Текст книги "Конец обжорству"

Автор книги: Дэвид Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

 ГЛАВА 10
Стимулирование мозга

Активность мозга стимулируется не только самой едой, но и сигналами, сообщающими нам, что еда рядом. Для начала мы, используя свой опыт, должны понять, что какой-то раздражитель связан с определенным блюдом. И тогда уже раздражитель, который предваряет это блюдо, а не само блюдо, будет вызывать выброс дофамина и играть роль пускового механизма желания. В таком случае оно становится условно-рефлекторным раздражителем. Он подчиняет нас и заставляет действовать. Любой школьник знает про опыты Павлова с собаками. В конце XIX в. русский ученый Иван Петрович Павлов начал изучать условные рефлексы на лабораторных животных. Павлов звонил в колокольчик каждый раз, когда кормил собак, и обнаружил, что животные учатся связывать звук колокольчика с едой. Со временем животные стали выделять слюну при звуке колокольчика, даже если звон не сопровождался кормлением. Звук колокольчика стал для собак условно-рефлекторным раздражителем, вызывающим предсказуемую реакцию. Выработка условного рефлекса может занять совсем немного времени. В одном опыте участникам пять дней подряд давали с утра на перекус еду с высоким содержанием сахара и жира. В течение нескольких последующих дней им хотелось съесть что-нибудь сладкое в то самое время, когда их подкармливали в эксперименте, хотя раньше они никогда за собой такого не замечали. Желание успело сформироваться. Вольфрам Шульц, профессор нейробиологии в Кембриджском университете, – один из тех современных ученых, которые опираются в своих исследованиях на работы Павлова. Шульца интересуют причины и распределение во времени пиков дофаминовой активности. Если выброс дофамина не стимулировать, выделение этого гормона в мозге животного подчиняется определенному графику и происходит достаточно предсказуемо. Но дайте животному вознаграждение, и можно заметить взрывную активность мозга – серию резких выбросов дофамина. Вживив электроды в центр удовольствия животного, Шульц получил возможность регистрировать время и уровень высвобождения дофамина. В одном из его экспериментов обезьяны получали награду, которой не ожидали, – сладкий сок. При этом уровень дофамина резко возрастал. На следующем этапе эксперимента он подавал обезьянам визуальный или звуковой раздражитель, вслед за которым животные получали сок. Как только обезьяны привыкали к такой последовательности событий, модель высвобождения дофамина менялась. На основе усвоенного опыта животные начинали воспринимать раздражитель как сигнал к появлению сока и реагировали ростом дофаминовой активности. Вместо того чтобы высвобождаться в ответ на саму награду, дофамин высвобождался в ответ на раздражитель, предвещавший награду. Таким образом, ассоциирование стимула с наградой оказывает значительное влияние на поведение, особенно с учетом роли дофамина в фокусировании внимания на определенных объектах. Когда Реджина Карелли, профессор психологии в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл, замеряла электрическую активность в мозге крыс, она заметила сходную картину. Спустя несколько миллисекунд, после того как животное получало сигнал, который оно научилось ассоциировать с вкусной едой, несколько ансамблей нейронов отвечали на условно-рефлекторный раздражитель, энергично генерируя импульсы. Если сигнал не предвещал награды, мозг реагировал совсем по-другому – одни нейроны отвечали вяло, другие – практически не реагировали. Контраст был разительным и недвусмысленно свидетельствовал: ассоциируемые с наградой сигналы включают электрическую активность мозга. Понятие «мотивирующая привлекательность», введенное Кентом Берриджем, помогает объяснить, что происходит. Попросту говоря, мотивирующая привлекательность – это «хотение», активизированное сигналами, предвещающими удовольствие. Это усвоенная в процессе опыта ассоциация – мы учимся хотеть еду или какую-то другую субстанцию, которая нам когда-то нравилась. Сейчас мы можем уже не любить эту еду (хотя все-таки чаще любим). Но именно «я хочу», а не «мне нравится» побуждает к действиям, необходимым для того, чтобы ее получить. «“Хотение”, – писал Берридж, – запускается при виде печенья, или сигареты, которую кто-то закуривает рядом, или при звяканье кубиков льда в стакане с виски... Эти сигналы обладают силой пробуждать желание снова испытать связанные с ними ощущения». Переживание окрашивает такие сигналы мотивирующей привлекательностью. Положительные эмоции «прилипают» к стимулам, которые после этого обретают собственную силу. Мы уже сталкивались с некоторыми стимулами – сигналами такого рода. В опытах с животными часто используют свет или звук. У людей визуальные стимулы включают не только вид блюда, но и обстановку ресторана, где мы когда-то ели это блюдо, улицу, что ведет к этому ресторану, рекламный щит... Звуки и запахи, время суток и место могут обрести не меньшую мотивирующую силу, и люди, и наше настроение, как плохое, так и хорошее, которое когда-то ассоциировались со стимулом. Аромат вишневого пирога может пробудить воспоминания о блюдах, которые готовила ваша бабушка, и вызвать голод. Подкрепляемые выбросом дофамина, такие сигналы мотивируют поиск вознаграждения – целенаправленное поведение, которое является основным инструментом выживания. Как только сигнал обретает мотивирующую привлекательность, дофамин подталкивает нас искать и добиваться объекта нашего желания и не дает сбиться с курса. «Поиск вознаграждения, как правило, стремится к завершению, несмотря на все препятствия и помехи, – комментирует Стивен Хайман, профессор нейробиологии и проректор Гарвардского университета. – Если я иду в свой кабинет, чтобы найти и прочесть статью по нейроанатомии, любая помеха может расстроить мои планы. Но если моя цель – какое-то вознаграждение, особенно если оно обещает интенсивное удовольствие, ничто не собьет меня с пути. Со временем связь между стимулом и последующим вознаграждением может стать еще сильнее. Ассоциация усиливается в результате так называемой сенситизации – процесса, обратного привыканию. Этот эффект хорошо известен фармакологам: иногда одна и та же доза препарата при неоднократном применении оказывает все более сильное действие. «Мы говорим о мотивационной силе сигналов, если они заставляют нас желать чего-то, -говорит Берридж. – И это их свойство может со временем усиливаться либо посредством обучения, либо за счет сенситизации». Когда я беседовал с Берриджем, он предположил, что более сильная мотивирующая привлекательность вырабатывается только у части популяции и что вкусная еда запускает механизм переедания главным образом в этой группе. Может, таким людям еда действительно нравится больше, но, как подозревает Берридж, независимо от этого, они сильнее реагируют на присутствие пищевых стимулов и легче подпадают под их власть. У обезьян Шульца и крыс Карелли, как и у собак Павлова, выработали условный рефлекс – за сигналом последует вознаграждение. Научившись связывать сигнал с вознаграждением, животные реагировали на стимул выбросом дофамина. Джон Саламон и другие ученые продемонстрировали, что дофамин побуждает нас есть вкусную пищу, а это, в свою очередь, возбуждает усиливающую удовольствие опиоидную систему. Сведя вместе результаты разных направлений научных поисков, мы получаем полную картину цикла: сигнал запускает подпитываемое дофамином желание дофамин подталкивает нас к еде в процессе еды происходит выброс опиатов выработка дофамина и опиатов побуждает нас к дальнейшему потреблению пищи. Сигнал вызывает возбуждение, мы устремляемся к вознаграждению, испытываем облегчение, и возбуждение затихает. Сигналы гарантируют, что мы будем стараться, чтобы получить вознаграждение. Эта концепция хорошо известна индустрии еды, где главной целью при разработке продуктов является создание предвкушения.

 ГЛАВА 11
Эмоции делают еду незабываемой

Учитывая сенсорную привлекательность сахара, жира и соли, можно было бы ожидать, что любимые блюда будут у всех одни и те же. Но это не так, отчасти потому, что на наши предпочтения оказывают сильное влияние события, случавшиеся с нами в прошлом. Личные переживания, связанные с каким-то блюдом, могут придавать ему сильный эмоциональный заряд, и эти эмоции глубоко врезаются нам в память. Эндрю, журналист, с которым мы познакомились в начале этой книги, вспоминает, как ребенком его водили в Carvel, легендарную сеть кафе-мороженых в Нью-Йорке, после каждой победы бейсбольной команды, в которой он играл. Воспоминания до сих пор имеют такую власть над ним, что, когда бы Эндрю ни приехал в Нью-Йорк, его тянет в Carvel, несмотря на всю его решимость не поддаваться соблазну. Удержать Эндрю может только жена, которую он шутливо зовет своим куратором. Для меня таким эмоциональным содержанием наполнены шоколадные крендельки. Прогулка мимо отеля, где я много лет назад покупал их, будит воспоминания об удовольствиях, ассоциирующихся с ними, и меня снова к ним тянет. Обстоятельства, некогда связанные с вкусной едой, становятся центром эмоционального переживания, и это чувство сохраняется в памяти, откуда легко может быть вызвано. Сигнал будит воспоминание, воспоминание возбуждает желание. Врезавшись в память, положительные ассоциации могут мотивировать наше поведение, даже если мы этого не осознаем. Еда становится, по выражению Уолтера Мишела, горячим стимулом, который включает центры генерации эмоций в мозге, побуждая нас думать, чувствовать и отвечать на наше желание. Воспоминания взаимодействуют с дофаминовыми нервными путями, формирующими систему вознаграждения и определяющими наше поведение. Власть воспоминаний, связанных с вознаграждением, хорошо иллюстрирует эксперимент, в ходе которого участникам в случайном порядке показывали изображения различных предметов, причем при появлении некоторых картинок они получали символическое денежное вознаграждение. Не стало неожиданностью, что магнитно-резонасная томография показывала активацию дофаминовых путей в мозге испытуемых, когда им предъявляли такую картинку. Три недели спустя исследователи попросили участников эксперимента назвать запомнившиеся изображения и обнаружили, что они гораздо лучше запомнили те картинки, которые предвещали вознаграждение. «Результаты доказывают существование связи между активацией дофаминергических структур и... формированием долгосрочной памяти», – писали исследователи. Или, как более поэтично выразились два стэнфордских ученых, «система вознаграждения может нашептывать памяти на ушко». Как-то ясным субботним вечером я отправился в округ Сонома с Ниллом Шульцем, близким другом, приехавшим ко мне в гости с Восточного побережья. Мы искали ресторан, в котором Билл 15 лет назад ел восхитительный десерт – клубничный молочный коктейль в шоколадном кулечке. (В бумажный пакет заливают шоколад, замораживают и получают шоколадный контейнер.) И оригинальный способ подачи, и сочетание вкусов врезались ему в память, и вот мы ездим от ресторана к ресторану в поисках повара, сочинившего такой незабываемый десерт. «Когда люди вспоминают о каком-то блюде, которое им очень, очень нравилось, а сейчас почему-либо недоступно, они чувствуют страстное желание, – говорит Маршия Пелыпа, специалист по психофизиологии из филадельфийского исследовательского центра Монелл. – Память об удовольствии рождает страстное желание». Билл помнил и вкус, и необычный способ подачи коктейля, но его желание подпитывали эмоции. Он попробовал этот коктейль в особенный для себя день: чтобы отпраздновать окончание полного приключений путешествия через всю страну, Билл устроил пикник с друзьями в одном из калифорнийских виноградников. Жизнь была прекрасна, намечалась свадьба. Чувственное удовольствие и личные обстоятельства так крепко смешались с памятью о молочном коктейле, что нам пришлось колесить по всей северной Калифорнии в поисках вкуса и воспоминаний. Власть таких воспоминаний трудно переоценить. Спросите у людей, что они делали 21 ноября 1963 г.* или 10 сентября 2001 г., и вряд ли они смогут ответить. Но события следующего дня врезались в память большинства американцев во всех мелочах. Это бытовое наблюдение подкреплено значительным количеством научных работ, убеждающих, что мы лучше запоминаем детали, если они ассоциируются с эмоционально значимыми событиями. На этой концепции индустрия еды основывает свою телевизионную рекламу. Нам продают не продукты и не удовольствие. Нам продают эмоции.

 ГЛАВА 12
Вкусная еда перепрограммирует мозг

Теоретически существует предел, до которого вкусная пища может возбуждать процессы в мозге. Биологическая ценность дофамина заключается в его способности активировать у животных реакции добывания пищи. Мозг устроен так, что, когда непосредственная необходимость в пище отсутствует, выброс дофамина снижается. Предполагается, что у нас возникает привыкание – иначе бы нас тянуло к стимулу непрерывно. Это часть стремления к равновесию. По словам Аидраша Хайнала, доцента нейрофизиологии и поведенческих наук Пенсильванского университета, «гомеостаз не терпит крайностей». И тем не менее, иногда практика не подтверждает теорию. Рассмотрим опыт Гаэтано Ди Кьяры. Когда он в первый раз дал подопытным крысам Fonzies, чипсы со вкусом сыра, уровень дофамина в их мозге вырос. Со временем крысы к ним привыкли, уровень дофамина понизился, и еда потеряла свою способность влиять на их поведение. Но на этом история не заканчивается. Выяснилось, что, если стимул достаточно сильный, либо достаточно новый, либо предлагается недостаточно регулярно, мозг может и не снизить дофаминовый отклик. Желание не ослабевает. Мы можем видеть это на примере кокаина, субстанции, которая не вызывает привыкания. СОЛЬ. САХАР. ЖИР Человек, принимающий кокаин, будет на каждое употребление реагировать выбросом дофамина, как правило, на том же уровне, что и при первом знакомстве с наркотиком. Пища с супервысокими вкусовыми качествами меняет пейзаж мозга сходным образом. Я попросил Ди Кьяру исследовать, что происходит в мозге у животного, которое постоянно получает шоколадный напиток с высоким содержанием жира и сахара. После эксперимента он отправил мне по электронной почте сообщение с заголовком: «Важные результаты!!!». Ди Кьяра убедился, что дофаминовый отклик не уменьшался, несмотря на то что животные длительное время получали шоколадный напиток. Привыкание не вырабатывалось. Препятствует привыканию и новизна. Уровень дофамина у крыс оставался повышенным, когда доступ к шоколаду предоставлялся после щедрого снабжения сырными чипсами. Привыкание к одной вкусной пище не вызывает привыкания к другой. Еще один фактор – нерегулярность. Давайте животному вдоволь еды с высоким содержанием сахара, затем лишите сладкого на какое-то время и снова предложите сладкое в достаточном количестве – уровень дофамина может не снизиться. Мы с Андрашем Хайналом решили исследовать, как воздействует регулярное и нерегулярное употребление ванильного напитка с высоким содержанием сахара и жира на дофаминовую систему мозга. Когда мы в течение восьми недель давали крысам эту еду с очень высокими вкусовыми качествами, их мозг получал достаточную стимуляцию, чтобы не снижать выброс дофамина. Мы не заметили признаков привыкания. Когда мы ограничили доступ к напитку двумя днями в неделю, стимулирующий эффект стал еще выше, выброс дофамина увеличился. Для того чтобы преодолеть привыкание, сказал мне Хайнал, нужно, чтобы пища сохраняла для животного значимость. Этого можно добиться, предлагая мучительно маленькие порции вкусной еды в одно и то же время или используя другие методики, обеспечивающие чувство предвкушения. Мы еще многого не знаем о связи между системой мотивации, в которой дофамин играет такую важную роль, и нашим поведением в присутствии вкусной еды. Но мы знаем, что продукты с высоким содержанием сахара, жира и соли изменяют биологическую «проводку» нашего мозга. Существуют научные методики, позволяющие увидеть, как очень вкусная еда, которая обладает подкрепляющим эффектом, и ассоциирующиеся с ней сигналы изменяют нейронные сети. Крейг Шилц, руководивший исследованиями в Университете Висконсин-Мэдисон, продемонстрировал изменения в том, что он назвал функциональной сопряженностью участков мозга: после многократного воздействия на мозг раздражителей и сигналов связи между нейронными цепочками меняются и соответственно меняются модели нейронного отклика. Вкусная еда перепрограммирует наш мозг. Когда это происходит, мы становимся более восприимчивыми к сигналам, которые ее предвещают. Сара, Эндрю, Саманта и Клаудия попали в ловушку этого замкнутого круга. Они не могут контролировать свою реакцию на вкусную еду, потому что вкусная еда изменила их мозг.

 ГЛАВА 13
Пищевое поведение входит в привычку

Привычки формируются, когда знакомые раздражители активируют прочно устоявшиеся нейронные проводящие пути, которые отвечают за наше поведение. Одни и те же сигналы побуждают нас совершать одни и те же действия. Со временем процесс потребления вкусной еды порождает автоматические реакции. У нас вырабатываются схемы действий: мысленные шаблоны операций, которые мы предпринимаем в специфической последовательности. Такие схемы создаются быстрее и упрочняются, когда стимулы, движущие нашим поведением, являются подкрепляющими. Как только схема действий отпечатывается в мозге, диктуемое ею поведение становится настолько шаблонным, что мы можем реагировать на стимул еще до того, как осознаем его присутствие. С тех пор как ученые получили возможность измерять самые незаметные движения, накопилось достаточно научных работ, свидетельствующих: люди начинают двигаться еще до того, как осознают это. Активность мозга запускает моторный отклик, опережая сознание. Я позвонил Джошуа Берку из Мичиганского университета в Энн-Арборе с просьбой рассказать, как повторяющийся опыт укрепляет нейронные проводящие пути в мозге. Берк помог мне разобраться с несколько размытым, но важным различием между целеустремленным и привычным поведением. Примером целеустремленного поведения может служить следующий процесс: подумать о мороженом, захотеть мороженого и предпринять осознанные действия для того, чтобы получить мороженое. Все три этапа задействуют специальный набор мотивационных нейронных сетей. Если я вхожу в свой дом, намереваясь взять стаканчик мороженого из холодильника, мое поведение направлено на достижение цели и осознанно мотивировано желанием награды. Я хочу это мороженое, и я собираюсь действовать, чтобы его получить. Но если я поступаю так достаточно часто, психофизиологический процесс меняется. Он превращается в привычное поведение – менее обдуманное, более рутинное – и включает другие нейронные сети. Осознанное желание еды меня больше не мотивирует, я захожу в дом и первым делом направляюсь к холодильнику, потому что это привычка. Мое моторное поведение стало автоматическим. Дофамин воздействует на оба типа поведения, подстегивая мотивационные системы мозга и укрепляя силу привычки. Задействованы две схемы, функционирующие более-менее параллельно: одна работает как центр обработки мотивационной информации, другая запускает двигательную активность, ассоциированную с привычкой. Последствия для тех, кто пытается контролировать потребление пищи, очевидны. По мере вырабатывания привычек мозг «начинает выполнять последовательности действий как единый акт, который может быть приведен в действие специфическими обстоятельствами», объясняют ученые, изучающие привычки на нейронном уровне. Сигналы от окружающей среды становятся пусковым механизмом, включающим предсказуемые, автоматические реакции. Когда речь идет о еде, мы, по сути, следуем сценарию, который впечатан в плату нашего мозга. Привычки позволяют живым существам – и тем, у кого мозг высокоразвит, и тем, кто стоит на более низкой ступени, – быстро реагировать в ответ на привычные события. Это удобно – мы производим множество действий не задумываясь, например, можем завязывать шнурки и одновременно продолжать разговор. Но за такое удобство приходится платить. Архитектура мозга позволяет нам действовать автоматически, не полностью контролируя свои поступки. Потеря контроля – вот в чем проблема. «Привычка – это способ сэкономить на работе мысли, – говорит Джошуа Берк. – Есть польза от системы, которая позволяет нам, когда мы раз за разом сталкиваемся с одной и той же ситуацией, реагировать не задумываясь». Привычки вырабатываются долго, но стоит им укорениться – и избавиться от них будет очень трудно. «Один из определяющих признаков привычек – они негибки, – продолжает Берк. – Ситуация меняется, а привычка остается». Разницу между поведением, мотивированным целью, и поведением, обусловленным привычкой, демонстрирует очередной эксперимент со сладкой пищей. В течение недели ученые помещали подслащенные гранулы корма в конце длинного коридора, и группа крыс при первой возможности бежала к корму. Затем животных перевели в другое помещение, где они получили сладкие гранулы в больших количествах, но после кормежки ученые вызвали у крыс пищевое отравление. Когда на следующий день крыс вернули в клетку с коридором, их поведение изменилось: вместо того чтобы бежать к корму, они неспешно бродили по коридору и не проявляли особого интереса к пище. На следующем этапе эксперимент удлинили – животных в течение трех недель ждали сладкие гранулы в конце коридора. Остальные условия остались прежними – через три недели крысам предложили много сладкого корма, но потом снова вызвали у них плохое самочувствие. Вернувшись на следующий день в клетку с коридором, крысы повели себя так же, как до болезни, – снова мчались к еде и жадно ели. «Это хорошая иллюстрация разницы между мотивированным поведением и привычкой», – заметил Берк. После недельного кормления сладкими гранулами ассоциирование еды с болезнью начисто сняло у животных пищевую мотивацию. Но за три недели у них выработалась привычка, и животные действовали

бездумно. Результат – поедание пищи, которой однажды они отравились, не удерживало их в дальнейшем от привычной двигательной активности. (У людей, включая меня, все то же самое: я как-то объелся пиццей и страдал желудком, но это не мешает мне снова и снова есть пиццу.) Чем больше удовольствия приносит еда, тем сильнее действует опыт, формирующий автоматическое поведение. Вот в чем опасность привычки. Но в этом есть и положительная сторона: мы можем научиться формировать новые привычки – такие, что заставят нас искать другие, здоровые источники удовольствия.