Текст книги "На пути в Эммаус. Надежда во времена неопределенности"

Автор книги: Дэвид Смит

Тоскуя по Богу

 
Никто уже не просит Его благословения
Перед обедом: мы разводим рыб сами,
Без Его помощи.
Производство хлеба растет благодаря
Иммунным сортам зерна, которые ученые создают,
Чтобы исправить Его ошибки.
 
 
Но хотя мы и восстали против Него,
Как подростки, радующиеся,
Что отец–деспот, бородатый отшельник,
изгнан в пустыню,
Признаться, порой нам Его не хватает.
 
 
Нам не хватает Его во время свадьбы,
когда у алтаря регистраторского стола,
благоухающего цветами, мы тщетно ждем
привычных клятв со знакомыми словами
о «вечности» и «небесах».
 
 
Нам не хватает Его, когда на экране ученый
объясняет космос чередой уравнений,
и наша планета кружится вокруг своей оси
бесцельно, как колесо, которое заносит на ледяной дороге.
 
 
Нам не хватает Его, когда радио вдруг ловит
кусочек хорала из какого?то сводчатого монастыря,
когда негритянский хор единым голосом
поет старинный спиричуэл,
или мощные потоки «Мессии»
сливаются воедино в ликующем соло
о том, что Искупитель жив,
и наши усохшие сердца вдруг замирают.
 
 
Нам не хватает Его, когда срывающийся голос
в крематории читает «Погребальную песнь» о том,
что кому?то уже не страшен жар солнца.
 
 
Нам не хватает Его, когда в музее
мы хмуримся, глядя на вялое Распятие,
где ребра, как нашивки, свидетельствуют о ранге.
 
 
Нам не хватает Его, когда кажется,
что гамма–лучи на спутниковой спектрограмме
слагаются в небесную симфонию,
в музыку сфер,
в причастный кант научной обсерватории.
 
 
Нам не хватает Его, когда мы впервые
нащупываем в груди уплотнение, и с губ
невольно срывается молитва; когда
на рентгеновском снимке
вдруг проступает тень; когда нам переливают
пенящуюся кровь, которую кто?то пожертвовал
анонимно, чтобы спасти жизнь.
 
 
Нам не хватает Его, когда мы произносим Его имя,
вне себя от восторга или от гнева,
как женщина на родильном столе
зовет давно умершую мать.
 
 
Нам не хватает Его, когда на льняной
скатерти красуется теплый хлеб,
и сияют бокалы красного вина.
 
 
Нам не хватает Его, когда у моря, где бродят туристы,
из апельсиновой рощи вдруг взмывает белый голубь,
а в монастыре неподалеку начинает звонить колокол.
 
 
Нам не хватает Его, когда тропа ведет нас
под готическим узором листьев, под аркой
сплетенных ветвей, тянущихся друг к другу, словно
руки на «Сотворении Адама».
 
 
Нам не хватает Его, когда бредя мимо церкви,
мы улавливаем запах ладана,
подобный аромату свежеиспеченного хлеба,
который Милош сравнивал со счастьем.
 
 
Нам не хватает Его, когда в поисках строгой
и чистой простоты мы выбираем
кухонную мебель в квакерском стиле.
 
 
Нам не хватает Его, когда астрономы пророчат,
что видимые нам галактики будут удаляться
по мере того, как вселенная расширяется.
 
 
Нам не хватает Его, когда закат
напоминает о себе в витражном окне бара,
отделанного под старину.
 
 
Нам не хватает Его, как планеру, парящему
на волнах вечернего воздуха, не хватает буксира.
 
 
Нам не хватает Его, когда мужчина и женщина,
зябко поводя плечами возле дешевой гостиницы,
думают о том, что им делать дальше.
 
 
А порой, иногда, мы даже чувствуем ностальгию
по Его Второму пришествию,
словно стоим под сводом
кирпичной голубятни,
где уже давно нет птиц[28]28
  Это стихотворение взято из сборника «Деннис О'Дрисколл: Новые и избранные стихотворения» (Dennis O'Driscoll: New and Selected Poems), выпущенного издательством «Энвил Пресс» в 2004 году.


[Закрыть].
 

Безусловно, перед нами голос человека, идущего по дороге в Эммаус. Он идет там, где уже нет Бога, но теперь, когда небо темнеет и воздух становится холоднее, он признается, что тоскует по Нему. Это голос знаменитого «безумца» Ницше, который обнаружил, что на небесах никого нет и церкви Европы – это лишь «могилы и надгробия Бога», что человечество «непрерывно падает», существуя в «бесконечном Ничто» и не зная, «есть ли еще верх и низ»[29]29
  Ф. Ницше, «Веселая наука». Русский текст можно найти здесь: http://www.koob.ru/nietzsche/veselava_nauka


[Закрыть]. В такой момент христиане смогут вступить в реальный контакт с теми, кто тоскует по Богу, лишь в том случае, если честно и откровенно признаются, что тоже переживают кризис и чувство утраты, что именно поэтому они тоже оказались на дороге в Эммаус и готовы стать настоящими товарищами и собеседниками тем, кто идет рядом с ними. Как вы увидите в следующем за этой главой «Послании», болезненная гибель «христианской цивилизации» на поверку может оказаться благом, если в результате у тех, кто исповедует Иисуса Христом и Господом, появится возможность понять, кто они такие на самом деле, восстановить утраченное доверие и благодаря этому присоединиться к разговору с путниками, идущими рядом.

Послания с дороги в Эммаус (2)

Имя: Жак Эллюль

Биографические данные: Французский ученый, родился в Бордо в 1912 году. Работал профессором юриспруденции, социологии и истории учреждений в университете Бордо и был активным членом французского Сопротивления во время Второй мировой войны. Эллюль был плодовитым автором, которого особенно интересовала современная культура и негативное, по его мнению, влияние технологии на человеческую жизнь. В юности он увлекался учением Карла Маркса, затем много читал по христианскому богословию и был членом французской реформатской церкви. Его книги, переведенные на целый ряд языков, содержат подробный критический анализ западного христианства и, многие воспринимают их как подлинно пророческий вклад в современную мысль. Уже сами названия книг, откуда взяты нижеприведенные цитаты, – «Подрыв христианства» (Subversion of Christianity, 1986), «Надежда во время оставленности» (Hope in Time of Abandonment, 1973) и «Бесы современности» (The New Demons, 1975), – говорят о том, что на дороге в Эммаус Эллюль представляет христиан.

«Как могло случиться, что развитие христианства и церкви породило такое общество, такую культуру, которые полностью противоположны тому, что мы читаем в Библии, тексту закона, словам пророков, Иисуса и Павла?.. И это не простой отход в сторону, а радикальное и сущностно важное противоречие или самый настоящий подрыв» («Подрыв христианства», стр. 3)[30]30
  Страницы указаны по изданию: Ellul, Jacques, The Subversion of Christianity.


[Закрыть].

«Евангельская проповедь по самой своей сути подрывала существующую систему. Чувствуя от нее угрозу, движущие силы общества ответили тем, что интегрировали, вобрали в себя эту мощь отрицания и вызова, замаскировав все это таким образом, что христиане решили, что произошла социальная трансформация… На самом деле, социальная группа, сильнее всего поддержавшая христианство (политическая, социальная и интеллектуальная элита), принесла с собой социальные ритуалы, прямо противоположные тому, что провозглашал Иисус» («Подрыв христианства», стр. 21).

«Христианский миропорядок ловко упразднил христианство, сделав нас всех христианами… Он не дает ни малейшего представления о том, что такое христианство. Люди не понимают, что христианство оказалось упраздненным из?за того, как оно распространялось… Христианство стало тем, что можно назвать структурной идеологией конкретного общества. Оно перестало быть взрывным ферментом, ставящим все под сомнение во имя истины Иисуса Христа, во имя Воплощения» («Подрыв христианства», стр. 36–39).

«От христианства осталась только нравственность, знакомая всем буржуазная нравственность, да еще пара условностей (священники должны играть в обществе определенную роль; церкви и соборы составляют привлекательный элемент городского ландшафта). Поэтому постхристианское общество – это не просто общество, возникшее в результате упадка христианских стран. Это общество, которое уже не является христианским, не имеет христианского опыта, но унаследовало христианское прошлое и потому считает, что прекрасно знает христианскую религию, так как сохраняет о ней смутные воспо–минания и видит вокруг ее останки» («Бесы современности», стр. 25)[31]31
  Страницы даны по изданию: Ellul, Jacques, The New Demons. London: Mowbrays, 1975. Перепечатано с разрешения издательской группы Continuum International Publishing Group.


[Закрыть].

«Если фактической реальностью современного человека является смерть надежды, проблемой богословия становится уже не смерть Бога, а Его молчание. Мы уже не говорим: 'Бог мертв, и потому человек в Него не верит'. Теперь мы говорим: 'Человек утратил надежду, потому что Бог молчит'. Такова основная духовная реальность нашего времени: Бог отвернулся от нас. Бог отсутствует. Бог молчит» («Надежда во время оставленности», стр. 110–111)[32]32
  Страницы даны по изданию: Ellul, Jacques, Hope in Time of Abandonment Grand Rapids: Eerdmans, 1973.


[Закрыть].

«Мы создали мир, наполненный словами, мир 'вестей' и 'новостей', которые ничего нам не говорят. Мы живем в потоке информационных сводок, в беспрерывном словесном взрыве. Все постоянно говорят, обращаясь сразу ко всему миру, но не говоря ничего существенного. В этой волне звуков, обрушивающейся на нас и состоящей из постоянных повторений, пустого любопытства, душевной и интеллектуальной пустоты, ни одно слово не может быть словом по–настоящему. Все перемешано в неразборчивую кашу, где научная информация тонет в экстренных сообщениях с мест происшествия; где важные политические решения оказываются в заголовках наравне с убийствами и автокатастрофами; где мучительные просьбы о помощи заглушаются музыкальным поп–алкоголем и становятся поводом для новых разговоров ради поддержания зрительского интереса; или где критически важное заявление используется для того, чтобы пресс–релиз получился поострее и позлободневнее. Сейчас уже никто не может сказать решающее слово. Конечных вопросов и окончательных ответов больше не существует» («Надежда во время оставленности», стр. 123–124).

«Тем не менее, Христос никуда не делся. В центре всемирной истории стоит крест, и выкорчевать его невозможно. Воскресший Христос остается с нами до конца мира. Святой Дух действует в тайне и с неимоверным терпением. А еще есть церковь, которая постоянно рождается и перерождается» («Подрыв христианства», стр. 191).

«В истории церкви меня поражает то, что даже сквозь самые дикие извращения, когда, казалось бы, все было насквозь изъедено изнутри, на свет всегда снова показывалась истина» («Подрыв христианства», стр. 199).

«Трансформация церкви начинается не с ее лидера, а со взрыва, идущего откуда?то с ее окраин… Сведение всего к преходящим вопросам и вопросам власти исключает всякий смысл, и в результате получается огромная, зияющая дыра, которую мы тщетно пытаемся заполнить, но которая не перестает взывать, покуда ее не заполнит вечное. Получается, что в ходе истории ничто и никогда не бывает потеряно навсегда. Христианство никогда не одержит решительной победы над Христом. Просто иногда – а порой даже подолгу – Христос затаивается, как Он таился когда?то в теле того неприметного еврея» («Подрыв христианства», стр. 212).

3. Неузнанный Христос

В нашей истории мы добрались до того момента, когда к двоим путникам на дороге незванно–непрошенно присоединяется незнакомец и идет дальше вместе с ними. Когда он спрашивает, о чем они беседуют, они отчасти жестами, отчасти словами дают ему понять, что им не по душе чужое вмешательство в их личное горе. Их физическая реакция видна в словах: «Они остановились с мрачными лицами»[33]33
  Перевод «Радостная весть» (РБО, 2001). В этом переводе Лк. 24:17 читается так: «Иисус заговорил с ними: 'Что это вы обсуждаете по дороге?' Они остановились с мрачными лицами». В Синодальном переводе этот стих читается следующим образом: «Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны?»


[Закрыть] – что на современный лад можно перефразировать так: «Они резко остановились», изумленные непостижимым неведением своего нового спутника. Это изумление пополам с плохо скрываемым недоверием и тревогой (кто он такой, этот таинственный незнакомец и чего он хочет?) звучат в ответе Клеопы: «Неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни?» В его голосе слышится снисходительность, почти презрение, и, читая между строк, мы видим в них глубоко сидящую подозрительность, смятение и страх.

Перед тем как перейти к тому, что сказал на это их собеседник, давайте поразмышляем о состоянии этих двух учеников. В ответ на терпеливые вопросы незнакомца, который снова спросил их: «О чем?», мы слышим самый настоящий словесный поток: безмерное горе, которое они так долго сдерживали внутри себя, вдруг изливается наружу в признании полной безнадежности. Вся бездна их отчаяния видна уже в том, что они говорят обо всем в прошедшем времени (Иисус, «Который был пророк»; «а мы надеялись было») и с множеством отрицаний («они не нашли тела Его»; «но Его не видели»). В своем безудержном горе ученики говорят две конкретные вещи, которые обнажают две самые глубокие причины их отчаяния.

Во–первых, обратите внимание на слова о том, что их погибший учитель «был пророк». Это можно понять двояко. Они могли иметь в виду просто то, что пророческая деятельность Иисуса, подтвержденная чудесами и знамениями, трагически оборвалась Его смертью. Однако, возможно, из?за того, как совершилась эта страшная смерть – из?за того, что Иисус был казнен на кресте, – Его пророческий статус оказался под сомнением. Он уже не был долгожданным Мессией, славным освободителем Израиля; Его развенчали и казнили как обманщика и предателя. Может ли этот опозоренный, униженный Иисус быть истинным пророком? Или их былая вера в Него на поверку оказалась чистой иллюзией и трагической ошибкой?

Это воистину ключевой вопрос – и не только для тех двоих, шагавших в Эммаус в начале первого века нашей эры, но и для тех из нас, кто столкнулся с подобными дилеммами в контексте неопределенности XXI века. Даже первым ученикам Христа было трудно примирить свою изначальную веру в Иисуса как пророка с непреложным фактом Его жуткой, позорной и очень публичной казни. Христиане последующих столетий тоже сталкивались с этой проблемой, снова и снова пытаясь хоть как?нибудь смягчить оскорбительность этой постыдной смерти. С прошествием столетий после смерти Иисуса Его статус пророка постепенно отходил на задний план, и Он представал перед миром то всемогущим Царем, то Господином вселенной, то любящим Женихом отдельной человеческой души. Это не значит, что такие описания неверны сами по себе, потому что ни одно из них не может вместить Христа целиком и полностью. Печально то, что подобные титулы, подчеркивая силу, честь и славу Христа, постоянно затмевают Того, Кем Иисус из Назарета был с самого начала.

Значимость этого вопроса для современного диалога на дороге в Эммаус становится понятной, если вспомнить, что говорит Ярослав Пеликан в своем блестящем исследовании влияния Иисуса на историю культуры. Он пишет, что к тому времени, когда в VII веке на арену истории ворвался ислам, провозглашая Иисуса великим пророком, христиане успели позабыть, что Евангелия тоже называют Его пророком, и накинулись на мусульман за то, что те прибегли к столь неадекватному, по их мнению, титулу. «В результате, – пишет Пеликан, – потенциальная значимость Иисуса как общего пророка для христиан и иудеев, а также для христиан и мусульман так и не получила своего развития»[34]34
  Я. Пеликан, «Иисус на протяжении столетий: Его место в истории культуры» (Pelikan, Jaroslav, Jesus Through the Centuries: His Place in the History of Culture. New York: Harper & Row), 1985, стр. 17.


[Закрыть].

Что если теперь, оказавшись вместе на дороге в Эммаус, мы получили возможность реализовать этот потенциал по мере того, как христиане, иудеи и мусульмане, живущие в мире беспрецедентного насилия и террора, пытаются пробиться сквозь искажения и стереотипы истории и вместе обсудить значимость Иисуса как пророка?

Если бы это действительно произошло, христиане наверняка задали бы своим друзьям, мусульманам и иудеям, ряд очевидных вопросов. Например, ввиду того, как в исламе определена роль пророка, мусульмане легко поймут путников на дороге в Эммаус. Мусульмане особенно остро чувствуют, как трудно, почти невозможно называть пророком человека, который был объявлен преступником и чья жизнь завершилась публичным унижением и страшной казнью. Чтобы решить эту проблему, мусульмане заявляют, что на самом деле все закончилось совсем не так, и в жизни Иисуса просто не было ни креста, ни унижения. Но тогда у нас может возникнуть еще один вопрос – и сейчас, когда террористические акты совершаются все чаще и нередко на религиозной почве, мы просто обязаны его задать. Если убрать из человеческой истории распятого Мессию, разве любые определения пророка не сведутся исключительно к категориям чести, силы и власти? И в этом случае, насколько реальными и оправданными будут наши надежды на мир без насилия и злоупотребления властью?[35]35
  Специалист по социологии религии Дэвид Мартин пишет, что основа христианства укоренена в «царствовании смиренного царя и эсхатологическом ожидании того времени, когда 'царство мира соделается царством Господа нашего и Христа Его' (Откр. 11:15)». Он говорит, что в Новом Завете атрибуты славы становятся «священным венцом, который на Голгофском холме был ничем иным как венцом из терна». Согласно Д. Мартину, именно этот парадокс «лежит в самом центре христианской цивилизации и ее недовольства»; особенно зияющий разрыв «между силой и славой Церкви, земной хранительницы ключей Царства, и силой и славой человека, которого изгнали из города как богохульника и преступника». Д. Мартин также проводит контраст между сущностью христианской веры и сущностью ислама, у истоков которого стоит «пророк, вышедший из знатного рода и успешно подчинивший себе города и страны». В результате ислам без каких?либо проблем оперирует категориями власти и знатности в своем понимании «светского», но не порождает «радикальных движений за мир или монашеских общин». См. Д, Мартин. «О секуляризации: Пересматривая общую теорию» (David Martin, On Secularization: Towards a Revised General Theory), 2005, стр. 172–173.


[Закрыть] Чуть позднее мы зададим еще один вопрос: что именно хочет сказать наш Незнакомец, настаивая на том, что Мессии «надлежало пострадать» и пострадать именно так?

Однако чтобы иметь право задавать такие вопросы, сначала христианам необходимо преодолеть и отвергнуть такие формы собственной религии, которые, как мы уже видели, радикально подрывают слово Христа. Как сказал Юрген Мольтманн, христианство, когда?то «покорявшее себе мир», теперь должно «покорить в себе все, что стало мирским». Реформация, необходимая для такой трансформации, потребует от нас разрушения идолов «христианского Запада» и радикального возвращения к «распятому Богу»[36]36
  Юрген Мольтманн, «Распятый Бог» (Moltmann, Jurgen, The Crucified God. London: SCM Press), 1974, стр. 36.


[Закрыть].

Все это подводит нас ко второй причине, повергшей наших учеников в бездну отчаяния. Они рассказывают, как «предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его». Когда через двадцать столетий мы читаем этот отрывок с целью личного духовного роста, нам легко упустить из виду всю полноту исторического контекста описываемых событий. Иисус, галилейский пророк, рассорился с власть предержащими; Его осуждение и казнь были частью официальной судебной процедуры, в результате которой и Он, и Его последователи были объявлены предателями. Джеймс Элисон очень наглядно показывает, в какой ситуации оказались последователи Иисуса после Его казни. В Иерусалиме они были «чужаками», и потому их легко было узнать как сообщников «государственного преступника, которого только что казнили». Нам сразу становится понятен панический страх, заставивший учеников встречаться за плотно запертыми дверями или покинуть Иерусалим под покровом ночи. Элисон вполне справедливо говорит, что сразу после распятия Иисуса Его последователи превратились в «кучку разочарованных, испуганных, виноватых и горюющих полупредателей»[37]37
  Дж. Элисон, «Новозаветная надежда и сознание жертвы» (Alison, James, Resurrection Hope and the Intelligence of the Victim) в книге под ред. С. Бэрроу и Дж. Баррли «Всепоглощающая страсть: Почему убийство Иисуса действительно важно» (Simon Barrow and Jonathan Bartley (eds), Consuming Passion: Why the Killing of Jesus Really Matters. London: Darton, Longman & Todd), 2005, стр. 121.


[Закрыть]. Этим же объясняется неуверенное и нерешительное отношение двух путников к своему непрошеному и неузнанному спутнику.

• Что это за человек?

• Почему он так нас выспрашивает?

• Не приведет ли этот разговор к тому, что нас обвинят и арестуют как преступников?

Резкий поворот

Давайте посмотрим, что ответил им незнакомец. Его первые слова оказываются полной неожиданностью: вместо утешения и соболезнований он резко (по крайней мере, для западного уха) обвиняет их в безответственности: «Какие же вы бестолковые!»[38]38
  Лк. 24:25, «Радостная весть».


[Закрыть] Иными словами, он дает им понять, что они – по крайней мере, отчасти – сами виноваты в своем нынешнем чувстве полной безнадежности. В конечном счете, они пребывали в отчаянии, потому что в свое время усвоили ложное мировоззрение, основанное на весьма избирательном чтении еврейских Писаний. Чуть раньше в тексте сказано, что глаза учеников «были удержаны, так что они не узнали Его»; это значит, что причиной их неведения было не какое?то волшебство со стороны Бога, а их собственное неверное прочтение Писания. Будучи частью сформировавшей их культуры, они вместе с другими последователями Иисуса были введены в заблуждение, читая и толкуя Писание с идеологической точки зрения. Та толковательная традиция, на которой основывались все их чаяния относительно пророка Иисуса, была ложной. Их надежды были беспочвенными. Несмотря на ее сакральное словесное облачение, идеология, в путах которой они оказались, была неверной и обманчивой.

Неожиданно собеседники меняются ролями. «Несведущий» незнакомец начинает толковать Писание – да так, что от этого преображается вся ситуация. Ученики же, считавшие, что обладают всеми нужными фактами, вдруг понимают, что в их познаниях зияют огромные прорехи.

Прислушиваясь к этому разговору, мы понимаем, что дорога на Эммаус, предлагая нам надежду на радикальное обновление, при этом не дает того, что Дитрих Бонхеффер называл «дешевой благодатью». Христос не предлагает нам психологическую таблетку, которая снимет боль и дискомфорт. Напротив, Он обнажает глубины происходящего и помогает нам увидеть, насколько мы сами повинны в собственном несчастье. Он не утешает отчаявшихся людей словами о том, что в конце концов все обернется так, как им хотелось; напротив, Он заставляет нас спросить себя, насколько обоснованными являются наши нынешние надежды. По словам Кристера Стендаля, сейчас, как и тогда, наше понимание ситуации может оказаться искаженным «не столько из?за нашего неведения, сколько из?за того что, как нам кажется, мы знаем»[39]39
  К. Стендаль, «Павел среди иудеев и язычников» (Stendahl, Krister, Paul Among Jews and Gentiles. Philadelphia: Fortress Press), 1976, стр. 7.


[Закрыть]. Поэтому, хотя дорога на Эммаус действительно обещает исцеление, это исцеление произойдет только в том случае, если, оказавшись на ней, мы снова посмотрим на то, что, казалось, так хорошо знали, и смиренно признаем, что знали и понимали Божьи пути лишь отчасти.

Мания величия

Давайте посмотрим, как именно Иисус заставляет наших учеников признать собственную долю ответственности за утрату былой надежды. Мне кажется, эти двое допустили две ключевые ошибки, из которых и современным христианам не менее важно сделать верные выводы. Во–первых, весьма избирательное, обусловленное тогдашней культурой толкование пророческих Писаний до неузнаваемости исказило подлинную библейскую надежду. Незнакомец на дороге обвиняет их именно в том, что они не верят «всему, что предсказывали пророки». Он начинает разъяснять им Писание явно для того, чтобы исправить искаженное понимание Библии: «Начав от Моисея, из всех пророков, Он изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании».

Короче говоря, ученики определяли такие термины как «Мессия» и «искупление» в свете исключительно тех пророческих ожиданий, которые подчеркивают силу, власть и славу мессианского века. Эта традиция явно присутствует в Библии, но она неизменно сосуществует и тесно переплетается с другим, противоположным ожиданием того, что Мессию ждут страдания, отвержение и смерть. Неузнанный странник на дороге в Эммаус показывает, как при должной взаимосвязи этих двух традиций становится ясно, что царство Мессии явится во всей своей славе только после того, как Тот перенесет скорби, утраты и унижения. Потому любые попытки преобразить мир и установить царство справедливости и истины посредством обычной силы и власти – это путь «обычной» политики, неизменно приводящий к бесконечным циклам насилия и трагедии. Более того, еврейская Библия, если не читать ее через призму узкого национализма, обещает радикально новый, Божий путь к окончательному оправданию и славе: путь, на котором Мессия должен принять на Себя страдание.

Мы, идущие в Эммаус в двадцать первом веке, должны как следует задуматься и заставить себя понять и признать то, как наше собственное мировоззрение искажает наше понимание Писания, а также проследить, в каких отношениях наши разочарования являются плодом нашей самоуверенности в том, как мы воспринимаем истину и реальность. Мне кажется, что все наши современники должны попытаться честно ответить на эти вопросы, но сейчас меня интересует то, как сделают это христиане. Живя среди руин «христианской цивилизации», они должны спросить себя, в какой степени мрак и пессимизм нынешней жизни (особенно в Европе) является плодом их собственной «несмысленности». По–моему, по мере того, как верующие пытаются поддерживать унаследованные ими институционные формы христианства, они нередко поддаются искушению и делают вывод, что источник проблемы находится «извне», что во всем виноват сбившийся с пути мир, а Церковь все так же продолжает давать релевантные ответы на дилеммы и кризисы современности. И протестанты, и католики нередко анализируют современную западную культуру, опираясь именно на эти предпосылки; это видно, например, в заявлении папы Иоанна Павла II о том, что для объединения Европы необходимо восстановить «ценности, наиболее полно явленные в христианской традиции»[40]40
  Иоанн Павел II, «Экклесия в Европе» (John Paul II, Ecclesia in Europa. London: Catholic Truth Society), 2003, стр. 7.


[Закрыть].

Но так ли это на самом деле? Можно ли сказать, что церкви Европы строят свою жизнь и деятельность согласно евангельским ценностям? Если прислушаться к тем голосам, которые уже прозвучали для нас с дороги в Эммаус, ответ на этот вопрос далеко не однозначен. Свидетельства истории, скорее, оправдывают то сокрушительное предложение, с которого Ричард Нибур начинает свое революционное исследование разделений и фракционности западного христианства: «Христианство нередко достигало внешнего успеха, игнорируя принципы своего Основателя». Далее в книге Нибур демонстрирует, как стремление к земной власти и престижу снова и снова шло вразрез с духом Евангелия, и приходит к выводу, что земной церкви «куда легче отдавать кесарево кесарю», если «не слишком настаивать на том, что принадлежит Богу»[41]41
  P. Нибур, «Социальные истоки вероисповеданий» (Niebuhr, Н. Richard, The Social Sources of Denominationalism. Cleveland: Meridian Books), 1929, стр. 3.


[Закрыть].

Итак, голос «неузнанного Христа» звучит во всех столетиях, требуя, чтобы мы еще раз проанализировали основания своих разбитых надежд и угасших мечтаний и подумали, не является ли причиной наших нынешних горестей то, что воспринятые нами модели церкви и служения опираются на одностороннее и очень избирательное прочтение Писания. Подобно двум ученикам на дороге в Эммаус, мы часто «не веруем всему, что предсказывали пророки», отфильтровывая те элементы традиции, которые призывают нас воистину обратиться и стать сообществом, отбросившим своих идолов и получившим свободу для новой жизни во Христе. Одного критического анализа истории будет мало; нам необходимо спросить себя, что значит быть воистину «христианами» в наше время, когда высокотехнологичная, индивидуалистическая, ориентированная на успех западная культура более чем способна исказить наше прочтение Священного Писания. Такое подрывное влияние культуры подвергает нас опасности синкретизма, который нередко «освящает» и благословляет ценности и действия, прямо противоположные образцу подлинно человеческой жизни в Божьем Царстве, явленному нам в Иисусе из Назарета[42]42
  О двойственной природе исторического наследия христианства в Европе я уже писал в книге «Миссия на руинах христианского мира» (Mission After Christendom, 2003). В так называемом «европейском периоде» истории христианства есть немало трагических примеров подобных компромиссов, от альянса миссионеров с конкистадорами до неразрывной связи протестантского миссионерского движения с колониальной экспансией XIX и XX вв. Мне кажется, нам важно прислушаться к пророческим голосам тех людей, которые, живя в эти периоды истории, понимали, как бесчестится имя Христа, как искажается Его образ в повседневной церковной практике, и призывали своих современников к покаянию и подлинной христианской духовности. Я попытался напомнить церкви о двух таких забытых пророках в книге «Забытый 'дедушка' протестантского миссионерства? Взгляд на глобализацию от Жана де Лири» (The Forgotten 'Grandfather' of Protestant Mission? Perspectives on Globalization from Jean de Lery. London: Darton, Longman & Todd, 2006) и очерке «Викторианский пророк без чести: Эдвард Миалл и критика британского христианства XIX века» (A Victorian Prophet Without Honour: Edward Miall and the Critique of Nineteenth Century British Christianity) в сборнике под редакцией Стивена Кларка «Повести о двух городах: Христианство и политика» (Stephen Clark (ed), Tales of Two Cities: Christianity and Politics. Leicester: InterVarsity Press), стр. 152–183. Однако перед нами не просто исторический вопрос, и это видно уже из того, как сейчас некоторые христиане с помощью Библии пытаются оправдывать империалистическую политику нынешнего правительства США. Одним печальным тому примером является бестселлер Майкла Д. Эванса «Американские пророчества: Древние писания открывают будущее нашей нации» (Michael D. Evans, The American Prophecies: Ancient Scriptures Reveal Our Nation's Future, 2004). Этот автор толкует Писание так, чтобы санкционировать внешнюю политику США, включая вторжение в Ирак и возможную войну против Сирии, а также говорит, что признаком Божьего благословения на США является то, что «страна владеет более чем половиной всех богатств мира», составляя лишь 7% населения планеты. Этот последний и несколько дикий пример того, что Мартин Лютер называл «теологией славы», лишь подчеркивает истинность вывода Дугласа Джона Холла: «Что бы ни осталось от нынешнего христианства в будущем, христианам нужно будет достичь куда более серьезных высот мудрости и смелости, чем львиная доля того, что произошло… за первые 1500 лет существования христианской цивилизации» («Крест в нашем контексте: Иисус и страдающий мир», 2003, стр. 10).


[Закрыть]. В этом контексте призыв распятого Христа – к тому, чтобы мы признали глупость небиблейских мечтаний о силе и славе и покаялись в том, как мы искажаем образ Христа, представляя Его миру, – доносится до нас как слово благодати, показывающее нам выход из тьмы века сего к новой, настоящей надежде. Как это может выглядеть на практике, хорошо описывает католический богослов Иоганн–Баптист Метц:

«Кризис (или недуг) церковной жизни состоит не только в том, что перемена сердца либо вовсе не происходит, либо происходит слишком медленно. Он состоит в том, что отсутствие такой перемены сердца скрывается под личиной веры, которая всего лишь верит. Воистину ли мы, христиане… меняем свои сердца? Или мы только верим в перемену сердца и скрываемся под плащом этой веры в христианское обращение, оставаясь, по сути, прежними? Живем ли мы как ученики Христа или, под прикрытием веры в христианское ученичество, ходим прежними, неизменными путями? Являем ли мы истинную любовь или всего лишь верим в любовь и, под покровом веры в любовь, остаемся теми же эгоистами и конформистами, какими были раньше? Разделяем ли мы чужие страдания или всего лишь верим в то, что их надо разделять, и под прикрытием веры в сострадание, сохраняем прежнюю апатию?»[43]43
  Иоганн–Баптист Метц, «Возникающая церковь» (Metz, Johann Baptist, The Emergent Church (New York: Crossroad), 1981, стр. 3.


[Закрыть]