355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дик Фрэнсис » Торговец забвением » Текст книги (страница 5)
Торговец забвением
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:07

Текст книги "Торговец забвением"


Автор книги: Дик Фрэнсис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Какое-то время она молчала, затем, после паузы, заметила:

– Знаете, однажды он совершил очень странный и непонятный для меня поступок. В прошлом году я ездила в Донкастер на ярмарку, остановилась у друзей. Джек не поехал, был очень занят. Но Ларри Трент там был… Меня он не видел, зато я заметила его в толпе. Он торговался, хотел купить лошадь… По кличке Реймкин, – она умолкла, затем продолжила: – Лошадь ему продали. Я еще подумала: «Вот хорошо, Джек будет с ней заниматься». Но она так и не появилась. А Ларри Трент не обмолвился о своей покупке и словом. Я, разумеется, рассказала обо всем Джеку, а он сказал, что я, должно быть, ошиблась, что Ларри Трент отроду не покупал лошадей и что он даже не собирается расспрашивать его об этом.

– Так кто же тренировал потом этого Реймкина? – спросил я.

– Никто, – она подняла на меня встревоженные глаза. – Но я, знаете ли, еще не сумасшедшая. Специально посмотрела в прайс-листах в одном из выпусков «Спортивной жизни» и увидела, что лошадь продали за тридцать тысяч фунтов с хвостиком. Правда, там не было написано, кто ее купил. Но я абсолютно уверена, что то был Ларри Трент, потому как аукционист, ведущий торги, подходил к нему и спрашивал имя, уже после того как лошадь была продана, а потом… потом ничего.

– Что ж, должно быть, Реймкин попал к кому-то другому, – предположил я.

– Должно быть. Но его нет в списках лошадей, проходящих обучение у кого-либо из тренеров. Я, знаете ли, специально проверяла. Считала оскорбительным само предположение, что Ларри Трент мог отправить лошадь к кому-то другому, а не Джеку, который помог ему выиграть столько скачек. Но Реймкин не значился нигде и за весь сезон ни разу не участвовал в скачках. Я искала… Но этот Реймкин… он точно куда-то испарился…

Глава 6

Затем Флора отвела меня в кухню, собрать уцелевшие бокалы. Их оказалось ровно девятнадцать.

– Вы уж извините, – сказала она. Я пожал плечами.

– Ну что вы! Ничего страшного. Просто удивительно, что эти еще сохранились. И не расстраивайтесь, все мое имущество застраховано.

Она помогла уложить пережившие катастрофу бокалы в коробку, которую я предусмотрительно захватил с собой. Круглое добродушное ее лицо отражало тревогу.

– Страховка! – воскликнула она. – Все утро я слышу только это слово. Но кто, позвольте спросить, страхует против такой трагедии? Разумеется, у нас не было никакой страховки, это ведь просто смешно – страховать прием. А та молоденькая пара, бедняги… ну, владельцы фургона… Я говорила с Салли… это жена… по телефону сегодня днем, и она, несчастная, вся в слезах, только и твердила, что ее Питер всегда оставляет машину на ручнике, никогда, никогда не снимает фургон с тормозов на стоянке и что они будут просто разорены, если страховая компания сумеет доказать преступную халатность в обращении с транспортным средством. Бедняги, как мне их жаль! – Она подняла на меня глаза. – А вот дверцы он не запирал. Я специально спрашивала. Боюсь, что рассердила ее. Она ответила: «Разве вы запираете дверцы, приехав в гости к друзьям?»

Я с горечью вспомнил об украденном шампанском и промолчал.

– И еще она сказала, что приехали они в фургоне только потому, что купили по пути к нам нового гунтера и собирались потом отвезти его домой. Гунтер все еще у нас, на заднем дворе, в одном свободном стойле. Салли говорит, что не желает больше его видеть. Бедняжка Салли, совсем обезумела от горя! И вообще, все это просто ужасно!

Флора вызвалась проводить меня до фургона. Я нес коробку с пустыми бокалами и видел, до чего ей не хочется отпускать меня.

– Мы же не подготовили отчета для Джека! – воскликнула она. Пришлось вернуться в кухню и заняться отчетом.

– Если вам и завтра будет не по себе, – сказал я, – могу приехать снова на «вечерние стойла». Нет, честное слово, мне даже понравилось.

– Вы просто прелесть, Тони, дорогой! – сказала она. – Буду страшно рада видеть вас, – и снова пошла провожать меня к машине.

– Полиция все утро крутилась возле этого несчастного фургона, – заметила она, кивком указав на притихшего зеленого монстра. – Сыпали на него какой-то порошок, качали головами.

– Наверное, отпечатки пальцев искали, – предположил я.

– Наверное. Уж не знаю, что они там нашли, но по всему видно, были недовольны. Вы же знаете, что это за народ. Никогда ничего не объяснят.

– А вы сами… пробовали посмотреть, когда они убрались? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой, точно у нее и в мыслях ничего подобного не было. Однако тут же направилась через лужайку к фургону. Я последовал за ней, и мы вместе обошли машину, разглядывая прилипшую к бортам розовато-серую пыль со смазанными отпечатками.

– Да его уже целая сотня людей успела перетрогать, – решительно заявила Флора.

В том числе крановщики, подумал я, и люди, выпускавшие лошадь наружу, и многие другие до того.

Сам не пойму, что вдруг на меня нашло. Но я распахнул дверцу, по-прежнему не запертую, и влез в кабину.

– А вы уверены, что можно, дорогой? – встревожилась Флора.

– Но ведь они вам не говорили, дорогая, что нельзя, верно?

– Нет… Во всяком случае, не сегодня.

– Тогда и беспокоиться не о чем.

Я огляделся. Внутри кабины пыли было еще больше. И масса отпечатков, только менее смазанных, чем снаружи. Я с любопытством разглядывал их, но многого не ожидал: ведь как это делается по-настоящему, видеть мне ни разу не доводилось. Разве что в кино.

И тут вдруг, приглядевшись, я заметил нечто такое, от чего меня словно током пронзило.

Отпечатки… они были крохотные.

Крохотные отпечатки по всей виниловой поверхности обоих передних сидений. Крохотные отпечатки на руле, на рычаге переключения скоростей, на тормозе. Совсем маленькие…

Я вылез из кабины, спрыгнул на землю и рассказал о своем открытии Флоре. Рассказал также и о том, как встрепенулся детектив Уильсон, когда я упомянул о маленьком мальчике с собакой.

– Так вы хотите сказать… – похоже, она была крайне огорчена, – что виной всему этому кошмару был ребенок?

– Да, думаю, да. Вы же знаете, как любят играть ребятишки. И просто обожают машины. Так и норовят залезть в фургон, когда я развожу заказы. Маленькие разбойники, за ними глаз да глаз. Наверное, этот мальчик снял фургон с ручника, а потом включил передачу. А потом испугался и выскочил вместе с собакой, а фургон покатился вниз по склону, набирая скорость.

– О Господи! – удручена она была сверх всякой меры. – Но чей ребенок?

Я постарался как можно подробнее описать мальчугана, на что она сказала, что такого вроде бы не знает. К тому же ребятишки так быстро растут и меняются.

– Ничего, – сказал я. – У Уильсона имеются адреса всех ваших гостей. Он найдет. И потом, Флора, дорогая, надо радоваться, что все обернулось именно так. Если всему виной маленький мальчик, снявший машину с тормозов, ваши друзья, Питер и Салли, спасены.

– Нет, это не их ребенок… у них нет детей. Бедный глупый малыш!

– Если у людей хватит здравого смысла, в чем лично я не уверен, – заметил я, – они не станут говорить ребенку, что он убил восемь человек. Во всяком случае, до тех пор, пока мальчик не повзрослеет.

По пути домой от Флоры я дальше второй доставки не продвинулся, поскольку мой постоянный клиент, адвокат на пенсии, был просто в восторге (если верить его словам), что заказ привез лично я. И тут же пригласил зайти и распить бутылочку «Шато Пальмер» урожая 1970 года, содержимое которой только что перелил в графин.

Мне был симпатичен этот человек, изрядно обогативший свой опыт и расширивший кругозор за время отпусков, которые проводил, объезжая различные виноградники, и мы провели вечер за приятной беседой, рассуждая о волшебных маленьких виноградниках в Пойя и Марго <Области во Франции, вблизи р. Жиронды.>, а также о несравненных достоинствах крупного винограда «Каберне савиньон», который, не теряя достоинства, умудрялся произрастать чуть ли не во всех широтах. При наличии, разумеется, пусть даже самой скудной почвы и солнца.

Супруга адвоката, как выяснилось, навещала ка-ких-то родственников. А потому угощение он предложил незамысловатое – холодный ростбиф с кларетом, и я охотно принял его, особенно с учетом того факта, что дом мой пуст и никто меня там не ждет. Мало того, адвокат настоял, чтоб мы открыли бутылочку «Кло Сент Жака» урожая 1982 года, с тем чтоб выпить ее чуть позже.

– Не каждый день, – заметил он в ответ на мои протесты, – в доме бывает человек, с которым можно разделить удовольствие от столь изысканного напитка. Мы с женой прекрасно ладим, однако даже после прожитых вместе долгих лет бедняжка предпочитает к обеду ординарное «Божоле» или же непритязательное мозельское. Сегодня, и, пожалуйста, не спорьте, мой дорогой друг, сегодня у меня настоящий праздник вкуса!

У меня – тоже. И я отведал и «Шато Пальмера», и «Кло Сент Жака», которое вообще впервые попробовал в прошлом году, когда продал ему несколько бутылок, и был приятно удивлен, обнаружив, что это замечательное вино меняет цвет от пурпурного до чистого и глубокого темно-красного, присущего только самым лучшим бургундским винам – по мере того, как набирает зрелость и силу. Стало быть, его можно улучшить, подумал я, а адвокат, словно прочитав мои мысли, заметил, что попробует отложить одну бутылку на год.

– Но я старею, мой добрый дорогой друг, старею. И хотел бы насладиться своими скоровищами, пока еще не поздно.

Короче, слово за слово, и было уже почти двенадцать, когда я наконец отправился домой. Алкоголь разлагается в крови со скоростью один стакан вина в час, размышлял я, ведя машину, так что если учесть, что выпил я шесть стаканов за пять часов, при удачном стечении обстоятельств могу сойти за трезвого. Нет, нельзя сказать, чтоб меня мучили угрызения совести. Просто в интересах бизнеса я не мог позволить себе лишиться водительских прав.

Может, из-за вина, может, из-за всех треволнений и физических нагрузок, испытанных накануне, спал я долго и крепко, плохие сны мне не снились, а проснувшись утром, обнаружил, что чувствую себя куда лучше обычного в преддверии нового дня. Вообще по утрам я чувствую себя лучше, чем вечером и ночью. Выйти из дома, заняться делами – это далеко не самое страшное. Возвращаться домой – вот сущий ад.

Не так давно, беседуя со мной по телефону, мать вдруг предложила продать все и переселиться в другое место.

– Ты никогда не будешь там счастлив, – сказала она. – Ничего не получится.

– Но ведь ты не переехала, когда умер отец, – возразил я.

– Ну, начать с того, что этот дом всегда принадлежал мне, – заметила она. – Достался по наследству от семьи. А это большая разница, Тони, дорогой.

Я не совсем понял, в чем заключалась разница, но спорить не стал. Возможно, она и права, возможно, мне действительно стоит переехать, думал я и оставался на месте. Все воспоминания, связанные с Эммой, тут же оживали, стоило мне войти в этот старый перестроенный коттедж с видом на Темзу; и оставить его – означало предать Эмму, граничило с почти физической изменой ей. И еще казалось, что если я продам дом, то испытаю не облегчение, а лишь чувство вины; и вот я остался, и по ночам обливался потом в тоске о ней, и исправно платил по закладным, и не находил себе покоя.

Адреса утренних доставок оказались страшно разбросанными, и мне пришлось изрядно помотаться по городу, но я не сетовал. Развоз заказов на дом приносил очень хорошую прибыль.

Плохие новости распространяются по свету со скоростью звуков африканских тамтамов – прибыв в четверть одиннадцатого по последнему в списке адресу, я вдруг услышал о «Серебряном танце луны».

– Просто ужас, что творится! – весело заметила женщина, распахивая передо мной заднюю дверь дома на окраине Ридинга. – Какие-то типы вломились туда ночью и вынесли все, вплоть до последней бутылочки!

– Что, серьезно? – спросил я.

Она счастливо закивала, явно упиваясь дурными новостями.

– Мне только что молочник сказал, минут пять тому назад. Ресторан-то у нас тут, прямо под боком, через дорогу. Ну вот, заходит он туда, как обычно, с молоком, а там полицейских пруд пруди, стоят и чешут в затылках, как полные придурки. Так он, во всяком случае, выразился. Он, знаете, не больно-то обожает полицию.

Я отнес коробки в кухню и стал ждать, пока она выпишет чек.

– А вы знаете, что владелец «Серебряного танца» погиб в воскресенье, во время того несчастного случая, когда на людей наехал фургон?

Я ответил, что да, вроде бы слышал.

– Мерзость, правда? Не успел человек умереть, как тут же являются воры и грабят его заведение!

– Да, мерзость, – согласился я.

– До свидания, мистер Бич, – весело попрощалась она. – Согласитесь, было бы очень скучно жить на свете, если б ничего плохого не происходило, верно?

Ограбленный ресторан действительно находился невдалеке от ее дома, по пути в лавку, и вот я, сжигаемый самым бесстыдным любопытством, приблизившись, сбавил скорость. Примерно на том же месте, где запарковался вчера Риджер, стояла полицейская машина. И я, поддавшись неясному побуждению, свернул с дороги и затормозил рядом.

Ни снаружи, на улице, ни внутри, в холле, не было видно ни души. Еще меньше света, чем вчера, никакого впечатления, что здесь что-то происходит. Я толкнул низенькие вращающиеся дверцы и вошел в салун – но ало-черное его пространство было погружено во мрак и пустоту и только собирало пыль.

Я попробовал сунуться в ресторан, по другую сторону от холла, но и там никого не оказалось. Оставались только подвалы, и я зашагал по коридору, мимо двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен», к служебным помещениям. Вообще-то подвалы в строгом смысле таковыми не являлись, а представляли собой две прохладные смежные кладовые без окон, вход в которые открывался из маленького холла между обеденным залом и комнатой, служившей офисом Ларри Тренту. Была тут и еще одна дверь, выходившая на задний двор и снабженная многочисленными запорами и замками. Правда, теперь она была распахнута настежь и проливала свет (в физическом смысле этого слова) на одиноко бродившую фигуру сержанта Риджера.

Пальто с поясом сменил плащ, с той же военной аккуратностью застегнутый на все пуговицы, каждый волосок короткой прически ежиком был на своем месте. Да и резкие бесцеремонные манеры остались при нем.

– Что вы здесь делаете? – едва завидев меня, грубо осведомился он.

– Просто проезжал мимо.

Он окинул меня подозрительно-строгим взглядом, однако не выгнал, и я остался.

– Что здесь вчера было? – спросил он, указывая на распахнутые в кладовые двери. – От помощника управляющего никакого толку. Но вы были здесь вчера и видели. Вы приходили сюда за вином, верно? Вы помните, что здесь стояло? – Слово «сэр» из обращения исчезло, заметил я. Возможно, за этот день я в его глазах вырос до звания «эксперта полиции».

– О, много чего… – задумчиво протянул я. – Но к чему гадать? Должен быть список вин. Перечень хранившихся здесь напитков.

– Мы не нашли никаких списков. Очевидно, они исчезли вместе с вином.

Я удивился.

– Вы уверены?

– Ну, во всяком случае, мы ничего не нашли, – повторил он. – Так что я вынужден просить вас составить этот список.

Я согласился, сказал, что попытаюсь, он проводил меня в кабинет Ларри Трента. Обилие плюша располагало скорее к неге, нежели к труду, пол покрывал цветастый ковер, мягкие кресла, на стенах фотографии в рамочках. Снимки, насколько я успел заметить, были сделаны на скачках и фиксировали моменты финиша, во всяком случае, на большинстве из них на первом плане красовался финишный столб.

Ларри Трент знал толк в лошадях, говорила Флора. Ларри Трент был прирожденным игроком… но удача в конце концов отвернулась от него.

Я уселся в его кресло, придвинутое к столу красного дерева, и начал писать на листке бумаги, вырванном из блокнота Риджера. Сам Риджер остался стоять, словно подчеркивая, что не имеет прав на эту комнату, словно дух покойного все еще присутствовал здесь, и я, заметив это, вдруг подумал, что и сам чувствую себя чужаком, незаконно вторгшимся на территорию и в частную жизнь Ларри Трента.

Слишком уж пуст и аккуратно убран был его стол, особенно если учесть масштабы бизнеса, проворачиваемого в подобном заведении. Ни счетов, ни писем, ни бланков накладных. Ни одного официального бланка, ни приходно-расходной книги, ни картотеки, ни пишущей машинки, ни маленького ручного калькулятора… Совсем не похоже на рабочее помещение, подумал я. Скорее – на убежище.

Я записал все, что помнил, все, что видел в закромах. Указал также приблизительное количество, а затем сказал, что, пожалуй, смогу расширить список, если схожу в кладовые, где был вчера, и освежу таким образом память. И вот мы с Риджером перешли в первое из помещений, где хранились вина, и я, взирая на пустые полки, добавил к моему списку еще пару названий.

Оттуда мы через раздвижную внутреннюю дверь перебрались в соседнюю кладовую, где прежде хранились запасы крепких спиртных напитков, а также ликеров, баночного пива и готовых коктейлей. Пиво и коктейли остались; бренди, джин, водка, виски, ром и ликеры исчезли.

– Неплохо поработали, – строча по бумаге, заметил я.

Риджер усмехнулся.

– Да они даже тележку с напитками в обеденном зале умудрились обчистить.

– А бар?

– Бар тоже.

– Аккуратисты, – буркнул я. – В этой их головной конторе, должно быть, с ума сходят. И что теперь скажет ваш друг, мистер Пол Янг?

Риджер мрачно покосился на меня, затем перевел взгляд на листок бумаги, который я все еще держал в руке.

– К слову о птичках, – нехотя выдавил он. – По тому номеру телефона, что он записал, его нет. Я дал распоряжение проверить.

Я растерянно заморгал.

– Но ведь он сам записал.

– Да, знаю, – он слегка поджал губы. – Иногда, знаете ли, люди делают ошибки.

От комментариев, которые я собирался сделать, Риджера спасло появление в дверях молодого человека в афганской куртке, который оказался детективом в штатском. Войдя, он доложил, что только что закончил обход дворовых строений вместе с помощником управляющего и что там вроде бы ничего не пропало. Помощник управляющего, добавил он, будет находиться в кабинете управляющего, на тот случай, если понадобится.

– А где это? – спросил Риджер.

– Рядом с входной дверью. Там еще табличка «Посторонним вход воспрещен».

– А там вы смотрели? – строго осведомился Риджер.

– Нет, сержант, еще нет.

– Так пойдите и посмотрите, – раздраженно бросил Риджер. Констебль в штатском, не изменившись в лице, развернулся и вышел вон.

Тут вдруг в кармане плаща Риджера запищал радиотелефон, и он, достав его, выдвинул антенну. Металлический голос, доносившийся из него, отчетливо прозвучал в тишине подвала. Произнес он следующее: «В ответ на ваш запрос, сделанный в 10.14, сообщаем, что такого номера телефона не существует и никогда не существовало. Более того, и продиктованный вами адрес тоже не существует. Такой улицы просто нет. Ответ на запрос отправлен в 10.48. Прошу подтвердить прием. Конец связи».

– Принято, – мрачно буркнул в трубку Риджер, затем убрал антенну и спросил: – Полагаю, вы слышали?

– Да.

– Вот дерьмо! – выразительно заметил он.

– Полностью с вами согласен, – с сочувствием произнес я, за что был вознагражден рассеянным взглядом. Я протянул ему список того, что, по всей видимости, являлось уже не просто арифметическим перечислением урона, нанесенного неким абстрактным взломщиком, но свидетельством тщательно спланированной и организованной операции. Впрочем, то были его проблемы, не мои.

– Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам, – сказал я. – Найдете меня в лавке. Буду рад помочь.

– Очень хорошо, сэр, – рассеянно произнес он, затем, словно очнувшись, добавил: – Спасибо. Если что, я вас найду.

Я кивнул и через дверь вышел обратно в холл, мельком взглянув на неприметную дверцу с табличкой «Посторонним вход воспрещен» – цвет ее по-хамелеонски сливался со стенами. И пока я стоял и размышлял о том, что управляющий, должно быть, просто не в силах вынести претензий объятых горем завсегдатаев, а потому предпочел укрыться здесь, как вдруг дверь отворилась и в образовавшуюся щель, пятясь, вылетел помощник помощника управляющего, не отрывая глаз от некоего зрелища, которое осталось недоступным моему взору, поскольку он тут же эту самую дверь захлопнул.

Растерянный и слабовольный вчера, сейчас он пребывал в состоянии полного раздрызга, хватал губами воздух и, похоже, собирался хлопнуться в обморок. Я метнулся к нему через холл, устланный ковром, и успел подхватить прежде, чем он осел на пол.

– Что такое? – спросил я.

Он тихонько застонал, глаза его закатились, и всей тяжестью обвис у меня на руках. Я позволил ему опуститься на ковер, где он и распростерся, совершенно неподвижный. Склонившись, я секунду или две пытался ослабить ему узел галстука. Затем, поднявшись и чувствуя, как стучит сердце и участилось дыхание, отворил дверь в кабинет управляющего и вошел.

И тут же понял: вот оно, то место, где делаются настоящие дела. Именно здесь, в этом офисе, обставленном функционально и строго, находились все бланки, счета и досье, громоздились целые кипы бумаг, столь очевидно миновавшие убежище Ларри Трента. Здесь стоял металлический письменный стол, старый и исцарапанный, с пластиковым стулом за ним, стаканчиками с карандашами и ручками и прочими канцелярскими принадлежностями на столешнице.

А вокруг рядами высились коробки с разного рода запасами: электролампочками, пепельницами, рулонами туалетной бумаги, кусками мыла в обертках. Высоченный, от пола до потолка, шкаф, дверцы его распахнуты, содержимое вылезает наружу. Из единственного окна открывался вид на автостоянку, и я увидел свой фургончик и машину Ридже-ра. Имелся тут и довольно надежный с виду сейф размерами с небольшой сундучок – дверцы настежь, внутри пусто, а на линолеумном полу сидел, привалившись спиной к стене, констебль в штатском – колени приподняты, голова свисает между колен.

И ничего такого, по крайней мере, на первый взгляд, от чего нормальный и здоровый мужчина мог бы хлопнуться в обморок. Ничего, если только не обойти стол и не посмотреть на пол. Проделав это, я ощутил, как во рту тут же пересохло, а сердце, точно птица, заколотилось о ребра, и стало трудно дышать. Нет, крови не было. Но зрелище оказалось куда страшней и чудовищней вчерашней сцены под тентом.

На полу лежал на спине мужчина в серых брюках и ярко-синем пиджаке на подкладке. «Молния» на брюках, как я заметил, аккуратно застегнута. Я вообще с какой-то болезненной ясностью отмечал все детали. На рукаве пиджака вышит герб, на ногах коричневые туфли и серые носки. Шея над краем воротничка розово-красная, сухожилия напряжены, а руки скрещены и аккуратно сложены на груди – классическая поза покойника.

Он был мертв. Должен был быть мертв. Ибо вместо головы над раздутой напряженной шеей виднелся большой белый шар, лишенный каких-либо черт, напоминавший гигантский гриб-дождевик. И лишь поборов приступ тошноты и присмотревшись, я понял, что, начиная от горла и выше, он был заключен в толстый и гладкий непроницаемый слой гипса.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю