Текст книги "Брак"
Автор книги: Диана Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Глава 42
ПРИНЦИПЫ
Клара ждала телефонного звонка, вновь и вновь перебирая в памяти подробности события, произошедшего в воскресенье на поляне, после ленча у Антуана де Персана. Если бы они сделали еще несколько шагов, если бы еще чуть-чуть углубились в лес, если бы у них в запасе было хоть пять минут, они могли бы поцеловаться. Она шагнула к нему, он шагнул к ней, протянул руки, обоих охватило неожиданное мощное влечение, связавшее их языки и управлявшее их телами. А потом раздался звериный рык, треск веток, возникло ощущение близости других людей и незаконности порыва – возможно, их догнали Серж и Труди. Клара и Антуан метнулись за кусты так виновато, будто их поймали с поличным.
– Я позвоню. Можно? – несчастным голосом спросил Антуан.
– Да, – прошептала Клара, – да. – И они разошлись в разные стороны.
Но когда в понедельник зазвонил телефон, в трубке послышался голос репортера из «Монд», желающего узнать у мадам Крей, в какой момент был предложен «выход леди Годивы». Клара ахнула: откуда он узнал про тот безобразный случай?
– Разве вы еще не видели «Пари-Матч», мадам?
Клара кинулась листать журнал и нашла в нем неплохую фотографию, изображающую ее на крыльце почтамта в окружении толпы людей, с виду похожих на тирольских крестьян. Снимок был цветной.
Крей рассвирепел – гораздо сильнее после того, как этот снимок попал в популярный еженедельный журнал, чем после рассказа Клары о происшествии у почтамта. Американцы, увидев фотографию, опять пришли в ярость: очевидно, теперь им следовало быть настороже, даже отправляясь на почту! Кое-кто из французов тоже возмутился и посочувствовал Кларе. Клара даже не надеялась на то, что столько людей поддержат ее, но, когда случившееся получило огласку, в прессе стали все чаще мелькать статьи, осуждающие охоту, а в доме Креев чуть ли не каждый день появлялись делегации от общества святого Губерта и святого Евстахия, Лиги противников охоты и Ассоциации защиты диких животных, люди, восстающие против отстрела птиц в «добрачный» период, люди, защищающие право на частную собственность, подающие прошения в Европейский парламент, требующие запретить охотиться по средам, в день школьных экскурсий, по воскресеньям и в нетрезвом виде. Глубоко тронутые Клара и Серж принимали всех посетителей и поили их чаем, брали все брошюры, обещали прислать пожертвования. Лига противников охоты оставила им пачку больших плакатов: «ОХОТА ЗАПРЕЩЕНА». В частных владениях разрешается охотиться только с согласия хозяев. Тем самым вы проявляете уважение к самой жизни и природе».
Мэр Этан-ла-Рейна немедленно предпринял ответные шаги, пытаясь охладить пыл противников охоты, к числу которых принадлежали владельцы обширных участков, и запретил собирать грибы в общественных лесах, оскверненных охотой.
– А весной мы добьемся запрета на сбор цветов, – зловеще добавил он.
Европейский филиал редакции журнала «Тайм» опубликовал подробную статью об этом и где-то разыскал старые студийные фотографии Клары. Увидев, как она изменилась, Клара чуть не расплакалась и поняла, что ее жизнь пролетела как один миг. Разве она вправе рассчитывать на то, что месье де Персан увлечется ею? Наверное, она спятила, если влюбилась как раз в тот момент, когда ей следовало бы беспокоиться о суде, о сыне, отправленном в Англию, или о судьбе ни в чем не повинных обитателей леса.
В то же время оказалось, что быть героиней статей и женщиной с плаката довольно приятно. По предложению Дороти Штернгольц американцы устроили сбор средств в фонд защиты прав американских граждан.
– Артур Перлберг утверждает, что речь идет не только о Кларе – на карту поставлено слишком многое, – объяснила Дороти Штернгольц, урожденная Майнор, Эмсу Эверетту. – Не хватало еще, чтобы возник прецедент, чтобы американцев могли подвергать несправедливым преследованиям! Это неизбежно отразится на внешней политике Франции. Артур считает, что французам полезно время от времени вспоминать, сколько денег мы вкладываем в экономику их страны, не говоря уже об экспорте.
– Мне известно, что среди французов многие поддерживают нас, – вмешалась Марта Джейкобс из Американской библиотеки.
– Дело не в том, что Серж Крей не в состоянии нанять адвоката, а в том, что никто не может позволить себе вести нелепый судебный процесс против целой страны. Всем известно, что, когда Креи купили замок, он был в запущенном состоянии.
– А правда, что вопрос о панелях подняли, чтобы заставить их изменить свое решение насчет охоты?
– Скорее всего – да. Но панели все-таки увезли и продали, тем самыми ограбив не только коммуну, но и всю историю Франции, и за это кто-то должен поплатиться. Однако недопустимо возлагать всю вину на Креев.
– Интересно, удастся ли нам выжать из Тима Нолинджера десять тысяч? Он ведь часто бывает у Крея.
– Обратитесь к нему, пока не поздно. После свадьбы он сразу утратит свою щедрость, – засмеялся Эмс. – Верно говорят: если тебе нужен домашний бухгалтер, женись на француженке.
Артур Перлберг явился раньше всех и вскоре вступил в беседу. Как обычно, все как завороженные слушали известного адвоката – маленького, седого, в роговых очках, наделенного поразительным красноречием. Он блестяще развивал мысль об антиамериканизме в Европе и, как это ни парадоксально, проводил параллель с антиправительственными настроениями в Америке.
– Теперь американцы не смогут чувствовать себя в безопасности даже на почте, – передернулась Дороти.
– Как и в Америке. Вспомните недавние сообщения в газетах, – произнес кто-то из присутствующих.
Тим с Анной-Софи побывали на благотворительном вечере и концерте, где исполняли произведения Сэмюэла Барбера. Во время концерта Анна-Софи, не отличавшаяся любовью к музыке, беспокойно ерзала, а перед уходом нерешительно сказала Тиму:
– Согласись, американская музыка ужасна, если не считать джаза и популярных песен. Когда мы слушали Ферда Грофа, я думала, что не выдержу ни минуты.
– Ты и вправду считаешь, что Сэмюэл Барбер менее талантлив, чем Габриель Форе? Или Равель? Может, тебе нравится «Ребенок и прохожие»? – фыркнул Тим. К счастью для него, он неверно истолковал слова устроителей вечера и с легким сердцем пожертвовал десятью долларами.
Новая аура активности, окутывавшая Крея, имела непосредственное отношение к кино. Он созвонился с людьми, которые прежде работали вместе с ним – в том числе с Лесом Шедбурном, художником-постановщиком «Королевы Каролины», и Гасом Густафсоном, оператором второй группы, – и велел приступать к поискам натуры, напоминающей американский Запад, если не во Франции, то в Испании. Тем временем сам Крей подолгу беседовал с Делией и советовался со сценаристом. Несмотря на тучность, он стал легче двигаться и уже не засиживался за кухонным столом с газетами. Клара не знала, что стало причиной его бурной деятельности – новый фильм или конфликт с охотниками, а может, все вместе оказывало на него такое влияние. Пару раз Серж выражал желание заняться с женой любовью, что прежде случалось очень редко.
– Сью-Энн не сумасшедшая. Да, она очень чувствительная и легковозбудимая – только лекарства помогают ей успокоиться, – но она прекрасно понимает, что творится вокруг. Все говорит о том, что федеральные власти что-то замышляют. Воспользовавшись каким-нибудь предлогом – недовольством или нехваткой продовольствия, – они перейдут к действиям. Но по-моему, иностранные правительства тут ни при чем – речь идет о нашем правительстве. Хотя есть люди, которые уверены, что всему виной иностранцы, а теперь, когда друга Сью-Энн арестовали, многие считают, что здесь замешана и Франция.
– Делия пытается выяснить, в чем дело, – туманно отозвалась Клара.
– Делия Сэдлер?
– Да.
– Девушка из Орегона? Она без ума от друга Сью-Энн, с ней хлопот не оберешься, – заявила Кристал.
– Бедняжка, ее бедро…
– Хотите поговорить с мамой?
– Совсем недолго.
– Говорят, неподалеку от реки Гуд видели танки. Все обстоит гораздо хуже, чем вы думаете. Вы просто не в курсе.
– Пожалуйста, передайте трубку маме, Кристал, – попросила Клара.
Глава 43
САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
Позвонив Кларе через несколько дней, Антуан де Персан побеседовал с ней коротко, но по-соседски любезно. Клара поблагодарила его за воскресный ленч, а он спросил, бывает ли она в будни в Париже.
– В последнее время – да. Наша гостья чуть ли не каждый день ездит в Лувр. Вы с ней уже знакомы. Я сама вожу ее туда.
– Мы можем когда-нибудь пообедать в городе? Скажем, в четверг?
Клара растерялась. На ее взгляд, предложение было неудачным.
– Хорошо, – отозвалась она, повинуясь чувству глубокой, внушающей удовлетворение пассивности.
– Решено. Итак, в час дня у Пьера. Это ресторан на улице Ришелье, напротив Пале-Рояль, неподалеку от Лувра, так что вам будет удобно.
– Договорились, – повторила Клара. – В час дня. До свидания. – И она повесила трубку. Клара надеялась, что ее неразговорчивость Антуан припишет присутствию мужа, а не отупению. На самом же деле ей даже хотелось бы, чтобы Серж подслушал этот разговор.
В ожидании четверга Клара словно впала в транс. Ей представлялось, что разговор за обедом будет состоять из фраз «так нельзя» и «это безумие». Она почти слышала доводы Персана, но возразить ей было нечего. С другой стороны, в том, как он смотрел на нее на лесной поляне, чувствовалось, что он много передумал и принял решение. Кларе было все равно, что из этого выйдет, – по крайней мере она пообедает с единственным человеком в мире, с которым ей хочется говорить и которого она считает своим другом.
Жизнь порой преподносит нам неожиданные приятные сюрпризы. Вот и у нее появился шанс на время забыть о мрачной тюрьме, Ларсе, Серже и матери, и секс здесь был ни при чем.
В среду она проснулась в холодном поту. Ей приснилось, что это она украла стенные панели. При слове «панели» ей представлялись широкие светлые доски, украшенные затейливой резьбой или же покрашенные и позолоченные, со вставками в китайском стиле или медальонами работы Ватто. Но во сне она вдруг увидела, как рабочие отдирают от стен то, что выглядело как листы старой зеленоватой фанеры с прямоугольным орнаментом, как на двери. Может, эта фанера и была панелями? Похолодев, она уже собралась бежать к Сержу, чтобы расспросить его. Наверное, он все помнит. Но что же случилось с этими зелеными листами? Скорее всего их сожгли. Такие «панели» можно увидеть в любом старом доме, с прилипшими к ним обрывками обоев, покрытые желтыми пятнами и штукатуркой – отталкивающими следами былой жизни.
Надо бы позвонить Тиму Нолинджеру, рассказать ему обо всем. Но если она и вправду украла панели, кто же продал их на аукционе у Друо? Может быть, Тиму удастся найти покупателя, выкупить у него панели и тем самым снять с нее вину?
В четверг утром Клара проснулась с легким сердцем, поскольку за ночь пришла к твердому решению не вступать в связь с Антуаном де Персаном, если дело дойдет до этого. Бессмысленно завязывать новые взаимоотношения, пусть даже самые полезные и высоконравственные. Возможно, ее посадят в тюрьму или депортируют – значит, надо сосредоточить все усилия на самой себе. У Клары были свои убеждения, она считала, что у каждого человека есть свои обязанности – к примеру, хранить верность супругу. А за необдуманное признание в любви, сделанное в тюрьме, можно извиниться. Извиниться за эту тюремную исповедь. Она встала, мысленно очистившись, избавившись от ничем не оправданных, необъяснимых надежд на самую ничтожную ласку. Она вновь стала целомудренной Дианой, но не богиней, а противницей охоты.
Несмотря на переживания за Габриеля и постоянные разговоры с американскими друзьями, Делия продолжала по два часа в день проводить в Лувре. К облегчению Клары, Делия решила съездить туда и в день свидания с Антуаном, поэтому изобретать предлоги, чтобы вырваться из дома, ей не понадобилось. Делия согласилась выехать из дома в полдень.
Несмотря на все свои благие намерения, Клара тщательно вымылась и долго выбирала одежду. Она представляла, как оделась бы француженка на обед в обществе привлекательного мужчины, спать с которым она не собирается. Эти представления сложились у Клары еще несколько лет назад, в первые годы пребывания во Франции. Однажды в бутике она обратила внимание на полноватую, самую обычную женщину средних лет с первыми морщинами на шее, которая высунула голову из примерочной, чтобы попросить продавщицу что-то принести. Клара заметила, что незнакомка одета в черное бюстье с розовыми лентами, черные кружевные трусики, такой же кружевной пояс и чулки. Под ничем не примечательным платьем домохозяйки на ней было белье как у содержательницы борделя из вестерна, как у стриптизерши!
Этот случай произвел на Клару глубокое впечатление. Белье той женщины намекало на вкус к эротике, на потакание своим прихотям и, вероятно, на уважение к самой себе, недоступное уроженкам Орегона. Может быть, та женщина выбрала сексуальное белье только для того, чтобы поразить продавщиц, но это вряд ли. Скорее всего она надела его по метафизическим причинам. Сама же Клара носила самое обычное американское белье – белое.
Но теперь она долго рылась в ящиках шкафа в поисках подходящих друг к другу лифчика и трусиков, надеясь, что кружева на них окажутся целыми. Разумеется, пояса для чулок у нее не было. Клара поежилась – в комнате было холодно, холод царил во всем замке мадам Дюбарри. Собственное стремление принарядиться казалось ей нелепым – ведь никакого секса у них не будет, никогда! – но Клара считала, что розовый атласный гарнитур придаст ей уверенности в себе.
Она высадила Делию на обычном месте, напротив музея, оставила машину на подземной стоянке и прошла через Тюильри, по площади Пале-Рояль и улице Ришелье – району Парижа, где еще в XVII веке процветали галантность и чувственность.
В целом Сесиль разочаровала Эстеллу. При ближайшем рассмотрении ее одежда оказалась слишком простой и дешевой даже для разведенной американки, а бельгийский акцент вызывал раздражение, как и чрезмерная покладистость. С другой стороны, Сесиль восхищалась Анной-Софи, была готова полюбить ее и вряд ли стала бы сварливой свекровью.
– Отец Тима приедет за день до свадьбы – как любой американец, он вечно притворяется занятым, – со смехом объясняла Эстелла Сирилу Дору. – Несомненно, он слишком жестоко обошелся с бедняжкой Сесиль, а его новая жена наверняка окажется эффектной особой. Тим ни разу не упомянул о том, как он относится к мачехе.
Глава 44
СВИДАНИЕ
Месье де Персан беседовал с метрдотелем, который, очевидно, знал его (как постоянного посетителя, приходившего сюда с любовницами?). Он был одет в темный деловой костюм с полосатым шелковым галстуком, а свой «дипломат» привычным жестом отдал девушке-гардеробщице.
– А, вот и вы! – воскликнул он, увидев Клару. – Bonjour.
Она улыбнулась ему и метрдотелю, который остался невозмутимым, но на кратчайшую долю секунды перевел взгляд на Антуана, оценив красоту Клары, одобрив превосходный выбор месье де Персана и позавидовав его удаче. Антуан склонился над ее рукой. Они сели за столик, ожидая официанта. Небольшой зал просматривался насквозь; посетители с любопытством поглядывали на прелестную женщину в строгом костюме, с ожерельем из искусственного жемчуга, которая уронила сумочку. Покраснев от неловкости, Клара опустила голову.
Антуан де Персан вел себя непринужденно, предвкушая вкусный обед.
– Аперитив? Портвейн? – Они говорили по-французски, что только усиливало у Клары чувство неловкости. Она владела этим языком почти в совершенстве, но, как обычно, терялась в минуты волнения. – Может быть, шампанское? – предложил он.
Клара насторожилась. Шампанское – прелюдия к соблазнению и торжеству.
– Как вы прелестны, Клара! Вы позволите называть вас по имени?
– Конечно, Антуан. – Она пошла на уступку, потрясенная его красотой, подбородком с ямочкой, самообладанием, едва заметным чувством превосходства. Может быть, ей следует сразу произнести свою отрепетированную речь? Выпалить ее на одном дыхании, извиниться, объяснить, что она была в смятении, да и можно ли ожидать разумных поступков от человека, внезапно очутившегося в тюрьме? Но чем объяснить то, что случилось в лесу? Тот момент, когда она чуть не оказалась в его в объятиях?
Он заказал напитки. Принесли меню, но Антуан к нему не притронулся.
– Как продвигается следствие?
Клара рассказала ему все, что узнала от следователя, и призналась, что решила продолжать поиски покупателя панелей.
Антуан рассмеялся.
– Вы, американцы, одержимы поисками истины. Во Франции судьям до нее нет дела. Да и что такое истина? Для каждого она своя. Французские судьи пытаются добиться согласия. И адвокаты тоже исходят из интересов обеих сторон. Социальное равновесие, общественная стабильность – вот в чем все дело. А сама истина не так уж важна. Наполеон это понимал.
– Но ведь нас преследуют потому, что мы американцы, не так ли?
– В нынешних условиях нарастающей неприязни к американцам – да. Такое время от времени случается. А сейчас, в довершение всего, идут торговые споры, разногласия с НАТО. Французы всегда были националистами, особенно правые силы, а левые приходят к тем же выводам, но другим путем. Если каждый вправе быть самим собой, но дайте нам быть французами – значит, «Парку Юрского периода» и другим символам американской культуры во Франции нет места.
Она вздохнула.
– И все-таки я не понимаю, почему они твердят, что мы продали вещи, которых у нас никогда не было. – О своем сне она умолчала. Перед ее мысленным взором до сих пор то и дело вставали зеленоватые листы фанеры. – Как, по-вашему, мы должны поступить?
– Мы с вами? – Он улыбнулся.
– Нет, я имею в виду нас с Сержем и наши затруднения.
– А, вот оно что! Здесь отлично готовят омлет и почки с горчицей.
– Пожалуй, я закажу салат и тунца, – решила Клара, не заглянув в меню.
– И красного вина? Вас устроит «Пуйи-Фюме»?
– Разумеется. – На этом разговор о меню был исчерпан.
– Я доволен тем, что мне пришло в голову продать вам два гектара земли. Хотя, боюсь, мама воспротивится. Но это поможет разрешить затруднения, связанные с охотой. Кстати, многие французы встали на вашу сторону, особенно противники охоты. Поверьте, мы вовсе не нация убийц.
– Но зачем вам это понадобилось? – осведомилась Клара.
– Вот она, американская прямолинейность! – Антуан рассмеялся. – Прежде всего затем, что я влюблен в вас. И не хочу, чтобы вы томились в тюрьме. – Эти слова были произнесены почти кокетливо, несерьезно. – Я не прочь оказать вам услугу. Но оказывать услугу вашему мужу мне не очень-то хочется – au contraire. – И эти фразы он тоже выговорил легко, беспечно, отчего у Клары перехватило дыхание. Своим тоном Антуан намекал, что к его признанию не следует относиться слишком серьезно.
– Нам надо поговорить, во всем разобраться, чтобы потом ничто уже не мешало обедать, – заявила Клара, которой, при ее американской прямолинейности, было невыносимо видеть, как медленно развивается столь важный разговор, особенно теперь, когда в нем засквозила высочайшая искренность, пусть даже прикрытая беспечным тоном. Продолжать опасную, полную намеков игру не следовало. – Я сожалею о том, что сказала в тот день, я… совершила ошибку.
– Очень жаль. – Антуан кивнул официанту, разливающему вино.
– Я сказала то, что хотела сказать, – продолжала Клара, – но это еще ничего не значит, и если мы не проясним все сразу, нам обоим будет только хуже. – «Будет только хуже». Почему по-французски нельзя изъясняться точнее?
– Почему, по-вашему, я приезжал в тюрьму? Потому, что должен был увидеть вас. Потому, что уже оказался во власти «неистовых мыслей». Я ничего не имею против страсти, причиняющей неудобство. – Антуан улыбнулся, будто взяв слово «страсть» в кавычки. Похоже, о случившемся он сожалел не меньше Клары, но пришел к совершенно другим выводам и пытался втолковать, что им следовало бы поддаться влечению. Клара отрицательно покачала головой и перевела разговор на другое. Чем он увлекается помимо охоты? Лыжами или парусным спортом?
Завязался разговор о них обоих. Антуан не знал, откуда она родом, не подозревал, что ее ребенок родился глухим; Клара не знала, чем именно он занимается, и впервые услышала, что он опекает Рокси де Персан, знакомую ей американку. Он спросил, давно ли она замужем за Креем, спросил о Ларсе. Умеет ли она готовить? Нравится ли ей работать в саду? О своих чувствах они не говорили. Оказалось, что, если не считать недавних исповедей, изобилующих возможностями для преувеличений и неискренности, они почти ничего не знают друг о друге.
Они не говорили о своих супругах и о том, счастливы те или нет. Клара восхищалась живостью и энергией француженок, была в восторге оттого, что у нее появился новый друг, к тому же сосед и, подобно ей, любитель собак и Латура. Выяснилось, что среди французов у Клары почти нет знакомых. У них бывали гости из Калифорнии, поклонники Крея, другие американцы, такие, как Тим Нолинджер или чета Пейс из епископальной церкви, поскольку Клара иногда ездила послушать музыку в американский собор, журналисты – но ни одного француза, если не считать мэра Бриака и деревенских торговцев. С француженками дело обстояло не многим лучше.
Среди знакомых Персана были американки, из семьи жены его покойного брата, и они часто раздражали его неискренними, искусственными улыбками. Клара тоже улыбалась по-американски, когда ее что-нибудь забавляло, но чаще бывала задумчивой.
Это говорило о ее глубокой, утонченной натуре, о том, что ей пришлось много пережить. Ему понравилось ее умение есть, смаковать каждый кусок и съедать все без остатка. В Нью-Йорке, где он иногда бывал, люди бездумно оставляли на тарелках чуть ли не половину порций; Антуан всегда замечал это, так как его воспитывали родители, пережившие войну. Люди, пережившие войну, никогда не оставляют еду на тарелках. А Клара ела с аппетитом и была так красива, а ее непостижимая, неутоленная душа жаждала пробуждения.
В конце концов они заговорили как подобало любовникам – два человека, которые ни разу не поцеловались. Они обсуждали обстоятельства их знакомства, каждое слово, сказанное друг другу, скрытый смысл фраз. Разумеется, всему этому надо положить конец. Но Клару охватило неистовое ощущение свободы, как на парусном судне, которое ветер гонит к берегу. Их страстно влекло друг к другу, но вместо того, чтобы сблизиться физически, они стали друзьями. Само по себе это было драгоценное проявление добрососедских отношений. Клара думала, что втайне Антуан рад такому исходу.
Сдержанный, даже чопорный, мужчина в элегантном костюме, иссиня-черном в тончайшую полоску, безупречно белой рубашке, голубом галстуке сидел напротив нее, источая слабый аромат крема после бритья. Он казался Кларе самым желанным мужчиной, какого она когда-либо встречала. В его темных глазах с удивительно длинными ресницами она прочла боль или стремление к искренности, скрытое под безупречными французскими манерами, любезностью, вежливостью и тщательным выбором вина. Быть воспитанным слишком мучительно, думала Клара, это сковывает нас. Ей захотелось узнать, откуда у него шрам на тыльной стороне ладони, и она спросила о нем (предлог, чтобы коснуться его руки). Потом она стала расспрашивать Антуана о детях.
Принесли кофе, Персан попросил счет. Они переглянулись с нескрываемым сожалением и утешающим сознанием того, что поступили правильно, поцеловались в щеку по французскому обычаю, трижды, но медленно, причем Антуан целовал не воздух, а овеянную духами щеку Клары. Ему подали «дипломат».
– Ну, всего хорошего, мадам Крей, – произнес он.
Они так и не поговорили о том, почему он пришел к одному решению, она – к другому, а потом их мнения поменялись, возобладали над всеми нравственными и прочими доводами, хотя оба знали, что могли бы поговорить и об этом. Клара улыбнулась и поблагодарила его за обед.
К чему все это может привести? Лучше и не начинать, снова подумала Клара, отметая робкие доводы, которые уже прежде перебирала, – о скоротечности жизни, мимолетности счастья, власти желания, пробужденного любовью, когда Эрос показывает свое лицо счастливейшим из смертных, а их так немного.
Выйдя из ресторана, Клара взглянула на часы. Неужели уже четыре? Должно быть, Делия давно закончила сеанс приобщения к высокому искусству и извелась от ожидания. Клара поспешила к Лувру. У нее вдруг страшно разболелась голова, хотя прежде она никогда не страдала головными болями. Эта боль начиналась где-то на затылке, у основания шеи, – может, в стволе головного мозга, отвечающего, помимо прочих функций организма, за дыхание? – и тянулась, как разлом земной коры, вверх по черепу до макушки. К этой острой, жгучей боли примешивалась тупая, саднящая, какой прежде она никогда не ощущала. Все это накатило внезапно, как аневризма, от которой, как слышала Клара, умирало немало молодых женщин. Ей надо как можно скорее добраться до дома и прилечь. Она прошла вдоль длинной очереди туристов, ждущих, когда их впустят в музей, объяснила охраннику, что разминулась с подругой, и оглядела стеклянную пирамиду в поисках Делии.
