Текст книги "Убийство-2"

Автор книги: Дэвид Хьюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Мы ничего такого не нашли. Совершенно очевидно, что преступник взломал деревянную калитку служебного входа и втащил тело сюда. Почему…

Лунд вновь открыла папку с отчетами криминалистов, попросила Странге посветить на страницы.

Женщина лет сорока или около того, в окровавленном халате, обвисла на веревках, которыми была привязана к центральному столбу. В таком священном месте это выглядело кощунством.

– А муж совсем не дурак, – сказал Странге, указывая на снимки. – Он намеренно пытался сбить нас с толку. Хотел представить это делом рук сумасшедшего. А как еще…

Не дослушав, Лунд направилась вперед, обошла вокруг столбов несколько раз. Брикс ходил за ней, приложив к щеке палец в перчатке.

– О чем вы думаете? – спросил он.

Она внимательно посмотрела на него, озадаченная странным выражением его глаз.

– Я думаю, что все это напрасно. Я трачу ваше время. Вы сами знаете, что делать. Зачем позвали меня?

– Затем, что у вас может быть свое мнение.

– Нет, – сказала она, возвращая ему папки с бумагами. – У меня его нет.

– Не спешите. Утро вечера мудренее, тогда и поговорим.

– У меня нет никаких идей.

– Может, появятся.

– Нет.

– Позвоните мне, если все же что-то придет в голову. Если нет, тоже хорошо. Ситуация такова, что завтра мне придется отпустить мужа из-под стражи. У нас нет достаточно доказательств для обвинения.

– Понятно. – Лунд посмотрела на часы. – Мне пора ехать. Кто-нибудь подбросит меня до Эстербро? Это недалеко.

Брикс кивнул:

– Конечно. Но сначала я бы хотел познакомить вас кое с кем.

Томасу Буку достаточно было увидеть, как Эрлинг Краббе и Биргитта Аггер усаживаются за большой стол, чтобы понять: его первые переговоры на посту министра юстиции не будут простыми.

Ситуация в парламенте напомнила ему драконов на шпиле Бёрсена: партии так же сплетены воедино и так же находятся в постоянном конфликте, скаля друг на друга зубы.

Высокий и худой, Краббе выглядел так, словно проводил слишком много времени в спортивном зале. Его дед в годы Второй мировой был знаменитым партизаном, которому посчастливилось выжить и не стать еще одной строкой на стенах Минделундена. Краббе возглавлял националистов Народной партии, которых сами левые иногда сравнивали с нацистами. Бук считал это сравнение несправедливым. Сторонники Краббе были против иммиграции, подозрительно относились к иностранной культуре, отличались нетерпимостью и отсутствием гибкости, имели склонность к саркастичным и едким заявлениям. Но потому-то они и не преуспели. Та небольшая власть, которой они обладали, являлась следствием коалиционной политики. Правительство в фолькетинге много десятилетий не оказывалось в руках какой-то одной партии. И для решения любого мало-мальски сложного вопроса требовалось идти на уступки.

Биргитта Аггер отнюдь не походила на представителя партийного меньшинства, подбирающего крошки со стола власть имущих. В пятьдесят два года она сделала карьеру профессионального политика, пробившись в лидеры прогрессистов благодаря собственному уму и целеустремленности. Надежда левых, она была элегантным, тщательно наманикюренным хамелеоном, который менял убеждения в зависимости от настроений в обществе.

Судя по опросам, Аггер шла ноздря в ноздрю с Грю-Эриксеном. Она видела себя следующим премьер-министром. Бук прекрасно понимал, что любые переговоры по антитеррористическому законопроекту будут вестись в контексте ее честолюбивых устремлений.

И вновь его взор невольно обращался на драконов, разинувших пасти на крыше старой биржи.

Правительство сейчас разрывалось между Краббе и Аггер, первый из которых упрекал Грю-Эриксена в слабости, а другая – в подрыве гражданских нрав. Различные аспекты законопроекта – усиление пограничного контроля, дополнительное финансирование службы безопасности, увеличение срока заключения под стражу без предъявления обвинения для подозреваемых в терроризме – стали для двух этих политиков полем боя, на котором каждый из них жаждал победы только за счет поражения противника.

– Новые экстремистские группировки исламистов появляются чуть ли не каждую минуту… – Речь Краббе против того, что он называл проникновением зарубежных влияний в датское общество, была в полном разгаре. – Они хотят сбросить нашу демократию и заменить ее шариатом…

– У нас уже есть законы против пропаганды насилия, – терпеливо заметил Бук.

– Их недостаточно. – В голубой рубашке и синем галстуке, с аккуратной короткой стрижкой Краббе выглядел безупречно. Он напоминал повзрослевшего бойскаута, жаждущего новых испытаний. – Эти люди хотят вернуть нас в Средневековье.

– Все это просто смешно. – Аггер собрала свои бумаги, готовясь уйти. – Если Народная партия хочет, чтобы мы начали сажать людей в тюрьму за убеждения, то это ее проблемы. Мы все знаем, почему мы здесь. Все из-за этой ужасной войны. Если бы не она…

– Война всегда ужасна, – сказал Бук. – Я согласен. У меня есть серьезная причина ненавидеть ее.

Его собеседники умолкли. Йеппе… Не следует слишком часто прибегать к этому приему, укорил себя Бук.

– Но тем не менее война идет, и нам приходится действовать именно с этой позиции, нравится нам это или нет. Очевидно, что на границе необходимо усилить контроль. Очевидно, что полиции и разведке недостаточно средств для эффективной работы в нынешних условиях.

– И надо ввести запрет на этих проклятых исламистов, – вставил Краббе.

– Вот видите? – Она встала, похлопала Бука по плечу. – Удачи вам. Старик подсунул вам непростую задачку. Когда я видела Монберга в последний раз, он был близок к отчаянию. Вам велели найти квадратуру круга, а это невыполнимо. Передайте Грю-Эриксену: пусть скажет НАТО, чтобы они убирались отсюда ко всем чертям.

– Как только будет можно, мы так и сделаем, – сказал Бук. – Но не сейчас. Если бы вы сидели в его кабинете, то принимали бы точно такие же решения.

Она рассмеялась:

– Посмотрим! До свидания, Краббе. Возвращайтесь к своим фантазиям о маленькой Дании, которой никогда не было и не будет.

И Аггер ушла.

Эрлинг Краббе налил себе еще кофе из термоса.

– Простите, если я был слишком резок. Просто невозможно молчать. Мы обязаны защитить себя. Вспомните Нью-Йорк. Вспомните Лондон и Мадрид.

– Вспомните Осло и остров Утёйа, – ответил Бук. – Тогда ведь все бросились обвинять мусульман? А убийцей оказался псих по имени Андерс Брейвик, рожденный и воспитанный в Норвегии. Один из…

Он успел оборвать фразу. «Один из ваших» – это было бы в корне неправильно. При всех своих порой нелепых убеждениях и глубоко укоренившихся предрассудках Краббе был парламентарием до мозга костей.

– Один из кого? – спросил он.

– Один из нас.

Бук встал из-за стола, готовясь сделать последнюю попытку. Он ознакомился с заключением службы безопасности и по совместительству разведки, в чьи задачи входило также и обеспечение внутренней безопасности.

– Если бы они хотели принять те меры, которые предлагаете вы, то они бы просили о них. И я бы немедленно согласился. Но они этих мер не требуют, а они – эксперты. Я могу попросить их предоставить для вас необходимые разъяснения, если пожелаете.

Краббе только отмахнулся:

– Я и без разъяснений прекрасно знаю, почему они этого не сделали. Мы все слишком боимся этих людей. Боимся, что если мы дадим им отпор, то они тут же поднимут крик о шовинизме. Мой дед сражался с нацистами ради этой страны, рисковал своей жизнью…

– Кампания запугивания не причинит вам особого вреда, ведь рейтинг и без того довольно низкий. Я правильно понимаю?

Бук просто не мог не сказать этого. Напыщенность Краббе зашкаливала.

Краббе подскочил, надел свой дорогой пиджак, одернул рукава.

– Аггер не поддержит вас ни при каких обстоятельствах. И это значит, что большинство вы получите только вместе со мной. Считайте голоса. Я, например, сосчитал.

– Эрлинг…

– Я буду ждать ответа к семи вечера. Посоветуйтесь с премьер-министром. Он понимает ситуацию, – он поднял пустую чашку, словно говорил тост, – даже если вы пока не разобрались.

Краббе оглядел кабинет, улыбнулся портретам на стене, смерил Томаса Бука взглядом с головы до ног, отчего новый министр юстиции остро почувствовал себя не в своей тарелке.

– Спасибо за кофе, Бук. Хорошего дня.

Вернувшись в управление, Лунд вновь оказалась под градом неприязненных взглядов – и тех, кто ее знал, и тех, кто только что услышал о ней. Мимо, с папками в руках, быстро шел Свендсен – невысокий широкоплечий оперативник, которому она когда-то угрожала оружием. Он посмотрел на нее особенно холодно. Лунд улыбнулась ему, кивнула:

– Привет!

Затем Брикс увел ее в комнату для допросов. Там за столом сидела миниатюрная женщина в деловом костюме и говорила по телефону. Она была немногим старше Лунд, но все в ее внешности и манерах говорило о ее высоком положении: дорогая одежда, уверенная улыбка, красиво уложенные на затылке темные волосы, идеально отглаженная белая блузка. И духи.

Лунд почувствовала себя неловко в зимней куртке, джинсах и красном свитере.

– Прошу любить и жаловать, это заместитель комиссара Рут Хедебю, – сказал Брикс, подводя Лунд к стулу. – Она хотела познакомиться с вами.

Хедебю пожала ей руку:

– Наслышана о вас.

– Могу себе представить.

– Парк Минделунден – памятник национального значения. Я хочу, чтобы это дело было раскрыто как можно скорее. Прошло десять дней, а мы по-прежнему теряемся в догадках.

– Тогда выдвигайте обвинение против мужа.

– У нас недостаточно доказательств. – Хедебю сложила руки на груди. – А у вас есть какие-то соображения?

– Я не вижу упущений в ходе расследования. Данные экспертов выглядят убедительно…

– Это все так. Но что вы думаете?

Лунд глянула на Брикса. Он тоже ждал, что она ответит на этот вопрос.

– Я думаю, что это не муж.

Хедебю на мгновение закрыла глаза и вздохнула. Это был не тот ответ, которого она ждала.

– Я могу ошибаться, – добавила Лунд. – Но вряд ли.

Хедебю покрутила на пальце обручальное кольцо, потом спросила:

– Почему вы так считаете?

Лунд перевернула несколько страниц заключений и отчетов, лежащих перед ней.

– Тут говорится, что преступник действовал в приступе ярости. Но тело вытащили из дома, перевезли в Минделунден…

– Чтобы запутать следствие, – вставила Хедебю. – Чтобы мы подумали, будто убийца – безумец. Криминалисты утверждают, что на его одежде была ее кровь. Как…

– Давайте послушаем, что скажет Лунд, – предложил Брикс и в ответ на недовольный взгляд Хедебю добавил: – Если вы не возражаете.

Лунд смотрела на них и пыталась разобраться в иерархии их взаимоотношений. Если судить только по должности, то выше стоит Хедебю. Но Брикс всегда был силен друзьями и связями, так было с момента его появления здесь, в разгар следствия по делу Бирк-Ларсен. Похоже, решила Лунд, своих связей он не утратил.

– Анна Драгсхольм боялась убийцы, – сказала Лунд. – Причем уже в течение некоторого времени. У мужа был мотив, но никаких проявлений насилия у него раньше не зафиксировано. Она никогда не жаловалась на него. Я думаю…

Лунд немного нервничала под напряженным, холодным взглядом Хедебю.

– Я думаю, что убийца хотел что-то заявить, оставляя тело у столба в Минделундене. Слишком заметное место. Слишком значимое, чтобы проигнорировать такой поступок. Слишком… ужасное. Непохоже, чтобы пьяный человек, поссорившийся с бывшей женой, импульсивно принял такое решение.

Рут Хедебю поджала губы:

– Итак, убийца хотел что-то сказать?

– Да.

– Но, как видно, у него не получилось? А иначе нам не пришлось бы ломать над этим голову?

– Верно. – Лунд закрыла досье и отодвинула его от себя. – Если только настоящий убийца не дожидается определенного часа.

– Зачем ему это?

– Я не знаю. Чем занималась эта женщина до замужества?

– Много чем. – Брикс раскрыл свою папку. – Анне Драгсхольм было тридцать девять лет. Училась в Соединенных Штатах. Работала в благотворительных и некоммерческих организациях в Африке и в Азии. Оказывала кое-какие юридические услуги «Международной амнистии» и датской армии. Нигде долго не задерживалась.

– Что именно она делала для военных?

– Консультировала по правовым вопросам. Ее посылали на Балканы, в Ирак, на Кипр. Последняя поездка была в Афганистан.

– У нее остались связи в армии?

Брикс листал бумаги.

– Похоже что нет. Если не считать того, что она ежемесячно жертвовала одному ветеранскому клубу тысячу крон. Это весьма щедро.

В дверь постучали. Брикс вышел, оставив Лунд наедине с Хедебю, которая раздраженно постукивала по столу безукоризненно накрашенными ногтями.

– Это всего лишь мои догадки, – сказала Лунд.

– Догадки – ваш стиль, как я слышала.

Лунд задели ее слова.

– Если я права, значит вы что-то упустили. Нужно вернуться – в дом, в парк, в те места, где бывала Драгсхольм. Нужно как следует поискать…

Хедебю смотрела на нее изучающим взглядом.

– Вы так думаете?

– Я же говорю – это всего лишь мои догадки.

– И вы думаете, что если бы вы работали здесь, то расследование велось бы по-другому?

– Я этого не говорила. И вообще приехала сюда только по просьбе Брикса. Простите, если разочаровала вас…

В комнату вернулся Брикс, держа руки в карманах.

– Муж только что признался. И в убийстве, и в том, что отвез тело в парк.

– Он объяснил, почему решил отвезти ее в Минделунден? – спросила Лунд.

– Он признался! – отрезала Хедебю и стукнула ладонью по столу. – Долго же мы этого от него добивались.

– Поздравляю. – Лунд взялась за свою сумку.

Хедебю уже встала, заговорила об адвокатах, обвинениях, судебных слушаниях.

– Вовремя, однако. Я уже начинала беспокоиться, – сказала она напоследок, бросила на Лунд цепкий взгляд и ушла.

Брикс сел за стол.

– Спасибо, что приехали. Как я уже говорил, вам заплатят за этот день.

– Не стоит. Всего несколько часов. Я ничего не сделала. И мне действительно пора. Сегодня у сына день рождения. Поймаю такси, не волнуйтесь.

Он не двигался.

– Поздравляю, – повторила она.

– Признание получил Свендсен. Вам он никогда не нравился.

– Он не умел слушать. Не делал того, что я просила. А еще он подонок.

Леннарт Брикс поднялся, пожал ей руку, затем распахнул перед ней дверь.

– Все равно большое спасибо, – сказал он.

Мюг Поульсен ждал Рабена в той же комнате, где он встречался с женой. Диван-кровать стоял теперь немного по-другому – с тех пор другой заключенный принимал посетителей, в помещении пахло потом и торопливым сексом.

Поульсен был тщедушным человеком с печальным лицом. От своих ранений он практически оправился, осталась лишь небольшая хромота. Одет он был в армейский камуфляжный костюм. Когда Рабен вошел, Поульсен обнял его, засмеялся.

– Прости, что не прихожу чаще. – Говоря это, он не смотрел Рабену в глаза. – Много дел в клубе. Да и вообще… – Его слабый голос растаял в тишине.

– Луиза говорила, что ты мог бы помочь мне с работой.

– Сделаю что смогу. – Поульсен вытащил из кармана вырванный из блокнота листок. – Не знаю, пригодится тебе это или нет. Они ищут плотника. Их шеф тоже раньше служил. Может, ради своих немного нарушит правила. – Он передал листок с фамилией и номером телефона Рабену. – Он сержант в отставке. Ну и наслушался я военных историй, пока договаривался. В общем, через пару месяцев там будет работа.

– Он в курсе, где я?

– Да, в курсе. Он уже и раньше помогал нам. Пусть Луиза свяжется с ним, и он пришлет необходимые бумаги. – Поульсен помолчал, будто собираясь с духом перед тем, как задать трудный вопрос. – Ты теперь готов, Йенс? Тебе, кажется, лучше.

Рабен убрал листок в карман.

– Мне лучше.

– Мы должны помогать друг другу. В клубе ветеранов вам подскажут, где найти жилье. Я оставлю Луизе номера телефонов до отъезда.

Он искоса поглядывал на Рабена и нервно ерзал – точно так же, как перед отправкой на задание.

– Куда ты уезжаешь? – спросил Рабен своим сержантским голосом, ослушаться которого невозможно.

Поульсен заерзал еще сильнее.

– Опять в Афганистан. Меня включили в состав части, которая вылетает на следующей неделе. На шесть месяцев. Я даже рад. Что еще делать здесь таким, как я?

– Куда?

– В Гильменд. На первых порах снова в лагерь «Викинг». Я всего лишь рядовой, больше мне ничего не известно. Попросился пару дней назад. Все путем.

Рабен поднялся и загородил собой дверь.

– Прошлый раз, когда мы встречались, ты сказал, что больше туда ни ногой.

– Мне пора.

Поульсен попытался протиснуться к выходу. Рабен ухватил его за руку. Худосочный парень вырвался. От его дружелюбия не осталось и следа.

– В чем дело, Мюг? Что ты натворил? Может, я смогу помочь…

– Ты псих, – огрызнулся Поульсен. – Как ты мне поможешь?

– Я не помню, что случилось. Знаю, это было что-то плохое…

– Да ни черта ты не знаешь! Плюнь на это. – Бледное лицо Поульсена покраснело от злости. – Все то дерьмо осталось там, Рабен, с ним покончено. Если к тебе придут с вопросами…

– С какими вопросами?

– Лучше тебе не знать. – Он пронзительно крикнул: – Охрана!

– Мюг…

– Охрана! Выпустите меня отсюда!

Рабен опять взял его за руку.

– Я устрою тебя на работу, как обещал, – крикнул Поульсен, тщетно пытаясь вырваться из железной хватки своего бывшего сержанта. – Но если ты начнешь болтать, то о работе забудь. Вообще про меня забудь. Ты больше не потянешь меня за собой. Не бывать этому…

Дверь распахнулась, на пороге стоял охранник, помахивая дубинкой.

Рабен отпустил Мюга Поульсена и смотрел, как тот быстро уходит по коридору. Он что-то знал. Как знал когда-то сам Рабен. Правда по-прежнему жила в нем, он чувствовал это. Она бродила по закоулкам его памяти, как злое глупое чудовище, потерявшееся в темноте.

Квартира ее матери в Эстербро была полна воспоминаний, по большей части неприятных. Но теперь, рядом с Марком, ей не хотелось вспоминать плохое. Высокий и красивый, ее сын казался более счастливым, чем когда жил с ней. Не то чтобы Лунд была плохой матерью, просто хорошей из нее не получилось. Поэтому он так и остался в семье ее бывшего мужа, и на него тратилось столько денег, сколько она не смогла бы тратить, даже если бы не оставляла себе ни кроны из своей нынешней зарплаты. И Гедсер сыну наверняка не понравился бы – с полным на то основанием.

На торте четырнадцать свечек. Во главе стола Вибеке, ее мать, тоже счастливая, со своим новым ухажером. Вокруг множество родственников, чьи имена Лунд припоминала с большим трудом. Они поздравили Марка, похлопали, когда он задул свечи.

Марк так мил с ней. Надел голубую толстовку, которую она привезла ему в подарок, надел сразу, как только вынул из позорной оберточной бумаги. Безвкусная, дешевая вещь, да еще на размер меньше, чем надо…

Ухажера матери звали Бьорном. Он был пухлым, лысеющим, жизнерадостным человеком, на седьмом десятке, по догадкам Лунд, с видеокамерой, на которую самозабвенно записывал каждый миг праздника. Когда свечи погасли, Вибеке хлопнула в ладоши, и все послушно умолкли и посмотрели на нее.

Вибеке залилась румянцем смущения. Лунд даже не знала, что ее мать может краснеть.

– Этот славный человек слегка спятил и сделал мне предложение, – сообщила Вибеке, сияя, как школьница. – Что я могла на это ответить?

– Только да, – с гордой улыбкой произнес Бьорн.

– Так я и сделала. Церемония будет самая простая. Белое я не ношу, так что с этим никаких проблем. Вот. – Она умолкла, но потом спохватилась, что еще не все сказала: – В субботу. В эту субботу. Вы все получите приглашения. И кто придумал, будто старики не теряют голову?

Ответом ей было потрясенное молчание, которое сменилось взрывом аплодисментов. Лунд, к собственному удивлению, захихикала, прикрыв рот рукой.

К ней подошел Марк. Она погладила его по груди, посмеялась над тем, как мала ему толстовка.

– Прости. Ты так быстро растешь.

– Не переживай.

У него был низкий спокойный голос. Ей с трудом верилось, что это тот самый трудный ребенок, который жил с ней в материнской квартире во время расследования дела Бирк-Ларсен.

– Хорошо, что ты приехала. Надолго?

– Нет, скоро уже пора возвращаться.

– Бабушка сказала, что у тебя было собеседование насчет работы. И что, возможно, ты снова будешь жить в Копенгагене.

– Нет. Как у тебя дела?

– Нормально.

На лице его промелькнуло разочарование. И на мгновение он превратился в того, двенадцатилетнего Марка. Она снова подвела его. Но потом он взял ее за руки, поцеловал в щеку, произнес что-то милое, и ужасно взрослое, и понимающее.

Вибеке с новой силой призывала всех угощаться тортом.

Взгляд Лунд упал на пол. Там что-то валялось – смятая целлофановая упаковка рядом с грудой оберток, сорванных с подарков. Эта упаковка была точно такого же размера, как и та надорванная, что была найдена в доме Анны Драгсхольм.

Рут Хедебю очень не понравилось, когда Лунд сказала, что нужно вернуться к самому началу и поискать получше. Но на самом деле в этом и состояла работа полицейского. Он должен искать. Смотреть. Постоянно.

Лунд нагнулась и подняла целлофан с пола. Огляделась: рядом на столе лежала новая кассета в ожидании своей очереди скользнуть в видеокамеру Бьорна.

Она спрятала обертку в карман и ушла в коридор, чтобы позвонить. Звонков она сделала два.

– Странге слушает.

– Это Лунд. Я не могу дозвониться до Брикса.

– У вас что-то важное? Я занят.

Он был где-то на улице, она слышала шум машин.

– Это об убийстве Драгсхольм. Тот кусок целлофана…

– Вы же говорили, что больше не занимаетесь этим.

– Он все снимал. Если вы не думаете, что муж способен на такое, то вы обвиняете не того человека.

Странге молчал.

– Я хочу снова осмотреть дом, – сказала Лунд. – Это возможно?

Долгий несчастный вздох.

– Дайте мне час.

– А почему не теперь, Странге?

– Через час, – повторил он и дал отбой.

За ее спиной гости затянули песню. У нее было ужасное ощущение, что от нее ждут активного участия.

Воинская часть в пригороде Рюванген размещалась на треугольнике земли, образованном раздвоенной железнодорожной веткой, уходящей из Эстербро на север. Луиза Рабен и ее сын Йонас жили там с ее отцом, полковником Торстеном Ярнвигом, уже почти год – с тех пор, как закончились деньги, чтобы платить за квартиру, которая должна была стать их семейным домом. Рабен там никогда не жил. По психиатрическим показаниям его заперли в Херстедвестере вскоре после его возвращения. Какое-то ужасное событие, в котором так никто и не разобрался до конца, привело его на скамью подсудимых, однако мера наказания не была определена.

Вот почему она и Йонас перебрались в Рюванген – временно, по крайней мере, как они предполагали. Луиза по-прежнему мечтала о собственном доме, о жизни вне тесно сплетенного коллектива, которым является армия. Но пока эта мечта была недостижима. Освобождение мужа постоянно откладывалось. У нее не было средств, чтобы оплачивать отдельное жилье, так что им с Йонасом пришлось поселиться в единственной свободной комнате в служебном доме ее отца. Там все было весьма скромно, но все же не так убого, как в сержантском жилище, которое она когда-то делила с мужем.

Ярнвиг был одиноким мужчиной, преданным армии. Его жена, мать Луизы, ненавидела жизнь в казармах и давным-давно ушла от него. Он дослужился до звания полковника, стал командиром воинской части.

Луиза любила отца, хоть им и приходилось проводить друг у друга на глазах слишком много времени. Он по-своему пытался занять место Рабена: постоянно твердил ей, что нужно подыскивать для Йонаса школу и начинать обустраивать подвальное помещение, чтобы у них было больше места. Вот и сегодня к вечеру, сидя за обеденным столом и доедая сэндвич, он принялся за старую песню:

– Нужно подать заявление как можно раньше, чтобы получить место в хорошей школе. Это важно…

Йонас сидел на полу в отведенной им комнате, увлеченный новой игрушкой, которую только что подарил ему Кристиан Согард. Майор по званию и правая рука ее отца, Согард был красив и уверен в себе. Он часто бывал у них в доме, улыбался Луизе, гладил мальчика по голове, дарил ему солдатиков в форме. Йонас обожал эти игрушки, любил находиться рядом с Согардом и играть с ним в войну.

В детском саду у Йонаса сегодня произошла стычка с одним мальчиком – его снова дразнили из-за отца. Согард поехал забирать его, вмешался, привез домой.

Луиза понимала, чего добивается Согард. Похоже, отец хотел того же. Причины распада армейских браков были немногочисленны и предсказуемы. Разлука либо скрепляла семью, либо ломала. Исчезновение Рабена в утробе датской системы принудительного психиатрического лечения оказалось даже хуже его шестимесячных назначений в Ирак и затем в Афганистан. Тогда она, по крайней мере, знала, когда ждать его домой. Правда, это могло случиться и раньше срока – если бы его привезли на носилках или в гробу.

– В школу определяют по месту жительства, папа. Йенса скоро выпустят. Он получит работу. Мюг говорит, на стройплощадках не хватает рук. Плотники…

– То есть ты покинешь нас? В лазарете тебя обожают. Ты нужна нам здесь.

Луиза работала медсестрой в лазарете при воинской части: хорошая работа, мизерная зарплата. Но там она чувствовала, что в ней нуждаются, ее ценят, и это было важно.

Ярнвиг взял кружку с кофе.

– Ты действительно думаешь, что его освободят?

– Конечно. Ему лучше. Нет никаких причин держать его там. Ты бы и сам это понял, если бы увидел его.

– А если опять откажут? Ты ждешь уже два года.

– Я прекрасно знаю, сколько я жду. Я считаю каждый день.

– Ты ждешь, а тем временем откладываешь свою жизнь на потом. От этого страдаешь ты, страдает Йонас…

Она всегда считала отца привлекательным мужчиной. Высокий, с горделивой осанкой, уверенный, честный, порядочный. Ей было пятнадцать, когда ее мать вышла из дома, села в самолет и улетела в Испанию, чтобы начать жизнь заново, без них. Боль от потери до сих пор была жива и в отце, и в дочери.

– Йенс – отец Йонаса, и я люблю его. Если тебе это не нравится, то мы немедленно уедем отсюда.

Он откусил сэндвич и стал перелистывать бумаги, лежащие перед ним на столе.

Раздался стук в дверь. На пороге стоял Саид Биляль, один из младших офицеров. Из нового поколения рожденных в Дании мусульман, он был сыном иммигрантов. Темноволосый, смуглый, по-видимому, без друзей. Если он и улыбался когда-нибудь, Луиза этого ни разу не видела.

Биляль стоял с каской в руке, в полевом обмундировании, вытянувшись по стойке смирно.

– Майор Согард сказал, что вы хотели узнать последнюю информацию о погрузке.

– Позже, – сказал Ярнвиг, не поворачивая головы.

– Прошу разрешения обратиться по поводу младшего капрала…

– Позже. Благодарю.

– Этот солдат не очень-то счастлив, – заметила Луиза, когда Биляль ушел.

– Ну и что? Скоро он будет в Гильменде. Они служат, потому что таков их долг. Мы не ждем от них радостных песен и плясок.

Она вернулась в их комнату к Йонасу и Кристиану Согарду, села рядом с ними на полу.

– Я хочу показать папе новую игрушку, – сказал Йонас. – Когда мы его увидим?

Она поцеловала его мягкие светлые волосы.

– Скоро.

Внимание Согарда было направлено в большей степени на нее, чем на Йонаса, и она не возражала. Майор был симпатичным и заботливым. Вот уже два года она жила как вдова или девственница, и общество мужчины, который бросает на нее восхищенные взгляды, вносило приятное разнообразие.

– А когда? – спросил Йонас.

– Очень скоро, – ответила Луиза Рабен уверенно и улыбнулась в ответ на улыбку Кристиана Согарда.

Карстен Плоуг всей душой ненавидел перемены, и это означало, что приход нового министра он воспринял в штыки. Это же как жениться на незнакомке. Чиновник никогда не знает, что ждет его завтра.

– И где его носит? – ныл он, глядя на Карину.

– Я не знаю.

– Пора ему начать вести себя, как подобает министру королевы.

– Для Бука все это пока в новинку. – Странное послание снова возникло у нее на экране. – Его назначили только утром.

– Удивительно, сколько вреда можно причинить делу всего за один день. Он полностью проиграл Биргитте Аггер. А теперь и Краббе уверен, что может вытирать об нас ноги.

Она снова попыталась пройти по ссылке, указанной в сообщении.

– Да что за ерунда такая!

Плоуг подошел и встал у нее за спиной.

– Вот увидите, это от Министерства финансов. В пятницу их очередь организовывать выпивку. Кто-то решил пошутить.

Она задумчиво теребила в руках светлую прядь волос.

– Да нет же, от них приглашение пришло уже пару часов назад. И этого адреса нет в списке контактов.

За дверью послышались шаги. В кабинет решительно вошел Бук, он был в синем свитере, совершенно неподходящей фиолетовой рубашке и без галстука.

– Краббе уже здесь, – сказал Плоуг. – Где вы были?

– Выходил. Мы договаривались на семь. Терпеть не могу, когда люди приходят раньше времени. Пойдемте…

Эрлинг Краббе сидел за столом для совещаний – уже с видом триумфатора.

Он поднялся, пожал Буку руку почти доброжелательно, улыбнулся Плоугу и Карине.

– Я сегодня был слишком резок, извините. Тяжелый день. Головная боль. Прошу простить меня. Итак, к делу…

– Ситуация очень простая, – бодро перебил его Бук. – Ни сейчас, ни в будущем мы не пойдем на компромисс ни в чем, что касается конституционной защиты основных демократических ценностей.

Худощавый политик ошеломленно уставился на него.

– Ни угрозы, ни кампания запугивания как с вашей стороны, так и со стороны террористов нашей позиции не изменят. Ясно ли я выразился?

– Весьма, – кивнул Краббе, справившись с шоком. – То есть правительство считает, что без нас оно будет лучше работать?

– Вовсе нет. Но – таково ваше решение. Разумеется, если вы выйдете из коалиции, мне придется более подробно обосновать нашу позицию.

Бук положил на стол свой портфель и достал из него пачку документов.

– Я не историк и не юрист. Но я проконсультировался и с теми, и с другими по поводу ваших предложений. Насколько мне известно, датское правительство только раз за всю историю отказалось от правового союза на основании расхождения во взглядах. Взгляните…

Он передал бумаги Краббе. Плоуг тоже приблизился, посмотрел и отошел с удрученным видом. Это были снимки времен Второй мировой: нацистские солдаты на улицах, винтовки на изготовку, штыки подняты, на обочинах испуганное население.

– Это было в тысяча девятьсот сорок первом году. Тогда мы отвергли союз с Коммунистической партией. Да, нас подталкивал к тому вермахт. Мне нет нужды рассказывать вам, к чему это привело. Ваш дед, несомненно, упоминал этот факт.

Краббе бросил снимки на стол.

– Такие вещи нельзя сравнивать.

– Наши эксперты по конституционному праву уверены в обратном. Вы найдете их соображения вот в этих документах. Буду рад, если передадите наш разговор своим коллегам…

– Не оскорбляйте меня.

Большая ладонь Бука взметнулась в воздух.

– Поистине, Краббе, в моих мыслях не было ничего подобного. Вопрос очень простой. Желает ли Народная партия стать частью широкой коалиции и способствовать принятию закона, о котором просят службы безопасности? Или вы хотите остаться в одиночестве со своим особым мнением, которое в последний раз было озвучено, когда нацисты управляли Копенгагеном и при этом обращались с нами как с рабами и марионетками?