Текст книги "Короткая победоносная война"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава 21

Роберт Стэнтон Пьер замедлил движение своего маленького, не поддающегося описанию аэромобиля, выскользнул из общего транспортного потока и перевел бортовой компьютер для захода на посадку под контроль башни Хоскинс. Он сидел, разглядывая раскинувшиеся внизу сверкающие океаны и горы огней Нового Парижа, столицы Народной Республики, и на лице его было угрюмое суровое выражение – чего он не мог позволить себе при дневном свете.

Ночное движение, да еще в столь поздний час, нельзя назвать напряженным. Жаль, Пьеру хотелось бы обратного: множество снующих во всех направлениях транспортных средств позволило бы ему затеряться в общей суете. Но его официальное расписание было таким плотным, что он никак не мог ускользнуть в течение дня, особенно если учесть, что головорезы из Министерства госбезопасности Палмер-Леви следили за ним, как ястребы.

Конечно, они вовсе не были ястребами – этими прекрасными охотничьими птицами. Плотно сжатые губы Пьера дрогнули в кривой усмешке, несмотря на сдерживаемую внутри боль. Покажите им то, что они ожидают увидеть, и можете рассчитывать, что они это увидят и не будут искать ничего другого. Вот почему он был уверен, что они знают о его встречах с ПГП. Партия гражданских прав так долго была частью системы, что у ее руководства, как правило, правая рука понятия не имела, что делает левая. И этот бардак низводил организацию до уровня прикрытия настоящей деятельности Пьера. И не то чтобы ПГП не могла оказаться полезной, если – и когда – придет время. Просто она была совсем не той ПГП, о которой Палмер-Леви (или, кстати сказать, большинство партийных лидеров) была хоть немного осведомлена.

Система автоматического контроля подвела аэромобиль к шпилю башни, и Пьер переключил внимание на нее.

Башня Хоскинс, высотой более четырехсот этажей и диаметром один километр, была огромным шестиугольным стаканом из стекла и керамобетона, с аэропорталом для воздушного транспорта. Она вздымалась в небо, прочь от зелени, оставшейся далеко внизу. Некогда башни Нового Парижа – каждая как самостоятельный маленький город со своими законами – были его гордостью. Но якобы почти неразрушимый керамобетон башни Хоскинс начал трескаться и осыпаться спустя жалкие тридцать лет после окончания строительства. С близкого расстояния можно было увидеть, что облицовка башни, как проказой, покрыта пятнами небрежно положенной штукатурки и следами поспешного ремонта, однако издалека она смотрелась вполне прилично. Пьер знал, что верхние двадцать три этажа закрыты и стоят пустыми уже больше пяти стандартных лет из-за серьезных аварий канализационной системы. Хоскинс по-прежнему болтался в списке заявок на вызов ремонтных бригад, которые, может быть, однажды и найдут время заняться здешними трубами. Если, конечно, бюрократы не перестанут отвлекать их на более срочные аварийные участки – как, например, плавательный бассейн президента Гарриса… а может, ремонтники решат, что жить на долю куда легче, и просто уволятся.

Пьер не любил башню Хоскинс. Она напоминала слишком много эпизодов из его прошлого, а тот факт, что даже менеджер долистов при всем своем влиянии не мог обеспечить ремонт канализационной системы, приводил его в бешенство. Но это был его район столицы. Он контролировал голоса избирателей, проживающих в Хоскинсе, и его обязанностью было следить, чтобы они получали свою долю благ от системы социального обеспечения. Поэтому он был для них очень важным человеком, и это обеспечивало ему здесь такую защиту, которой даже Палмир-Леви не могла добиться… или сломить.

Пьер скривил губы, когда система управления направила аэромобиль в пустое внутреннее пространство башни и повела вниз по вертикальному скудно освещенному туннелю. Несмотря на физическую молодость, продленную пролонгом, его возраст все-таки составлял девяносто один год, и он еще помнил другие времена. Время, когда он пробивал свой путь из долистов, когда разложение не проникло так глубоко в Республику. Это было время, когда аварию в башне Хоскинс ликвидировали бы за несколько дней. А если бы обнаружили, что бюрократы, отвечающие за ее возведение, использовали некачественные материалы и нарушили инженерные правила при строительстве огромного здания с целью прикарманить огромные прибыли, то судебное разбирательство и тюремное заключение были бы неизбежны. Теперь никто об этом даже не беспокоился.

Он нажал крохотную кнопку, и воздушная машина вырвалась из цепких рук системы управления посадкой. Это было незаконно и практически невозможно, но, как и повсюду в Народной Республике, существовали обходные пути для имеющих деньги и желание пользоваться ими.

Он ушел резко в сторону, подвел аэромобиль к покинутой квартире на триста девяносто третьем этаже и посадил на террасу. Терраса не была предназначена для таких посадок, но именно для этого воздушный автомобиль был таким маленьким и легким.

Пришло время, подумал Пьер отключая системы аэромобиля, отремонтировать башню Хоскинс… помимо всего прочего.

* * *

Уоллес Каннинг вскинул голову, движение было быстрым и нервным. Его каблуки звонко щелкали на голом полу, эхом отзываясь в огромных пустых коридорах, будто за ним шагал невидимый легион. За последние три года у него было много подобных встреч, некоторые проходили и в более необычных условиях. От паники не осталось и следа, пульс тоже пришел в норму, едва в сердцевине раскатов глухого эха он различил звук одиноких шагов, вдалеке появилась полоска света.

Он пошел вдоль стены, наблюдая, как полоска превращается в прыгающий из стороны в сторону луч: по лестнице спускался человек. На полпути вниз луч ярко вспыхнул и прижал Каннинга к стене, и он отвернулся, защищая глаза от яркого света. Луч на секунду уперся в Уоллеса, а затем метнулся обратно, осветив валявшиеся на ступеньках куски штукатурки, упавшие с потолка. Наконец он допрыгал до подножия лестницы, вернулся к Каннингу, и Роб Пьер, переложив фонарик в левую руку, протянул вперед правую.

– Рад тебя видеть, Уоллес, – поздоровался Пьер. Каннинг с улыбкой кивнул в ответ.

– Я тоже, сэр, – ответил тот.

Было время, когда, назвав «сэром» простолюдина, будь он хоть трижды менеджером долистов, Каннинг бы подавился. Но те дни давно прошли, ибо Уоллес Каннинг пал слишком низко. Его дипломатическая карьера закончилась крахом и унижением, и даже его семья, кровно связанные с ним Законодатели не смогли спасти его от последствий. Хуже того, они даже не попытались.

Каннинг стал наглядным уроком, предупреждением для оступившихся. Его лишили места и положения, сослали в общежитие пролетариата, наподобие башни Хоскинс, запихнули в толпу тех, кто ежемесячно выстраивался в очередь на улице, чтобы получить базовое жизненное пособие. Они превратили его в долиста. Но долиста, очень непохожего на других. Его произношение и манера строить фразы, даже то, как он двигался, как смотрел на окружающих, – все выдавало в нем чужака в глазах его новых товарищей. Отвергнутый прежними знакомыми, он оказался в изоляции и среди тех, с кем его уравняли. Казалось, ему оставалось только ненавидеть и жалеть самого себя.

– Остальные уже прибыли? – спросил Пьер.

– Да, сэр. Я осмотрел помещения наверху и решил использовать теннисный корт вместо главной аудитории, потому что у корта нет стеклянной крыши, и мне пришлось только затемнить два ряда окон.

– Хорошо, Уоллес.

Пьер одобрительно похлопал молодого человека по плечу. Многие из так называемых лидеров, с которыми Пьер собирался встретиться сегодня ночью, несколько часов тряслись бы из-за такой ерунды, как перенос места встречи на сорок-пятьдесят метров. Каннинг же просто взял и сделал. Может, это и мелочь, но руководство и инициатива как раз и состоят из таких мелочей.

Каннинг повернулся, собираясь уйти, но рука, которая легла ему на плечо, заставила его задержаться. Он снова повернулся к Пьеру: даже странные тени на освещенном снизу лице не могли скрыть беспокойства его собеседника.

– Ты уверен, что готов к этому, Уоллес? – Голос Пьера был мягким, почти ласковым, но в нем звучала настойчивость. – Я не могу полностью гарантировать, что все эти люди на самом деле те, за кого себя выдают.

– Я доверяю вашей проницательности, сэр. – Каннингу тяжело было так сказать, а еще тяжелее было так думать, но все-таки он говорил правду. Он во многом все еще отличался от Пьера, но безоговорочно верил ему. Он заставил себя усмехнуться. – В конце концов, я знаю, что вы переманили на свою сторону по крайней мере одного шпиона Министерства госбезопасности. Хотелось бы думать, это означает, что вы переманили обоих.

– Боюсь, есть только один способ проверить, – вздохнул Пьер и обнял за плечи бывшего Законодателя. – Ну что ж, за дело!

Каннинг кивнул в знак согласия и отвел в сторону толстое полотнище, висевшее поперек огромной арки. Арка служила входом в низкий и широкий коридор между турникетами и окошками билетеров, и по нему Пьер проследовал за своим гидом в другой конец помещения, где висел такой же занавес из толстой ткани.

Каннинг и его отвел в сторону, и политик выключил фонарик, перед тем как войти в тускло освещенный зал. Голый пол делал звук шагов неестественно громким, в воздухе висел затхлый, нежилой запах покинутого дома. Да и само здание было похоже на громадный, гниющий изнутри ствол дерева. Тусклое свечение немногочисленных световых трубок указывало им путь, и они прошли по гулкому коридору, миновав баскетбольную площадку и покрытый толстым слоем пыли бассейн, к центральной части давно безжизненного спортивного комплекса.

Каннинг отодвинул еще одну занавеску, и Пьер прищурился. Оказывается, Уоллес ухитрился заменить лампы верхнего освещения, украденные местными обитателями сразу же после того, как теннисный корт перестал работать. Результаты его трудов превзошли все ожидания Пьера. Затемненные окна служили защитой этому свету, пряча его от постороннего взгляда, но огромный теннисный корт превратился в ярко освещенную сцену. Это было весьма символично – встретиться в разрушенном монументальном памятнике бесхозяйственности и коррупции, но рабочие бригады Каннинга сумели в самом его центре создать островок света и порядка. Они вытерли пыль и подмели, даже вымыли зрительские места, убрали отовсюду паутину – и это было символично. Несмотря на то что каждый присутствующий подвергался большому риску, здесь не возникло атмосферы тайного убежища и навязчивого страха, которые сопровождали встречи других подпольных групп.

Конечно, думал Пьер, пока они спускались между рядами сидений к ровному полю корта, паранойя и конспирация имеют право на существование, особенно в таких операциях, как эта, но в решительные моменты требовалось другое настроение. Если сегодня ночью он добьется успеха, окупится любой риск, которому они с Каннингом подвергли себя, готовя эту встречу и формируя умонастроения, сделавшие ее возможной.

А если не добьется, то они с Уоллесом, вероятно, очень скоро исчезнут.

Пьер спустился к площадке корта и прошел к небольшому столу, который Каннинг установил в центре. Более семидесяти мужчин и женщин смотрели на него со зрительских мест, и на каждом лице отражалась своя уникальная смесь беспокойства и возбуждения. Двенадцать зрителей в переднем ряду выглядели особенно напряженными, потому что только им из восьмидесяти членов Центрального комитета ПГП Пьер доверял настолько, что пригласил сюда.

Пьер сел на приготовленный для него стул и положил руки на столешницу, Каннинг встал у него за спиной. Пьер сидел молча, медленно оглядывая лица сидящих перед ним людей, ненадолго задерживаясь на каждом из них, пока не дошел до последнего. Только после этого он откашлялся.

– Благодарю вас за то, что пришли. – Голос его эхом отозвался в огромном помещении, и он криво усмехнулся. – Я понимаю, что это не самое удобное место для встречи, а также отдаю себе отчет, что рискую, собирая вас всех в одном месте, однако я чувствую, что это было необходимо. Некоторые из вас никогда прежде не встречались, но уверяю вас, я лично встречался с каждым, кого вы не знаете. Если бы я им не доверял, их бы здесь не было. Конечно, я могу ошибаться, но…

Он пожал плечами, и один-два человека в аудитории сумели улыбнуться. Но Пьер наклонился вперед, лицо его стало суровым, и даже легкомыслие как ветром сдуло.

– Причина, по которой я пригласил вас сегодня, очень проста. Хватит болтать о переменах, пора действовать.

Тихий вздох был ему ответом, и он медленно наклонил голову.

– Каждый из нас руководствуется собственными мотивами. Я вас всегда предупреждал, что не все наши товарищи движимы альтруизмом или приверженностью высокой идее. Грубо говоря, эти качества порождают жалких революционеров. – При этих словах несколько человек вздрогнули, а Пьер холодно улыбнулся. – Чтобы преуспеть в нашем деле, требуется особая личная заинтересованность. Высокая идея – это очень хорошо, но нужно еще что-то, и я выбрал вас, поскольку у вас это «что-то» есть. Хотя частные обиды, гнев, вызванный несправедливостью, причиненной вам или вашим близким, или простое честолюбие сами по себе значат гораздо меньше, чем тот факт, что вами движут сильные чувства – и разум, облекающий эти чувства в плоть. Я верю в вас.

Он откинулся назад, все еще держа руки на столе, и выдержал паузу. Когда он снова заговорил, его голос был холодным и резким.

– А теперь к делу, леди и джентльмены. Я не буду притворяться, что мною руководили благородные мотивы и альтруизм, когда я начал контакты с ПГП и Союзом гражданских прав. На самом деле совсем наоборот: я заботился о том, чтобы защитить свою собственную власть – а почему я не должен был этого делать? В течение шестидесяти лет я обеспечивал себе теперешнее положение в Кворуме. Для меня совершенно естественно защищать его всеми способами. Но это была не единственная побудительная причина. Все, у кого есть глаза, видят, что НРХ в опасности. Наша экономика – на краю гибели, наша промышленность неуклонно разрушается в течение последних двух стандартных столетий. Мы ведем паразитический образ жизни, обеспечивая себе средства к существованию за счет других звездных систем, которые наше правительство завоевывает, чтобы пополнить казну. Однако увеличение размеров территории делает нас только слабее. Законодатели разбились на фракции, каждая из которых защищает свой собственный маленький интерес, флот тоже политизирован. Наши так называемые лидеры сражаются за лучший кусок пирога, пока инфраструктура Республики гниет под ними, как эта башня, в которой мы сейчас находимся. И кажется, никого это не беспокоит. А может быть, никто не знает, как это остановить.

Он замолчал, давая время слушателям подумать над его словами, затем продолжил, чуть тише, но более решительным голосом:

– Я старше многих из вас. Я помню времена, когда правительство несло ответственность, по крайней мере, перед Народным Кворумом. Теперь нет. Я член Кворума, и я говорю вам, что он стало театром марионеток. Нам диктуют, что и когда мы должны сказать. И за это мы получаем свой кусок пирога. Мы позволяем Законодателям составлять планы и определять политику соответственно их интересам, а не нашим. Планы, которые ведут Республику прямиком к катастрофе.

– К катастрофе, господин Пьер?

Он посмотрел, кто задал вопрос. В первом ряду сидела миниатюрная светловолосая женщина. На ней была яркая безвкусная одежда, какую носили все долисты, но чуть менее причудливого покроя, чем это было принято, и лицо женщины вопреки существующей моде не было чрезмерно накрашено.

– Катастрофе, мисс Рэнсом, – спокойно повторил Пьер. – Оглянитесь вокруг. Пока правительство увеличивает базовое жизненное пособие быстрее, чем растет инфляция, народ счастлив. Но посмотрите на остальные структуры: здания разрушаются, предприятия разоряются, в системе образования раздрай, разбой и насилие в башнях пролов стали ежедневным фактом жизни. А деньги идут только на БЖП, общественные мероприятия… и Министерство госбезопасности. Они идут на то, чтобы мы были толстыми и счастливыми, а Законодатели сохраняли власть, но не на инвестиции в экономику и ремонт. Оставим гражданскую экономику и посмотрим на военную. Флот высасывает львиную долю общего бюджета, а наши адмиралы так же корыстны и коррумпированы, как и наши политики. Хуже того, они еще и некомпетентны.

Последняя фраза получилась резкой и раздражающей слух, и многие переглянулись, когда Пьер ударил кулаком по столу. Но Рэнсом не успокаивалась.

– Так вы полагаете, что выход в том, чтобы демонтировать всю систему в целом? – спросила она. Пьер хмыкнул.

– Мы не сможем, – сказал он и ощутил волну облегчения, прокатившуюся по аудитории. – И никто не сможет. Этой системе понадобилось для становления более двух столетий. При всем нашем желании мы не можем разобрать ее за одну ночь. БЖП – это факт нашей жизни, так и должно быть в ближайшем будущем. Необходимость грабить другие планеты – давайте будем честными, именно это мы делаем, – чтобы хоть как-то пополнить казну, еще десятки лет будет неизбежной, какие бы изменения в экономике мы ни проводили. Если мы слишком быстро выбьем опорные кирпичи, все здание рухнет нам на головы. Эта планета даже не может прокормить себя без притока продовольствия извне! Как вы думаете, что произойдет, если мы вдруг обнаружим, что лишились внешних поставок продуктов питания?

Никто не ответил ему, и он мрачно кивнул.

– Совершенно верно. Те из нас, кто хочет радикальных реформ, должны понимать, какая это долгая и трудная задача. А те, кто более заинтересован во власти, а не в реформах – а такие люди в этом зале присутствуют, – добавил он с легкой улыбкой, – должны отдавать себе отчет в том, что без реформ им не удержаться у власти и десяти лет. Реформаторам нужна власть, чтобы действовать. Тем, кто борется за власть, реформы нужны, чтобы выжить. Запомните это, вы все! Время для политических дискуссий настанет после того, как провалятся Законодатели, но не раньше. Надеюсь, это понятно?

Он холодным взглядом окинул аудиторию, которая ответила одобрительным шепотом.

– Очень хорошо. – Он сжал пальцами переносицу и, не опуская руки, продолжал говорить. – Вам всем, конечно, интересно, почему я собрал вас именно сейчас. Ну что ж. – Он опустил руку, и взгляд его потяжелел. – Причина вот в чем. Вы все слышали сообщения об инцидентах между нами и монти, верно? – Все закивали головами. Он горько хмыкнул. – Конечно, слышали. Комитет по открытой информации трубит о них на всех углах, заклиная духа кризиса оставить народ в покое. Но они умалчивают о главном – о том, что мантикорцы не несут никакой ответственности за случившееся. Мы злонамеренно организовали все эти столкновения, чтобы подготовить полномасштабную атаку на Мантикорский Альянс.

Кто-то громко втянул воздух и захлебнулся. Пьер продолжил:

– Да, это так. Они наконец раскочегарились – после того как все эти годы позволяли мантикорцам становиться все сильнее и сильнее, окапываться все глубже и глубже. И это не будет повторением прежних наших войн: монти для этого слишком упорны, а наши адмиралы, повторяю, безвольны и некомпетентны.

Его лицо исказило страдание, но он быстро собрался и снова наклонился над столом:

– Идиоты из Октагона настрогали план кампании и втюхали его правительству. У меня нет всех деталей, но даже самый лучший план, существующий на бумаге, я не доверил бы для исполнения нашему флоту. И не только против такого сильного врага, как мантикорцы. И я знаю точно, что они уже потерпели несколько поражений на самых первых этапах. Поражений, которые они скрывают даже от Кворума.

Он мрачно посмотрел на слушателей, и голос его сорвался на карканье от плохо скрываемой ненависти, а глаза засверкали.

– Среди этих поражений одно коснулось меня лично. Мой сын и половина его эскадры были наголову разбиты – уничтожены, – выполняя одну из их мелких провокаций. Их списали, пустили в расход, в никуда, и эти ублюдки отказались даже подтвердить, что с ними что-то произошло! Если бы у меня не было своих источников среди военных…

Он замолчал и уперся взглядом в свои сжавшиеся кулаки. В аудитории стояла мертвая тишина.

– Теперь вы знаете, что движет мной, леди и джентльмены, – произнес он наконец холодным и спокойным голосом. – Последняя капля, которая толкнула меня от планов и размышлений к действию. Но моя личная заинтересованность в деле не означает, что я сообщил вам ложную информацию или собираюсь броситься в дикую безрассудную авантюру. Я хочу, чтобы ублюдки, ни за что убившие моего сына, заплатили за его гибель, а для этого я должен победить. Значит, вы должны победить вместе со мной. Вы согласны?

Пьер поднял глаза на своих слушателей, наблюдая за их реакцией. Он увидел страх и беспокойство. А еще – искушение. И понял, что убедил их.

– Очень хорошо, – сказал он мягко, и в голосе его уже не было боли. – Между нами говоря, по мнению многих моих сторонников, включая уже упомянутые источники среди военных, у нас есть шанс добиться успеха. Не сразу. Нам нужны подходящие условия, правильный ход событий, но все это придет. Я уже чувствую, что это близится. А когда это произойдет, у нас найдется туз в рукаве.

– 'Туз в рукаве? – спросил кто-то, и Пьер коротко рассмеялся.

– На самом деле даже несколько, но я имел в виду нечто особенное. – Он кивнул на Каннинга, все еще стоявшего рядом. – Те из вас, кто до сегодняшнего дня не знал мистера Каннинга, познакомились с ним сейчас. Но вот чего вы не знаете о нем (и он разрешил рассказать вам), так это то, что он работает на Констанцию Палмер-Леви в качестве шпиона Министерства госбезопасности.

Человек двенадцать в смятении вскочили с бессвязными выкриками. Двое рванули к выходу, но над общей суматохой, как удар хлыста, прозвучал голос Пьера:

– Всем сесть!

Его властный холодный голос привел их в чувство, и в зале снова воцарилась тишина. Пьер сердито оглядел присутствующих и продолжил:

– Вы думаете, Уоллес разрешил бы мне сказать это, если бы действительно собирался предать нас? Кстати, не думаете ли вы, что МГБ позволило бы нам собраться? Ради бога, это он делал все приготовления к сегодняшнему дню!

Пьер сверлил их взглядом, буквально излучая презрение к их страхам. Он не упомянул о том, что, позволив Каннингу заняться подготовкой собрания, провел таким образом окончательную проверку бывшего Законодателя на благонадежность.

Повскакивавшие люди снова заняли свои места, двое ударившихся было в бегство робко присоединились к остальным. Пьер подождал, пока все рассядутся, и одобрительно кивнул.

– Вот так лучше. Конечно, он был внедрен в ПГП как тайный агент. Разве можно винить его за то, что он согласился? У него все отобрали, опозорили и унизили. А затем предложили возможность вернуться к прежнему положению. Почему он должен быть лояльным по отношению к вам? Вы были для него врагами, не так ли? Предатели и смутьяны, желающие разрушить мир, в котором он вырос! Но его хозяева из МГБ не рассчитали, что может произойти, когда он окажется среди нас. – Он взглянул на Каннинга и увидел, что тот от напряжения стиснул челюсти. – Он точно знал, что им манипулируют, он понимал, на каких струнах они играют. У него больше не было причин сохранять лояльность и по отношению к ним. Так что он слушал и доносил, как обычный добросовестный шпион, но даже занимаясь всем этим, он постоянно размышлял, о чем же он все-таки докладывает – и на кого он работает. Никто из тех, чьей помощи он был вправе ожидать, и пальцем не пошевелил ради него. Как вы думаете, что он должен был думать об этой системе?

Все уставились на Каннинга, и бывший дипломат, подняв голову, ответил им пылающим взглядом.

– А однажды он увидел, что я встречаюсь с руководителями ячейки СГП, и умолчал об этом. Я знаю это точно, потому что я видел его доклад. – Он слегка улыбнулся наивному удивлению некоторых слушателей. – О да! Уоллес – не единственный мой человек в Министерстве госбезопасности. Так что, когда он решился признаться мне, кто он такой, я знал, что он говорит правду, по крайней мере о своих отношениях с МГБ. Это было три года назад, леди и джентльмены. И за все это время я ни разу не уличил его во лжи или обмане. Конечно, он знал, что его проверяют. Несомненно, если бы он был двойным агентом, ему пришлось бы напрягать все силы, чтобы сохранить свое прикрытие. Он не смог бы продержаться так долго. Особенно в тех соблазнительных ситуациях, которые я создавал для него все эти годы, чтобы испытать, не предаст ли он меня. У него, как и у всех нас, есть свои личные мотивы, но я полностью доверяю ему, и он может помочь нам в нашем деле.

– Как? – спросил кто-то. Пьер пожал плечами:

– Он ближе всех шпионов Палмер-Леви, когда-либо внедренных в мое окружение, сумел подобраться к моим контактам с СГП. Потому что месяц назад я сделал его своим штатным помощником. Они знают, что он находится в крайне выгодном положении, а мы заботимся о том, чтобы все, о чем он докладывает, было похоже на правду. И конечно, – легкая улыбка снова вспыхнула на лице Пьера, – они даже не представляют себе, как много он не договаривает.

Кто-то рассмеялся, внезапно осознав юмор ситуации, и Пьер кивнул.

– Именно так. Они до того верят ему, что сделали его главным источником информации обо мне, и он рассказывает именно то, что я хочу вложить в их уши. В МГБ работают не только идиоты, а в нынешней ситуации обеспечение нашей собственной безопасности важнее, чем когда бы то ни было. Но у нас есть бесценный источник дезинформации, который к тому же прекрасно осведомлен о механизме работы нашего правительства. Теперь вы понимаете, почему я называю его тузом в рукаве?

Ответом ему был тихий шепот одобрения. Он подождал, пока все умолкнут, наклонился к столу и негромко продолжил:

– Итак, настало время принять ответственность на себя. Близится война с Мантикорой. При всем желании мы не сможем ее остановить, но если флот облажается, это приведет к катастрофе. А катастрофы, леди и джентльмены, – это ворота революции, но если мы собираемся воспользоваться этой возможностью, нам надо начать готовить ее сегодня же. Вы, здесь присутствующие, при поддержке моих людей среди военных и в Министерстве госбезопасности, представляете все элементы, необходимые для успеха, – если вы готовы включиться в работу со мной прямо сейчас.

Он достал из пиджака лист бумаги, развернул его и посмотрел на слушателей холодным испытующим взглядом.

– Это клятва, которую надо принести, леди и джентльмены.

Он поднял бумагу, демонстрируя всем несколько аккуратно напечатанных строчек – и две подписи чуть ниже. Пьер оскалил зубы.

– Мы с Уоллесом уже подписались, – сказал он тихо. – Если в МГБ узнают об этом, мы с ним – покойники, зато это доказывает, что мы пойдем до конца. Теперь ваша очередь. – Он положил листок на стол и приготовил ручку. – Когда вы поставите свою подпись, пути отступления будут отрезаны. Не важно как, но я гарантирую вам, что, если хоть один из нас предаст остальных или – не важно, под нажимом или случайно – выведет на нас Министерство госбезопасности, мы узнаем, кто это сделал. Таким образом, мы все берем на себя обязательство идти до самого конца.

Он положил ручку на документ и отвалился на спинку стула, молча разглядывая присутствующих. Не на одном бледном лице выступил пот, и тишина затягивалась, но тут послышался скрип стула.

Корделия Рэнсом первой подошла к столу и поставила свою подпись.