Текст книги "Под сенью молочного леса (сборник рассказов)"

Автор книги: Дилан Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

пирожок;

Но кого во сне я вижу, думаю о ком,

Вилли Ви, малыш мой милый, спит

глубоким сном.

Ну конечно, Гарри, Томми, Дик,

все были хороши,

Никогда уже, пожалуй, мне не знать

такой любви;

Но когда садилась, помню, на колени

к Вилли Ви,

Становились явью тут же все девические сны.

А теперь со всей округи парни бегают

за мной,

Знают, что земля ложится как перина

под спиной,

И когда люблю любого,

Джонни с фермы, Джека с моря,

Пока тешутся они, думаю, что Том и Дик

И конечно, Гарри тоже, были

выше и моложе,

И когда лежу я с ними, то мечтаю,

ясно вижу

Милого малышку Ви, он не встанет из земли.

Ну конечно, Гарри, Томми, Дик,

все были хороши,

Никогда уже, пожалуй, мне не знать

такой любви.

Но когда садилась, помню, на колени

к Вилли Ви,

Становились явью тут же все девические сны.

Преп. Эли Дженкинс. Слава тебе, Господи. Мы музыкальная нация.

Второй голос. И преподобный Дженкинс спешит через весь город со студнем и стихами навестить больных.

Первый голос. Город полон, ему тесно, как цыпленку в яйце.

Мистер Вальдо. Вот идет преподобный...

Первый голос. ... говорит мистер Вальдо из дымного закопченного окна грязных "Объятий Морехода".

Мистер Вальдо. ...со своим зонтиком и стихами. Налей-ка, Синдбад, у меня сегодня разгрузочный день.

Второй голос. Молчаливые рыбаки наполняют свои кружки.

Синдбад. О мистер Вальдо...

Первый голос. ...вздыхает Синдбад Сейлорс.

Синдбад. Я безумно люблю Госсамер Бейнон. Она настоящая леди.

Первый голос. А мистер Вальдо, мечтающий о женщине, ласковой, как Ева, и жестокой, как ишиас, которая, бы разделила с ним похожую на пудинг кровать, отвечает...

Мистер Вальдо. Я не знаю ни одной леди.

Синдбад. И если только старуха умрет, разорви меня на части, мистер Вальдо, если я не встану на колени и не скажу мисс Госсамер, скажу...

Голоса детей

Когда птицы распевают дон-диг-ду,

Все влюбленные встречают весну...

Второй голос. Полли Гартер поет, ползая на коленях...

Полли Гартер

(поет)

Ну конечно, Гарри, Томми, Дик,

все были хороши,

Никогда уже, пожалуй...

Дети. Дон-диг-ду.

Полли Гартер. ...любви.

Первый голос. Кончаются занятия в школе. И капитан Кэт в амбразуре с занавесочками на своей шхуне, открытой навстречу весенним солнечным потокам, слушает гул детских голосов и рифму, отчеканенную на булыжниках, затихающие постепенно вдали.

Голоса девочек

Позови мальчишек, Гвинни,

Шум какой от них, противные.

Девочка

Мальчики, мальчики,

Идите ко мне.

Голоса девочек

Мальчики, мальчики,

Поцелуйте Гвинни,

Или пенни дайте ей,

Дайте пенни Гвинни.

Девочка

В переулке Гузгог поцелуй меня, дружок,

Или дай мне пенни.

Как тебя зовут?

Первый мальчик. Билли.

Девочка

Билли, поцелуй меня, дай мне руку,

Или пенни отдавай, глупый.

Первый мальчик

В переулке Гузгог

Поцелую Гвинни.

Нету пенни у меня.

Голоса девочек

Мальчики, мальчики,

Поцелуйте Гвинни,

Или пенни дайте ей,

Дайте пенни Гвинни.

Девочка

На холме Ларегиб

Поцелуй меня, бежим!

Как тебя зовут?

Второй мальчик. Джонни Кристо.

Девочка

Джонни Кристо, Джонни Кристо,

Поцелуй меня ты быстро, или пенни дай.

Второй мальчик

На холме Ларегиб

Поцелую тебя, Гвин.

Нету пенни у меня.

Голоса девочек

Мальчики, мальчики,

Поцелуйте Гвинни,

Или пенни дайте ей,

Дайте пенни Гвинни.

Девочка

В Молочном Лесу поцелуй меня

Или дай мне пенни.

Как тебя зовут?

Третий мальчик. Дики.

Девочка

Поцелуй меня в лесу, Дики.

Или пенни отдавай, слышишь.

Третий мальчик

Гвинни, Гвинни, не могу

Целовать тебя в лесу.

Голоса девочек. Гвинни, спроси почему.

Девочка. Почему?

Третий мальчик. Мама не велела.

Голоса девочек

Трус ты, трус, трус,

Дай же пенни Гвинни.

Девочка. Дай мне пенни.

Третий мальчик. Нету пенни у меня, Гвинни.

Голоса девочек

Бросить в речку его,

Пусть-ка бултыхнется,

Быстро, быстро, Дик-грязнуля,

Ноги в руки,

Мы догоним.

Эй-и-и.

Тс!

Первый голос. И назойливые девчонки хихикают и кружатся вокруг него и визжат, когда сталкиваются и падают, а он, громко плача, бежит вниз с холма, тяжело, прерывисто дыша, и позор горючими слезами жжет его все время, а торжествующие, похожие на птиц сестры визжат и царапаются, и братья-забияки кричат ему вслед всякие прозвища, они поминают его мать и ругают отца, который бьет падших, развратных босоногих женщин в лачугах, приютившихся на холмах. Все это, конечно, шутка, но, освистанный, слышавший бранные слова в адрес собственной матери, которой благодарен за луковую похлебку и сметану и теплое дыхание и ее уэльские пирожки и плодородную, пахнущую рождением, кровать и залитую лунным светом кухню ее проворных рук, он никогда не забудет, как шел, спотыкаясь, словно слепой, домой через улюлюкающий конец мира. А его мучители, уже успев подраться, бегут в кондитерскую на Кокл-стрит, зажав в руках липкие, как мед, пенсы, чтобы купить у мисс Мевенви Прайс, которая нахальна и опрятна, как хвастливая малиновка, а ее маленькие круглые ягодицы плотны как диванные валики, а глотка огромна, как зоб, переливающийся всеми цветами радуги, когда она ест, – купить конфеты с ромом, пьянящую жвачку, всякую всячину, лакрицу, сладкую до отвращения, нугу, вязкую и вытянутую лентой, как красный резиновый язык, лак для девичьих кудрей, средство от кашля красного цвета, мороженое в вафлях, леденцы, какие только захочешь, малину и клюкву в сахаре, хлопушки, застающие врасплох, и духовые инструменты.

Второй голос. Госсамер Бейнон в туфлях на высоких каблуках выходит из школы. Солнце прожигает хлопковые цветы на ее платье до коробочки сердца и согревает ее своим дыханием, и свертывается калачиком у нее на груди и целует, томно-ласково и неистово, красные, как ягоды, соски. Взоры деревьев и окон улицы устремлены на нее, они шепчут "Госсамер" и обнажают ее грудь так, что становятся видны соски. И она, ослепительная, обнаженная, проходит мимо "Объятий Морехода", единственная женщина в мире каждого мужчины. Взгляд Синдбада Сейлорса покоится на ее бедрах, он не в силах отвести его, и холодная роса раннего утра, кричащего первыми петухами, ложится на его полные благоговения, мохнатые козлиные руки.

Госсамер Бейнон. Что ж с того, что он обыкновенный...

Второй голос. ...шепчет она своей девичьей поре.

Госсамер Бейнон. Хочу проглотить его целиком. Хочу, чтоб он бросил все дела...

Второй голос. ...говорит она обнаженной матери всего мира, лучистой, из ребра Евы, своей собственной весне.

Госсамер Бейнон. Ведь у него и так уже все есть.

Второй голос. Синдбад Сейлорс пожирает ее взглядом, когда она проходит мимо, скромная и гордая учительница, в своем ярком цветастом платье и шляпе от солнца, не взглянет, не запоет, не пококетничает, равнодушная ледяная дочь мясника, ускользающая навеки из голодных объятий его глаз.

Синдбад Сейлорс. О Госсамер Бейнон, почему ты так горда?

Второй голос. Жалуется он своим денежкам.

Синдбад Сейлорс. О прекрасная, прекрасная Госсамер Б., я хочу, хочу, чтобы ты была моей. Ну почему ты такая образованная.

Второй голос. Она чувствует, как его козлиная бородка щекочет ее какое блаженство – как язык извивающегося пламени, и она, объятая сладким ужасом, бежит прочь от этого неистового, страстного, охватывающего ее пожара, и садится в кухне перед тарелкой, доверху наполненной жареным картофелем и бараньими почками.

Первый голос. В темной, с плотными шторами на окнах, столовой здания школы, пыльной и отвечающей эхом, как подвал, мистер и миссис Пуф молча сидят над холодным серым слоеным пирогом. Мистер Пуф читает, одновременно насаживая мясо на вилку, "Жизнеописания великих отравителей". Книгу он обернул в обычную коричневую бумагу. Незаметно, между неторопливыми глотками, он поглядывает иногда на миссис Пуф, отравляет ее взглядом, потом вновь продолжает чтение. Он подчеркивает отдельные абзацы и таинственно улыбается.

Миссис Пуф. Воспитанные люди не читают за столом...

Первый голос. Говорит миссис Пуф. Она глотает таблетку, способствующую пищеварению, огромную, это лошадиная доза, запивая ее мутным гороховым супом.

Пауза.

Миссис Пуф. Некоторые люди воспитывались в свинарниках.

Мистер Пуф. Свиньи не читают за столом, дорогая.

Первый голос. Миссис Пуф с ожесточением сдувает пыль с разбитого графинчика для уксуса. Он стоит на пироге в редкой сеточке.

Мистер Пуф. Свиньи не умеют читать, моя дорогая.

Миссис Пуф. Я знаю одну, которая умеет.

Первый голос. Одинокий, в шипящих лабораториях своих желаний, мистер Пуф успокаивается среди ржавых баков и больших винных бутылей, проходит на цыпочках через заросли ядовитых трав, неистово танцующих в тигелях, и замешивает специально для миссис Пуф ядовитую кашицу, не известную токсикологам, которая будет отравлять, жечь до тех пор, пока уши у нее не отпадут, как фиги, ноги не станут большими и черными, как воздушные шары, и пар не выйдет со свистом из пупка.

Мистер Пуф. Тебе лучше знать, дорогая...

Первый голос. Говорит мистер Пуф и с быстротою молнии окунает ее в кипящий котел, кишащий крысами.

Миссис Пуф. Что это за книжка, которую вы читаете, мистер Пуф?

Мистер Пуф. Это работа по теологии, моя радость, "Жития великих святых".

Первый голос. Миссис Пуф улыбается. В холодном воздухе столовой-подвале образуются сосульки.

Миссис Пуф. Я видела, как ты разговаривал со святой сегодня утром. Со святой Полли Гартер. Она опять так страдала прошлой ночью. Миссис Орган Морган видела ее с мистером Вальдо.

Миссис Орган Морган. А когда они заметили меня, то притворились, что ищут птичьи гнезда.

Второй голос. Говорит миссис Орган Морган своему мужу, с ртом, набитым рыбой, как у пеликана.

Миссис Орган Морган. Но кто же ходит искать гнезда, сказала я себе, в нижнем белье, какое было на мистере Вальдо, и не обязательно задирать юбку на голову, как Полли Гартер. Э, меня не проведешь.

Второй голос. Злые языки острее топора. Она облизывает губы и опять открывает рот.

Миссис Орган Морган. А ведь если только подумать о всех тех детях, которыми она успела обзавестись, станет абсолютно ясно, что лучше отказаться от поиска птичьих гнезд; по-моему, это совсем не подходящее занятие для женщины, которая не в состоянии сказать "нет" даже карликам. Помните Боба Спита? Он был почти ребенок, но и он подарил ей двойню. Правда, должна сказать, они милые мальчики, Фред Спит и Артур. Иногда мне больше нравится Фред, а иногда – Артур. А кого ты больше любишь, Орган?

Орган Морган. О, конечно, Баха. Бах все время со мной.

Миссис Орган Морган. Орган Морган, ты совсем меня не слушаешь, Только орган, все время орган...

Первый голос. И она разражается рыданиями, и в середине своего соленого завывания ловко поддевает вилкой небольшого палтуса и заглатывает его целиком.

Орган Морган. И еще Палестрина...

Второй голос. ...говорит Орган Морган.

Первый голос. Лорд Кат-Глас в своей кухне, полной времени, сидит на корточках в одиночестве перед миской с острой наперченной рыбьей чешуей – из миски питается собака по кличке Фидо – и слушает голоса своих шестидесяти шести часов, одни на каждый сумасшедший год его века, и нежно смотрит на черно-белые невозмутимые, мерно стучащие циферблаты, отсчитывающие время мира, медленные часы, быстрые часы, часы с маятником в такт ударам сердца, фарфоровые часы, будильники, дедушкины с кукушкой, в форме несущегося Ноева ковчега, часы, журчащие в мраморных кораблях, часы в животах стеклянных женщин, песочные часы со звоном, часы, подражающие крику совы, часы с боем, часы-Везувий с черными колокольчиками и лавой, часы-Ниагара, чье тиканье напоминает шум водопада, старые, скрипящие время, часы с эбонитовыми зубцами, часы без стрелок, отстукивающие время, никогда не зная, сколько сейчас на самом деле. Все его шестьдесят шесть певцов поставлены на разное время. Лорд Кат-Глас живет в осажденном доме. Каждую минуту, и ночью и днем, сейчас, таинственный враг собирается ограбить и вытоптать его владения, но он не застанет его врасплох. Шестьдесят шесть разных времен в его скользкой, как рыба, кухне свистят, бьют, тикают, поют и сторожат.

Второй голос. Страсть и ритм, и мыльные пузыри и изумрудный бриз, и треск птичьего хвастовства, и тело весны с грудью, полной текущего майского молока, ничего не говорят этому надменному рыбьеголовому благородному огрызку, кроме приближения племен и флотилий Последнего Черного Дня, которые сожгут и ограбят все от подножья Армагеддон-хилл до его собственной, закрытой на два поворота ключа, с заржавленной задвижкой, тикающей, покрытой пылью лачуги на дне города, который потерял голову от колоколов любви.

Полли Гартер. Никогда уже, пожалуй, мне не знать такой любви...

Второй голос. ... грустно напевает симпатичная Полли Гартер.

Полли Гартер

(поет)

Когда фермеры спускаются на ярмарку

с холмов,

Чтобы пить и веселиться и не видеть снов,

Солнце скрыться не успело,

обнимают парни смело

Свою Полли, одиноко им на фермах.

И всегда я вспоминаю, прежде чем идти

в кровать,

Вилли Ви, беднягу Вилли,

из земли ему не встать.

Тишина.

Первый голос. Солнечный медлительный усыпляющий полдень зевает и бродит в забытьи по дремлющему городу. Лениво лежит море, плеснет о берег и опять бездельничает, и рыбы спят в его лоне. Луга, спокойные, как воскресенье, украшенные султанами быки с закрытыми глазами, глубокие лощины с козами и маргаритками забылись в коротком сне, счастливые и ленивые. Дремлют молчаливые утиные пруды. Облака опускаются и укладываются на Ларегиб-хилл. Свиньи хрюкают в грязевых ваннах луж и улыбаются, фыркая, своим снам. Они мечтают о желудевом пойле всего мира, о насаждениях свиных фруктов, о сосках свиноматки, похожих на волынку, о визге и сопении отдающихся самок во время течки. Они греются на солнце в грязи и тычутся рылом в любимое свиньями солнце, их хвостики завиваются, они резвятся и пускают слюни и храпят в глубоком самодовольном послеобеденном сне. Ослики, как ангелочки, дремлют на Донки-стрит.

Миссис Пуф. Воспитанные люди...

Второй голос. ...показывая зубы, говорит миссис равнодушная Пуф.

Миссис Пуф. ...не клюют носом за столом.

Первый голос. Мистер Пуф съеживается и просыпается. Пытается изобразить льстивую улыбку – она выходит печальной и жалкой под прокуренными, желтыми, как яйцо, унылыми моржовыми викторианскими усами, густыми и длинными, а-ля доктор Криппен.

Миссис Пуф. Ты бы подождал, пока окажешься в своем свинарнике...

Второй голос. ...говорит миссис Пуф, мелодично, как бритва. Его угодническая жалкая четверть-улыбка застывает. Тайком, тихо крадется он в свою химическую каморку и там в шипящих синильной кислотой котлах и склянках, полных до краев сифилисом и "черной смертью", готовит фрикасе из белладонны, никотина, жареных лягушек, соли цианистой кислоты и слюны летучей мыши для своей язвительной сталактитовой ведьмы и постоянно чувствует за спиной брюзжание жены с кочергой и щипцами для орехов в руках.

Мистер Пуф. Прошу прощенья, дорогая...

Второй голос. ...шепчет он заискивающе.

Первый голос. Капитан Кэт в своем окне, широко распахнутом навстречу солнцу и морям с клипперами, по которым он плавал давным-давно, когда глаза его были синими и яркими, дремлет и плывет по волнам, с серьгами и бортовой качкой. "Я люблю тебя, Рози Пробет" вытатуировано у него на животе, он грезит о разбитых бутылках в духоте и грязи портовых притонов, слышит их шум и гам, кутит с продажными женщинами в каждом грязном порту и обнимает и опрокидывает на спину полногрудую мертвую. И плачет во сне и плывет.

Второй голос. Голос, который сохранился в его памяти как самый дорогой, врывается в грезы. Ленивая маленькая Рози с густыми соломенного цвета волосами, которую он делил с Томом-Фредом, Болтуном и многими другими матросами, ясно и близко от него говорит из спальни, где покоится ее прах. В пучинах и на небесах множество флотилий стали на якорь в узком и безбрежном мраке, но она говорит с капитаном, оставляя Кэта дремать одного. Миссис Пробет...

Рози Пробет. ...с Дак Лейн, Джек. Крякни два раза и спроси Рози.

Второй голос. ...единственная в его бродячей морской жизни, набитой женщинами, как селедкой.

Рози Пробет

(ласково)

Какие видел ты моря,

Том Кэт, Том Кэт,

Когда давно, давным-давно

Болтался на волне?

Каких дверей, скажи-ка мне,

В зеленой видел ты воде,

О капитан мой Кэт?

Капитан Кэт

Открою правду, видел я

Зелено-синие моря,

Моря, что лают, как тюлень,

Китов там пропасть,

Тьма там змей.

Рози Пробет

Какие пересек моря,

Мой старый китобой,

Моя любовь, мечта моя,

По плачущим седым волнам,

Курс – Фриско и Уэльс?

Капитан Кэт

Не вру, но так же, как я есть

Том Кэт, твой пирожок,

Ты – Рози, ходишь по земле

И дома меня ждешь,

Как то, что рядом ты со мной,

Когда я захочу,

Так море зелено, как боб,

Как лебедь под луной плывет,

И мне поверь, луна та лает, как тюлень.

Рози Пробет

Какие любишь ты моря,

Качают что тебя в волнах,

Скажи мне, повелитель мой,

Мой муж, неистовый прибой,

Мой сладкий, душка,

Мой моряк, мой китобой,

Папулька, клад,

Я у тебя на животе,

Какое море

Лучше всех?

Капитан Кэт

Я врать не стану,

Все моря

Отдам за то,

Где ты и я.

Качаемся то вверх, то вниз,

И тонет мой корабль и ты.

Рози Пробет

Постучи два раза, Джек,

В склеп

И спроси Рози.

Капитан Кэт. Рози Пробет.

Рози Пробет

Помни ее.

Она забыта.

Лежит и не чувствует

Земли, что забила ей рот.

Помни меня.

Я забыла тебя.

Я ухожу во мрак вечной ночи.

Я забыла, что когда-то родилась.

Ребенок. Посмотри...

Первый голос. ... говорит ребенок своей матери, когда они проходят под окном здания школы.

Ребенок. Капитан Кэт плачет.

Первый голос. Капитан Кэт плачет.

Капитан Кэт. Вернись, вернись...

Первый голос. Взывает он к безмолвным, отвечающим эхом коридорам вечной ночи.

Ребенок. Он плачет даже носом...

Первый голос. ...говорит ребенок. Мать спускается с ним вниз по улице...

Ребенок. Нос у него, как клубника...

Первый голос. Говорит ребенок и тут же забывает об этом. Он видит на середине спокойной голубой поверхности бухты Ноугуда Бойо, рыбачащего на "Занзибаре".

Ребенок. Ноутуд Бойо дал мне вчера три пенни, но я их не просил...

Первый голос. ...говорит ребенок матери.

Второй голос. Бойо выловил корсет на китовых косточках. И это весь его улов за день.

Ноугуд Бойо. Чертова рыбешка!

Второй голос. Миссис Дай Брэд вторая, цыганка, медленно проплывает в его воображении, вся одежда ее – только браслет на щиколотке.

Ноугуд Бойо. Она в своей ночной рубашке. (Просительно) Не примите ли от меня этот прелестный мокрый корсет, миссис Дай Брэд вторая?

Миссис Дай Брэд вторая. Нет!

Ноугуд Бойо. А от яблочка моего откусить не хотите?

Второй голос. Предлагает он без всякой надежды.

Первый голос. Она покачивает своей бесстыдной ночной рубашкой, и он, теряя голову, бросается за ней, а когда приходит в себя, там, в налитом кровью зрачке его глаза, улыбается и кланяется ему гейша в кимоно из рисовой бумаги.

Ноугуд Бойо. Я хочу быть хорошим Бойо, но это просто невозможно.

Первый голос. Вздыхает он, в то время как гейша встречает его вежливыми ужимками. Земля исчезает, неслышно уплывает море, и сквозь теплые белые облака, на которых он возлежит, вкрадчивая трепетная тревожная восточная музыка уносит его в японское мгновение.

Второй голос. День гудит вокруг Мэ Роуз Коттедж, как ленивые пчелы вокруг цветов. Почти засунув в поле около коз, которые блеют и осторожно бодают солнце, она гадает любит-не-любит по одуванчику.

Мэ Роуз Коттедж

(лениво)

Любит,

Не любит,

Любит,

Не любит,

Любит! – дурашка-замарашка.

Второй голос. Томясь своим одиночеством, лежит она на клевере и душистой траве, семнадцатилетняя, ни разу еще, хо-хо, не вкусившая наслаждения на этом зеленом ковре.

Первый голос. Преподобный Эли Дженкинс, во всем черном, в своей прохладной торжественной скромной гостиной, или поэтической комнате, открывает всю правду "Труду Своей Жизни" – население, основные промыслы, судоходство, история, топография, флора и фауна города, который он обожает, – "Белой книге Ларегиба". Портреты знаменитых бардов и проповедников, все в мехах и шерсти – от косящих глаз до коленных чашечек, возлежат у него на плечах, тяжелые, как овцы, рядом с тусклыми акварелями его матери, на которых изображен бледный, сырой, цвета завядшего салата Молочный Лес. Мать, держащая в руках коробку из-под свадебного корсажа, с бюстом, похожим на покрытый черной скатертью обеденный стол, страдает в корсете.

Преп. Эли Дженкинс. О ангелы, будьте осторожны там со своими ножами и вилками.

Первый голос. Молит он. Он не помнит отца своего, Исаака, который, забыв сан из-за маленькой слабости, был зарезан, случайно, косой до смерти во время жатвы, когда спал в пшенице в стельку пьяный. Он растерял все амбиции и умер с одной ногой.

Преп. Эли Дженкинс. Бедный папа...

Второй голос. ...скорбит преподобный Эли.

Преп. Эли Дженкинс. Умереть от пьянства в сельской местности.

Второй голос. Фермер Уоткинс на Солт Лейк Фам проклинает на холме своих коров, не желающих давать молоко.

Утах Уоткинс (в ярости). Черт бы вас побрал, проклятые молочницы.

Второй голос. Корова облизывает его языком.

Утах Уоткинс. Взять ее!

Второй голос. Кричит он своему глухому псу, который скалит зубы и лижет ему руки.

Утах Уоткинс. Бодни его, сядь на него, Маргаритка!

Второй голос. Орет он корове, которая вновь облизывает его и мычит ласковые слова, тогда как он неистовствует и носится меж своих пахнущих летом невольниц, лениво бредущих к ферме. В озерах их огромных зрачков отражается закат. Бесси Бигхед зовет их по именам, которые сама дала им, едва они появились на свет.

Бесси Бигхед. Пегги, Мегги, Лютик, Неженка, Опахало, Теодозия и Маргаритка.

Второй голос. Они наклоняют головы.

Первый голос. Поищите Бесси Бигхед в "Белой книге Ларегиба", и вы найдете там несколько спутанных обрывков и одну потускневшую нить жизни, аккуратно и нежно заложенную между страниц, как локон волос первой ушедшей любви. Зачатая в Молочном Лесу, родившаяся на гумне, завернутая в бумагу, оставленная на пороге, большеголовая, с грубым голосом, она росла в ночи, пока давно умерший Гомер Оуэн не поцеловал ее, когда она этого совсем не ожидала. Теперь, при свете дня, она будет работать, петь, доить, давать ласковые имена коровам и спать до тех пор, пока ночь не высосет ее душу и не выплюнет ее в небо. При долгом, как жизнь, нежном свете дня осторожно Бесси доит любимых, с глазами-озерами, коров; на хлев, море и город медленно опускаются сумерки.

Утах Уоткинс через весь двор орет на ломовую лошадь.

Утах Уоткинс. Галопом, ну, старая развалина!

Первый голос. И огромная лошадь радостно ржет, как будто он дал ей кусок сахара.

На город уже спустились сумерки. В каждую выложенную булыжником ослиную, гусиную и крыжовниковую улицу медленно вползают, наполняют их, сумерки; и сумерки, и обычная пыль, и первый ночной темный снег, и сон птиц медленно текут, плывут сквозь трепещущую тьму этого места любви. Ларегиб столица сумерек.

Миссис Огмор-Причард, с первыми каплями сумеречного дождя, закрывает наглухо все двери, выходящие к морю, задвигает кипельно-белые шторы, садится, прямая, как высушенная мечта, на гигиенический стул с высокой спинкой и погружается в спокойный мягкий сон. Тут же оба, мистер Огмор и мистер Причард, привидения, которые весь день занимались в дровяном сарае тем, что придумывали, как бы все-таки извести их загерметизированную вдовушку, тяжело вздыхают и бочком протискиваются в ее чистый дом.

Мистер Причард. Вы первый, мистер Огмор.

Мистер Огмор. После вас, мистер Причард.

Мистер Причард. Нет, нет, мистер Огмор. Вы первый оставили ее вдовой.

Первый голос. И плача пустыми глазницами просачиваются они через замочную скважину и стонут.

Миссис Огмор-Причард. Мужья...

Первый голос ....говорит она во сне. И язвительная нежность, предназначенная одному из двух еле волочащих ноги призраков, слышится в ее голосе. Мистер Огмор надеется, что обращаются не к нему. Мистер Причард тоже.

Миссис Огмор-Причард. Я люблю вас обоих.

Мистер Огмор (в ужасе). О миссис Огмор.

Мистер Причард (со страхом). О миссис Причард.

Миссис Огмор-Причард. Скоро ложиться. Ну-ка, что у вас по расписанию.

Мистер Огмор и мистер Причард. Мы должны взять пижамы из ящика комода, на котором написано "пижамы", и надеть их.

Миссис Огмор-Причард (холодно). А потом вы должны их снять.

Второй голос. Внизу в сумеречном городе Мэ Роуз Коттедж, все еще лежащая в клевере, слушает, как жуют козы и рисует губной помадой круги вокруг сосков.

Мэ Роуз Коттедж. Я легкомысленная. Так уж, видно, написано мне на роду. Бог покарает меня. Мне семнадцать лет. Я попаду в ад...

Второй голос. Говорит она козам.

Мэ Роуз Коттедж. Ну погодите. Я согрешу прежде, чем вознесусь!

Второй голос. Воображение бросает ее в преисподнюю, она ожидает самого худшего, а козы чавкают и злорадно усмехаются.

Первый голос. А на пороге Бесезда Хауз, перед закатом, Преподобный Эли Дженкинс декламирует Ларегибу свою поэму.

Преп. Эли Дженкинс

Утро каждое, Господь,

Я молюсь – ты ниспошлешь

Ласку и любовь рабам

И прощенье их грехам.

Вечер каждый на закате

Городу прошу я счастья,

Ночь переживем иль нет

Каждый раз ищу ответ.

Не святые, не злодеи,

Под молочной леса сенью,

Ты, я знаю, видишь все,

Не суди нас строго, Бог.

Дай увидеть день другой!

Ночью ниспошли покой.

Солнцу шлем мы свой поклон,

В наш опять приди ты дом.

Первый голос. Джек Блек опять готовится к встрече в лесу со своим Сатаной. Он точит зубы, закрывает глаза, залезает в свои религиозные брюки, штанины которых выстрочены сапожными нитками, и выходит, освещенный факелом, библейский, мрачный и радостный, в уже дремлющие сумерки.

Джек Блек. Вперед к Гоморре.

Второй голос. А Лили Смолз поднимается наверх в прачечную к Ноугуду Бойо.

Первый голос. А Черри Оуэн, трезвый, как воскресенье и каждый последующий день его недели, спешит, счастливый, как суббота, напиться как сапожник, что он делает каждый вечер.

Черри Оуэн. Я всегда говорю, что у нее два мужа...

Первый голос. ...говорит Черри Оуэн.

Черри Оуэн. Один пьяница, а другой трезвенник.

Первый голос. А миссис Черри рассуждает просто.

Миссис Черри Оуэн. И за что мне такое счастье? Люблю их обоих.

Синдбад. Добрый вечер, Черри.

Черри Оуэн. Добрый вечер, Синдбад.

Синдбад. Что будешь?

Черри Оуэн. Все, что есть.

Синдбад. "Объятья Морехода" всегда раскрыты...

Первый голос. ...скорбит Синдбад, ему жаль себя, свое разбитое сердце.

Синдбад. ...о Госсамер, раскрой свои!

Первый голос. Тонут сумерки, опускаются в завтрашний день. Ночь вступает в свои права. Городок, где по улицам гуляет ветер, похож на холм окон, и бьющие волны света от ламп в этих окнах зовут вернуться день и умерших, которых забрало море. И в этой звенящей тьме и младенцы и старики попадают в ласковые сети сна.

Голос первой женщины. Баю-бай, маленький, детишкам спать пора...

Голос второй женщины

(напевает)

Высоко на дереве спи, дедулька, спи,

Ветер укачает и навеет сны,

Только сук обломится – колыбельки нет.

И внизу окажутся и усы и дед.

Первый голос. Маленькие девочки прячут немигающих, похожих на попугайчиков, старичков в едва освещенных и суетливых углах новой кухни, где под покровом своей крошечной ночи, не смыкая бусинки глаз, несут они караул, стерегут, чтобы смерть не застала во сне.

Второй голос. Незамужние девицы, наедине с собой, в торжественных, как у новобрачных, спальнях пудрятся и завиваются для большого танцевального вечера.

Звуки гармоники, чуть слышно.

Они учатся перед зеркалом придавать лицу презрительные или доброжелательные выражения, адресованные молодым людям, подпирающим в настоящий момент на улицах углы, освещенные светом фонарей, ждущим на порывистом ветру того момента, когда сами завоют и засвистят.

Звуки гармоники становятся громче, потом опять удаляются.

Первый голос. Пьяницы в "Объятьях Морехода" пьют за то, чтобы бал сорвался.

Пьяница. К черту вальсы и прыжки.

Черри Оуэн. Танцы – это против естества!

Первый голос. Голосом праведника говорит Черри Оуэн, только что проглотивший семнадцать кружек выдохшегося желтого густого горького валлийского пива.

Второй голос. Тускло мерцает фонарь где-то на ферме, искорка на склоне Ларегиба.

Звуки гармоники замирают в тишине.

Первый голос. Ларегиб-хилл – пишет в своей поэтической комнате преподобный Дженкинс...

Преп. Эли Дженкинс. Ларегиб-хилл, таинственный холм, памятник народу, населявшему его склоны еще до того, как кельты покинули землю Лета, место, где старые колдуны превращали цветы в своих жен.

Второй голос. Мистер Вальдо в своем углу в "Объятьях Морехода" поет.

Мистер Вальдо

В Пембруке, когда был молод,

В башне замка проживал,

И платили мне шесть пенсов,

Драил я колокола.

Шесть холодных жалких пенсов,

Ни фартинга больше нет,

Все, что мог себе позволить:

Три – на водку, три – на хлеб.

Я не знал ножа и вилки

Иль салфетки на груди,

Мне хватало лишь бутылки

И тарелки для еды.

Каково же мне, подростку,

Было в этой нищете,

Я от водки плакал горько,

Мяса я не знал вообще.

Чистил, драил, драил, чистил

В Пембруке колокола,

Жалкого, босого, нищего,

Леди на снегу нашла.

Бедный чистильщик-мальчишка,

Черный, как пиковый туз,

Уж давно, давно не чистил

Колокольчика мой муж.

Встань, идем скорей со мною,

Покраснев шепнула мне,

Не звенит мой колокольчик,

Не звенит мой колокольчик,

Встань, идем скорей со мною,

Не забудь свой инструмент.

Первый голос. Слепой капитан Кэт забирается на койку. Он видит в темноте, как кошка. По морям своих пустых глазниц плывет он, чтобы встретиться с мертвыми.

Капитан Кэт. Танцующий Вильямс!

Первый утопленник. Все еще танцую.

Капитан Кэт. Джонах Джарвис!

Третий утопленник. Как всегда.

Первый утопленник. Череп Кудрявого Бивана.

Рози Пробет. Рози, мир праху ее. Мертвая, она всеми забыта.

Первый голос. Мертвые выходят в своих праздничных платьях.

Второй голос. Слушайте приход ночи.

Первый голос. Орган Морган идет в церковь играть на органе. Он видит Баха, лежащего на могильной плите.

Орган Морган. Иоганн Себастьян!

Черри Оуэн (пьяным голосом). Кто?

Орган Морган. Иоганн Себастьян, великий Бах. О мой дорогой Бах!

Черри Оуэн. Черт бы тебя побрал...

Первый голос. ...говорит Черри Оуэн, отдыхавший на могильной плите по пути домой.

Мистер Мог Эдвардс и мисс Мевенви Прайс, далеко друг от друга, один в центре города, другая на его приморской окраине, радостно пишут свои каждонощные послания, полные любви и желания. В согретой солнцем "Белой книге Ларегиба" есть крошечные карты островов их желаний.

Мевенви Прайс. О мой Мог, я твоя навеки.

Первый голос. И она окидывает удовлетворенным взглядом свою чистенькую, всегда светлую комнатку, в которую мистер Мог Эдвардс никогда не войдет.

Мог Эдвардс. Приди в мои объятья, Мевенви.

Первый голос. И он страстно прижимает к сердцу столь любимые деньги.

А мистер Вальдо, забыв все на свете, в темном лесу обнимает свою любимую Полли Гартер под взглядами и трескучими языками соседушек и птиц, на которых ему наплевать. Он причмокивает яркими красными губами.