Текст книги "Дом: основной инстинкт?"

Автор книги: Диана Эпплярд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Как дела? – я заговорила первой. – Ребекка, сбегай и принеси свою тетрадь: папа хочет посмотреть, как ты написала контрольную.

Она немедленно отцепилась от Майка и бросилась в свою комнату.

– Ужасно, – он вздохнул. – Я живу у Билла. Мне приходится спать в комнате для гостей, в которой свалены рождественские подарки – они всегда заранее готовятся к праздникам. Я даже не могу оставить свою зубную щетку в ванной – боюсь еще больше усложнить ситуацию. Вчера вечером Сью устроила Биллу скандал из-за того, что мы каждый вечер ходим в паб. Зато их кошка меня обожает. Ты же знаешь, что я не выношу этих животных! Каждое утро я просыпаюсь от того, что она пытается пристроить свою задницу у меня на голове. Кэрри… разреши мне вернуться.

Я расхохоталась. Нет ничего смешнее, по-моему, чем Майк, который пытается устроиться в одной из заполненных вещами комнат Сью. Только представьте его в помещении, где каждая вещь стоит на своем месте. Определенно, в такой комнате нет места изменившему мужу, у которого с собой огромный чемодан, наполненный грязными вещами. Я рада, что его «месть» ударила по нему самому. Не удивительно, что Сью в ярости. Она не только приобрела постояльца, она потеряла мужа. Удивительно, для мужчин любого возраста идеал друзей – Фред Флинстоун и Барни Раббл^[42]: они постоянно вытаскивают друг друга из всевозможных неприятностей, а компания товарища им гораздо дороже, чем компания женщин.

– Как ты справляешься со стиркой? – я умирала от любопытства.

– Прачечная, – угрюмо пробормотал Майк.

Великолепно! Одна только мысль о Майке, сидящем в душном и влажном аду прачечной в ожидании, когда его вещи будут готовы, наполняла меня мстительной радостью.

– А как… Кейт? – Мне пришлось пересилить себя, чтобы произнести это имя. Пит недавно звонил и сообщил мне, что с тех пор, как она уволилась, никто о ней больше ничего не слышал. По-видимому, она решила устроить себе недельный перерыв, прежде чем приступать к работе в «Мидландс».

– Не имею ни малейшего понятия. Я уже говорил тебе, все давным-давно закончилось… и это ничего не значило.

В кухню ворвалась Ребекка и протянула Майку свою тетрадку:

– Смотри, папочка! Десять из десяти!

– Молодец! – Майк крепко ее обнял. В его глазах стояли слезы.

Все время, пока мы разговаривали, Том стоял, вцепившись в ноги Майка. Но тут он протянул ручки вверх и начал просить:

– На ручки, папа, на ручки.

Майк подхватил их обоих на руки, прижал к себе и закрыл глаза.

– Мы прогуляемся.

Я кивнула. Обычно с детьми гуляю я, а значит, именно мне приходится засовывать их сопротивляющиеся ручки в рукава курток, насильно натягивать шапочки на их головы и рыться под лестницей в поисках исчезнувших собачьих поводков. А потом я сломя голову несусь за Плюхом, которому не терпится обследовать территорию, а в это время Том пытается вылезти из коляски.

– Где поводки? – спросил Майк.

– Понятия не имею. – Я развернулась и ушла в комнату.

Плюх, обезумевший от радости при виде Майка, вертелся у него под ногами. А Майк, вместо того чтобы хорошенько пнуть пса, не дающего пройти, сел перед ним на корточки, потрепал и сказал:

– Ну что, дружище, как дела? Много кошек съел?

Мне надо было подумать. Когда, наконец, после десятиминутной возни и криков дверь за ними захлопнулась, я села на диван и прижала колени к груди. Вернуться. Он хочет вернуться. Он не ушел к Кейт, между ними все кончено. Она его упустила, потеряла даже ту крупицу власти, которую над ним имела. Насколько, действительно, важно то, что он спал с ней, раздевался перед ней, проводил с ней самые интимные секунды, минуты, часы? Что она видела его обнаженным, что она прикасалась к нему? Были ли так важны его слова, обращенные к ней, его прикосновения? Ну нет, я так больше не могу, с меня хватит этой боли, этих мыслей о них, которые постоянно крутятся у меня в голове. Хуже всего было ночью, когда не было домашних забот, когда не нужно следить за детьми. Как пережить предательство? Как жить, когда потеряно доверие – самая важная часть взаимоотношений мужчины и женщины? Что делать, когда нарушена безопасность моей семьи? Доверия больше нет, и, чтобы оно вернулось, потребуется очень много времени. Майк разрушил мою Веру. Вдруг он сделает это снова? Если человек один раз согрешил, может ли он остановиться?

Но он выглядел таким разбитым, таким сокрушенным, потерянным. Я почувствовала, что начинаю злиться: он должен был думать об этом раньше. Теперь-то он знает, на что похожа жизнь без семьи, в одиночестве, когда у него есть вся эта свобода, о которой он столько говорил: свобода пить столько, сколько ему хочется; свобода отвечать только за собственные поступки; свобода, избавившая его от необходимости постоянно и неусыпно заботиться о маленьких детях! Он вкусил запретного плода, и вкус его оказался горек. «Вот пусть сам теперь и разбирается! – думала я, поглаживая теплую обивку дивана. – Пусть!» Но за собой я оставлю право судить его. Впервые с нашей свадьбы наша судьба была в моих руках. Только я не знала… я не знала, какой дорогой пойти. Все мысли вытеснила одна: «Мне нужно выпить».

Они вернулись с раскрасневшимися от ветра и мороза лицами. Майк зашел ко мне в комнату и сказал:

– Хочешь кофе? Я приготовлю детям поесть.

– Спасибо. А можно мне бутерброд? – крикнула я, когда он уже вышел из комнаты.

В дверь просунулась голова Майка. На его лице была слабая улыбка, тень его прежних улыбок:

– Эй, не требуй слишком многого. Довольствуйся тем, что дают!

Ушел Майк вечером, очень неохотно. Он остался до того времени, когда детям пора было ложиться спать. Он вымыл их и уложил в кровати. Я сидела на кухне и читала газету.

– Я ухожу.

– Пока, – сказала я и перевернула страницу.

12

ДЕКАБРЬ

Вторник, 1 декабря

– И что ты сказала?

Этим утром мы с Джилл пошли гулять на холм, который возвышался за нашим домом. Том сидел в сумке-кенгуру у меня за спиной, собаки носились вокруг, разбрасывая лежавшие на земле листья.

– Я сказала, что подумаю об этом. Как минимум неделю.

– И что ты думаешь?

– Не знаю, – я чувствовала себя несчастной. – Не могу решить. Я хочу его видеть, но каждый раз, когда мы встречаемся, единственное, чего мне хочется, – со всей силы его ударить. Я не знаю, смогу ли я жить с ним опять. Мы как два незнакомца, которые осторожно ходят вокруг друг друга и присматриваются. Нам нужно все начинать сначала, но я не уверена, что у меня есть силы, чтобы снова ему доверять.

– Постарайся.

Это прозвучало так неожиданно, что я резко повернулась к ней. Тому это не понравилось: он вскрикнул и вцепился мне в волосы.

– Что? Это ведь ты говорила, что лучшим выходом было бы его убить!

– Да. – Она стояла и ковыряла землю носком своего сапога. – Но кто, если не Майк?

– Вот спасибо! – я рассмеялась. – Отличная причина. Позволить Майку вернуться только потому, что есть вероятность, что я больше никого не встречу! Чудесно! Совет типичной феминистки.

– Нет. Но дети… я все время думаю, что будет с Сьюзи и Дейзи, если я уйду от Пита… Понимаешь, от него, конечно, толку мало, но он их отец… и они его любят… Если я уйду, это может разрушить их жизни.

– А как же моя жизнь? И что ты скажешь о том, что он перевернул всю мою жизнь, что он предал все, что у нас было? И о том, что он кое-кого трахал?

– Кого-то очень худого, – Джилл закивала головой.

– Ты мне не помогаешь, – я в раздражении зашагала домой. – Ты мне совсем не помогаешь.

Единственное, что меня еще радует, – я провожу все дни дома. Как же все-таки странно просыпаться и думать: «Мне не нужно бежать на работу». Но необходимость каждую секунду присматривать за двумя маленькими детьми – особенно сейчас, когда помощи ждать не от кого, – меня изматывает. Сомневаюсь, что даже надсмотрщику с кнутом удалось бы заставить Ребекку утром вылезти из кровати сразу, как только ее разбудят. Не понимаю, как Клэр не убила ее. Когда проводишь с детьми только выходные – это совсем другое. Ежедневное общение кого хочешь доведет до белого каления. Возьмем, к примеру, сегодняшнее утро.

– Ребекка, вставай.

Она лежит, накрывшись с головой одеялом, и не отвечает.

– Вставай, или мы опоздаем в школу.

Я собираюсь стать идеальной матерью в глазах всех мамочек-профессионалок, которые собираются по утрам перед школой, поэтому – никаких опозданий (а также – грязных ногтей, нерасчесанных волос и потерянных тетрадей). Иногда я даже перегибаю палку в своем стремлении сделать все правильно. Я оставляю Ребекку просыпаться и одеваться. Иду к Тому. Как только я ставлю его на ноги, он устремляется в кухню. По тому как отвисает его пижама, понятно, что подгузник совсем мокрый. Я ловлю его за воротничок – Том немедленно начинает хныкать. Полтора часа до выхода из дома.

Десять минут борьбы, и Том лежит на кровати, переодетый. Он был мокрым – подгузник порвался. Подходя к комнате Ребекки, я кричу: «Надеюсь, ты уже одета». За дверью раздается громкая возня. Заглянув, я ловлю Ребекку с поличным (или с полным его отсутствием): она натягивает колготки.

– Поторопись! Я иду готовить завтрак!

Пятнадцать минут до выхода. Я выгнала собак из кухни, чтобы они не мешались под ногами: покормлю, когда вернусь домой. Времени на кофе уже не остается. С трудом усаживаю Тома на высокий стульчик. Витабикс, апельсиновый сок. Крышка на чашке была плохо закручена, и сок вылился прямо на Тома. Я забыла надеть ему передничек. Он, естественно, начинает рыдать. Беру его на руки и несу обратно в комнату. Проходя по коридору кричу: «Ребекка, если ты еще не одета…» Дверь ее комнаты открыта, Ребекка, в одних колготках, лежит на полу и гладит Ангуса, который развалился рядом.

– Господи, Ребекка!

Десять минут до выхода. Переодела Тома. Мы с ним вернулись на кухню и продолжаем завтракать. В дверях появляется Ребекка:

– Не могу найти галстук!

– Присмотри за Томом!

Я выбегаю из кухни. В комнате Ребекки адский беспорядок. Галстука не видно. Бегу обратно на кухню:

– Не могу его найти. Обойдешься сегодня без галстука. Что будешь есть? – Ребекка начинает размышлять, я ее одергиваю. – Быстро!

– Мне нужно в туалет, – говорит она и выходит из кухни.

– Значит, будешь Витабикс, – кричу ей вслед.

Пять минут до выхода.

– Мне не нравится эта салфетка! Я хочу как у Тома – с собакой! – Ребекка начинает вытягивать пластиковую салфетку из-под кружки Тома. Он пытается перехватить. Начинается возня.

– Немедленно прекратите, – кричу я. – Это всего лишь салфетка!

Дети начинают рыдать.

– Ненавижу Тома! – кричит Ребекка.

– Будешь тост? – я не обращаю внимания на ее слезы.

– Да, пожалуйста. И чай.

– На чай нет времени.

– Мама, Том показывает мне язык!

– Не показывает.

– Нет, показывает! Я не хочу сидеть рядом с ним! – Ребекка хватает свою кружку и пересаживается на другой конец стола.

Мы уже опаздываем. Я пытаюсь расчесать ее, пока она ест. Волосы спутались, и мне приходится с силой дергать колтуны. Ребекка вскрикивает.

– Не этой расческой! Расчеши меня щеткой!

– Не могу ее найти, – бормочу я, зажав зубами конец ленты и пытаясь сделать из ее волос аккуратный хвост. Следующий в очереди на расчесывание – Том. Его волосы похожи на мочалку. Ребекка закончила есть.

– Зубы! – мне постоянно приходится ей напоминать.

– На моей зубной щетке мыло.

Тут не поспоришь, ее зубная щетка действительно запачкана мылом. Вчера вечером она купала Барби.

– Почисти зубы моей.

Пока она была в ванной, я вышла в коридор: пальто, рюкзак, дневник, учебники, записка по поводу рождественского концерта в школе. Я подхватила Тома одной рукой, другой схватила вернувшуюся из ванной Ребекку и потащила детей к двери.

– Мама, я еще не надела ботинки!

– Всем молчать!

Машина едет по дороге на полной скорости. Через десять минут Ребекка тихо говорит:

– У меня сегодня балет.

– Я привезу твои вещи днем.

По крайней мере, мне будет чем занять себя.

Перед школой осталось всего три машины. «Беги», – тороплю я ее. Ребекка бросается к школе и немедленно возвращается ко мне.

– Ты меня не поцеловала! – Она крепко меня обнимает и целует. – Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. А теперь – иди.

Вернувшись домой, я нахожу ее галстук – он валяется на полу машины.

– Ну, Том, вот мы с тобой и остались вдвоем. – Я толкаю дверь и вхожу в неубранный дом. – Хотелось бы знать, не пора ли тебе спать?

Среда. 9 декабря

Майк все еще живет у Билла и, несомненно, каждое его утро начинается с кошачьего хвоста (отлично!). Но теперь, по дороге с работы, он заезжает к нам, чтобы навестить детей и доказать мне, каким чудесным и заботливым отцом он может быть. Как муж, которому можно доверять, – он просто кусок дерьма, а вот отец – замечательный. Ребекка сходит с ума от счастья. По вечерам они вдвоем лежат у камина и играют в карты. Том счастлив, потому что теперь папочка почти каждый вечер купает его перед сном. Я наблюдаю за ними и постепенно закипаю: ему понадобилось быть выгнанным из дома за мерзкую измену, чтобы до него дошло, какие у нас хорошие дети. Чертовы МУЖЧИНЫ! Джилл меня больше не поддерживает в моей кампании по изгнанию подлеца, потому что, когда мы несколько дней назад ходили к ней в гости, Ребекка неожиданно разревелась и спросила Джилл, почему наш папочка больше не живет дома. Джилл, которая с легкостью проявляет бессмысленную жестокость, когда говорит о своем муже, спросила меня, почему я так бессмысленно жестока к Майку.

Но как я могу быть уверена, что между Майком и Кейт все кончено? Он так говорит, но ведь многие недели до этого, он ничего не говорил о том, что спал с ней. Как я могу верить его словам, если до этого он только и делал, что врал? Что теперь его слова значат для меня? Но что больше всего выводит меня из себя, буквально доводит до белого каления, так это то, что он спал с ней, сняв рубашки, которые гладила я. Это несправедливо.

Пятница, 11 декабря

Мне нужно придумать, как зарабатывать деньги. Если так и дальше пойдет, то скоро я окажусь на ступенях школы Ребекки, с Томом на руках, Плюхом, лежащим рядом, а перед нами будут лежать шляпа для денег и большой плакат: «Брошенная жена. Нужны деньги на оплату школы. Пожалуйста, будьте щедрыми». Пожалуй, на Гарриет это подействует.

Она позвонила вчера вечером, полная сочувствия к брошенной жене и страшно довольная собой. Для друзей твоя трагедия – как леденец для ребенка.

– Как ты? – ее голос дрожал от сочувствия.

Я чуть было не предложила организовать клуб «Использованных жен», но решила, что Гарриет этого не оценит. Она – идеальный пример того, как можно жить без любви, когда все эмоции тратятся лишь на процесс похода по магазинам.

– Хорошо. Просто отлично. Без него гораздо проще.

– О Кэрри. – Гарриет была шокирована. – Ты же на самом деле так не думаешь.

«Нет, – подумала я. – Конечно, я так не думаю. Я просто собиралась выпить чаю и хочу, чтобы ты поскорее от меня отвязалась».

Я начала сталкиваться с проблемами, о существовании которых раньше и не подозревала. Например: как избежать еженедельных «встреч за кофе» в компании матерей одноклассников Ребекки? В классе вывешен список родителей. Если я поддамся и впишу в него свое имя, то каждую пятницу мне придется встречаться с остальными жертвами этого списка, пить с ними кофе и обсуждать… Что обсуждать? Систему образования? Плиты Aga? Цены на детское белье? Не могу себе даже представить возможные темы! Кроме того, участие в этих встречах обязывает время от времени приглашать всех к себе в гости. При мысли об этом я покрываюсь холодным потом: почти все блюдца и чашки, которые у меня есть, – это остатки от разных сервизов. Я даже не в состоянии красиво накрыть стол. На таких встречах принято угощать гостей печеньем или кексами, но я не держу дома сладостей (если я куплю печенье, Ребекка немедленно вскроет упаковку, все съест, а потом будет капризничать и отказываться от нормальной еды).

Но, несмотря на все трудности, я наслаждаюсь свободой. Свободой быть дома. Теперь никто не может потребовать от меня, чтобы я в определенное время была в каком-то определенном месте. Мне больше не нужно каждое мгновение моей жизни смотреть на часы, потому что кто-то ждет меня, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Еще четыре недели назад каждый мой шаг был важен. А сейчас – нет. Я могу исчезнуть с лица земли, и только мои дети будут знать об этом и беспокоиться обо мне. Если мы с Томом, после того как отвезем Ребекку в школу, хотим прогуляться вокруг озера, мы едем к озеру и гуляем. Если я хочу пойти в магазин утром, я иду. К свободе сложно привыкнуть. Я все еще жду, что в супермаркете ко мне неожиданно подойдет офицер «полиции карьеры» и спросит: «Простите, мадам, но разве вы сейчас не должны быть на работе?» Теперь я принадлежу к огромной армии женщин, которые заполняют магазины днем, ходят по ним, толкая перед собой детские коляски, подолгу простаивают у полок с памперсами. Безымянные, незначительные. Но я не чувствую себя незначительной. Я ощущаю себя сильной, способной контролировать собственную судьбу. Я свободна. Мне жаль работающих женщин. Раньше я смотрела на домохозяек сверху вниз. Теперь, когда я слышу по радио, как очередная «карьеристка» жалуется на то, как сложно найти хорошую няню для ребенка (как будто няня – это панацея от всех бед), мне хочется крикнуть ей: «Ты так ошибаешься! Нанять няню – это не выход. Все дело в работе. Даже если ты работаешь, нельзя, чтобы воспитанием твоих детей постоянно занимались чужие люди». Феминизм завел женщин моего поколения в тупик, и теперь мы стоим перед глухой стеной. Нам, если говорить честно, продали прекрасную мечту, которая неожиданно обернулась кошмаром.

У меня такое чувство, будто я сплю… и все вокруг ненастоящее. Кажется, еще чуть-чуть, и я проснусь. Майк будет рядом, и я буду, как обычно, спешить на работу. И в то же время сама мысль о том, что кто-то может мной командовать, говорить мне, что я что-то делаю неправильно, кажется мне теперь абсолютно невозможной. Я не могу представить, что можно кого-то бояться, что можно беспокоиться о том, что происходит в офисе. Сегодня звонил Пит, вывалил на меня все новости и сплетни, а я слушала и думала о том, насколько они все смехотворны. Кому какое дело? Кого волнует, что Ник был в ярости из-за последнего фильма, что Гэри, возможно, переедет в Лондон, что в последнем выпуске новостей интервью с местной знаменитостью пустили только перед новостями спорта? Это всего лишь работа. Самая большая проблема работы в том, что человек перестает видеть окружающий мир и начинает думать, что офис – это и есть жизнь. Не правда. Это просто работа. Жизнь – она здесь, снаружи.

На улице морозно, я собираюсь прогуляться, а когда вернусь, может быть, что-нибудь испеку. Вот так!

Воскресенье, 13 декабря

Утром я проснулась оттого, что Ребекка залезла ко мне под одеяло. С тех пор как Майк ушел, она несколько раз пыталась остаться со мной на всю ночь, но я запретила ей это делать. Если я разрешу ей это хотя бы раз, то, когда Майк вернется, она не согласится переезжать обратно в свою кровать. Если Майк вернется.

– Мамочка. – Она завозилась, устраиваясь поудобнее. – Почеши мне спинку.

Я почесала. Ребекка счастливо вздохнула и прижалась ко мне:

– Когда папа вернется? Почему он живет у Билла? А можно мне посмотреть на кошку? Папа говорит, что она отвратительная, но я ему не верю.

– Мама и папа немножко поссорились. Не расстраивайся, и потом, теперь ты видишь его гораздо чаще, чем раньше.

– Это не то же самое. Я хочу, чтобы он был дома по-настоящему. Он придет на концерт?

– Думаю, в этом ты можешь быть абсолютно уверена.

Понедельник, 14 декабря

Временами этот концерт меня раздражает. Сегодня, когда я вела Ребекку в класс, меня поймала миссис Льюис:

– Миссис Адамс! Нам нужен кто-то, кто будет помогать детям переодеваться за кулисами. Вы же знаете, что ваша Ребекка будет ангелом… – Правда? – …а девочки сами с крыльями не справятся. Но, может, вы хотите помочь с гримом?

– Нет, – быстро ответила я. – Я помогу закреплять крылья.

Я не в состоянии раскрасить лицо ребенка, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Однажды я пыталась сделать из Ребекки очаровательную кошечку. В результате она выглядела, как больная горгулья. Увидев ее, Том забился в истерике, и мне пришлось немедленно отослать Ребекку в ванную.

Нужно шить костюм, а я до сих пор не могу им заняться. Уверена, что все эти матери-профессионалки уже несколько недель назад начали расшивать поля белого шелка крошечными блестками или успели съездить в Лондон и купить за пятьдесят фунтов очаровательное платьице, которое их дочь наденет всего раз. Вчера вечером я наконец начала работать над ангельским одеянием. Точнее, я совершенно беспомощно копалась в ворохе белой газовой ткани, какого-то шелковистого материала (купила в Оксфорде) и пыталась распутать моток проволоки. «Я справлюсь», – думала я, прилаживая ткань к неподвижно стоящей Ребекке, которая только вскрикивала, когда я нечаянно колола ее булавкой.

– А это что? – спросила она, увидев в моих руках комок белого газа с блестками, который я пыталась прикрепить к проволочному каркасу.

– Твои крылья.

– А у Кейти будут крылья, как у лебедя. Даже с перьями!

– Либо эти, – пробормотала я, раздраженно пришпиливая крылья к ее платью, – либо вообще никаких!

Ребекка уже воспринимает как должное тот факт, что я каждый день отвожу ее в школу и забираю домой. Первые дни она не могла поверить, что я – ее мамочка, – стою перед школой вместе с остальными родителями и жду ее. Она со всех ног бежала ко мне и бросалась на шею. Потом она крепко вцеплялась мне в руку и тащила к своим друзьям – ей не терпелось поделиться с ними радостью: «Это моя мамочка. Теперь она меня встречает». Я наблюдала, как с серьезным видом она складывала свои учебники в школьный шкафчик, и думала о том, как Ребекка повзрослела, какой красивой она стала. Она с гордостью показывала мне свои рисунки и сочинение про наших собак («Плюха вырвало на пол, и мама его стукнула». Господи!). Она так рада, что может поделиться всем этим со мной, что я рядом каждый день. Это мелочи, обычные мелочи, но они – важная часть ее мира. Еще летом мы читали вместе: я с трудом умещала ноги под ее низеньким столиком, а Ребекка сидела рядом и, водя пальцем по строчкам, старательно выговаривала длинные слова. Она с каждым днем читает все лучше и лучше. Она уже стала читать сама себе перед сном, пока, правда, вслух. А я обнаружила, что могу ее учить, и мне это нравится.

– Читай про себя, как мама.

Мы начали читать книги, которые я помню с детства. Читая вместе с Ребеккой, я возвращаюсь в те счастливые, беззаботные минуты, которые уже успела забыть. Особенно меня радует то, что теперь во время наших вечерних чтений мне не нужно бояться, что засну от усталости на середине страницы.

Однако в моей жизни не хватает… как бы это поточнее определить… блеска. Блеск исчез. Каждое утро я сопротивляюсь искушению натянуть старые джинсы, растянутый джемпер и старые кроссовки. В конце концов, весь день я проведу дома, играя с Томом, убираясь и выгуливая собак. Нет смысла наряжаться. Теперь я встречаю только водителя грузовичка, развозящего рыбу (только по четвергам), и, если мне очень повезет, почтальона. Я уже испытываю трудности с поддержанием обычного разговора. Время от времени я звоню Джилл, чтобы убедиться, что я еще не разучилась говорить. Когда все время проводишь в обществе двоих детей (полтора года и почти семь) и двух собак, которых нельзя назвать оживленными собеседниками, то волей-неволей начинаешь терять навыки общения с людьми. Я начинаю понимать, почему моя мать так много разговаривает с незнакомыми людьми в магазинах и постоянно приглашает знакомых на утренние кофепития и партии в бридж. Она делает это для того, чтобы убедиться, что еще не потеряла способность говорить полными предложениями. Если я чем-нибудь не займусь, то очень скоро мои разговоры сведутся к выкрикам: «Немедленно положи на место!», «Перестань!», «Выплюнь!» и «Тихо!». Может быть, это и есть истинная цель проведения утренних встреч за кофе? Развитие словарного запаса домохозяек.

Пятница, 18 декабря

Дребезжащее пианино на сцене играет рождественский хорал, я покачиваю Тома на колене, а он тянет свои ручки к безупречной прическе женщины, которая сидит перед нами. Я положила программку на пустое место рядом с собой – для Майка. Вчера вечером он сказал, что обязательно придет на сегодняшний школьный концерт. Ребекка заставила его поклясться: «Поклянись жизнью!» Майка еще нет, и мне приходится отражать попытки чьих-то очень полных бабушек (почему они всегда ходят в кашемировых свитерах?) занять его место и выслушивать их возмущения, так как занимать места на детском празднике, по их мнению, совершенно неприлично. Майк появился в дверях зала как раз тогда, когда ангелы выпорхнули на сцену. Я обернулась – светлые волосы, темное пальто, красивый, мой и не совсем мой – и помахала ему. Он осторожно прошел мимо целого ряда затянутых юбками коленей и облегченно сел на стул рядом со мной.

– Извини, – прошептал он.

– Все в порядке, – тоже шепотом ответила я.

Том немедленно переполз на колени к отцу. Ребекка, которая до этого беспокойно вертелась, пытаясь разглядеть нас в темном зале, радостно замахала со сцены. Прежде чем я беззвучно, одними губами, сказала ей: «Прекрати!» – она успела задеть ангела, стоявшего слева. Майк тихо фыркнул и закрыл ладонями лицо, его плечи сотрясались от сдерживаемого смеха. К тому моменту, когда мальчик, игравший самого маленького ослика, описался и был выдворен со сцены суровой миссис Льюис, у Майка началась истерика. Я сидела, крепко сжав губы и молила Бога, чтобы спектакль поскорее закончился – мне тоже хотелось посмеяться. Все остальные родители ахали и вздыхали с умилением, шепча друг другу: «Ну разве они не восхитительны?!», а мы с Майком могли лишь тихо фыркать, пытаясь сдержать хохот. Наконец все участники пьесы собрались вместе и запели песню (Мария уронила младенца вниз головой, Иосиф, пытаясь поднять его, уронил еще раз и только после этого водворил обратно в ясли). Ребекка стояла, скрестив руки на груди, ее лицо светилось от радости. Том, в своем желтом комбинезончике похожий на пушистого утенка, заснул у меня на руках. Майк нежно взял меня за руку. Я повернулась к нему.

– Я тебя люблю, – сказал он так тихо, что услышать его могла только я одна.

Суббота, 19 декабря

Вчера, когда мы наконец вышли из школы, Ребекка крепко схватила нас за руки и шла, довольная собой и готовая принимать поздравления.

– Мам, ты видела Марка? Он описался. У него даже ботинки были мокрые, – она повернулась к Майку. – Папа, я здорово играла?

– Здорово! Ты была самым лучшим пастухом.

– Я была ангелом, – Ребекка сердито на него посмотрела.

– Тогда почему у тебя на плечах лежала дохлая овца?

– Это КРЫЛЬЯ, – одновременно ответили мы с ней.

– Ладно, – сказал Майк. – Давайте пойдем куда-нибудь и выпьем чаю.

Так мы и сделали. Почти как настоящая семья.

После чая мы пошли к нашим машинам. Я все еще езжу на машине компании, но я должна вернуть ее на следующей неделе, или они решат, что я ее похитила.

– В эти выходные я работаю, – сказал он, когда мы подошли к стоянке. – Можно я приду домой завтра вечером?

Я была готова проклясть себя за то, что назначила на вечер встречу с Джилл. Я не могу отказаться.

– Извини, завтра вечером меня не будет дома.

Майк выглядел подавленно.

– Вечером во вторник наша компания устраивает вечеринку. Ты бы не хотела пойти?

– Да, – быстро ответила я.

– Тогда я возьму два пригласительных, для нас с тобой. Говорят, они заказали столики в каком-то новом ресторане. Думаю, будет здорово, – он говорил, пытаясь придать своему голосу одновременно заботу и безразличие.

«Замечательно! Все должно быть замечательно!» – думала я.

Все время, пока мы сидели с Джилл в одном из кафе в Оксфорде (паста с пармезаном, шоколадный торт, две бутылки Sauvignon), я пыталась разобраться в своих чувствах. Майк делает именно то, что нужно, но могу ли я доверять ему?

– Ты собираешься принять его обратно?

– Хочу, – пришлось мне признаться. – Но я не могу вот так просто взять и притвориться, что все прекрасно.

– Этот гад должен испить всю чашу наказания до дна? – спросила Джилл.

– Но что мне от него потребовать? Он поклялся, что между ним и Кейт все кончено, что он больше никогда, никогда в жизни, не совершит ничего подобного. Теперь он стал идеальным отцом, каждую свободную минуту проводит с детьми. Он потрясающе красив, и одна половина меня безумно хочет, чтобы он вернулся. Но другая половина мечтает, чтобы он горел в аду.

– Может, тебе стоит отказаться «выполнять супружеские обязанности»?

– Отказ от выполнения супружеских обязанностей – это чуть ли не главная причина всего этого кошмара. Кроме того, я сейчас полностью в его власти – у меня нет денег.

– Ты всегда можешь вернуться на работу.

– Я не хочу, – сказав это, я поняла, что я действительно не хочу. Мысль о том, что каждый день в девять утра я обязана появляться в офисе, приводит меня в ужас. Я не могу отдать Тома в чужие руки ни на секунду.

– Вопрос в том… – Джилл медленно накручивала макароны на вилку. – Вопрос в том, как ты собираешься одновременно воспитывать своих детей так, как ты этого хочешь, и продолжать играть важную роль в ваших с Майком отношениях?

– Этот же вопрос пришлось решать и нашим матерям. Моя, например, до потери сознания боялась принимать хоть какое-то решение в одиночку. Отец ее подавлял. Я не понимаю, – от волнения я заговорила быстрее, – почему к нам не относятся с уважением за то, что мы решили не ходить на работу, а остались дома, с детьми. Только подумай, как это хорошо влияет на детей! Как минимум половина всех детей, которых в четырехмесячном возрасте отдали в детский сад, которые все свое детство видели родителей лишь мельком, вырастает в психически неуравновешенных взрослых. Вполне возможно, что мы сейчас растим поколение психопатов.

– Многое зависит от родителей, – сказала Джилл. – Я знаю много семей, где детям было бы лучше, если бы они реже видели своих родителей. Вспомни Мартина.

– Ты права. – Я отпила вина из бокала. – Но я не понимаю, почему я должна превращаться в свою мать только потому, что я больше нигде не работаю.

– Пока ты сама довольна собой, кому какое дело?

Среда, 23 декабря

Проснувшись сегодня утром, я осторожно дотронулась до своей головы. Она была на месте. Меня не оставляло чувство, что что-то изменилось. Перемена произошла во мне, я поняла это, когда попыталась лечь поудобнее. И, определенно, изменилось что-то вокруг меня. Постель была теплой. Я была не одна.