Текст книги "Дом: основной инстинкт?"

Автор книги: Диана Эпплярд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Я повернулась к ней и увидела, что она плачет. «Конечно же, нет». Я остановила машину и выключила мотор. Потом обняла Ребекку: «Мы вас так любим». Но тут я обнаружила, что и сама плачу. Бред. Даже Ребекка видит, что что-то происходит. Так жить невозможно.

Вторник, 13 октября

Единственным, что развеселило меня на этой неделе, был сегодняшний визит к гинекологу. Ник сказал, что утром я могу быть свободна. Естественно, я его предупредила только о том, что иду к врачу. Если бы я сказала «гинеколог», он бы позеленел и упал в обморок.

Терпеть не могу ходить на обследования. Джилл посоветовала мне пойти к местному врачу, который недавно открыл практику в местной клинике. По ее словам, у него сексуальные глаза и теплые руки. Подозреваю, что к нему ходят все женщины нашей округи. Я надеялась, что смогу отвезти Ребекку в школу, но врач назначил прием на девять утра. Я вбежала в клинику и была немедленно остановлена регистратором – невозмутимой старой девой: «Вам необходимо заполнить карточку нового пациента». – «Я не одна, у меня большая семья». Она чуть приподняла брови: «Ну, тогда необходимо заполнить одну карточку на всех, но ваш муж должен ее подписать. Обычно мы просим всех новых пациентов пройти медицинский осмотр. Попросите, пожалуйста, вашего мужа записаться на прием». «Конечно», – ответила я, зная, что убедить Майка пойти к врачу так же просто, как достать луну с неба. А если он и пойдет, то будет отчаянно врать, когда его спросят о количестве выпиваемого спиртного.

Я стала заполнять карточку. Когда я дошла до вопроса: «Сколько стаканов алкоголя вы выпиваете каждый день?» – я скрестила пальцы за спиной и написала – 2. Хотя на самом деле нужно было написать 12.

К сожалению, гинекологический осмотр здесь делает не врач, а медсестра. Черт! Хотя, может, действительно, не самый лучший способ – познакомиться с врачом, сидя в этом ужасном кресле. Мне все-таки хотелось бы предстать перед ним с моей лучшей стороны.

Медсестра пролистала мою карточку и спросила, принимаю ли я противозачаточные таблетки. Я сказала, что принимаю (интересно только зачем). «Если вы решите больше не заводить детей, ваш муж согласится на операцию?» Я представила себе лицо Майка, если заговорить с ним о стерилизации. «Не думаю, что нас устроит такой вариант. В данный момент». – «Что ж, – сказала она. – Зайдите за ширму и разденьтесь ниже пояса». Я аккуратно сложила вещи на полу, залезла на кресло и торопливо прикрылась полотенцем. Медсестра подошла, держа в руках эту отвратительную металлическую штуку, которая выглядит, как щипцы для завивки. «Просто раздвиньте колени пошире… вот так… и расслабьтесь…» Будто это так легко – расслабиться, когда кто-то, совершенно незнакомый, ковыряется в тебе щипцами для завивки! «Сейчас может возникнуть неприятное ощущение», – сказала она. Чертовски верно! Мне показалось, что меня сейчас проткнут насквозь. Я попыталась подумать о чем-нибудь приятном, что не включало бы в себя гинекологическое кресло и необходимость раздвигать ноги.

– Вы ведь недавно переехали в «Лужки»? – спросила она, когда брала мазок.

– Да, – пропищала я.

– Очень хороший дом. И у вас много земли. Пони заводить собираетесь?

– Надеюсь.

– У нас тоже есть земля. Мы живем в усадьбе «Башня Астон», дальше по дороге.

– О, чудесно, – пробормотала я.

– Мы выращиваем овец породы альпака.

Что?

Она продолжила: «Конечно, я занимаюсь ими в свободное время – здесь я работаю полдня. Но альпаки – моя страсть!»

– Как интересно…

– Вряд ли вы захотите взять парочку, – внезапно сказала она. – Но вообще-то, дети их очень любят, и они такие привязчивые.

– У нас сейчас слишком много других дел, но спасибо за предложение.

– Все в порядке. Можете одеваться. – Она взяла стекло с мазком и осторожно пошла к своему столу.

Не каждый день приходишь к гинекологу, чтобы сдать мазок, а выходишь от него почти владельцем альпаки.

Четверг, 15 октября

День, когда Ник должен показать мне отзыв о моей работе. Все утро он суетился вокруг, а я безуспешно пыталась встретиться с ним взглядом. Лучше, вообще забыть об этом, тем более что есть дела поважнее. Известие о том, что Кейт уходит, взбудоражило всю контору. Ходили слухи, что в «Мидландс» она получит должность диктора вечерних новостей. Очень выгодное место, которое уже очень долгое время занимает Моника – бледная старая карга, которая считает себя лицом «Мидландс ТВ». По-видимому, она попортила людям много крови, да к тому же еще и терроризирует всю компанию, грозя судебными разбирательствами за малейшие нарушения контракта. Майк, должно быть, сгорает от желания поделиться всеми этими новостями со мной, тем более что он прекрасно знает, как мы с Кейт близки. Я-то думала, что Кейт будет обычным диктором и что ей доверят вести только дневные выпуски, но не главную вечернюю программу. Ей здорово повезло, это великолепное продвижение по служебной лестнице. Хоть какое-то утешение для нее после того, как Оливер ушел. Она до сих пор не сказала мне, почему он это сделал. Она мне даже не позвонила. Возможно, воспользовалась моим советом и потребовала, чтобы он на ней женился. М-да. Нехорошо получилось.

Сразу после ланча зазвонил телефон. Местный вызов. Это был Ник, он попросил заглянуть к нему. «Конечно», – ответила я. Раньше подобная встреча заняла бы все мои мысли: повышение зарплаты или другие приятные новости, какие-нибудь намеки на мое блестящее будущее, а может, даже уверения, что я – лучший работник месяца (или даже года). Но сегодня мне было совершенно все равно. Я слишком беспокоилась о Майке, к тому же с этого воскресенья Ребекка была слишком задумчива и плаксива. Она ходила за мной повсюду, терпеливо ждала, пока я была в туалете, и плакала каждый раз, когда теряла меня из виду. Сегодня утром, когда я уходила на работу, мне практически пришлось отдирать ее от себя.

«Ну, Кэрри, – Ник поудобнее устроился за своим дубовым столом и протянул мне кипу бумаг, которые и были отзывом на мою работу. – Посмотри-ка». Если не считать проваленного фильма о дислексии, я была просто образцовым работником. Квалифицированная, умеет справляться с кризисами, великолепный руководитель, любима сотрудниками, общительна, несомненный лидер. Это я? Еще в прошлом году я бы отдала все за подобный отзыв, но сегодня я не могла даже изобразить радость. Все, о чем я думала, – с каким видом Ребекка прикусила губу, когда я уходила на работу. Я сказала ей, чтобы она была молодцом, что все в порядке, но она на это не отозвалась. А Клэр была почти груба с ней, вытолкав Ребекку в кухню, пока я открывала входную дверь. Какое Клэр имеет право диктовать моим детям, что им делать? Ну, полагаю, у нее есть все права.

– Что ты думаешь? – Ник радостно улыбался. – Звучит здорово, правда? И у меня есть новость, которая еще лучше. Том Уорнер, глава отдела развития ТВ Центра, позвонил мне на прошлой неделе. Он просил найти кого-нибудь на место ассистента редактора в его отделе. Я предложил тебя. По-моему, ты готова для этой работы. И это ведь будет большим продвижением вперед.

Я ошеломленно взглянула на Ника. ТВ Центр? Как, черт возьми, я смогу там работать? Кто будет сидеть с детьми? Ник не заметил моего смятения. Вместо этого он встал, открыл передо мной дверь и сказал: «Подумай об этом. Обсуди с Майком. Для начала контракт будет всего на шесть месяцев. И тебе совершенно несложно будет разобраться и с твоими домашними делами, правильно? Мне было бы очень жаль отпускать тебя, но, между нами, думаю, я скоро тоже туда перейду. Это – место, где стоит работать».

Я вернулась за свой стол. Голова у меня была тяжелая и кружилась. Мне даже показалось, что я могу упасть в обморок. Это была великолепная работа, и гораздо лучше оплачиваемая. Работа-мечта, к которой я всегда стремилась. Я должна быть на седьмом небе от счастья, продумывая, как я буду ездить туда и обратно, планируя, на сколько часов мне понадобится няня для детей, расставляя все в жизни по своим местам. Но я не могу заставить себя думать об этом. Все это казалось неважным. Я могла бы уже говорить с Томом Уорнером по телефону, очаровывая его и договариваясь о встрече. Но я испытывала лишь панику и отчаяние. Еще больше работы. Меньше времени с семьей. Больше головоломных заданий, количество которых будет увеличиваться и увеличиваться, до тех пор, пока одна маленькая катастрофа (например, больной ребенок) не разрушит все. Майк никогда не согласится переехать, и через шесть месяцев работы я буду сходить с ума при мысли, что всю оставшуюся жизнь мне придется каждый день ездить на работу. И нам придется переезжать снова и снова. А это значит – опять отрывать детей от обжитого дома, искать новый дом, новую няню… Или я могу переехать. Я могу переехать вместе с детьми и жить отдельно. С лондонской зарплатой я могу позволить себе платить за квартиру, а ТВ Центру принадлежат великолепные ясли и центр для школьников, чьи родители на работе… Нет. Больше никакой жизни отдельно друг от друга. Мне действительно нужно подумать. Мне нужно пойти домой. Я позвонила Нику и отпросилась на вторую половину дня.

По дороге домой мне пришло в голову, что у Ребекки сейчас должны закончиться занятия. Я подъехала к школе, думая о том, что могу успеть до того, как приедет Клэр, перехватит ее и увезет от меня. Я могу приготовить настоящий обед и провести какое-то время, играя вместе с ними. Я разожгу камин в маленькой комнате, и мы с Ребеккой можем сыграть в карты… я отчетливо представила себе эту мирную картину. Позже вечером у Ребекки бальные танцы, и я могу ее отвезти. Впервые за сегодняшний день я почувствовала себя счастливой. Но машин на дороге было слишком много, и я подъехала к школе, когда все дети уже выходили из здания. Я припарковала машину и перебежала дорогу, ища глазами Клэр. Она была там, на другой стороне. Том радостно размахивал воздушным шариком, сидя в коляске. Пока я стояла, из школьных ворот вместе со своими подругами выбежала Ребекка. Она увидела Клэр, и даже с того места, где я стояла, можно было увидеть, как ее лицо осветилось радостью. Она бросилась к Клэр, и они обнялись, очень крепко. Затем Клэр развернулась и пошла к своей машине. Одной рукой она толкала коляску с Томом, а другой обнимала Ребекку. Я увидела, как Ребекка принялась что-то возбужденно рассказывать. Потом она обернулась и помахала подругам. Для меня время остановилось. Это был кадр из жизни моих детей, что-то, что происходит каждый день. Ничего необычного – всего лишь одна минута из тысяч. Но эта жизнь была сокрыта от меня. У меня возникло чувство, что я открыла книгу и прочитала в ней строки, которых раньше никогда не замечала. В сущности, Клэр была их мамой.

Я их не окликнула. Я развернулась, стараясь, чтобы они меня не увидели, и села в машину. Меня не ждали и во мне не нуждались. Мать, которая является всего лишь довеском к жизням своих детей.

Суббота, 17 октября

День был полностью занят домашними делами: стирка, покупки, прогулка с собаками. Мы до сих пор не наняли уборщицу, а у меня на приведение в порядок всего дома уходит больше пяти часов; Том при этом постоянно путается под ногами. К восьми вечера я валилась с ног. Но я должна была оставаться бодрой. Сегодня мне было необходимо поговорить с Майком. Он сгребал листья в саду, а Ребекка, в новых резиновых сапожках, прыгала по кучам и разбрасывала их в разные стороны. Я подошла к ним, засунув руки глубоко в карманы теплой куртки. За мной топал Том в старых сапогах Ребекки, которые были ему велики. Издалека я слышала смех, но как только Майк увидел, что я приближаюсь, радость моментально исчезла, будто на него вылили ведро ледяной воды. Как же могло случиться, что при виде собственного мужа я начинаю чувствовать неловкость и смущение?

– Майк, ты сегодня вечером будешь дома?

– Да, а что?

– Я просто спросила. Я купила мясо на обед и хотела убедиться, что у тебя нет других планов.

– Нет, – сказал он, отворачиваясь. – Планов нет.

– Великолепно, – я попыталась улыбнуться.

Когда я пошла к дому, по дороге взяв Тома на руки, за моей спиной снова раздался смех.

Я лежала в теплой ванне и пыталась разобраться в своих ощущениях. Я определенно нервничала. Но это же глупо. Пришлось несколько раз повторить себе: «Он – мой муж. Мы прожили вместе семь лет». Но почему тогда я чувствую себя, как школьница перед первым свиданием? Если он одобрит мой план, то нас ждут большие перемены. Действительно большие. И вполне возможно, они могут спасти наш брак. Или разрушить его окончательно. От сегодняшнего вечера зависит, какую дорогу мы выберем, что будет с нами в будущем. Меня охватывало какое-то странное чувство при мысли, что выбор, который мы можем сделать сегодня, определит все в нашей дальнейшей судьбе.

Когда я одевалась, зазвонил телефон.

– Миссис Адамс? – голос был мне незнаком. – Уделите мне, пожалуйста, минуточку. Мы проводим работы по звукоизоляции чердаков в вашем районе. Не могли бы вы…

Несколько секунд я с недоумением смотрела на трубку у себя в руке. У меня решается судьба, а этот мужчина хочет обсудить со мной звукоизоляцию чердаков? «Нет, спасибо», – вежливо ответила я и положила трубку. А потом разрыдалась.

Может, стоит включить музыку, пока мы будем сидеть друг напротив друга за большим кухонным столом? Что-нибудь из итальянской оперы, в которой совершенно необъятные певицы орут во все горло? Или мы достойны только компании вежливого лабрадора и сонного золотистого ретривера? Я осторожно пошевелила Ангуса носком туфли. Сегодня вечером решается и твое будущее. Скоро ты можешь стать городской собакой в неполной семье. Пес открыл глаза и лениво посмотрел на меня. Затем свернулся поудобнее и захрапел. Никакого уважения к кризисной ситуации!

В кухню вошел Майк. В руке у него была кружка. «Она хочет какао», – сказал он, открывая один из шкафчиков над мойкой. «Вредно для зубов», – фраза вырвалась у меня прежде, чем я успела остановиться. Он ведь хотел сделать дочери приятное. Они весь день провели вместе: жгли листья, собирали паданцы в корзину. А мы с Томом прятались в доме. «Ладно, – спокойно ответил Майк. – Дам ей молока». Он пошел к Ребекке, чтобы почитать ей перед сном. А у меня на кухне все валилось из рук: я вылила сметану на картошку в мундире, уронила морковь на пол. Я не в состоянии готовить, когда нервничаю. И несколько глотков красного вина мне ничуть не помогли. Я весь день ничего не ела и почувствовала, что начинаю пьянеть. Еще чуть-чуть, и я могла бы просто упасть без сил.

– Так, – сказал Майк, когда я поставила перед ним тарелку. – По какому поводу все это?

Я бесконечно репетировала то, что собиралась сказать ему. Про себя я совершенно спокойно и рационально объясняла достоинства и недостатки возможных вариантов. Но как только он посмотрел на меня, мои губы задрожали, и я разразилась слезами. Великолепно. Лучшего начала и не пожелаешь. «Что, черт возьми, происходит?» – Майк быстро отодвинул свою тарелку, так, чтобы мои слезы не капали на еду. Он уже несколько недель не ел нормально.

– А что, по-твоему, происходит? – я заговорила, громко всхлипывая. – Мы уже несколько месяцев не говорили друг с другом нормально. Жить с тобой все равно, что жить с посторонним. Ты не разговариваешь со мной, не хочешь заниматься любовью, похоже, ты вообще больше меня не хочешь. Как, по-твоему, я себя чувствую? Что я должна чувствовать, когда я в постели пытаюсь дотронуться до тебя, а ты ускользаешь? Ты ничего не рассказываешь мне про работу. Уже многие недели ты не говоришь ничего о том, что ты чувствуешь. Я не могу дотянуться до тебя. У меня такое чувство, что я тебя больше не знаю и что наш брак распадается.

Я всхлипнула и потянулась за салфеткой. Я собиралась быть спокойной и красивой, и держать все под контролем. И вот – пожалуйста – мое лицо все в малиновых пятнах. Ангус опять громко всхрапнул.

– Ты ничего не сказал мне ни о Кейт, ни обо всем остальном. Ты больше не интересуешься моей работой, – я уже не могла остановиться.

– Что насчет Кейт? – голос Майка звучал угрожающе тихо.

– О ее работе. Мне постоянно кажется, что я нахожусь где-то за пределами твоей жизни, что я тебе больше не нужна.

– Кэрри, Кэрри, – впервые за последние недели Майк сам дотронулся до меня. – Это неправда. Все это – неправда. Это ты отвернулась от меня, помнишь? Это ты сказала, что я бесполезен, и что я тебе не нужен, и что ты гораздо лучше справишься с домом в одиночку. Как, по-твоему, я должен был себя чувствовать? Великолепно? С самого рождения Тома я думал только о том времени, когда мы наконец сможем заняться любовью, и теперь ты мне говоришь, что я не хочу заниматься любовью с тобой? Чушь! Ты совершенно ясно дала понять, что я тебе больше не нужен и лишь стою на дороге у тебя и детей. Ты получила дом, какой хотела, у тебя работа, которую ты хотела, дети, которых ты хотела, и, наконец, ты ведешь такую жизнь, какую всегда хотела. Может, ты хочешь упаковать меня в коробочку и доставать только тогда, когда тебе это удобно? Меня, черт побери, это не устраивает!

Пока Майк говорил, он оставался совершенно спокойным. Но последнее слово он почти выкрикнул и затем грохнул кулаком по столу. Тарелки звякнули, и Ангус проснулся. Он громко чихнул, вопросительно на нас посмотрел и со вздохом улегся поудобнее. Не возражаете, если я попрошу вас вести себя потише? Здесь, вообще-то, один пес пытается спать.

По лицу Майка было видно, что он пытается успокоиться: «Я пытался с головой уйти в работу, но этого недостаточно. Ты меня не хочешь. Ты ни разу не показала, что я тебе нужен». – «Но я показывала! – возразила я. Бессознательно, я взяла в руки вилку и принялась царапать сосновую столешницу. Рука у меня тряслась. – Я постоянно тебе это показывала. Я тебя обнимала, прикасалась к тебе, а ты меня избегал».

– Значит, ты делала это так, что я тебя не понимал. Я был абсолютно уверен, что ты меня больше не хочешь.

– Господи, что за дурацкая неразбериха.

– Да, неразбериха. Это и есть та самая важная вещь, которую ты хотела мне сказать? Что наш брак бесполезен? Что ты хочешь… все закончить?

– Нет! – я была в ужасе. – Конечно, нам нужно было кое-что обсудить, но это совсем другое. Мне предложили работу в ТВ Центре, в Лондоне.

– И? – Майк пристально на меня посмотрел, голос его немного дрожал.

– И я решила отказаться.

– Слава богу! – его рука, до этого сжимавшая вилку так, что костяшки побелели, расслабилась.

– На самом деле, я не только не собираюсь работать в Лондоне, я собираюсь бросить работу здесь. Так будет лучше.

Тишина в кухне стала практически осязаемой. Наконец Майк заговорил:

– Ты имеешь в виду, что собираешься бросить работу здесь и просто… остаться дома?

– Да, – я старалась говорить с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. Почему он воспринимает это с таким трудом? Я набрала в грудь побольше воздуха. – Я больше не хочу оставлять детей на Клэр. Я так не могу. Хочу, чтобы они опять были со мной.

– Но как же мы будем платить за дом?

– С этим мы разберемся. Я не такая уж эгоистка. Я просто чувствую… я просто чувствую, что, если так и дальше будет продолжаться, я сойду с ума. Все на моей работе потеряло для меня смысл. Я больше не хочу каждый день ходить в офис, встречаться с нужными людьми. Меня совершенно не волнует продвижение по службе, мне все равно, что думает Ник. Каждый день мне хочется, чтобы поскорее наступил вечер, и я могла бы поехать домой. Я настолько устала от всей этой беготни, от того, что у меня мало времени на детей, от того, что я не успеваю заняться домом. Том такой милый, и я не собираюсь пропустить его детские годы, и Ребекка действительно во мне нуждается. Я не хочу лет через десять спросить у них: «Ну что, у вас было хорошее детство?» Пожалуйста, Майк. Скажи, что ты не против.

– По-моему, ты уже все решила. – Майк отпил большой глоток вина. Он взглянул на свой бокал, потом перевел взгляд на Плюха, который сидел, уткнувшись носом в ногу хозяина и выпрашивая кусочек мяса. – Это как раз то решение, которое ты можешь принять и без меня.

Потом он встал и, не говоря ни слова, вышел из кухни. Я слышала звук его шагов на лестнице, потом скрипнула дверь нашей спальни.

Суббота, 24 октября

– Ты что, спятила? – Джилл была шокирована. – Ты совершенно и абсолютно ненормальная. Как ты собираешься платить за дом? Как ты будешь платить за школу? Что ты будешь делать с машиной? Как ты будешь жить?

– Ну, ты же, например, работаешь неполный день, – слабо запротестовала я.

– Да. Но я не живу в Хэмптон Корт^[41], и мои дети не ходят в дорогущую школу.

Джилл терзала меня таким образом с самого понедельника, когда я позвонила ей и сообщила свои великие новости. Я ожидала поддержки, но не тут-то было.

– Как теперь я смогу говорить моим дочерям, что если они будут хорошо учиться, поступят в университет, то они найдут хорошую работу, как тетя Кэрри, и что им не придется всю жизнь полагаться на мужчину, если ты берешь и просто так все бросаешь? Ты – единственный по-настоящему положительный пример, который я могу им показать. А что случилось с равенством, с теми блестящими и рациональными причинами, по которым женщина может работать полный рабочий день, о которых ты мне столько твердила?

– Но я несчастлива.

– А кто счастлив? Ты что, действительно думаешь, что будешь счастлива, если до конца своих дней будешь зависеть от Майка?

– Это поможет нам быть вместе. У него появится чувство, что он настоящий мужчина – добытчик и защитник.

– Кэрри, – Джилл вздохнула. – Если ты думаешь, что просить у своего мужа деньги на домашнее хозяйство каждую неделю – это рецепт семейного счастья, то ты определенно растеряла все свои мозги.

– По-моему, это восхитительно, – промурлыкала Гарриет в телефонную трубку. – Теперь мы сможем иногда пить кофе вместе на утренних встречах родителей. И ты сможешь помочь с устройством ярмарки этим летом. А может, мне даже удастся убедить тебя посвящать день или два – только утром – работе в нашем благотворительном магазине. Но самое лучшее, – тут ее голос почти задрожал от восторга, – мы теперь сможем вместе ходить за покупками.

«Хождения за покупками, – сказал Майк перед обедом, – конечно же, отменяются. Больше никаких поездок на Оксфордские распродажи, чтобы пополнить твой и без того огромный гардероб. Дети тоже не нуждаются в новой одежде: их шкафы и так забиты до отказа. И я не уверен, что мы можем позволить себе две машины». Он сидел за кухонным столом, заваленным банковскими счетами и извещениями, а также выписками по кредитным картам.

Два дня отчуждения и молчания меня довели, и в среду вечером я была готова взорваться. Я стояла на кухне у раковины и мыла бутылочку Тома. Я слышала, как стукнула дверь, но не обернулась. Меня уже достаточно игнорировали, спасибо. Но через минуту я услышала шаги за своей спиной. Я напряглась и принялась еще яростнее тереть бутылочку. Внезапно я почувствовала его руки на своей талии. «По-моему, это великолепная идея, – прошептал он мне на ухо. – Чем больше я об этом думаю, тем больше она мне нравится». Я с облегчением прижалась к Майку. Слава богу! Слава богу! Может быть, теперь мы все сможем вернуться домой.

Правда, теперь меня начинало тревожить, с какой легкостью Майк взял на себя роль единственного кормильца. Слишком уж легко! Когда я увидела его, сидящим во главе стола, покрытого всеми этими банковскими бумагами, я подумала о том, кого же он мне напоминает? Долго копаться в памяти не пришлось. И ответ был похож на ушат ледяной воды. Моего отца. Если я начну извиняться за то, что купила себе журнал, я пойму, что произошло самое ужасное. Я стану собственной матерью.

Меня терзали сомнения. Когда я приняла это решение, то оно казалось таким смелым, таким очевидным, что не было ни малейших сомнений в его правильности. Но сейчас передо мной встала реальность. Моя машина принадлежит компании. Ее придется отдать. А мой пенсионный счет? Его придется либо обналичить, либо перевести все деньги на новый личный счет, а это значит, что я потеряю отчисления, внесенные работодателем. Как хорошо, что прошло больше шести месяцев, с тех пор как я вернулась на работу. Иначе, мне бы пришлось вернуть пособие по беременности. И потом, нужно же еще сообщить Нику, что я ухожу. Как минимум пять раз на этой неделе я порывалась все ему сказать, но каждый раз я думала, что он все равно заговорит со мной о ТВ Центре, и тогда я смогу все ему объяснить. Но он ни разу не упомянул мой переход. И – Святые Небеса – Клэр. Как я скажу Клэр, что у нее больше нет работы?

Пятница, 30 октября

Сегодня утром я заглянула в кабинет Ника:

– У тебя есть секундочка?

– Конечно. – Он радостно улыбнулся. – Заходи. Ты уже подумала о том предложении? Я сегодня утром говорил с Томом по телефону и сказал ему, что ты уже в курсе. По-моему, он был доволен. Ты знала, что он раньше работал с Майком? Он хочет с тобой встретиться…

– Я решила не переходить в ТВ Центр, – быстро ответила я.

– Что?

– Я решила никуда не переходить. И я должна сказать тебе еще кое-что… – Я замолчала на секунду, собираясь с мыслями, а потом заставила себя посмотреть Нику прямо в глаза. – Я увольняюсь.

– Ты что, шутишь? – все его оживление исчезло. Он выглядел по-настоящему потрясенным. – Но почему? Послушай, я знаю, что не был чересчур вежливым, когда мы говорили о твоем фильме, но это же мелочь, Кэрри, ты сама это знаешь. Куда ты переходишь? – Он с подозрением на меня посмотрел. – Собираешься присоединиться к команде Майка?

– Господи, конечно нет, Ник! Я ни за что не брошу Би-би-си, ты же знаешь.

– Тогда куда ты уходишь?

– Никуда. Я собираюсь совсем бросить работу и заняться детьми. Ухожу домой.

Ник посмотрел на меня так, будто у меня внезапно выросла вторая голова. «Ты собираешься бросить работу и стать домохозяйкой? – он рассмеялся. – Кэрри, это абсурд. Кто угодно, только не ты! Представь, сидеть дома, с детьми, весь день. Очень скоро ты все это возненавидишь. Когда я смотрю на свою жену… у нее же нет жизни, она только ухаживает за мной и детьми. Я всегда восхищался тобой, твоим умением справляться со всем сразу. Ты же даже не знаешь, что у тебя есть дети!» Услышав последнюю фразу, я вздрогнула. А Ник продолжал: «У тебя такая прекрасная работа здесь, такое блестящее будущее! Не можешь же ты все это просто так бросить. Это безумие. А все семинары, все курсы, которые ты посещала… Весь твой опыт!»

Казалось, что он, как калькулятор, подсчитывает все деньги, которые компания потратила на меня. Я начала чувствовать себя бесконечно виноватой. Может быть, я приняла неправильное решение… Может быть, мне следовало лучше подумать… Черт, если я сейчас уволюсь, они никогда не возьмут меня обратно. И я навсегда застряну в мире мамочек. Нет. Меня так легко не переубедишь. Я все делаю правильно. Неужели они думают, что, бросив работу, потому что я хочу видеть своих детей чаще, я, поджав хвост, вернусь в компанию, потому что я захочу видеть своих детей реже?

– Извини, Ник. Но я действительно ухожу. И не изменю своего решения. Я чувствую, что поступаю правильно. Тебе не нужно завершать отзыв обо мне. И даже если бы я уже получила ту работу, я бы все равно уволилась.

– Ну, если ты уверена… Это твой выбор. Но, если ты когда-нибудь захочешь вернуться, просто позвони мне. Мне действительно жаль тебя отпускать. Полагаю, увеличение зарплаты на пять тысяч не изменит твоего решения?

– Ник! Прекрати меня искушать!

Он рассмеялся и поднял руки перед собой, словно защищаясь. «Ладно, ладно. Ты победила. Но я буду скучать по тебе. Мы все будем». – «Спасибо», – я почувствовала, что к глазам подступают слезы. Господи, только бы не заплакать! Я вышла из его кабинета, и немедленно пошла в свой кабинет. В мой бывший кабинет. Я оглядела общую комнату. Пит оживленно говорил по телефону, ручка в руке, ноги закинуты на стол. Ряды гудящих компьютеров, газетные листы на полу, взрывы смеха, непрекращающиеся звонки телефонов, хлопают двери, принтеры жужжат, распечатывая статьи. Мой мир. Это место меня всегда вдохновляло. Каждое утро поднимало мое настроение оживленностью и шумом, той кипучей деятельностью, которая характерна для отделов новостей. Все было так знакомо, как может быть знаком родной дом. И в каком-то смысле это и был мой дом. Я провела здесь гораздо больше времени, чем дома. И все эти люди… мои друзья, люди, вместе с которыми я смеялась, паниковала, злилась. Я собиралась уйти и не видеть их больше.

Что будет со мной? Моя личность, мое собственное представление о себе исчезнут. Ведь все в моей жизни было дорогой к тому, кто я сейчас. Учеба в школе, экзамены, университет, работа в газетах, затем – на радио и, наконец – телевидение. Каждый шаг был просчитан, а все вместе вело к постоянному подъему по карьерной лестнице. Работа – это мой способ гордиться собой, способ заставить других людей уважать меня. Я именно такая, какая есть благодаря своей работе. Уберите работу, и кем я буду? Лицом в толпе. Очередной женщиной, пытающейся пройти в двери магазина, толкая перед собой коляску. Женщиной, которая беспокоится о каждом кусочке еды. Женщиной, которая просыпается утром, чтобы прожить день как две капли воды похожий на вчерашний.

Что будет занимать мои мысли? Возвращение Майка домой? Отпуск? Все домохозяйки, которых я знаю, проводят свои жизни, планируя отпуск, как будто это – форма побега от обыденной жизни. Сейчас я не должна этого делать: у меня есть работа, всегда разная, всегда поднимающая настроение. Каждый день я встречаю новых людей, посещаю новые места. И каждый раз для меня важно, где именно я нахожусь. Я – важна. Я играю какую-то роль в реальном мире. А теперь, возможно, я буду пользоваться помадой только для того, чтобы пройтись по магазинам. Боже! Меня могут заставить участвовать в утренних беседах матерей, которые собираются за чашкой кофе и болтают о своих отпрысках! Вот и вся моя жизнь. Я умру от РАБОТЫ ПО ДОМУ. Я буду соображать не лучше, чем человек, которому сделали лоботомию. Господи! Я ведь могу научиться любить одежду из универмагов «Маркс и Спенсер». Я хотела оставить работу, чтобы стать отзывчивым, самодостаточным человеком, открытым для всего нового. Но я могла думать только о превращении в Гарриет, которая одевается к девяти часам дня, чтобы отвезти детей в школу, и которой больше никуда не надо ехать. Я думала о том, что теперь мне придется просить у мужа разрешения купить себе новое платье. Это же ад! И я действительно собираюсь так жить?!

Я села за стол, ввела пароль и подключилась к локальной сети. Еще чуть-чуть, и этот пароль тоже будет для меня потерян. Adamsc, пароль – Rebecca. Больше не будет Кэрри Адамс. Будет Миссис Адамс. Домохозяйка, мать двоих детей. Ничего особенного.