Текст книги "На пути в рай"

Автор книги: Дэйв Волвертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Хотелось есть. Но Флако и Тамара съели все свежие фрукты, а без них как-то не так, поэтому мы решили поужинать в ближайшем ресторанчике на Ла Арболеда. Я пошел к Тамаре.

Она лежала на моей кровати, включив монитор сновидений в розетку у основания своего черепа. Лицо ее было закрыто, колени касались подбородка. Руки она держала у рта, кусая пальцы. Лицо напряжено, словно от боли.

– Она всегда так делает? – спросил я.

– Что делает?

– Сворачивается в позу зародыша, когда подключается к консоли?

– Да, ей это нравится.

– Не трогай ее, – сказал я Флако, потом побежал в соседний дом, к Родриго Де Хойосу, чтобы одолжить запасной монитор. Вернувшись, я установил монитор и подключился к аппарату сновидений…

… На берегу ветра нет, по краю воды бежит кулик, он уворачивается от волн, погружая в песок свой черный клюв. Раковины моллюсков, ракушки, скорлупа раков блестят на песке, словно обглоданные кости. В прохладном воздухе стоит запах гниющих моллюсков и водорослей. Пурпурное солнце висит над горизонтом и окрашивает берег, небо, птицу, обрывки целлофана в красное и синее. Аметистовый песок режет мои босые ноги, а ниже по берегу рыжеволосая девушка в белом платье кормит чаек; чайки кричат и висят в воздухе, подхватывая куски, которые она им бросает.

Я остановился и, набрав полную грудь воздуха, вслушался в шум волн и всмотрелся в цвета. Я так давно видел мир своими искусственными глазами всего в трех красках, что теперь, наслаждаясь многоцветьем радуги, почувствовал себя так, словно вернулся домой.

А есть ли недостатки в ее сновидении? Мир этот включал все пять чувств. Можно было ощутить морские брызги кожей и попробовать их на вкус, и чувство это было совершенным. Я видел одинаковую резкость и четкость линий и в камнях, и в пенных волнах на горизонте, и в уносимых ветром птицах. Множество оттенков разнообразили общую пурпурную гамму. Сновидение было почти профессионального качества.

Но, обернувшись, я заметил промах: у берега в воде лежал дохлый черный бык; огромный, он как будто всплыл из ее подсознания. Горизонт, береговая линия, песчаный склон – все это словно нарочно подчеркивало фигуру быка. Он лежал на боку, головой ко мне и ногами в море. Огромное брюхо раздулось, хотя признаков разложения не было. Узловатые ноги не были подогнуты, а торчали, застывшие в трупном окоченении; вся туша время от времени покачивалась на воде. Волны плескались у его брюха, приподнимая большие яички и пенис, которые опадали, когда волна отходила. Сосредоточив все свое внимание на быке, я скомандовал: «Убрать». В ответ на мониторе вспыхнула надпись: «ИЗМЕНЯТЬ СНОВИДЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ПРОСМОТРА НЕЛЬЗЯ».

Подойдя к рыжеволосой девушке на берегу, я заметил ее прирожденную красоту: вряд ли такую элегантную линию подбородка может создать пластический хирург. В чертах лица – та же трагическая смертная неподвижность, что и в лицах беженцев – рефуджиадос, и я удивился, почему Тамара выбрала эту рыжую девушку своим альтер эго. Может, ее эмоции не подчиняются ей?

– Что тебе нужно? – спросила она, не поворачиваясь ко мне, бросая кусок хлеба чайкам.

Я не знал, что сказать.

– Пора ужинать, – ответил я, оглядываясь на быка.

– Он разговаривает со мной, – пояснила девушка, словно сообщая мне тайну. Она по-прежнему не оборачивалась, и я понял, что она не хочет видеть быка. – Хоть он и сдох, все равно болтает. Болтает со мной, говорит, что хочет, чтобы я поехала у него на спине. Но я знаю – если сяду ему на спину, он унесет меня в темные воды, туда, где я не хочу быть.

Пришлось обратиться к ней, словно к ребенку:

– Может, тебе вернуться ко мне и Флако? Сходим в ресторан. Тебе понравится.

Девушка застыла, разгневанная моим тоном.

– Уходи. Я закончу тут. – Оторвав большой кусок хлеба, она бросила его чайке. Та с криком нырнула и подхватила кусок, прежде чем он ударился о землю. Я взглянул на чайку. Изодранные крылья, тощее тельце. В глазах – безумие голода.

Осталось только уйти прочь и подняться на песчаный холм, где сидела одинокая чайка. По другую сторону холма мир сновидения заканчивался уходящими вдаль дюнами. Я оглянулся в сторону девушки и быка. Она отдала чайкам последний кусок хлеба и подняла руки. Птица подлетела и клюнула ее в палец. Из раны показалась кровь, и чайки с криками закружились над ней, клювами разрывая ее тело.

Чайка рядом со мной крикнула, и я поглядел на нее. На заходящем солнце ее белые перья отливали пурпуром. Темные глаза словно светились. Холодным пророческим взглядом она смотрела на меня. Я отключился, не желая смотреть, что птицы делают с девушкой.

* * *

– Что там? – спросил Флако, когда я отключился от монитора.

– Ничего… – я не желал еще больше вторгаться в личную жизнь Тамары. Поэтому и вытащил вилку из консоли, прекратив эту пытку, которую она сама себе навязала. Тамара выпрямилась и потянулась.

– Пора ужинать? – она смотрела в пол и не поднимала на меня взгляд.

– Да. – Флако помог ей встать.

Начался дождь, поэтому нужно было сходить в кладовку за зонтиком.

Продолжая смотреть в пол, Тамара предупредила:

– Держитесь подальше от моих снов.

– Простите, – ответил я. – Мне показалось, вам больно.

– Голова трещит. У вас нет права вторгаться в мои сны!

– Вы моя пациентка, – напомнил я. – Мне нужно заботиться о вас.

Появился Флако с зонтиком, и мы пошли на Ла Арболеда.

В ресторане было почти пусто. Мы заказали рыбу, и Флако, убедил Тамару попробовать коктейль «Закат солнца» – напиток, придуманный его дедом. Состоит из смеси рома с лимонным вином, приправленным корицей. Друг попытался убедить выпить и меня, но я отказался. Тогда он начал хвастать, что его семье по-прежнему принадлежит компания, изготавливающая лимонное вино, и я заметил, что и компания дедушки и его дурной вкус одинаково сохраняются в семье. Тамара негромко рассмеялась и посмотрела на обрубок руки. К нашему столику подошел местный пьяница, принюхался к нашей выпивке и пробормотал:

– А, ром «Закат солнца». Мой любимый проклятый напиток в этом проклятом мире. На самом деле это единственное, что стоит пить!

– Тогда садитесь и глотните «Заката солнца» с внуком человека, который его изобрел, – предложил Флако и заказал еще порцию коктейля.

Мне это не понравилось: от парня несло потом, а он уселся рядом со мной. Выпив и тут же уснув, он совершенно испортил мне ужин.

Мы ели и разговаривали; Флако особенно много и глупо шутил; вначале Тамара смеялась застенчиво, однако потом почувствовала себя свободнее и хохотала, слушая приколы остряка – самоучки.

Один из моих сегодняшних клиентов, беженец из Картахены, заплатил мне иностранными монетами, поэтому я весь день носил на поясе большой кошелек. Открыв его, я начал раскладывать монеты по странам и достоинству. Когда Тамара допила коктейль, Флако заказал вторую порцию, потом еще одну, и я понял, что мой дружок хочет напоить ее, и женщина, должно быть, тоже поняла это, потому что от третьей порции отказалась, объяснив, что у нее болит голова.

Флако продолжал пить и в итоге нализался сам и принялся рассказывать бесконечную историю о том, как хорошо шел у его отца винный бизнес, пока однажды тот не отправился на мессу и не заснул в церкви. Во сне он увидел статую девы Марии, которая плакала. Отец Флако спросил у нее, почему она плачет, и Мария ответила, что плачет, потому что он продает вино, а должен бы продавать шляпы индейцам с Амазонки. Чистосердечный винодел поверил, что заработает на торговле шляпами больше, потому что это было советом самой девы Марии. Уплыв на Амазонку, он погиб там от укуса ядовитой жабы, не успев продать ни одной шляпы. Этот случай так поразил односельчан Флако и так подорвал их веру в деву Марию, что они разбили ее статую молотками.

– А что у тебя за семья? – пьяным голосом спросил Флако у Тамары; он уже клевал носом. Она выпрямилась, лицо ее стало замкнутым. Выпила она, в общем-то, немного, но сделала вид, что опьянела.

– Семья? Хочешь узнать о моей семье? Я тебе расскажу. Мой отец был похож на Анжело. Ему нужны были только две вещи: порядок и бессмертие.

Я только что закончил раскладывать монеты ровными столбиками, похожими на деревья на банановой плантации. Женщина протянула обрубок руки и смешала монеты в кучу.

– Это не… – начал я.

– Что? Ты хочешь сказать, тебе не нужно бессмертие? – перебила она.

Как и у большинства морфогенетических фармакологов, надежда на постоянное омоложение, пока человек не решит проблему бессмертия, сыграла основную роль в Моем выборе профессии.

– Порядок мне не нужен, – признался я. Тамара взглянула на меня, словно я сказал что-то очень странное, и покачала головой.

– Все равно вы все ублюдки. Тело ваше может жить, но душа умирает.

– Кто это ублюдок? – поинтересовался Флако.

– Анжело. Он похож на киборга. Хочет жить вечно, но для этого должны умереть другие люди. – Я вдруг почувствовал себя так, будто снова включился в мир ее сновидения. Что за странность, какой смысл в том, чтобы обвинять и меня, и киборгов?

– Ты полна гуано, – сообщил Флако. – Вот дон Анжело Осик. Он хороший человек. Он джентльмен.

Тамара посмотрела на нас, голова ее качнулась. Она протянула руку к стакану с водой, но промахнулась. Вода разлилась по столу.

– Может, он как раз и есть киборг, – предположила она и снова клюнула носом.

– Мы… не… ки… и… борги, – протянул Флако. – Ввидишь… нет ки… боргов в… эттой комнате. – Он снова протянул ей стакан с ромом.

– У тебя в голове есть розетка связи? – осведомилась Тамара. Флако кивнул. – Значит, ты киборг. – Она говорила вполне убежденно.

Я вспомнил, как недавно в новостях видел материал о суринамском культе чистого тела – пуристах тела. Новые члены, посвященные в культ, извлекают свои розетки из головы, отключают протезы почек и другие протезы и живут совершенно без помощи механизмов. Я подумал: еще один поклонник этого культа – и вдруг понял, почему она предпочла регенерацию, а не протез: мысль о том, что ее тело срастется с машиной, приводила ее в ужас; это оскверняло храм ее духа.

– Роз… зетка не делает теб… бя кибб… оргом, – заявил Флако.

– Но это только начало. Сначала розетка связи в черепе. Потом рука. Потом легкое. По одному за раз…

– Ну, а ты сама? – спросил Флако. – Ты обещала, что расскажешь о своей семье.

– Мои мать и отец – киборги, – сказала она совершенно бесстрастно. – Я с ними никогда не встречалась. Моя жизнь – всего лишь вложение в банк спермы. Если родители когда-нибудь и видели меня, вероятно, они остались недовольны: я не похожа на стиральную машину.

– Ха! Тут, д.. должно быть, есть кое-что еще, – не поверил Флако. – Рас… скажи нам все.

– Больше ничего нет, – ответила Тамара. А я подумал: почему она нам лжет?

Официант принес Флако новую порцию выпивки, тот проглотил ее залпом. Тамара попросила принести аспирин. Голова Флако повисла, поэтому я убрал его тарелку, прежде чем он упал в нее. Женщина продолжала сидеть, не поднимая глаз. Я решился наконец убрать из-за стола вонючего пьяницу, который по-прежнему сидел рядом со мной, и заказать десерт.

Сложив монеты в кошелек, я совершил задуманное. И в это время в моей голове прозвучал сигнал вызова. Нажав на переключатель за ухом, я услышал, как человек с сильным арабским акцентом произнес:

– Сеньор Осик?

– Да, – ответил я.

– Попросите женщину, сидящую за вашим столом, подойти к телефону.

Должно быть, он находился в зале, если знает, что я сижу с Тамарой. Но так как он не знает, что я сейчас возле стойки, значит он вышел.

– Она пьяна. Отключилась, – солгал я и торопливо направился к двери, чтобы удостовериться, не звонят ли снаружи.

Раскрыл дверь. Выглянул. Улица темна и пуста, но вдали – сверкающие очертания человеческого тела рядом с мини – челноком. Собеседник отключился – человек сел в мини – челнок. Вспыхнули красные хвостовые огни, и машина мгновенно превратилась в огненный шар: заработал двигатель. Корабль метнулся в звездное небо и исчез.

Я вернулся в ресторан, и Тамара с любопытством взглянула на меня, – словно собиралась спросить, почему это я убежал. Флако с трудом попытался оторвать голову от стола. Он повернулся к Тамаре и объявил:

– Я только что получил сообщение для тебя: некто Эйриш г… говорит, что у него твоя рука. А нужна ты ему в… вся.

Тамара побледнела и глотнула рома.

Глава вторая

По пути домой Тамара и Флако были так пьяны, что оба цеплялись за меня. Тамара продолжала браниться и объяснять, что ей необходим пистолет, а Флако все спрашивал: «Чего-чего?» Когда мы добрались до дома, я уложил Тамару на диван, а Флако на полу в холле, и сам тоже отправился спать.

Через несколько часов меня разбудил Флако. Его тошнило. Тамара что-то бормотала во сне. Все же мне удалось заснуть снова. Мне снилась старая реклама «Зеллер Кимех»: группа людей в лунном казино, все киборги, с прекрасными кимехами. Я восхищался этой голограммой. Все смеялись и пили ром «Закат солнца». У некоторых были женские тела, вплоть до металлических грудей с маленькими сосками из драгоценных камней. Одна женщина – киборг разговаривала со своим спутником и беспрерывно смеялась. Я узнал в ней свою жену, Елену, которую тридцать лет назад сбил грузовик. Сейчас, во сне, я не верил, что она умерла. Просто – напросто я забыл, что она купила кимех, и мы каким-то образом собрали ее по частям и поместили в кимех, и теперь она на Луне, пьет ром «Закат солнца» и смеется. Я хотел подойти к ней и обнять, сказать, как я счастлив, что вижу ее, но тут мое внимание привлек стоявший рядом киборг. Единственную оставшуюся органическую руку он носил как знак принадлежности к миру живых. Голова у него была из электрически окрашенного красного вольфрама, красивая голова, если смотреть на глаза, но челюсти – как у скелета. Сверкающие голубые циркониевые глаза, оскаленный рот в нечеловеческой вечной улыбке. Вдруг мне почудилось, что в его улыбке что-то зловещее, как будто он хотел смерти для всех тех, кто находился в этой комнате, и только я один понял его намерение. Тогда я подумал: «Это не мой сон. Это сон Тамары». И проснулся, потому что кто-то тряс меня.

– Анжело! Анжело! – звал Флако.

– Si. Que pasa? [7]7
  Да. Что случилось? (исп. )


[Закрыть] – Huy! [8]8
  Ой! (исп. )


[Закрыть] А как ты думаешь? Эта женщина, она ведь сука, когда напивается.

– Да, сука, – согласился я.

– Мне это нравится. Мне нравятся женщины с характером. – Флако говорил очень медленно, словно обдумывал каждое слово. – Подвинься. Я хочу лечь к тебе в постель. – Я отодвинулся, Флако улегся, случайно ударив меня башмаками. – А ничего постель. Очень удобная. Как раз для двоих. Тебе следовало пригласить меня раньше. Я тебе не говорил, что у тебя красивые груди? У тебя они больше, чем у некоторых женщин.

Слова Флако мне не понравились. Но я тут же сообразил, что это он так шутит.

– Да, моя семья этим как раз и славится. Видел бы ты мою мать: у нее их было пять штук, не меньше.

Флако рассмеялся.

– Ну, довольно. А то меня снова стошнит, если я буду смеяться над твоими глупыми шутками. Анжело, как ты думаешь, у Тамары неприятности?

– Да.

– Я держал ее сегодня за руку, – сказал он. – Рука тонкая, как у ребенка. Нам нужно очень о ней позаботиться. Как ты думаешь, от кого она бежит?

– А от кого бегут все? От своего прошлого.

– А, философский вздор. Ты всегда по ночам несешь философский вздор? Тогда нам надо почаще спать рядом. Но я подумал – может, она известная рефуджиада? Может, бежала из политической психиатрички и будет рада выйти замуж за панамца, такого, как красивый Флако, и жить в нейтральной стране? Добро пожаловать к Флако, добро пожаловать на свободу! Как ты думаешь? По-прежнему считаешь, что она воровка?

– Да.

– А я нет, – сказал Флако. – Поверь мне, о великий философ, я знаю, что такое вор. Она слишком живая, чтобы быть вором. Понимаешь?

– Нет.

– Ах, это очень просто. Видишь ли, человек – существо территориальное. Он должен обладать чем-то: домом, землей, пространством вокруг своего тела. И если он этим обладает, то он счастлив; также он счастлив, когда дает возможность чем-то обладать и другим. Вор разрушает саму природу человека, вторгаясь на чужую территорию. Он никогда не бывает в мире с самим собой. И поэтому умирает изнутри. Такой образованный, философски настроенный человек, как ты, должен бы это знать.

– А ты, часом, не социалист? – спросил я. – Что скажешь об антисоциалистах? – Этот грубый вопрос я задал, конечно, в шутку. Традиционно в Латинской Америке социалисты применяли социальную инженерию, дабы уничтожать отжившие идеи, этику и образ мыслей. Но чтобы избежать культурной заразы извне, никитийский идеал – социалисты считали, например, что необходимо либо поглотить, либо просто уничтожить все ближайшие капиталистические страны с целью создать затем собственное социально справедливое общество. Само предположение того, что Флако является поклонником этой теории, было оскорбительным – если принимать его всерьез; правда, идеал – социалисты пошли еще дальше: ходили слухи, что они пытаются создать нетерриториального человека, существо, которое, по их мнению, будет антиэгоистично и полно сочувствия к ближнему, то есть будет готово отдать все, чем владеет, другим. Слухи также утверждали, что созданные социалистами в Аргентине существа оказались чудовищными монстрами. Эта новость приводила здешних крестьян в ужас, поговаривали, будто социалисты закончат работы над нетерриториальным человеком и тогда выпустят некий векторный вирус, который перезаразит всех людей на Земле. Вследствие бактериологической войны все человечество изменится так, что человек окажется неспособным воспринимать другие идеи, помимо социалистических. Кажется, даже крестьяне боялись смерти меньше этого изменения. Я не знал, верить ли всем этим слухам. Но раз уж Флако завел речь о планах социалистов, мне показалось забавным обвинить в этом его самого. Естественно, он спросил:

– Почему это я социалист?

– Ну, ты живешь в Панаме, между молотом Колумбии и наковальней Коста-Рики, и тем не менее никуда не убегаешь. К тому же ты тощий и трусливый – ну вылитый социалист.

– Нетушки, – возразил тот. – Не верю, что социализм нужен современному человеку. Я считаю, что каждый должен сам быть себе хозяином. Но это никитийское отродье – они не позволяют человеку быть хозяином собственной жизни. Им мало того, что они подчинили себе искусственный разум, им нужно еще и покорить живых людей, уничтожить несогласных. И вечно они в своих экономических неудачах винят капитализм. По их словам, если социалист покупает машину, это признак прогресса; но если машину покупает капиталист, это признак упадка. Они отказываются признать, что просто лишают людей желания работать, и потому-то экономика их стран разваливается. Я встречался с одним человеком из Будапешта, так он рассказывал: его отец работал на фабрике, которая постоянно простаивала, потому что рабочие хотели только играть в карты. Правительство послало солдат, чтобы те заставили рабочих вернуться к станкам, и все же некоторые вели себя точно так же. Они просто сидели и играли в карты под направленными на них пулеметами… Солдаты расстреляли их, по радио этих людей назвали изменниками Родины. Этот человек говорил мне, что, хотя его отца и убили, он все равно оказался победителем в борьбе с социализмом, потому что отказался подчиниться начальству. И я считаю, что еще один путь к внутренней смерти – это жить под властью других, отказать себе в праве быть хозяином собственной судьбы.

Флако считал себя большим политическим мыслителем, я же провел слишком много времени за изучением медицины и не соприкасался с политикой. Некоторое время я почтительно молчал, обдумывая его слова.

– Итак, ты не веришь, что эта женщина воровка?

– Нет, я считаю, что у нее пересажен мозг. Это заставило меня сесть в постели и всерьез задуматься. Интуитивно я почувствовал, что он прав.

– Почему ты так говоришь?

– Я видел нечто подобное в документальном фильме. Когда нанимали людей в отряды киборгов, мозг забирали, а тела наемников сохраняли в специальной камере в стасисе до конца срока службы. Если солдат хотел служить бессрочно, он мог продать свое тело на запасные части. Но случился большой скандал. У некоторых срок службы закончился, либо они хотели продать свое тело, но тут-то выяснилось: тела уже проданы криотехниками на черном рынке. Наш недавний разговор о киборгах заставил меня вспомнить эту историю, и я понял, каким образом Тамара может числиться на службе на расстоянии светового года отсюда – и в то же время находиться здесь.

– Ты считаешь, что кто-то украл ее тело?

– Я подумал: а захочет ли вообще кто-нибудь красть такие бесполезные кости. Нет, вероятно, Тамара де ла Гарса сама записалась на службу, а тело продала. И теперь какая-то женщина воспользовалась им.

Я вспомнил прекрасную рыжеволосую девушку во сне Тамары, такую непохожую на тощее черноволосое существо, которое спит сейчас на моем диване, и сообразил, что пересадка мозга, пожалуй, может объяснить, почему во сне Тамара видит себя совершенно другой. Вспомнил, как неловко она пыталась взять стакан воды во время ужина – явный признак того, что ее мозг еще не приспособился к новому телу. И поэтому сказал:

– Может быть.

– Может быть? Как это – может быть? Это прекрасное решение всех наших вопросов. Если моя теория неверна, она должна стать верной!

– Нам слишком много заплатили. Она платит не столько за лечение, сколько за молчание. Если она спасается от тех, кто пересадил ей мозг, сами наши вопросы могут быть опасными для нее.

– Ты раньше не говорил мне, что она в опасности, – заметил Флако.

В гостиной Тамара зашевелилась во сне и застонала.

– Я и сам раньше так не думал.

* * *

Долгое время я лежал в постели, размышляя. Если у этой женщины пересадка мозга произведена недавно, это объясняет, почему у нее не повысился уровень антител, когда ей вырвали руку: все еще действуют подавители этого ряда клеточной структуры. Но я не был уверен, верно ли мое предположение. Любой работающий в рамках закона хирург использовал бы антимозин С, ингибитор, который останавливает производство клеток, атакующих трансплантированные органы. Но уровень антител в крови Тамары был вообще чрезвычайно низок по всему спектру возможного действия; это означает, что ей давали один из наиболее распространенных ингибиторов АВ. В инъекции, которую сделал ей я, содержались тимозины, стимулирующие рост всех клеток Т, включая атакующие. И если уровень тимозинов в ее крови станет достаточно высок, они смогут подавить действие ингибиторов АВ. Возможен вариант: пересаженный мозг не установил полного контакта с телом, и эти клетки будут с ним обращаться, как с посторонним телом, постепенно уничтожая его. От этих мыслей у меня заболел живот.

Я пошел в гостиную взглянуть на спящую. Она казалась тенью, упавшей на диван. С помощью моих глаз, улавливающих инфракрасные лучи, по платиновому свечению ее тела я видел, что у нее высокая температура. Это один из первых признаков реакции отторжения; но это также может быть признаком обычной инфекции, так что тут легко ошибиться. Вдобавок гормоны, которые я ей дал, ускоряют метаболизм, что тоже приводит к повышению температуры. Она уже жаловалась на головную боль, но, пока она не пожалуется на судороги, онемение или потерю чувствительности тела, я не могу быть уверен, что она в опасности. Все осложняется еще и тем обстоятельством, что при соответствующих условиях она просто потеряет сознание и умрет без всякого предупреждения. Все эти «если» закружились у меня в голове. Влажной салфеткой я смочил ей лицо. Проснувшись, она посмотрела на меня. Первыми ее словами были:

– Заряди пистолет… – Потом ее взгляд прояснился. – Кристалл у вас? – Я достал кристалл из кармана и показал ей. Она протянула руку и погладила его, потом улыбнулась и снова уснула.

Всю ночь я смачивал ей лоб и держал за руку. Странно, но мне снова хотелось поцеловать ее. Вначале я улыбнулся этой мысли. Но ночь продолжалась, я массировал ей голову и плечи, и желание возвращалось. Хотелось спрятать ее в объятиях. Вскоре это чувство стало непреодолимым, и я понял, что от недостатка сна у меня кружится голова.

На рассвете прозвучал вызов. Я включился, открыл канал связи, и у меня в сознании появилось изображение: смуглый человек с длинными черными волосами и широкими ноздрями сидит на софе. На нем темно – синий мундир Объединенной Морской Пехоты.

– Я Джафари, – сообщил мундир. – Как я понял, у вас находится кое-что, принадлежащее мне. – В голосе его была тревожащая бесцветность, полное отсутствие интонации. Подчеркивание глубины сцены было типично для созданного компьютером изображения.

Сунув руку в карман, я нащупал кристалл.

– Мне кажется, вы ошибаетесь.

– Мне нужна женщина, – ровным голосом продолжал он. Это заявление поразило меня и одновременно вывело из равновесия. – Вот что я предлагаю: послать своих людей за ней мне бы обошлось в двести тысяч стандартов, но я бы получил ее. Хотя обоим нам было бы легче, если бы вы сами привели ее ко мне и приняли двести тысяч в знак моей признательности.

– А что вы с ней сделаете? – спросил я. Джафари, не отвечая, смотрел на меня. Глупый вопрос… – Она очень больна, – вдруг выпалил я. – В течение нескольких дней ей опасно передвигаться.

– Я охочусь за ней несколько месяцев, но сейчас пора заканчивать. До захода солнца вы должны привезти ее в аэропорт в Колоне! Поняли?

– Да, понял.

Он, казалось, всматривается в меня, словно наяву может разглядеть мое лицо.

– Вы не совершите ничего неразумного? Не попытаетесь сбежать?

– Нет.

– Вы и не сможете. У вас нет выбора.

– Понимаю.

– Хорошо, – сказал Джафари. – Я буду добр к ней. Так ей будет лучше. Я не бесчеловечен.

– Я не убегу, – повторил я. Джафари прервал связь.

Я опустился на диван. Ощущение было такое, словно меня уже заколотили в ящик. Вспомнил каждое его слово, каждый жест. Он пригрозил, что пошлет ко мне своих людей, и я подумал, не те ли это люди, что вырвали Тамаре руку? Какие же люди могут так поступить? Последние слова Джафари могли означать присутствие эмоций или, по крайней мере, подобие эмоции. ОМП не может легально действовать на Земле. Но я знал, что это не остановит Джафари. Как начальник отдела кибернетической разведки, он может подключиться к искусственному разуму армии, и тогда в его распоряжении окажется кристаллический мозг, в котором содержится в миллиарды раз больше информации, чем в органическом. В этом случае я не смогу ни снять деньги со счета в банке, ни позвонить, ни пересечь границу, ни просто миновать полицейский монитор. Я смачивал лоб Тамары до тех пор, пока усталость не одолела меня.

* * *

Уже давно рассвело, когда из спальни вышел Флако.

– Ах, Анжело, – сказал он, – если бы меня разбудил ангел смерти, я обнял бы его от всего сердца. Как я жалею, что мой дедушка не изобрел рома, которым можно было бы напиться без похмелья.

– «Небольшая цена за такое счастье», – процитировал я в ответ старую песню. Флако сел на кровать, а я обследовал голову Тамары в поисках шрама, любого признака, который мог показать, что ее мозг пересажен. Признаков не было, но это ничего не значило: хороший пластический хирург никаких следов не оставит. Сказав: «Присмотри за Тамарой», я пошел готовить завтрак. Поджарил немного бобов с рисом, открыл пакет с пончиками и сварил кофе.

Вскоре на кухню заявился Флако.

– Она спит, как ангел.

– Хорошо. – Я протянул ему тарелку. Он сел за стол. Мы ели молча.

– Могу рассказать, о чем ты думаешь, – заговорил он наконец. – Я был не настолько пьян, чтобы забыть тот звонок в ресторан. Может, перевезти ее в мой дом?

– Нет. Если он смог позвонить тебе, то знает, где ты живешь.

– Тогда нужно перевезти ее еще куда-нибудь. Мы можем спрятать ее на банановых плантациях.

– Это бы подошло, – согласился я. Мы еще немного посидели молча. Я не знал, стоит ли рассказывать Флако о вызове Джафари. Флако хороший друг и хороший человек, но в глубине души он вор. Вполне возможно, что ради денег он способен украсть Тамару.

– Что тебя тревожит? – спросил Флако. – Боишься спрятать ее на банановых плантациях?

Я погладил пальцем потертый пластик стола. Тамара поднялась и пошла в ванную: я слышал, как там льется вода. Она умывалась.

– Нет. Вчера я сделал ей инъекцию от антител. Это может быть опасно. Она может от этого умереть.

– Какова вероятность?

– Не знаю. Надеюсь, не очень высокая.

– Тогда бы я не беспокоился об этом и не выглядел бы таким мрачным. Глядя на тебя, можно подумать, что ты петух и твой хозяин умер. – Я немного посмеялся. – Послушай, дела не так уж плохи. Флако все устроит. Когда Тамара войдет, я проверю, не беженка ли она. – И он потянул себя за веко – знак, что я должен молчать.

Появилась Тамара.

– Я ухожу, – объявила она.

– Знаем, – ответил Флако. – Я иду с тобой. Спрячемся на банановых плантациях среди беженцев. Там тебя никто не найдет.

– Вы не знаете, от кого я скрываюсь, и не подозреваете об их возможностях.

– Это неважно! – продолжал Флако. – Никто не следит за плантациями: рефуджиадос слишком быстро появляются и исчезают. Там живут сотни тысяч людей, и никто никогда не спрашивает у них удостоверений личности.

– Ну, в таком случае, не знаю…

– Ты прекрасно растворишься в толпе беженцев, – повторил Флако. – У тебя такой голодный вид…

Тамара какое-то время смотрела на него, будто хотела понять некий скрытый смысл его шутки, потом принужденно улыбнулась, сказала «Хорошо» и начала есть.

– Кстати о рефуджиадос. Угадай, кого я вчера видел… – обернулся ко мне Флако. – Профессора Бернардо Мендеса! – Я слышал это имя, но не мог вспомнить, в связи с чем. Посмотрел на Тамару, мы оба одновременно пожали плечами. – Ну, ты же знаешь, Бернардо Мендес! Великий социальный инженер, который проделал такую большую работу в Чили. Тот, кто пообещал с помощью генной инженерии за три поколения вывести совершенного человека! Я видел его вчера на ярмарке. Он со своей идеей явился в Колумбию – так колумбийцы сделали ему лоботомию и выбросили за границу, в качестве примера для беженцев. Им не понравилась его разновидность социализма, и они укоротили ему мозг. Теперь он бродит по улицам в мокрых штанах и ворует еду.

Тамара отодвинула тарелку и побледнела.

– Может, это капиталисты? – предположил я. – Может, это они сделали ему лоботомию.

– Нет, – утверждал Флако. – Колумбийцы. У меня есть друг, а вот его друг точно знает.

Женщина возразила:

– Точно никто ничего не может знать. Флако улыбнулся и подмигнул мне.

– Тс, тс… так много цинизма – а ведь еще только завтрак! Какой же циничной она будет к обеду? Ну, все равно: стыдно видеть великого человека в таком состоянии: он все время мочится в штаны. Теперь он не умнее игуаны или утки.