Текст книги "Динамика характера: Саморегуляция при психопатологии"
Автор книги: Дэвид Шапиро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Идея задержки в развитии (developmental arrest) кажется весьма сомнительной. В ней преувеличено сходство психопатологии взрослого и ребенка и, по-видимому, игнорируется значительное разнообразие функций, наблюдаемых у всех людей, не исключая даже шизофреников[12]. С другой стороны, возможность разных видов психологической дефицитарности является вполне реальной. Она вполне может быть во многом аспектом любой психопатологии, но не исключать при этом конфликта – фактора, который, скорее всего, определяет ее форму.
На мой взгляд, в основном разница между расстройствами характера, с одной стороны, и неврозом, с другой, больше не находит подтверждения. Как я уже говорил раньше, есть серьезное свидетельство тому, что вся психопатологическая симптоматика и, несомненно, все непсихотические состояния соответствуют основным типам характера, в которых они проявляются, и в этом отношении психопатический характер больше не следует считать им противоположным.
Как можно себе представить, противоположностью психопатии не является и относительное отсутствие тревоги. Из клинической практики в основном следует, что психопатическому характеру, как и психопатологии вообще, присуща не столько тревога, сколько многообразие способов ее избегания. Действительно, при одних формах психопатологии, включая психопатию, удается избежать тревоги более успешно, чем при других, но это вряд ли можно сопоставить с фундаментальным различием между психопатией и невротическими состояниями. Речь идет лишь о недооценке эффективности быстрого нерефлексивного психопатического действия в рамках суженного и ограниченного самоосознания и ощущения действия и, следовательно, предваряющего действие появления тревоги.
Но дело совершенно не в том, что отсутствие тревоги у психопатов совершенно оправданно. Многочисленные клиницисты описывают затруднения, защитные, паранойяльные и депрессивные, и «другие реакции, которые, как считается, отсутствуют у психопатов» (Person, 1986), особенно в условиях ограниченного действия. Действительно, Персон и другие клиницисты (например, Vaillant, 1975) отмечали, что импульсивные и ошибочные действия, которые обычно являются характерными для таких людей, как и частая смена работы, изменения в личных отношениях и места жительства, становятся тем самым необходимым фактором, который устраняет их тревогу. Иными словами, психопат предвосхищает появление тревоги через «отыгрывание». Следовательно, ему всегда нужно находиться в действии. Короче говоря, импульсивное действие психопата является защитой.
В пользу этой точки зрения есть и другое свидетельство. Все психопатические и импульсивные личности имеют общую черту: им присуща сильная склонность к злоупотреблению алкоголем и принятию наркотиков. Употребление и того и другого еще больше снижает самоосознание и ощущение намеренности действия. Они оказываются важным дополнением к типу ситуативного действия, предвосхищающего тревожность, и к «спонтанности» действия.
Так, мужчина среднего возраста, имеющий длинную историю кратковременных демонстраций себя в обнаженном виде молоденьким девушкам, допускает и даже делает акцент на том, что он – «слабый» человек, у которого отсутствует самоконтроль. Он говорит (в свою защиту), что делает это, только когда выпьет. Но при этом не выражает никакого желания или намерения бросить пить.
Многие черты психопатического или импульсивного характера, которые, с другой стороны, можно было бы считать просто дефицитарностью характера, действительно требуют подкрепления, а, следовательно, появляются в защитно-преувеличенной форме. Таким образом, мужчина, о котором только что шла речь, не просто предпочитает считать себя «слабым», не осознающим авторство своих действий; к тому же он и далее активно пытается себя «ослабить». В других случаях безрассудство психопата подкрепляется искусственной бравадой, беспринципность усиливается защитным цинизмом.
Все это подразумевает не столько существующее нарушение или дефицитарность действия, рефлексии или осознания в процессе развития, как утверждали бы некоторые психологи, сколько активное избегание ощущения этих процессов – действия, рефлексии или осознания. Чтобы лучше понять суть дела, следует сказать: эта картина предполагает, что, если существует такая дефицитарность (например, способности к рефлексии), она может быть использована и усилена, чтобы предвосхитить тревогу. Может быть, нечто подобное можно сказать обо всей психопатологии: вполне вероятно, что любая дефицитарность в развитии характера, которая вообще может быть, будет использована в защитных целях.
Наконец, есть еще одно свидетельство в пользу отнесения психопатического характера к другим видам патологии, в которых проявляются более наглядные признаки внутреннего конфликта. По общему мнению, это свидетельство теоретическое. Речь идет о связи психопатического характера с другими типами пассивной реактивности, в особенности о связи с истерической личностью, которую мы рассмотрим чуть позже. Само соответствие характерных черт одного состояния характерным чертам другого состояния, которое я постараюсь показать, отражающее родственную связь двух типов патологии, кажется мне самым убедительным аргументом в пользу того, что они – две разновидности невротического характера, которые различаются преимущественно своей зависимостью от пассивно-реактивных типов динамики, чем-то отличающихся между собой.
Черта или дефицитарность, которая чаще всего считается основной беспринципного психопатического характера, – это дефицит совести или Супер-Эго. Нет никаких сомнений, что этот дефицит является реальным, зато есть сомнения в том, что он является основным. Общая концепция относит к целостной структуре характера то, что оказывается лишь специфическим выражением этого характера. При слабом ощущении действия или поступка не может быть действенной совести. Никакая моральная убежденность не может появиться там, где существует слабое ощущение намерения, а следовательно, и слабое ощущение личной ответственности.
Не только слабая совесть, но и многие другие характерные психопатические черты, которые часто просто приписываются этой слабости, по существу, являются прямым следствием этого пониженного ощущения действия. Например, хорошо известная склонность таких людей перекладывать ответственность («Как только я хочу со всем этим покончить, кто-то вкладывает оружие мне в руку») отражает не только отрицание вины человеком со слабой совестью, но и – на более фундаментальном уровне – защитное преувеличение реально пониженного ощущения намерения.
Есть особое следствие высокой реактивности психопата, важное для понимания ряда психопатических симптомов. Реактивность такого типа соответствует только эгоцентричному взгляду на мир. Быстрая и нерефлексивная реактивность может привести лишь к ограничению субъективного мира на уровне здесь-и-теперь, вызывающего лишь самый неотложный (immediate) интерес или беспокойство.
Самым очевидным отражением такого субъективного мира является общая черта психопата – его беспринципность и приспособленчество. Беспринципностью обычно считается стремление человека со слабыми нравственными устоями и принципами вести себя в соответствии не с моралью, а с целесообразностью. Но, скорее всего, беспринципность отражает психопатическую дефицитарность не только морали, но и активно планируемого самоуправления. Иными словами, она отражает более фундаментальные аспекты, чем слабую мораль, а именно ограничения в немедленной реактивности на то, что психопат видит, а также отсутствие у него более продолжительного и более широкого взгляда. Ибо именно более широкий взгляд на мир обычно сужает ситуацию здесь-и-теперь до отдельной черты в общем контексте. При отсутствии такого взгляда можно даже сказать, что беспринципность представляет собой более или менее успешную адаптацию пассивно-реактивного типа к миру взрослых.
Психопатическая привычка лгать также считалась прямым отражением бессовестности, но на самом деле подразумевает более фундаментальный аспект характера. Отсутствие у человека совести всегда считалось причиной его желания лгать. Менее вероятно, что сама по себе привычка легко лгать считалась чертой психопатической личности. Привычка психопата лгать без всякого напряжения или же его общее многословие свидетельствуют об отсутствии у него иной, отличающейся от нормальной, связи с внешней реальностью. Разумеется, солгать может любой человек, и в некоторых обстоятельствах можно спокойно лгать с чистой совестью. Но нормальный человек проявляет интерес к объективной реальности, и ее осознание, совершенно независимо от совести, постоянно препятствует легкой лжи и многословию. У психопатического характера такое отношение к внешней реальности ослаблено. Интерес психопата ограничивается более неотложными личными аспектами: уходя, оставить желаемое впечатление или не оставить нежелательного впечатления, и его ничуть не останавливает настойчивое желание осознать фактическую суть дела.
Иногда это ограничение интереса к актуальной ситуации маскируется, хотя всего лишь слегка. Подросток, которого выгнали из школы за злостные нарушения правил, в ответ на вопрос о своих планах сказал, что, «может быть», он станет врачом. Нельзя сказать, что он был неискренним; но в тот момент он не осознавал, что для него это значит возвратиться в школу. Но иногда такое смутное представление о будущем и отсутствие планов или активных действий в настоящем совершенно не скрывается. Женщина, которую обвинили в краже чеков, высказалась очень откровенно: «Обналичивая чек, вы же не думаете, что вас поймают» (Reid et al., 1986).
Не обязательно, что эти люди легко существуют в ситуации здесь-и-теперь. Они активно избегают смотреть в будущее. Повторю по-иному: эта черта – не просто отражение обычной дефицитарности. Дефицитарность может присутствовать, но если это так, она используется в защитных целях или преувеличивается. Нельзя всерьез смотреть в будущее, не осознавая самого себя и собственных намерений, и как раз такого осознания избегают психопат или импульсивная личность.
В основном это избегание достигается просто через быстрое неосознаваемое действие. Но есть и другие дополнительные средства, цель которых совершенно ясна. Например, иногда ограничивая внимание только неотложными шагами в том, что явно вызывает дальнейший интерес, можно избежать более чем смутного осознания этого интереса или, быть может, избежать осознания и самого этого избегания.
Например, пациент-алкоголик готов покинуть клинику. Он сообщает врачу, что собирается на вечеринку, где будет много выпивки. Врач его спрашивает, собирается ли он употреблять алкоголь на этой вечеринке.
Пациент: «Нет никакого смысла что-то обещать. Я уже давал обещания много раз, но, когда приходит время, я их нарушаю».
Врач ему объясняет, что совершенно не намеревался вытянуть из него обещание, он лишь хотел спросить о том, что пациент собирается делать на вечеринке.
Пациент: «Нет, ничего не могу сказать. Я не хочу договариваться, если не смогу сдержать слово. Посмотрю, как я себя почувствую, когда туда приду».
Не желая даже думать о своих поступках в будущем, он, так сказать, откладывает решение до последнего момента.
Вполне вероятно, что более или менее успешное избегание всего, за исключением ситуации здесь-и-теперь, становится основой бесстрашия или безрассудства или даже просто небрежности, которые иногда бывают присущи психопатической личности. Возможно, не так далек от реальности столь хорошо знакомый нам по романтической приключенческой литературе образ в чем-то психопатического, но бесстрашного негодяя, который легко рискует своей жизнью и успехом. Стремление некоторых преступников, зависимых людей и алкоголиков идти на риск ради сиюминутных интересов, даже осознавая плачевные последствия, в динамической психологии иногда понимается как выражение бессознательного стремления к саморазрушению. Но совсем необязательно предполагать ясность бессознательного планирования. Скорее, можно предположить, что планирование, включающее в себя ясное осознание будущего риска, просто избегается. Можно сказать, что небрежное отношение психопата к риску дополняет его беспринципность; обе эти черты отражают ограничения, а иногда – и эффективность пребывания психопата в ситуации здесь-и-теперь.
Не всегда легко отделить простую дефицитарность, возможно – когнитивную дефицитарность, от характерологической защиты, предвосхищающей тревогу. То, что изначально могло быть дефицитарностью, ограничивающей действие (например, когнитивной дефицитарностью), затем стало выполнять более широкую функцию избегания действия, предвосхищающего тревогу, как, например, в случае защитного избегания осознанного планирования. К тому же не всегда можно точно обозначить развивающий или логический приоритет той или иной черты характера. Например, недостаток отсроченных и стабильных целей и интересов, возникший вследствие индивидуальной дефицитарности или, что еще вероятнее, из-за безнадежных и аморальных условий жизни, связан с развитием беспринципной реактивности в ситуации здесь-и-теперь. Ибо без нормального контекста отсроченных и стабильных интересов, усредняющих и уточняющих сиюминутные возможности и стимулы, воздействие этих возможностей и стимулов будет более сильным. Но эти беспринципные, ситуативные типы действий затем могут стать специфическими, защитно-функциональными, вызванными циничными установками. В таком случае сознательное планирование и серьезные договоренности будут угрожать этой стабильности и вызывать тревогу. Того, что когда-то было недостижимо, теперь следует избегать. Такая неоднозначность и обтекаемость присуща развитию характера и его динамике.
Истерический характер
Избежать формирования запланированной и намеренной цели вместе с присущим ей ощущением действия, а у некоторых людей – ощущением тревоги, – значит сформировать психодинамический тип пассивной реактивности. Можно легко нарисовать сравнительную картину двух разновидностей такой реактивности, воплощенную в двух типах личности, которые мы рассматриваем. С одной стороны, психопат действует быстро, быть может, даже безрассудно, без самоосознания и запретов; иногда он действует холодно, иногда – под влиянием внезапной смены настроения или интереса. С другой стороны, заряженная эмоциями истерическая личность иногда действует порывисто, но в определенных ограничениях, в основном так, чтобы вызвать минимальные последствия, не причиняющие оскорбления. («Истерический характер» (hysterical character) часто диагностируют как «сценический характер» (histrionic character), но демонстративность не является основной чертой этого характера. Демонстративное поведение некоторых истерических личностей – это только их сознательно преувеличенная лабильная эмоциональная реактивность. Иными словами, это дальнейшее усилие, направленное на укрепление защиты характера этого типа и соответствующего ему образа «я».)
Таким образом, психопатический и истерический характеры представляют собой два пассивно-реактивных типа, которые в разной степени избегают планируемых, рефлексивных, намеренных действий, и тревожное ощущение действия в первом случае в основном предупреждается, а во втором, по крайней мере, существенно снижается. Хотя между основными, формальными факторами двух разновидностей личности, таких как основное свойство аффекта, быстрота или ситуативность реакции и ощущение действия, можно показать наличие соответствующей связи, эти два состояния различаются и становятся более индивидуальными в своих проявлениях и особенностях симптоматики (табл. 1).
Таблица 1. Пассивно-реактивный динамический тип
Некоторые установки и особая разновидность образа «я» придают пассивно-реактивному типу истерического характера его специфичную и хорошо известную форму. Это установки и образ «я» человека, имеющего слабое чувство личного авторитета, а потому не рискующего о нем заявить, человека, не принимающего себя всерьез и не ожидающего, даже не надеющегося на то, что его будут принимать всерьез. В основном, в силу известных социальных причин, эти черты присущи женщинам (Lakoff, 1977).
Тридцатилетняя женщина говорит о том, что не может рассказать отцу о своих политических взглядах: «Это было бы слишком резко».
Иногда такие люди испытывают робость, иногда они подвижны и привязчивы, в чем-то даже фривольны или безответственны, обладая преувеличенно детскими, безвредными манерами. Раздражаясь, такие женщины становятся «сварливыми»; нервничая, они «расстраиваются». По их мнению, ими управляют их эмоции, а их суждения – не более чем просто замечания, основанные не на логике, а на интуиции. Таким образом, они активно отказываются от возможностей серьезной рефлексии и в какой-то мере – от своих намерений и личной ответственности.
Итак, сужение диапазона действия или ослабление личной ответственности, которые выражены в этих установках и отказах, проявляются гораздо меньше, чем у психопатов. Романтическая и защитно-гиперболизированная идея истерической личности в отношении того, что ею управляют эмоции, а не мысли, ясно отражает ослабленное ощущение самоуправляемого и намеренного действия. Но по сравнению с откровенным перекладыванием ответственности психопата, когда ощущение личного участия практически отсутствует (Зачем ты его ударил? – «Он сопротивлялся»), у истерика присутствует ощущение действия, хотя и в ослабленном виде.
Это различие в утрате действия или его избегании отражается в соответствующей разнице между общими чертами или общим уровнем истерической импульсивности, с одной стороны, и безрассудным действием психопата – с другой. Истерики импульсивны, но, как правило, только в тех ситуациях, в которых последствия не имеют особого значения, как, например, женщина, которая говорит вслух все, что приходит ей в голову. Истерические личности в целом не способны к немедленным, ситуативным действиям, способным повлечь серьезные последствия. Серьезный поступок, вызывающий определенные последствия, или какое-то небрежное действие, которое психопат совершает легко, у истерика вызывает тревогу. Все происходит в точности именно так, ибо истерик не может избежать осознания, что действие имеет последствия, в той степени, в которой это получается у психопата, а потому не может избежать и чувства ответственности, которое несет в себе это осознание.
Действительно, иногда обычная истерическая оторванность от реальности (flightness) распространяется на поступок, возможные серьезные последствия которого не предполагались ранее. Когда наступают эти последствия, ответная реакция изумления может ясно показать отсутствие рефлексии и сниженное осознание действия, которое содержалось в поступке.
Так, молодая женщина, которая всего несколько месяцев спустя после свадьбы неожиданно бросила своего мужа вследствие романтического увлечения его другом, испытала потрясение, когда обманутый супруг предпринял соответствующие действия, чтобы расторгнуть их брак. Она восклицала: «Но это была просто детская шалость!»
Даже если так оно и есть, реакция этой женщины с точки зрения ее отказа от ответственности близка к точке зрения психопата, оказавшегося в соответствующих обстоятельствах и утверждающего, что ему просто не повезло.
Защитное оправдание истерического характера, связанное с особым акцентом и установкой на безвредность, детскую наивность и оторванность от жизни, относится к субъективной оценке. Запрет на формирование намеренных и серьезных целей одновременно становится запретом на получение знаний, а иногда – запретом и на сами знания. Такие люди постоянно размышляют о своих недостатках или воображаемых недостатках, о своих личных и профессиональных качествах, особенно в присутствии человека, к которому они испытывают уважение. Они переоценивают значение авторитета других людей, они внушаемы и при индивидуальном подходе легко поддаются «промыванию мозгов». Чаще всего они, наверное, ощущают себя детьми или, может быть, не совсем взрослыми («Я еще не состоялся как личность») в мире настоящих взрослых людей.
В некоторых разновидностях своей симптоматики истерический тип пассивной реактивности, видимо, очень далек от импульсивного психопатического характера. Чтобы вспомнить об их близости, нужно просто еще раз убедиться в том, что это именно так, потому что защитное ограничение действия у истерической личности оказывается не столь сильным, а потому тревога, запреты и отказ от своих способностей заметны у нее гораздо лучше.
Соответствие характерных черт истерика и психопата на соответствующих им уровнях пассивной реактивности можно легко распространить дальше. Например, эта связь сама проявляется в качестве аффекта, характерного для каждого типа. Говорят, что великий режиссер Федерико Феллини сказал, что от сентиментальности до цинизма только один шаг, и эту мысль великого режиссера нетрудно понять. Сентиментальность, которая часто служит описанием истерического аффекта (кстати, нередко и аффекта психопата), – это эмоция, которая легко пробуждается и является лабильной, и которая впоследствии остается не слишком связанной с вызвавшим ее объектом, а потому легко переносится на другие объекты. Истерический аффект часто также описывается как «поверхностный» или капризный; при этом ему придается то же значение. Можно считать, что все эти качества находятся в том самом «одном шаге» от холодной неискренности и цинизма психопата, хотя, несомненно, сам этот шаг является очень важным.
Такая эмоциональная реактивность также считается эгоцентричной. В ней присутствует тенденция к доминированию сиюминутных и ситуативных индивидуальных интересов и обстоятельств, в отличие от более абстрактных, а значит, более стабильных интересов, то есть такого вида интереса, о котором Пиаже говорит как об «аффективной децентрации» (Piaget, 1981). Этот фактор тоже можно рассматривать как «отступление» (step away) от более откровенных эгоцентричных интересов психопата, которые даже более отзывчивы на изменение нюансов оттенков и возможностей данного момента или ситуации.
Есть еще один известный аспект истерического эмоционального эгоцентризма. Такие люди наделяют других людей, а также предметы и ситуации аффективными чертами и свойствами, которыми те не обладают. Согласно их описанию, босс больше чем жизнь; учитель – это великан («Я его ненавижу!»); даже чернильное пятно Роршаха летучей мыши – оно «огромное! жуть!». Эти фигуры не воспринимаются объективно, в соответствии с присущими им качествами; они, так сказать, уже готовые творения чувств субъекта. Чернильное пятно кажется «огромным», потому что человек, который его видит, чувствует себя маленьким. Эта субъективность часто заметна в сумасбродных, а иногда в сумбурных романтических чувствах истерика. Наверное, можно сказать, что в этом «аффективном» смысле истерическая личность «использует» объект своих чувств. Если это верно, такое использование соответствовало бы эгоцентричному использованию других людей психопатом, но на более высоком, аффективном уровне.
Причина субъективности истерика связана не только с особенностями его аффективного состояния. Она связана и с его отношением к внешней реальности, и вообще с его отношением к объективной истине – так же как эгоцентризм психопата. Психопат известен не просто своей способностью лгать (все мы обладаем этой способностью), а своей способностью лгать легко и непринужденно. Психопаты очень многословны; их рассказы легко вписываются в ситуацию и подчиняются ее требованиям. Как я уже сказал, эта характерная черта – не только отражение дефицитарности сознания, но и более фундаментального ограничения интереса. Интерес психопата в немедленном исполнении своих требований и реализации своих возможностей и ситуаций затмевает ему осознание объективной реальности.
Нечто подобное можно сказать об истерической личности. Чернильное пятно летучей мыши выглядит «огромным», потому что человек, который на него смотрит, ощущает себя маленьким; но есть и другая причина. Обычно неизбежное осознание объективного существования фигуры вроде чернильного пятна ограничивает такую субъективность. Истерику не хватает объективизации. В этом случае также мгновенная субъективная реакция замещает осознание объективной реальности. И фактически истерические личности хорошо осведомлены о своих романтических преувеличениях, искажении истины, даже фальсификации, но не с целью приспособления, а на менее осознанном уровне и скорее из эмоциональных побуждений.
Нет никакой необходимости продолжать это описание дальше. Соответствие симптомов или характерных черт, несмотря на его непременное присутствие в некоторых основных характерных чертах, нельзя ожидать в каждой детали. Так как эти два состояния являются взрослыми характерологическими адаптациями тесно связанных, хотя не идентичных пассивно-реактивных типов каждый из них приобрел свои особенные, отличающие его характерные черты. Так, например, Робин Лакофф (Robin Т. Lakoff 1977) отмечал, что обычное представление истерической личности практически идентично социально сформированному образу фемининности. Такая личность явно может быть социально и даже профессионально успешной. Точно так же психопат или, по крайней мере, человек с явно выраженными психопатическими чертами в определенных обстоятельствах может оказаться симпатичным человеком, человеком действия, который вызывает восхищение своим умением быстро и часто принимать эффективные решения и явно выраженным стремлением к риску.
Глава 5. Ригидность
Ригидная «воля»
Чем обусловлена ригидность: избытком воли или, наоборот, ее недостатком? Является ли она следствием беспомощности или своевольного отказа? Любое первое впечатление о ригидности, которая, скажем, проявляется в форме упрямства, догматизма или паранойяльного сопротивления, – это выражение чрезмерных усилий воли. Все эти черты, видимо, отражают активное и намеренное самоуправление, которое находится на противоположном полюсе по отношению к импульсивности или другим разновидностям пассивной реактивности. Во многом такое же впечатление производит ригидность маленьких детей. Присущую им настойчивость в том, чтобы поступать по-своему, как им кажется «правильно», мы называем «своеволием».
При этом другой взгляд на ригидность, видимо, дает прямо противоположную картину. Например, в классическом исследовании взрослых с органическими повреждениями мозга, проведенном Гольдштейном и Шреером (Goldstein and Schreer, 1941), крайняя ригидность пациентов характеризуется беспомощным «безволием» (will-lessness), неспособностью переходить по своей воле от одной точки зрения к другой, «привязанностью к стимулу» (stimulus-bound), пассивно-реактивной, конкретной установкой. Таким образом, с одной точки зрения ригидность – это крайняя неспособность самоуправления и ситуация полной беспомощности; с другой – это прямо противоположное: чрезмерное напряжение индивидуальной воли.
Тот же самый парадокс отметил Курт Левин (Kurt Lewin) в своем классическом исследовании детей с задержками психического развития. Он заметил, что «воля умственно-отсталых детей зачастую оказывается сильнее… воли нормального ребенка», и выделял их упрямство, неуступчивость и «педантичность… с которой поставлена их обувь перед кроватью, совершенно одинаково…» (Lewin, 1935, р. 204–205). Действительно, Левин отмечает, что приверженность таких детей правилам игры придает их поведению «привлекательный вид нравственной прямоты» (р. 217).
Не менее очевидно парадокс проявляется в разных чертах ригидной личности, и в этой связи особенно интересен его субъективный аспект. Например, догматизм или упрямство человека, страдающего навязчивостью, не только кажется наблюдателю похожим на чрезмерное напряжение воли, но и, как правило, вызывает у этого упрямого человека чувство гордости своей силой воли. Но когда мы слышим о такой же упрямой или догматичной личности, которая не может терпеть ни малейших изменений в своей привычной жизни, или, когда человек сам сравнивает свою повседневную жизнь с поездом, идущим по заданному маршруту и расписанию, то поведение, казавшееся ранее твердым и уверенным, на самом деле оказывается всего лишь беспомощным и послушным.
Вопрос можно переформулировать в понятиях, которые являются для нас более привычными. Кажется, что ригидной, навязчивой личности присуща крайняя ответственность, ощущение действия, которое выходит за рамки обычного. Совершенно не похоже, что действия такого человека вызываются неосознаваемой импульсивностью; наоборот, им присуща напряженная намеренность. Подобный человек ощущает свою ответственность за то, что выходит из-под его или чьего-то еще контроля, и не только в отношении того, что он делает, но и в отношении того, кем он себя ощущает. Такое действие кажется больше чем просто полноценным. При этом он сообщает, что никогда не делал того, что хочет делать на самом деле, или что в действительности он не знает, что он хотел делать. И фактически мы видим: когда этот человек сталкивается с необходимостью выбора или принятия решения, имеющего даже самые небольшие объективные последствия, его охватывает сильная тревога.
Противоречие можно прояснить, посмотрев ближе на психологию ригидности. Согласно Хайнцу Вернеру (Werner, 1948), ригидность маленького ребенка, которая проявляется, например, в его настойчивости в том, чтобы все делать так, как он делал раньше, следует из неполной объективации ребенком внешнего мира. Именно ограничения в понимании ребенком общего взгляда на ситуацию, то обстоятельство, что существенные элементы еще не успели отделиться от несущественных, ограничивает его ощущение операциональных вспомогательных целей, – именно эти ограничения требуют, чтобы действие совершалось точно так же, как раньше. У ребенка отсутствует ясное и объективное ощущение связи между действием и целью, и, следовательно, ситуативный аспект привносит в сознание воспоминание обо всем действии в целом, о «правильном» действии (right way). Интерес к цели включает внутреннюю программу, и действие происходит по «накатанному», привычному пути.
Почти точно так же можно описать применение ребенком правил, которым он научился от взрослого. Как и общее воспоминание предшествующего опыта, такие правила определяют правильный способ действия. Такой тип действия побудил Левина сравнить приверженность правилам у детей с задержками в развитии со строгой «моральной прямолинейностью» (moral rectilinearity). Мы привыкли считать безусловное принятие детьми авторитета взрослого естественной детской зависимостью от статуса взрослого в глазах ребенка, но вместе с тем его принятие должно отражать отсутствие ясного осознания ребенком существенных элементов любой ситуации.
