Текст книги "Ради тебя"

Автор книги: Диана Чемберлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Лукас не хотел, чтобы Жаннин была с ним в комнате для диализа, но ему не хватило ни сил, ни смелости сказать ей об этом.

Он не хотел, чтобы она вообще когда-нибудь об этом узнала. И естественно, он не хотел, чтобы она узнала об этом вот так. Он знал, что она сердилась на него, а также была сбита с толку его скрытностью и уязвлена его нежеланием доверить ей информацию о состоянии своего здоровья.

В комнате было еще несколько пациентов, и он знал одного или двух из них, но у него не было сил ответить на их приветствие, когда его катили через комнату. Он переместился с кресла на регулируемую кровать, откинувшись на поднятом матрасе, и протянул руку Шерри, медсестре, которая уже много раз до этого проводила диализ.

Жаннин села на стул у кровати.

– С ним все будет в порядке? – обратилась она к Шерри.

– Как только мы выведем из него эту жидкость, – ответила Шерри и повернулась к Лукасу. – Мне нужно сделать тебе сначала укол эпогена.

Он кивнул, протянув свою вторую руку.

– У меня покалывает ноги и руки, – сказал он, зная, что Шерри поймет эти симптомы.

Их, конечно же, понимала и Жаннин.

– Уровень калия слишком высок, – сказала она.

– Ну, это меня не удивляет, – сказала Шерри. – Давай немного поработаем с твоей кровью и посмотрим, что да как.

Он чувствовал взгляд Жаннин на себе в то время, как Шерри делала ему укол эпогена и брала у него кровь для анализа. Бедная Жан. Ее волосы лежали в беспорядке, лицо было бледным и обеспокоенным, на щеке засохла полоска грязи. Из нее выжали все соки за последние семь дней, а тут еще известие о его болезни.

Когда Шерри закончила брать кровь на анализ и освободила его руку, он потянулся через край кровати, чтобы взять Жаннин за руку.

– Прости, – сказал он.

– За что? – спросила она.

– За то, что скрывал это от тебя, и за то, что вытащил тебя из леса сегодня. И за то, что доставил тебе дополнительное беспокойство, когда у тебя и так много проблем.

Жаннин закусила губу. Ее взгляд переместился на его руку, туда, где Шерри вставляла иголки в его фистулу.

– Я думала, я могу доверять тебе, – сказала она. – Я думала, я могу рассказать тебе что угодно. И все это время ты хранил такой огромный секрет от меня. Очень глупо было с моей стороны не заметить все признаки твоей болезни, особенно сегодня. Твое лицо отекло и ноги тоже. А я еще пыталась заставить тебя пить.

– Ты думала о Софи, – возразил он. – Я не давал тебе повода думать, что со мной что-то не так.

– Это, Лукас, тебе, – сказала Шерри, нажимая кнопку на аппарате диализа.

Лукас узнал эту нотку упрека в голосе Шерри.

– Ну что нам с тобой делать, Люк? – спросила она. – Ты играл с огнем последнее время. Пропускал лечение. Опаздывал на несколько дней, когда тебе назначали. Не проходил полностью лечение, когда был тут. Так дело не пойдет. Тебе ведь знакомы все эти процедуры. Ты-то уж знаешь.

– Он пытался помочь мне, – сказала Жаннин, сжав крепче его руку.

– Ты не очень-то поможешь своей подруге, если умрешь, – сказала Шерри прямо.

Все те годы, когда он проходил диализ, он никогда не относился к своей болезни так безответственно, как в последнее время. Он, конечно, переживал уже до этого периоды кризиса, но всегда старался изо всех сил, чтобы держать свое тело как можно в лучшем состоянии здоровья.

– Я позвоню твоему врачу, – пообещала Шерри. – Нам нужно положить тебя в больницу на день или два. Нужно стабилизировать твое состояние.

Он кивнул, смирившись. Он ожидал, что его положат в больницу. В другой раз он, может быть, с облегчением передал бы на время ответственность за свое непокорное тело кому-то. Но только не сейчас. Время было совсем не подходящим. У него столько работы. Работа, о которой Жаннин ничего не знает. Работа, которую, если он умрет, никто никогда не сделает, и он знал, что это будет трагедией. Хотя бы даже по этой причине ему следовало лучше заботиться о себе.

Шерри вышла из комнаты, чтобы позвонить врачу, и Лукас посмотрел на Жаннин.

– Я не хочу, чтобы ты оставалась тут, – сказал он.

Он очень устал. Все, чего он хотел сейчас, – это спать.

– Я останусь, – проговорила она, обхватывая крепче его руку. – Лукас, я поверить не могу, что ты один с этим справлялся. Ты пытался помочь мне, когда тебе следовало беспокоиться о себе.

– Я серьезно, – настаивал он. – Я просто хочу поспать во время диализа. А ты поезжай домой.

Она отвернулась от него, но он прекрасно знал, о чем она думала.

– Мне кажется, тебе не следует возвращаться в Западную Виргинию одной, – сказал он.

– Сегодня я не поеду, – пообещала она. – Я хочу быть рядом с тобой. Но я не перестану искать Софи. Я не могу объяснить это, Лукас, но я знаю, что она там.

В ее глазах было что-то, чего он до этого не замечал. Решительность, да, но что-то еще, большее. В ее глазах был почти маниакальный блеск, который заставлял его опасаться за нее.

– Жан, – сказал он, – посмотри на меня. Посмотри, что произошло со мной из-за того, что я пропускал диализ, ел более беспорядочно, чем обычно, нерегулярно принимал все лекарства. А теперь пойми… я знаю, это трудно, но, пожалуйста, Жан, постарайся посмотреть фактам в лицо. Софи все еще нуждается в диализе. Ты знаешь, что она еще не в том состоянии, чтобы обходиться одной Гербалиной. И она пропустила уже два приема Гербалины. К тому же у нее не было еды со времени аварии, за исключением, может быть, тех дикорастущих плодов, которые она смогла найти в лесу.

Она опять отвернулась от него. Безумный блеск в ее глазах превратился в слезы, которые в любой момент готовы были побежать по щекам.

– Я знаю, что ужасно об этом думать, – проговорил он. – Я знаю, это мучительно, но…

– Я не могу об этом думать. – Она встала. – Хорошо. Ты выиграл. Я еду домой.

В ее голосе не было гнева, но он знал, что причинил ей боль, вырвав из сердца надежду.

– Пожалуйста, позвони мне, если тебе будет что-нибудь нужно, – сказала она. – Я заеду позже и проверю, положили ли тебя в больницу.

– Ладно, – сказал он. – Спасибо, что привезла меня сюда.

Она потянулась и поцеловала его в губы.

– Я люблю тебя, – шепнула она. – Поправляйся, пожалуйста. Я не могу потерять еще и тебя.

Он смотрел, как она уходила, и маленький холодильник с Гербалиной был последним, что он видел перед тем, как закрылась дверь.

Он спрашивал себя, следует ли ему позвонить ей позже, следует ли ему рассказать все остальное. Он мог бы сказать ей, что тоже знает эту боль потери ребенка. Но он знал, что не позвонит ей. Она достаточно узнала о его обмане для одного дня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Жаннин переживала связанные с болезнью Софи мгновения муки и отчаяния последние несколько лет, но все это было несравнимо с тем, как она чувствовала себя сейчас. Сидя на диване в коттедже, она просматривала старые видеозаписи своей дочери. Мысленно она разделила видеокассеты на те, на которых Софи относительно здорова, до того как ей исполнилось пять лет, и те, на которых Софи больна, начиная с неудавшегося трансплантата. Софи и танцевала, и каталась на скейте, и гримасничала в камеру в каждый период своей жизни, но Жаннин видела разницу по лицу дочери. Здоровая Софи была совершенно беззаботна. Ее улыбка была искренней, без страха, доверяющей миру. Больная Софи тоже часто улыбалась, но это была отважная улыбка, улыбка, чтобы скрыть страх и беспокойство. Улыбка, созданная, чтобы успокоить свою маму.

Лукас был на паре последних видеокассет. Одна из любимых записей Жаннин была сделана в домике на дереве, лишь несколькими неделями раньше, когда Гербалина начала творить свои чудеса. На губах Софи была счастливая, беззаботная улыбка, когда она помогала Лукасу подметать веранду домика на дереве. Лукас использовал большой складывающийся веник, а Софи подметала маленьким кухонным веничком. Слышалось хихиканье и смех, и множество нежных улыбок пробегало между ними. Море любви. Смотря фильм, Жаннин боролась со слезами, наполнившими ее глаза. Неужели она потеряет обоих? И Софи, и Лукаса?

Медсестра Лукаса, Шерри, догнала Жаннин еще до того, как та ушла из отделения, где делают диализ.

– Он рассказывал мне о вас, – сказала Шерри. – Я все знаю о вашей дочери. Я просто хотела сказать вам, как я вам сочувствую. Это, должно быть, очень тяжелое для вас время.

– Да, так и есть, спасибо, – сказала тогда Жаннин.

– Лукас, кажется, очень любит вашу дочь и вас, – продолжала Шерри. – Он умный малый, но он слишком много рисковал своим здоровьем последнее время. Я не уверена, что точно знаю, что с ним происходит.

– Он помогал мне, – сказала Жаннин.

– Да. И у меня такое впечатление, что вы понятия не имели о его болезни.

Жаннин покачала головой:

– Я действительно не знала.

– Ну, сейчас, когда вы знаете, пожалуйста, попытайтесь присмотреть за ним немного, – попросила Шерри. – Он подверг себя огромной опасности. Если бы он не приехал сюда сейчас, я не знаю, сколько бы он еще протянул до остановки дыхания или сердечного приступа. Он запросто мог умереть. Он и сейчас может, если мы не сбалансируем уровень калия и фосфора в его организме.

– Я знаю, – сказала Жаннин.

Она вспомнила, как была разочарована в Лукасе из-за того, что он остался в Вене той ночью, когда она хотела, чтобы он был с ней в Западной Виргинии. Сколько бы еще ночей он игнорировал ее желания и приезжал в больницу для диализа?

– Хотела бы я, чтобы он сказал мне раньше, что с ним происходит, – сказала она.

– Он держит все в себе, это уж точно, – поддержала ее Шерри. – Мы были знакомы уже много месяцев, когда он рассказал мне о своей дочери.

– Вы хотите сказать, моей дочери, – поправила ее Жаннин.

– Нет-нет, – возразила Шерри. – Я хочу сказать, о его дочери. О той, которая умерла.

– Я… – Жаннин пыталась мыслить ясно. – Может, вы его перепутали с кем-то другим? – спросила она. – У него есть племянница такого же возраста, как Софи, но она по-прежнему живет… по крайней мере, насколько я знаю.

Шерри, казалось, была удивлена, потом она сморщила нос.

– Вы хотите сказать, что не знаете о его дочке? – спросила она.

– Он сказал мне, что у него не было детей.

Шерри выдохнула:

– Упс… Мне кажется, я только что допустила оплошность.

– О чем вы говорите? – насторожилась Жаннин.

– Ну, это, конечно, не мне нужно бы вам рассказывать, – сказала Шерри, – и я никогда бы ничего не сказала, если бы я думала, что вы…

– Я не могу больше выносить эти секреты.

Шерри посмотрела в сторону комнаты, где делают диализ, затем опять повернулась к Жаннин.

– В общем, у него была дочь с этой же болезнью, – сказала она. – Она обычно наследственная, ну, вы и сами это знаете, поскольку ваша дочь тоже была больна.

– Не была больна, а больна, – поправила ее Жаннин.

Она не была готова говорить о Софи в прошедшем времени.

– И она в большей степени затрагивает мальчиков, – продолжала Шерри, – но есть различные ее разновидности, как вы, вероятно, знаете. Итак, в любом случае, его дочь была больна ею и умерла, когда ей было десять лет.

Жаннин недоверчиво покачала головой.

– Это просто невозможно, – сказала она. – Он сказал бы мне.

– Он даже не сказал вам, что сам болен, – сказала Шерри мягко. – По какой-то причине он не хотел, чтобы вы знали обо всем этом. Мне, вероятно, не следовало все это вам говорить.

Жаннин посмотрела на дверь, ведущую в отделение диализа. Ее тянуло войти туда и посмотреть ему в глаза, заставить его объяснить, почему он так много от нее скрывал, но она знала, что сейчас не время давить на него.

– Я рада, что вы рассказали мне, – сказала она.

– Может, поэтому он подвергал опасности свое собственное здоровье, чтобы помочь вам найти вашу малышку, – предположила Шерри. – Ну, вы знаете, это в некотором роде способ возмещения собственной потери.

После неожиданного разговора с Шерри она поехала домой, ошеломленная и растерянная. Она заехала в особняк, чтобы немного поговорить с родителями, и рассказала им о болезни Лукаса и о том, что все те разы, когда он раньше уходил с работы, он ездил в больницу, чтобы сделать диализ. Она тут же поняла, что ей не следовало им говорить. Они не сочувствовали ему. Он должен был быть честным с ними, сказали они. Ему не следовало браться за работу, которая была слишком истощающей для его здоровья. Затем они сменили тему и заговорили о Софи.

– Мы хотим начать планировать мемориальную службу по ней, – сказал Фрэнк.

– Мы подумали, там должны быть шарики, – добавила Донна. – Ну, ты понимаешь, всех цветов, которые любила Софи. Я обратила внимание, что это был хороший штрих на похоронах Холли Крафт, тем более там были дети…

– Мемориальную службу не планируют по тому, кто еще может быть жив, – выпалила Жаннин.

Она выскочила из дома, с шумом захлопнув за собой дверь. Все, даже Лукас, были готовы и желали похоронить Софи.

В коттедже она начала просматривать видеозаписи. Ей нужно было увидеть Софи живой.

Следующая кассета была записана в одну из госпитализаций Софи, когда ей было пять лет. Она пыталась научиться у клоуна ирландской жиге, и ее больничное одеяние свободно висело вокруг ее маленького тельца, когда она неуклюже прыгала с ноги на ногу; при виде этой картинки Жаннин задумчиво улыбнулась.

Послышался треск гравия на подъездной дороге к Эйр-Крик, и Жаннин нажала на паузу на видеомагнитофоне. Встав, она отодвинула занавеску, чтобы выглянуть на улицу. Машина Джо направлялась к коттеджу, и она наблюдала, как он остановился за поворотом.

– Ты здесь? – удивился он, когда она встретила его у двери.

– Да.

– Я приехал навестить твоих родителей, – сказал он, – но, когда увидел тут твою машину, решил проверить, дома ли ты.

– Проходи, – пригласила она, впуская его в дом.

Джо взглянул на телевизор, на замершую картинку с изображением Софи и клоуна.

– Черт, – проговорил он тихо.

Он засунул руки в карманы и закрыл глаза.

– Присаживайся, – сказала она.

Он глубоко вдохнул, открывая глаза, и сел на диван.

– Мне стало легче, когда я увидел тебя здесь, Жаннин, – сказал он. – Когда увидел, что ты не ищешь по-прежнему Софи.

– Я не сдалась, если ты это имеешь в виду, – сказала она, садясь на другой конец дивана. – Мне пришлось вернуться, поскольку Лукас был со мной и ему стало плохо.

– А что с ним?

Она покачала головой:

– Ты не поверишь. У него конечная стадия почечной болезни.

– Что?

– Я знаю. Я тоже была шокирована. Я полагаю, он скрывал это от меня, поскольку не хотел, чтобы я волновалась за него, в то время как у меня уже есть Софи, за которую тоже нужно волноваться.

– Так… что случилось? Я имею в виду, какие у него были симптомы?

– Он на диализе, – сказала она. – Поэтому ему пришлось вернуться сюда на днях. И именно поэтому он пропускал иногда работу, когда был садовником в Эйр-Крик. В общем, у него были симптомы, которые можно было ожидать у человека, небрежно относящегося к получению нужного количества диализа. Он был очень уставшим, слабым и задыхался. Его лицо, руки и ноги были отекшими. Он в данный момент проходит диализ, и они, вероятно, положат его в больницу, чтобы стабилизировать его состояние.

– Я просто не могу в это поверить, – сказал Джо. – Ты думаешь, именно поэтому он так интересовался Софи?

– Конечно, – сказала она. – Или, по крайней мере, частично из-за этого.

– А из-за чего еще?

– У него тоже была дочь с болезнью почек, Джо. Она умерла, когда ей было десять лет.

Он посмотрел на нее в упор.

– Ты все это время об этом знала? – спросил он.

Она покачала головой.

– Я узнала об этом только сегодня, и то не от Лукаса. Его медсестра случайно это сказала.

Джо посмотрел на застывшую картинку на экране телевизора.

– Жаннин… – начал он, но его голос затих.

– Что? – напряглась она.

Он покачал головой:

– Ничего. Мне нужно получить кое-какие ответы от Лукаса, вот и все. Это становится все более и более странным.

– Что становится? – спросила она. – Ответы на какие вопросы?

– Ты не думаешь, что это странно, что он, в конце концов, стал работать в Эйр-Крик, где случайно оказывается маленькая девочка с той же болезнью, что была у его дочери?

– Может, поэтому он и взялся за эту работу, – сказала она. – Вспомни, мой отец сказал, что Лукас казался незаинтересованным работать в Эйр-Крик, пока он не упомянул, что здесь живет Софи, маленькая девочка с болезнью почек. Я думаю, Эйр-Крик казался ему ступенькой вниз от Монтичелло, но когда он услышал о Софи, то не устоял.

– Ну, может быть, – сказал Джо, но, кажется, она его не убедила.

Он опять посмотрел на телевизор.

– Можно мне взять на время несколько видеокассет? – спросил он. – Я был бы рад возможности просмотреть их, когда буду… немного лучше себя контролировать.

– Конечно.

Она наклонилась вперед, чтобы взять три кассеты, лежащие на журнальном столике.

– Эти я уже посмотрела, – сказала она, передавая их ему.

– Спасибо.

Он положил кассеты на колени и пробежал пальцами по гладкой поверхности той, которая была сверху.

– Ты серьезно намереваешься вернуться в лес и снова искать Софи? – спросил он.

– Абсолютно серьезно. Она там, Джо. Я хочу сказать, я, конечно, понимаю, что, если рассуждать логически, она могла и не выжить, но я все равно хочу найти ее. И по правде говоря, я по-прежнему чувствую, что с ней все в порядке.

– Я бы предложил поехать с тобой, но я…

– Нет, спасибо, – сказала она. – Я без проблем поеду одна. У меня есть ДжиПиС, который мне дала Валери, карта и мобильный телефон.

– Сомневаюсь, что мобильный телефон будет работать в лесу.

Она боялась, что в этом он окажется прав.

– Со мной все будет в порядке, – твердо сказала она.

– Разве тебе не будет страшно там одной?

Она улыбнулась. Ей приходила в голову эта мысль.

– Нет, – проговорила она. – Если Софи могла с этим справиться, то я, конечно, тоже смогу. Это, вероятно, звучит дико для тебя, но там я чувствую себя ближе к ней. И если я буду там одна, без Лукаса или кого бы то ни было, я буду чувствовать себя еще ближе к ней. К тому, что она пережила.

Ее глаза горели, и она моргнула, чтобы сдержать слезы.

– У меня сердце разрывается при мысли о том, что я оставлю Лукаса, – продолжила она. – Я думала, что он умрет, Джо. Я действительно так думала. И я просто не могла вынести…

Она перестала говорить, зная, что с ее стороны было нехорошо показывать Джо, насколько сильными были ее чувства к Лукасу.

– Ты по-настоящему его любишь? – спросил он.

Она кивнула.

– Мне жаль, – сказала она. – Я знаю, что это не то, чего ты хотел. Не то, на что ты надеялся. Но я действительно люблю его.

– Просто меня волнует то, что он тебе лжет.

– Надеюсь, у него были уважительные на то причины, – сказала она. – По крайней мере, думаю, его доводы казались ему достаточно серьезными.

Джо какое-то время смотрел на пол, потом вздохнул.

– Не уверен, что это все, в чем он тебе солгал.

– Что ты имеешь в виду?

Он покачал головой, будто жалея, что произнес эти слова, и встал.

– Ничего особенного, – сказал он. – Просто… когда ты с ним, думай головой, а не только сердцем. Обещаешь?

Она подумала было о том, чтобы подтолкнуть его рассказать ей все, но этим вечером она действительно не хотела ничего больше знать.

– Ладно, – согласилась она, вставая, чтобы проводить его. – Я обещаю.

После того как Джо ушел, она прислонилась к двери и закрыла глаза. Завтра, прежде чем она поедет в Западную Виргинию, чтобы продолжить свои одинокие поиски Софи, она поговорит с Лукасом. Она хотела знать, почему он чувствовал необходимость так много от нее скрывать. Однако на сегодняшний день ей придется смириться с этой тайной.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Несмотря на то что, когда Зои открыла глаза, было очень раннее утро, солнечный свет уже заглядывал в хижину сквозь щели в потолке спальни, и она была уверена, что день будет прекрасным. И все же эта мысль никак не подняла ее настроения. Она легла вчера спать в таком подавленном состоянии, в каком никогда еще не была, а этим утром она была даже более подавлена.

Что, черт возьми, случилось с ее жизнью? Совсем недавно она была замужем за хорошим и любящим человеком, у нее была карьера, которой завидовало большинство артистов. Конечно, эта карьера катилась уже к закату, но у нее по-прежнему были фанаты, которые заплатили бы любые деньги, чтобы увидеть, как она поет, танцует или играет, и критикам нравились ее фильмы, хотя общий вкус публики изменился. Она жила в красивом окружении, и, когда ей удавалось сдерживать свои страхи по поводу карьеры, жизнь казалась захватывающей и наполненной.

А теперь посмотри на себя, подумала она. Ни мужа, ни карьеры, ни дома на пляже. Ради всего святого, ей приходилось пользоваться уличным туалетом! Да, сначала она получала удовольствие от уединения и трудностей, тогда, когда лачуга, лес и вся Западная Виргиния принадлежали только ей, но сейчас она чувствовала, что оказалась в ловушке со своей дочерью, которую любила, несмотря на то что начинала думать о ней как о недостойной любви. И она чувствовала болезненную ответственность за восьмилетнюю девочку, которой она не могла помочь, не навредив серьезно своему собственному ребенку – а также себе.

– Доброе утро.

Приподняв голову над наволочкой, набитой листьями, она увидела, как Марти сидит боком на своем убогом ложе, прислонившись к стене. Она читала одну из книг, которые Зои принесла с собой в хижину.

– Доброе утро, – ответила она на приветствие, а затем посмотрела в другой конец маленькой комнаты, на кровать Софи.

Софи лежала к ней лицом, с открытыми глазами и выражением смирения на лице. Даже в тусклом свете раннего утра было видно, насколько припухла кожа вокруг глаз.

– Как ты себя чувствуешь сегодня, Софи? – спросила она.

Софи не сразу ответила. Единственным признаком того, что она вообще была жива, было медленное мигание ее век.

– Софи? – повторила она. – Как ты себя чувствуешь?

– Я думаю, что скоро умру, – произнесла наконец Софи.

В ее голосе было какое-то жутковатое спокойствие.

– Ну, разве мы не драматичны этим утром? – с сарказмом сказала Марти.

– Почему ты так говоришь, Софи? – спросила Зои встревоженно.

– Потому что знаю, – ответила Софи. – Я хочу сказать, что давно знаю, что могу умереть. Я, в общем-то, не боюсь, ничего подобного.

– Ты не умрешь, милая, – сказала Зои.

Эти слова казались единственно правильными сейчас. Но Софи не обманешь банальностями.

– Вы ничего не понимаете в болезни почек, – сказала она. – Я не могу жить без диализа.

– Как долго ты можешь прожить без него? – спросила Марти.

– Марти!

Зои испугала бесчувственность ее дочери. Хуже того, у нее было неуютное чувство, что, если Софи могла бы сказать, сколько она проживет, Марти начала бы считать дни до ее смерти.

– Ну, она говорит это так, будто в этом нет ничего особенного, – сказала Марти.

– Я не знаю, как долго, – сказала Софи. – Я никогда так раньше не делала.

Зои пришлось улыбнуться из-за заумного тона ответа малышки.

– Как я могу помочь, милая?

Она приподнялась на локте, при этом хворостинка или что-то такое в ее импровизированной подушке хрустнуло под ее весом.

– Ты сказала мне, что тебе важно следить за тем, что ты ешь. Что для тебя лучше всего?

– Протеины, – ответила Софи. – Мясо. Курица.

– Ну, я, вероятно, смогу подстрелить кролика или белку, и мы могли бы приготовить их на обед, если хочешь.

– Ты забыла, что мы не можем разжечь костер, – напомнила Марти.

– Я не хочу, чтобы ты кого-то убивала, – сказала Софи.

– Почему бы тебе не убить одну из тех паршивых собак? – предложила Марти.

Зои проигнорировала ее вопрос.

– Здесь водится кое-какая рыба, которую мне до этого удавалось поймать, она довольно вкусная, – сказала она, вспоминая привкус темно-чешуйчатой рыбы. – Как насчет того, чтобы я попробовала поймать одну из них? В рыбе много протеина.

– Хорошо, наверное, – сказала Софи.

– Ну, я надеюсь, вы обе любите суши, – резко бросила Марти.

– Марти, у нас будет костер, – возразила Зои, удивив их обеих своей безапелляционностью. – Я собираюсь накормить этого ребенка. Если мы услышим самолет или что-то еще над головой, мы можем залить костер водой и войти в хижину.

– Звучит так, будто ты уже все решила, мама, – сказала Марти.

Зои встала с постели и прошла через комнату к убогому ложу Софи.

– Позволь мне взглянуть на твою ногу, милая, – сказала она, убирая покрывало с ног Софи.

Софи лежала не шевелясь, пока Зои осторожно разматывала повязку. Отек немного спал, рана не казалась уже такой воспаленной и чувствительной, и Зои почувствовала огромное облегчение.

– Она намного лучше, Софи, – сказала она. Софи подняла голову, чтобы самой посмотреть на ногу. – Антибиотики действуют.

Софи опять уронила голову на подушку.

– Если бы только они могли починить все остальное, – вздохнула она.

– Я знаю, милая, – сказала Зои, вставая. – Я тоже этого хотела бы.

Она села на камень у ручья, держа ведро и сеть наготове, и ждала, когда проплывет одна из тех темно-чешуйчатых рыб. Обычно их было очень много. Но сегодня, когда они были нужны ей как никогда, казалось, что они вдруг испарились из ручья. Тем не менее отсутствие рыбы предоставило ей много времени для размышления.

Она подумала о нежелании Марти разжигать огонь. Эти два слова, Марти и огонь, вызывали у нее какое-то беспокойство, и она боялась, что знала, почему так происходит. Многие годы эти слова были неразделимо связаны в ее голове, несмотря на то что она прикладывала все усилия, чтобы разорвать эту мысленную связь между ними. Сколько Марти было лет, когда возник пожар? Одиннадцать? Может, только десять?

Зои и Макса вызвали из Нью-Йорка, где они снимали фильм, поскольку в доме в Малибу произошел пожар. Комната няни была разрушена, сгорела, и сначала все подумали, что молодая женщина заснула с зажженной сигаретой в руке. Но после того как пожарные инспекторы более тщательно поискали причину пожара, они определили, что дом намеренно кто-то поджег посреди ночи. Причиной пожара была намоченная в бензине и затем воспламенившаяся тряпка, которая была спрятана в углу комнаты. А пропитанная бензином тряпка просто так не появилась бы в комнате няни, если только кто-то не положил ее туда.

Макс постарался направить дело в сторону того, что няня сама это сделала. Она была в депрессии, доказывал он. К тому же она время от времени выпивала.

Лежа на больничной койке, с обожженными руками, няня уверяла, что не имеет никакого отношения к пожару, но Зои и Макс проигнорировали ее протесты и сделали из ее увольнения публичное шоу. Об этом инциденте несколько дней кричали все газеты, и Зои сомневалась, что бедной женщине удастся когда-либо найти работу. Но в тот момент существовала крайняя необходимость не позволить свету прожекторов упасть на человека, которого пожарные инспекторы считали настоящим виновным, – Марти.

Впрочем, Марти отрицала, что имела какое-то отношение к пожару, и реальных доказательств ее причастности к этому не было, так что Зои легко было не доверять теориям пожарных инспекторов. О Боже, как хорошо у нее получалось тогда ничего не замечать! Не спрашивайте, не рассказывайте. Это можно было назвать правилом семьи Гарсон-Полинг. Ни она, ни Макс не хотели спрашивать Марти, сделала ли она что-то плохое и почему она это сделала, поскольку тогда им пришлось бы разбираться с ответами. Гораздо легче было пустить все на самотек. Так они и сделали.

Когда Марти рассматривали как кандидата для учебы в интернате, заместитель директора долго разговаривала с Зои.

– Марти писалась в кровати? – спросила замдиректора.

– Да, до двенадцати лет, – призналась Зои.

Макс лупил Марти за писанье в постели, которое считал результатом простого неповиновения с ее стороны.

– Ага, – протянула замдиректора, чиркнув что-то в своих записях, и Зои подумала, что ей лучше с этого момента следить за тем, как она отвечает на вопросы.

– Марти нравилось играть с огнем? – задала следующий вопрос замдиректора. – Ей нравилось зажигать спички? Пламя ее зачаровывало?

– Нет, – ответила Зои.

Она полностью выбросила из головы пожар в комнате няни. Удивительно, как у нее это легко получалось.

– Какая-нибудь жестокость по отношению к животным? – продолжала допытываться замдиректора.

Зои подумала о котенке, но ведь никогда не было никаких доказательств того, что именно Марти была виновна в смерти маленького пушистого комочка.

– Нет, – сказала она. – Почему вы задаете мне такие странные вопросы?

– О, мы всем родителям задаем эти вопросы, – объяснила замдиректора. – Понимаете, существует три вида поведения, которое предсказывает возможное ненормальное или жестокое поведение в будущей жизни, – сказала она. – Писанье в кровати в позднем детстве, поджоги и жестокость с животными. Так что это то, что мы хотим исключить, как нечто само собой разумеющееся, когда опрашиваем кандидата на учебу в этой школе. К счастью, у нас такое редко случается. Обычно это бывает у детей, о которых не заботились или с которыми плохо обращались.

– А, – сказала Зои.

Ей удалось закончить беседу и выйти на улицу, прежде чем ее стало сильно тошнить.

Прошло какое-то время, пока Зои осознала, что одна из темных рыб была как раз перед ней и, можно сказать, насмехалась над Зои, плавая среди камней. Протянув сеть, она с легкостью зачерпнула ее и бросила в ведро. Еще одна рыбина, такая же, как первая, практически заплыла в ее сеть, а за ней еще одна. Там, должно быть, делая стая, подумала Зои, и поймала еще несколько, пока не решила, что у нее уже достаточно рыбы, чтобы приготовить хороший обед для них троих.

И она приготовит его на костре. Она рассмотрит лицо Марти сквозь пламя костра. Если бы только она могла переделать детство своей дочери! Она посвятила бы ей все свое время, отдала бы всю свою любовь, все, чего она застуживала и чего у нее не было. Но она не могла вернуться в прошлое и прожить все заново. У нее, было только настоящее, и она сделает все, что в ее силах, чтобы уберечь Марти от возвращения в тюрьму. Марти нужна была помощь, но это была не та помощь, которую может дать ей тюрьма.

Софи сидела на ступеньке крыльца, когда Зои вернулась с берега ручья. Она выглядела немного лучшее чем утром, впрочем, так казалось, наверное, из-за того, что она сидела, поэтому ее лицо не выглядело таким отекшим.

– Я поймала наш обед, – сказала Зои. – Позволь мне взять нож в домике, и я почищу рыбу тут, с тобой.

– Зои, – Софи посмотрела на нее, – я хочу домой.

Зои поставила ведро на землю и села рядом с ней на ступеньку.

– Я знаю, что ты хочешь домой, милая, – сказала она. – Хотела бы я знать, что можно сделать, чтобы это произошло.

– Я хочу увидеть свою маму, – сказала Софи.

Зои посмотрела через плечо.

– Где Марти? – шепотом спросила она.

– Внутри. Читает.

Зои взглянула на открытое окно гостиной, затем вернулась мысленно к Софи, пытаясь найти правильные слова, которые помогут малышке понять, в каком затруднительном положении она оказалась.