Текст книги "Солтинера. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Диана Ледок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8

Письмо

В фартучке, домашних тапочках и с роскошными кудрями на голове, им открыла дверь полненькая женщина, держащая в руке бутылочку с молоком. Роза, глядя на нее, тихо пискнула.

– Фред? – женщина недоуменно посмотрела на Фредерика а затем перевела взгляд на бледную Розу, чьи глаза теперь больше чем обычно походили на два идеальных круга.

Окинув быстрым взглядом комбинезон Розы, она, видимо, пришла к выводу, что Фредерик, по доброте душевной, привел к ней в дом бродяг, и уже хотела было захлопнуть дверь, когда откуда-то из недр квартиры раздался мужской голос, вопрошающий, кто их побеспокоил.

– Здравствуй, Фред, – проговорила хозяйка, хмурясь. – Опять что-то надо?

– София! – пробасил Фредерик, и, чуть было не повалив стоящую рядом Розу, кинулся обнимать онемевшую женщину. – Как дела, дорогая?!

– Кто это, Фред? – вопросила София, с трудом отцепившись от него. – Я их не знаю!

– Это мои друзья, они путешествуют по Франции, и мой Морис их страшно напугал.

София посмотрела на Леона довольно тяжелым взглядом:

– Вы кто?

– Я ведь уже сказал тебе! – не дав тому ответить, пробасил Фредерик. – Моя собака...

– Я устала слушать эту ерунду, Фред. Может, ты все-таки скажешь мне, кто они такие?

Явно обидевшись, Фредерик скис, и уже без особой охоты рассказал, что встретил Леона и Розу в городском парке, где и предложил им показать город.

– И решил начать экскурсию с нашей квартиры? – скептически изогнула бровь София. – Оригинально.

– Да нет же, я просто решил, что... – Фредерик не смотрел ей в лицо, а глядел через левое плечо, как будто боялся нагоняя, – после того, как Морис чуть было не покусал их, они имеют право рассчитывать на некоторую помощь с моей стороны... ну, ты понимаешь...

Судя по лицу Софии, она едва сдерживалась, чтобы не закрыть дверь прямо перед его носом. Скрестив руки на груди, она собралась было что-то сказать, но так и не смогла этого сделать – из-за ее спины вдруг появился мужчина, держащий на руках ребенка.

– В чем дело? – миролюбиво спросил он, скользнув взглядом по окаменевшему лицу Розы и остановив его на грузной фигуре Фредерика. – Как жизнь, Фред?

Застигнутая врасплох ностальгией и целым букетом самых различных эмоций, Роза вздрогнула, когда Фредерик вдруг бросился здороваться со своим братом. Сама она в эту минуту могла гордиться лишь тем, что способность стоять прямо еще не покинула ее. Улыбаться же, глядя в глаза своим уже давно умершим бабушке и дедушке она не могла, даже несмотря на то, что едва их помнила. София осталась в ее памяти как укутанная в теплый шарф старушка, от которой пахнет ванилью. А что до ее мужа, то своего дедушку Роза и вовсе помнила только как Робера. А теперь он стоит перед ней, улыбка скользит по его молодому и загоревшему лицу, а на руках у него сидит измазанная в чем-то липком Олив. Ее мама – Олив Бернар, ставшая вдруг маленьким ребенком.

Опершись о руку Леона, Роза во все глаза смотрела на то, как здороваются ее дедушки, и как ее мама миролюбиво пускает пузыри, сидя у одного из них на руках.

– Робер! – расцвел улыбкой Фредерик и выхватил Олив из рук брата. – Ух, какая она уже большая и красивая! Я привел гостей!

– Прекрасно! – просиял Робер, обнимая жену, с лица которой стало медленно сползать кислое выражение. – Гостям в моем доме всегда рады, так что милости просим! Входите!

Поспешив забрать дочь у Фредерика, София прижала Олив к сердцу, и лишь после этого соблаговолила отойти в сторону, давая гостям пройти. Леон ей кивнул, и они с Розой зашли в квартиру вслед за обоими братьями.

Особо не церемонясь, благодушный Робер тут же пригласил гостей выпить чай, и уже спустя несколько минут все уселись за круглый стол, на котором царственно лежала липкая, обкусанная морковка.

С веселым видом передав огрызок жене, Робер налил всем чай и поставил на стол пирог.

– Малышка Олив так любит морковки... – нежно сказал он. – Мы всегда держим одну наготове.

Леон с Розой тут же сообразили, что следует сказать после подобного обращения, и сообщили растроганному Роберу, что никогда в жизни не видывали ребенка прелестней его дочери.

После этого обстановка заметно разрядилась, и София выразила свою надежду на то, что гостям понравился город.

– Как же я люблю Бове! – заметила она, наблюдая за тем, как Леон очень медленно размешивает в своей чашке сахар. – В общем-то и в России сейчас наступили тихие времена, но вот Бове... Здесь совершенно иная атмосфера, даже не знаю, как ее описать... А вы бывали в России? Вы, кажется, сказали, что путешествуете?

Леон поспешно отодвинул свою чашку в сторону и ответил положительно – у Розы даже создалось впечатление, что он рад возможности избавиться от необходимости размешивать чай. Он начал подробно рассказывать, и его откровенность настолько поразила Розу, что она едва не принялась в задумчивости пить свой чай – предостерегающий взгляд рассказчика спас ее в самый критический момент. Леон рассказал о том, как им понравился Ленинград, и на каких площадях они побывали, и как Роза была рада возможности побывать на родине ее родственников.

– О, как интересно, – высказалась София, когда Леон смолк. – Выходит, у вас тоже русские корни... Какое совпадение, никогда бы не подумала!

В задумчивости она поглядела в конец стола, где Фредерик как раз отрезал себе кусок пирога. Перехватив ее взгляд, он виновато убрал руки под стол и залился краской. София вновь повернулась к гостям и посмотрела на Леона:

– И что же, вам понравился Ленинград? Всегда интересно узнавать чуть больше о жизни любимого человека, я это по себе знаю... Должно быть, вы молодожены? Вы так молодо выглядите.

Роза едва сдержалась, чтобы не выпить залпом свой чай, и ограничилась тем, что быстро бросила в него пять кубиков сахара. Кровь бросилась ей в лицо, и какое-то странное тепло непонятного происхождения поспешило растечься по ее телу – все эти истории про молодоженов в конце концов рискуют ей понравиться, или, еще хуже, стать привычными. И вот тогда...

– Мы помолвлены, – услышала она голос Леона, и еще старательнее принялась размешивать сахар в чае. – Это путешествие... Оно как раз... Ну, знаете, предсвадебное.

– Вот как, – отозвался Робер, и по его голосу Роза поняла, что он изо всех сил старается не смутить их. И она тут же покраснела еще больше.

– Как мило... – внесла свою лепту София, явно почувствовав искренний интерес. – Как здорово, когда есть такая возможность – повидать мир! И тем более перед свадьбой! И когда же она будет? Наверняка летом, такая замечательная пора!

– Что ж, – ответил Леон, и голос его, как он ни старался, все же дрогнул. – Думаю, летом. То есть, мы с Розой еще не знаем точной даты, все зависит от обстоятельств.

Не удержавшись, Роза бросила на него короткий и емкий взгляд, но Леон был занят тем, что сосредоточенно смотрел в глаза малышке Олив и ничего не заметил. Шея у него покраснела, и вид сделался такой растерянный, что Роза вдруг, неожиданно для самой себя, прервала молчание и заговорила о погоде. Деликатный Робер ее поддержал, и вскоре завязалась самая непринужденная беседа. А когда центром обсуждения стала Олив, София вдруг стремительно обернулась посмотреть на часы и ахнула:

– Нам уже пора спать!

Церемония чаепития тотчас же закончилась, и София Бернар с дочкой на руках удалилась в соседнюю комнату. Леон с Розой как бы невзначай убрали свои чашки с нетронутым чаем в раковину, и последовали за ней, оставив Робера и Фредерика убирать со стола.

Исподтишка поглядывая на Леона, Роза мысленно возмущалась на судьбу за то, что так позорно смутиться их обоих угораздило в такое стратегически неподходящее время. Именно сейчас, когда они наконец оказались так близки к цели – возможности поговорить с Софией о ее матери, – им как никогда раньше важно было иметь трезвую голову. А она сама, если уж на то пошло, была уже почти готова выкинуть белый флаг, такой рассеянной она себя чувствовала.

Впрочем, как выяснилось уже спустя пару минут, за Леона она беспокоилась зря. Каким бы смущенным он ни выглядел во время чаепития, едва подошел наиболее подходящий момент для разговора с Софией, он не стал медлить.

– Знаете, ваша страна – потрясающее место, – сказал он тихо, глядя на сонную Олив в детской кроватке. – Пока мы там гостили, мне не переставало казаться, что все вокруг – один большой спектакль.

"Это он о винтажной одежде", – сообразила Роза, улыбнувшись.

Судя по виду Софии, она одновременно и хотела услышать больше, и не могла решиться на вопросы. Как следует укутав Олив одеяльцем, она уклончиво сказала:

– Да, сейчас там поспокойнее.

Она задумчиво поправила рукой прическу и посмотрела на Леона с Розой. Те слушали, затаив дыхание.

– Последние годы в Ленинграде жилось куда лучше, чем, скажем, лет десять назад, – прибавила она, словно это их молчание побудило ее продолжить рассказ. – Когда я уезжала, город продолжал строиться и жизнь вокруг кипела ключом. Это меня всегда занимало, – добавила она задумчиво. – Сейчас, когда мир как будто уже отстроился заново и нанесенные войной раны, так сказать, начали заживать, желание увидеть довоенный Ленинград становится очень сильным. Жаль, я не могу увидеть этот город времен молодости моих родителей.

Роза почувствовала, как напрягся Леон, и поспешила спросить:

– Но, вероятно, остались какие-то письма того времени – по письмам, думаю, можно было бы составить себе впечатление о городе.

– К счастью, в этом нет надобности, – София улыбнулась. – Родители рассказывали мне о прошлом сами. Но это совсем другое дело.

– Рассказывали? – повторила Роза растерянно. – Вот как, значит, они... То есть, я имею в виду, ваши родители остались в Ленинграде?

София удивленно посмотрела на нее.

– Конечно, остались. Я бы предпочла, чтобы они переехали жить к нам с Робером, но у мамы такая напряженная работа, что она не может себе этого позволить. Да и у моего брата два года назад родилась дочка, так что мама ни за что теперь из Ленинграда не уедет.

Роза едва сдержалась, чтобы не воскликнуть "Ребенок? Вы уверены?" и прикусила губу. Неужели она так плохо знает свою родословную, что не помнит о существовании двоюродного дедушки и его детей? Хотя, конечно, принимая во внимание их дальнее родство это простительно. Но все-таки...

Нахмурив брови, она бросила на Леона вопросительный взгляд.

– Тем более, что Миша назвал дочку Виолой, – прибавила София. – То есть в мамину честь. Это, знаете ли, растопило ее сердце.

Роза с Леоном разом уставились на нее. Роза почувствовала, как нечто холодное прокатилось где-то в районе ее живота.

– Хотя я и уверяла его, что Виола Речная – это не самое красивое сочетание имени и фамилии, – продолжала София, ничего не заметив. – Но, видать, на свете еще не перевелись упрямые люди.

В комнате повисла минутная пауза. София задумчиво смотрела на свою спящую дочь, а Роза с Леоном не сводили глаз с нее самой. Наконец Леон неуверенно произнес:

– Да, действительно, это звучит несколько странно.

– Ведь правда? – София пожала плечами. – Куда лучше это бы звучало с моей девичьей фамилией – Мелентьева, но...

Розе показалось, что еще немного, и от ее внешнего спокойствия не останется и следа – бушующие у нее внутри растерянность и непонимание просто прорвутся в конце концов наружу в виде какого-нибудь ненужного вопроса. В качестве профилактики она плотно сжала губы и с мольбой посмотрела Леону в глаза. Тот кивнул ей и спросил, обращаясь к Софии:

– Простите, но мы не совсем понимаем – вы сказали, что ваша девичья фамилия – Мелентьева?

– Ах, да, действительно, – спохватившись, закивала София. – Я совсем забыла – откуда вам знать все это, – она замешкалась на пару секунд, а потом отрывисто сказала. – Мои родители на самом деле удочерили меня, когда мне еще и года не было, и почему-то они посчитали, что мне будет лучше оставить себе фамилию моей родной матери. И я этого не очень понимаю, – прибавила она, вздернув брови. – Куда лучше было бы мне стать Речной, ведь моих настоящих родителей я не помню, и носить их фамилию... Словом, я была Мелентьевой вплоть до свадьбы с Робером. Так что теперь не осталось ничего, что напоминало бы мне о моих биологических родителях. То есть, почти ничего, – нехотя поправилась она. – Осталось завещание, найденное после смерти мамы, да еще и письмо.

Роза ахнула и Леон успокаивающе провел рукой по ее спине.

– Написанное ею? – спросил он глухим голосом.

София кивнула. Осторожно подойдя к стоящему в комнате гардеробу, она выдвинула один из ящиков и достала оттуда коробочку. Стерла с нее пальцем пыль, открыла крышечку и с осторожностью достала ветхое письмо. Передала его Розе и та с трепетом развернула бумагу.

– Это письмо некой Розе, – пояснила София, спокойно глядя на бумагу, которая дрожала в руках Розы. – Письмо твоей теске, которая получила его и впоследствии передала моим опекунам. Кроме него и завещания ничего не осталось. Одежда и прочее имущество досталось ее матери, а я – ее друзьям, Речным. Если хочешь, прочти его.

Не обращая внимания на громко стучавшее где-то у горла сердце, Роза расправила листок на коленях и они с Леоном склонились над ним. Оно было датировано двадцать вторым ноябрем 1926 года, и содержало следующие строки:

"Милая Роза, пишу это письмо тебе, поскольку из всех моих друзей только тебе я могу доверить мою тайну. Возможно, ты захочешь поделиться ей с твоим другом – думаю, будет лучше, если ты сделаешь это и прочтешь письмо ему. Впрочем, оставляю решение за тобой.

За время нашего знакомства произошло много того, от чего я с радостью отказалась бы теперь – слишком много боли мне пришлось пережить. Но сейчас это неважно, и я понимаю, что прожила прекрасную жизнь, и жалеть ни о чем не стоит. Скоро я умру, и я ничуть не сожалею об этом, так как не имею больше цели в этой жизни.

Прежде, чем эта свеча догорит, я постараюсь объяснить тебе, что же случилось – надеюсь, я успею сделать это, прежде чем силы полностью оставят меня. Итак, слушай, или, вернее читай:

Незадолго до рождения моей дорогой девочки я уже думала, что моя жизнь налаживается, что раны, нанесенные мне жизнью, скоро затянутся, не оставив и следа. Я имела право так думать... я чувствовала, что наконец нашла человека, с которым мне наконец удастся забыть о прошлом и начать новую жизнь. Мне казалось, что и он полюбил меня так же сильно, как я его. Я боготворила его, больше того, как выяснилось позже, я просто не смогла без него жить. Ради него я смогла бы сделать все на этом свете, стоило ему только меня попросить. И по его милости я теперь пишу тебе это письмо.

Он оставил меня, и оставил ради другой. После его ухода я думала, что смогу выжить, что смогу вырастить дочь и жить дальше – да, я так думала. Но спустя несколько дней я поняла, что не смогу этого сделать. Да простят меня мои близкие и безмерно любимая дочь!

Моя свеча гаснет, как гаснет и моя жизнь, дорогая Роза.

Письмо я пишу лишь затем, чтобы попросить тебя взять к себе мою Софию, мою девочку, и позаботиться о ней.

И, конечно, затем, чтобы ты не думала, что в моей смерти виноваты люди. Нет, лишь мое сердце всему виной!

Я прошу тебя проследить за тем, чтобы на мой гроб возложили лилии, в знак моей чистой и нежной любви ко всем, кого я оставляю. Это моя последняя просьба.

Да благословит тебя Бог! Прощай!"

Несколько раз перечитав письмо, Роза молча отвернулась и несколько раз прерывисто вздохнула.

Лилии... Если бы она только могла знать об этом раньше! Но как же сама суть письма – почему никто не знал о том, что Анна Мелентьева сама решила покончить свои счеты с жизнью? Неужели София сознательно решила избавиться от темного прошлого собственной матери, и ничего не рассказала ни своей дочери, когда та выросла, ни кому-либо еще из близких? И единственными людьми, с кем она могла поделиться, оказались чужаки, иностранцы – Леон и она. Те, кого эта история просто не должна была заинтересовать. А что до родственников – вполне вероятно, что в конце концов София просто выбросила письмо, а в рассказах дочери ограничилась только упоминанием про лилии. И прошлое оказалось забыто. Забыто навсегда – если бы не они с Леоном.

Но кого Анна имела в виду, когда писала это письмо? Неужели она все-таки хотела, чтобы она, Роза, нашла его и обо всем ему рассказала? Или, быть может, она написала ей о нем просто потому, что не смогла промолчать?

Кончив читать, Леон молча протянул письмо Софии, и, пока та прятала его, он приобнял Розу за плечи.

– Вы знаете, что сталось с этой самой Розой? – спросил он после довольно продолжительного молчания. – По словам вашей матери, она была ее подругой. А что вы о ней знаете?

– О, совсем ничего, – пожала плечами София. – Мои приемные родители говорили, что она только передала им меня, а потом исчезла.

Еле сдержавшись, чтобы не воскликнуть "Как я могла?!", Роза спросила:

– А как нашли это письмо?

– Говорили, что эта самая Роза, ее подруга, придя однажды ее навестить, обнаружила ее в темной комнате с задернутыми шторами, лежавшей на полу с пером в руке, и с этим самым письмом на столе. И еще говорили, что на ее теле не обнаружили ни одной смертельной раны, ни яда в крови... Словом, ничего, из-за чего она могла бы умереть. Ее похоронили, так и не узнав, от чего именно она умерла. Врачи терялись в догадках, и в конце концов решено было считать, что причиной смерти послужило разбитое сердце.

– Ну еще бы, – пробормотал Леон.

– Мама рассказывала, что на гроб Анны возложили целый букет лилий, как она и просила.

София как-то странно угрюмо улыбнулась и добавила:

– Кроме этих писем я ничего не знаю о ней. По крайней мере ничего, что не опиралось бы на факты... Конечно, мне рассказывали о ней ее родственники, но это было совершенно не то, чего бы я хотела... или ожидала услышать на самом деле. Вы понимаете? Ничего не знать о собственной матери, какого? – она горько усмехнулась.

Несколько минут протекли в неловком молчании. София задумчиво смотрела на спящую Олив, а Леон с Розой не смели обменяться и взглядом. Наконец, Леон сказал, что Олив, кажется, заснула. София вздохнула, словно провожая какие-то свои тайные мысли, а потом встала и пошла к двери, поманив гостей следовать за собой.

– Кажется, Фредерик ушел, – сказала она, оглядевшись и увидев сидевшего на диване с газетой мужа. Тот кивнул и улыбнулся.

– Только что, – сказал он. – Морис начал шуметь, и он пошел с ним на улицу. Сказал, что подождет вас, – добавил он, обращаясь к Леону. – Он ведь обещал показать вам город.

– Да, действительно, – согласился Леон, слабо улыбнувшись. Он взял Розу за руку. – Тогда нам пора. Большое вам спасибо за гостеприимство.

София проводила их до двери, а когда Леон с Розой попрощались и вышли за порог, она им улыбнулась все той же странной, угрюмой улыбкой.

– Спасибо вам, – сказала она, и голос ее едва заметно дрогнул. – Прощайте.

И она закрыла за ними дверь.

Глава 9

Последние дни

Фредерика они так и не нашли, да и искали его лишь за тем, чтобы попрощаться. Леон казался напряженным и угрюмым, и Роза, пока он возился с телефоном, тоже чувствовала себя на редкость далекой от действительности. Время стало каким-то вязким, секунды текли медленно, и поэтому она обрадовалась, когда вид улицы Бове сменился видом маленькой, знакомой комнатки в Ленинграде. Франция 1964 года исчезла, превратившись в крошечную картинку Бове на экране телефона Леона.

– Ну, что ты скажешь? – Леон устало плюхнулся на свою кровать и запустил пятерню в волосы. – Похоже, мы знаем, что с ней стряслось. Честно говоря, я думал, что с ней просто случился какой-нибудь несчастный случай, но это... Господи, неужели это правда? Она покончила с собой?

– И зачем, хотела бы я знать? – спросила Роза, тоже опускаясь на краешек своей кровати.

– Любовь, – странным голосом протянул Леон. – Достаточно просто. Она не смогла пережить уход того, о ком писала. Такое бывает, а для Солтинера это – обычное дело.

Роза встретила его взгляд и вздохнула. Леон мрачно усмехнулся и продолжил:

– Анна ведь Солтинера. И если она влюбилась безответно, то вполне могла впасть из-за этого в депрессию, а потом и умереть. Как ни страшно это звучит, но это так.

– Неужели все так серьезно? – испуганно спросила Роза. – Неужели только из-за исчезновения какого-то человека любой Солтинера может умереть? Но ведь не может же быть, чтобы всякому отвечали взаимностью. Это было бы просто нечеловеческое везение!

Леон качнул головой и ответил, взвешивая слова:

– Понимаешь, в этом смысле всем Солтинера и правда везет. Мы влюбляемся, когда чувствуем, что нашли "своего" человека. В наше время люди любят терять голову по нескольку раз за год, но при этом это чувство далеко от... Скажем так, любят по-настоящему раз-два в жизни, и любят – душу. Конечно, иногда сложно разглядеть, какая там душа у человека, но у нас с этим проще, потому что мы чувствуем все сразу. И поэтому нам везет – мы просто не ошибаемся, потому что действуем наверняка. Ну, в большинстве случаев это так, – поправился он, – бывает, что и ошибаемся, но это лишь очень редкие исключения.

Какое-то время Роза молча взвешивала эти слова, а потом непонимающе нахмурилась и спросила:

– Выходит, Анна ошиблась?

Но Леон лишь развел руками.

– Этого я тоже понять не могу. Скорее всего, произошло какое-то недоразумение, из-за которого они вынуждены были расстаться, или что-то вроде этого.

– Но почему же это случилось, если она влюбилась "наверняка"? Должна же она была знать, что делает. Или все дело в том, что тот, в кого она влюбилась, не согласился с ее видением "родственной души"? – Роза потерла виски кончиками пальцев. – Или же нет... Слушай, а если Солтинера влюбляется в простого смертного... – Леон улыбнулся, и Роза поспешно продолжила, – он же рискует запросто получить от ворот поворот. Такое ведь вполне могло случиться и с Анной. Не могла же она подойти на улице к прохожему и сказать "Прости, но ты – моя родственная душа, так что пошли, обсудим это".

Но Леон лишь покачал головой.

– Роза, если не хочешь получить от ворот поворот, то и подходить к делу следует осторожно. И Анна это наверняка понимала. Простые смертные, как ты выразилась, тоже, бывает, влюбляются с первого взгляда. Но говорить об этом прямо и сразу же... Это же противоречит всем законам осторожности! Даже из чувства самосохранения, – прибавил он, пораздумав. – Мало ли, какая реакция последует после прямого признания в первые минуты знакомства.

Не сдержавшись, Роза прыснула, прикрыв рот кулаком.

– С тобой мне с самого начала пришлось играть роль таинственного парня, – прибавил Леон. – Приходилось делать вид, что мне срочно надо рассказать тебе все о Солтинера, иначе грядет неминуемая катастрофа. В реальности же я просто хотел с тобой чаще видеться, и все.

– Ах вот как! – ахнула Роза. – А как же эти намеки про мои способности, про то, что меня опасно оставлять без информации, потому что я могу натворить бед?

– Да я же с самого начала поделился с тобой этими самыми способностями, – Леон небрежно пожал плечами. – Это обычное дело для нас. Они же появились у тебя уже после нашего знакомства, так?

Пару минут Роза восхищенно и недоверчиво смотрела на него, а потом сбивчиво воскликнула:

– Тогда разговор шел о заряде, из-за которого я временно потеряла аппетит и стала блондинкой!

– ...и есть не можешь до сих пор, – докончил за нее Леон, коротко улыбнувшись. – А что касается блондинки... Я до сих пор не могу поверить в то, что ты не поставила под сомнение ту мою историю про изменившийся цвет волос. Да и о каком таком заряде могла идти речь, когда без тебя я и сам становился брюнетом, так как безумно по тебе скучал и в конце концов заболевал? Как и ты сама, только ты не скучала, и потому твои волосы... – не договорив, он какое-то время глядел куда-то поверх плеча Розы, а потом тихо закончил. – Даже не знаю, как бы я все объяснил, если бы ты тогда не была в обмороке и видела меня с черными волосами. Сказать, что это обычная реакция на слишком долгое отсутствие любимого человека, означало открыто во всем признаться.

Роза чуть заметно побледнела, во все глаза глядя на него. Пару минут было слышно лишь, как этажом ниже поет Евгения, а потом Роза изумленно протянула:

– Итак, ты с самого начала превратил меня в одну из ваших... И ничего мне не сказал.

– Это произошло почти само собой, – оправдываясь, ответил Леон, уже в который пожимая плечами. – Когда я увидел тебя, то сразу понял, что случилось. Погода ведь улучшается не просто так, а когда встречаются Солтинера и тот, в кого он влюблен – в Сулпуре это всем известно. А если бы ты узнала это раньше времени... Приходилось придумывать отговорки, недоговаривать, и всячески отмалчиваться, – Леон вздохнул. – Я много раз думал, что кто-то случайно проболтается, и скажет тебе, чем на самом деле все объясняется. А тогда было очень важно, чтобы ты ни о чем не подозревала – ты внимания на меня не обращала.

– А Марта сразу обо всем догадалась, – медленно протянула Роза, покраснев. – Я еще в самый первый день ей с Хади рассказала, как ты спас меня от голодной смерти.

В глазах Леона мелькнула озабоченность и он кивнул:

– Не только Марта. Родители с самого первого дня поняли – что к чему. Поэтому они и пригласили всех вас переехать к нам.

Роза в который раз почувствовала, как почва уходит у нее из под ног.

– Что?! – пискнула она.

Леон виновато ей улыбнулся.

– Знали, конечно, – он глубоко вздохнул. – И все остальные тоже знали. Алексис с Леной, мне кажется, тоже стали подозревать кое-что, особенно после моей поездки в Реймс. Хотя в Сулпуре и было незаметно, что мы с тобой влияем на погоду. Но вот если бы кто-нибудь увидел нас во Франции, в том же Реймсе...

Леон смолк, так и не договорив, и довольно долгое время оба слушали поднявшийся до фальцета голос хозяйки дома, распевающей какую-то тягучую и трагичную песню. Довольная улыбка скользила по лицу Розы, а когда Леон перехватил ее взгляд, она пояснила:

– Теперь я понимаю, что хотел сказать Николас Марино, когда говорил о том, что выдает влюбленного Солтинера. Погода – очень просто.

Улыбнувшись, Леон просто кивнул. Глаза его вспыхнули теплом, и Роза почувствовала, как мысли ее вновь начинают блаженно растекаться в разные стороны.

– Итак, Анна, – поспешно сказала она, встряхнувшись.

Леон растерянно моргнул.

– Думаю, – продолжила Роза, уверенно отмахиваясь от всех мыслей ванильного свойства, – прежде всего надо хотя бы узнать, про кого именно она писала. А там уже разберемся, что делать. Ты согласен?

Взгляд Леона вновь принял выражение рабочей серьезности, он кивнул и сказал:

– И как можно скорее.

Первым делом они написали по памяти письмо Анны на отдельный лист, а потом Леон взялся записать туда же все содержимое их разговора с Софией. Роза прибавила кое-что от себя, а когда с этим делом было покончено, оба они начали готовиться к предстоящему разговору с самой Анной. Это заняло большую часть всего вечера. Сложность заключалась в том, что им предстояло полностью отказаться в разговоре с ней от прямых вопросов: спрашивать Анну про подозрительных личностей – означало попросту заранее взволновать ее, а ведь еще существовала вероятность, что ей пока ничего неизвестно. Поэтому Роза предложила повременить с вопросами так долго, как это будет возможно, а пока вооружиться одними лишь намеками. Леон согласился, хоть и неохотно, и утром следующего дня они направились навестить ее.

Впрочем, как выяснилось уже спустя час, такая серьезная подготовка была никчему – намеки Анну лишь удивили, и в конце концов она чистосердечно призналась им, что не понимает, что они хотят ей сказать.

– Мне очень приятно, что вы волнуетесь за меня, – сказала она, удобно устроившись на диванчике в обнимку с подушкой. – Но я, право же, прекрасно себя чувствую – не беспокойтесь. Правда, отеки меня беспокоят... – пожаловалась она, вздохнув. – И бессонница покоя не дает, но в остальном все прекрасно. Я даже не вижусь ни с кем – просто сил нет долго гулять. Ко мне приходит только мама.

В отчаянии Леон предпринял последнюю попытку что-то узнать, и спросил, не случилось ли у нее за последнее время новых знакомств. В ответ на это Анна только пожала плечами и весело рассмеялась. "Только пара голубей – прилетают иногда и садятся на подоконник."

Подошел к концу сентябрь и потянулись первые дни октября, так и не принося с собою никаких изменений. Леон и Роза продолжали упорно навещать Анну, каждый раз справляясь у нее, не беспокоит ли ее что-нибудь или кто-нибудь. Чаще всего та отвечала отрицательно, но иногда рассказывала им про свою усталость и упоминала, что ждет не дождется увидеть наконец своего ребенка. С каждым днем, говорила она, ей становится все труднее заставить себя прогуляться, или просто выйти из дому; поэтому-то она и проводит столько времени в четырех стенах. Под конец октября Леон с Розой и вовсе засомневались в том, что правильно поняли смысл злополучного письма – Анна перестала гулять совсем, если не считать редких вылазок в соседний дом: навестить их самих и маму.

– Больше мне и не нужно, – пояснила она Розе, когда та случайно узнала об этом ее обновленном маршруте прогулок. – Солнца мне достаточно, а бродить по городу у меня желания нет. Пока что, во всяком случае.

Совершенно растерянные, встревоженные и попросту уставшие от неизвестности, Роза и Леон безуспешно пытались придумать объяснение этой загадке, связанной со злополучным знакомством Анны. До дня появления на свет Софии оставалось чуть больше полу месяца – она должна была родиться восемнадцатого ноября, – а Анна до сих не проявляла даже признаков сколько-нибудь серьезного увлечения. Она ни о ком конкретно говорила, не смущалась – создавалось такое впечатление, что роковое знакомство должно случиться уже после рождения ее дочери. А это в свою очередь указывало на то, что день знакомства и день предполагаемой смерти Анны разделяли всего-навсего четыре дня.

– Это просто немыслимо, – сказал Леон, продемонстрировав Розе таблицу Каталога. – Двадцать второго ноября, 1926 года, находят письмо, а всего лишь за четыре дня до этого рождается София... За это время сложно даже договориться о первом свидании, а уж о том, чтобы влюбиться и расстаться... А еще и учитывая беременность Анны... Нет, невероятно. Она точно должна познакомиться с ним раньше, иначе это не укладывается ни в какие рамки!

– А разве у тебя не указана дата ее смерти? – тревожно пробормотала Роза, наклонившись над экраном его телефона. – Думаю, кстати, и дата ее знакомства с этим негодяем должна быть.

– Нет, – Леон поморщился. – Это меня и поражает. Это бы избавило нас от необходимости отправляться на встречу с ее дочерью, но... Не знаю почему, но ни того, ни другого, в Каталоге нет. Я смотрел раз пять, и еще в Сулпуре.