Текст книги "Секс, наркотики и экономика. Нетрадиционное введение в экономику"

Автор книги: Диана Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Например, в Африке существует очень мало животных и растений, которые можно было бы использовать в домашнем хозяйстве. В тропиках также таятся такие убийцы, как малярия, желтая лихорадка и холера, до сих пор мешающие экономическому развитию. Микробы, привезенные из Испании, унесли жизни большего числа коренных жителей Америки, чем все конкистадоры вместе взятые; после при хода Колумба в Новый Свет население индейцев сократилось на 95 %. Но хотя европейские инфекции оказались смертельными для коренных американцев, мало кто из испанцев или португальцев умер от местных болезней. Даймонд предположил, что контакт европейцев с домашними животными сделал их более устойчивыми к вирусам, в то время как у американцев было гораздо меньше домашних животных, а потому их иммунитет был ослабленным.

Некоторые экономисты, занимающиеся проблемами развития (самый известный среди них – Джеффри Сакс из Колумбии), заговорили о том, что, стараясь сократить бедность и ускорить экономический рост в беднейших странах – например, в Африке, – не стоит забывать о специфических климатических проблемах. Особенно это касается сельского хозяйства – где объемы производства в тропических странах втрое или вдвое меньше, чем в странах умеренного климата, – а также здравоохранения. Сакс обращает внимание на то, что только 3 из 30 стран с наибольшим ВВП на душу населения расположены на полосе между 23,45 градусами северной широты и 23,45 градусами южной широты, т. е. это маленькие страны Гонконг, Сингапур и Маврикий. Средний уровень дохода в 72 тропических странах, где проживает треть населения планеты, в пять раз меньше доходов в странах (несоциалистических) с умеренным климатом. (Сакс добавляет, что для успешного экономического развития также важно избежать войн и социализма.)

Этот подход до сих пор считается противоречивым. Экологи даже выступили с требованием запретить распыление сильнодействующих пестицидов, таких как DDT, которые, убивая москитов, позволяют бороться с малярией. В своих лозунгах они не упоминали о влиянии на экономику и человечество этой болезни, уносящей наибольшее число жизней. Но некоторые экономисты даже до сих пор предпочитают заниматься такими традиционными проблемами стран с низким доходом, как объемы Инвестиций или инфраструктура дорог и выработки электроэнергии. Однако и те экономисты, кто полностью убежден к важности географического положения страны (например, профессор Принстонского университета Пол Кругман), считают, что хотя географическое положение определяло судьбу нации в прошлом, объясняя экономический рост близостью морских путей или очага заболеваний, в будущем его роль будет не столь неизбежной. Не только климат и реки будут определять экономический рост. Тем не менее, те из нас, кто живет в зоне умеренного климата, должны радоваться. Даже в Лондоне, где такой солнечный июнь случается раз в десять лет.

Глава 25. Работа

Зачем мы ее делаем?

«Помни, время – это деньги. Тот, кто своим трудом зарабатывает в день 10 шиллингов и уезжает за границу или просто сидит без дела полдня, хоть и тратит на свои развлечения или лень всего лишь 6 пенсов (полшиллинга), пустыне считает, что это его единственные расходы; на самом деле, он потратил, точнее, выбросил на ветер, еще пять шиллингов». Так поучал своих читателей Бенджамин Франклин в 1736 г., когда розовые лучи восхода Промышленной революции лишь начинали окрашивать горизонт. Именно под влиянием таких идей Макс Вебер, экономист начала 20 века, пришел к знаменитому выводу, что сердце капитализма это культура труда.

Уделяя так много внимания труду, экономика просто полагается на более разумное предположение о том, что люди предпочитают отдых труду, а работают в основном для того, чтобы получить деньги, на которые они впоследствии купят себе то, что они хотят, например, еду и жилье или модельную обувь и билеты в кино.

Однако доказательств существования культуры отдыха гораздо больше, чем доказательств существования культуры труда. Основное состоит в том, что по мере увеличения благосостояния люди работают все меньше и меньше. Почти через сто лет после Бенджамина Франклина, в 1870 г., обычный рабочий в одной из ведущих стран мира, трудился 3 тыс. часов в год, т. е. примерно по 58 часов в неделю, каждую неделю без выходных, или по 9,5 часов 6 дней каждые 52 недели в году. Однако с 1870 г. по 1990 г. количество часов, отводимых на отдых, стабильно росло. Увеличили размеры отпускных. Понизили пенсионный возраст. В большинстве стран люди все чаще стали переходить на частичную занятость. Сократили рабочий день у тех, кто работал полный день. В разные времена и в разных странах причины уменьшения продолжительности рабочего дня были разные. Тем не менее, в результате количество рабочих часов в год в промышленно развитых странах к 1990 г. сократилось до 2 тыс., за редкими случаями роста в некоторых странах во время Второй мировой войны.

Однако примерно десять лет назад эта тенденция замедлилась, а в некоторых случаях остановилась. В нескольких странах, среди которых оказались США, впервые за последние сто лет продолжительность рабочего дня даже увеличилась. В тех же странах, где сокращение продолжалось достаточно длительное время, оно отразилось либо в новом законодательстве, таких как Закон 1999 г. о 35-часовой неделе во Франции, либо в виде соглашения между правительством, профсоюзами и крупными компаниями, как в Германии.

Если взглянуть за пределы богатых стран-членов ОЭСР, мы увидим, что в бедных странах люди работают больше, особенно там, где объемы национальной промышленности быстро растут. Закономерность такова: когда страна переходит от низкого уровня доходов к среднему, люди работают больше – и значительно увеличивают производительность (эта величина показывает, сколько продукции каждый из них производит за час работы) ~ благодаря чему экономика быстро растет, а уровень жизни повышается. Но когда благосостояние еще больше увеличивается, рабочий день становится не таким длинным, и дальнейшее улучшение качества жизни достигается только за счет увеличения производительности. Если они не работают больше, они могут разбогатеть, лишь работая лучше. А это сложнее: в богатых странах темпы роста экономики гораздо ниже, чем в странах со средним доходом, старающихся достичь лучшего, где рабочий день удлиняется, а усилий прилагается все больше. Имеет ли это смысл с экономической точки зрения? Почему должен рабочий день удлиняться, а по мере развития страны сокращаться, и почему во многих странах должны возникать длительные тенденции сокращения? И почему эти тенденции должны прерываться?

Все дело в предложении рабочей силы – т. е. в том, насколько люди хотят работать, и насколько они эффективны. Долгосрочные тенденции связаны с предложением в экономике, а не с изменением спроса. Большинство основных экономических правил могут с легкостью объяснить существующую закономерность. Люди хотят работать, чтобы получать деньги, потому что они ценят товары и услуги, которые могут купить. С другой стороны, большинство работе предпочитает отдых.

Данное утверждение, конечно, нуждается в разъяснении. Некоторые профессионалы просто любят свою работу, или хотят уйти на время из дома, поэтому они не мучаются. Кроме того, работа – это определенный социальный статус, компания и чувство принадлежности к коллективу фирмы. Но все это можно получить, работая гораздо меньше, чем многие из нас. В итоге большинство сталкивается с проблемой баланса между отдыхом и доходом.

Таким образом, на графике, отражающем рынок труда, экономисты могут нарисовать восходящую кривую предложения рабочей силы. Чем выше почасовая оплата, тем больше работы, потому что люди хотят увеличить свой доход.

Но при очень высоких ставках заработной платы этот эффект дохода оттесняет эффект замещения, когда довольно большое число людей предпочитает насладиться отдыхом. Если заработная плата достаточно высока, они могут поддержать тот же уровень дохода при меньшей продолжительности рабочего дня, благодаря чему они смогут заменить дополнительный доход отдыхом. При таком высоком уровне заработной платы кривая предложения рабочей силы отклоняется обратно (или становится нисходящей).

Вот что вы получите, если будете составлять графики для сочетания средней оплаты и средней продолжительности рабочего дня в разных странах. При низком и среднем уровнях дохода люди работают дольше, и доходы повышаются. При более высоком уровне благосостояния многие предпочитают короткий рабочий день и медленный рост доходов.

Но это еще не все. Исследования показывают, что существуют различия в национальных предпочтениях. Ведь между странами, находящимися на одном уровне экономического развития, есть различия. Например, отпуск типичного американского или японского служащего составляет 10 дней в году (помимо государственных праздников), в то время как британские рабочие отдыхают 21 день в году, а датские – 31 день. В США только в период расцвета экономики в 1990-е годы компании ввели для дефицитных сотрудников дополнительные выходные и такие новшества, как банк свободного времени, но эти эксперименты прекратились, когда начался спад в экономике.

Кроме того, примерно 40 % европейцев предпочитают короткий рабочий день высокой заработной плате, 21 % из людей, работающих на полставки, тоже предпочитают неполный рабочий день, несмотря на то, что почасовая оплата на четверть ниже оплаты полной занятости. Опросы общественного мнения в США, напротив, показывают, что люди предпочитают высокую заработную плату (а не короткий рабочий день) и полную занятость (а не частичную).

Возможно, не должно удивлять то, что половина новых рабочих мест, созданных в Европе с 1987 г. по 1997 г., предполагали частичную занятость, что увеличивало количество служащих на полставки, в то время как в США (где в целом появилось гораздо больше новых рабочих мест) доля вакансий с частичной занятостью сократилась. В Европе на полставки в основном работают родители маленьких детей, а в США – студенты и пожилые люди. В 1999 г. 13 % американцев работали на полставки, по сравнению с 15 % во Франции, 17 % – в Германии, 23 % – в Великобритании и 30 % в Нидерландах.

Поэтому, напрашивается вывод: европейцам больше, чем американцам и японцам, нравится отдыхать. Хотя баланс между доходом и отдыхом волнует работников по всему миру, разные предпочтения приводят к тому, что разные предпочтения делают разный выбор. То, как это выражается в реальном уровне жизни, зависит от того, какая доля потенциальной рабочей силы действительно работает и каков уровень производительности в каждой конкретной стране, другими словами, сколько продукции может быть выработано за один час работы. В Америке не только дольше рабочий день, но и больше доля взрослого занятого населения.

Уровень занятости (или доля населения от 15 до 64 лет) составляет в США 74 %, почти не отстает от них Великобритания (72 %), но во многих европейских странах уровень занятости составляет лишь 50–60 %.. Это отражает и стабильно высокий уровень безработицы, и незначительную долю в рабочей силе таких групп, как замужние женщины, родители-одиночки, пожилые сотрудники, которым осталось немного времени до пенсии и молодежь в возрасте до 25 лет.

Американцы работают не только больше и дольше, но и более продуктивно. Средний уровень производительности в США на 20 % выше тех же показателей в Великобритании. Однако Британия вообще отстает в производительности. Во Франции и Германии, а также в Японии и ряде небольших европейских стран, уровень производительности близок к американскому стандарту, а по некоторым параметрам даже выше.

В результате доход на душу населения в США в среднем выше, чем в других странах. (Только несколько небольших стран, таких как Монако и Люксембург, могут похвастаться более высокими уровнями доходов, но это вряд ли можно считать нормой.) Среднестатистический американец получает в год 32 тыс. долл., по сравнению с 26 тыс. долл. дохода немца и 18 тыс. долл. испанца (в этих данных на душу на селения учитывались и дети).

Это вознаграждение – для всех трудолюбивых американцев. Но разве деньги – это все? Никто не будет спорить с тем, что безработица – это позор для экономики и общества в целом, и важно, чтобы производительность была на высоком уровне, но большинство европейцев предпочитает сохранить свой короткий рабочий день и длительный отпуск. Ведь именно на Континенте появились так называемая «дольче вита» и завсегдатаи кафе. Если европейцы беднее, но счастливее перегруженных американцев, то в глазах экономистов это неплохой результат.

Экономисты даже располагают некоторыми данными об эволюции счастья, полученными в ходе исследований (т. е. опросов людей, единственного способа измерить счастье). Конечно, безработные или бедные люди не могут быть счастливы, но в безработице хуже всего то, что из-за нее люди беднеют. для многих это совершенно очевидно. Когда в 1999 г. во Франции безработные устроили забастовку (они действительно блокировали государственные учреждения), они требовали повышения пособия по безработице, а не работы. По обеим сторонам Атлантики с 1970-х годов наблюдалось небольшое повышение среднего уровня счастья, но оно несравнимо с одновременным резким увеличением дохода на душу населения. Получается, что большее количество денег не делает жителей богатых стран счастливее. Более того, люди, работающие с неполной занятостью или на самих себя, получают большое удовлетворение от работы, в то время как заинтересованность в работе среди полностью занятых служащих резко сокращается.

Во Франции попытались одновременно решить проблему неудовлетворенности и безработицы, установив официальную продолжительность рабочей недели в 35 часов.

Конечно, французские служащие были довольны, и закон имел большой успех. Он позволил бы создать дополнительные рабочие места, потому что решение вступило в действие в период экономического роста, так что работодателям не пришлось использовать короткий рабочий день для сокращения общего объема производства.

Однако еще рано говорить, что французский эксперимент увенчался успехом. Правительство тогда гарантировало, что после сокращения длительности рабочего дня никто не пострадает от понижения заработной платы, поэтому государству пришлось финансировать работодателей, чтобы выполнить свое обещание. В противном случае, чтобы оправдать повышение почасовой оплаты после сокращения рабочей недели до 35 часов, потребовалось бы резкое увеличение производительности. (Если зарплата больше производительности, то прибыль, объемы производства и занятость сократятся.) Поэтому во Франции либо должен значительно подняться уровень производительности, чтобы дать государству возможность сократить финансирование без ущерба для уровня занятости и объемов производства, либо налогоплательщикам придется платить довольно большие налоги.

Получается, что хотя за деньги счастье не купишь, они являются необходимым условием. А работа – условие наличия денег. Но экономисты хотят, чтобы вы были счастливы, а не просто богаты и, уж конечно, не перегружены работой.

Эпилог

Похвала экономике

По радио и телевидению, в газетах и журналах невежды рассказывают об экономике полную ерунду. Я бы никогда не стала выдавать себя за эксперта по медицине или по землетрясениям, чтобы поделиться недавно прочитанными интересными фактами, но, по-видимому, подобная неуверенность не останавливает большую часть так называемых «экспертов по экономическим вопросам».

Им все сходит с рук из-за плохой репутации экономики, ведь считается, что она оторвана от реальности. Экономистов критикуют за то, что они слишком полагаются на абстрактные математические расчеты. Если открыть любой известный экономический журнал, то там действительно можно увидеть устрашающие цифры и символические модели той реальности, которую авторы пытаются анализировать. Однако, будучи одним из тех «отрешенных» экономистов, я знаю, что эта критика несправедлива. Ведь большинство экономистов – очень практичные исследователи, копающиеся в данных и статистике куда больше, чем некоторые эксперты других общественных наук и любой другой дисциплины.

Профессиональная экономика становится все менее абстрактной и все более применимой к проблемам реального мира. Парта Дасгупта, профессор экономики Кембриджского университета, подсчитал, сколько теоретических, прикладных и практических статей было напечатано за последние пять лет в журнале American Economic Review. Результаты были таковы: 25 статей чистой теории, 100 статей по прикладной экономике (в которых предприняты попытки найти теоретические объяснения для обследованных явлений) и 156 практических или экспериментальных. Другими словами, оказывается, что более 90 % всех статей посвящено проблемам реального мира. Пол Кругман, профессор Принстонского университета, тоже отметил, что среди десяти последних обладателей медали Джона Бейтса Кларка, чрезвычайно престижной награды Американской экономической ассоциации (American Economic Association), вручаемой молодым экономистам, было лишь два теоретика. Оба они специализировались на проблемах информации и неопределенности. Трое других занимали высокие политические должности (в Совете экономических консультантов, во Всемирном банке и в Казначействе США), а остальные занимались различными исследованиями в сфере прикладной экономики.

Экономика как наука даже не обладает строго определенным набором информации и знаний, которые следует выучить. Их нельзя определить, отталкиваясь от тех вопросов, которыми занимается экономика. Это общественная наука, и встающие перед ней проблемы зависят от того, что происходит в обществе, и как оно изменяется. Таким образом, экономика занимается такими вопросами, как деньги и работа, покупки и торговля, но, как вы уже могли понять из предыдущих глав книги, рассматривает их с несколько другой точки зрения. Знаменитый экономист Лионель Роббинс сказал, что экономика – это изучение того, как люди пытались достичь поставленных целей с помощью скудных ресурсов, которые могли иметь различное применение.

Другими словами, экономика – это наука о том, как и почему люди делают выбор. Когда эти показатели изменяются, то совокупность знаний, которая формируют экономику, меняется тоже. Джон Майнард Кейнс, один из самых известных экономистов-практиков, прекрасно ответил одному критику: «Когда факты изменяются, я меняю свое мнение. А что делаете Вы, сэр?» Выводы неоднозначны. Экономика – это скорее отношение, чем совокупность данных, применение интеллектуального скепсиса практически к любому вопросу. Ее основной вопрос – почему?

Это – головоломка. Это дисциплина, которая формируется на основе того, что происходит в мире, и которая старается это понять. Тогда, почему же экономика получила репутацию науки, оторванной от реальности? Полагаю, тому есть три причины. Привожу их в порядке убывания банальности:

Во-первых, большинство тех, кто критикует экономику, недолюбливает математические расчеты (а львиная доля уравнений, содержащихся в статьях, касается статистики и практических исследований, а не теории) и отрицают необходимость использования этих расчетов в общественной науке, по поводу которой они хотели бы высказывать свое мнение.

Во-вторых, выводы, которые делает экономика, зачастую противоречат здравому смыслу и общепринятому мнению, особенно традиционным представлениям других общественных и гуманитарных наук. Ученые этих школ просто не могут себе представить, что научный метод можно применять к власти или культуре. Экономисты нисколько не облегчают свое положение, потому что используют совершенно непонятную терминологию.

В-третьих, макроэкономика, наука об экономике в целом и о том, что большинство людей как раз и считает экономикой, неоднократно терпела неудачу, опираясь в своих политических решениях на элегантные теории, которые не всегда могли адекватно отразить всю сложность происходящего в мире.

Я хочу поподробнее рассмотреть второй и третий пункты. По поводу первого можно только сказать, что слишком многие эксперты и журналисты, в основном гуманитарии, до сих пор думают, что не разбираться в математике – это забавно или даже престижно. Сейчас даже модно говорить о том, что математика стала слишком важной, и в нашем обществе существует излишнее преклонение перед математическими расчетами. Если бы. Скорее, существует излишнее невежество. Подобное отношение портит понимание науки и экономики. Такие люди были бы потрясены, если бы ученые хвастали, что они никогда не читали романов или никогда не слышали Бетховена. Им должно быть стыдно.

Тирания здравого смысла

Критикующих экономику гораздо больше, чем самих экономистов. Некоторые из них – сами экономисты, и потому их критика довольно разума и логична. Но высказывают они ее таким тоном, словно никто до них об этом и не думал, что сильно раздражает.

Другие критики, некоторые из них – весьма влиятельные, публикуют книги и статьи в таких журналах, как New York Review of Books и The New Yorker и зачастую вводят окружающих в заблуждение. Именно этого можно было бы ожидать от критики, написанной сторонним наблюдателем, но, к сожалению, интеллектуальная аудитория, на которую рассчитаны эти журналы, в результате недооценивает значение экономики. Существует глубокая пропасть между экономистами и представителями других общественных наук и интеллигенции. Литературные редакторы, конечно, знакомы с литераторами, а не с экономистами, и недостаток общения между этими двумя группами осложняется еще и тем, что многие экономисты с трудом пишут книги на простом и понятном языке[22]. В этом они мало отличаются от остальных ученых, которым лучше удается писать для профильных журналов на непонятном научном жаргоне, чем для газет и книг, предназначенных для широкой публики (хотя потом они расстраиваются и завидуют своим коллегам, которые завоевывают популярность благодаря грамотному общению).

Загляните в академические журналы по литературной критике или истории, и вы ничего не поймете.[23]

Все критики сходятся в одном: профессиональная экономика «слишком математическая», слишком полагается на представление человеческого поведения с помощью алгебры, применяя при этом научный метод к общественной жизни. Однако сложно не предположить, что все эти критики просто считают математику слишком сложной, но не рискуют критиковать такие естественные науки, как биология или физика за чрезмерное использование математики, потому что боятся показаться невежественными. Но в случае с общественными науками они не могут с этим смириться.

Имеют ли эти жалобы основания? Стоит ли пытаться заключить сложное поведение человека в рамки уравнений? На самом деле, не все уравнения – это алгебраическое представление человечества, некоторые из них совершенно необходимы. Пол Кругман, один из лучших и самых понятных на сегодняшний день экономистов, неоднократно говорил о том, что существуют уравнения, которые отражают верную логику: явления, имеющие смысл, должны быть понятными.

Например, некоторые критики процесса глобализации утверждают, что многонациональные компании перемещают рабочие места в развивающиеся страны, производят дешевую продукцию, которая потом экспортируется обратно в их страны, и при этом платят своим бедным работникам гроши. Случайному читателю подобное утверждение покажется абсолютно верным. Но невозможно, чтобы развивающиеся страны привлекали в страну большие потоки зарубежных инвестиций и при этом получали значительное активное сальдо торгового баланса, благодаря тому, что они экспортируют в богатые страны больше, чем импортируют. Дело в том, что платежный баланс должен быть сбалансирован. Одна его составляющая представляет собой баланс (счет) движения капиталов или поток финансовых средств из страны или в страну. Другая – это текущий счет, или поток товаров и услуг. Страна, которая покупает за границей товаров и услуг больше, чем продает их иностранцам (как, например США), должна платить за этот дефицит, заимствуя средства в виде облигаций или акций у иностранцев. Если выразиться более научным языком, то чистый приток на счете движения капитала должен соответствовать оттоку – это и есть торговый дефицит – на текущем счете[24]. Обычно в условиях быстро развивающихся стран обе составляющие равны, потому что приток инвестиций создает рабочие места, благодаря чему повышаются заработная плата и уровень жизни. Страны ввозят капитальное оборудование (инвесторы строят заводы) и потребительские товары в больших количествах, чем сами экспортируют. Кругман и его коллеги экономисты – не все они настолько же хороши или честны в своих высказываниях, – в этой ситуации проверили бы факты и обнаружили бы, что в реальности заработная плата во многих развивающихся странах значительно выросла с начала современной эры глобализации. А у получателей иностранных инвестиций – среди которых не только развивающиеся страны, но и (в последнее время) США и Великобритания – наблюдается торговый дефицит.

Так получается, что хотя большинство высказываний экономистов действительно основано на идеологии, а не на науке, некоторые абстрактные уравнения, которыми они всех пугают, чрезвычайно важны. И многие критикуют использование в экономике математических моделей именно потому, что им не нравится, когда доказательства и логика стоят у них на пути. Думаю, это приближает к разгадке причин непопулярности экономики. Многие экономические истины просто не совпадают со здравым смыслом или традиционным мнением.

Экономист Дэвид Хендерсон назвал такой «неправильный» здравый смысл «самодельной экономикой». Он собрал все (ошибочные) принципы «самодельной экономики», а также выдающиеся примеры высказываний различных людей – от руководителей бизнеса и старших судей до президента Всемирного банка и архиепископа Кентерберийского. Давайте взглянем на некоторые из них (и поймем, почему они ошибочны).

• «Экспорт полезен для государства, импорт вреден». Дело в том, что основная польза торговли – это дешевый импорт и широкий выбор для потребителей. Экспорт используется для оплаты импорта.

• «Отрасли можно классифицировать по степени важности для государства, причем приоритетные должны получать государственную поддержку». Конечно, энергетика важна для страны, но должна ли она использовать уголь, который сейчас дает лишь 6 % от мировых поставок электроэнергии, или нефть? А может быть, – все чаще используемый газ? Или возобновляемые ресурсы? Точно, – солнечную энергию! А может быть, водородные топливные элементы? Еда, конечно, тоже жизненно важна. Если основываться на том, что еда в ресторанах McDonald’s составляет важную часть рациона, то именно им полагается государственная субсидия. А кто-нибудь упомянул телеграф? Дело в том, что никто, даже (и в особенности) правительства, не знают, какая отрасль будет важной в следующем году. Изменения потребностей и технологий перечеркнут любые списки.

• «Короткая рабочая неделя, утвержденная законом, понизит уровень безработицы». На самом деле, это произойдет, только если одновременно сократится заработная плата. Короткая рабочая неделя увеличит издержки работодателя на получение определенного уровня производительности, а значит, безработица только вырастет. Во Франции введение 35-часовой рабочей недели не привело к такому результату лишь потому, что правительство потратило целое состояние из средств налогоплательщиков на финансирование заработных плат. Но пока что французы счастливы.

• «Больший поток иммиграции отнимет рабочие места у местных жителей». Дело в том, что дополнительное предложение рабочей силы приведет к снижению заработной платы на некоторых должностях и, таким образом, будет способствовать увеличению рабочих мест. Иммиграция наносит ущерб местным жителям, потому что снижается оплата определенных работ, обычно не требующих высокой квалификации, хотя на самом деле иммигрантов привлекает только процветающая экономика, поэтому подобный ущерб редко наносится. В конкретной местности нет строго определенного количества рабочих мест – все зависит от стоимости рабочей силы.

• «Технологии, заменяющие ручной труд, лишают людей работы». На самом деле, подобные технологии сокращают издержки, а если они связаны с новыми товарами, то еще и стимулируют спрос. Таким образом, если экономика в целом продолжает развиваться, то она создает новые рабочие места. Это заблуждение похожее на предыдущее, известно как «ошибочная оценка количества рабочих мест». По поводу этой основной ошибки «самодеятельной экономики» написаны целые тома.

То, что во всех этих примерах истина настолько не очевидна, и объясняет, почему экономика может предложить нам столько неожиданных идей.

Овладеваем фактами

Одна из самых важных сфер экономики занимается фактическими реалиями – это эконометрика, которая применяя статистическую теорию к необработанным данным, пытается с помощью компьютеров понять функционирование экономики.

Первым человеком, сделавшим программируемый компьютер, был Чарльз Бэббидж, чрезвычайно изобретательный и беспокойный ученый, живший в 1791–1871 гг. К празднованию двухсотой годовщины со дня его рождения Лондонский музей науки собрал первую работающую модель его второй Разностной машины (первая при его жизни так и не была построена), и она все еще стоит в музее – прекрасное сочетание медных шестеренок и многочисленных колесиков.

Для людей определенного возраста компьютеры, которыми пользовались исследователи до 1980-х годов, покажутся антиквариатом. Лишь к середине 1980-х годов настольные ПК стали встречаться довольно часто, и в течение 5-10 лет они были настолько маломощными, что не могли справиться даже с небольшими объемами данных. Когда я была студенткой, нам приходилось делать вычисления на больших вычислительных машинах размером с огромный стол, к которым были подсоединены несколько терминалов для ввода/вывода данных, располагавшиеся в университетском научном центре. Дешевле было запускать программу на ночь, поэтому приходилось либо оставаться, либо проверять пакеты программ и оставлять их, но узнать, что результат отрицательный, и ничего не получилось, можно было только утром, а потом нужно было ждать до следующего вечера, чтобы исправить ошибку. Большинство больших баз данных записывалось на кассеты, которые должны были загружать профессиональные операторы, допущенные в святилище – холодную белую комнату, где стоял Компьютер.