провалишься в сон.

– Нет, Алка, это у тебя нервы, как канаты, ты ничего не берешь в голову, а мне трудно отрешиться от того, что произошло, это слишком сильное потрясение. Никогда не принимала участие в настоящей драке, да ещё с женщиной, да ещё с бывшей одноклассницей. Сама себе противна.

– Наплюй слюной и разотри. Хочешь, научу, как избавляться от ненужных мыслей? Смотри сюда. Складываешь губы трубочкой и сильно выдохнув воздух, произносишь: "А мне по-х...". Все слово можешь не выговаривать, если тебе претят подобные выражения. Этих звуков вполне достаточно, чтобы на душе сразу стало легко и безоблачно. Попробуй, проверено на практике, зуб даю!

– Спасибо за психотерапию, Алка, – улыбнулась Лариса.

– Вишь, каким ты умным словам научилась у нашей психиатрессы! Полезно общаться с умными людьми – и ума, и непонятных слов наберешься, и сама за умную сойдешь. Полегчало хоть?

– Полегчало, спасибо.

– Тогда пошли спать со спокойной душой. О красоте нужно неустанно заботиться. Да и о здоровье подумать не мешает. Если мы о себе не побеспокоимся, – то кто о нас почешется? Быть красивой – дело рук самой женщины, тут помощников не найти.

– Даже если мне удастся сейчас заснуть, то в половине восьмого ты меня даже пушкой не разбудишь.

– Разбужу, не сомневайся. Есть верное средство.

– Нет, Ал, ты спи, а я посижу.

– Как знаешь, дорогая. Твой организм, твоя красота, ты и решай. Только давай без самодеятельности, ладно? Не вздумай зайти к Натке в комнату, чтоб проверить, дышит ли эта тварь. Я ещё не избавилась от подозрений, что она притворяется. Как шарахнет тебя по башке тем же самым канделябром, что и Марика, – охнуть не успеешь.