Текст книги "Меченные проклятием"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Тут он вспомнил, как шуулграт предсказал, что будет обсуждать с Гвин его, Раксала, примерно в этот момент. Он поколебался, не вернуться ли и не подслушать. Но зачем? Любопытство – просто еще одно чувство. Ему все равно, что бы они ни говорили, ни думали, ни делали. Ему все – все равно. Он свернул на дорогу. Его глаза быстро свыклись с темнотой. Дорога под ногами была ровной. Авайль, хотя уже заходила, давала достаточно света, чтобы освещать ему путь. На юге ярко горел багряный глаз Муоль – Страстной, той, что пометила его Проклятием, но также и одарила благом – очистила его жизнь от мусора чувств. Ему следовало бы чувствовать к ней благодарность, если бы он был способен чувствовать хоть что-то.

Самоубийство – вот единственный важный вопрос. Зачем жить дальше? С другой стороны, к чему затруднять себя умиранием? Оглядываясь на свою былую жизнь, он видел, что она была постоянным водоворотом тревог – страхов, похоти, печалей, желаний, честолюбия. Теперь он от них свободен, слава Муоль. Бесспорно, были и радости, хотя он толком не помнил, как они ощущались; к тому же задним числом они казались очень редкими и мимолетными по сравнению с тревогами. Жизнь ведь – заведомое поражение, долгое гниение, завершающееся смертью. К чему она?

Он проводил все меньше и меньше времени с людьми. Они выглядели такими неуравновешенными и непредсказуемыми. Каким-то образом, не вполне поддающимся анализу, он отдалялся от рода людского. Один из признаков – что он бросил бриться. Скоро, если сведения, почерпнутые в библиотеке его дяди, верны, он уйдет ото всех, станет отшельником, нагим, волосатым призраком, обитателем леса. Когда его начнет одолевать голод, достаточно будет добрести до ближайшего дома и внушить жалость живущим там, так что они бросят ему что-нибудь съедобное. И он уйдет. Вот что обычно происходило, если верить старым имперским документам. Опасными для муолграта были только собаки и дикие звери. Люди причинить ему вред не способны.

Кто это?

Мелькнувшая мысль заставила его остановиться. Вопрос не исходил от него, не был обращен к нему. Он достиг границы воздействия джоолгратки.

Мужчина один? Чего ему надо? Насиловать? Смысл был странно сдвинутым.

– Я принес угощение с пира, – сказал он вслух, готовясь поставить корзину и уйти.

Зачем мужчина пришел сюда один?

Раксал озадаченно заколебался. Видимо, он слышал ее мысли, но она его мыслей не слышала. Жутковатая сдвинутость, которую он уловил, была выражением чувства – выражением страха. До чего неприятно! Ну, если подойти поближе, может быть, она сумеет прочесть его мысли или он сможет сказать, что потребуется, вслух. И он пошел вперед.

Мысли понеслись ему навстречу точно хлопья вьюги: насилие... боль... муки... нагие тела... унижение... муки... стыд...

Судьбы!

– Я принес тебе еды! – завопил он в ночную тьму. – Я не хочу причинять тебе мук! Перестань бояться.

Ненависть! Он ненавидит меня, потому что я заставляю его бояться!

"Заставляю?" Внезапно Раксал заметил, что дрожит. Да, он чувствует страх. Да, страх! Он его ЧУВСТВУЕТ!

Он вспомнил загадочные слова Тибала: "Способ есть!" Собственных чувств муолграт лишен, но, конечно, он способен испытывать те, которые посылают джоолграты. Как до нелепости просто!

Работает это в обе стороны: она воспринимает его ледяное равнодушие, пугается, впадает в панику и утягивает с собой его. Нет, ему вовсе не нравится этот грызущий внутренности, парализующий тело ужас. Он воскрешает воспоминания о битве за Толамин, когда вокруг него падали мертвыми друзья его детства – сколько их осталось там! Но невыносимое одиночество было почти хуже. И казалось даже более знакомым, хотя он не понимал почему.

Не бойся! Перестань!

Она пыталась выпутаться из одеял, выбраться из палатки. Чтобы скрыться от него в лесу. А в темноте она почти наверное упадет, расшибется... Этого нельзя допустить.

Раксал проник в самую глубину ее сознания, где таились чувства. И как музыкант легко касается струны, пока не извлечет из нее желанной ноты, так он касался, касался, пока не нашел того, чего искал: спокойствия, безмятежности. И он извлек нужный аккорд. Ее ужас оборвался – а с ним и его.

Он сменился облегчением, изумлением. Что? Кто ты? Что ты сделал со мной?

Я Раксал Омрат Раддаит. Я муолграт. Он медленно подходил ближе, пробираясь между кустами. И продолжал держать тот же аккорд умиротворения в ее сознании и упиваться его отражением в своем.

Так чудесно! Я Джодо Холла Кавит. Ты изгнал мой страх!

Теперь он заговорил вслух, различив впереди смутные очертания ее палатки, однако мысли обгоняли слова. Он причинял мне беспокойство. Меня тебе бояться нечего. Хочешь, я перестал?

Нет! Нет! Я так благодарна. Люди боятся меня, я боюсь их. А это так чудесно!

Он попробовал чуть-чуть изменить аккорд, усиливая чувства. И услышал, как она ахнула от удивления и радости.

Это еще лучше!

Действительно, ощущение было прекрасным. В нем пробудились забытые желания – и в ней тоже.

Он засмеялся, испытывая сладкое искушение, зная, что она испытывает то же.

Это будет род насилия.

Но не того, которое меня страшит.

Ты уверена?

По-моему, да. Попробуй посильнее.

А если так? Лучше?

Да, да! Погоди – войди в палатку. Я зажгу свечу.

Не надо! Так будет лучше. Он опустился на колени, выдергивая шнур. Руки у него лихорадочно тряслись, и он превратил взаимное желание в жгучий огонь.

Багряный глаз Муоль пылал среди звезд, и Страстная ниспослала благословения на долину. Начала она с одинокой палатки, затерянной в лесу. Позднее, когда шум празднования в селении смолк, она посетила супружеские пары в их домах – и особенно в самом первом из всех, куда Булрион Тарн увел свою молодую жену под радостные пожелания всей его огромной семьи. Многие жены впоследствии со светлой грустью вспоминали, какая это была чудесная свадьба; многие мужья тогда открыли нежданную возможность, какую ни в коем случае нельзя было упустить.

Но в самый новый из всех домов, еще благоухавший запахом новых досок и цветочных гирлянд, орава молодых парней притащила некоего новобрачного и удалилась, заливаясь хохотом. Полион Тарн, увы, чересчур часто прикладывался к кружке с крепким сидром по настоянию этих же приятелей и теперь, храпя, растянулся на кровати, предав забвению все – и свой супружеский долг в том числе. Убедившись после долгих усилий, что ивилгратская сила не распространяется на пьяное забытье, его новая жена грустно уснула у него под боком.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Книга АВАЙЛЬ,

а она есть Переменчивость,

Непостоянная,

нарушительница обещаний,

повелительница ночи.

32

Две новобрачные встретились на другой день рано поутру. Теперь они три-четыре раза в день заходили к Соджим, и обязательно вместе. Ниад, бесспорно, была ивилграткой, так как своим даром помогла Балиону и Филиону после их кулачной драки, но Соджим как будто была способна помочь только в присутствии Гвин. Старушка постепенно поправлялась. Ум у нее прояснился, боли прошли, а ком в груди уменьшился настолько, что еле прощупывался. Помешать ее выздоровлению новыми проверками и думать было нельзя, а потому Гвин по-прежнему не знала, то ли и она ивилгратка, то ли ее присутствие просто ободряет Ниад.

Соджим сидела, точно поставленная на кровати торчком маленькая вязанка хвороста, держала их за руки, взволнованно щебетала и все время повторяла, что их двойная свадьба была самой лучшей из всех, какие она видела. Ниад вся светилась, еще больше обретя сходство с фарфоровой куколкой. Долгий кошмар страха и жизни взаперти кончился, она была влюблена, и брак явно стал для нее радостью.

После целительного часа свадебные торжества возобновились с того, что Гвин и Булрион отправились в новый дом принести положенные поздравления Ниад и Полиону. Явились они туда нагруженные подарками – разные инструменты и шкатулка с пряностями, привозной роскошью – долине ничего подобного взрастить не удалось бы.

Полион держался заметно тише своей жены. Краснота глаз только подчеркивала зеленоватый оттенок его лица. Он вздрагивал даже от стука падающих солнечных лучей. Возможно, брак не стал для него радостью, но куда более вероятно, дело было просто в праздновании свадьбы.

Затем Гвин с Булрионом вернулись в собственный дом и сели перед дверью, чтобы принимать подарки от всех других супружеских пар. Астран был залит слепящим светом солнца, отражающегося от беленых стен. Он был заставлен дополнительными скамьями и столами с закусками. О том, что он кишмя кишел возбужденной ребятней, не стоило и упоминать. Хотя Гвин отчаянно не выспалась, старинные обычаи ее забавляли. Первой явилась самая молодая супружеская пара клана – Ниад и Полион.

Полион в мрачном молчании наблюдал, как Ниад преподносила Гвин банку моченых персиков. От еды и питья он отказался с дрожью. И не проронил почти ни слова до тех пор, пока его и молодую не пригласили выбрать ответный подарок из выставленных для этой цели утвари и прочего. Ниад, смущенно краснея, выбрала деревянную мисочку, и вот тогда он резко сказал, чтобы она не глупила: ей полагается взять самое лучшее. И они удалились, нагруженные глиняной посудой.

Одна пара позади, сорок восемь впереди. Следующими оказались дочь Булриона Гайлим и ее муж, поженившиеся совсем недавно. Гайлим, бесспорно, сделала отцу самый лучший из подарков, какие он получил в этот день: она сообщила ему, что он должен еще раз стать дедом.

И так далее. Вскоре поздравляющие пары уже сопровождали выводки чисто умытых детей. Потом богатства, приготовленные Булрионом для отдаривания, истощились, и гости уносили с собой подарки попроще, которые были преподнесены кем-то из первых, но повторялись. Завершить церемонию предстояло старику Хаймиону и его жене, с которой он прожил долгие годы, им, возможно, предстояло удовольствоваться персиками Ниад. Обряд этот представлял собой обдуманное перераспределение богатства внутри клана.

Один раз Булрион заметил, что его жена подавляет зевоту, и нахмурился.

– Это ты виноват! – прошептала она настолько громко, чтобы ее расслышал не только он. – Вольно же тебе было так неистовствовать в брачную ночь!

Булрион выпятил свою и без того выпяченную грудь и больше не хмурился.

Великан Джукион явился примерно в середине с миниатюрной Шупиим, двумя карапузами и одним младенцем. Едва поздравления завершились, как он сказал:

– Отец, тебя ищут двое. Говорят, у них к тебе неотложное дело.

– Мое еще неотложнее. Я их знаю, или это просто торговцы?

– Одного ты знаешь, отец. Тот мужчина, Ордур, который приходил в гостиницу. А с ним женщина.

– Присмотри, чтобы им оказали гостеприимство, – ворчливо сказал Булрион. – Обряд важнее.

Гвин не слышала никаких бестелесных голосов, но теперь все, что касалось Рарагаша, трубило во все трубы.

– Милый, почему бы с ним не поговорить Возиону и узнать, насколько неотложное дело неотложно?

Булрион яростно нахмурился. Семья для него была священной.

Она подняла брови настолько, насколько они поднялись.

– Ну так?..

Он сделал гримасу – просто жуткую.

– Ну, ладно. Джук, когда уйдешь, скажи Возиону. Если это действительно важно, можно будет прервать обряд на несколько минут.

Джукион и Шупиим удалились, их сменил Тисвион с семьей. Однако, едва они ушли, как Возион привел в астран незваных гостей. А с ними – Тибала, Раксала, Заниона, Джукиона, Полиона, Ниад, Тисвиона и Уплиона – всех, кто должен был отправиться в Рарагаш.

Раксал Раддаит ошеломил ее. Чисто выбритый, вымывшийся, аккуратно причесанный, в чистой одежде, он совершенно не походил на грязного, заросшего щетиной отщепенца, каким выглядел вчера. Он словно стал другим человеком, и Гвин не могла этого понять.

Два-три часа заметно преобразили и Полиона. Глаза у него вновь были ясными, он окружал Ниад нежным вниманием, так что беда была не в женитьбе, а только в свадьбе.

Гвин уже знала, что семейные советы в обычаи Тарнов не входили решения принимал Старик. Только что-то по-настоящему важное могло заставить Возиона привести их всех сюда. Булрион призвал на них Проклятие Поуль, а потом отвел в Дом.

Внутри было полутемно и чуть прохладнее, чем в астране. Конечно, нельзя было сказать, что они уединились тут, но в долине уединиться по-настоящему было трудновато. Зато рассесться было где. Двенадцать человек легко разместились на кроватях вдоль стен. Кроватей было много. Здесь Булрион Тарн зачал шестнадцать детей. Двое умерли; трое еще жили в родительском доме, одиннадцать он поселил отдельно. А кровати сохранил все. Гвин пришла к выводу, что от нее ждут, чтобы она вновь их заполнила.

Когда все сели, Булрион проворчал:

– Мы рады вам, чужестранцы, но вы прервали празднование моей свадьбы. Прошу, изложите свое дело побыстрее.

Их обоих покрывала дорожная пыль, и вид у них был измученный, словно они проделали верхом длинный путь. Гвин узнала Ордура, крупного, неуклюжего, мрачного трингианца, который появился в гостинице вместе с Лабранцией Ламит. Он сочетал заметное слабоумие с неприятной злобностью. Его спутница была смуглая уродливая женщина лет тридцати, которая почему-то казалась удивительно знакомой, хотя Гвин не могла вспомнить, где ее видела. Лицо, такое прискорбно уродливое, не должно бы изгладиться из памяти.

Только Возион остался стоять, прислонясь к косяку, и неприятно улыбаясь. Он как будто не смущался, что прервал обряд поднесения подарков чем-то пустячным. Никто другой еще не знал, что привело этих двоих в долину – кроме, конечно, Тибала Фрайнита, а его улыбка успокаивала не больше, чем рога ринувшегося в нападение быка.

Ордур принялся что-то невнятно говорить про какое-то селение, называющееся Черная Бухта. Гвин слышала про него, но знала только, что оно находилось на побережье дальше к югу. А Тарны вроде бы вовсе о нем не слышали. Видимо, в Черной Бухте несколько меченых попали в тяжелое положение. Но какое отношение это имело к Тарнской Долине?

Но тут женщина прикрикнула:

– Помолчи, Ордур! Дай я расскажу им.

В сумраке Тарны-мужчины нахмурились. Неуклюжий детина надул губы и замолчал.

Женщина уставилась на Гвин глазами-бусинами, расчетливыми, как у вороны.

– Мы виделись несколько дней назад, Гвин-садж. Тогда я была мужчиной. Меня зовут Джасбур.

Горбун?! Гвин содрогнулась от неожиданности и почувствовала, как напрягся Булрион рядом с ней.

Все кровати дружно заскрипели, и несколько голосов воскликнули:

– Судьбы!

Женщина словно бы извлекала злорадное удовольствие из впечатления, которое произвели ее слова.

– Да, Судьбы! Мы с Ордуром авайлграты.

– Скажи, что привело вас сюда! – Лицо Возиона, остренькая мордочка хорька, было в тени, так как он стоял спиной к дверному проему, но Гвин заподозрила, что его угрожающая улыбка прячет страх. Никогда прежде в долине меченых не было, а теперь их сошлось там шестеро.

В голосе Джасбур появилась жалобная хнычущая нота.

– Нас с Ордуром послали из Рарагаша искать тех, кто выздоровел от звездной немочи. Наши поиски были напрасными, пока два дня назад мы не добрались до Черной Бухты. Там укрылись шестеро меченых, и их положение отчаянное.

– Переходи к делу, – сказал Булрион. – Мы-то здесь при чем?

По безобразному лицу Джасбур расползлись складки и складочки, образуя подобие улыбки.

– У вас же уже есть ивилгратка, ведь так? В Далинге был разговор, что вы думаете приютить и джоолгратку. И разве я не вижу вон там Тибала Фрайнита?

– Тибал, ты знаешь этих двоих?

– Я не помню собственной матери, Булрион-садж, а авайлграта не способен узнать никто. – Шуулграт обернулся к Джасбур: – Кто сидит на седьмом сиденье?

– Смерть.

– Она из Рарагаша, – сказал Тибал. – Тут сомнений нет.

Булрион насупился, как обычно, когда сталкивался с чем-то непонятным.

– Так чего вы просите у нас?

Джасбур заломила руки.

– Самое меньшее, садж, немного еды и одежды, чтобы мы отнесли их детям. Я знаю, зарданцы не поклоняются богам, но я знаю, у вас в обычае не оставлять без помощи сирых и убогих, правда?

– Правда, – согласился Булрион, торжественно кивая.

– И не просто избавляя от голодной смерти? Мы нашли шестерых несчастных людей. Быть помеченным Проклятием – это гибель! Чтобы как-то приспособиться, нужны месяцы, а то и годы, если это вообще возможно. Эти бедняги изнурены голодом, и у них нет друзей. Насколько мне известно, зарданцы почитают меченых, правда?

– Правда, – снова сказал Булрион.

– У нас есть немного денег, – услужливо предложил Ордур.

– Да замолчи же, дубина стоеросовая! – взвизгнула Джасбур. Предоставь это мне. Булрион-садж, я полагаю, ты пошлешь ваших меченых в Рарагаш, где им помогут. Так дозволено ли попросить, чтобы ты разрешил этим несчастным отправиться с ними?

Хитро и ловко, подумала Гвин. Она перехватила взгляд Тибала и увидела в его глазах отражение собственной саркастической усмешки. Все ждали, что ответит патриарх.

Он сказал "хм" и расчесал пальцами бороду.

– Верно, мы с женой собирались поехать в ту сторону для нашего, как бишь его... медового месяца. Вроде бы до Рарагаша всего две недели пути на хорошей лошади.

– Скорее еще меньше, садж!

– Ну, я думаю, что от еще полдесятка людей вреда не будет.

Джасбур растянула губы в жутковатой улыбке облегчения и начала рассыпаться в благодарностях, но ее перебил новый неожиданный голос:

– Прости меня, садж, – сказал Раксал Раддаит, – но полдесятка могут составить большую разницу. Ты, твоя жена и четверо меченых...

– И я! – крикнул Полион.

– Это уже семеро. Скольких сопровождающих думаешь ты взять?

– Пятерых.

– Итого двенадцать. Еще шестеро из Черной Бухты да эти два авайлграта – это уже отряд в двадцать человек.

– Чем больше, тем безопаснее, – упрямо сказал Булрион.

Гвин заметила несколько мимолетных улыбок – Булрион Тарн горячо верил, что многочисленность обеспечивает безопасность.

Раксал пожал плечами.

– Но это превращает увеселительную поездку в настоящий поход! Местные власти в Веснаре и Нурце могут отнестись с подозрением к такому отряду. А в нем будут дети, так что ехать придется помедленнее. Двое-трое приезжих без труда найдут ночлег и ужин, но такому отряду придется обеспечивать себя едой самому. Он должен везти с собой необходимые припасы или золото, чтобы покупать их в дороге, и может навлечь на себя внимание разбойников. Ордур как будто способен орудовать мечом, но есть ли среди шести сильные мужчины?

Джасбур смотрела на него, свирепо и безобразно хмурясь.

– Мандасил дюжий молодой мужчина, а Васлар Номит был воином.

– Васлар? Я его знаю! Да, он прекрасный боец.

– Да только сейчас он женщина, – хихикнул Ордур.

– Да прикуси же язык! – взвизгнула Джасбур.

Булрион на этот раз подергал бороду обеими руками.

– Если детей везти в повозке, – сказала Гвин, – будет казаться, что нас восемнадцать. Пять женщин... если мы наденем мужские шляпы, то на расстоянии нас будут принимать за мужчин. Немного найдется разбойников, которые захотят схватиться с восемнадцатью мужчинами!

На мгновение лицо Булриона приняло деревянное выражение, без слов говорившее: не вмешивайся не в свое дело! Но он тут же просиял на нее улыбкой.

– Я же говорю: чем больше, тем безопаснее! – Он бросил на Раксала подозрительный взгляд. – Так ты тоже решил поехать?

– Поехать хочет Джодо Кавит, а я согласился сопровождать ее.

Эге! Вновь Гвин посмотрела на Тибала. Он подмигнул. Теперь таинственное преображение муолграта получило объяснение! Ведь Гвин сама послала его вчера вечером к Джодо. Как отнеслась Джодо к тому, что там произошло? Что бы там ни произошло.

– Ты будешь защищать ее в случае опасности? – спросил Булрион.

Раксал мгновение взвешивал свой ответ.

– Скорее всего, – сказал он.

Джасбур внимательно следила за этим разговором и теперь осклабилась.

– Это один из способов помощи, найденных в Рарагаше: джоолгратов всегда сочетают с муолгратами.

Здесь это произошло само собой, но если в Рарагаше это помогает обоим, то, наверное, Джодо тоже что-то выиграла и можно не особенно волноваться за нее. Однако надо набраться храбрости и навестить джоолгратку, убедиться, что Раксал не причиняет ей вреда.

Булрион все еще размышлял.

– Сколько времени вам нужно, чтобы съездить за ними в Черную Бухту?

– Если вы дадите нам припасы и необходимую одежду, а также лошадей и повозку для детей, мы вернемся сюда через три дня.

– В долине мне больше меченых не нужно! Мы встретимся с вами на дороге над ней, а оттуда поедем вместе. И моих лошадей я вам не доверю. Занион, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться на выручку этих людей – вместе с двумя-тремя другими, приготовить повозку и запасных лошадей?

Занион был его четвертым сыном, моложе Бранкиона, Возиона и Глотиона. Он был достаточно крупного сложения, но в этой семье великанов казался карликом. Он считался очень умным, хотя Гвин подозревала, что просто он редко открывал рот. Теперь он некоторое время поглаживал бороду.

– Полчаса, – сказал он наконец.

– А к тому времени, когда вы вернетесь, мы, остальные, будем готовы встретиться с вами. Скажем, у Холодного брода.

– Чудесно! – вскричала Джасбур. – Да будут Судьбы благосклонны к тебе и твоим, Булрион-садж!

– Погодите! – сказал Возион. – Мы ведь не на однодневную охоту собираемся. И не отправляемся в Далинг продать несколько шкур. Нам необходимо взять припасов по меньшей мере на три недели, чтобы избежать всяких неожиданностей. И еще что-нибудь для обратного пути. Мы же не знаем, какой прием нас ждет в Рарагаше и какую помощь нам там окажут. Нам нужны палатки, золото, оружие, провизия и корм для лошадей. И, конечно, потом мы обнаружим, что позабыли что-то, или одна-две лошади захромают.

– Верно, – сказал его отец. – Так что ты предлагаешь?

– Давайте поедем все. Пусть Черная Бухта послужит пробой. К тому времени, когда мы вернемся сюда, мы уже будем знать, в чем еще нуждаемся.

Ко всеобщему удивлению, Булрион захохотал:

– Хорошая мысль!

В мозгу Гвин словно бы загремел набат. Поездка в Рарагаш вышла из-под контроля. Она никак не ожидала, что эти неторопливые, неспешные в речах земледельцы вдруг вот так, очертя голову ринутся навстречу неизвестности. Видимо, дала о себе знать их зарданская кровь. Ее бестелесный советчик велел ей отправиться в путь как можно скорее, а она видела по меньшей мере два препятствия, но подождала – на случай, что Булрион сам о них подумает.

Однако Булрион заразился общим волнением, ухмылялся как мальчишка и просто сгорал от нетерпения. Он хлопнул ее по колену тяжелой ладонью.

– Ну, готова отправиться в этот свой медовый сразу после обряда получения подарков?

– Э... не знаю. А как Соджим? Ей заметно лучше, но не думаю, что нам с Ниад уже можно ее оставить. Как бы болезнь не вернулась.

Лицо у Булриона вытянулось так, будто она попросила у него развода. Потом оно посветлело.

– Но еще через три дня она совсем поправится?

– Если все и дальше так будет, то, думаю, да.

– Ну, так ты и Ниад останетесь тут. Пошлем вместо вас замену! Думается, от желающих отбоя не будет. Килбион или еще кто-то сможет поехать на Громе вместо меня, потому что мне надо все как следует обсудить с Бранкионом. Мы трое поедем, когда они вернутся из Черной Бухты. – Он с любопытством прищурился на нее. – А что еще?

– Гостиница, – призналась Гвин. – Мне надо устроить ее продажу.

– А! – Булрион тревожно нахмурился и обвел глазами комнату, полную людей. – Об этом поговорим попозже.

Он всегда становился каким-то странным, стоило ей упомянуть про гостиницу. Ему не нравится, что его жена может быть богатой сама по себе? Этого она от него не ожидала. Она же сказала ему, что намерена поделиться деньгами с семьей.

– Значит, так и сделаем, – сказал он. – Гвин, Ниад и я останемся здесь до вашего возвращения. А вы отправитесь в Черную Бухту, как только соберетесь.

Он встал. Остальные начали подниматься на ноги...

– Эй! – крикнул Полион.

Удивление на лицах перешло в ухмылки. Кто-то захихикал.

– Ты что, вообще не хочешь ехать? – спросил Булрион невинно.

Лицо Полиона стало пунцовым, а черный вихор словно еще больше вздыбился.

– Я хочу поехать в Рарагаш! Но вы хотите, чтобы я поехал в эту Черную Бухту, а жену оставил здесь, когда мы только-только поженились...

– Ты вчера, Полион, случайно, не перепил сидра? – осведомился Тисвион.

– Так это ж всего на пару ночей, – сказал Джукион. – Потом наверстаешь, малявка.

Смешки перешли в громовой хохот. Толпа родичей увлекла несвязно что-то выкрикивающего Полиона вон из дома. На него сыпались веселые советы: "Промяться тебе не вредно!", "Очень даже тебя взбодрит!", "Вначале, знаешь ли, и воздержаться не беда!". Чем дальше они удалялись, тем соленее становились советы.

Гвин осталась наедине с мужем, который задыхался от хохота, весь красный.

– Но ты ведь его оставишь дома, милый?

Булрион с трудом перевел дух.

– Я не стану вмешиваться! Полион всегда старался сыграть с кем-нибудь шуточку поехиднее, а последние год-полтора не давал прохода ни одной девчонке. С ним не только Занион будет рад свести счеты! – И он вышел в астран, все еще посмеиваясь.

Мужчины!

Гвин увидела, что один из гостей так и не ушел: Тибал сидел на кровати и смотрел в дверной проем с горьким, болезненным выражением на худом лице. Вдруг она поняла, что почти всегда видела его улыбающимся.

– Тибал?

Он вздрогнул и словно с усилием вернулся в настоящее. Потом встал, разворачиваясь, точно одеяло.

– Гвин?

– У тебя такой вид, будто ты увидел привидение.

– Да нет! Ничего такого. Просто легкое похмелье после вчерашнего вечера. Все хорошо.

Она посмотрела на него с подозрением.

– Так ли? Ну а что ты говорил про Смерть на седьмом сиденье?

Он сразу повеселел.

– Вокруг стола совета в Рарагаше стоят семь стульев. На один никто никогда не садится. Есть семь Судеб, но только шесть из них метят Проклятием тех, кто превозмогает звездную немочь, верно?

– Я уже думала об этом. Поулгратов не существует?

Тибал улыбнулся и покачал головой.

– Ошибаешься! Поуль тоже налагает Проклятия. Но Поуль – дарительница не только жизни, но и смерти. Мечены Проклятием Поуль те, кто умирает от звездной немочи. Пустой стул – это напоминание для нас на случай, если мы примемся сетовать на наши жребии.

33

Подковы зацокали по булыжнику двора. Луна серебряным мыльным пузырем плыла над бархатной чернотой деревьев. В ее лучах кое-где поблескивали старинные крыши и разваливающиеся стены. Хотя Лабранца Ламит заверила Полиона Тарна, что от Далинга до Рарагаша всего две недели пути верхом, сама она думать не думала уложиться в этот срок. Обстоятельства решили иначе. Петушья Арена готовилась вновь оправдать свое название, но ей удалось благополучно миновать пасть войны до того, как эта пасть захлопнулась.

Она тяжело соскользнула с седла и крякнула, когда подошвы ее сапог ударились о камень. У нее болело все тело, от нее воняло. Она ненавидела лошадей – всегда ненавидела.

Из открывшейся двери упал сноп света. Ностор, заведующий конюшней, проковылял во двор, размахивая фонарем.

– Так и думал, что это ты, благородная госпожа! – Он заквохтал, будто пьяный кочет. – Некие пророчествовали, а? Еще как!

– Кто пророчествовал? – Она протерла глаза.

– Так разве же они скажут, а? – Старый дурень ухватил поводья с хриплым чесночным смешком. – Нет уж! Да никогда!

Она отвязала сумку от седла, ничего не ответив.

– Удачно съездила, благородная госпожа? Да нет. Вижу, ты устала. Ну, так ждут ли в доме горячая вода и горячий ужин заботами Чинг-саджа, а? Ждут, ждут!

– Дай мне фонарь! – потребовала Лабранца и взяла его, стараясь держать подальше от дуры лошади, которая уже косила глазами и топала копытами. Скорми ей торбу камней, может, тогда пробежка у нее станет ровнее!

Она повернулась и зашагала прочь, а квохтающий смешок Ностора все еще пачкал безмолвие ночи. Ноги и задница у нее мучительно ныли от долгих дней в седле.

Он молол вздор. Если Чинг Чилит действительно приготовил ее дом к ее приезду, то не шуулграт ли предупредил его, что она вернется сегодня ночью? Шуулграты редко сообщали предсведения, даже такие незначащие, как это. Зачем им? В надежде на будущую благодарность? Нет – ведь любое вознаграждение будет нарушением хода событий. И не настолько она любима, чтобы ради нее пойти на подобный риск. А уж ради Чинга и подавно. Практически все в Рарагаше его не переносили.

Значит, его известили дозорные на перевале. Она приказала им не подавать сигнала о ее приезде и увидела бы флаги, если бы они ослушались. Но Чинг мог подкупить кого-нибудь, чтобы его тайно предупредили. Она ведь останавливалась в пути, чтобы узнать новости из обычно надежных источников, так что гонец мог ее опередить. Чинг отличался неимоверной хитрой пронырливостью, что и делало его таким полезным. Обычно надежные источники сообщили о некоторых его затеях в ее отсутствие.

Наиболее интересной новостью было, что сам Чинг еще жив и свободен. Лабранца взвешивала кроющиеся за этим возможности, шагая по дорожке, наступая на землю в луже света от фонаря, окаймленной по сторонам движущимися полосками растений – в стенах черноты возникали и исчезали зеленые ветки. Она нашла бы дорогу и с завязанными глазами, но с фонарем идти было легче. Воздух густо пропитали запахи деревьев – такой знакомый воздух Рарагаша! Хорошо вернуться домой!

Чинг жив. Скорее всего это означает, что он не сумел выполнить поручения, которое она дала ему перед отъездом, или же даже и не попытался его выполнить. Собственно, этого она и ждала. И была бы очень удивлена, если бы он и преуспел, и остался жив.

Из рощи она вышла на широкую лужайку, окружавшую ее дом. В лунных лучах трава казалась серым ковром. Из-под стропил пробивался свет, серебристые струйки дыма завивались вверх.

Лабранца откинула утяжеленный грузилами кожаный занавес и заглянула внутрь, прежде чем войти и опустить его. Встав на цыпочки, она поглядела через бамбуковую бумажную ширму сразу за входом. Надо было убедиться, что никто и ничто не ждет там в засаде. Большинство огоулгратов быстро привыкали к осторожности. Те, кто не привыкал, умирали. Как-то вечером, два года назад, она обнаружила под кроватью дикого вепря. О том, что в Рарагаше когда-либо водились вепри, никаких сведений не имелось.

Помещение было полно дыма, от которого щипало глаза, – как обычно для зарданских домов. В такую теплую ночь незачем разводить огонь в доме, но большое медное ведро на очаге испускало соблазнительный пар. Над сверкающими подсвечниками весело приплясывали огоньки. Три тяжелые серебряные крышки на столе сулили готовый ужин, а в глиняном охладителе покоилась многообещающая на вид бутылка. Чудесно! Она бросила вонючую седельную сумку у входа и направилась к очагу, уже снимая одежду. Осторожно опустила палец в воду. Слишком горячая вода всегда риск, но это была в самый раз. Чудесно!