Текст книги "Портрет дамы"

Автор книги: Диана Стаккарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

2
ВЕРХОВНАЯ ЖРИЦА

Мудрость – дочь опыта.

Леонардо да Винчи. Форстер III

К моему удивлению, я была единственной, кого тронул неожиданный всплеск эмоций Витторио и его слезы. Пожимая плечами и недоуменно бормоча, подмастерья выбросили из головы это происшествие и потянулись к двери, сосредоточив внимание на пустых желудках.

Я не могла оставить Витторио одного в таком состоянии. Но только я собралась сделать шаг к алькову, Константин остановил меня, положив руку на плечо.

– Оставь его, Дино, – сказал старший подмастерье тихо, стараясь, чтобы его голос не достиг занавесок, – у Витторио есть причины быть расстроенным. Он замолчал и посмотрел по сторонам, затем, убедившись, что мы с ним одни в мастерской, продолжил: – Никто здесь не знает эту историю, за исключением учителя и меня. Если ты дашь мне слово никому об этом не рассказывать, я объясню тебе, в чем дело.

– Клянусь, что никому не скажу, – прошептала я, приложив руку к груди.

Константин кивнул и так же тихо продолжил:

– Это очень трагичная история. Когда Витторио было всего шесть лет, его мать погибла так же, как эта женщина сегодня. Однажды она развешивала белье из окна на верхнем этаже.

– Без сомнения, это был несчастный случай, – уверенно сказала я, хотя уже догадывалась, что было дальше.

Как я и опасалась, Константин покачал головой.

– Сначала все так и думали, но затем пошли разные слухи. Люди говорили, что, возможно, это не случайность, что на самом деле она покончила с собой.

Он вздохнул, его лицо с тонкими чертами выражало глубокую печаль, что делало его старше.

– Мне кажется, будь Витторио моложе, когда это случилось, или, наоборот, старше, это меньше бы на нем отразилось. А так, неопределенность, окружающая обстоятельства ее смерти, кажется, очень сильно ранила его, и сегодняшний день оживил болезненные воспоминания.

– Как это ужасно! – прошептала я потрясенно. – Но тем более я должен пойти к нему и попытаться его утешить.

– Нет, Дино, оставь его одного, – повторил Константин. – Видишь ли, когда Витторио рассказал мне эту историю, он поклялся, что все эти слухи о его матери были вымыслом. Он уверен, что ее смерть – результат несчастного случая. Но я вижу, что теперь он подозревает, что эти слухи вполне могли оказаться правдой. Боюсь, что любые разговоры о смерти этой женщины только огорчат его еще больше.

Я неохотно кивнула.

– Возможно, ты прав, Константин, и я должен позволить ему справиться самому с его болью. Что ж, давай не будем об этом больше говорить и пойдем ужинать, – согласилась я и пошла искать свои чашку и ложку.

Вернувшись спустя некоторое время, мы с удивлением увидели, что Витторио сидел возле очага и как ни в чем не бывало занимался резьбой по дереву. К нему немедленно присоединились другие юноши, и несколько минут спустя он уже с азартом играл в кости с Паоло и парой других учеников. Томмазо достал свою старую лютню и начал петь, а Давид и Бернардо взяли себе роли кавалера и дамы и изобразили вполне приличный танец.

Я присоединилась было ко всеобщему веселью, но вскоре меня вновь затопила грусть, поскольку видение женщины возле башни преследовало меня. Добровольно потеряв свой предыдущий выигрыш, – конечно, мы играли на кусочки крашеного гипса, поскольку ни у кого не было ни одной лишней монеты, которую можно было бы поставить на кон, – я улизнула к очагу и достала из сумки записную книжку.

Ежедневное занесение своих мыслей и идей в дневник было привычкой, которую я позаимствовала у учителя. Он сам уже исписал столько страниц, что, уверена, хватило бы на целую библиотеку. Иногда занося записи в журнал, иногда что-то быстро нацарапывая на первых попавшихся под руку клочках бумаги или пергамента, он записывал большинство своих размышлений своим странным почерком; справа налево.

Хотя большей частью его внимание было направлено на искусство живописи, он уделял время и различным аспектам науки, анатомии, природы. Если его интерес в предмете был не слишком силен, он ограничивался одним или двумя параграфами; бывало же, что он исписывал страницу за страницей своими наблюдениями и размышлениями на тему, которая завладела его воображением.

Стоит также упомянуть обширную коллекцию рисунков и чертежей многочисленных изобретений. Некоторые из них, такие как утрешние мост и землечерпалка, он пытался воплотить в жизнь. Большинство других, как я подозревала, он придумывал лишь для собственного развлечения. И наконец, еще одним доказательством масштабности его творческого потенциала являлась написанная им книга басен, некоторыми из них он поделился с нами, подмастерьями.

И, разумеется, почти все его сочинения были проиллюстрированы всевозможными рисунками, как маленькими, так и большими. Некоторые были просто набросками, призванными продемонстрировать будущему читателю, как передать на бумаге что-то очень простое, как, например, створка двери или складка занавески, другие являлись великолепными портретами людей или животных, выполненными угольным карандашом; они не имели отношения к предмету повествования, но были включены в книгу просто потому, что нравились ему.

Мои собственные жалкие писательские попытки не могли идти ни в какое сравнение с гениальными заметками учителя, и все-таки дневники были предметом моей гордости. Они содержали фрагменты уроков и лекций учителя, а также мои собственные заметки по теории живописи. Кроме того, я вкратце записывала события дня, иногда иллюстрируя их своими рисунками.

Первый дневник я закончила вскоре после того, как мы с Леонардо провели расследование убийства графа Феррара. Подобная развязка показалась мне логичным финалом для дневника, буквальным завершением книги, так что я прошнуровала страницы, сделала обложку и спрятала получившийся томик в сундук с моими вещами. Вскоре я начала новый дневник, пребывая в полной уверенности, что его страницы увидят лишь рутину жизни подмастерья.

К несчастью, события сегодняшнего дня разбили эту надежду и свели на нет мое желание что-либо записывать.

Будучи не в силах сосредоточиться, я убрала дневник обратно в сумку, привязанную к моему поясу. Мои товарищи, в том числе и Витторио, наслаждались свободным вечером. Свечи ярко пылали, и до того момента, когда темнота погонит юношей в свои постели, оставалось еще много времени. Не желая своей кислой физиономией портить им развлечение, я потихоньку выскользнула из мастерской и уселась на скамейку возле двери.

Засунув руки в рукава жакета, чтобы защититься от вечерней прохлады, я прислонилась к каменной стене. С этого места внутренний двор замка был у меня как на ладони. Сочные лужайки и обнесенные стенами сады уже погрузились во тьму, но замок еще не спал.

Постоянный гул, наполняющий стены крепости днем, стих, и я могла услышать, как еле слышно скрипит гравий под чьими-то ногами, эхом расходится ржание лошадей из конюшен, и где-то в саду печально кричит ночная птица. Я изо всех сил пыталась расслабиться, с упоением вдыхая ночной воздух, но у меня перед глазами маячила та самая башня, которая сыграла роковую роль в сегодняшней трагедии.

Более того, я абсолютно была уверена, что видела свет, мелькающий в одном из верхних окон.

Несмотря на то что каменная стена еще хранила дневную жару, я дрожала от холода. Без сомнения, это был один из солдат, твердо сказала себе я, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть. Я знала, что часовые патрулируют стены и днем и ночью, так что вполне естественно, что, двигаясь по периметру, они проходят через башню. И все-таки было в этом что-то тревожащее, словно призрак погибшей женщины вернулся в башню, чтобы снова пройти свой последний путь перед падением.

Я попыталась сфокусировать зрение на перемещающемся свете, но тут он внезапно погас.

Я с облегчением откинулась назад, переключив внимание на доносившийся из мастерской гул мальчишеских голосов и жизнерадостное бренчание лютни Томмазо. Я подумала, что чувствую себя комфортно и уверенно, являясь частью этой компании преданных, беззаботных юношей. Если бы не их дружба, мне было бы гораздо тяжелее переносить разлуку с моими родными.

Мое настроение несколько улучшилось, и я вернулась в мастерскую. Большая часть свечей уже погасла, погрузив длинную комнату в полумрак. Томмазо отложил свой инструмент, кости были заброшены. Некоторые самые юные ученики широко зевали, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не последовать их примеру.

– Время спать, – к моему облегчению сказал Константин.

Затушив последнюю свечку, он направился в ту часть комнаты, которая когда-то служила кладовой, а сейчас являлась нашей спальней. Это было длинное, узкое помещение, отделенное от основной мастерской занавеской, куда едва проникал свет из щелевидных окон, расположенных у самого потолка на дальней стене. Под этими окнами, а также на противоположной стене были прорублены ниши.

Когда-то они были заполнены коробками, свертками и бочками, теперь там находились наши кровати. К сожалению, альковы были недостаточно глубоки, чтобы вместить в себя всю постель целиком, поэтому каждая кровать выдавалась на фут, и проход в центре комнаты был настолько узким, что по нему могли пройти лишь два человека.

Никто, однако, не жаловался, поскольку эти ниши давали нам хоть какое-то уединение, о чем другие подмастерья не могли и мечтать. К примеру, парни с кухни были вынуждены ютиться вдвоем, а иногда даже и втроем на узком соломенном тюфяке. По сравнению с ними у каждого из нас было поистине королевское ложе.

Мне удалось заполучить кровать в самом дальнем углу, так что я находилась даже в некоторой изоляции от остальных. Если бы не это, мое разоблачение было бы лишь делом времени. Но под покровом ночи в своем обособленном углу я могла тайком снимать и надевать приспособления, помогающие мне выдавать себя за мальчика.

Поначалу я просто обматывалась куском ткани, чтобы скрыть грудь. Теперь же, благодаря портному Луиджи – единственному человеку, который знал мой секрет, – у меня был гораздо более удобный корсет, набитый конским волосом.

Первоначально он предназначался для мужчин и утягивал живот, в то время как набивка в верхней части добавляла объема грудной клетке. Перевернутый вверх ногами, этот же предмет туалета делал грудь более плоской и расширял талию, создавая более прямой силуэт. В широкой рубашке и куртке я выглядела как самый обычный мальчик… Ну, может быть, более красивый, чем большинство из них.

Сегодняшней ночью, однако, после того как я нырнула под тонкое одеяло на свой соломенный тюфяк, меня занимал вовсе не вопрос переодевания.

Окруженная темнотой и звуками храпа, я вновь вернулась мыслями к женщине, найденной мною возле башни. Внезапно я рассердилась – ведь мне даже имя ее неизвестно, в то время как Леонардо с хирургом уже узнали, кто она такая, и, возможно, даже выяснили, что с ней случилось. Я узнаю об этом последней.

Минутная злость обратилась в сожаление. Чего я ожидала? С тех пор как виновница ужасного убийства графа была найдена несколько недель назад, я понемногу переставала быть доверенным лицом учителя. Предсказания синьора Луиджи, осведомленного о жизни мастерской Леонардо, сбывались.

– Я уже столько раз это видел, – печально говорил портной. – Твой синьор Леонардо выбирает одного из своих подмастерьев на роль любимца, помогающего ему в особых проектах или просто развлекающего его. Но, конечно же, все это продолжается недолго. Такой красивый, талантливый и совершенный, он притягивает к себе вас, юных мотыльков, и неудивительно, что в конце концов вы сгораете в его пламени.

Разумеется, поначалу я не поверила словам Луиджи, уверенная в особом отношении ко мне учителя. Ведь он даже сдержал свое обещание и обучил меня основам игры в шахматы, и это сыграло немаловажную роль в разрешении загадки смерти кузена герцога.

Мы садились играть каждый вечер в течение примерно двух недель. Но потом он начал пропускать один вечер за другим. Периодичность наших партий сократилась до раза в неделю. Это продолжалось еще две недели, а потом все прекратилось. Именно тогда я заметила, что Тито стал постоянно выполнять его поручения.

Сын лодочного мастера, юный Тито обладал познаниями как в мореплавании, так и в обработке древесины. Без сомнения, его талант пригодился Леонардо при воплощении в жизнь его изобретений. Таким образом, Тито стал новым фаворитом, в то время как я была отослана к своим прежним обязанностям: изготавливать гипс, штукатурку и шаблоны для рисунков.

– Вот до чего довело тебя неуместное тщеславие, – пробормотала я в темноте.

Ведь мне очень льстило, что учитель меня выслушивает, пусть даже обычно ему нужны были не советы, а просто мое присутствие в качестве резонатора его собственных идей. И я не могла отрицать, что наслаждалась всеми этими переодеваниями и ночными эскападами в поисках убийцы, несмотря на то, что это чуть не стоило мне жизни. Единственным захватывающим моментом в моей сегодняшней жизни была возможность быть избранной для работы на лесах в зале, которую мы разрисовывали, и подготавливать кусок стены для будущей фрески.

Стоило ли это моих усилий?

Когда я просилась в мастерскую Леонардо, то предполагала, что моему таланту здесь сразу же найдется применение. Для меня стало неприятным открытием, что другие подмастерья рисуют так же хорошо, как и я, а некоторые даже лучше. И я быстро усвоила, что собственный талант гораздо менее важен, чем умение подражать манере письма учителя. Как он мог выполнять заказы и покрывать стену за стеной фресками, если бы у него не было армии помощников, которые могли бы писать в том же стиле? Они работали с задним планом и изображали второстепенные фигуры так, чтобы законченная картина казалась написанной одним мастером.

Мне пришлось забыть многие из тех навыков, которые я приобрела до этого. Пройдут месяцы, или даже годы, прежде чем учитель решит, что я готова к самостоятельной работе. Но смогу ли я столько времени продолжать этот маскарад? Я заметила, что за то недолгое время, что я нахожусь в замке, даже самые юные из подмастерьев возмужали. Разумеется, люди будут удивлены, почему только у меня не растет борода или не меняется голос.

Черт возьми, это несправедливо! Мой пол не должен мешать мне быть художником. Ладно, если бы я хотела стать каменщиком или еще кем-то, чей труд требует наличия физической силы. Но даже учитель частенько говорил, что живописью, в отличие от скульптуры, можно заниматься, будучи разряженным в шелка и вельвет. Безусловно, это означает, что женщина тоже может стать великим мастером.

Я уже почти готова была разрыдаться от жалости к себе, но мало-помалу усталость взяла верх и я погрузилась в сон. Но около полуночи меня разбудил мягкий звук шагов возле моей постели. Даже если бы я не узнала знакомую высокую тень, нетерпеливое подергивание меня за ногу, накрытую одеялом, немедленно выдало бы ночного гостя.

– Дино, почему ты спишь? – мягко спросил учитель, отпуская мою лодыжку. – Пойдем, нам нужно работать.

Работать? Я еле удержалась, чтобы не заворчать. Неужели после той работы, которую мы сегодня проделали, ему могло прийти в голову испытать очередное свое изобретение?

Насколько я его знала, очень даже могло.

Я зевнула и послушно села. Леонардо нависал надо мной, почти неразличимый в темноте, и лишь его рыжевато-золотая грива сияла в лунном свете.

– Мне следовать в вашу мастерскую? – прошептала я, протирая глаза.

Он кивнул.

– Не сердись, мой мальчик. Уверен, ты сочтешь это интересным, – ответил он и исчез так же бесшумно, как и появился.

Я должна пояснить, что бродить по ночам для Леонардо было обычным делом. Как и многие гениальные люди, он мог обходиться всего несколькими часами сна в сутки. Также не было ничего необычного в том, что он будил одного из подмастерьев, чтобы тот составил ему компанию. Однако мотивы, побуждающие его искать общества учеников, были безупречно чисты… в отличие от слухов, распускаемых некоторыми тупоголовыми обитателями замка, которые обвиняли придворного инженера в извращенных пристрастиях.

Правда состояла в том, что учитель часто набирал столько заказов, что не мог справиться с ними в одиночку. Имея привычку бросать проекты на полпути, он сталкивался с непониманием взбешенных клиентов, которые настаивали на завершении отдельной картины или фрески под угрозой лишения гонорара. При таких обстоятельствах лишняя пара рук была на вес золота.

Правда, те случаи, когда я избиралась для ночных бдений, изобиловали странными концепциями и пленительными теориями, которые я слушала раскрыв рот. К тому же я подозревала, что Леонардо порой страдает от болезни, которой подвержены и самые блестящие умы, – одиночества.

Хотя он держался на равных с представителями знати и легко мог сойти за одного из них, сам он не был благородного происхождения. Я узнала, что на самом деле он незаконнорожденный сын известного нотариуса, но, в то же время, он не стоял на одном уровне с прислугой замка. Не много общего было у него и с городскими самодовольными торговцами и тщеславными членами гильдии.

Он был особенным человеком. Гениальность и природная необщительность обрекли его на одиночество. Он мог быть поглощен своей работой, тем не менее, я уверена, как и все мы, он нуждался в общении, пусть и самом поверхностном. И я никогда не жалела о потерянных часах сна, когда он вызывал меня на ночные прогулки.

Я подождала немного, чтобы убедиться, что никто из подмастерьев не разбужен его приходом. Затем, немного запутавшись в одежде в темноте, я надела корсет под тунику, служившую мне ночной рубашкой, и натянула короткие штаны и башмаки. Захватив куртку на случай, если будет прохладно, я тихонько пробралась меж спящих товарищей и вышла на улицу.

Должна признаться, я ощущала некоторое волнение, стучась в дверь Леонардо. Зайдя, я замерла от предвкушения чего-то захватывающего, как в те времена, когда я помогала ему найти убийцу графа Феррара. Вдруг причина, по которой он меня позвал, имела отношение к погибшей женщине, чье тело я нашла сегодня?

Но мне пришлось дожидаться ответа на этот вопрос в течение нескольких минут, потому что учитель с головой ушел в очередной проект.

Он сделал мне знак сесть рядом с ним за маленький круглый столик. Кроме угасающего камина комнату освещали лишь несколько огарков свечей. Обычно стол был завален десятками книг, чуть ли не половиной его библиотеки! Однако сейчас тяжелые тома лежали на полу, а небольшое пространство стола занимал лист бумаги, на котором он быстро что-то рисовал.

Как я уже успела заметить сегодня, когда мы с Витторио разгружали мешок, комната изменилась за те несколько недель, что я здесь не была. Обстановка осталась той же: узкая кровать, большой прямоугольный стол с двумя скамейками по бокам и круглый столик со стульями, на которых мы сейчас сидели. Несколько топорно выполненных деревянных полок на стене позади меня, пожалуй, были заставлены больше прежнего. Среди глиняной посуды можно было увидеть несколько треугольных камней, огромный букет высохших желтых цветов и нечто, походившее на черные кожаные доспехи.

Я также насчитала не менее четырех глиняных моделей всадников на лошади. Слегка различаясь между собой, будучи размером примерно с кулак, каждая являлась точным, вплоть до мельчайших деталей, изображением гордого коня и благородного наездника.

Эти статуэтки, догадываюсь, были предварительными моделями гигантской бронзовой статуи, которая должна была быть возведена в честь отца последнего герцога Миланского. Именно этот большой заказ привел Леонардо в город. Потом уже он прельстил герцога рассказами о невероятных изобретениях, способных сделать непобедимой любую армию. Я не бралась предположить, сколько времени потребуется, чтобы закончить эту скульптуру (если она вообще когда-нибудь будет закончена).

Подавив очередной зевок, я вновь сосредоточила внимание на учителе. Перед ним на столе стояла чашка со свежими фруктами, среди них было обгрызенное яблоко – его обычная ночная трапеза. Я заметила, что он переоделся, сменив коричневую тунику и зеленые короткие штаны на тунику и короткие штаны черного цвета, более подходящего для его ночных эскапад. Я вспомнила, что вечером видела в башне свет и задумалась, а не он ли это был.

Он наконец перестал рисовать и сосредоточенно взглянул на эскиз. Затем, очевидно оставшись довольным результатами своей работы, откинулся на спинку стула и принялся меня разглядывать.

– Скажи мне, мой дорогой Дино, видел ли ты когда-нибудь, как с дерева падает лист?

– Конечно, – ответила я, удивленная столь неожиданным поворотом беседы. – А кто же не видел?

– Тогда объясни мне, как это происходит.

– Это очень просто. Когда с приходом осени лист высыхает, он теряет свою связь с веткой и падает на землю, – ответила я, движением руки изображая кружение листа.

Он кивнул.

– Теперь представь, что ты стоишь и держишь высоко над головой камень. Опиши, как он будет падать, если ты его отпустишь.

– Ну как же, он просто упадет на землю, – сказала я, стараясь не замечать неприятных ощущений в области живота. Я догадалась, куда он клонит.

Но вместо того чтобы продолжать развивать эту тему, он пододвинул свой рисунок ко мне.

– Взгляни на это, Дино, и скажи, что ты думаешь.

Я взяла рисунок в руки, изучая его взглядом.

– Похоже на изображение человека, который держит над головой большой купол.

Леонардо покачал головой и нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Ну как же, Дино, смотри внимательнее. Это аппарат, который позволит человеку, спрыгнувшему с большой высоты, спускаться на землю, подобно листу, а не падать камнем.

Он забрал у меня набросок и ткнул пальцем в фигуру человека.

– Эта идея пришла мне в голову некоторое время назад. Как ты можешь заметить, человек держит в руках деревянный каркас, который действительно напоминает сводчатый купол. Каркас будет накрыт какой-нибудь тканью, например просмоленной льняной.

Он прервался, чтобы сделать пометку на рисунке, и затем продолжил:

– Когда человек, держа этот купол, или человеческий парус, как я его называю, спрыгнет с большой высоты, парус будет ловить в себя воздух, совсем как лист. Если все пойдет хорошо, мое изобретение сможет замедлить падение человека, и он целым и невредимым спустится на землю.

– Но кто же захочет прыгать с такой высоты? И зачем?

Учитель с удивлением воззрился на меня.

– Существует множество причин. Например, солдат, взобравшийся на стену замка неприятеля, чтобы шпионить или провести какую-нибудь диверсию. В случае, если его обнаружат, ему будет гораздо легче скрыться, спрыгнув. Это займет куда меньше времени, чем спускаться вниз обычным способом.

– Но сначала ему нужно будет подняться с этим парусом на стену, – осмелилась возразить я. – И я думаю, что карабкаться вверх с этим устройством за плечами окажется нелегкой задачей.

– Это не моя забота.

Снова щелкнув пальцами, Леонардо отмел это возражение.

– Это изобретение также можно использовать, чтобы спастись от пожара, возникни он в высоком здании. Не такое уж редкое явление в городе, как ты знаешь. Представь, сколько жизней может быть спасено, если в каждом доме будет несколько таких парусов. Или кто-нибудь захочет спрыгнуть с моста или скалы, чтобы испытать ощущение полета.

– Святая кровь, какой ужас!

Я с тревогой уставилась на учителя, представив себе, как он прыгает с чего-нибудь жутко высокого, держа в руках эту ненадежную штуковину.

– Вы уже делали это? – выдохнула я.

К моему облегчению, он покачал головой.

– Пока еще нет, хотя, возможно, однажды я попробую. Но я вновь вернулся к работе над этим изобретением из-за трагической смерти женщины, упавшей с башни. И именно этот вопрос я хотел бы обсудить с тобой.

Он сделал паузу и чуть иронично улыбнулся мне:

– И снова ты впутал меня в таинственную историю, милый Дино, поскольку я подозреваю, что со смертью этой молодой женщины все не так просто, как это может показаться на первый взгляд.

Он поднялся из-за стола и принялся мерить шагами комнату, как всегда делал, когда давал нам лекции в мастерской.

– Как ты знаешь, я присоединился к нашему многоуважаемому хирургу, – при упоминании давнего недруга он поджал свои аристократические губы, – и осмотрел тело несчастной жертвы. Известно ли тебе, Дино, что происходит с человеком, когда он – или она – падает с большой высоты?

Я молча покачала головой, не испытывая особого желания быть просвещенной в этом вопросе, но зная, тем не менее, что выбора у меня не было.

Не замечая моего испуга, он взял одну из глиняных моделей. На той же полке лежал сложенный холщовый мешок. Он завернул в него статуэтку.

– Здесь играют роль множество факторов, – продолжил он, оборачивая мешок веревкой. – Таких, как угол падения, поверхность и, разумеется, высота. Смерть может быть вызвана разными причинами. Часто человек ударяется непосредственно головой, что обычно приводит к перелому шеи. Иногда позвоночник и кости бывают раздроблены. В других случаях причина смерти может быть менее очевидна, – добавил он, вдруг выронив из рук мешок.

Я вскрикнула, увидев, как сверток с глухим треском упал на деревянный пол. Он спокойно наклонился и поднял мешок, и я поняла, что он сделал это нарочно. Драматическим жестом он развязал веревку и высыпал осколки статуэтки на стол.

– Как ты видишь, сам мешок остался неповрежденным, – объявил он, показывая мне полупустой куль, – но, к несчастью, модель внутри настолько повреждена, что ее уже нельзя восстановить. То же самое происходит с человеком, который падает со значительной высоты.

Он пожал плечами.

– Вот если бы она упала с другой стороны башни, то могла бы выжить. С внешней стороны замка у подножия башни просто земля. Но внутри есть большой портик. Его крыша замедлила бы скорость ее падения, и, возможно, она бы осталась жива, хоть и получила бы серьезные травмы.

Несмотря на эти уверения, я судорожно сглотнула, неотрывно глядя на глиняные осколки, когда-то бывшие красивой статуэткой. Просто удивительно, как с помощью холщового мешка, кусочков глины и силы слов учитель может нарисовать картину ужасной смерти.

– И это возвращает нас к вопросу о погибшей женщине, – продолжил он, выкидывая мешок. – Я выяснил, что ее звали Беланка. Она была горничной воспитанницы герцога, Катерины, дочери покойного графа ди Сасина. Поскольку у графа не было сыновей, Катерина унаследовала титул. Как бы то ни было, отсутствие Беланки не осталось незамеченным. Одна из служанок Катерины опознала тело.

Значит, я правильно определила положение и род занятий женщины. И все же я чувствовала, что с ее смертью связана какая-то тайна. И я уже начала догадываться, какая.

– Что вы обнаружили, когда вместе с хирургом осматривали ее? – спросила я с беспокойством. – Вы смогли определить, сама ли она выкинулась из окна или просто упала?

Леонардо позволил себе пренебрежительный смешок.

– Даже у нашего многоуважаемого хирурга хватило ума, чтобы понять, что женщины, как правило, не склонны беспричинно выпадать из окон башен. Он не стал утруждать себя вскрытием тела, ограничившись лишь поверхностным осмотром, после чего сделал вывод, что она покончила с собой.

– А вы не согласны с ним, учитель?

– Я согласен с тем, что это падение не было несчастным случаем, но не уверен, что это было самоубийство.