Текст книги "Брак"
Автор книги: Диана Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Глава 31
КЛАРА И ДЕЛИЯ
Если вначале Клара сочувствовала Делии, то теперь девушка не вызывала у нее ничего, кроме раздражения. Тим считал, что, возможно, Кларе не по душе увлечение Крея Делией, с которой он часто болтал, или же Клара считает, что у нее самой гораздо больше проблем, чем у Делии, все беды которой заключаются всего-навсего в вынужденном пребывании во Франции, в роскошном замке, и легком беспокойстве за Габриеля. А Кларе, если она правильно поняла, грозило длительное тюремное заключение.
Но Делия довольно мила, разве что чересчур пассивна. Возможно, она просто ждала операции, которой предстояло изменить всю ее жизнь. Поскольку сама Клара в детстве бегала и прыгала сколько хотела и не нуждалась ни в чьей помощи, она старалась не судить Делию.
Но вскоре она обратила внимание на поразительную способность Делии ничего не делать. Это заметили все. Делия могла часами неподвижно сидеть в кресле. Может быть, искривленное бедро причиняет ей такую боль, что она старается не делать лишних движений? Но когда Делия все-таки вставала, она только прихрамывала, ничем не выказывая признаков боли. Ей не нравилось французское телевидение, она не читала, смотрела только новости Си-эн-эн. Эти просмотры неизбежно заканчивались негодующим фырканьем и сокрушенными вздохами по поводу интеллектуального уровня этого канала.
– В США Си-эн-эн не такой глупый, – говорила она. – Или они считают дураками всех, кто уехал из Америки?
Она помогала по дому – отвечала на телефонные звонки, относила чашки на кухню. И подолгу разговаривала с Креем. Кто знает, чем еще они занимались? Тим полагал, что они просто беседуют, но он давно уже узнал, что любовью занимаются даже те люди, которых немыслимо заподозрить в таких поступках. И все-таки он сомневался, что Крей и Делия – любовники. Представить вдвоем тучного, отдувающегося Крея и женщину с хрупкими, почти птичьими, косточками было так же невозможно, как Крея и Клару.
По-видимому, Делия считала себя жертвой. Об этом она воодушевленно говорила с теми, кто звонил ей с родины, ничуть не стесняясь присутствия Крея и Тима. Тим заметил, что Делия перестала оплачивать телефонные звонки со своей кредитной карточки: вместо того чтобы в поте лица набирать бесчисленные цифры, она звонила напрямую в любой час, держась так, будто имела на это полное право. Наверное, ей разрешил Серж. А еще она поддерживала связь с многочисленными жителями Парижа, номера которых ей дали десятки орегонских знакомых – похоже, у каждого из них был хотя бы один друг во Франции. Благодаря этому о злоключениях Делии стало известно всему американскому сообществу и ей сочувствовали не меньше, чем Кларе. История девушки, которая никак не могла получить паспорт из-за загадочных проволочек французской бюрократической машины, оказалась как-то связана с предстоящим тюремным заключением Клары Холли, обвиненной в краже старинных стенных панелей.
Консул США заверил Делию, что задержка с выдачей паспорта – не что иное, как недоразумение: видимо, французская полиция забыла про нее и, следовательно, благополучно забыла о своем распоряжении задержать ее паспорт, а также известить свои иммиграционные власти о том, что Делия им больше не нужна. В свою очередь, французские иммиграционные власти не передали это сообщение американским.
Но Тим подозревал, что кто-то умышленно задерживает Делию во Франции, ожидая появления ее друга Габриеля.
И в один прекрасный день тот появился.
– Вы слышали, что в «Мадемуазель Декор» решено опубликовать статью о свадьбе Тима Нолинджера? Его невеста принадлежит к высшему свету Франции. Да и он, как выяснилось… А вы приглашены? – спрашивала Вивиан Гиббс у Мейди Бейли на собрании, организованном демократами и республиканцами в честь Дня благодарения. На повестке дня стоял вопрос о правах иностранных граждан во Франции в связи с проблемами Клары Холли.
– А приглашения уже разосланы? – спохватилась Мейди.
– Обожаю французские свадьбы! Однажды я была на такой свадьбе, которая продолжалась шесть дней…
– Боюсь, я недостаточно хорошо знакома с Тимом, – призналась Мейди.
– Почему французы недолюбливают Интернет? – вздыхала Делия, которой не повезло с Минителем – примитивным французским аналогом Интернета.
– Видите ли, они так увлеклись Минителем – доступ к нему есть у каждого француза, – что долгое время не обращали внимания на Интернет. А потом это один из способов отгородиться от влияния американской культуры, именно поэтому французы так скептически относятся к Интернету.
– Тогда почему же у них есть «Макдоналдсы»?
– Невозможно объяснить, – отозвался Крей.
Обнаружив, что читать Генри Миллера нелегко, Анна-Софи забросила его. Она искала английские жаргонные выражения, касающиеся анатомии, пыталась пополнить свой эротический лексикон, следуя совету графини Рибемон из «Наперекор стихиям»: «Нет ничего проще, чем осчастливить мужчину – соблазнительным голосом и vocabulaire dur.[42]42
Здесь: крепкие словечки (фр.).
[Закрыть] Пользуйтесь словами, которые он мечтает услышать из ваших уст». Прибегнуть к этому далеко не просто – к такому выводу Анна-Софи пришла, испробовав одно-два выражения из Миллера, которые не произвели на Тима никакого впечатления. В английском словаре она обнаружила существенные пробелы, особенно в той его части, которая касалась анатомии женщины, так любовно описываемой по-французски – praline, petit pain, l’as de trèfle, lucarne enchantée.[43]43
«Пралине», «булочка», «клевер», «чудесное окошко» – иносказательные названия интимных частей женского тела.
[Закрыть] Те английские выражения, которые ей удалось отыскать, звучали грубовато.
– Да, теперь я все вижу, недостающие детали встали на место. Я могу начать работу, и все пойдет как надо, – радостно уверял Крей Уоли по телефону. – А ты пока займись поиском второй группы для съемок с вертолета. Я уже приступил к работе над первым вариантом сценария.
Глава 32
CAVE CANEM[44]44
Берегись собаки! (лат.) Употребляется в значении «будь настороже», «будь внимателен».
[Закрыть]
Габриель появился как раз в тот день, когда по досадной случайности пострадала Анна-Софи. Тим с невестой были приглашены в Этан-ла-Рейн на ленч с супругами Крей и Делией, и хозяева замка попросили привезти к ним знаменитую мать Анны-Софи, Эстеллу, причем Крей признался, что он ее восторженный поклонник. Вопреки ожиданиям Тима Анна-Софи так и не сблизилась с Делией; хотя у них было немало общего, обе работали с антиквариатом, но разговор об этом ни разу не заходил. Наверное, они просто не сознавали, что между ними существуют такие узы.
Перспектива провести ленч у знаменитого Крея привела Анну-Софи в восторженный трепет. Тим считал, что киноискусство оказывает чрезмерное влияние на французов. В их глазах Крей был живой легендой. И поскольку Анна-Софи представляла собой полное собрание чисто французских взглядов и убеждений, она не уставала удивляться тому, что Тим так часто видится с Креем и пользуется его доверием. С другой стороны, на Крея произвело впечатление известие о том, что Анна-Софи – дочь знаменитой Эстеллы д’Аржель.
Было воскресенье, самый хлопотный день для Анны-Софи, но она попросила месье Лаваля подменить ее, и они с Тимом прибыли в замок к часу дня. Им открыла сеньора Альварес, хотя обычно она не работала по воскресеньям. По дому плыли запахи стряпни, ободряющие гостей, которые во дворе не переставали оглядываться по сторонам, опасаясь собак. Эстелла объявила, что она восхищена поздними цветами, красотой осеннего леса и аппетитными ароматами.
Анна-Софи напоминала розовую пастушку с картин Ватто и непрестанно улыбалась, переливаясь ямочками, но, увы, Крей был молчаливее, чем обычно, и не обращал никакого внимания на миловидную девушку. Тим размышлял, не является ли такое неприступное молчание характерной чертой всех знаменитых режиссеров. Но с самим Тимом Крей был весьма любезен, к тому же он оказал радушный прием Эстелле, к которой обращался не иначе как «мадам».
Они устроились на террасе возле кухни, озаренной слабым ноябрьским солнцем – всех вдруг охватило одинаковое желание погреться в его последних лучах. Клара появилась не сразу, а когда вышла, то держалась вежливо, но отчужденно, особенно с мужем. Судя по всему, она еще не оправилась от пережитого в тюрьме, чего и следовало ожидать, и, наверное, присутствие посторонних в доме раздражало ее. Поначалу беседа никак не клеилась.
– Ах, это осеннее умирание природы! Красноречивый намек на скоротечность человеческой жизни, который так способствует вызывающим вспышкам либидо! – произнесла Эстелла, но ее почин никто не поддержал.
Тим сделал ошибку, заговорив о путанице со шкафами, и сам поразился недовольству, которое вырвалось у него при воспоминании о необходимости заплатить еще пять тысяч долларов, и своей ненависти к продавцам, супругам по фамилии Флё.
– Судя по фамилии, они из Прованса, – отозвалась Эстелла таким тоном, будто это все объясняло. – Или из Ниццы. – Тим часто замечал, как французы произносят слова «уроженцы Ниццы» или даже «французы» так, словно речь идет о совсем другой нации. Прежде он считал это симптомом разобщенности, но в конце концов сообразил: это не что иное, как искаженный символ социальной солидарности – как буквальный перевод, при котором во французском следует употребить определенный артикль.
– Я понимаю, всему причиной мое незнание местных правил и обычаев, но от этого мне не легче, – заявил он.
– С французами надо быть предельно конкретным, – наставительно произнес Крей. – Иначе они отыщут лазейку в любом законе.
– Да, это вопрос принципа, – неловко поддержал его Тим.
Эстелла рассмеялась.
– У американцев все – «вопрос принципа», – сказала она. – Это их самая неприятная черта.
– А вы разорвали бы соглашение, если бы могли? – спросила Клара. Ее голос звучал задумчиво, будто она размышляла о чем-то другом.
– Пожалуй, да. Я нашел бы другую квартиру и сам подыскал бы книжные шкафы. – Только тут Тим понял, что говорит правду: купленная квартира стала ему ненавистна.
Анна-Софи изумленно уставилась на него:
– Позволь, Тим, но ведь она тебе так нравилась! Это мне не хотелось жить на втором этаже!
С несвойственным ему тактом, будто почувствовав, что беседа принимает неприятный оборот, Крей вдруг разговорился. На него временами накатывали вспышки веселья, как на человека, живущего на необитаемом острове, и теперь он пребывал именно в таком шутливом настроении. Ему нравились беседы, которые для большинства людей обычно прекращаются после окончания колледжа, – о нравственных проблемах, смысле жизни, искусстве и психологии. Он презирал психоанализ, но признавал, что кому-нибудь он может пригодиться.
– Что толку, если вы узнаете, что ненавидите родного отца или что вы голубой? – Странный пример, мелькнуло в голове у Тима. – В вашей власти поступать так, как вы считаете нужным.
Очень может быть.
Но Тиму пришлась по душе возможность непринужденно побеседовать об искусстве. Кино – искусство визуальных образов. Слова не занимают в нем хоть сколь-либо значительного места; самый важный образ современного мира – взрыв, а во времена Ренессанса таким образом были треугольник (Тим так и не понял почему) и гаррота. Поскольку мир возник в результате сцепления частиц вещества, то он и исчезнет, когда начнется обратный процесс. Тим спросил, неизбежен ли такой конец, как в апокалиптических пророчествах Иоанна Богослова. Ответа он не получил.
Когда Крей начал разглагольствовать об искусстве и Апокалипсисе, Клара извинилась и зачем-то ушла на кухню, а Анна-Софи, которая встревожилась, услышав об отношении Тима к их новой квартире, ушла в сад, блуждая взглядом по грядкам, спрятанным от посторонних глаз за домом.
Сегодня она читала повесть, которая начиналась так заманчиво – о послевоенных годах и бедной голодной француженке, которой посчастливилось встретиться с богатым американцем. Тот повел ее обедать в ресторан. И как раз когда девушка уже гадала, придется ли ей переспать с ним или с кем-нибудь из его друзей, Анну-Софи постигло разочарование: история девушки вдруг сменилась повествованием о каком-то Джейке, который ничуть не походил на Тима, и подлой англичанке леди Бретт. Анна-Софи давно потеряла интерес к этим персонажам, но продолжала лениво читать, стараясь не думать о том, что сказал Тим. А на обложке этой дурацкой книги было напечатано, что ее изучение входит в программу всех американских колледжей. Подумать только!
* * *
Они услышали вопль.
Вскочив, они обежали вокруг дома. Тим несся первым. Ошеломленная Анна-Софи сидела на железном садовом стуле; какой-то незнакомец склонился над ее окровавленной рукой. Отдуваясь, Тим схватил его за воротник и отбросил в сторону, к нескрываемому удивлению самого незнакомца. По недоуменному выражению его лица и второму крику Анны-Софи Тим понял, что слишком поспешил. Рука Анны-Софи лежала неподвижно, кровь пропитывала ее белую блузку упругими толчками в такт биению сердца. Тим растерялся; он обнял бы невесту, если бы не боялся причинить ей боль. Все вдруг закричали и потрясенно уставились на Анну-Софи, не зная, чем ей помочь. Несколько возгласов раздались почти одновременно:
– В чем дело?
– Тим!
– Он укусил ее! – выкрикнул незнакомец. – Собака укусила ее!
– О, mon Dieu!
Крей появился из-за угла дома, за ним ковыляла Делия. Анна-Софи вдруг начала всхлипывать. Незнакомец достал носовой платок (причудливая подробность!) и предложил перевязать ей руку.
– Габриель! – воскликнула Делия, увидев человека, которого отшвырнул Тим. Габриель Биллер наконец-то приехал!
Тим чертыхнулся. На руке Анны-Софи виднелись отметины собачьих зубов, но раны были неглубокими.
– Чертовы собаки! – беспомощно выпалил он, обращаясь к Крею, не в силах отвести взгляд от красного пятна на рукаве невесты. Но ее укусил не один из ротвейлеров, а домашний любимец Крея, рыжий добродушный лабрадор Фредди, который теперь стоял у живой изгороди, оскалив зубы.
– Фредди, сидеть! – приказал Крей, разглядывая руку Анны-Софи. Запоздалая попытка вмешаться. – Ему сделаны прививки от бешенства.
Анна-Софи продолжала всхлипывать, но скорее от потрясения, чем от боли. В том, что пес напал на нее, ей виделось что-то оскорбительное – ведь она всегда прекрасно ладила с животными!
– Извините, – произнес Тим, обращаясь к незнакомцу, который отряхивал брюки. Делия радостно льнула к нему. – Надо наложить швы. – И он помог Анне-Софи подняться. Она уже успела принять привычный беззаботный вид наездницы, которой не привыкать падать с лошади. Габриелю Анна-Софи послала очаровательную, смелую улыбку.
– Месье с моего склада! – воскликнула она. – А ведь мы знакомы! Вот уж не думала, что мы снова увидимся, да еще при таких обстоятельствах!
Ее повели в дом. Крей отказывался верить, что Фредди способен укусить человека. Но Анна-Софи заверила его, что ее укусил именно Фредди, и попросила простить несчастное животное, которое плелось за ними, всем видом выражая намерение выпрашивать прощение целый день.
– Наверное, он решил проявить свою собачью доблесть – он заревновал к другим собакам, профессиональным охранникам, – с веселой улыбкой предположила Анна-Софи. Чем хуже обстоит дело, тем старательнее улыбаются французы, думал Тим.
Сеньора Альварес принесла чистое полотенце. Клара не находила себе места, твердя как заведенная: «Он никогда, никогда не делал ничего подобного!» Габриель прошел в кухню вместе с остальными, но остановился в дверях. Анна-Софи снова одарила его улыбкой. Габриель тоже улыбался, будто удивляясь тому, как тесен и полон сюрпризов мир. «Так вот она, эта сучка!» – Он покачал головой, словно для того, чтобы все кусочки мозаики встали на свои места. Та блондинка с сигаретой, которая выдала его полицейским!
Делия подхватила рюкзак Габриеля (не лежал ли в нем еще недавно «Апокалипсис Дриада»?) и прижала его к себе, как первенца, не спуская глаз с небритого красавца с безумными глазами. Наконец-то он нашелся!
Кто-то предложил вызвать «скорую помощь», но Крей настоял на том, чтобы отвезти Анну-Софи в больницу. До ближайшей, в Марн-Гарш-ла-Тур, было всего пятнадцать минут езды. Анну-Софи усадили на заднее сиденье «лэндровера», Тим устроился рядом, а Эстелла и Крей впереди. В больнице рану промыли и перевязали, Крей заверил врача, что Фредди сделаны прививки от бешенства, тот на всякий случай назначил Анне-Софи прививку от столбняка и отпустил их.
Анна-Софи пожелала вернуться в Этан-ла-Рейн. Их компанию составляли преимущественно американцы, но поскольку дело происходило во Франции, они не отказались от прежних планов, считая, что ленчу не должно помешать ничто – ни укусы собак, ни появления загадочных беглецов. Однако Анна-Софи еще не оправилась от шока и ела неохотно. На ее огромные голубые глаза то и дело наворачивались слезы, как все думали – от боли, но никто не решался успокоить ее, боясь причинить лишнюю боль.
За столом нашлось место и для Габриеля – привлекательного мужчины лет тридцати, с легким, едва заметным восточноевропейским акцентом и американскими манерами. Те, кто не знал, что он родился не в США, вряд ли обратили бы внимание на невнятное «th», напоминающее «з».
За приготовленным сеньорой Альварес на скорую руку блюдом из сардин и волокнистых, бледных осенних помидоров – несомненно, какого-то пиренейского кушанья – Габриель рассказал о своих приключениях. Он боялся, что его задержат в ходе расследования убийства, а ему надо было встретиться с клиентами, закончить дела, поэтому он просто не мог позволить себе зря терять время. Именно потому он старался не появляться в отеле.
– Сначала я просто перепугался, – объяснял он. – У убитого было перерезано горло. Вид трупа потряс меня сильнее, чем Делию, потому что в Лейк-Осуиго, в Орегоне, ей никогда не случалось видеть что-либо подобное. Происходящее казалось ей телевизионным детективом. А я вырос в Рангуне.
– В Рангуне?
– Это долгая история, – отозвался Габриель, но ничего не добавил.
– При чем тут теледетективы? Это было ужасно! – возразила Делия.
– Да, ужасно, – подтвердила Анна-Софи. – Я чуть не наступила в лужу крови.
Немного расслабившись, Габриель разговорился и, похоже, счел окружающих сочувствующими ему соотечественниками.
Он рассказал о своих скитаниях в Париже. Изгнанный из тихого убежища, со склада на Блошином рынке, он был вынужден ночевать где придется, в основном полагаясь на доброту незнакомых людей – он намекнул на сексуальные приключения, но распространяться о них не стал – и на дешевые отели, поскольку его запас франков быстро таял. После того как его схватили на Блошином рынке, его два часа допрашивали в полиции. В основном речь шла о его паспорте, объяснил Габриель. Его отпустили, когда он убедил полицейских, что его паспорт в отеле, что он даже не пытался сбежать и впредь намерен выполнять их распоряжения. В полиции же ему сообщили, что его спутница покинула отель «Мистраль». Габриель пришел к выводу, что Делия получила паспорт и вернулась в Орегон.
– Осталось только забрать мои вещи из отеля, – продолжал он. – Думаю, я просто приеду туда и увезу их.
Тим объяснил ему, что вещи заперты в камере хранения и что получить их можно, лишь оплатив счет. Тиму вдруг пришло в голову, что, возможно, манускрипт, оцененный в полмиллиона долларов, лежит где-то среди вещей в пыльной комнате отеля.
Габриель не сказал, зачем звонил Крею домой в тот день, когда случайно трубку сняла Делия. Не объяснил он и то, откуда у него вообще взялся номер Крея – может, от Делии? «Вот телефон Клары Холли, нашей землячки из Лейк-Осуиго. Позвони ей, когда будешь в Париже». Он говорил воодушевленно и убедительно, Делия не сводила с него глаз – как и Клара и Анна-Софи. Тим не мог этого не заметить. Несомненно, в Габриеле было что-то притягательное – возможно, глубоко посаженные цыганские глаза, длинноватые волосы, романтическая смуглость кожи.
Когда Делия рассказала Габриелю о том, что произошло с ней, она упомянула и про визит агентов ФБР, двух Фрэнков, напоминающих персонажей комедии. Похоже, это его взволновало.
– Я знал, что надо держаться подальше от отеля, – пробормотал он.
– Но почему?
– Черт, ведь я же старался не попасться именно агентам ФБР!
– Но с какой стати?
Он помедлил.
– Думаю, они решили, что я не тот, за кого себя выдаю. А я не желаю, чтобы меня расспрашивали, что бы там они ни думали обо мне. Я же видел, что стало с тем человеком на Блошином рынке.
– Его убил месье Савар, – сообщила Анна-Софи. – Сейчас он в тюрьме, ждет суда. Как это ужасно… И никто не знает, почему он совершил убийство.
– Да, конечно, – хмуро отозвался Габриель.
Тим решил как можно скорее обсудить все это с Сисом и разобраться что к чему. Особенно его заинтересовал конец разговора.
– Знаете, мы можем приютить вас, пока все не уладится, – предложила Клара. – Здесь с избытком хватит места.
– Делия задержится здесь еще на пару недель – она помогает мне в работе над сценарием, – добавил Крей, вглядываясь в лицо Габриеля.
– Делия? – переспросил Габриель, будто удивляясь неожиданному литературному таланту спутницы. – Отлично! – И словно вдруг о чем-то вспомнив, спросил: – А агенты ФБР знают, где сейчас Делия?
– Нет, – покачала головой Клара, – конечно, если Тим не оставил наш адрес в отеле.
– У платья узкие рукава, а тут это несчастье с моей рукой… Какой ужас! – вдруг сказала Анна-Софи, глядя на толстую повязку. Как это часто бывало, когда она заговаривала о свадьбе, до Тима не сразу дошел смысл ее слов. Ах да, свадебное платье!
Озабоченный самочувствием Анны-Софи, Тим увез ее домой вскоре после ленча. Габриель признался, что не прочь принять душ. Крей многозначительно посмотрел на Тима. Что означал этот взгляд? «Позвоните мне»? «Поговорим потом»? Толстые стекла очков и тусклый свет угасающего дня мешали разглядеть выражение его лица. Вероятно, Крей сам позвонит в Интерпол или в ФБР. А Тим, разумеется, собрался звонить Сису.
Оставшись наедине с Тимом, Анна-Софи сказала:
– Зачем мы вообще купили эту квартиру, если она тебе ненавистна? Жизнь в ней станет проклятием.
