Текст книги "Испытание адом"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 49 страниц)

Гордиться здесь было нечем, но силы его были на исходе. Александер Белая Гавань знал, что такое долг и обязанности. Долг мужа и королевского офицера предписывал ему быть сильным, и он до последнего мгновенья старался быть сильным. Феодосия понимала это. Она знала, что он обратился к ней потому, что у него не было иного выхода, и потому, что он доверял ей… а не потому, что любил ее. Он ее никогда не любил. А она была его другом, а потому помогла ему собрать осколки того человека, каким он себя видел, и склеить из них нечто, почти соответствующее этим представлениям. А когда Александер вновь стал, или почти стал, самим собой, она тактично прервала их связь – и они вновь стали просто друзьями.

Правда, Белая Гавань остался перед ней в неоплатном долгу. Благодаря Феодосии он выжил, а заодно кое-что узнал – а может быть, открыл для себя заново. Причина едва не сломивших его непосильных мук было проста: он любил свою жену. Всегда любил, и всегда будет любить. Ничто не могло изменить этого факта, но именно любовь делала его горе столь сильным, чувство вины столь острым, а безысходность столь горестной. И, как ни странно, обращение за помощью к Кьюзак тоже было проявлением любви к Эмили. Именно из-за жены он не мог позволить себе сломаться окончательно, и уж тем более не мог взвалить свои проблемы на плечи любимой, которая столь мужественно справлялась со всем, что обрушил на нее Рок. Ради Эмили он обратился к Феодосии, а та помогла ему исцелиться и вернуться к Эмили.

Она все знала. Он никогда не рассказывал ей об этом, но в том не было нужды. Эмили приветствовала его улыбкой, по-прежнему способной озарить всю комнату, улыбкой… заставлявшей сердце таять в груди. Они никогда не обсуждали случившееся, но знание передавалось на ином, глубинном уровне. Эмили просто знала, что он обращался за утешением, зачем ему это понадобилось… и почему он вернулся к ней.

Белая Гавань остался с ней навсегда. Конечно, за последние сорок с лишним лет у него было несколько кратковременных связей. И он, и Эмили происходили из аристократических семей Мантикоры, самого космополитического мира Звездного Королевства, обычаи которого существенно отличались от обычаев сурового Грифона или пуританского Сфинкса. В Королевстве имелось некоторое количество лицензированных профессиональных куртизанок (девяносто процентов из них жили на столичной планете), и Белой Гавани случалось прибегать к услугам этих дам. Эмили знала и об этом – она знала, что эти женщины нравятся ему, пользуются его уважением. Любви ни к одной из них он не испытывал. Он любил Эмили. Все эти годы он по-прежнему делил с нею все, кроме физической близости, которая, увы, навсегда стала для них недоступной. Его короткие увлечения причиняли ей боль, и не потому, что она чувствовала себя преданной, а потому, что напоминали о том, чего она не могла больше дать мужу. И Белая Гавань вел себя крайне осторожно. Он никогда не допустил бы и намека на огласку, не позволил бы и тени возможного скандала коснуться его Эмили, но вместе с тем никогда не скрывал правду, ибо считал себя в долгу перед ее честностью. Да, она была искалечена, но оставалась одним из самых сильных людей, каких он когда-либо знал… и единственной женщиной, которую он когда-либо любил. Во всяком случае, до последнего времени.

До Хонор Харрингтон. До того, как профессиональное уважение и восхищение неким непостижимым образом трансформировались в совершенно иное, личное отношение, подстроив ему коварную ловушку. Он ничего не предпринимал, он лишь однажды выдал себя, каким-то образом проявив крошечную частицу своего чувства, не больше. Но сейчас, когда она была мертва, самообман не имел смысла: его чувство к ней вовсе не походило на то, что связывало его с Феодосией Кьюзак. Это чувство было столь же глубоким и сильным – и столь же внезапным, – как поразившая его некогда страсть к Эмили. И столь же трагичным: в силу непонятной, злобной причуды Вселенной он предал обеих женщин, которых любил.

Любовь к Хонор нисколько не изменила его отношения к Эмили. Хонор существовала отдельно от Эмили – а может, наоборот, дополняя ее, однако сама серьезность этого чувства заставляла его чувствовать себя предателем. А позволив своим чувствам проявиться хотя бы намеком, он обрек Хонор на гибель.

Разумеется, все произошло ненамеренно, он не совершил ни единого поступка, который мог бы трактоваться как предательство по отношению к одной из них. Ну а о том, что между ним и Хонор вообще что-то произошло, не мог догадаться ни один человек во всей Вселенной. Но ему не было дела до Вселенной, он знал правду, и она ранила его так, как никогда не ранила мысль о связи с Феодосией. На этот раз у него не было оправдания. Если тогда он нуждался в исцелении, то теперь непостижимым, сводящим с ума образом оказался влюбленным одновременно в двух равно великолепных, хотя и совершено различных женщин…. Одна из которых была неизлечимым инвалидом, а другая погибла.

Боже правый, какая же это боль!

Проступившие в вакууме очертания причаливающего бота заставили его встряхнуться. Глубоко вздохнув, адмирал убрал наушник в карман и одернул мундир; почетный караул подравнял строй, горнист «Бенджамина Великого» поднес к губам свой инструмент. Бот мягко лег на причальные опоры, и палубная команда поспешила подвести к люку переходный рукав. Хэмиш Александер, тринадцатый граф Белой Гавани, приметив совершенно ошалелый взгляд грейсонского лейтенанта, криво усмехнулся. Разумеется, не каждый день, да еще в разгар войны, Первый космос-лорд Королевского флота Мантикоры наносит визит в соседнюю звездную систему. Поэтому экипаж «Бенджамина Великого» лез из кожи вон, только бы не ударить в грязь лицом.

Белая Гавань разделял рвение экипажа.

«Во всяком случае, – сказал он себе, – так должно быть. Это моя работа. Мой долг. Смысл существования».

Чувством ответственности адмирал был похож на них обеих – и на Эмили, и на Хонор. Ни та ни другая никогда не позволили бы себе пренебречь долгом, разве не так? Ну а раз так, ему остается лишь попытаться хоть в чем-то быть достойным этих замечательных, так много значивших для него женщин.

«А все-таки, – насмешливо сказал ему внутренний голос, – есть у тебя, Хэмиш, привычка предаваться самобичеванию в самые неподходящие моменты».

Уголки губ Александера искривились в невеселой улыбке.

Много, много лет назад старший инструктор по тактике отвел юного гардемарина-четверокурсника Хэмиша к себе в кабинет. За самим Хэмишем никакой вины не было, но, будучи командиром Синих, которые показали себя на учениях не лучшим образом, он чувствовал себя виноватым. Лейтенант Рауль Курвуазье усадил его на стул и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Мистер Александер, есть два аспекта реальности, контролировать которые не способен ни один командир. Это решения других людей и действия Всевышнего. Умный офицер всегда помнит об этом, а мудрый и осмотрительный офицер никогда не бранит себя за то, что Господу Богу было угодно явить свою волю и ни с того ни с сего сорвать выполнение вроде бы безупречного плана.

Лейтенант откинулся в кресле и улыбнулся.

– Привыкайте к этому, мистер Александер. Если что-то в нашей жизни и можно считать несомненным, так это наличие у Вседержителя весьма своеобразного чувства юмора… И привычки еще более своеобразно выбирать время для своих шуток.

«Да, Рауль, ты всегда умел найти нужное слово», – с любовью подумал Хэмиш Александер и, под золотистый звук горна, шагнул вперед, чтобы приветствовать прибывших на борт высоких гостей – сэра Томаса Капарелли и своего брата Вилли.

ГЛАВА 20

– Великолепный корабль, Хэмиш, – сказал лорд Вильям Александер.

После затянувшегося обхода лейтенант Робардс, грейсонский флаг-лейтенант Александера-старшего, привел их, наконец, в адмиральскую каюту «Бенджамина Великого».

– И это тоже совсем неплохо, – добавил Александер-младший оглядев роскошные апартаменты.

– Да, неплохо, – согласился Белая Гавань. – Прошу садиться.

Он указал на удобные кресла напротив письменного стола. Робардс подождал, пока гости и сам граф сядут, после чего нажал кнопку коммуникатора.

– Да? – послышалось сопрано.

– Мы вернулись, старшина, – просто сказал лейтенант.

– Ясно, сэр, – донеслось по внутренней связи, и почти сразу же отворилась боковая дверь, связывающая каюту с буфетной.

Старший стюард Татьяна Джеймисон внесла серебряный поднос с четырьмя хрустальными бокалами для вина и пыльной бутылкой. Поставив поднос на краешек стола перед графом Белой Гавани, она осторожно надломила восковую печать на бутылке и ловко извлекла старомодную пробку. Понюхав ее, Татьяна улыбнулась и разлила темно-красную жидкость по всем четырем бокалам: сначала гостям Белой Гавани, потом ему самому и, наконец, Робардсу. Отдав легкий поклон, Джеймисон бесшумно исчезла.

– Выходит, старшина Джеймисон по-прежнему с тобой, – заметил Вильям, подняв бокал, и залюбовался тем, как полыхает на свету его рубиновое сердце. – По-моему, она служит у тебя уже четырнадцать лет.

– Точно, – подтвердил Белая Гавань, – и если ты до сих пор надеешься переманить ее, брось эту затею. Татьяна – флотская до мозга костей и ни за что не согласится заведовать винным погребом какого-то штафирки.

Вильям состроил нарочито обиженную физиономию, а старший брат хмыкнул.

– И нечего присматриваться к вину. Его выбирал не я, а сама Джеймисон, а прислал сам Протектор.

– Ну, если так…

Вильям пригубил, после чего глаза его расширились в одобрительном удивлении.

– Замечательно, – сказал он после второго, более основательного глотка. – Хорошо, что у такого невежды, как ты, есть такая замечательная хозяйка, как твой стюард.

– В отличие от бездельников-штатских, мы, военные, слишком заняты, чтобы возводить сибаритские наклонности в ранг искусства, – сухо отозвался граф и перевел взгляд на Капарелли. – Вы согласны, сэр Томас?

– Не стану с вами спорить, милорд, – улыбнулся Первый космос-лорд, хотя уголки его рта изогнулись в подобии усмешки.

В обществе Белой Гавани Капарелли всегда чувствовал себя неуютно. Оба вельможи не слишком жаловали друг друга, хотя трения между ними в последнее время сошли на нет, расплавившись в суровом горниле войны. В шевелюре Капарелли, вопреки пролонгу, появилась седина, и причиной тому было не биологическое старение, а сокрушительный груз ответственности за ход войны, и он же избороздил морщинами лицо Первого космос-лорда. Ну а Белая Гавань, так или иначе, был его десницей, вооруженной самым остро отточенным, разящим хевов мечом.

– Прекрасное стратегическое решение, – сделал ему комплимент Александер, после чего, пригубив вино, поставил бокал и поднял глаза на Робардса.

– Натан, капитан Альбертсон готов к совещанию?

– Так точно, милорд. Готов прибыть в любое время, когда вам удобно.

– Хм. – Белая Гавань уставился на свой бокал и спустя несколько секунд кивнул, словно в подтверждение собственным мыслям. – Будьте любезны, зайдите к нему и передайте, что мы начнем… э-э… минут через тридцать-сорок.

– Будет исполнено, милорд.

Изменение было неожиданным, однако в карих глаза Робардса не промелькнуло ничего, даже отдаленно похожего на удивление. Он просто осушил свой бокал и исчез почти так же незаметно, как Джеймисон.

– У этого молодого человека хорошая выучка, – заметил Вильям Александер, когда за лейтенантом закрылась дверь. – Могу я предположить, – тут он взглянул на брата, – что ты отослал его не без причины?

– Можешь, – подтвердил Белая Гавань. – Вообще-то у меня их даже две. Важнейшая из них то, что по моему глубокому убеждению, вы двое свалились сюда вовсе не из-за того, что указано в официальном коммюнике. А поскольку у меня есть не слишком приятное подозрение относительно одной из причин вашего визита, я решил очистить палубу. Обсудить проблему в сугубо мантикорском кругу.

Вильям хмыкнул, отпил глоток и приподнял бровь, предлагая брату продолжить.

– Уже почти год я пытаюсь собрать Восьмой флот, – спокойно произнес Белая Гавань. – По плану формирование должно было завершиться за девять стандартных месяцев, но я так и не получил в свое распоряжение предусмотренных приказами сил. Между тем подразделения, выделенные Грейсоном, Эревоном и другими флотами Альянса, давно прибыли на место сбора. А вот кораблей Королевского флота что-то не видно, и некоторые нюансы в содержании депеш, прибывающих из Звездного Королевства, наводят на мысль, что увижу я их не скоро. Должен ли я предположить, что Аллен Саммерваль направил сюда второе лицо в правительстве и главу Адмиралтейства с намерением объяснить мне – а может, и Протектору, – какого черта происходит.

Гости адмирала переглянулись, и Капарелли, помолчав, взял инициативу на себя.

– Все верно, – тихо сказал он. – Кораблей пока нет. Мы не сможем выделить для вас ни единого еще как минимум два стандартных месяца.

– Это слишком большой срок, милорд, – так же тихо ответил Белая Гавань. – Мы потеряли слишком много времени. Вы видели сводки последнего месяца? Хевы увеличивают военное присутствие у Барнетта.

– Видел, – признал Капарелли.

– В таком случае вам известно, что Тейсман наращивает силы быстрее, чем я. Мы даем им время – время собрать флот и перевести дух, а между тем это просто недопустимо. Особенно в ситуации, когда военным ведомством у них стала заправлять такая энергичная особа, как Эстер МакКвин.

– Мы не знаем, насколько вольна МакКвин в своих действиях, – попытался возразить Капарелли. – Пат Гивенс работает над этим. Не то чтобы ее аналитики располагали избытком материала, но вероятность того, что Комитет предоставит адмиралу полномочия выстраивать собственную стратегию, оценивается не выше чем в двадцать пять процентов. Политиканы Нового Парижа слишком боятся военного переворота.

– При всем моем уважении к Патриции, – невозмутимо произнес Хэмиш, – в данном случае она ошибается. Я сталкивался с МакКвин в бою, и, по моему глубокому убеждению, она лучший флотоводец из тех, кто у них остался. И они, будьте уверены, тоже это знают. Да, наша разведка постоянно подчеркивает ее амбициозность, но раз уж это известно нам, то Сен-Жюсту с его молодчиками и подавно. Иными словами, хевы назначили ее на высокий пост, зная, что делают. Они намереваются отвести ей главную роль в определении стратегии.

– Хэм, что-то я не понимаю, к чему ты клонишь, – сказал, помолчав, Вильям.

– Пораскинь мозгами, Вилли. Если ты боишься кого-то, считаешь его представляющим для тебя угрозу, но все же назначаешь его на высокий пост, значит, у тебя есть серьезный побудительный мотив. Скорее всего, что-то кажется тебе более опасным, чем амбиции этого человека. Комитет общественного спасения счел возможным назначить МакКвин Военным секретарем по очень простой причине. До Пьера и его банды наконец дошло: при столь тяжелой ситуации на фронтах им не обойтись без настоящего профессионала. Даже если возвышение такого профессионала чревато потенциальной угрозой военного переворота. – Белая Гавань пожал плечами. – Иными словами, назначив адмирала МакКвин главой военного ведомства, но не дав ей при этом возможности использовать свои профессиональные знания в профессиональной сфере, члены Комитета выказали бы себя не просто дураками, а патологическими кретинами. А он отнюдь не являются кретинами. Вот почему, сэр, – он снова повернулся к Капарелли, – предоставляя им время, мы совершаем весьма, весьма серьезную ошибку.

– Ваши рассуждения вполне логичны, – признал Капарелли, устало проведя ладонью по лицу и откинувшись в кресле. – Возможно, аналитики Пат и вправду то ли недодумали, то ли перемудрили. Однако согласитесь: предоставление ей всей полноты военной власти должно означать и коренное изменение всех отношений между их народными комиссарами и офицерским корпусом.

– Полагаю, – заметил Александер-старший, – такого рода изменения, во всяком случае неформальные, в некоторых частях и подразделениях уже произошли. Скажем, у Тейсмана. Его тактика при Сибринге, использование им ракетных подвесок при Адлере – все это указывает на то, что он может или, по крайней мере, считает, будто может, положиться на своего комиссара. Похоже, они действуют единодушно. Это опасно, сэр. Сложившаяся структура двойного командования и взаимного недоверия играла на руку нам, а вот взаимопонимание и сотрудничество между командирами и комиссарами не в наших интересах. Не исключено, что Комитет позволил МакКвин, особенно с учетом того, что именно она подавила мятеж Уравнителей, установить с ее личным комиссаром совершенно особые отношения. Я отнюдь не исключаю возможности того, что со временем они постараются отыграть все уступки назад, но пока военная ситуация остается сложной, этого не произойдет.

– Может, ты и прав, Хэм, – сказал Вильям, – но из воздуха резервов не выжмешь. Как бы нам ни хотелось, у нас просто нет кораблей для немедленного пополнения твоего флота. У нас просто ничего нет. Ноль.

– Но… – начал было Белая Гавань, однако умолк, поскольку Капарелли поднял руку.

– Я знаю, что вы хотите сказать, милорд, однако лорд Александер прав. Кораблей у нас нет. Точнее сказать, их гораздо меньше, чем требуется. Мы слишком глубоко внедрились в пространство хевов: линия фронта растянута, а вот с ремонтом, увы, имеет место отставание от графика.

– Понятно, – пробормотал Белая Гавань, побарабанив пальцами по столу.

Как командующий флотом он, в отличие от Капарелли, не владел всей полнотой информации по Королевскому флоту Мантикоры. Теперь стало ясно, что его прежние, не слишком оптимистичные оценки были чрезмерно оптимистичными.

– Скверно? – спросил он.

– Плоховато, – признал Капарелли. – Как адмирал, захвативший звезду Тревора, вы должны понимать, сколько плановых капитальных ремонтов нам пришлось отложить, чтобы дать вам возможность осуществить операцию.

Он сделал паузу, и Белая Гавань кивнул. Почти двадцать процентов кораблей, использованных им в том сражении, нуждались в профилактическом ремонте, ну а участие в бою, само собой, их состояния не улучшило.

– Скажу для сведения, – продолжил Первый космос-лорд, – мы находимся в безвыходном положении. Нам пришлось отправить на ремонтные верфи более четверти наших кораблей стены.

– Четверть?!

Белая Гавань не смог скрыть удивления, и Капарелли мрачно кивнул. Нормы, даже военные, предусматривали одновременную постановку на ремонт не более пятнадцати процентов боевых единиц; эта цифра была превышена на три четверти.

– Будь у меня возможность, – продолжил Капарелли, – я отправил бы в ремонтные доки все тридцать процентов. То, чего мы достигли, милорд, досталось слишком дорогой ценой. И дело не только в необходимом ремонте. Мы занимаемся переоснащением кораблей новым оружием и компенсаторами, но более половины бортов отстают от технологического графика как минимум на два года. Это не позволяет нам в полной мере воспользоваться преимуществами нового аппаратного обеспечения, особенно компенсаторов поскольку наши эскадры в техническом отношении неоднородны. Что хорошего, если три корабля в эскадре способны ускоряться при 580 g, если остальные пять едва дотягиваю до пятисот десяти! Мы просто обязаны поднять уровень модернизации кораблей стены!

Белая Гавань хмыкнул, повертел в руках пустой бокал. Мысли его при этом крутились в голове с сумасшедшей скоростью. Цифры оказались даже хуже, чем он ожидал, однако логика Капарелли была ему понятна. Граф даже готов был признать правоту Первого космос-лорда, но у него была и своя правда. И оба они были правы… каждый по-своему.

– Мы загрузили все мощности, Хэм, – вновь вступил в разговор Вильям. – но, увы, получается не так быстро, как хочется. Приходится экономить на всем. В моем ведомстве даже постоянные секретари и их помощники начинают поговаривать о прогрессивном подоходном налоге.

– Что? – Глаза Белой Гавани расширились. – Но это неконституционно!

– Не совсем, – возразил Вильям. – Конституция гласит, что базовый подоходный налог равен для всех граждан, но допускает временное изменение ставки налога в чрезвычайной ситуации.

– Временное! – фыркнул Белая Гавань.

– Временное, – твердо повторил Вильям. – Любая прогрессивная налоговая шкала может быть принята лишь на ограниченный срок, причем не дольше, чем до первых всеобщих выборов, которые состоятся после ее введения. И для введения такой шкалы необходимо большинство в две трети голосов обеих Палат.

– Ха!

– Хэмиш, в финансовых вопросах ты всегда был чертовски консервативен. И я не скажу, что ты не прав. Провалиться мне на этом месте, если я сам не консерватор! Но задумайся, мы уже четыре раза повышали ставку сбора за транзит через узлы Сети и облагали дополнительными пошлинами собственные торговые перевозки, не говоря уж об импорте. Да, до пор нам удавалось выкручиваться, нам не приходилось грабить Петра, чтобы заплатить Павлу, – во всяком случае, до сих пор мы обходились без вооруженного грабежа. Но продержаться дольше не отыскав дополнительных источников финансирования вроде все того же прогрессивного налога, нам не светит. Мы уже вынужденно заморозили рост государственных пенсий и гуманитарных пособий… – а как отреагировала на это Марица Тернер со своей камарильей, можешь додумать самостоятельно.

– Могу себе представить, – буркнул Белая Гавань. Спустя секунду брови его поползли вверх. – Ты хочешь сказать, что Новый Киев развязала публичное обсуждение?

– Не напрямую. Они вертятся вокруг да около, словно пробуя воду перед купанием, но я не могу гарантировать, что оппозиция этим и ограничится. Подожди еще, перед выборами такое начнется!

– Неужели все так паршиво? – с тревогой спросил Белая Гавань.

На этот раз первым ему ответил не брат, а Томас Капарелли:

– И да, и нет, милорд. Мы, то есть Адмиралтейство, делаем все возможное для сокращения бюджетных расходов, и с чисто военной точки зрения у нас еще имеются незадействованные промышленные мощности. Одна из насущных проблем, которые стоят перед лордом Александером и герцогом Кромарти, заключается в том, как использовать эти мощности, не травмируя гражданские сектора экономики. Но есть другая проблема, и более сложная. Она связана с тем, что политика есть игра ощущений, а мы вплотную приблизились к моменту, когда правительству придется потребовать от гражданского населения определенных жертв.

Белая Гавань опешил. Тот Томас Капарелли, которого он знал более четверти века, никогда не произнес бы этого замечания, просто потому, что не уловил бы ряда подразумевавшихся в нем тонких нюансов. Но, похоже, должность Первого космос-лорда существенно расширила его кругозор.

– Сэр Томас прав, – сказал Вильям прежде, чем граф успел как-то отреагировать на услышанное. – Нет, мы пока еще далеки от того, чтобы завести разговор о нормировании продуктов, однако перед нами впервые за шестьдесят лет во весь рост встала угроза инфляции, а по мере того как мы будем переводить промышленность на военные рельсы, а в карманах потребителя начнет копиться характерная для военного сектора сравнительно высокая заработная плата, положение будет усугубляться. Опять же, лично между нами: я присутствовал на закрытых переговорах с владельцами картелей, где обсуждались перспективы введения централизованного планирования.

– Это у нас уже есть, – возразил Белая Гавань.

– Этого у нас еще нет. Речь шла о настоящей централизации, Хэмиш, – очень серьезно возразил его брат. – Не о комиссиях по планированию и распределению заказов, а об установлении полного контроля над всеми секторами экономики.

– Бог мой, но ведь тогда от вас отвернутся лоялисты!

– Это еще не факт, – возразил Вильям. – Да, в отношении финансов они еще большие консерваторы, чем мы, но ведь централизация будет осуществляться под эгидой Короны, а стало быть, косвенно способствует укреплению монаршей власти. Вот поддержки независимых, особенно в палате лордов, мы и вправду рискуем лишиться… Зато порадуем либералов и прогрессистов. – Он хмуро и удрученно покачал головой. – Мы к этому вовсе не стремимся, Хэм. Однако боимся, что описанная сэром Томасом промышленная и экономическая ситуация не оставит нам другого выбора.

– Понятно, – медленно произнес Белая Гавань и задумчиво потер нижнюю губу.

Либералы и прогрессисты всегда выступали за усиление правительственного влияния на экономику Звездного Королевства, тогда как центристы Кромарти, особенно после того, как Народная Республика начала соскальзывать к финансовому краху, всячески этому противились. Они являлись сторонниками свободного рынка и снижения налогов, что позволяло добиться увеличения доходов за счет расширения налогооблагаемой базы. Либералы и прогрессисты со своей стороны, считали нерегулируемый рыночный капитализм изначально несправедливым и воспринимали правительство прежде всего как инструмент более равномерного перераспределения национального дохода. Белая Гавань признавал, что позиции обеих сторон были неплохо аргументированы. У него, разумеется, имелась и собственная точка зрения, но как честный человек граф допускал, что она продиктована его принадлежностью к аристократии и наличием огромного наследственного состояния.

Однако, что бы ни думал по этому поводу некий Хэмиш Александер, Кромарти и Вильяму, должно быть, нелегко давалось даже рассмотрение вопроса о том, чтобы выпустить джинна из бутылки. Стоит правительству, по какой угодно причине и под каким угодно предлогом, установить над экономикой жесткий контроль – и отмена его впоследствии потребует воистину Геркулесовых усилий.

Дорвавшись до власти, чиновники и бюрократы ни за что не поступятся даже малой ее толикой, ведь правительство всегда найдет, куда потратить деньги, на которые удалось наложить лапу. Но, пожалуй, еще важнее то, что при таком повороте событий либералы и их союзники получат законное основание для пропаганды своих любимых идей. Коль скоро Звездное Королевство считает возможным принимать драконовские законы ради военной победы над Народной Республикой, значит их следует считать оправданными и в другой войне – войне с бедностью и социальным расслоением.

– Мы видим альтернативы и ориентиры, – сказал Вильям, прервав размышления брата. – Не стоит думать, что положение Альянса столь уж беспросветно. Грейсонцы, скажем, добились за время войны ощутимого прогресса. А знаешь ли ты, что Занзибар и Ализон готовятся ввести в строй собственные верфи?

– Занзибар? – Белая Гавань поднял брови, и его брат кивнул.

– Ага. Они создали с картелем Гауптмана совместное предприятие и построили нечто вроде малой версии верфи на «Вороне». Строить будут – во всяком случае, в первые два года – только крейсера, максимум линейные, но самой современной модификации. То же относится и к Ализону. Ну а Грейсон просто поражает воображение. Возможно, дело в том, что грейсонцам уже довелось повоевать в космосе, а возможно, в том, что их довоенный уровень жизни был гораздо ниже нашего, но они просто горы сворачивают, Хэмиш… и гражданский сектор их экономики продолжает расти не менее бурно, чем оборонный. Правда, им на руку играет, что их гражданский сектор все еще отстает от потребностей рынка, в то время как наш… – Он пожал плечами, – Нам мешает и то, что мы до сих пор не в состоянии обеспечить безопасность торговых маршрутов в Силезии. Торговый оборот с конфедерацией снизился почти на двадцать восемь процентов.

– Неужели андерманцы перехватывают наши рынки?

– Скорее соларианцы, – ответил Вильям, снова пожав плечами. – Это, кстати, объясняет, почему некоторые политики Лиги являются сторонниками неограниченного экспорта военных технологий в Народную Республику.

– Замечательно!

Белая Гавань помассировал виски и, взглянув на Капарелли, вернул разговор к началу:

– Итак, получается, что раньше, чем через два месяца, пополнение ко мне не прибудет?

– Увы, – ответил сэр Томас – Нам пришлось выбирать между вашим флотом и обороной звезды Тревора, а по правде сказать, фиаско у Адлера нагнало на всех, особенно на слабых членов Альянса, нешуточный страх. Я делаю все, чтобы вернуть корабли, которые нам, по политическим соображениям, пришлось рассредоточить по периферийным пикетам, но звезда Тревора – это совсем другое дело. На месте хевов я обозначил бы эту систему и находящийся там терминал как первоочередную цель, а оснований считать противника дурнее меня у меня нет.

Белая Гавань хмыкнул, обдумал услышанное и медленно наклонил голову. Да, будь он на месте Эстер МакКвин и располагай он необходимыми силами – в первую очередь отвоевал бы звезду Тревора. Правда, сил у нее вроде бы нет, но почему Капарелли решил не уступать ей ни малейшего шанса, граф понимал. Другое дело, что ему самому от этого понимания легче не становилось.

– Ладно, – сказал он наконец. – Я понимаю, что происходит, и осознаю свое место в списке приоритетов. Но я также надеюсь, что и вы, сэр Томас, и прочие лорды Адмиралтейства поймете меня правильно: при такой задержке в формировании флота сама возможность выполнения поставленных ранее задач представляется мне крайне сомнительной. Судя по взятым хевами темпам роста оборонительных сил Барнетта, к моменту нашего выступления они достигнут со мной паритета, а уж ни о каком нашем превосходстве не будет и речи. А судя по тому, что я знаю о гражданине адмирале Тейсмане, атаковать его равными силами – не лучший способ добиться успеха.

– Понимаю, милорд, – вздохнул Капарелли. – Мне остается лишь просить вас сделать все возможное. Поверьте, никто в Адмиралтействе не жалеет о задержке кораблей больше, чем я. По возвращении мною будут предприняты все возможные меры для ускорения дела.

– В конце концов, темпы строительства продолжают возрастать, – сказал Вильям тоном человека, пытающегося сказать хоть что-то утешительное.

– Верно, – подхватил Капарелли, – и если проект «Анзио»…

Он осекся и, взглянув на графа Белой Гавани, с ухмылкой сказал:

– Могу лишь сообщить, милорд, что у нас имеется реальная возможность наращивания сил в разумные сроки. Если эти ублюдки дадут нам всего лишь четыре месяца, мы сможем возобновить наступление.

– Помните, что говорил о времени Наполеон, – предостерег Белая Гавань.

– Намек понят, милорд. Но такой войны, как нынешняя, никто не вел уже триста стандартных лет, да и тогда она не охватывала такие пространства, – пожал плечами Первый лорд. – Получается, что мы разрабатываем новую стратегию развертывания по ходу боевых действий, и хевы тоже. Да, у нас есть проблемы и мы знаем, в чем они заключаются, но давайте не драматизировать ситуацию, предполагая, будто противник обходится без своих сложностей, которые стоят наших.