Текст книги "Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией"

Автор книги: Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 2
КОНКВИСТАДОРСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ.
Николай Пржевальский

Успехи русского оружия в Азии есть не только успехи политические, но вместе с тем и человечески гуманные. Штуцерная пуля и нарезная пушка проносят здесь те зачатки цивилизации, которые иным путем, вероятно, еще долго не попали бы в окаменелый строй среднеазиатских ханств...

Николай Пржевальский

В феврале 1952 г. выдающийся советский режиссер Сергей Юткевич выпустил свой первый цветной фильм – эпопею о путешествиях русского исследователя XIX в. Николая Михайловича Пржевальского по Внутренней Азии. Наполненное событиями приключенческое полотно под названием «Пржевальский» показывает героя в борьбе с суровой природой и кознями врагов – реакционно настроенных географов, маньчжурских чиновников и английского агента-злодея, мистера Саймона. Зрители также могли насладиться видами экзотической живой природы, караванов в пустыне, монгольских юрт, охоты на грифов и классического китайского театра. Кинокартина была выпущена в момент расцвета китайско-советской дружбы и изображала исследователя большим другом азиатских народов, ратующим за дело угнетенных китайских и корейских крестьян, где бы он ни оказался ^{64} . Газета «Правда» опубликовала восторженные отзывы о фильме, заслуга которого в первую очередь состояла в том, что «фильм показывает, что в работе Пржевальского выразилась прогрессивная роль русской культуры в Азии» ^{65} .

Однако когда режиссер со своей съемочной группой приехал в Пекин для съемок эпизодов картины, он столкнулся с серьезными возражениями китайских властей. Местные чиновники вовсе не считали Пржевальского великим гуманистом, который путешествовал по Внутренней Азии, пропагандируя дружбу между русским и китайским народами. В их глазах географ в форме офицера царской армии был всего лишь шпионом и врагом Китая. Только после вмешательства советского посла, который напрямую обратился к Лю Шаоци, секретарю Центрального комитета Коммунистической партии Китая, работа над фильмом была разрешена [8]8
  Юткевич С.Собрание сочинений. М., 1991. Т. 2. С. 319; Галенович Ю.М.«Белые пятна» и «болевые точки» в истории советско-китайских отношений. М., 1992. С. 38. Юткевич не упоминает об этих проблемах в статье, которую он на писал еще в то время, когда фильм только вышел на экраны (Юткевич С.Проект и его исполнение // «Пржевальский»: Заметки о фильме / Ред. Н. Ваганова. М, 1952. С. 25—40). Один шутник утверждал, что китайские возражения были сняты после сильного давления со стороны Сталина, который сделал это из-за предполагаемой сыновней почтительности. См.: Борее Ю.Сталиниада //Даугава, 1990. № 49. Поскольку между Пржевальским и Сталиным имеется портретное сходство и поскольку первый, как допускается, посетил место рождения последнего за девять месяцев до его появления на свет, некоторые мифотворцы считают Николая Михайловича настоящим отцом Сталина. См.: Radzinskii Е.Stalin: The First In-Depth Biography Based on Explosive New Documents from Russia's Secret Archives. New York, 1996. P. 21—22. Убедительное опровержение этой легенды дает директор музея Пржевальского Евгения Гавриленкова (Гавриленкова Е.Сплетня: Пржевальский и Сталин. Почему связывают эти имена? // Рабоче-крестьянский корреспондент. 1990. № 2. С. 26—29).
  Другие аспекты личной жизни исследователя также были предметом многих спекуляций. Одна женщина в Смоленске утверждала, что она его незаконнорожденная дочь. См.: ОР РНБ. Ф. 656. К. 1. Ед.хр. 1 (Батсева М.КВоспоминания о Пржевальском. Рукопись. 1963-1964); Там же. К. 2. Ед.хр. 3 (Овчинников Б.М.Запись о знакомстве с дочерью Пржевальского. Рукопись. 24 августа 1964 г.); Там же. Ед.хр. 2 (Овчинников Б.М.Тайна сердца Пржевальского. Рукопись. 1963, 1966 гг.). Однако тот факт, что Пржевальский был ярым противником женитьбы и что в путешествиях его сопровождали только молодые мужчины, привел некоторых историков к заключению, что вкусы Николая Михайловича несколько отклонялись от нормы. См.: Karlinsky S.Gay Life before the Soviets // Advocate. Apr. 1, 1982. P. 31-34.


[Закрыть].

Что бы ни утверждали московские дипломаты, китайцы правильно представляли себе роль и настроения исследователя. Хотя четыре путешествия Пржевальского во Внутреннюю Азию в 70-х и 80-х гг. XIX в. и финансировались Русским географическим обществом, он все же был офицером Главного штаба – подразделения русской армии, занимающегося в числе прочего военной разведкой. Отчеты Пржевальского о поездках, в основном состоящие из географических описаний, также давали разведывательный материал для возможной военной кампании в пограничных областях Китая в момент обострения отношений между династиями Романовых и Цин ^{66} .

Чиновники в Пекине, недовольные проектом Юткевича, были абсолютно правы, называя Пржевальского врагом нации. Даже при самом поверхностном чтении работ исследователя становится очевидным его глубокое презрение к Китаю и китайцам. В вопросах российской политики в отношении Поднебесной Пржевальский был открытым сторонником военных действий. Когда Военное министерство пригласило его участвовать в работе специального комитета по изучению китайско-российских отношений, офицер выступил за войну с целью присоединения пограничных районов империи Цин – Синьцзяна, Монголии и Тибета.

При жизни Пржевальского мало кто из его соотечественников разделял такие воинственные взгляды, но для многих русских людей он был олицетворением романтического героя. Как и о шотландском миссионере Дэвиде Ливингстоне, о Пржевальском и его подвигах писали газеты, а книги, в которых он описывал свои путешествия, широко читались. Когда в 1888 г. Пржевальский умер, Антон Чехов оплакивал его, говоря, что такие люди для России «нужны, как солнце» ^{67} . Еще более важно то, что исследователь многое сделал для популяризации представлений об особой роли России в Азии. Через десять лет после смерти Пржевальского, когда Россия обратила внимание на Дальний Восток, его взгляды начали распространяться. В первые годы правления Николая II идеи Пржевальского об имперском завоевании ради самого завоевания стали выражением очень агрессивного направления в политике царского правительства в отношении Азии. Сторонники наступательной политики в Маньчжурии и Корее часто повторяли идеи и риторику его «конквистадорского империализма». Подобно тому как рассказы исследователей Черного континента вдохновили европейцев на освоение Африки в 80-е гг. XIX столетия, так и двадцать лет спустя приключения Пржевальского заставили немало его соотечественников отправиться на Восток в поисках подобной славы.

* * *

Каждый российский школьник знает о Николае Пржевальском. Будущий исследователь Внутренней Азии родился в семье мелких помещиков в Смоленской губернии в 1839 г. ^{68} Предки Пржевальского, как свидетельствует их фамилия, были ополяченными казаками, родом из западных земель, оказавшихся под властью России во времена правления Екатерины Великой в 1772 г. [9]9
  Свен Хедин допускает неточность, когда пишет, что Пржевальский про исходил из «старинного русского благородного рода» (Hedin S.General Prschewalski in Innerasien. Leipzig, 1928. S. 9).


[Закрыть]. Его дедушка Казимир Пржевальский присягнул на верность династии Романовых, принял православие в 90-х гг. XVIII в. и при крещении получил имя Кузьма Фомич. Семья преданно служила новым правителям. Сын Кузьмы, Михаил Кузьмич, был младшим офицером царской армии во время Польского восстания 1831 г., после чего удалился на покой в скромное имение своей жены Отрадное, недалеко от Смоленска.

Николай Михайлович плохо знал своего отца. Часто болевший, он умер, когда сыну было всего семь лет, оставив ребенка на попечение деятельной и честолюбивой матери, Елены Алексеевны. Мать воспитывала сына в идиллических условиях. Детство он провел в основном на природе. «Рос я в деревне дикарем; воспитание было самое спартанское», – однажды вспоминал Пржевальский. «Я мог выходить из дому во всякую погоду и рано пристрастился к охоте» ^{69} . В возрасте десяти лет мальчика отправили в гимназию в Смоленск. Обладая фотографической памятью, Пржевальский хорошо учился в школе, которую окончил шесть лет спустя, в 1855 г., одним из лучших учеников класса. Ему исполнилось шестнадцать лет, и у него была только одна мечта – принять участие в «героических подвигах защитников Севастополя» в Крыму, где Россия в то время вела войну ^{70} .

К великому разочарованию юноши, когда он попал в армию, война фактически закончилась. Вместо боевых действий его ожидала череда томительных будней в резервном пехотном полку. Скука гарнизонной жизни раздражала Николая Михайловича. Он испытывал отвращение к традиционным развлечениям своих соратников – бездельников, пьяниц и картежников, как он характеризовал их в письме своей матери, и находил удовлетворение в таких уединенных занятиях, как охота или чтение книг о путешествиях по Африке ^{71} . Эти рассказы, которые объединяли увлекательные приключения и борьбу с природными стихиями, необыкновенно привлекали склонного к размышлениям, романтично настроенного молодого человека. Пржевальский понимал, что у младшего офицера русской армии было мало шансов присоединиться к экспедиции в африканские джунгли. Но у царя недавно появились собственные неизведанные территории – земли вдоль рек Амур и Уссури, переданные Китаем в 1858 и 1860 гг.

^{Николай Михайлович Пржевальский}

В 1860 г. Пржевальский подал официальное прошение о переводе в новые области Сибири. Его командир был возмущен такой смелостью и посадил его под арест на три дня. Через год Пржевальскому все же удалось вырваться на свободу, сдав вступительные экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба в Петербурге. Среди преподаваемых там дисциплин были география, топография и естественные науки – полезная программа для будущего путешественника-исследователя.

В академии Пржевальский совершил по молодости неосмотрительный с политической точки зрения поступок, подписав вместе с большинством своих однокашников петицию против назначения реакционного редактора армейского журнала «Военный сборник» [10]10
  Одним из его редакторов до 1862 г. был Николай Чернышевский. Новым редактором ежемесячного издания стал более надежный с политической точки зрения генерал-майор князь Сайн-Витгенштейн-Берлебург. См.: Ibid. P. 12.


[Закрыть]. Вообще же Пржевальский зарекомендовал себя очень хорошим студентом. Его диссертация о Приамурье привлекла внимание Русского географического общества, и через несколько лет он убедил и своих военных начальников, и вице-президента общества Петра Петровича Семенова (впоследствии Семенова-Тян-Шанского) дать ему разрешение на произведение полной топографической съемки новых владений империи у Тихого океана.

С июня 1867-го и до весны 1869 г. поручик Пржевальский, которого сопровождали два человека и охотничья собака, составил карту местности, по площади превышающей Великобританию. Эта экспедиция подтвердила несомненный талант Пржевальского как исследователя, и после ее успешного завершения он получил звание штабс-капитана и серебряную медаль Русского географического общества ^{72} . Для самого Николая Михайловича это путешествие было не более чем генеральной репетицией. По-настоящему он интересовался огромной, неизведанной территорией, отделявшей азиатскую часть России от более населенной территории – восточной половины Китайской империи.

* * *

В 1870 г. Внутренняя Азия – территория, на которой находились Синьцзян, Монголия и Тибет, – на европейских картах представляла собой в значительной степени «неизвестную землю» [11]11
  В XIX в. эта территория также называлась Центральной Азией. Теперь этот термин применяется скорее к территории государств – бывших советских республик: Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана. Интересны следующие описания этого региона: The Cambridge History of Early Inner Asia / Ed. D. Sinor Cambridge, 1990; Lattimore O.Pivot of Asia: Sinkiang and the Inner Asian Frontiers of China and Russia. Boston, 1950.


[Закрыть]. Мало кому из обитателей Запада удавалось добраться до Тибета в предшествующие двести лет, а вскоре после путешествия французских священников-лазаристов Пока и Габе в 1846 г. гималайская теократия наложила запрет на любые иностранные контакты ^{73} . Синьцзян и Монголия были изведаны еще меньше, и, по-видимому, побывавший там в XIII в. Марко Поло был единственным европейцем, которому довелось увидеть значительную часть этих земель. Как сказал один ученый, в то время о Внутренней Азии «было известно еще меньше, чем о самых отдаленных уголках Африки» ^{74} .

«Западные районы» – как Внутреннюю Азию называли китайцы – только недавно были присоединены к Срединному царству. Трем великим китайским императорам Цинской династии – Канси, Юнчжену, Цяньлуну – потребовалось больше полувека, чтобы покорить эту территорию. Цель наконец-то была достигнута в 1759 г. Но власть Пекина не была прочной, а в первой половине XIX столетия она стала дальше ослабевать. Разрушительная Опиумная война с Великобританией в начале 1840-х гг. и восстание тайпинов, вспыхнувшее в последующее десятилетие, были явными показателями того, что Маньчжурская династия подошла к своему неизбежному закату. Тем временем крупное восстание различных мусульманских народов, которые к 1860-м гг. наводнили большую часть Синьцзяна и Южной Монголии, еще более ослабило императорскую власть в Западных районах. Петербург не был сторонним наблюдателем бедствий Срединного царства. Неудачи России в Европе во время Крымской войны и пошатнувшаяся власть Маньчжурской династии раззадорили царский аппетит. Россия была готова захватить любые кусочки земли на Востоке, и к 1860 г. ей удалось аннексировать регионы Амура и Уссури на Тихоокеанском побережье.

Существовала еще одна причина, по которой царское правительство интересовалось западными окраинами Китая: на эти годы пришелся разгар Большой игры – соперничества между Великобританией и Россией в Азии ^{75} . Большая игра совпала с важным нововведением в военной разведке ^{76} . Это изменение явилось результатом эволюции российского военного мышления, начавшейся во времена Наполеоновских войн. До Отечественной войны 1812 г. информацию о враге доставляли в основном отдельные агенты. Теперь благодаря возросшему интересу к применению научных принципов ведения войны стратеги осознали, что тщательное изучение топографических и других географических данных является жизненно важным компонентом подготовки к боевым действиям. Наиболее активным сторонником нового подхода к разведке был профессор Николаевской академии Генерального штаба Дмитрий Алексеевич Милютин. Ставший впоследствии ведущей фигурой Великих реформ Александра II, Милютин был педагогом-новатором, который серьезно интересовался географией и стратегической разведкой ^{77} .

В 1845 г. в Петербурге было основано Императорское Русское географическое общество ^{78} . Его члены выступали за систематическое применение научных принципов к изучению земель и их обитателей. Как подчеркивал П.П. Семенов-Тян-Шанский, вице-президент общества в течение многих лет, предметом новоучрежденного общества была не просто география, a Erdkunde(наука о земле) – дисциплина, которую пропагандировал немецкий ученый начала XIX в. Карл Риттер. Erdkundeбыло гораздо более широким понятием, чем география, включавшим в себя топографию, климатологию и другие аспекты физической географии в сочетании с этнографией ^{79} . Такой более широкий подход отразился в разнообразном профессиональном составе учредителей общества, среди которых были астрономы, морские исследователи, биологи и этнографы.

В соответствии со своими учредительными принципами Русское географическое общество являлось научной организацией, созданной для занятий географией, этнографией и статистикой ^{80} . Однако новая организация служила не только делу знания, но и государству. В первые годы существования ее главным покровителем в государственных структурах был Лев Алексеевич Перовский – умеренно прогрессивный министр внутренних дел в правительстве Николая I. Он понимал, что собранные Географическим обществом статистические данные о России помогут его чиновникам подготовить реформы – те самые реформы, которые будут осуществлены позднее в царствование Александра II. ^{81}

В конце 1850-х гг. Географическое общество всерьез заинтересовалось территориями за пределами империи. Как и географические общества, созданные на Западе немногим ранее, эта организация испытывала к зарубежным странам не только чисто академическое любопытство. Во второй половине XIX в. серьезные политические и экономические причины побудили географические общества в Париже, Берлине и Лондоне (Societe de Geographic de Paris, Gesellschaft für Erdkunde zu Berlin, Royal Geographical Society in London) обратить внимание на Африку. То же можно сказать и об интересе Русского географического общества к Азии. Многие члены российской организации горячо бы поддержали мнение, высказанное в 1877 г. президентом аналогичной организации в Париже: «Сила любой страны заключается в экспансии… и изучение географических наук является одним из важнейших элементов этой экспансии» ^{82} . Писатель Джозеф Конрад язвительно назвал этот сложившийся в XIX в. альянс науки и имперского строительства «воинствующей географией» ^{83} .

Первым вице-президентом организации, находившейся под покровительством великого князя Константина Николаевича, был адмирал, а среди ее руководителей были также морские и военные офицеры. Такое сосредоточение военных было неслучайным, поскольку интересы общества и армии часто пересекались ^{84} . И наиболее очевидно это было во Внутренней Азии. Как заключил один ученый, «большую игру в Центральной Азии разыгрывали выдающиеся личности – члены Императорского Русского географического общества» ^{85} .

* * *

Когда способный младший офицер, подтвердивший свой талант топографа, предложил обследовать пограничные области Внутренней Азии, Географическое общество и Военное министерство имели все основания высказаться в поддержку этого путешествия. Согласие Семенова и военного министра Д. Милютина не заставило себя долго ждать. В 1870 г., спустя чуть больше года после своего возвращения с берегов Уссури, Пржевальский снова отправился в путь, на этот раз в Монголию. Одной из своих целей он ставил составить карту Ордосского плато к северу от Великой Китайской стены и найти Кукунор (Цинхай) – легендарное «Голубое озеро» на том месте, где смыкаются границы Китая, Монголии и Тибета. Вдохновленный, несомненно, «поисками Нила» («Nile Quest») – знаменитым соперничеством между Ричардом Бертоном и Джоном Ханнингом Спиком в 1850– 1860-х гг., – Пржевальский надеялся доказать, что это озеро является истоком Желтой реки.

В течение почти трех лет Николай Пржевальский, теперь в сопровождении двух казаков, помощника и верного сеттера Фауста, путешествовал на верблюдах по «восточной горной Азии» ^{86} . Начав свой путь в сибирском пограничном пункте Кяхта, он пересек монгольскую пустыню Гоби, добрался до Пекина, преодолел Ордосское плато и нашел Кукунор на границе Северо-Восточного Тибета. Именно там, разбив лагерь на берегу озера, Пржевальский повстречался с Камбынансу, представителем Тибетской теократии в Пекине. Дипломат сразу же пригласил путешественника в Лхасу, где, по его заверениям, «Далай-Лама будет очень рад принять русских» ^{87} . К сожалению, к тому моменту у Пржевальского почти не осталось денег, и он не мог себе позволить путешествие на юг длиной в 1500 км. Он нехотя ограничился исследованием Цайдамской равнины на северной окраине Тибета и вернулся в Иркутск через монгольскую столицу Ургу.

На протяжении всего путешествия Пржевальскому приходилось мириться с суровой негостеприимной местностью, подозрительными китайскими чиновниками и нередко враждебными туземцами. Хотя местные жители часто являлись наиболее существенной помехой, он смело игнорировал их нападки. В донесениях военным начальникам в Петербурге он сообщал, что, «зная трусливый, до невероятности, характер этих народов», бояться нечего. «Притом мы все отлично вооружены, а стрельба… производит магическое впечатление на полудиких обитателей Монголии» ^{88} .

Покрыв более 11 тыс. километров, первая экспедиция во Внутреннюю Азию принесла изобилие географических открытий о регионе, превышающем по площади Западную Европу. Зоологам и ботаникам Академии наук в Петербурге досталась коллекция из 200 шкур животных, 1000 образцов птиц, 3000 насекомых и 4000 засушенных растений. Из своей поездки Пржевальский также привез ценный разведывательный материал о Дунганском восстании – крупном восстании мусульман в Западном Китае, что явно оценили вышестоящие лица, присвоив ему звание подполковника и наградив орденом Св. Владимира 4-й степени ^{89} .

Летом 1876 г. Пржевальский отправился во вторую экспедицию во Внутреннюю Азию, на этот раз с западной границы. Теперь у него было немного больше людей и гораздо более щедрое финансирование, и он планировал пересечь печально известную пустыню Такламакан в Синьцзяне, попытаться найти Лобнор – таинственное озеро на Шелковом пути, в последний раз описанное Марко Поло, и через перевал Куньлунь попасть в Тибет ^{90} . Хотя Пржевальскому и удалось найти Лобнор, которое оказалось больше похожим на болото, болезнь и политические осложнения помешали ему продвинуться дальше на юг. В целом экспедиция прошла меньше 4000 километров [12]12
  Знаменитый немецкий географ барон Фердинанд фон Рихтгофен решительно оспаривал утверждения Пржевальского, заявляя, что, судя по китайским картам, озеро лежит севернее, чем сообщал русский путешественник. Пржевальский настаивал на своем, и в итоге оба оказались правы, когда позднее географы выяснили, что озеро несколько раз перемещалось (Rayfield.Dream. P. 110). Критика Рихтгофена и опровержения Пржевальского включены в английский перевод книги о второй экспедиции Пржевальского во Внутреннюю Азию (Przhevalskii.From Kulja. P. 135-165). В этом вопросе мне помогла разобраться также неопубликованная работа: Tokheim A.Przhevalskii: Journey to Lob Nor. Unpublished paper, Yale University, 1993.


[Закрыть].

Путешествие также имело важные разведывательные цели. Значительная часть местности, которую оно охватывало, по-прежнему была мятежной, и Петербург срочно нуждался в сведениях о руководителе восстания, Якуб-беке. Другому офицеру Главного штаба было приказано встретиться с лидером мятежников. Но Пржевальский тоже решил добиться этой встречи, после которой отправил подробный отчет своему начальнику графу Федору Гей-дену ^{91} . Озаглавленный «О современном состоянии Восточного Туркестана», этот отчет рисовал довольно негативный образ Якуб-бека и его мятежных земель [13]13
  Русские в XIX в. называли Синьцзян «Восточным Туркестаном», чтобы отличить его от «своего» Туркестана. Эта окраина, населенная в основном мусульманами, была завоевана Китаем в 50-х гг. XVIII в.; название «Синьцзян» означает «новые территории».


[Закрыть]. Отметив, что он «не больше как политический проходимец», которого ненавидят собственные подданные, Пржевальский предсказывал его неминуемое падение ^{92} . Местное население, поспешно добавлял он, имеет гораздо более благоприятное мнение о России: «Местные жители… постоянно проклинали свое правительство и высказывали желание подчиниться России. Слух об умиротворении нами Кокана и Кулджи прошел далеко; дикий Азиатец начинает понимать, что власть русская есть залог спокойствия и благоденствия» ^{93} .

Пржевальский рекомендовал воспользоваться ситуацией и заключить договор с мятежным вождем об аннексии территории: «Для России настоящее время есть наиболее благоприятное, чтобы… обставить свои отношения к Восточному Туркестану На всякое наше требование Якуб-бек теперь непременно согласится» ^{94} . Из идеи полковника ничего не вышло. Вскоре после путешествия Николая Михайловича Якуб-бек умер, по-видимому от паралича, и повстанцы быстро сдались китайской армии.

В 1878 г. Пржевальский предложил организовать экспедицию, целиком посвященную Тибету. В служебной записке в Главный штаб о новом путешествии он излагал рад научных задач, но основная цель была стратегической. Пржевальский писал: «…научные исследования… будут маскировать политические цели экспедиции и отклонять всякие подозрения наших недругов» ^{95} . Он указывал, что Лхаса есть не что иное, как «азиатский Рим». Далай-лама не только являлся светским правителем Тибета, но и имел огромное влияние на 250 миллионов буддистов, живущих на континенте. Если бы кто-то из русских смог добраться до дворца Потала, он бы убедил первосвященника Востока встать на сторону Петербурга. Нельзя было терять время, поскольку британцы также изо всех сил старались пробраться в столицу Тибета из Индии, и вполне могло случиться так, что гималайская теократия оказалась бы в сфере влияния Лондона [14]14
  Куропаткин – на тот момент заведующий Азиатской частью Главного штаба армии и непосредственный начальник Пржевальского – в своем докладе императору подтвердил заинтересованность военного ведомства: (РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 553. Л. 24 [Куропаткин – Александру II, доклад, ноябрь 1878 г.]).


[Закрыть].

Будучи европейцем, Пржевальский понимал, что завоевать доверие ксенофобски настроенных тибетцев будет трудно. Поэтому он предложил, чтобы одновременно с тем, как он отправится в путешествие в Тибет, российский консул в Урге в Монголии снарядил в Лхасу одного или двух лам ^{96} . Странствование под видом паломника едва ли было оригинальным. Британцы в Калькутте тоже активно посылали обученных разведчиков-индусов под видом «пундитов» (pundits – мудрецов, ученых мужей) для сбора сведений об этой отгородившейся от мира теократии ^{97} . Консулу было приказано найти подходящего кандидата, что и было сделано. Лама должен был отправиться в Лхасу в марте следующего года ^{98} . Судьба этого монаха неизвестна, но он никак не мог встретиться с Пржевальским в тибетской столице. К большому разочарованию Николая Михайловича, чиновники далай-ламы в Нагчу заставили его повернуть назад менее чем в 250 километрах от Поталы ^{99} .

Тем не менее покровители Пржевальского остались более чем довольны результатами экспедиции. Снова он привез богатые топографические, зоологические, ботанические, метеорологические и этнографические данные об обширных пространствах Внутренней Азии, ранее почти не изученных европейцами. Именно в этом путешествии исследователь сделал свое наиболее памятное открытие, известное посетителям зоопарков по всему миру, – в Джунгарской степи на западной границе Монголии обнаружил неизвестный вид дикой лошади. Мускулистое животное размером с пони, которое местные жители называли «тахи», вполне вероятно, когда-то населяло всю Евразию, но к тому времени было почти полностью уничтожено распространившейся цивилизацией. Хотя Пржевальскому и не удалось подстрелить образец, он добыл шкуру животного у киргизского племени. Шкура была доставлена в Петербург, где зоологи назвали этот вид в его честь Equus przewalskii ^{100} .

^{Экспедиции Н. М. Пржевальского во Внутреннюю Азию} 

В 1883 г., через три года после своего возвращения, Пржевальский получает разрешение на новую экспедицию в Тибет. Несмотря на щедрое финансирование и армейское снаряжение, ему снова не суждено было попасть в Лхасу ^{101} . Однако Пржевальский вернулся в Россию с новыми ценными научными открытиями, включая сведения об истоке Желтой реки ^{102} . Царь Александр III немедленно присвоил ему звание генерал-майора и пригласил выступить с докладом в Аничковом дворце в январе 1886 г. ^{103} .

Два года спустя, в 1888 г, Пржевальский отправился в еще одно путешествие, вновь с целью добраться до далай-ламы ^{104} . Хотя его здоровье оставляло желать лучшего, действовать нужно было быстро, поскольку стало известно, что британское посольство продвигалось к Лхасе с юга. Николай Михайлович писал военному министру о путешествии: «Помимо научных его результатов, вероятно можно будет собрать сведения относительно нынешних действий англичан через Сиким к Тибету» ^{105} . Ему не удалось продвинуться далеко. Еще находясь на российской земле, неподалеку от озера Иссык-Куль у подножия Тянь-Шаня, Николай Михайлович Пржевальский заразился брюшным тифом и вскоре умер. В 1893 г. по приказу Александра III город Каракол, в котором умер путешественник, был переименован в Пржевальск. Теперь этот город снова носит название Каракол [15]15
  Название города давно является заложником политических перемен. В 1921 г советская власть вернула городу название Каракол, но затем Сталин в честь столетия со дня рождения Пржевальского снова постановил именовать город Пржевальском. Наконец, в 1991 г. власти независимого Кыргызстана, на чьей территории теперь находится этот город, восстановили название Каракол. Был опубликован дневник, который Пржевальский вел в начале этого путешествия: Пржевальский.Дневник последнего путешествия Н.М. Пржевальского в 1888 г. // Известия Русского географического общества. 1940. Т. 72. № 4/5. С. 630—640.


[Закрыть].

* * *

В мае 1886 г., когда Пржевальский отдыхал в своем имении после четвертой экспедиции во Внутреннюю Азию, его вызвали в столицу. Специальный комитет при Военном министерстве обсуждал, что следует предпринять в отношении Китая в момент обострившихся отношений между двумя империями. Пржевальский ответил секретной служебной запиской «Новые соображения о войне с Китаем» ^{106} . Чтобы донести свои взгляды до более широкой аудитории, он выступил с публичной лекцией в Николаевской академии на ту же тему. Эта лекция была впоследствии опубликована под названием «Очерк современного положения Центральной Азии» в ведущем политическом журнале в 1886 г., а двумя годами позже вошла последней главой в его следующую книгу ^{107} . В советском издании 1948 г. этот раздел отсутствует ^{108} .

Эти два документа, наиболее отчетливо отразившие взгляды Пржевальского на роль России на Дальнем Востоке, примечательны своей категоричностью. В «Очерке…» Николай Михайлович исчерпывающе описывает многочисленные недостатки Китая и его армии. Автор проводит явную аналогию с Османской империей, еще одной угасающей восточной державой, и идет дальше, предсказывая, что династия Цин станет в будущем «новым “больным человеком”» для Европы ^{109} . Как и в отношении Турции, единственным логичным решением он видел захватническую войну, на этот раз во Внутренней Азии. В любом случае, как отмечал Пржевальский, «положение китайцев, как в Монголии, так и в особенности в Восточном Туркестане, весьма шаткое» ^{110} .

Пржевальский резко критикует российских дипломатов за их неуместную пассивность: «Начиная с первого нашего посольства в Китай в 1653 году… все наши отношения с Срединной Империей зиждутся на сохранении столь восхваляемой двухсотлетней дружбы». В сущности же в основе этих отношений – «наше двухвековое заискивание пред Китаем» ^{111} . Он, напротив, полагал, что «волей-неволей нам придется свести здесь давние счеты и осязательно доказать своему заносчивому соседу, что русский дух и русская отвага равно сильны – как в сердце Великой России, так и на далеком востоке Азии». Не было никакой альтернативы военным действиям. Перевернув с ног на голову народную пословицу, он заявлял: «Как ни дурна война сама по себе, но худой мир также не сладок; это испытывает теперь вся Европа». Предвосхищая возражения по поводу аннексии территорий суверенного государства, Пржевальский цитировал юриста Федора Мартенса, написавшего несколькими годами ранее по поводу Средней Азии, что «международное право не может быть приложимо в сношениях с полудикими народами» ^{112} . [16]16
  Пржевальский как будто не замечает гораздо более благожелательного отношения Мартенса, который, бесспорно, признавал Китай древнейшей цивилизацией, заслуживающей уважения. См.: Martens K.M.Le conflit entre la Russie et la Chine. Bruxell, 1880.


[Закрыть]

Тогда же в своей секретной служебной записке Николай Михайлович обрисовал детальный план нападения на Китай с двух сторон. Небольшой контингент войдет в Китайский Туркестан, а более крупная сила ударит из Восточной Сибири в Монголию. «Таким способом, медленно, как грозовая туча, продвинемся мы через Гоби» ^{113} . В обоих регионах местные жители, которые полностью презирают своих властителей из династии Цин, все как один поднимутся, чтобы поддержать русских ^{114} . Пржевальский был уверен в победе, при условии что «морские державы» не придут Китаю на помощь. Как только богдыхан начнет просить о мире, царь сможет назвать свои условия. По мнению Пржевальского, они должны включать уступку Восточного Туркестана, Северного Тибета и, если допустимо, большой части Монголии, а также пересмотр некоторых участков границы по реке Амур ^{115} . Что касается этического аспекта русской агрессии, ответ был простым: «“Цель оправдывает средства” – вот девиз современного общества и современных наций» ^{116} .

Сочинения Пржевальского дают прекрасное представление о его отношении к Китаю. Географ Пржевальский в первую очередь был военным, и его принадлежность к армии существенно окрашивала его отношение к тем регионам, которые он исследовал. В его глазах принадлежавшая Китаю Внутренняя Азия была не просто неизведанной территорией, ожидавшей своего открытия для науки, но девственной землей, которую нужно было завоевать для славы России. Уже в 1873 г. Пржевальский высказывался предельно откровенно:

Здесь везде можно проникнуть, только не с Евангелием под мышкою, а с деньгами в кармане, со штуцером в одной руке и с ногайкою в другой… С ними должны идти сюда европейцы и снести, во имя цивилизации, все эти подонки человеческого рода. Тысячи наших солдат достаточно, чтобы покорить всю Азию от Байкала до Гималаи. И пора бы тряхнуть хорошенько Срединное государство, пора перестать церемониться и сносить все оскорбления, которыми на каждом шагу угощают европейца в пределах Небесной Империи. Здесь еще можно повторить подвиги Кортеса ^{117} .

В XIX в. русские востоковеды были знамениты своими глубокими познаниями и уважением к азиатским цивилизациям, которые они изучали. У Пржевальского было другое мнение ^{118} . Всеволод Роборовский, его товарищ по нескольким экспедициям, писал: «К китайцам Николай Михайлович не мог относиться дружелюбно, его возмущала их лживость и притворство… он старался избегать всякой встречи с ними и говорил, что от них не увидишь ничего, кроме неприятностей» ^{119} .

Пржевальский вспоминал свое первое посещение Пекина, когда он останавливался там на пути в Монголию в 1871 г.: «Скажу откровенно, что на меня лично произвела крайне неприятное впечатление столица. Да и едва ли может понравиться свежему человеку город, в котором помойные ямы и толпы голых нищих составляют необходимую принадлежность самых лучших улиц» ^{120} . В письме на родину другу он жаловался: «Мошенничество и плутовство развито до крайних пределов… Вообще здешний китаец – это жид плюс (+) московский мазурик, и оба в квадрате» ^{121} . Даже еда была невкусной: «Не знаю, как другим по вкусу приходится китайская кухня… но для нас китайские яства в гостиницах казались отвратительными… Сами китайцы не брезгуют никакою гадостью, и некоторые из них едят даже собак» ^{122} .

Культуру Срединного царства Пржевальский тоже ценил невысоко. Семенов-Тян-Шанский вспоминал, что «упрекали Н.М. Пржевальского и в пренебрежении… к китайской цивилизации» ^{123} . Сам Пржевальский был убежден в загнивании Китая и не скрывал своего презрения к тем, кто высказывал более позитивное отношение: «…только полное неведение европейцев об этих странах может приписывать им какую бы то ни было долю славы и могущества» ^{124} . Говоря прямо, «Китай… едва ли легко поддастся нововведениям…» ^{125} .