Текст книги "Фигуристы (СИ)"
Автор книги: Диана Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
В соборе стояла тишина. И несмотря на окружающие ее красоту и величие, Анна ощущала сильное беспокойство, а запах воска от горящих свечей словно предвещал беду. Тишина нависла над ней подобно куполу, из которого не было выхода, который невозможно было разбить. Ей казалось, она может услышать эхо собственного дыхания. Но вместо этого она услышала эхо чьих-то шагов.
К алтарю приближалась Ира. Та самая Ира, которую она не знала, с которой гуляла в прошлом сне по Стокгольму. У этой Иры волосы были короче, а выражение лица – холоднее. Но Анна всё равно была рада увидеть её, она хотела сказать, как страшно ей было стоять здесь одной, раздавленной этой тишиной, но вместо этого сказала:
– А ты что-то не торопилась… Знаешь же, как я не люблю торчать здесь одна! Это место на меня ужас наводит, – эти слова выпорхнули с её губ против воли, и Анна поняла, что она снова во власти какой-то другой себя.
Ира ничего не ответила, как будто даже не слышала. Её лицо не выражало абсолютно ничего. Какое-то время она стояла, уставившись на статую Христа, а потом сказала:
– Я так больше не могу. Всё это зашло слишком далеко. Так дальше продолжаться не может. Не должно.
А Анна вдруг заметила, что на пальце Иры вместо привычного кольца только ободок побелевшей кожи.
– Зачем ты сняла его? – выдохнула Анна. Ей казалось, что стены сейчас обрушатся прямо на неё, и кто знает, быть может, это станет блаженным избавлением.
– Затем, что не имею больше права носить его. Я не могу исполнить все те клятвы и обещания, что дала тебе когда-то. Больше не могу.
Анна вдруг заплакала.
– Ты нужна мне сейчас как никогда! А вместо этого ты как всегда трусливо отгораживаешься и несешь какую-то чушь про клятвы! Если бы ты только знала, как я ненавижу тебя за это!
В лице Иры по-прежнему ничего не изменилось.
– Но как бы там ни было, я такая, какая есть, Ань, – сказала она, внимательно изучая распятие. – Ты никогда не сможешь меня переделать. Не сможешь залечить мои раны и шрамы, они всегда будут со мной, как и моя вина. Ты никогда не сможешь вправить мне мозги. Я всегда ценила твои старания, но никогда не помогало, понимаешь? Я навсегда такой останусь, что бы ты ни делала. Поэтому лучше тебе просто позволить мне уйти. Считай, что ты сделала всё, что могла.
У Анны больше не было сил выносить эти ледяные жестокие слова, произносимые так равнодушно, словно всё в этом мире вмиг утратило для Иры значение. Поэтому она бросилась к ней, обняла, словно только так можно было заставить её замолчать и одуматься. А потом повторилось все то, что было в почти забытом сне. Слёзы, пустые слова и пустые глаза, обещание все изменить когда-нибудь, возможно, в другой жизни.
А потом Ира развернулась и ушла, и это было самое ужасное, что она только могла сделать. Потому что да, она знала, как пугает Аню это место, как тяжело ей быть здесь в одиночестве после всего, что случилось…
И этим уходом Ира подвела черту, как будто раз и навсегда поставила точку, а Анна всё плакала и не могла остановиться. Она думала, что не сможет остановиться уже никогда. Никогда больше.
Но когда в соборе снова стало совсем тихо, Анна опустилась на ступеньки перед алтарём и какое-то время просто стояла на коленях, позволяя мягкому свету витражных стёкол расцвечивать её кожу. А потом она сняла с безымянного пальца кольцо, повертела его в руке, в последний раз рассматривая, как искрится свет на поверхности металла и, отодвинув плитку половицы, открыла маленький тайник, про который знала лишь она. Туда Анна и спрятала своё кольцо, а вместе с ним данные когда-то обещания и клятвы.
***
«Встречай гостей» – написала Аня Ире, когда, наконец, добралась до кампуса, разместилась и познакомилась с девчонками из комнаты. Ими оказались вполне обычные заучки. Обе – из Франции. Аня заскучала сразу же, когда зашла в комнату.
Она поступила в тот же универ, что и Ира. Из-за этого она уверена, что встретятся они уже скоро. Очень скоро. Она будто чувствовала ее голос, эмоции… Впрочем, это уже перебор.
Аня с Кэрис и Мано – так звали ее соседок – пошли в столовую. Но тревожность так и не отпускала ее.
***
Ее я замечаю сразу. По характерно элегантному стилю одежды. Вымученной улыбке. Да и просто на интуитивном уровне. Я просто вижу ее, чувствую. И вот, она уже в моих объятиях.
Моя Ира. Моя и только!
– Знаешь, Ира… Сегодня я опять видела тот сон. Ну, в соборе
– Да? – отзывается она чуть хрипловатым голосом, даже жевать перестает.
И я рассказываю ей все, что там было, не упуская ни одной подробности, описываю собор, свои чувства, хоть это и нелегко. Передаю все, что мы говорили друг другу. Когда я замолкаю, Ира еще какое-то время молчит, а потом произносит с какой-то отрешенностью:
– Так вот что случилось с твоим кольцом.
– Я думаю, что если это правда, то мы могли бы найти это кольцо, как ты нашла своё… Если бы только знали, что это за место такое.
– Я знаю, – говорит осторожно Ира.
– Что? Знаешь?! – задыхаюсь я.
– Ну, предполагаю. Судя по твоему описанию, это Немецкая церковь.
– Ты была там?!
– Да, была пару раз. И оба раза это место наводило на меня необъяснимую печаль. Поэтому оно и запомнилось мне очень хорошо. Это оно, я нисколько даже не сомневаюсь. Я забрела туда случайно, когда решила посетить достопримечательности Стокгольма. Интерьер этой церкви как раз таки выполнен в стиле барокко, и там есть своды с ангельскими головами, которые ты описала. А в атриуме действительно есть окно с изображением Святой Гертруды, держащей в одной руке чашу, а в другой модель церкви. Что ж… Теперь, по крайней мере, понятно, почему в этой церкви на меня накатывало лишь одно желание – утопиться.
– Значит, мы сможем проверить мою теорию и поискать кольцо?
– Да. Мы просто обязаны это сделать, – Ира вздыхает.
– Мы обсуждаем ведь какое-то происшествие?
– Ох, Ира, если бы я только знала! Хотела бы я отмахнуться от всего этого и сказать, что это всего лишь сон! Но так не получается…
Всё это настолько волновало меня с самого утра, что сейчас, мне безумно хотелось реветь.
Ира, как всегда чуткая, берет мою руку в свою и легко касается губами.
– Ничего, солнце… – шепчет. – Мы с тобой придумаем что-нибудь. И разберемся, что к чему.
– Но мне так страшно! И это жуткое ощущение утраты снова со мной с самого утра. Я так боюсь, что ты уйдешь, как тогда… Так боюсь потерять тебя!
Ира снова целует мою руку, на этот раз крепче, настойчивее.
– Но ведь сейчас я здесь, не так ли? И ты сама сказала, что мне не отделаться от тебя легко? – она усмехается. – Да и как бы там ни было, мы снова встретились. Это «когда-нибудь», о котором я говорила в твоем сне, всё-таки наступило.
– Но что это, Ира? Второй шанс? Возможность всё исправить?
Ира пожимает плечами, а я крепче прижимаюсь к ней.
– Мы ведь сходим туда? Ты обещала! И набережную! Всё-о-о!
– Похоже, ты решила за один день обойти весь город! – хрюкает Ира. – Время у нас есть, не беспокойся об этом…
– Мне так хочется увидеть всё-всё! – и заявляю я и хватаю ее за руку.
– Расскажи, в каких достопримечательностях ты уже побывала. Мне так хочется все распланировать.
– Да много каких мест… Королевский дворец, Рыцарский Дом, Музей Скансен, корабль «Васа», водный музей «Аквариа», музей «Юнибаккен», посвященный творчеству Астрид Линдгрен, а также там можно встретить Винни Пуха, Мумий Тролля и даже охотников за привидениями.
– Не может быть! О, как же я хочу туда! А еще, что еще?
Улыбаясь моему нетерпению, Ира продолжает напрягать память и вспоминать достопримечательности с точностью путеводителя:
– Дворец Дроттнингхольм, Замок Грипсхольм, Национальный музей, Городская ратуша, Башня Какнес…
Дальше она уже рассказывает о собственных впечатлениях от этих мест. И только потом я осторожно спрашиваю про Церковь.
– Можно сказать, что нам повезло, потому что Немецкая Церковь расположена как раз в Старом городе, недалеко от кампуса, – вдруг говорит Ира.
– Очередное странное совпадение…
Ещё какое-то время мы молчим, потому что в голове – один и тот же вопрос: «Сходить туда сегодня же или не стоит?».
– Может быть, завтра… – хором говорим мы и, переглядываясь, смеемся. Напряжение спадает, и к разговору о церкви мы больше не возвращаемся.
– Название «Стокгольм» можно перевести на русский как «Бревенчатый остров», – рассказывает Ира Ане по уже на следующий день. Они выбрались погулять в старый город, с целью: посетить церковь. – Первые упоминания о городе датируются 1252 годом. Именно в это время, когда правителем Швеции был Биргер Ярл, город начал укрепляться и приобретать статус столицы. Город располагается в восточной части страны, на берегах протока Норстрем, который соединяет озеро Меларен с заливом Балтийского моря Сальтшён. Вместе с городами Седертелье, Сольна, Сюндбюберг, Накка, Лидинге и другими Стокгольм образует агломерацию Большой Стокгольм.
– Да ты просто ходячая энциклопедия! – восхищается Аня. – Я бы эти названия ни за что не запомнила!
– Да не так уж это и сложно, – пожимает она плечами. – Просто порылась в Интернете. Там всегда есть почти всё, что нужно. А пожив здесь, я постепенно привыкла к этим «сложным названиям». Но что я особенно люблю в этом городе, так это его климат. Стокгольм расположен в зоне морского климата, и это делает погоду достаточно мягкой. Лето здесь довольно прохладное, с частыми дождями. А я люблю дожди. Летом и в начале осени в Стокгольме наступают белые ночи. А зимой средняя температура колеблется от нуля до минус трех.
Аня видит красивый проулок, и Ира, посмеиваясь, фотографирует ее.
– Знаешь, мне кажется, что из дома я улетела неделю назад, хотя это и было вчера… – начинает Аня.
– Да, есть такое… – слабо улыбается Ирина. Она почти привыкла к подобным ощущениям, если только к ним вообще можно привыкнуть. Она научилась жить с ощущением вечной усталости и недосыпа, когда после занятий приползаешь домой, сил и желания делать что-то нет совсем
“Как же я устала от такой жизни, – думает она, хотя раньше старалась гнать подобные мысли прочь. – Быть может, мой брат прав, и мне стоит остановиться…”.
И стоит ей подумать о Серёже, как мобильник буквально взрывается резким сигналом. Обычно Ира не ставит музыку, которую слушает, на звонок телефона, чтобы та не начала её раздражать, но в этот момент думает, что, быть может, это не такая уж плохая идея.
– Какого черта, Ирина! Какого черта ты не взяла снова трубку, сколько можно?!
На всякий случай она относит трубку от уха на безопасное расстояние и отвечает спокойно:
– Остынь. Просто не успела телефон взять, только и всего.
– Что значит «не успела»? – продолжает кричать Серёжа, однако, уже не так громко.
– Извини. Действительно было очень много дел, – как всегда легко врёт Ира, которая и сама понятия не имеет, почему накануне не захотела брать трубку.
– Ладно, проехали… – где-то далеко-далеко, за тысячи миль Сережа вздыхает. – Главное, что ты сейчас её взяла, я просто испугался, что ты снова исчезнешь из моей жизни…
Иру трогает такая искренность, и что-то больно колет в области сердца. Она прикладывает руку к груди, чувствуя, как стучит сердце.
– Не бойся, не исчезну, – отвечает она, глядя на огни соседних домов. – Если бы я собралась исчезнуть, точно бы предупредила.
– Точно?
– Точно, – улыбается.
– Потому что, если бы ты предупредила, я сделал бы всё возможное, чтобы не отпустить тебя.
– Я это ценю. Спасибо… Но хватит уже тратить деньги, я позвоню, как только вернусь.
– Да. Позвони! И будь осторожна…
– И ты.
Ира нажимает отбой и долго ещё не может оторваться от вида прохожих. На какой-то миг она совсем забывает, что в рядом есть ещё и Аня, и что Аня вообще есть
– Волнуется о тебе, да? – Аня оказывается совсем рядом. Ира вздрагивает.
– Да, бедняга чуть не спятил. Даже стыдно, что я не ответила ему.
– А действительно, почему?
– Потому что… потому что. Не знаю. Просто не смогла.
Аня кивает так, как будто всё поняла, и больше ничего не говорит, но Иру как будто прорывает. Никогда и ни с кем она ещё не обсуждала своего брата, потому что раньше брат всегда был тем единственным близким человеком, с которым можно обсудить кого-то. Ближе его не было. Поэтому и обсудить было не с кем. Но теперь эту плотину молчания словно прорвало, и Ира рассказывает даже больше, чем в тот день, когда поругалась с Сережей и пошла к Ане.
– Я так больше не могу. Не могу смотреть, как наши отношения рушатся. Мне казалось, что я уже смирилась с этой мыслью, но теперь всё опять пошло наперекосяк… Но мне просто так хочется иногда, чтобы всё снова стало как раньше… А потом я понимаю, что как раньше уже никогда не будет. Что не стать нам больше детьми, что у каждого теперь куча взрослых проблем, о существовании которых мы в детстве даже не догадывались. Знаешь, я вдруг вспомнила “СИ”. И это меня добило. Когда мне было одиннадцать, вскоре после смерти родителей, мы вырезали на дереве у подъезда буквы “И и С”, что значило “Ира и Сережа”. Это было так чертовски мило. И мы так серьёзно собирались всю жизнь помогать друг другу, поддерживать, защищать. Это было по-настоящему, понимаешь? Это было так…
Она не может продолжать, потому что снова сухая кость встает в горле. Ей хочется заплакать, потому что от этого стало бы легче, но слёзы не приходят, и внутри было безжизненно сухо и пусто, как в увядшем саду.
Аня молча обнимает её, и ещё долго (а может и нет, потому что время в этот момент не ощущается) они стоят в том же проулке. А потом, когда Ире становится немного легче, Аня говорит:
– Он всё равно очень любит тебя. По крайней мере, это не изменилось.
– Да… – выдыхает Ира, пораженная этой неожиданной мыслью. – Это действительно не изменилось.
Немецкая церковь или Церковь Святой Гертруды была построена в 1638–1642 годах. Возвышается это величественное строение между улицами Тюска Бринкен, Свартмангатан и Престгатан. В Средние века этот квартал был населен преимущественно немцами, поэтому церковь, собственно, и получила такое название. Церковь освятили в честь Святой Гертруды Нивельской, настоятельницы бенедиктинского монастыря Нивель в современной Бельгии и покровительницы путешественников.
И Ане остается только уповать на то, что и к ним Святая Гертруда отнесется благосклонно. Она никогда особо и не верила, и молилась не часто, но если молилась, то от всего сердца.
Сегодняшнее утро как раз было особенным, она молилась до того, как в столовой они встретились с Ирой.
– Если честно, когда я впервые увидела эту церковь издалека, она не произвела на меня никакого впечатления, – говорит Ира, поправляя на ходу шарф. – Разве что горгульи навевали ощущение смутной тревоги… Ты только глянь, как они жутко раскорячились…
Но Аня только кивает – на большее она не способна, потому что при виде суровых нависших горгулий, к горлу подступает тошнота. Ира же выглядит абсолютно спокойной.
– Сейчас как раз одиннадцать по местному времени, церковь только открылась, и народу должно быть не очень много. Первые прихожане обычно приходят ближе к двенадцати, – продолжает Ира, когда они приблизились к Северным воротам. – По воскресеньям в это время здесь проводятся регулярные богослужения. А в остальные дни можно услышать довольно угнетающий лютеранский гимн «Восхвалим все творца» на мелодию Иоганна Крюгера. И что ещё странно – раньше в это время года церковь всегда была закрыта…
– О, здесь что-то написано… – Аня прямо-таки подпрыгивает и указывает на ворота.
– Здесь написано «Fürchtet Gott! Ehret den König!», что в переводе с немецкого означает «Бойтесь Бога! Чтите Короля!».
– Ты читаешь по-немецки?
– Если бы, – улыбается Ирина. – Просто прочитала когда-то в путеводителе.
Какое-то время они ещё стоят перед воротами, бездумно уставившись на старинную надпись. А потом Ира говорит совсем тихо:
– Ты ведь знаешь, мы всё ещё можем повернуть назад и спокойно жить дальше, не зная, что там. Кто знает, вдруг нам действительно лучше не знать… – её голос – чуть хриплый, то ли от страха, о ли от ветерка, так некстати подувшего.
– Да. Понимаю, – отзывается Аня после короткого молчания. – Но я не могу отступить, ты же знаешь меня.
– Знаю, – Ира грустно улыбается и берет Аню за руку. – Тогда вперёд. Что бы мы там ни нашли, то, что у нас есть сейчас, мы не потеряем.
Аня кивает и сжимает холодную Иркину ладонь крепче.
«Что бы мы там ни узнали, я всё равно не отпущу тебя», – думает она, девушки заходят в зал.
Такой страх окутывает мысли Ани, что ей показалось, что ещё немного и величие этого места ее раздавит. А ещё она осознает со всей необъяснимой ясностью – это то самое место. То место из снов. Она бросает испуганный взгляд на Иру – не чувствует ли та чего-нибудь?
Те же витражи. Тот же алтарь в глубине длинного зала. Тот же льющийся с высоких сводов тусклый свет, в котором танцуют пылинки, а потом оседают, словно засыпая. Та же пустота. Только теперь образы из снов дополняются запахом свечей и сырости, а резкий холод пронизывает тело.
– Это здесь, Ира, – шепчет Аня, и её шепот кажется неожиданно громким в тишине огромного пустого зала.
– Да. Я уже сама это понимаю.
– Мне никогда не было так тяжело, как сейчас, Ира… Я как будто задыхаюсь.
– Ошибаешься, – мрачно отзывается Ира. – Уже было. Было плохо, в этом же месте, нам обеим. Когда-то. Оно вечно будет хранить для нас это чувство.
– Я должна увидеть… убедиться прямо сейчас… – и Аня бежит к алтарю, опускается на ступеньки, и ей кажется, что она снова во сне, чересчур реальном, омерзительно холодном и страшном сне. На какой-то миг ей кажется, что найти снова ту плитку нереально, или, что её вообще нет (и тогда Аня будет просто счастлива). Но так вышло, что её пальцы запомнили всё куда лучше, чем сознание. Аня легко и быстро нащупывает эту червоточину в безупречном убранстве, и плитка легко отходит от лёгкого нажатия. И даже сейчас Аня не перестает надеяться, что внутри ничего нет. Но опустив руку в зияющий черный проём, девушка сразу обнаруживает кольцо. И в тот момент, когда она снова берёт его в руки, всё возвращается. Разом. Вместе со страшной болью утраты. Возвращается с безысходностью и страхом. Необратимо. Навсегда.
____________________________
– Я так боюсь, что твои родители не узнают о нас. Тогда я больше никогда не смогу посмотреть им в глаза. Я не хочу, чтобы ты испортила отношения с ними. Не допущу, Аня!
– Да ладно, они такие уж тираны. Может, они поймут.
– Нет, Аня, это невозможно понять. Ты знаешь, что меня могут посадить за такое!
– За то, что растлила меня? – улыбнулась Аня, обнимая Иру за талию.
– Это не так уже и весело, – проворчала Ира.
Они сидели у неё дома на полу перед телевизором, по которому показывали симфонический концерт. Концерт, однако, уже давно потерял для них интерес.
– Когда я с тобой, Ира, мне наплевать на всё. Ты очень нравишься мне, остальное не важно.
– Ты тоже нравишься мне, Аня.
Аня рассмеялась:
– Ты слишком часто нервничаешь. Так недолго и курить начать. Как мой папа.
– Не начну, не волнуйся. Эта привычка совсем не по мне…
_________________
– Анна, у меня к тебе серьезный разговор… – Ира вздыхает и садится рядом на лавочку. Над ними зажигаются звёзды, и кажется, что никого больше нет в этом пустынном парке. Аромат цветущих пионов наполняет воздух.
– То, что ты называешь меня «Анна», уже серьезно, – рассмеялась Аня, вдохнула этот пьянящий аромат и коснулась кончиками пальцев плеча Иры.
В общем… Я тут подумала… Мы вместе уже три года, ты уже заканчиваешь школу…
– Та-а-ак, – Аня давненько не видела Иру в таком состоянии. Последний раз это было, когда Ира слетела с катушек и поцеловала её. И это был их первый поцелуй.
– Я подумала, почему бы нам не отметить как-нибудь наши отношения? Может быть, это подойдёт…
Тогда Ира и достала два тонких серебряных колечка. И никогда ещё за эти три года они не были так близки друг другу, как в тот вечер.
– Свадебное путешествие в Стокгольм… Это в твоём стиле, Ирин.
– Ты же знаешь. Если я что-то делаю, то оно должно быть безупречным.
– Да, ни одной ошибки, знаю…
– Вот именно.
– А если ты всё-таки ошибёшься однажды, что тогда?
– Не знаю. Я стараюсь не думать об этом.
– Разве мой отец не учил тебя не бояться ошибок и переделывать до тех пор, пока не получится?
– Некоторые вещи невозможно переделать, Аня.
_________________
В церкви было тихо. Свет проникал сквозь высокие витражи. Они стояли у алтаря и со смехом, какой бывает только у по-настоящему счастливых влюблённых, надевали кольца друг другу.
– Не могу… Почему я смеюсь в такой серьёзный момент? – спросила Аня сквозь слёзы. – Но мне так страшно, что сюда кто-нибудь придёт и увидит нас. Мне так… так…
– Это от нервов, – шепнула Ира, у которой тоже выступили слёзы.
– Почему мы с тобой вечно делаем что-то вот такое?
– Потому что мы просто ненормальные, – Ира смахнула слёзы.
– Давай с тобой всегда будем вместе.
– Давай.
– Обещаешь?
– Обещаю.
И они целовались, обнимали друг друга и смеялись, чтобы не плакать.
______________________________________
В комнате было очень холодно. Их было четверо. Евгений Александрович курил у окна. Инна Андреевна смотрела в окно из-за стола, в этой вероятности она. Ира смотрела на свои руки. Аня – на них всех по очереди. И почему-то сильно пахло апельсинами.
– Ну, и когда же всё это началось? – наконец, спросил Евгений Александрович.
– Давно, – ответила Аня.
– Насколько давно?
– Пять лет назад.
– О, Господи… – сигарета выпала из его пальцев и так и осталась тлеть на подоконнике, выжигая неизгладимый отпечаток с рваными краями. – Поверить не могу!
– Папа, подожди, выслушай!
– С тобой мне всё понятно, Анна. Но я бы хотел послушать Ирину. Что ты скажешь? – повернулся к ней, сжавшейся на стуле и похожей на раненую птицу.
Молчание.
– Тебе нечего сказать? – голос Евгения Александровича дрогнул. – Но как же так? Ведь я доверял тебе, доверил самое важное, что есть у меня, Аню. Как ты могла?
– Не смей говорить так! – закричала Аня. – Она не сделала ничего!
Ира вдруг встала, но головы так и не подняла.
– Простите меня, – прошептала она. – Мне очень жаль. Мне правда очень жаль, – а потом метнулась к двери, не оглядываясь. Не ища себе оправданий.
_________________
Больничный коридор пуст.
– Ты не виновата в том, что случилось. Никто из нас не виноват, – прошептала Аня сквозь слёзы.
– Я виновата, – Ира смотрела в окно, прислонившись к стене. Она не плакала. – Только я и больше никто. Я позволила всему этому зайти так далеко.
– Врач сказал, что с ним всё будет в порядке…
– Ань, это был сердечный приступ. А значит, с ним уже не все в порядке.
– Нет, он чувствует себя хорошо! Я говорила с ним, и он даже смеялся! Он сказал, что чересчур переволновался, вот и все. Сказал, что погорячился, что хочет поговорить с тобой и готов всё понять.
– Прости меня, Аня. И попроси у него ещё раз прощения. Я пойду, – Ира как будто ещё уменьшилась в размерах, стала ниже, тоньше.
– Даже не хочешь поговорить с ним? Пожалуйста, Ира…
– Не могу. Просто не могу.
– Почему ты всегда бежишь?! Почему так трусливо убегаешь?
– Потому что я просто слабачка. Надеюсь только, что однажды ты найдешь человека намного сильнее меня, намного лучше. И лучше, конечно, если этот человек будет мужского пола.
– Ир! Ну что ты несёшь?
– Прости. Мне действительно лучше пойти. Я убедилась, что с ним всё будет хорошо. Больше мне ничего не нужно. Попроси у него прощения и за это. И прости меня тоже.
Ане казалось, что ещё одного «прости» она не выдержит. В тот момент она понимала, что Ира ускользает от неё безвозвратно. Просто потому, что её отец сказал: «Ты разочаровала меня». Этих слов она уже не забудет. И что-то оборвалось в ней. Навсегда. – Ты не прощаешь себе ошибок, – прошептала Аня, глядя ей вслед. – Но безупречно прожить жизнь невозможно.
________________
– Ты видела? – спрашивает Аня у застывшей в ужасе Иры. – Э-эй!
Кивок – ей ответ.
А церковь тем временем начинает медленно плыть перед глазами, и никогда ещё Ане не было так сложно сосредоточиться. Наверное, ещё минута, и она потеряла бы сознание, если бы Ира не схватила её за руку и не потянула за собой, успев, однако, подобрать кольцо:
– Пойдём скорее отсюда!
А Аня только успела подумать, что раньше не видела в Ире такой силы. Тошнота и головокружение отступили, как только ледяной воздух наполнил лёгкие.
Молча они доходят до ближайшей скамейки и тяжело опускаются на неё. И лишь после того, как обе успокаиваются, Ира спрашивает:
– Так что же это было? – голос ее слегка хрипловат.
– Ты ведь тоже это видела? – Аня испытывает явное облегчение.
– Ну, я определенно видела нечто. И, по-моему, если бы мы провели в этой церкви еще хоть пару секунд, она бы убила нас.
Аня ещё какое-то время разглядывает свои дрожащие руки. Ощущение, что она прожила ещё одну жизнь, не отпускает её. Жизнь, в которой она потеряла Иру и едва не потеряла отца.
– Это была не я… Это не могла быть я…
– То же самое я думала тогда во сне. Как будто это какая-то другая я. Может, это шизофрения, а? – нервно спрашивает Аня, и губы её дрожат.
– Уж лучше бы шизофрения, – хмуро улыбается Ира и отряхивает воображаемые пылинки. – Так это, по крайней мере, было бы объяснимо.
Ира смотрит прямо перед собой, и перед глазами продолжают плыть всё те же картинки.
Когда она только познакомилась с Аней, глаза девушки казались очень знакомыми. Теперь же Ира понимает. Это «воспоминание» отзывается во всём теле новой физической болью. Но картинки уже не остановить. Не остановить того, что рвется внутри неё, Ира роняет телефон и жмурится. Руки снова трясутся.
– Тебе плохо? – глупый вопрос, им последние два часа хорошо и не было, с того самого момента, когда они решились пойти в церковь. Но Ане отчаянно хочется отвлечь Ирку, которая, яростно вцепившись в ее руку, пытается глубоко вздохнуть.
Легкие царапает, вдруг резко и неожиданно Ирку осеняет:
– О, Боже, Аня… Я поняла почему всю жизнь отталкивала тебя. Я боялась влюбиться. Я не хотела, чтобы мы встречались. Я… хотела всеми силами избежать нашей новой встречи… Но что-то подтолкнуло меня… сначала к карьера, – она показывает пальцами «кавычки». – Фигуристки, потом вожатству. Боже… это был второй город, напоминавший мне прошлой о тебе. Я поняла, что не смогу без Стокгольма, еще когда приехала впервые, так же, Аня, как я не могу без тебя…
Ане больно на нее смотреть, она физически начинает задыхаться вместе с Ирой.
– Но почему… почему ты так хотела избежать…
– Ты ведь знаешь, я так хотела, чтобы мы могли прожить по-другому, могли бы никогда не встретиться, и тогда ты и твой отец были бы счастливы, и ты познакомилась бы с хорошим мальчиком, я так хотела этого тогда, это было единственное, о чем я думала, когда уходила из церкви. Если бы я не хотела этого так сильно, если бы не думала, то просто никогда не смогла бы уйти… Мне хотелось, чтобы всё было иначе, мне казалось, что мы не должны встречаться.
– И ради этого ты готова была принести себя в жертву!
– Это не важно. Никогда не было важно. Я прожила бы своей музыкой, и всё было бы, как я и задумала, но мы всё-таки встретились, встретились снова, и это не остановить…
– Нет, Ира! Мы встретились не снова! Для нас все это происходит впервые! Именно для нас с тобой! А там были просто какие-то другие мы, ты же сама говорила…
– Но почему мы чувствуем себя так, словно они живут внутри нас? Почему их память становится нашей?
Аня вытирает слёзы рукавом и качает головой:
– Не знаю… Это-то и пугает меня больше всего.
– Быть может… – Ира пытается сглотнуть, но в горле так и стоит комок. – Быть может, нам действительно лучше было бы никогда не встречаться.
– Ирочка! Что ты несешь! Мне кажется, у тебя что-то не то с головой. Поехали уже домой!
– В точку, – «Ирочка» улыбается. – Если ты всегда это знала, почему нянчилась со мной?
– Ты ведь знаешь, почему. Потому что мы друг без друга не можем. Кто знает, вдруг мы, наоборот должны были встретиться. И в той реальности, и в этой… быть может, этого невозможно избежать.
Ира достает из кармана кольцо, долго смотрит на него, и спокойствие снова понемногу возвращается к ней.
– Я рада, что ты не выбросила его, – говорит она, кто знает, как бы я поступила на твоем месте.
– Ты тоже сохранила своё…
– Да. Я никогда не смогла бы…
– Ир? – Аня протягивает ей руку. – Вещи должны быть на своих местах.
Нежно улыбаясь, будто нежный пион посреди шумного города, Ира надевает Ане кольцо.
– Оно совсем не потемнело… Как будто ты положила его в тайник только вчера.
– Можно сказать, что так и есть. Ведь в той реальности мы расстались как раз, когда мне было двадцать. Значит, кольцо лежит там всего пару месяцев.
– Поразительно… Так трудно осознать всё это.
***
Навязчивое желание повернуть время вспять и что-то изменить в своей жизни всегда было неотъемлемой частью Иры. Она помнила себя восьмилетнюю, когда пришла домой после урока фортепиано (тогда она делила свое время на «фигурное» и «фортепианное»). Отец разрезал арбуз на кухне, а мать мыла посуду. Ира почувствовала запах свежести, и ей показалось сначала, что пахнет не арбузом, а огурцом.
– Садись, – сказал отец, и она села.
Он разрезал арбуз на две части, и Ира не могла оторвать взгляда от красной сочной сердцевины. На улице было очень жарко, Ира хотела пить, но не могла попросить арбуза. Она знала, что отец отругает её за нетерпение. Она жалела, что Сережа ещё не вернулся из бассейна, потому что он бы точно попросил, и тогда все шишки посыпались бы на него, а она могла бы поскорее съесть арбуз. Она знала, что нехорошо так думать, но пить хотелось так сильно.
– Посмотри внимательно на этот арбуз, Ирин, – сказал отец своим неторопливым нравоучительным тоном. – Он круглый, но не абсолютно круглый. Но в этой своей неровности и ассиметричности он идеален. Потому что природа создала его таким. Природа создала идеальными абсолютно всех. Вот только люди почему-то забывают об этом. И ведут себя так, словно у них еще сотня жизней в запасе. Вместо того чтобы с самого начала не допускать ошибок. Вместо того чтобы с первого раза делать все идеально.
Ира не знала, почему слова отца в тот жаркий сентябрьский день так въелись в её сознание, вцепились клешнями и дергали всякий раз, когда Ира творила какую-нибудь бессмысленную ерунду. Но ей никогда, никогда не приходило в голову, что её отец может быть неправ.
Она только жалела, что не может, никак не может стать идеальной дочерью, которую так хотели бы видеть родители. Пусть даже они давно уже не ходят по этой земле.
Иногда ей казалось, что внутри неё живут и сражаются две Иры. Одна из них говорила голосом отца: «Не допускай ошибок ни в чем. Жизнь тебе не черновик, чтобы зачеркивать и переписывать заново». Вторая говорила голосом Аниного отца, Евгения Александровича: «Не бойся ошибок. В них нет ничего дурного. Ошибаться – естественно для каждого».
