Текст книги "Темная сторона света (Спасительный свет)"

Автор книги: Диана Чемберлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

9

– Ты же придешь на мой выпускной? – спросил Клай и посмотрел через стол на отца, пока Лэйси поливала свои оладьи кленовым сиропом.

– Разумеется, – ответил Алек, – я не пропущу такое событие.

Он удивился про себя, как сыну могла прийти в голову подобная мысль, но, с другой стороны, последнее время сам Алек вел себя совершенно непредсказуемо.

– Как твоя речь, готова? – поинтересовался он, потому что последние дни Клай заметно нервничал. Это было совсем на него не похоже. Он повсюду носил с собой листочки с записями. За завтраком они стояли перед ним, уже замусоленные, с загнутыми уголками. Алеку вдруг стало жаль сына. Ему от души хотелось успокоить его, подбодрить.

– С речью все в порядке, – отмахнулся Клай. – Кстати, можно мне пригласить ребят к себе после церемонии?

– Конечно, – Алек обрадовался этому. – Ты так давно никого к нам не приглашал. Я уйду, не буду вам мешать.

– Нет, тебе незачем уходить, – быстро ответил Клай. Алек сунул руку в задний карман брюк и достал бумажник. Он положил его на стол рядом с Клаем.

– Возьми, сколько нужно, на напитки и все прочее. Клай уставился на бумажник, потом покосился на Лэйси и вытащил из него двадцать долларов.

– Тебе этого не хватит, – заметил Алек. Он взял бумажник и вытащил еще несколько двадцаток. – Выпускной бывает только раз в жизни.

Клан прижал ассигнации к столу.

– Ты ведешь себя так, словно у нас полно денег, – осторожно начал он. Алек почувствовал, что дети принимают его за сумасшедшего. Он не работал, но беспечно тратил деньги. Но он не мог пока сказать им о страховке, которую получил после смерти Анни. Ему хотелось подольше сохранить эту тайну, которую они делили с Анни.

– Тебе незачем думать о деньгах, – в конце концов заявил Алек.

Клай оглядел кухню.

– Лучше мне прийти домой пораньше и убрать здесь.

– Я это сделаю, – предложила Лэйси, удивив их обоих. – Это будет моим подарком.

Алек провел весь день на берегу океана у маяка. На этот раз он снимал слайды, чтобы использовать их во время своего выступления в «Ротари-клуб» в Элизабет-Сити на следующей неделе.

Они с Клаем вернулись домой одновременно и не узнали своего жилища. В комнатах пахло лимонным маслом, которое Анни обычно использовала как отдушку для пылесоса. В гостиной ни пятнышка, кухня вылизана и сияет чистотой. Отблески витражей играли на белых поверхностях.

– Господи! – Клай огляделся. – Мне просто стыдно звать ребят. Они мигом устроят здесь свинарник.

Лэйси вошла в кухню, неся корзину с чистым бельем.

– Дом просто не узнать, Лэйси, – похвалил ее Алек. Девочка поставила корзину и, сморщив веснушчатый, обгоревший на солнце нос, посмотрела на отца.

– Беспорядок меня достал, – призналась она. Алек улыбнулся.

– Мне он тоже действовал на нервы. Просто у меня не было сил взяться за тряпку.

– Спасибо, крошка О'Нил, – поблагодарил сестру Клай. – Ты всегда сможешь заработать на жизнь горничной, если тебя выгонят из школы.

Алек посмотрел на корзину с бельем. Сверху лежала аккуратно сложенная старая зеленая футболка Анни. Он взял ее в руки.

– Ты ее постирала? – задал он совершенно ненужный вопрос.

Лэйси кивнула.

– Она лежала на твоей кровати.

Алек поднес футболку к лицу, вдохнул и ощутил запах стирального порошка. Сын и дочь переглянулись, и Алек опустил руку.

– Твоя мама часто надевала ее, понимаешь? – обратился он к Лэйси. – Поэтому я оставил эту футболку, хотя избавился от остальных ее вещей. Она напоминала мне об Анни, хранила ее запах. Мне следовало убрать футболку, чтобы ты не смешала ее с остальным грязным бельем. – Алек попытался улыбнуться. – Думаю, теперь я могу ее выбросить. – Он посмотрел на мусорное ведро в углу кухни, но не подошел к нему, а сунул футболку под мышку.

– Но футболка лежала вместе с грязными простынями, – вспылила Лэйси. Она была смущена и пыталась обороняться. – Откуда мне было знать, что ее не надо стирать?

– Все в порядке, Анни, – сказал Алек, – это…

– Я не Анни! – Девочка топнула негой, лицо покраснело. Алек удивленно спохватился. Он и в самом деле назвал дочь именем жены. Он протянул руку, пытаясь коснуться плеча Лэйси.

– Прости меня, милая. Девочка отбросила его руку.

– В следующий раз сам стирай свое вонючее белье!

Она развернулась и вылетела из кухни. Ее быстрые легкие шаги застучали по лестнице. Хлопнула дверь ее спальни.

– Знаешь, ты делаешь это слишком часто, – спокойно заметил Клай.

Алек посмотрел на сына.

– Что я делаю? Называю ее Анни? – Он нахмурился, стараясь вспомнить. – Нет, я этого не делал.

– Спроси об этом ее. – Клай кивком указал на лестницу. – Готов поспорить, что Лэйси назовет тебе точное количество раз.

Алек стащил с себя пиджак и прижался спиной к сиденью машины. Он чувствовал, как пот стекает по шее, по груди, попытался восстановить дыхание. Он должен перестать хватать ртом воздух.

О'Нил припарковал машину, не доезжая до стоянки у школы. Ему требовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки, а потом он сможет общаться с людьми. Он почти полгода не видел никого из родителей одноклассников Клая и его учителей. А ведь многие захотят поговорить с ним, сказать хорошие слова о его сыне. Если бы он только сумел удержать на лице вежливую улыбку, кивать в такт и произносить нужные фразы в нужный момент. Господи, ему ни за что не выдержать два часа такой пытки.

Анни часто представляла, как пойдет на выпускной к своим детям. Как бы Анни ни старалась делать вид, что учеба Клая и Лэйси ее не волнует, она гордилась успехами своих детей. Анни наверняка устроила бы настоящий праздник для Клая в этот знаменательный день. «Анни неугомонная мать», – как-то сказал Алеку Том Нестор, и он был прав. Анни всегда старалась дать своим детям то, чего не получила от собственных родителей.

Родители Анни не приехали на ее выпускной в престижную бостонскую школу. «Мы бы приехали, если бы твои оценки были отличными, – объявил ей отец. – Но в последнем семестре ты потеряла право быть членом Национального почетного общества. Это непростительно».

Семья Чейз была очень состоятельной. Отец и мать воспитывали Анни так, чтобы она стала частью избранного общества, чтобы она встречалась с сыновьями их столь же благополучных друзей и знакомых. Если Анни не оправдывала ожиданий, что происходило нередко, родители случайно или намеренно наказывали ее тем, что никак не показывали своей любви к дочери. Когда Алек думал о детстве жены, то всегда представлял себе маленькую девочку с непослушными рыжими кудрями, сидящую в одиночестве в своей комнате, глаза заплаканы, руки сжимают плюшевого мишку. Анни никогда не рассказывала ему ничего подобного, но именно эта картина вставала у Алека перед глазами с того самого вечера, как они познакомились и Алек почувствовал, насколько Анни нуждается в том, чтобы ее любили.

Словно бросая вызов своим родителям, Анни никогда не критиковала сына и дочку и любила их, несмотря ни на что. «Мне было бы все равно, даже если бы они были настолько уродливы, что людей тошнило бы при одном взгляде на них, – говорила она. – Они могли бы быть такими тупыми, что не смогли бы научиться считать до десяти. Но они все равно остались бы моими драгоценными малышами».

Алек вспомнил эту ее маленькую речь. Анни произнесла ее, просеивая муку, чтобы испечь хлеб. Он помнил, что она была в зеленой футболке, рукава высоко засучены, ткань над левой грудью испачкана мукой.

Футболка. Ну почему ему так тошно оттого, что Лэйси ее постирала? Ведь ткань хранила запах Анни только в его памяти. И все же, когда он увидел ее выстиранной среди груды другого белья, Алеку показалось, что он снова потерял Анни.

– Пора тебе повзрослеть. – Эти слова Алек произнес вслух, беря в руки фотоаппарат и выходя из машины. Горячий воздух лип к телу, но налетевший бриз надул рукава рубашки. Он будет думать о маяке или о виндсерфинге. Он должен выдержать церемонию ради Клая.

– Алек!

О'Нил обернулся и увидел Ли и Питера Хэзлтонов, родителей Терри, подружки Клая, направлявшихся к нему. Алек не видел эту супружескую пару со дня похорон Анни.

– Привет! – Он придал лицу выражение, которое считал жизнерадостной улыбкой.

Питер хлопнул его по спине.

– Большой день, да? Мой фотоаппарат сломался. Сделай для нас несколько снимков Терри, договорились?

– Клай никогда меня не простит, если я об этом забуду. – Алек увидел на лужайке Лэйси в группе девочек. – Пойду найду дочь, пора уже занимать места. – Он был страшно доволен собой, найдя удобный предлог, чтобы улизнуть.

Каждый раз, когда Алек видел Лэйси, его сердце болезненно сжималось. Ему отчаянно хотелось снова увидеть Анни, чтобы сравнить их лица и заметить различия. Может быть, тогда бы он перестал всякий раз вздрагивать, когда смотрел на дочь. Она казалась больше похожей на Анни, чем сама Анни. И Алек испытывал неловкость, общаясь с ней. Он не мог смотреть на Лэйси дольше нескольких секунд, его сразу же охватывала печаль.

Алек окликнул дочь, и она направилась к нему. Ее глаза смотрели то в небо, то на газон под ногами, она намеренно и упорно избегала взгляда отца. После размолвки на кухне они не виделись.

– Давай поищем наши места, – предложил Алек, и Лэйси молча пошла за ним следом.

Клай занял для них два места в первом ряду. Алек сидел между Лэйси и полной женщиной, обливавшейся потом и норовившей прижаться к нему бедром. Он подвинулся поближе к Лэйси и уловил запах табака, исходивший от ее волос. Проклятье, ей же всего тринадцать.

Алек вынул фотоаппарат из футляра и стал менять объектив. Лэйси смотрела прямо перед собой на пустую деревянную сцену, и Алек понимал, что именно он должен нарушить молчание.

– Лэйси, прости меня за то, что я назвал тебя Анни. Она лишь пожала плечами.

– Не имеет значения.

– Имеет, потому что Клай сказал, что я сделал это не в первый раз.

Девочка снова пожала плечами, ее глаза уставились на полоску сухой травы перед рядами стульев.

– Я погорячился насчет футболки.

Лэйси отвернулась от него. Она еле заметно раскачивалась, словно слышала ритм, недоступный слуху Алека.

– Когда начинаются занятия в летней школе? – поинтересовался он, пытаясь разговорить дочь, но тут перед ними появился Клай. Он уже надел синюю мантию и шапочку. На лбу выступили капельки пота.

– Правда, хорошие места? – Он протянул руку, и Алек пожал ее, отчего-то почувствовав себя старым от этого жеста. Клай сунул руку под мантию, »извлек листки с речью из кармана брюк и отдал их отцу. – Держи их у себя. Не хочу я пользоваться шпаргалками. – Он легонько дернул сестру за рыжую прядь. – Как дела, крошка О'Нил?

Та только дернула плечом.

– Нормально.

Клай обернулся к сцене. – Пора идти.

Оркестр заиграл что-то бравурное, и выпускники стали занимать свои места. Алек и Лэйси смотрели на них, по-прежнему разделенные напряженным молчанием.

Наконец выпускники расселись, начались торжественные речи. Алек почувствовал, как напряглась Лэйси, когда к микрофону подошел Клай. Ему захотелось обнять девочку, привлечь к себе, но он только сжал руки на коленях, пока выступал его сын. Клай выглядел старше своих лет. Его голос в динамиках звучал ниже и мужественнее, улыбка казалась искренней. Ничто не выдавало его нервозность. Любой бы подумал, что парень импровизирует на ходу, настолько легко лились его слова. Клай говорил о своих одноклассниках и их достижениях. Он на мгновение замялся, а когда заговорил снова, его голос еле заметно дрожал.

– Я благодарен моим родителям, которые всегда любили и уважали меня. Они научили меня верить в собственные силы и думать самостоятельно. – Глаза Клая на мгновение остановились на Алеке, потом он снова посмотрел на остальных. – Моя мать умерла в декабре. И я сожалею только о том, что ее нет с нами, чтобы разделить со мной это мгновение.

У Алека на глаза навернулись слезы. Он почувствовал, что все смотрят на него и Лэйси. Нет, он не покажет свою слабость.

Какая-то женщина наклонилась вперед, чтобы рассмотреть его как следует. На мгновение Алеку показалось, что это та женщина-врач, Оливия. Он тоже подался вперед, чтобы взглянуть на нее. И тут же расстроился, потому что увидел незнакомое лицо.

Ладно, утром он отправится в мастерскую Тома к тому времени, как Оливия закончит урок. Он пригласит ее на обед и наконец задаст все те вопросы, которые не давали ему покоя последние месяцы.

10

Стекло было холодным под ее пальцами. Оливия отложила в сторону стеклорез, зачарованная игрой красок на своих руках. Солнечный свет лился сквозь витражи и падал на рабочий стол фиолетовыми, кроваво-красными, зелеными пятнами, не позволяя сконцентрироваться на работе.

– Вы к этому привыкнете, – сказал Том.

Он протянул ей другой стеклорез с потемневшей от времени ручкой.

– Попробуйте этот.

Оливия взяла инструмент и провела точную прямую линию к центру стекла.

– Вы тренировались, – предположил Том.

– Немного, – кивнула она, просияв от невысказанной похвалы.

Оливия действительно тренировалась каждый вечер после работы, положив стекло на кухонный стол. Первый раз ей пришлось заставить себя, потому что ее ждали статьи в новом «Вестнике неотложной помощи». Но потом ей понравилось, и Оливия спешила вернуться домой, чтобы повозиться со стеклом. Накануне вечером она набросала собственный рисунок на миллиметровой бумаге и теперь вырезала из цветного стекла фрагменты для него.

Она почти закончила с третьей фигурой, когда вошел Алек О'Нил. Он кивнул Тому и уставился на Оливию.

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал О'Нил. – У вас найдется время после урока?

Оливия сняла защитные очки, посмотрела на часы, хотя у нее не было никаких планов.

– Да, – ответила она, поднимая на него глаза. Алек был в застиранных добела джинсах и бледно-голубой рубашке-поло. Но в это мгновение его с ног до головы заливал алый свет.

– В полдень? – предложил он. – Я буду ждать вас в кафе напротив.

Алек зашел на минуту в темную комнату и вскоре удалился, напомнив ей на прощание, что они скоро увидятся. Витраж на двери еще продолжал раскачиваться после его ухода. Оливия смотрела, как стена мастерской становится голубой, потом розовой, потом опять голубой.

Она протянула руку к куску стекла, от которого не могла отвести глаз с самого утра. Оно было темно-зеленым, с волнистой поверхностью.

– Нет, – покачал головой Том. – Только не это. Ручная работа. Слишком тонкое.

– Но оно такое красивое, – Оливия провела пальцами по холодной зеленоватой глади. – Я еще ничего не разбила, Том. Можно мне попробовать?

– Ладно, – неохотно согласился Нестор, кладя стекло перед ней на стол. – Но представьте себе, что это стекло – Алек, ладно? Он такой же уязвимый, как оно. Не знаю, о чем он собрался с вами поговорить, но помните, что с ним надо обращаться осторожно. Договорились?

Оливия посмотрела в синие глаза Тома.

– Договорились, – произнесла она шепотом.

Опустив на глаза защитные очки, она аккуратно поставила стеклорез на зеленую поверхность, нервно облизала губы, затаила дыхание. Но, несмотря на все меры предосторожности и легкость ее прикосновения, стекло разлетелось на мелкие осколки.

Маленькое кафе оказалось битком набито посетителями. Люди в купальных костюмах теснились у стойки, и запах холодных закусок смешивался с запахом лосьона от загара. Оливия почувствовала себя разодетой в легкой юбке в цветочек и зеленой блузке. Она остановилась у стены у самого входа и оглядывала зал в поисках Алека.

– Доктор Саймон!

Она повернула голову на голос, вытянула шею, чтобы заглянуть через плечо стоявшей перед ней женщины, и увидела Алека за одним из маленьких столиков у окна. Она протиснулась через толпу. Алек встал, перегнулся через стол и отодвинул для нее стул.

– Спасибо. – Оливия села, ловя свое отражение в стекле. Ее прямые темные волосы доходили до плеч, и они отросли достаточно, чтобы их можно было перекинуть на одну сторону. Она вспомнила фотографию Анни. Широкая улыбка, грива волнистых волос.

– Народу много, но обслуживают здесь быстро. – Алек повернулся, чтобы посмотреть на меню, написанное мелом на грифельной доске над кассой. – Что закажете?

– Сандвич с индейкой на хлебе из пшеницы грубого помола и лимонад.

Алек встал, вернее вскочил, подошел к стойке и сделал заказ одной из официанток, положив руку ей на плечо. Оливия изучала его со своего места у окна. Около сорока, худощавый, он стал еще стройнее с того вечера в больнице. Загорелый, но под глазами темные круги, щеки ввалились. Волосы очень темные, но даже с такого расстояния Оливия разглядела седину на висках. Алек двигался с изяществом спортсмена, и она решила, что он ведет активный образ жизни, много бывает на воздухе, что позволяет расходовать энергию и сохранять хорошую форму.

Получив стаканы с напитками, Алек двинулся к столику, лавируя в толпе. Оливия решила, что он никогда не улыбается.

Алек поставил лимонад перед ней, отпил из своего стакана и только потом сел. У нее возникло такое чувство, что долго находиться на одном месте Алек О'Нил не любит.

Он посмотрел на нее через стол. Солнце усугубило контраст между светло-голубой радужкой и черным зрачком.

– Я попросил вас о встрече, потому что мне необходимо получить ответы на некоторые вопросы. Я хочу знать, что случилось с моей женой. – Оливия почувствовала, как его колени касаются ее голых коленок, и немного отодвинула стул назад. – Тогда это не показалось мне важным… – продолжал Алек. – Но теперь я все время думаю… – Он потер виски длинными загорелыми пальцами. – Для меня остались белые пятна. То есть я хочу сказать, я попрощался с женой утром на Рождество, и все. – Он опустил глаза и откинулся на спинку, пока официантка ставила перед ними сандвичи. Кадык заходил вверх-вниз по его худой шее, и Оливия поняла, что разговор дается ему с трудом.

– Мистер О'Нил… – начала она, когда официантка отошла.

– Алек.

– Хорошо, Алек. Я отвечу на все ваши вопросы совершенно искренне, и некоторые ответы вам будет нелегко услышать. Возможно, здесь не совсем подходящее место для подобного разговора.

Он огляделся по сторонам, словно впервые увидел шумных посетителей.

– Мой офис недалеко отсюда, – сказал он. – Я сейчас не работаю, но там открыто. Мы можем съесть наши сандвичи там. Вы не против? У вас есть время?

Оливия кивнула.

– Так будет лучше.

Алек принес пакет для сандвичей, они вышли на улицу и направились к стоянке перед мастерской.

– Вы можете ехать следом за мной. – Алек распахнул дверцу темно-синей «Бронко».

Оливия села в «Вольво». Она ехала за ним по шоссе, потом свернула налево. Алек сказал, что у него «офис. Чем он, интересно, занимается? Что он имел в виду, когда сказал, что не работает? Оливия сообразила, что ничего не знает об этом человеке, кроме того, что он был женат на женщине, которой она восхищалась и которую одновременно ненавидела.

Они въехали на стоянку перед небольшим зданием, и Оливия прочитала надпись на вывеске: «Ветеринарная клиника», и чуть ниже: «Алек О'Нил и Рэнделл Олвуд». Так он был ветеринаром? Для нее это было полной неожиданностью.

Алек вышел из машины, держа в руке пакет с сандвичами.

– Давайте проскользнем через заднюю дверь, – предложил он.

Оливия чувствовала себя преступницей, ей захотелось на цыпочках идти по гравию, который хрустел под ногами, пока они обходили здание. Алек открыл дверь, и они вошли в холл, выложенный пластиковыми плитками. По зданию гулко разносился собачий лай.

Алек распахнул первую дверь слева и посторонился, пропуская Оливию вперед. Это был небольшой светлый кабинет. Воздух в помещении застоялся, и Алек повернул ручку кондиционера.

– Я не ожидал, что здесь будет так душно, простите, – извинился он. – Через секунду станет лучше.

– Значит, вы ветеринар, – констатировала Оливия, садясь в красное кожаное кресло, на которое Алек указал ей жестом.

– Угу. – Он протянул ей сандвич с индейкой, завернутый в бумагу, и сел за свой стол.

Стены кабинета были увешаны фотографиями, по большей части изображавшими Киссриверский маяк. Оливия разглядела несколько снимков серфингистов и портрет рыжевато-коричневого щенка кокер-спаниеля, сидевшего рядом с серой персидской кошкой, похожей на ее Сильвию. Оливия хотела было сказать об этом, но увидела, что Алек погружен в собственные мысли, и промолчала.

На окне над его столом висел витраж. Инициалы Алека расположились между хвостом черного кота и распростертыми крыльями чайки. Оливия вдруг представила себе, как Анни дарит мужу свою работу – знак того, что она им гордится.

Алек развернул свой сандвич и разложил бумагу на столе, пригладив ее ладонью.

– Последнее время я не работаю. Я собирался побыть дома только месяц после смерти Анни, но… – Он пожал плечами. – Мой отпуск затянулся.

Оливия кивнула. Она точно знала, сколько времени Алек не работал. В ту ночь, когда он потерял жену, Оливия потеряла мужа.

– Итак? – О'Нил вопросительно посмотрел на нее.

– Что вы хотите узнать?

– Что именно произошло в больнице в тот вечер? Вы сказали, что занимались Анни. В общих чертах я понимаю, что вы имели в виду. Но что конкретно вы делали с ней? – Алек вздохнул и посмотрел на фотографию, стоявшую на столе. С того места, где сидела Оливия, ее невозможно было рассмотреть, но она догадалась, что на снимке Анни и их дети. – Думаю, больше всего мне хочется знать, была ли Анни в сознании, – продолжал Алек, – чувствовала ли она что-нибудь, страдала ли.

– Нет, – ответила Оливия. – Она не страдала и так и не приходила в сознание. Честно говоря, я думаю, что ваша жена и не поняла, что произошло. Возможно, она почувствовала острую боль от пули и сразу же потеряла сознание.

Алек облизнул губы и молча кивнул, приглашая ее продолжать.

– Когда привезли миссис О'Нил, она была в очень тяжелом состоянии. По симптомам я смогла сразу определить, что пуля попала в сердце. Операция была единственным возможным выходом.

– Вы ее оперировали?

– Да. Вместе с Майком Шелли. Он заведует отделением неотложной помощи. Его специально вызвали в больницу.

– Разве с таким ранением Анну не следовало отправить в Норфолк, в больницу Эмерсона?

Оливия застыла. Она будто снова услышала голос Майка Шелли. «Ее и в самом деле надо было отправить в Норфолк. А так ее кровь будет на твоих руках».

– При обычных обстоятельствах вашу жену действительно следовало бы отправить в Норфолк. Но на дорогу ушло бы слишком много времени. Она бы умерла по дороге. Немедленная операция была ее единственным шансом.

– Значит, вам пришлось… оперировать ее прямо там?

– Да. Когда я… Вы в самом деле хотите все это услышать? Алек отложил сандвич.

– Я хочу знать все.

– Ее сердце перестало биться. Я смогла обхватить его рукой и закрывала пальцами отверстия от пули. И тогда сердце вашей жены снова начало сокращаться. – Оливия невольно подняла руку. Алек посмотрел на нее, и что-то дрогнуло в нем самом. Оливия увидела, как его взгляд остановился, и торопливо заговорила, опустив руку на подлокотник: – У меня появилась надежда, что она выкарабкается. Я думала, что мы сумеем зашить пулевые отверстия, и тогда все будет в порядке.

Она объяснила, как Майк Шелли пытался зашить выходное отверстие от пули. Оливия помнила ощущение от крови, сочившейся из-под ее пальца. Она до сих пор просыпалась по ночам, включала свет, чтобы удостовериться, что ее рука не липкая от крови. Оливия вдруг испугалась, что сама расплачется. Слезы были совсем близко. Она глубоко втянула носом воздух, пытаясь остановить их.

– Ясно, – сказал Алек. Его голос был лишен каких-либо эмоций. – Судя по вашим словам, для Анни было сделано все возможное.

– Да.

Он словно осел в своем кресле.

– Я почти ничего не помню о том вечере. – Алек не смотрел на Оливию. Его взгляд устремился к какой-то невидимой точке в пространстве между ними. – Наверное, кто-то позвонил нашей соседке Ноле, потому что она приехала за нами и отвезла в больницу. Хотя я совершенно не помню, как мы ехали. Дети были со мной, но и этого я тоже не помню. – Алек поднял глаза на Оливию. – У меня такое чувство, что в тот вечер вам тоже пришлось нелегко.

– Это так. – Она решила, что лицо выдало ее.

– И даже теперь вам трудно об этом говорить.

– Вы имеете право знать. Алек кивнул.

– Я вам благодарен и за то, что вы сделали в тот вечер, и за то, что нашли время поговорить со мной. – Он кивком указал на нетронутый сандвич. – Вы так и не поели.

Оливия посмотрела на пакет из плотной бумаги.

– Я съем его на ужин, – ответила она, но Алек ее не слушал. Он не сводил глаз с фотографии на столе.

– Мне только хотелось, чтобы у меня была хоть одна минута, чтобы я смог попрощаться с ней, – прошептал Алек и перевел взгляд на руку Оливии, на которой блестело обручальное кольцо. – Вы замужем?

– Да.

– Проводите каждую минуту с вашим мужем так, словно это последняя минута в вашей жизни.

– Видите ли, мы разошлись. – Оливия поерзала в кресле, почувствовав себя виноватой. Она и Пол живы и здоровы, но все-таки не вместе.

– Да? Это хорошо для вас или плохо?

– Ужасно.

– Простите. И давно вы разошлись?

– Полгода назад.

Если Алек и сопоставил свои полгода вдовства и полгода жизни Оливии без мужа, то вида он не подал.

– Вы были инициатором или муж?

– Так захотел мой муж. – Оливия посмотрела на свою руку. Она машинально вертела кольцо с бриллиантом. – У него была другая женщина. – Она сама не знала, как далеко зайдет этот разговор. – На самом деле, это трудно назвать романом. Они не… Это были платонические отношения. Они едва были знакомы. Думаю, это была скорее фантазия, чем реальность. И потом, ее больше нет на Внешней косе. Эта женщина… уехала. Но муж все еще расстроен из-за этого…

– Как вы думаете, есть ли у вас шанс восстановить семью?

– Надеюсь на это. Я беременна. Алек удивленно посмотрел на нее.

– Всего одиннадцать недель, – пояснила Оливия. Он недоуменно поднял бровь.

– Мне показалось, вы говорили о шести месяцах в разлуке…

– Ну… – Оливия залилась краской. – Муж один раз оставался на ночь.

Алек в первый раз улыбнулся, и Оливия увидела, насколько он хорош собой. Мрачное выражение портило все впечатление. Она смущенно улыбнулась в ответ.

Дверь со скрипом распахнулась, и в кабинет заглянула молодая женщина.

– Алек? – Вошедшая была в белом халате и джинсах, длинные темные волосы заплетены в косу. Она посмотрела на Оливию, потом снова на Алека. – Прошу прощения, я не знала, что у тебя посетительница. Ты приступил к работе?

Если бы… – Алек, не переставая улыбаться, встал, обошел стол, поцеловал женщину в щеку и представил Оливию. – Это Оливия Саймон. Она дежурила в больнице в тот вечер, когда умерла Анни.

– Да? – Женщина погрустнела и повернулась к Оливии. – Меня зовут Рэнди Олвуд.

– Рэнди мой партнер, – добавил Алек.

– Я бы этого не сказала, – отшутилась Рэнди, – в последнее время мне приходится всем заниматься в одиночку.

Алек кивнул Оливии, как будто давая ей знак, что разговор окончен. Она тут же встала.

– Мне нужно поговорить с тобой, Алек, – объявила Рэнди, как только тот направился к двери.

– Хорошо, – он придержал дверь, пропуская Оливию, – я вернусь через минуту.

О'Нил проводил Оливию до машины.

– Еще раз спасибо за то, что поговорили со мной. Удачи вам с вашим мужем.

– Спасибо, – Оливия повернулась и взглянула ему в лицо.

– А ваш муж знает… – Алек опустил взгляд на живот Оливии, – что произошло в ту ночь, когда он заглянул на огонек?

Оливия покачала головой.

– Нет.

– Он в курсе, что вы по-прежнему любите его?

– Думаю, да. – Знает ли это Пол? Между ними произошло столько неприятного, что он мог и забыть об этом.

Алек открыл ей дверцу машины.

– Скажите ему об этом, ладно?

Оливия села за руль и, выезжая со стоянки, помахала Алеку рукой. Она не помнила, когда в последний раз говорила Полу, что любит его. Может быть, в тот вечер в апреле? Наверное, она это сказала, но сама не помнила об этом. Последние несколько месяцев она избегала воспоминаний о той ночи.

Это было в самом начале апреля в четверг. Пол заехал, чтобы забрать что-то из своих вещей. Что именно, Оливия не помнила. Да это было и неважно. Она уже легла, но еще не спала, когда услышала, как он входит в дом. Сначала Оливия рассердилась. Какая наглость! Он ведет себя так, словно еще живет здесь. Но гнев мгновенно сменился радостью. Она увидит его, поговорит с ним. Ей так одиноко в опустевшем доме…

Оливия лежала очень тихо, пока Пол прошел через гостиную и поднялся на второй этаж. Он зашел в спальню и присел на край широкой кровати.

– Прости, что беспокою тебя в такое время, – извинился он. – Но мне нужно кое-что забрать, и я сразу же уйду.

Оливия посмотрела на него. В спальне было темно, но ей показалось, что она видит нежность в его глазах. Он сидел на их кровати, совсем рядом, его бедро прижималось к ее ноге. Она протянула руку и положила ему на колено, благодарная за то, что он не попытался отодвинуться.

– Тебе незачем торопиться, – прошептала она.

Пол провел большим пальцем по ее ладони, поощряя Оливию, и она, не стесняясь, положила его руку на свою обнаженную грудь.

Он промолчал, но Оливия почувствовала, как его пальцы ласкают ее сосок. Она стала расстегивать пряжку ремня на его брюках. Она думала только о том, что слишком торопится, ведет себя слишком вызывающе, но не могла остановиться. Она слишком долго жила без него.

Пол осторожно высвободил руку, снял очки, методично сложил дужки и положил их на прикроватную тумбочку. Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. Потом начал раздеваться, неторопливо, аккуратно складывая рубашку, брюки. У Оливии сердце едва не выскакивало из груди от предвкушения. Но это было не просто ожидание близости, этот момент таил множество скрытых возможностей. Она втайне надеялась на его возвращение. Когда Пол лег рядом с ней, Оливия улыбнулась. Добро пожаловать домой.

Сначала его прикосновения были скованными, осторожными, словно он забыл, кто она такая и что ей нравится. Оливия не чувствовала его возбуждения и от разочарования даже закусила губу. Она что-то делала не так. Ей не удалось пробудить в нем желание. Былая неуверенность в себе вернулась к ней. А она-то думала, что все ее страхи остались в прошлом.

Но руки Пола двигались все увереннее, лаская ее тело, и вскоре Оливия заняла свою любимую позицию сверху. Они занимались любовью упоительно медленно, по возможности отодвигая наступление финала. Она не хотела, чтобы это кончалось. Пока они были едины, Оливия могла представлять, что все в порядке, что они вместе не только в это мгновение, но не расстанутся и завтра, и через неделю, и через год.

Когда все закончилось, она заплакала, уткнувшись в его плечо. Пол погладил ее по волосам.

– Прости меня, Лив, – сказал он.

Оливия приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него, не слишком хорошо понимая, за что он просит прощения.