Текст книги "Торговец забвением"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Джерард ехал следом за мной в своем отремонтированном «Мерседесе» и вошел в дом, нагруженный бесчисленными и пахучими пакетиками с едой от Санг Ли.

– И это называется коттедж? – насмешливо заметил он, оглядывая помещение. – Скорее дворец.

– Когда-то был коттеджем, стоял рядом с амбаром, пока оба не развалились. Амбар был куда больше дома… отсюда и пространство, после перестройки.

Немало радостных минут провели мы с Эммой за планировкой жилища, придумывали, где и какие должны быть комнаты, чтоб соответствовать нашему образу жизни. Большая кухня для семейных трапез; гостиная; игровая комната для детей; столовая для званых обедов; множество спален; просторный и тихий кабинет. Перестройка, состоявшая из трех стадий, заняла около пяти лет. Эмма терпеливо ждала, KOI да совьют гнездышко для наших детей, и едва все было закончено, тут же забеременела.

Мы с Джерардом вошли в дом через кухню, но здесь теперь я ел редко. Когда блюда, взятые из китайского ресторанчика, были разогреты, мы, прихватив тарелки, перешли в гостиную, поставили все на журнальный столик между двумя глубокими креслами и начали ебть, держа тарелки на коленях.

В этой-то уютной теплой комнате с книжными полками, мягким светом торшеров, телевизором, фотографиями и ковриками я по большей части и обитал, когда бывал дома. Именно здесь держал я под рукой вино и бокалы и старался забыть о скучных домашних хлопотах и работе в саду. Пребывая именно здесь, я чувствовал, что энергия моя практически на нуле, и, тем не менее, подгоняемый неким неведомым инстинктом, все время возвращался сюда.

Поев, Джерард стал выглядеть лучше и, усевшись поглубже и поудобнее, с довольным видом откинулся на спинку кресла. Снова вставил руку в перевязь и принял от меня чашечку кофе и второй бокал калифорнийского вина урожая 1978 года под названием «Нейпа каберне совиньон». Я относительно недавно начал торговать им, и оно мне очень нравилось.

– Длинный проделало путь, – заметил Джерард, разглядывая этикетку.

– А пойдет еще дальше, – сказал я. – Калифорнийцами овладела настоящая мания выращивания винограда. И лучшие их вина – мирового класса.

Он отпил небольшой глоток и покачал головой.

– Довольно приятное, но, честно сказать, я бы не отличил его от любого старого сорта. Это ужасно, понимаю, но именно так обстоят дела.

– Подобным образом рассуждали и посетители «Серебряного танца луны».

Он улыбнулся.

– Так что я, видимо, принадлежу к большинству.

– Это неважно. Главное, чтоб вино нравилось. Помолчав немного, он заметил:

– А вы так и не ответили мне, почему фальшивые вина для вас столь же важны, что и поддельное виски.

Я уловил жесткие нотки в его голосе. Поднял глаза и увидел в нем ту же перемену, что и тогда, когда мы прошлым воскресеньем ехали в машине: любезность, мягкость и светский лоск улетучились, передо мной сидел сыщик. Глаза смотрят цепко и строго, лицо серьезное, сосредоточенное, улыбка исчезла. И вот с облегчением и даже радостью я ответил этому второму человеку, привыкшему иметь дело только с фактами и версиями:

– Люди, которые воруют шотландское виски, – сказал я, – обычно норовят перехватить партию в бутылках и коробках. Реализовывать такой товар куда как проще… тем более что клиентура у них уже, как правило, обозначена. Никаких проблем, чистый доход. Но, когда вы крадете цистерну, у вас возникают проблемы и расходы. Виски надо разлить по бутылкам. Стоимость бутылок, стоимость труда, все такое прочее.

– Верно, – кивнул он.

– В каждой из украденных цистерн Кеннета Чартера находилось по шесть тысяч галлонов виски с градусом крепости приблизительно пятьдесят восемь процентов, так?

– Да.

– Таким образом, содержимое каждой цистерны превосходило по крепости виски, обычно поступающее в продажу. Получив подобный груз, люди из фирмы «Рэннох» обязательно разбавили бы его водой, чтоб довести виски до стандартной крепости, то есть до сорока процентов спирта от объема.

Джерард слушал и кивал.

– В любом случае, виски в одной цистерне было столько, что можно было бы заполнить им около пятидесяти тысяч бутылок стандартного объема.

Удивленный Джерард слегка приоткрыл рот.

– А вот этого Кеннет Чартер никогда не говорил.

– Но он же просто перевозит жидкости, а не разливает виски по бутылкам. Ему и в голову не приходило заняться этой арифметикой. Три цистерны, о которых идет речь, это около ста пятидесяти тысяч бутылок за полгода. Не сравнимо с тем, что вынесли у меня с черного хода.

Какое-то время он молчал, затем, видимо, обдумав услышанное, бросил:

– Продолжайте.

– В каждом случае кражи виски выкачивали довольно быстро, потому как на следующий день цистерну находили пустой, правильно?

– Да.

– Так что если только грабители не поставили целью разорить Кеннета Чартера – в этом случае виски бы просто оказалось в канаве у обочины, там же, где его водители, – его должны были перекачивать из цистерны в какую-то другую емкость.

– Да, разумеется.

– А значит, вполне логично было бы предположить, что цистерны разгружались на фабрике по розливу.

– Да, но туда они не доставлялись.

– На фабрику «Рэннох» – нет, это точно. А это большая разница.

– Хорошо, – глаза его улыбались. – Дальше.

– Три раза по пятьдесят тысяч бутылок в течение шести месяцев для крупной фабрики с налаженным производством не проблема. В маленьких французских деревнях с таким количеством справились бы не моргнув глазом… Так что… Что, если в промежутках между поступлением виски они занимались еще и поддельным вином… которое затем попадало в «Серебряный танец луны»?

– Ага, – в голосе его звучало удовлетворение. – Похоже, мы подошли к самой сути. Дальше?

– Дальше… Подобного рода фабрике не составляет труда разливать вино из одного источника по самым разным бутылкам… А формы и объемы бутылок в «Серебряном танце» соответствовали наклеенным на них этикеткам. На бутылках из-под кларета этикетки с надписью «кларет», на бутылках бургундского – этикетки от бургундского, ну и так далее. Тот факт, что в «Серебряном танце луны» обнаружили вина и виски с фальшивыми этикетками… Короче, готов биться об заклад, они поступали к ним с одной разливочной фабрики. Джерард рассеянно отпил еще вина.

– Откуда именно? – коротко осведомился он.

– Гм… В этом-то вся и загвоздка.

– Есть идеи?

– Если честно, думаю, это одна из тех фабрик, о которых упомянул Кеннет Чартер. Ну, помните, когда говорил, что они стали разоряться после того, как французы начали разливать свои вина сами… Я хочу сказать… Ну, представьте, вы на грани банкротства, и вдруг приходит человек и предлагает вам работу. И даже если вы подозреваете, что дело нечисто, все равно будете им заниматься и держать рот на замке. Или же другой вариант. Продается или сдается в аренду фабрика по розливу по совершенно смешной цене. Чего бы ее не купить? Если, конечно, игра стоит свеч, а?.. Если дело серьезное, с размахом на долгие годы.

– Да, – кивнул Джерард. – Вполне возможно. – Секунд пять он молчал, потом заметил: – Так что задача ясна – ищем фабрику по розливу. А теперь попробуем забыть об этом на время. – Он умолк на секунду, затем сказал: – У нас в «Деглетс» мы часто работаем парами, вместе обсуждаем дело, выдвигаем версии, иногда, заметьте, додумываемся до таких вещей, которые каждому в отдельности и в голову не придут никогда… Так, во всяком случае, привык работать я… Но мой напарник сейчас в Лондоне, и я, честно признаться, чувствую себя не слишком хорошо, чтобы бесконечно мотаться туда и обратно… А тут вдруг подворачиваетесь вы, набитый разными полезными сведениями и знаниями.Так что… Вы не возражаете, если я поделюсь с вами кое-какими соображениями? Только, пожалуйста, прошу, не молчите. Перебивайте, поправляйте, высказывайте свое согласие или несогласие. В этом-то и ценность подобного рода обсуждений. Вы не против?

– Нет, конечно, нет. Но я…

– Теперь слушайте дальше, – перебил он. – Можете остановить меня, если хотите дополнить или как-то откомментировать. Больше от вас ничего не требуется.

– Ладно.

– И потом… если честно… бренди у вас есть? Я улыбнулся.

– Конечно. Какое бы вы хотели?

– Да любое, неважно.

Я принес бутылку «Хайн Антик», над которой он расчувствовался и разахался, точно увидел старые и удобные домашние туфли. Я налил капельку и себе – лишь на том основании, что люди, утверждающие, будто бренди обладает лечебными свойствами, не шутят. Чувствуешь тошноту и недомогание – выпей бренди, устал – выпей бренди, мучают простуда или озноб – выпей бренди.

– Ну хорошо… – сказал он, согревая стакан в ладони. – Давайте освежим в памяти то, чем располагаем. Главный факт, о котором следует помнить, заключается в следующем: цель номер один у нас – спасти бизнес Кеннета Чартера, не посадив его сына за решетку. За это нам платят деньги. Справедливость, правосудие – все это вторично.

Он отпил бренди.

– Факт номер два, – продолжил он. – Сын Кеннета Чартера… кстати, зовут его тоже Кеннет, так что чтобы не путать, будем называть его Кеннет-младший… Итак, Кеннет Чартер-младший принимал участие в похищении виски. И роль его сводилась к тому, что он сообщил Зараку из «Серебряного танца луны», где искать цистерну. – Он на секунду умолк. – Возникает вопрос…

– Откуда Кеннет-младший знал Зарака?

– Да. Я принес копии страниц из записной книжки Кеннета Чартера-младшего. – Он вытащил из внутреннего кармана плотно набитый конверт и положил его на столик. – Оставляю его вам. Может, вы обратите внимание на какие-то детали, которые мы упустили.

Он заметил, что на лице моем отразилось сомнение.

– Ну. по крайней мере, попытаться-то можете? – почти сурово спросил он, и я тут же ответил:

– Да.

– Так, прекрасно… Факт номер три: Зарак только передал сообщение, на месте преступления его не было. Факт номер четыре: виски продавалось в «Серебряном танце луны» под фальшивыми этикетками, о чем Зарак как главный официант по винам должен был знать. Возникает предположение: поддельное виски в ресторане было частью груза, украденного у Чартера ранее. Соображения есть?

Я отрицательно помотал головой.

– Второе предположение: Ларри Тренту было известно, что виски и вина, продававшиеся в его ресторане, фальшивые.

Он сделал паузу. Я заметил:

– Да, согласен. Я бы даже сказал, это стопроцентно так.

– Предположение третье: Ларри Трент являлся организатором хищений.

Я нахмурился.

– Вы не согласны?

– Не знаю, – задумчиво протянул я. – Мы никогда не были с ним знакомы… так что трудно сказать Нет, наличных у него на руках было определенно больше, чем можно заработать в «Серебряном танце», но он говорил, что деньги принадлежат его брату. – Я пересказал Джерарду, что говорил мне Окни Свейл в Мартино-парк. – Ларри Трент покупал лошадей и переправлял их за границу, на продажу. Самый милый способ для отмывки нелегальных доходов.

Джерард отпил глоток бренди.

– Вы верите в существование его брата? – спросил он.

– Вы хотите сказать, это вымышленная фигура, да?

Он кивнул.

– Вообще, я бы тоже так подумал, – заметил я, – если бы не одна деталь психологического порядка. Окни сказал, будто бы Ларри Трент говорил ему, что покупает лошадей для брата, поскольку тот в них не разбирается. Единственное, на что не способен его брат, так он сказал. И еще, по словам Окни, Лари завидовал ему. И знаете, все это очень похоже на отношения между настоящими братьями. Ну, если не братьями, то, возможно, партнерами.

Небольшая пауза. Оба мы размышляли о не-ком гипотетическом партнере, который мог быть, а мог и не быть братом Ларри Трента. И, наконец, Джерард назвал его имя. Имя, под которым мы его знали.

– Пол Янг, да? Я согласился.

– Так. Предположение четвертое, – продолжил Джерард. – Когда Ларри Трент погиб, Пол Янг является в «Серебряный танец луны» взять на себя бразды правления в ресторане. Он не знал, что там работает полиция, не знал, что к кражам цистерн Чартера причастен Зарак.

– Но это не предположение, это факт. Я сам был там, когда он появился… Он и понятия не имел, что может нарваться на неприятности.

– Правильно. Могу со своей стороны добавить к этим предположениям еще кое-что. Я провел целый день, допрашивая людей из ресторана, в частности официантку и этого жалкого маленького помощника, которые оба были тогда в баре. И они сообщили, что после вашего ухода Пол Янг заявил, что все они могут отправляться по домам и ждать. Официантка – до тех пор, пока ее не позовут, помощник – до завтрашнего дня. Пол Янг сказал, что лично обсудит с полицией дату открытия ресторана и что будет вести в нем дела, пока управляющий не вернется из отпуска. А уже после этого головное управление решит, кем заменить бедного Трента. И никому из тамошних сотрудников не показались странным ни его поведение, ни слова. Вообще, все они считают, что вел он себя вполне адекватно и естественно, особенно узнав о поддельной выпивке. Затем он отправил по домам и всех работников кухни, заявив, что вызовет их, когда понадобятся. По словам официантки, Зарак появился на работе как раз в тот момент, когда она уже уходила, и что Пол Янг велел ему идти в кабинет Ларри Трента и ждать его там.

Я был удивлен.

– А она точно помнит, что они говорили друг другу?

Джерард улыбнулся.

– Ну конечно. Ведь она – официантка. Ей приходится запоминать самые сложные заказы. Так что со слухом и памятью у нее все в порядке. Она утверждает, что эти двое уже были знакомы… Пол Янг называл парня Зараком, хотя тот не представился.

– Ну а что еще она помнит?

– Она помнит, как Пол Янг сказал: «Я – Пол Янг». Ей показалось это довольно глупым, потому что и без того было видно, что они знакомы.

– И он назвал Зараку свое вымышленное имя, да?

– Именно. И еще официантка утверждает, что Пол Янг был страшно зол на Зарака, и сочла это вполне естественным. И еще подумала, что Зарака теперь наверняка уволят, а этого ей не хотелось, потому что Зарак всегда хорошо относился к официанткам и рук, в отличие от других, не распускал.

– А кто же эти другие, она сказала?

– В основном управляющий.

– Не Ларри Трент?

– Нет. О нем она отозвалась следующим образом: «Настоящий джентльмен»… – Джерард умолк, затем, после паузы, добавил: – А еще она сказала, что до меня там побывал сержант полиции и задавал примерно те же вопросы. Сказала, что он спрашивал ее о машине Пола Янга.

Я улыбнулся.

– И что же она ответила?

– Сказала, что это был «Роллс».

– Что, правда?

– Ну так, во всяком случае, она утверждает. «Черный „ролли“ с такими затемненными стеклышками» – вот ее точные слова. А с чего решила, что он принадлежит Полу Янгу? Да просто потому, что машина находилась на служебной стоянке, а ни у кого из сотрудников такой нет. И что «Роллса» там не было, когда она часом раньше пришла на работу.

– Наблюдательная девушка.

Джерард кивнул.

– Прямиком от нее я отправился домой к помощнику и задавал ему те же вопросы. Он сказал, что не знает, на какой машине приехал Пол Янг. Он даже самого Пола Янга толком не мог описать. Полный болван.

– А бармен успел сделать ноги. – Я рассказал ему о поисках Риджера. – Думаю, он знал, что торгует подделками, но даже если его найдут, вряд ли в том сознается.

– Вряд ли, – согласился Джерард. – Итак, переходим к новому предположению… Какое оно там у нас по счету?.. Ах, ну да, номер пять… Предположение пятое: весь день после этого Пол Янг и Зарак решали, что же теперь делать и куда девать все фальшивые вина и виски, чтоб это выглядело как ограбление.

– Если б они решили заняться этим сами, им понадобилась бы уйма времени.

– И еще грузовик. Или фургон.

– Большой, – кивнул я. – Ведь там были дюжины коробок.

Он слегка склонил голову набок.

– Вообще-то в их распоряжении был весь день и вся ночь.

– А нам известно, когда именно умер Зарак? – спросил я.

Джерард покачал головой.

– В прошлую пятницу в суде состоялись открытые слушания, затем они объявили перерыв на неделю. Полиция не слишком распространяется на тему смерти Зарака, но я нашел одного знакомого, медэксперта, и от него узнал все, что на данный момент известно полиции.

– Он умер от удушья… – с отвращением пробормотал я.

– Вас это удручает?

Ну… это все равно, что закопать человека живым.

– О нет, смерть наступает гораздо быстрее, – прозаично заметил он. – Ладно… Предположение номер шесть: Пола Янга и Зарака никак нельзя назвать близкими друзьями.

– Это очевидно, – сухо согласился я.

– Седьмое: Зарак представлял для Янга угрозу.

– И он оперативно решил эту проблему.

– М-м… – протянул Джерард. – Ну, вообще-то похоже на истину. Вопросы есть?

– Да… Отчего это у Пола Янга оказались при себе бинты и гипс, если он, по нашим предположениям, шел на деловую встречу?

– По-вашему, это так уж существенно?

– Ну, несколько дополнительных штрихов к образу.

– И почему он воспользовался именно гипсом, да? Почему просто не проломил ему голову?

– Да, именно. Почему?

– Возможно, в назидание другим. Или же он псих. В любом случае способ омерзительный. – Он отпил глоток. Тело обмякшее, расслабленное, но мысль продолжает работать четко. – Итак, наш мистер Янг – господин средних лет, носит слуховой аппарат, ездит на черном «Роллсе», имеет привычку носить при себе гипс. Жаль, что нельзя, как это нынче принято, прогнать все эти данные через компьютер.

– Любой уважающий себя компьютер выдал бы нам адрес специалиста по челюстно-лицевой хирургии или, на худой конец, врача ухо-горло-нос.

Джерард вздрогнул.

– Но не хотите же вы… Да нет, вряд ли.

– Не вижу ничего странного. Компьютеры выдают то, чем их кормят.

– В то время как в человека можно до бесконечности впихивать разные факты, а связи между ними все равно никакой не возникнет, – он тяжело вздохнул. – Ну, ладно, пока оставим это. Предстоит поработать, выяснить, был ли у Ларри Трента брат. Постараться узнать, откуда Кеннет Чартер-младший знал Зарака. Определить, какие фабрики могли заниматься розливом. Кстати, фирма «Рэннох» прислала по почте профильные анализы виски, которое было в цистернах Чартера. Если б вам удалось подольститься к вашему дружку Риджеру и выпросить у него образцы проб из «Серебряного танца», можно было бы сравнить. А это уже из разряда доказательств, а не предположений, – он сделал паузу. – Что-нибудь еще?

– Ну… э-э… – замялся я.

– Выкладывайте.

– Реймкин… Лошадь, которую Ларри Трент купил год назад на ярмарке в Донкастере. Если ее отправили потом за границу… Короче, должны остаться следы. Не так уж часто и много переправляют у нас лошадей. Должны сохраниться записи… У скаковых лошадей, как у людей, есть паспорта. И потом, для перевозки требуется целая куча справок и всяких сопроводительных документов. Если б удалось найти отправщика, мы вышли бы на след адресата. Ларри Трент наверняка пользовался одним и тем же каналом перевозки и продавал лошадей через одного и того же агента… Надо попробовать установить всю эту цепочку. И уже потом начать ею пользоваться. Вдруг что и всплывет. Ведь агент знал… мог знать… на чьи деньги покупаются эти лошади. А также настоящего владельца, для которого старался Ларри Трент.

Он внимательно выслушал меня, а затем сказал:

– Думаю, вы усложняете.

– Возможно.

– Но постараюсь посмотреть, что тут можно сделать.

– Хотите, я займусь этим сам? Он покачал головой.

– Нет. Будем делать это через нашу контору, так удобнее. У нас имеются телефонные справочники по всем районам и населенным пунктам страны, есть также сотрудники, занимающиеся такого рода рутинной работой. Кстати, именно благодаря им удается порой получать совершенно потрясающие результаты. Сперва они проверят все проданные и взятые в аренду фабрики по розливу. Дело занудное и долгое, но, на мой взгляд, наиболее перспективное.

– Я думал, это просто…

– Что просто?

– Я хочу сказать… может, сперва стоит заняться теми, другими фабриками? Терять нам все равно нечего.

– Продолжайте, – сказал он.

Чувствуя себя полным идиотом, я все же выдавил:

– Ну, те фабрики, на которые Кеннет Чартер раньше возил красные вина.

Какое-то время Джерард не спускал с меня задумчиво-немигающих глаз.

– Правильно, – сказал он наконец, без особого, впрочем, энтузиазма. – Начнем с них. Как вы справедливо заметили, терять нам совершенно нечего. – Он взглянул на часы и отпил большой глоток бренди. – Тина меня просто убьет. Или домой не пустит.

– Заходите в любое время, – сказал я.

Мне не хотелось выглядеть в его глазах совершенно одиноким, но, очевидно, он все же уловил что-то в моем голосе. И взглянул на стоявшую рядом на этажерке фотографию в серебряной рамочке. Свадебную фотографию… Мой шафер с бутылкой шампанского в руке. Из нее бьет толстая струя пены с пузырьками, а мы с Эммой, купаясь в ней, хохочем. Эмма очень любила эту фотографию. Почти все женихи и невесты похожи на снимках на восковых кукол, говорила она. Тут, по крайней мере, видно, что мы живые.

– А вы были красивой парой, – заметил Джерард. – И, похоже, счастливой…

– Да.

– Отчего она умерла?

Он спросил об этом прямо, без каких-либо сантиментов, и через секунду я ответил ему в той же манере, как долго учился делать. Ответил так, словно это случилось с кем-то другим.

– От кровоизлияния в паутинную оболочку мозга. Иногда еще это называют аневризмой. Ну, когда в мозге лопается кровеносный сосуд.

– Но… – глаза его снова обежали снимок. – Сколько же ей было?

– Двадцать семь.

– Совсем молодая…

– Это может случиться в любом возрасте.

– Сочувствую вам.

– Она была беременна, – выпалил я и сам себе удивился. Обычно об этом я умалчивал. Обычно отделывался минимумом слов. Но почему-то только перед Джерардом я после долгих месяцев молчания вдруг заговорил – сперва медленно, потом все быстрее, взахлеб, одновременно желая и не желая высказаться, стараясь говорить как можно спокойнее, чтоб голос не дрожал, стараясь не заплакать… О Господи, ради всего святого, только не плакать, не плакать!

– Она, знаете ли, еще с детства страдала головными болями. А потом вдруг начались боли в спине… Все приписывали это беременности. Просто боли в позвоночнике… начинались, потом проходили, до следующего раза… Раз в неделю, в течение дня или двух… Однажды в воскресенье, срок беременности был тогда шесть месяцев, она проснулась с сильной головной болью… Приняла несколько таблеток аспирина, но он никогда особенно не помогал. Ей становилось все хуже… А когда мне пришлось отлучиться в лавку, она сказала, что ляжет и попробует поспать. Но, когда я вернулся… она плакала… и стонала от боли. Я пытался вызвать врача… на это ушла целая вечность… было воскресенье. Наконец приехала «скорая». К тому времени ей стало совсем скверно… Она умоляла меня… кого-нибудь… кого угодно, прекратить ее мучения… Но что я мог? Я не мог… Оба мы были испуганы… нет, просто в ужасе… это было просто невыносимо. В машине «скорой» она страшно страдала… била себя по голове кулаками… а я ничего не мог… Не мог даже удержать ее на месте… Она рвалась куда-то прочь, выла, каталась… А в конце, когда мы уже почти приехали, вдруг впала в забытье…. И я был рад за нее, хотя и испугался… да, испугался.

– О Господи…

Какое-то время я сидел молча, словно всматриваясь в прошлое, затем сглотнул ком, вставший в горле, и уже спокойнее продолжил:

– Четыре дня она находилась в коме… Я все время был с ней… Они позволили мне остаться. Сказали, что не смогли спасти ребенка, слишком Малый срок. Вот если бы через месяц, тогда возможно… Сказали, что этот кровеносный сосуд был уже давно не в порядке, «протекал», как дырявая труба… И что кровь попадала ей в мозг и в позвоночный столб… и отсюда эти боли в спине и головные тоже… Но даже если б диагноз поставили раньше, спасти ее вряд ли бы удалось… рано или поздно произошел бы разрыв стенки сосуда… так что, возможно, даже лучше, что мы не знали.

Я умолк. Слез не было. Самым невыносимым в эти секунды было бы проявление жалости или сочувствия со стороны Джерарда, но он, похоже, понял это.

– Жизнь – чертовски несправедливая штука, – спокойно заметил он.

– Да.

Он не стал говорить, что все пройдет и забудется, что время – великий лекарь. Он не сказал, что я обязательно встречу другую девушку, снова женюсь и все такое прочее. Нет, мне определенно все больше и больше нравился этот Джерард.

– Спасибо за то, что рассказали, – сказал он.

– Обычно я не говорю… – извиняющимся тоном произнес я.

– Да. Слышал от Флоры. Тут же уходите в себя, стоит кому спросить.

– Все же наша Флора – ужасная болтушка…

– Иногда болтовня приносит облегчение.

Я снова умолк. Выложив ему все это, я испытывал нечто похожее на облегчение. Наверное, болтовня действительно помогает. Иногда.

Он допил бренди и поднялся.

– Если появятся какие соображения, звоните, ладно?

– О'кей.

Он направился к двери и остановился возле столика у стены, на котором среди коллекции ракушек Эммы стояли еще три или четыре фотографии.

– Ваша мать? – спросил он и взял снимок, на котором верхом на лошади в окружении гончих красовалась дама. – Поразительно хороша.

– Мать, – кивнул я.

Он поставил снимок на место, взял другой.

– Отец?

– Отец.

Он долго всматривался в волевое веселое лицо мужчины в полковничьем мундире с двойным рядом орденских ленточек. В глазах – искорки смеха, подбородок вздернут, твердые губы слегка раздвинуты в улыбке.

– А вы на него похожи.

– О, только внешне, – я отвернулся. – Страшно любил его, когда был маленьким. Просто обожал. Он умер, когда мне было одиннадцать.

Джерард поставил и эту фотографию, начал разглядывать остальные.

– Ни брата, ни сестер?

– Нет, – я усмехнулся. – Из-за моего рождения весь охотничий сезон пошел насмарку. Мама так и говорила: одного раза достаточно.

Джерард покосился на меня.

– И вы… не возражали?

– Нет, никогда. Я. знаете ли, почти всегда был один и привык, – я пожал плечами. – Вообще-то мне даже нравится одному…

Он кивнул и вышел в холл, затем – в кухню и остановился возле входной двери, где рукопожатиями мы не обменялись, поскольку у обоих руки были на перевязи.

– Провел очень интересный вечер и с большой пользой.

– Был искренне рад вам. Похоже, он немного удивился.

– Серьезно? Почему?

– Вы… не слишком требовательны.

– В чем это выражается?

– Ну… э-э… тарелки с китайской едой на коленях. – На самом деле я имел в виду другое, но почему-то не сказал.

Он издал невнятный и низкий горловой звук видимо, уловил мое нежелание отвечать прямо и заметил:

– Вот тут вы ошибаетесь. Я куда как требовательнее, чем вам кажется. И еще… вы себя недооцениваете, – он иронически усмехнулся. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Он уехал, а я запер двери и прошел в гостиную, где собрал тарелки и отнес их в мойку. И начал думать о том, что сказал ему, – о том, что мне нравится быть одному, перебирать в памяти лица и голоса из прошлого, вздыхать и печалиться по тем, кого лишился навеки. Говорят, что при потере близкого человека самыми трудными бывают первые два года. Пережить первые два года – вот что главное. А потом снова будет солнце. Через два года человек, которого ты потерял, станет всего лишь воспоминанием, а сама потеря уже не будет казаться столь невыносимой. Я слышал все эти премудрости еще в те годы, когда не слишком нуждался в них, но, как ни странно, до сих пор верил. Печали и скорби избежать нельзя, но рано или поздно все пройдет.

Закончив уборку внизу, я поднялся в спальню, в ту комнату, где мы с Эммой занимались любовью.

Я по-прежнему спал здесь. И мне часто казалось, что она рядом… Я просыпался на рассвете и тянулся к ней, забыв, совсем забыв… В памяти остался ее смех в темноте.

В любви нам повезло. Мы были гармоничной парой – равно страстные, с равным рвением и одновременно достигающие оргазма. Я еще помнил ее совсем другой: плоский животик, неразбухшие груди. В памяти были живы моменты полного и абсолютного наслаждения, ее ликующего оргазма, острое экстатическое ощущение семяизвержения. Лучше уж помнить это…

Теперь в спальне было совсем тихо. Никакого невидимого присутствия Эммы. Никакой мятущейся без успокоения души.

Если души и жили, то только во мне. Душа Эммы, душа отца и еще титаническая фигура деда – непобедимого и невероятно отважного. Они жили во мне, не бунтуя, но и не утешая. И я был обречен на вечное стремление прийти с ними к какому-то согласию, потому что знал – если этого не произойдет, я пропал. Но слишком уж длинные отбрасывали они тени…

Должно быть, беременность привела к повышению кровяного давления, так говорили врачи. Явление вполне обычное, но в случае с Эммой это самое давление усилило нагрузку на слабый сосуд, утечка крови усилилась… пока наконец сосуд не разорвался.

Сама по себе беременность, говорили они, еще одна гирька на весы смерти. Оба мы так хотели детей, и вот семя, которое я посеял, ее убило.