Текст книги "На пути в рай"

Автор книги: Дэйв Волвертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– Добро пожаловать ждать вместе с нами. Может, тебе придет в голову какая-нибудь мысль.

Пришлось ожидать сообщения компьютера о системе воспроизводства вируса. Иногда интерком доносил звуки лающего кашля, шаги санитара, переходящего от пациента к пациенту. Они там негромко говорили друг с другом; готовясь к смерти, рассказывали о своей жизни, о людях, которых любили. Среди них была одна женщина, и я слышал, как она переходит от кровати к кровати, разговаривает с больными, утешает умирающих. Она говорила: «Меня зовут Фелиция. Хотите немного воды? Вам нужно одеяло?» А потом начинала рассказывать о разных хороших вещах, о том, как она целый день провела на пляже и загорела до цвета сандалового дерева, о том, как отец научил ее делать себе обувь. Вначале это казалось простой болтовней, однако больные успокаивались. Эта женщина показалась мне очень мудрой и сильной, и я внимательно слушал ее слова. Мне хотелось стать таким же, как она, хотелось спасти ей жизнь. Дважды японец объявлял по громкоговорителю в модуле В, что больные «должны бороться с болезнью силой духа». Храбрый жест.

Компьютеру потребовалось почти два часа, чтобы выяснить систему воспроизводства вируса. Мы заранее знали, что результаты будут для нас бесполезны: вирус пересылал химическим путем сообщение, что клетке пора совершить митоз, выработать РНК, разделиться и расти. У нас было три средства, позволяющих прекратить действие системы воспроизводства вируса, но любое из них прекращало и воспроизводство всех клеток жертвы. За этим следует слепота и быстрая смерть.

Мы сразу начали создавать векторный субвирус – существо, которое, как мы надеялись, будет достаточно «элегантно», чтобы поразить защитные механизмы вируса. Тогда мы могли бы стерилизовать его.

Пациенты начали быстро умирать. Мы могли документировать их смерть и выяснили все симптомы болезни: за подъемом температуры следует обезвоживание, разрушение печени и артерий, а затем смерть. Мы смогли определить, сколько копий самого себя создает вирус всякий раз, как воспроизводится; рассчитали, что смерть наступает через двадцать четыре часа после заражения. Владея этой информацией, мы точно высчитали время, когда вирус был внесен в питьевую воду, и узнали, что техник – грек, который переходит из модуля в модуль, ушел из модуля В за несколько минут до этого. Поэтому остальные модули не заражены. Мы узнали все, кроме одного: как остановить эпидемию. По отношению к человеческим жизням вирус оказался таким же эффективным, как водородная бомба.

За следующие двадцать четыре часа мы много раз заходили в тупик. Пока мы работали, погибло около трех тысяч человек, и только тогда мы кое-что обнаружили – нашли семейство прионов, которые способны действовать как вектор и стерилизовать вирус, но мы установили также, что защитные механизмы тела разрушают наши субвирусы.

Для того чтобы наши субвирусы подействовали, нам нужно ненадолго прекратить производство антител у пациента. Потом ввести в кровь пациента культуру субвируса. Мы немедленно начали выращивать культуры, но стала очевидной следующая проблема: потребуется не менее шести часов, чтобы создать одну дозу субвируса, через семь часов у нас будет четыреста доз. Рассчитав скорость болезни, мы поняли, что к тому времени пациентам помощь уже будет не нужна. Мы победили вирус, но опоздали.

Мы решили все же начинать и произвести четыреста доз противоядия в надежде спасти хоть кого-то. Если через шесть часов кто-то там еще будет жив, корабельные вспомогательные роботы отнесут противоядие к криотанкам и введут его.

Пять с половиной часов спустя меня по комлинку вызвал Мавро. Был почти полдень.

– Hola, muchacho [30]30
  Привет, парень (исп. )


[Закрыть], как дела? – спросил он.

– Прекрасно, – устало ответил я.

– Ты слышал, что я вчера вечером убил этого слабака Самору?

– Нет.

– Si, мы гнались за Люсио и его людьми и в конце концов догнали Самору. Этот козел порезал мне руку. Но не так уж сильно. Сегодня до завтрака мы искали Люсио, но не смогли найти. А теперь Кейго говорит, что мы не должны убивать этого придурка из-за того, что случилось в модуле В. Японцам все нужны живыми. И теперь самурай охраняет Люсио, а потом, когда чума кончится, его переведут в модуль А.

– О, – сказал я.

– А хорошую новость слышал?

Все мои последние новости плохие. Я сказал ему об этом.

– Группа Гарсиа вчера вечером побила самураев! Они выиграли полмиллиона МДЕ. А сегодня утром в симуляторе мы уже сражались не с самураями, а с другими латиноамериканскими группами.

Все четыре схватки сегодня утром мы проиграли, но это потому, что у нас двоих не хватает. Когда вернетесь вы с Завалой, наши дела пойдут лучше. Я смотрел «Шоу ужасов» с Перфекто, узнавал, кто хорош, а кто не очень. Мы утром заключали пари на исход поединков. И я выиграл двенадцать тысяч песо. – Он говорил оживленно, но в тоне его звучало отчаяние. – Я знаю, у тебя есть деньги. Хочешь, поставлю от твоего имени?

Я был уверен, что он, хоть и выиграл двенадцать тысяч песо, тут же их проиграет. И был разочарован, когда понял, что он позвонил мне только из-за денег.

– Нет, – сказал я. – Я сам хочу посмотреть и узнать, кто фавориты.

– Ну, хорошо. Скажи, правда дела в модуле В так плохи, как говорят?

– Хуже, – ответил я.

– О! Ну, я уверен, что такие умные люди, как ты, что-нибудь придумают. Adios [31]31
  Пока (исп. )


[Закрыть].

Я думал о его словах. Взвешивал добрые и дурные новости. Люсио нам больше не угрожает, и мы не будем сражаться с самураями. Но четыре тысячи наших компадрес умирают или уже умерли. Нечестная сделка. Мне казалось, что если хороший человек хорошо работает, у него должны быть какие-то шансы в жизни. Но у нас их почти нет. И я понял также, что за все время пути мы смотрели на самураев «Мотоки» как на своих врагов. На людей Люсио мы смотрели так же. А ябандзинов не считали своими подлинными врагами.

Через семь часов мы обнаружили, что в криотанках живы еще сто тринадцать человек. Интерком перестал посылать аудиосигналы. В модуле никто не двигался. Никто не кашлял. Вспомогательный робот отнес туда противоядие и ввел его в криотанки вместе с необходимыми подавителями антител. Но три часа спустя все наши пациенты умерли. Когда умер последний, корабельный ИР вскрыл наружные шлюзы и выбросил трупы в космос. Холод стерилизовал эту часть корабля лучше любого лекарства.

В первой схватке с ябандзинами мы потеряли больше, чем могли себе вообразить.

Мы задержались еще на несколько часов, помогая корабельному компьютеру в очистке, приказывая роботам выбросить все тела из криотанков и мест, где они могут оказаться. Когда роботы закончили, мы в течение двух часов прогревали весь модуль В при температуре в 110 градусов по Цельсию, потом заполнили его хлором.

После пришел Сакура и открыл дверь. Я не спал почти двое суток, и у меня оставался только час до очередной боевой тренировки.

Мне снилось, что мы спускаемся в челноке на Пекарь. Из окна я видел сверкающий сине – зеленый рай, радужный диск в небе. Мы падали, падали, и сердце мое сильно билось от радости. Скоро мы окажемся в раю. Я попробую медовые плоды, густо висящие на деревьях! Я буду плавать в теплом океане и смотреть в небо!

Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры – японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш челнок, снижаясь для посадки.

На городской улице нам махал старик – японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас.

Я прочел по губам девочки, она сказала: «Дедушка, ты не позаботился о них!»

Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безжизненных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и, естественно, теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут.

Глава одиннадцатая

На тринадцатый день полета депрессия, порожденная нашими потерями во время эпидемии, повисла в воздухе, как густой темный дым. Я бродил утром по коридорам, чтобы размять ноги, и даже шлепанье босых ног по пластику пола казалось приглушенным. За завтраком все шепотом обменивались новостями, говорили о смерти компадрес, и хотя слова звучали разные, но в целом все сводилось примерно вот к чему: «Слишком много наших умерло, чтобы можно было продолжать войну. Мы даже на тренировках не можем побить самураев, как же мы побьем ябандзинов на Пекаре? Как мы можем надеяться выиграть войну?»

Воздух был заряжен электричеством. Волосы шевелились у меня на голове, во рту пересохло. Слишком много тишины в корабле, осторожной мышиной тишины. Как будто все сердца бились в унисон. Я чувствовал, что готов сломаться. И все к этому готовы.

Мавро набросился за завтраком на человека, который сказал, что хочет домой.

– Ты кастрат! Где твои яйца? – кричал Мавро. – Еще несколько недель тренировки, и самураи от страха покроются дерьмом!

Мы занялись боевой тренировкой так, словно ничего не произошло. Но депрессия не оставляла меня. Я устал душой и телом и хотел только избавиться от внутренней пустоты.

В своей первой симуляции мы встретили пятерых компадрес из модуля А, которые были в красной одежде и представляли ябандзинов. Но я знал, что для них – мы в красном, и точно так же играем роль врага. Их боевой стиль отличался от нашего. И так как Завала все еще не оправился от раны, мы проиграли. Но во второй симуляции победили. Я впервые испытал победу в симуляторе. Мне следовало бы радоваться, но я чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным.

Мы подключились в третий раз и оказались в местности недалеко от моря. Мы неслись по рядам дюн, где жалящие насекомые были господствующей формой жизни. Мои глаза – протезы регистрировали вспышки серебра среди кустов, и повсюду, куда бы я ни взглянул, в воздухе висели чайки. Я знал, что встречусь с Тамарой, и сердце при этой мысли забилось сильнее. Мы встретились с ябандзинами, и удачный выстрел быстро вывел меня из действия, но вместо того чтобы вернуться в боевое помещение, я вывалился из машины и съехал по песку к основанию дюны. Машина унеслась.

Я снял шлем, и на холм поднялся большой черный бык Тамары, его брюхо лениво покачивалось на ходу из стороны в сторону; бык махал хвостом. На спине его удобно устроилась Тамара, одетая в желтое платье. Солнце, отражаясь от его ткани, ослепляло меня.

– Я… искала… тебя.

– Я был занят.

– Ты… не мог… спасти их.

– Знаю.

– Анжело. Я слышала… разговор… Гарсона… с его советниками. Он… не знает… что я могу… разговаривать… с тобой. Ты… в тяжелом… положении. Я… хочу… извиниться… что вовлекла тебя… в неприятности.

Я сразу насторожился. Гарсон ничего не заявлял о том, как эпидемия в модуле В отразится на всех нас.

– Что сказал Гарсон?

– Из-за нынешних… потерь… ИР корабля… предсказывает… что уровень смертности… теперь… семьдесят восемь… процентов. Прости… меня.

Я пожал плечами. Не так уж плохо. Приходя на корабль, мы все знали, что можем умереть. Нам была дана гарантия, что шансы на выживание пятьдесят один процент. Следовательно, вероятность гибели возросла, и только.

– Неважно.

Плечи Тамары устало опустились. По щекам потекли слезы. Она светилась, как призрак божества. Словно невидимая рука коснулась меня, возрождая способность чувствовать. Я увидел в ней такую красоту, что она вызывала физическую боль.

– Прости меня, – шептала Тамара, – прости.

– Это не твоя вина, – сказал я. В моих словах была пустота.

– Моя, – ответила она. В глазах ее светилось знание, опровергавшее все возражения.

– Все равно я тебя прощаю, – повторил я. Она почесала голову быка.

– Реальность… это боль… в ягодицах. Чем. Скорее. Мы. От нее. Избавимся. Тем. Лучше, – сказала она. – Когда… захочешь… отдохнуть… приходи… ко мне. Я приготовлю… для тебя… мир… здесь. – Она указала кивком головы.

– Спасибо, – ответил я, и она начала расплываться. Стемнело, я приготовился отключиться.

Вернулось прежнее угнетенное состояние.

* * *

От финальной утренней схватки меня отсоединили последним. Я начал раздеваться и развешивать части своего зеленого костюма на колышки на стене. Глаза болели от недосыпания. Я подумал, как будут реагировать остальные на то, что сообщила мне Тамара. Захотят отправиться домой? Ну, не Мавро и не Абрайра. Перфекто будет терпеливо ждать моего решения. Но не сочтет ли Кейго мои слова предательством?

Я ничего не сказал.

Мы пошли в спортзал и неторопливо занялись упражнениями при повышенной силе тяжести. Два дня без упражнений сделали свое дело. Я так хорошо себя не чувствовал уже несколько месяцев. Мы работали на снарядах, и я заметил, что в зале тише, чем обычно. Никто не шутил и не смеялся, слышался только шепот да негромкие удары металла, когда поднимался и опускался груз.

Говорившие негромко хвастали своей доблестью в утренних схватках. Несколько незначительных побед заставили их чувствовать себя менее уязвимыми. И они уверяли, что побьют ябандзинов так же безжалостно, как бьют друг друга. Было произнесено много храбрых слов, но я по-прежнему чувствовал электрическое напряжение. Их заставляет хвастать страх. Я упражнялся рядом с Гироном, человеком с маленькими мышиными глазками, который нервничал больше других. Он долгое время удерживал всеобщее внимание, рассказывая о своих подвигах в Перу. И если хотя бы половина его историй была правдой, он в одиночку победил бы всех социалистов.

Он на мгновение прекратил тренировать мышцы ног, и я вставил в наступившей тишине:

– Жаль, что мы теперь не в Перу. Хотелось бы как следует побить этих социалистов.

– Si, si, – одобрительно послышалось отовсюду. Дома шла война. Происходило сражение, которое мы могли выиграть. Я уверен, все об этом думали. Но только трус решился бы сказать об этом.

Я произнес вслух достаточно громко, так, чтобы соседи расслышали:

– Знаете ли вы, что ИР корабля предсказывает: семьдесят восемь процентов из нас погибнут на Пекаре? «Мотоки» нарушает наш контракт. И я не удивлюсь, если нас отправят домой, где мы сможем сражаться рядом со своими амигос.

Стало тихо. Все ошеломленно смотрели на меня. В дальнем углу зала упражнялся Гарсиа. Его товарищ по группе химера Мигель, сидевший спиной ко мне, повернулся и крикнул:

– Hola, Анжело, амиго, где ты это услышал?

Я удивился, что Мигель разобрал мои слова на таком расстоянии.

– Мой друг в модуле А слышал слова генерала Гарсона, – ответил я.

Имя Гарсона привлекло всеобщее внимание, и повсюду люди спрашивали друг у друга: «Что сказал Гарсон?» А те, что были поближе ко мне, отвечали: «Мотоки» нарушает наш контракт. Генерал сказал, что на Пекаре погибнет семьдесят восемь процентов». В зале поднялся гул. Кто-то издали спросил меня:

– Это правда? – Я кивнул. Несколько человек уже подключились к комлинку, чтобы связаться с друзьями, которым будет интересно услышать эту новость. Неожиданно сделалось шумно, все старались перекричать друг друга.

А ведь в Зале всего двести человек. Я знал, что через десять минут все на корабле будут знать о расчетах ИР.

Мавро закричал:

– Какая разница? Просто схватка станет труднее! – и я рассмеялся про себя. Я всегда отказывался судить людей, размещать их по полочкам, однако о реакции Мавро я знал наверняка.

Гирон сказал, ни к кому не обращаясь:

– Мы должны потребовать, чтобы корабль повернул назад!

Кое-кто кивнул, услышав эти слова.

Повсюду слышались одно и то же.

Наша группа направилась к выходу. Когда мы добежали до нашей комнаты, трижды за последующие двадцать минут заглядывали люди с новостями. «Эй, вы слышали последнее предсказание о результатах войны?» Я был очень доволен собой. Я посадил семя, и теперь мне нужно только подождать, пока оно прорастет.

* * *

Днем мы оставались в своей комнате. Атмосфера становилась все напряженней, и мне показалось это странным: на корабле нет статического электричества, от которого зудит кожа и встают дыбом волосы. Но я все это испытывал. Я чувствовал, как собираются грозовые тучи. Может, возбужденные люди высвобождают особый вид энергии? Должно быть, так, хотя я никогда не читал статей на эту тему. Это имеет смысл: люди – стадные животные, и если они ощущают беспокойство друг друга, это полезно для выживания.

Мавро подключился к монитору, следил за схватками и делал ставки. Потом лег на койку, и я слышал, как становится ровным его дыхание. Скоро я обнаружил, что все мы дышим в одном ритме. Но не понимал, что это означает. Мавро спросил:

– Знаете, на что это похоже?

Все молчали. Наконец Абрайра ответила: – Да.

– Похоже на мятеж, – сказал Мавро. – Электрическое напряжение перед мятежом.

Абрайра снова сказала:

– Да.

Мавро продолжал:

– Я пережил один мятеж в тюрьме в Картахене. Точно такое чувство. Но теперь наша тюрьма движется в космосе. – Мы ничего не ответили. – Дон Анжело, ты знаешь, что нужно делать во время мятежа?

– Нет.

– Найти место, где спрятаться, – сказала Абрайра. – И держаться спиной к стене. Не верить никому. Никому не позволять стать за тобой. Убить любого козла, который окажется на расстоянии вытянутой руки.

– Si, – подтвердил Мавро. – Ты удивишься, узнав, сколько людей заготовили оружие. Множество дубин и ножей. Будет разграблен лазарет, там возьмут все наркотики и лекарства. Даже если увидишь своего лучшего друга, помни, что он может спятить от наркотиков и у него, вероятно, есть оружие. Не носи с собой ничего ценного, ничего такого, что другой захотел бы украсть, ни пищи, ни воды, ни лекарств, ни алкоголя. Пусть видят только твое оружие. И носи с собой деревянный кинжал, пусть никто не видит твой прекрасный хрустальный нож. Всякий, кто затаил на тебя зло, придет к тебе. И приведет с собой друзей. Не верь никому, кто захочет приблизиться к тебе. Особенно если он улыбается. У нас много врагов. Некоторых ты даже не знаешь. Например, люди, которых мы обидели, не дав им сигар или выпивки.

Я подумал о Люсио. И еще убийца из ОМП, он хочет увидеть меня мертвым. Слова Мавро не успокаивали.

Мавро продолжал:

– Когда был мятеж в Картахене, в другом тюремном блоке находился человек, которого мы с друзьями хотели убить. Это был доносчик, но мы не могли доказать этого. Мы вшестером два часа прятались в камере, пока мятеж не затих. Когда мы вышли, вокруг было словно после бомбежки. Стальные прутья оконных решеток использовались как дубины, ими разбили пуленепробиваемые стекла, за которыми сидела охрана. Все горело. Мы увидели десятки тел доносчиков, их трахали в рот, пока они не задохнулись. Видели тела охранников, головы у них обгорели, словно они стали факелами; тела людей, убитых разбитыми бутылками и отвертками. К сумеркам мы проголодались и отправились на кухню. Там целая толпа трахала с полдесятка пленных, все принимали наркотики. Я знал большинство этих людей, многие были моими друзьями. Они убили двоих из нас и прогнали остальных из кухни. Мы с моим другом Раулем потеряли двух других – Пабло и Ксавье. Мы вернулись в темный коридор в поисках друзей, нашли вентиляционный колодец над помещением охраны – узкий туннель, и забрались туда, чтобы спрятаться на ночь. Рауль полз первым. Он был немного легче меня и очень силен. Мы проползли около десяти метров в темноте и встретили другого человека, который полз в нашу сторону. Рауль сразился с ним в тесном туннеле, попытался задушить его, но получил удар в горло длинным сверлом и умер от потери крови. Туннель был такой узкий, что убийца не мог протиснуться мимо трупа и напасть на меня, и мертвец остался между нами. Я спал в туннеле, а тело моего амиго холодело: утром пришли охранники и вытащили меня оттуда. Потом вытащили Рауля, а за ним и его убийцу – это был наш друг Пабло, которого мы искали.

– Да, – снова подтвердила Абрайра.

Я лежал на койке и думал: на космическом корабле мятеж страшнее, чем в тюрьме. Кто-нибудь может уничтожить навигационное оборудование и сбить корабль с курса. Кто-то может пробить корпус, и мы все задохнемся в вакууме. Кто-нибудь нажмет кнопку экстренного сбрасывания двигателей, и мы будем бесконечно долго двигаться к Пекарю при нулевом тяготении. Обычно во время мятежа начинается уничтожение собственности, имущества. Но ни один человек в здравом уме не решится трогать оборудование космического корабля, поэтому ярость обернется против других людей. Но и в этом случае один безумец может уничтожить всех.

* * *

Немного погодя к нам зашел Сакура с незнакомым самураем, высоким человеком с длинными иссиня – черными волосами, собранными в лошадиный хвост, и открытым лбом; его голова и лицо казались единственными естественными частями тела. Искусственные ноги, руки и торс были заключены в простое черное пластиковое покрытие. На горле – сверкающий черный вакуумный шланг – экономичная замена пищевода, он выходит из груди и заканчивается за челюстями. В отличие от остальных самураев на корабле, которые сторонились кибертехнологии, этот вовсю погрузился в нее. Очень похож на высокообразованных японцев – техников, которых я знал на Земле. Но, как и у всех остальных самураев, глазные складки у него были неестественно подчеркнуты. Он показался мне знакомым, и скоро я узнал его по позе, по наклону головы. Ленивая Шея, самурай, который так часто побеждал нас в симуляторе.

Они вошли и остановились в ожидании. Обычаи запрещали общаться с нижестоящими, и японцы строго их придерживались. Когда мы встречались с ними за пределами боевого помещения, они делали вид, что нас не существует, даже когда приходилось протискиваться друг мимо друга в узких коридорах. Было очевидно, что самураи пришли не для того, чтобы пригласить нас на чай. За ними вошел мастер Кейго, все трое в позе сэйдза – на пятках с прямой спиной – сели на пол и пригласили нас поступить так же.

Кейго очень тщательно подбирал слова, останавливаясь, чтобы переводчик точно передал нам смысл сказанного.

– Я вынужден говорить с вами из-за угрожающей ситуации, – начал он. – Много слухов, что «Мотоки» нарушает условия контракта, и некоторые настолько осмелели, что требуют возвращения корабля на Землю. Я слышал, что мятеж начал Кое-кто из вашей комнаты. – Он был очень напряжен, но руки его не лежали на мече.

– Прости меня, хозяин, – ответил я, – но никто здесь не начинал мятеж. Я только рассказал, что узнал о предсказании компьютера, и предположил, что нам придется вернуться на Землю и взять еще новобранцев.

Кейго долго смотрел на меня, я выдержал его взгляд.

– Понимаю, – сказал он. – Я не считаю тебя трусом.

– А я и не обиделся, – ответил я. Мастер продолжал:

– Вы понимаете, конечно, что это очень трудно. На возвращение на Землю потребуются недели. Правительство Японии арендовало корабль, и он сейчас набирает наемников для ябандзинов. Они постараются перегнать нас на пути к Пекарю. Но даже если бы этого и не случилось, мы уже выпустили ракеты – ускорители. Сейчас идем на основном двигателе. Вы понимаете, что главные расходы такого перелета связаны с топливом. Возврат к Земле обойдется во столько же, что и продолжение полета на Пекарь, и, если мы вернемся, корпорации «Мотоки» потребуется несколько недель, чтобы собрать необходимые средства для финансирования нового полета. – Все это я понимал. Большие ракеты ускоряют корабль с помощью ядерных взрывов. Топливо для этих ракет требует много места и стоит очень дорого. Но как только корабль достигает нужной скорости, включается его маршевый двигатель, он засасывает атомы водорода из пространства и сжигает их как топливо. Другими словами, с момента включения основного двигателя топливо нам ничего не стоит. Но если скорость корабля уменьшится, придется отключить маршевый двигатель и вернуться к ракетам. Разумеется, «Мотоки» сочтет ненужной тратой топливо, которое пойдет на торможение корабля при возвращении на Землю.

– Я понимаю, какие трудности с этим связаны, – сказал я.

– Понимаешь, что это очень трудно? – спросил Кейго.

Я уже слышал это выражение. Когда Кейго говорит «трудно», это значит, что у нас нет ни малейшего шанса на возврат корабля.

Мы все кивнули.

Кейго вздохнул, повернулся так, чтобы больше не сидеть к нам лицом, и продолжал:

– А теперь я должен поговорить о том, что заставляет меня огорчаться. Три дня назад вы сказали мне, что ничего не должны корпорации «Мотоки». Вы не чувствуете за собой долга чести. Я не могу понять этого. Мы, самураи, учим вас боевому искусству. Но быть воином – это больше, чем просто владеть боевым искусством. Путь воина – это путь смерти, но это и путь упорядочения жизни. Мы учили вас самообладанию и храбрости – самураи должны это уметь, все это простая техника буси-до, «Путь воина», но я никогда не думал, что мне придется учить вас чести. В такие минуты язык скрывает мысль. Я… – Кейго задумался. Ему предстояло преподать нам концепцию настолько привычную, настолько сросшуюся с его образом жизни, что прежде ему никогда не приходилось облекать ее в слова. – Если человек принимает что-то от другого, он принимает на себя долг – «он», долг чести по отношению к другому, обязательство отплатить за дар. И его достоинство зависит от того, как он отплатит, ne? Он должен оплатить свой долг любой ценой, даже ценой собственной жизни, ибо человеческая жизнь незначительна и ее легко отнять, но достоинство у человека отнять невозможно. Поэтому потерять жизнь – это меньше, чем потерять честь. – Он посмотрел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли. – Если человек не хочет быть в долгу у другого, он не должен принимать никаких даров. Поэтому нужно осторожно относиться к тем, кто легко раздает дары, чтобы не оказаться в долгу, который не захочешь отдавать. Но даже если ты не хочешь отдавать долг, ты все равно обязан отдать его. Понимаете?

Мы все кивнули. Кейго не смотрел на нас, чтобы мы не испытывали замешательства, глядя ему в лицо, когда он говорит такие вещи.

– Это часть кодекса самурая, – сказал Кейго. – Самураи всегда были самыми честными людьми. Мы охотно отдаем свои долги. И вы начали учиться быть самураями. «Мотоки» дала вам щедрый дар – возможность стать самураем, подняться над обычным уровнем жизни, хотя вы и иностранцы…

Сакура прервал его. Вероятно, он знал, каким оскорбительным может показаться фанатизм Кейго.

– Мастер Кейго хочет сказать, что отныне считает вас самураями или, по крайней мере, учениками самураев. И ожидает, что вы будете выполнять обязанности самураев. Вы должны исполнять свои обязанности, которые несет с собой эта привилегия!

– А каковы эти обязанности? – спросила Абрайра.

Кейго задумчиво нахмурился. Немного погодя он сказал:

– Некогда один полководец ехал по лесу, в котором было полно разбойников. В его свите было только несколько самураев, и вот им встретился ронин – самурай, не имеющий хозяина. Полководец спросил ронина, хочет ли он поступить на службу, а тот был голоден и потому согласился. Путешествие полководца было недолгим, пищи с собой брали немного, но он все же приказал своим людям накормить ронина, чтобы тот не шел на пустой желудок. И так как путь был недолгий, ронину дали только небольшую чашку овса, и полководец извинился, что у него нет риса. Ронин принял этот скромный дар и поел. Позже полководец и его люди попали в засаду ко множеству разбойников. Произошла страшная битва, и каждый самурай сражался со многими противниками. Во время затишья полководец подумал, остался ли ронин верен ему или сбежал в холмы. Когда битва окончилась, живы были только сам полководец и два его самурая, все сильно израненные. Среди убитых они увидели недавно нанятого ронина. Вокруг него лежало четырнадцать мертвых разбойников – вдвое больше, чем убили другие. И хотя он получил в дар всего лишь чашку овса, он оказался самым верным слугой.

Кейго смолк и подождал, чтобы мы усвоили сказанное.

– Вы все ронины, – продолжал Кейго. – Корпорация «Мотоки» хорошо платила вам. Вы получали пищу, воду, воздух для дыхания, одежду, вас обучали. В битве все может обернуться против вас, но вы не должны отказываться от нее. Вы не должны бояться смерти, предстоящая схватка должна вас радовать. Вы должны заплатить свой долг «он». Я буду сражаться рядом с вами. Я умру с вами. Мне, как вашему хозяину, стыдно, что я должен объяснять вам ваш долг.

Кейго неожиданно поднял свое массивное тело с пола и вышел из комнаты. Его кимоно цвета полуночи развевалось. Сакура и Ленивая Шея молча пошли за ним.

– Он спятил, – объявил Мавро, когда японцы закрыли дверь. – Я ничего не имею против войны на Пекаре, но не хочу воевать вместе с сумасшедшими.

Мы кивнули. Очевидно, самураи не повернут корабль. Они считают личным оскорблением то, что мы даже просто задумались над такой возможностью.

Мавро через несколько часов обошел соседние спальни и сообщил, что повсюду самураи сказали одно и то же. Как будто бросили влажное одеяло на тлеющий костер. Мы пошли на боевую тренировку и проиграли две схватки из трех. Завала вышел из лазарета и потребовал еще обезболивающего, чтобы снять бесчисленные воображаемые боли. Но после приема анестезирующего он становился пассивным – сущий ребенок в наркотическом опьянении. За обедом по-прежнему чувствовалось напряжение, но в глазах моих товарищей видна была покорность. Инерция несла нас вперед. Все были убеждены, что нужно продолжать полет. Поступили новости, что Гарсон совместно с самураями пытается найти возможность увеличить наши шансы на Пекаре, так организовать дело, чтобы потери уменьшились. Люди верили Гарсону и готовы были ждать. Никто не заговорил о возвращении на Землю. Но те, кто тренировался в модуле А, пока мы спим, оказались не столь сговорчивы, и я был очень удивлен, когда там неожиданно вспыхнул мятеж.

* * *

Среди ночи я проснулся от отдаленного шума, напоминавшего шум крови в ушах или далекий звук прибоя. Тысячи ног топали в унисон, тысячи голосов сливались на расстоянии. Я пытался разобрать слова песни, но не смог. Напряжение в воздухе ощущалось, как паутина, электрическая паутина, задевающая за лицо. Перфекто бросился к своему шкафчику. Остальные тоже поднялись. За стеной слышался топот: по коридору бежали самураи; крик одного из них напомнил рев барсука в норе. Я соскользнул с койки и поискал в темноте свое грубое деревянное оружие.

– Что случилось? – сонно спросил Завала.

– Мятеж в модуле А. – Пока мы вооружались, Абрайра прошла в туалет. Мы стояли, не зная, что делать. Внизу под нами начали топать в такт и выкрикивать: «До – мой! До – мой!» Приводят себя в бешенство. Я понял, что кто-то с острым слухом уловил эти слова из модуля над нами, и все стали повторять их, как единый организм.