Текст книги "Под тропиком Козерога"
Автор книги: Дэвид Эттенборо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
Глава 10
Драконы
На следующий день, когда мы рано утром пересекали бухту, на небе не было ни облачка. Халинг сидел на корме, улыбаясь и показывая на раскаленный диск солнца.
– Хорошо. Много солнца, много запаха, много буайя.
Шлюпка пристала к берегу, и мы стали пробираться сквозь кустарник. Мне не терпелось добраться до ловушки: вполне возможно, ночью в нее попал дракон. Мы продрались через подлесок и вышли на открытый участок саванны. Шагавший впереди Халинг вдруг остановился.
– Буайя! – возбужденно закричал он.
Я опрометью кинулся к нему, и вовремя: метрах в пятидесяти на противоположной стороне прогалины мелькнул черный силуэт и тут же исчез в колючем кустарнике. Мы со всех ног припустили туда. Варан исчез, словно его никогда и не было. За время дождя саванна покрылась мелкими лужами, но утреннее солнце успело их осушить, оставив кое-где участки грязи; на одном из них прекрасно отпечатались следы дракона.
Лапы варана вязли в грязи, когти вырыли глубокие рытвины, хвост оставил борозду между отпечатками лап. Судя по расстоянию между следами и их глубине, дракон был крупный. Он показался всего на мгновение, но мы были в полном восторге: наконец-то удалось увидеть собственными глазами чудо природы! Столько месяцев мы только и твердили что о нем, диковинное создание занимало все наши мысли, ради него мы отправились на край света, и вот цель близка.
Медлить было бессмысленно, и мы заспешили к ловушке, не обращая внимания на заросли и колючки. Заметив засохшее дерево, стоявшее, как я помнил, рядом с руслом реки, я едва не помчался бегом, но вовремя спохватился, сообразив, что рискую спугнуть дракона, – может, как раз в этот момент он кружит возле приманки. Я подал знак. Халинг и все остальные замерли. Чарльз взял камеру на изготовку. Мы с Сабраном осторожно двинулись вперед, почти не дыша. Я внимательно смотрел на землю, тщательно выбирая, куда поставить ногу; лишь бы не наступить на сухую ветку, стучало в голове. Вокруг стрекотали насекомые, время от времени раздавались пронзительные крики какаду. Издалека им вторили хрипловатые птичьи голоса.
– Аям утан, – прошептал Сабран. («Дикая курица», – перевел я.)
Раздвинув ветки кустарника, мы осторожно выглянули из зарослей. Ловушка стояла в нескольких метрах от нас. Дверца по-прежнему была поднята кверху. Какая обида! Никаких следов дракона вокруг. Мы бесшумно спустились вниз и внимательно осмотрели свое творение. Может, не сработало спусковое устройство и дракон, съев приманку, преспокойно выбрался наружу? Нет, кусок мяса виеел нетронутый, почерневший от мух. На песке вокруг виднелись только наши следы…
Сабран вернулся за остальными, чтобы помочь донести нашу съемочную и звукозаписывающую аппаратуру. Чарльз принялся поправлять чуть покосившееся со вчерашнего дня укрытие, а я пошел к высокому дереву посмотреть, как там поживает основная часть приманки. К моему удивлению и восторгу, песок под ним был истоптан и разрыт. Несомненно, здесь кто-то побывал, пытаясь ухватить добычу. Все стало ясно. Запах от груды гниющего мяса на дереве был куда сильнее, чем от кусочка в ловушке. Бедный Сабран, зря он старался, подпаливая на костре шкуру, – «мясное» дерево было вне конкуренции. Туши были облеплены несметным количеством изумительных оранжево-желтых бабочек. Сложив крылышки, они усердно поедали мясо. Я с грустью отметил, что наши романтические представления о дикой природе частенько совсем не соответствуют прозаической реальности. Самые прекрасные бабочки тропического леса отнюдь не порхают с цветка на цветок, а выискивают навоз и падаль.
Когда я отвязал веревку и спустил туши, бабочки разлетелись, смешавшись с роем черных мух, мерзко жужжавших над головой. Вонь стояла непереносимая, но приходилось признать очевидное: большие туши, конечно же, были более сильным магнитом, чем приманка в ловушке. Наша главная задача – съемка ящеров, а для этого их надо было выманить из джунглей. Кряхтя, я потащил зловонное мясо к месту, которое хорошо просматривалось из нашего укрытия. Там я вбил поглубже в русло прочный кол и привязал к нему мясо: драконы не смогут уволочь его в кустарник, а будут вынуждены лакомиться им перед объективом. Завершив труд, я вернулся к Чарльзу и Сабрану, уселся под навесом в укрытии и стал ждать.
Солнце немилосердно палило сквозь ветви, и, хотя мы сидели в тени, дышать было нечем. Чарльз обмотал лоб носовым платком, чтобы пот не капал на видоискатель. Халинг с друзьями сидели сзади, довольно громко болтая. Кто-то чиркнул спичкой и закурил. Другой подвинулся и сел на сухую ветку – раздался такой треск, что мне показалось, над ухом выстрелили из пистолета. Я раздраженно обернулся и приложил палец к губам. Они удивились, но замолчали. Я осторожно глянул сквозь дырку в укрытии. Песчаное дно сверкало так, что было больно смотреть. В ту же секунду один из островитян снова заговорил. Я повернул голову и сказал сердитым шепотом:
– Шум – очень плохо. Идите в лодку. Мы придем, когда кончим работу.
Немного обиженные, они встали и исчезли в зарослях…
Наступила тишина. Где-то вдалеке хрипло прокукарекал дикий петух. Несколько раз со свистом, как пуля, проносились голуби [16]16
Один из представителей группы плотоядных голубей, широко распространен по островам этого района. – Примеч. ред.
[Закрыть], пурпурно-красные сверху и зеленые снизу, исчезая в туннеле над руслом реки. Мы ждали, боясь шевельнуться. Все было готово к встрече дракона: камеры, кассеты с пленкой и целая батарея сменных объективов. Не было только артиста. Как все кинозвезды, он не мог обойтись без фокусов.
Прошло минут пятнадцать. Тело у меня затекло от сидения в неудобной позе. Я совершенно бесшумно (как мне казалось) вытянул одну ногу и поджал другую. Чарльз по соседству заерзал под камерой и высунул поудобнее длинный черный объектив, оборвав пару листьев, мешавших обзору. Сабран пристроился рядом с Чарльзом. Пребывание в пятнадцати метрах от кучи гниющего мяса придавало ожиданию особую пикантность – думаю, я правильно выбрал слово…
Мы просидели в абсолютной тишине еще полчаса. Неожиданно за спиной послышался какой-то шорох. Опять наши неугомонные попутчики, с возмущением подумал я. Чего им не сидится у моря! Очень медленно, стараясь не производить шума, я повернулся, собираясь призвать ребят к терпению и отправить их обратно в лодку. Чарльз и Сабран сидели как вкопанные, глядя на приманку. Я развернулся вполоборота и понял, что ошибся: шорох производили не люди.
Прямо передо мной, меньше чем в пяти метрах, стоял, прильнув к земле, дракон. Он был огромен. От узкой головы до конца волочащегося хвоста было метра три, не меньше. Ящер стоял так близко, что на его черной морщинистой шкуре можно было различить каждую блестящую чешуйку. Казалось, шкура была ему не по росту и свисала складками по бокам и на шее. Тяжелое тело опиралось на кривые лапы. Дракон чуть приподнялся над землей, угрожающе вздернув голову. Линия его жуткой пасти загибалась кверху в сардонической ухмылке, а огромный, раздвоенный желто-розовый язык беспрерывно вылетал и скрывался между полусомкнутыми челюстями. Нас отделяли от дракона лишь несколько маленьких деревьев и пять метров покрытой листьями земли. Я толкнул Чарльза. Тот обернулся, увидел дракона и, в свою очередь, толкнул Сабрана. Теперь мы втроем уставились на чудовище. А оно уставилось на нас.
В таком положении он не сможет пустить в ход свое самое грозное оружие – хвост. Мы с Сабраном сидели под деревьями, так что, если он бросится, мы сумеем забраться наверх. Я почему-то не сомневался, что очень быстро вскочу на дерево, если понадобится. Бедняга Чарльз, сидевший между нами, находился в худшем положении.
Дракон застыл, словно бронзовое изваяние. Только язык метался взад и вперед.
С минуту мы просидели не шелохнувшись, никто не произнес ни слова. Внезапно Чарльз тихо засмеялся.
– Знаешь, – прошептал он, не отрывая взгляда от монстра, – он, наверное, стоит здесь уже минут десять. Стоит и думает: эти дуралеи надеются, что я пойду за приманкой, а я возьму и слопаю их!
Дракон тяжко вздохнул, словно мы разгадали его замыслы, медленно подогнул лапы и распластался веем телом на земле.
– Похоже, с ним молено поладить, – прошептал я в ответ. – Давай снимать прямо здесь. Выйдет неплохой портрет.
– Не могу, у меня надет телевик. С такого расстояния вместо портрета получится одна правая ноздря.
– Может, рискнем и поменяем объектив?
Чарльз дотянулся до кофра, вытащил широкоугольный объектив и, стараясь не делать резких движений, прикрутил его к камере. Потом быстро повернул аппарат, навел резкость и нажал кнопку пуска. Тихое жужжание камеры показалось нам оглушительным, но чудовище даже не дрогнуло. Оно продолжало с надменным видом разглядывать нас в упор своими черными, немигающими глазами. Дракон словно понимал, что он – самый могучий зверь на Комодо, что он – король острова и ему некого здесь бояться. Желтая бабочка покружила над головой монстра и села ему на нос.
– Глупо получается, – произнес я чуть громче. – Он что, не понимает, зачем мы соорудили укрытие?
Сабран засмеялся:
– Это очень о’кей, туан.
Козье мясо благоухало вовсю; я вдруг сообразил, что мы сидим как раз между драконом и приманкой, причем ветер дует в нашу сторону. Поэтому-то ящер и появился у нас за спиной: он не ошибся адресом.
Не успела эта мысль осенить меня, как с реки донесся подозрительный шум. Я оглянулся и увидел, что по песку к тушам ковыляет молодой дракончик. Он был не больше метра в длину и куда светлее взрослого собрата, лежавшего по соседству с нами в раздумье, с чего начать – со свежатины или дохлятины. На хвосте у юного ящера были темные кольца, а на лопатках и передних лапах – оранжевые пятна, остальная шкура была серой. Он быстро двигался характерной «крокодильей» походкой, виляя туловищем из стороны в сторону, шевеля губами и улавливая запах длинным желтым языком. Козье мясо указывало направление.
Чарльз дернул меня за рукав и молча кивнул налево. По высохшему руслу спешил к приманке еще одни монстр. Он выглядел даже крупнее первого. Теперь мы оказались в компании сразу трех драконов – об этом можно было только мечтать!
Лежавший сзади варан тяжко вздохнул снова, заставив обратить на себя внимание. Он подобрал лапы и оторвал от земли туловище, потом сделал несколько шагов в нашу сторону и начал осторожно обходить нас. Мы смотрели на него во все глаза. Ящер приблизился к берегу и сполз вниз. Чарльз, приникнув к кинокамере, не выпускал его из объектива, сопя при этом, как дракон.
Напряжение разом спало, и мы захохотали как безумные.
Вся троица принялась пожирать мясо. Было отчетливо видно, как они свирепо раздирают тушу. Самый крупный урвал козлиную ногу. Дракон был так огромен, что целая нога взрослой козы оказалась ему на одни зуб. Впечатляющее зрелище. Широко расставив лапы, он отдирал куски, с клацанием смыкая челюсти; при этом все его тело отскакивало назад. Не будь приманка крепко привязана к колу, он бы легко утащил всю тушу в лес.
Чарльз безостановочно стрекотал кинокамерой, пока не кончилась пленка. Весь запас кассет вышел.
– Может, поснимать фотоаппаратом? – прошептал он.
Эта обязанность лежала на мне. К сожалению, объектив фотокамеры был гораздо слабее киносъемочного, и, чтобы получить хорошие снимки, требовалось подойти к драконам поближе. При этом я рисковал напугать их. В то же время, пока козлиные туши лежат на виду, никто из ящеров не соблазнится приманкой в ловушке. Чтобы заманить их в капкан, надо каким-то образом перетащить остатки козлятины ближе к клетке. Выходит, при всех обстоятельствах я не испорчу дела и смело могу начать сеанс фотографирования.
Я медленно поднялся на ноги и шагнул из укрытия. Сделав два осторожных шага, щелкнул затвором. Драконы продолжали трапезу, игнорируя мое присутствие. Я сделал еще шаг и снова нажал на кнопку. Довольно быстро я отщелкал всю пленку и в замешательстве остался стоять посреди русла в двух метрах от монстров. Ждать, когда они обратят на меня внимание, не имело смысла. Надо было вернуться в убежище и зарядить пленку. Хотя драконы сосредоточенно пожирали добычу, не глядя в мою сторону, я все же не решился повернуться к ним спиной и почтительно пятился до самого укрытия.
Перезарядив аппарат, я, осмелев, подошел совсем близко и начал фотографировать их в упор – с расстояния полутора-двух метров. Опасность приятно щекотала нервы. Подходя все ближе и ближе, я в результате уперся ногами в тушу. Хорошо бы, чтобы они не перепутали мои ноги с козлиными, подумал я, доставая из кармана широкоугольный объектив. Самый крупный дракон в метре от меня вгрызался в козлиные ребра. Оторвав кусок, он приподнялся и, конвульсивно дернув челюстями, проглотил его. Несколько секунд монстр стоял, не шевелясь, глядя прямо в камеру. Я присел и сфотографировал его крупным планом. Ящер кивнул в знак того, что все в порядке, и отгрыз еще кусок.
Я вернулся к Чарльзу и Сабрану. Надо было решать, что делать дальше. Мы уже поняли, что близость людей их не пугает: подходи сколько хочешь. Может, попытаться отогнать их шумом? Вскочив, мы дружно заорали втроем. Никакой реакции. Даже ухом не повели. Только когда мы с ревом бросились из укрытия, ящеры прервали обед. Очевидно, наша троица действительно выглядела устрашающе. Два крупных дракона развернулись, забрались на противоположный берег и скрылись в кустарнике. Молодой дракончик засеменил по руслу реки. Я помчался за ним во весь опор, надеясь схватить его за хвост. Но он оказался проворнее и, вскарабкавшись по склону, исчез в подлеске.
Запыхавшись, я побрел назад. Морщась от вони, мы с Чарльзом и Сабраном подвесили остатки туш к дереву метрах в двадцати от ловушки и опять залезли в укрытие. Надо ждать. Жаль, если мы так напугали драконов, что они больше не вернутся. Но опасения оказались напрасны: минут через десять на противоположном берегу показался большой дракон. Он высунул голову из кустарника и на мгновение застыл. Убедившись, что псе спокойно, варан спустился вниз. Какое-то время он кружил возле места, где лежала приманка, высовывая длиннющий язык и наслаждаясь остатками запаха. Варан никак не мог понять, что происходит. Только что здесь лежала добыча – и вдруг исчезла! Дракон вперевалку заковылял по руслу реки к подвешенной на дереве приманке. На ловушку он, к нашему полному разочарованию, даже не покосился. А мы так старались… Это огорчение оказалось не последним: мы поняли, что повесили остатки коз слишком низко. Дракон приподнялся на задних лапах, оперся на свой огромный хвост и одним ударом передней лапы вырвал кусок козлиных внутренностей. Проглотив его, он долго тряс головой – то ли от удовольствия, то ли пытаясь оторвать торчавший изо рта конец кишки.
Затем он поплелся, все еще сердито мотая головой, к ловушке. Подойдя к большому камню, дракон остановился, потерся о него чешуйчатой щекой и наконец освободился от прилипшей пищи. Он был уже совсем рядом с ловушкой. Запах приманки бил ему прямо в нос. Неужели уйдет? Нет, решил разведать, чем это так вкусно пахнет. Двигаясь по ветру, он подполз прямо к задней стенке ловушки и стал нетерпеливо разгребать передними лапами листья, оголив перекладины. Просунув сквозь них нос, дракон попытался добраться до приманки. Рывок, еще рывок. К счастью, лианы прочно держали колья, клетка была сработана на совесть. Пришлось двигаться к двери. Мы сгорали от нетерпения. Очень осторожно зверь заглянул внутрь, помедлил и сделал три шага вперед. Снаружи остались только задние лапы и могучий хвост.
Дракон застыл на «пороге». Казалось, прошла вечность, прежде чем он скрылся в ловушке. И вот долгожданный щелчок – сработало спусковое устройство, дверь с грохотом обрушилась вниз. Заостренные колья глубоко вонзились в песок.
Мы исторгли восторженный вопль, ринулись к лопушке и начали торопливо заваливать камнями дверь. Дракон презрительно глядел на нас, высовывая из клетки раздвоенный язык. Трудно было поверить, что цель четырехмесячного путешествия достигнута, что, несмотря на все трудности, нам удалось поймать гигантского ящера. Мы сидели на песке, глядя с умилением на живое сокровище, и улыбались друг другу. У нас с Чарльзом было достаточно оснований ощущать себя победителями, Сабран тоже был счастлив. За два коротких месяца мы сумели узнать его по-настоящему; уверен, что он радовался не только поимке дракона, но и нашей удаче.
Обняв меня, он широко улыбнулся и сказал:
– Туан,это очень, оченьо’кей.
Несколько слов в заключение
Остается только добавить, что экспедиция на этом закончилась и началась сложная процедура получения разрешений на вывоз из Индонезии кинопленки, камер, животных и нас самих.
В этой долгой и трудной борьбе мы были не одиноки. Многие официальные лица выступали с нами единым фронтом, пытаясь отыскать лазейку в бесчисленных ограничениях, постановлениях и указах. Выяснив, что мы не злоумышленники, к нам проникались симпатией.
С удовольствием вспоминаю в этой связи полицейскою на Сумбаве, куда мы прибыли с Комодо. Нам пришлось прожить там несколько дней, поскольку самолеты временно не летали. Свободных мест в городских лосменахне было, и мы спали на полу в здании аэропорта.
Естественно, пришлось зайти в полицейский участок, где нас встретил очень симпатичный человек, в чьи обязанности входила проверка паспортов. Он начал с Чарльза. Надпись на внутренней стороне обложки его паспорта гласила: «Министр иностранных дел Ее Величества настоящим удостоверяет…» Переварив эту информацию, он методично просмотрел каждую визу, каждую подпись, делая пометки на грязном листке бумаги, и наконец дошел до справки об обмене валюты. Изучение этого документа заняло много времени, но у нас впереди было четыре дня ожидания, так что мы не торопились. В конце концов полицейский закрыл последнюю страницу паспорта, протянул его Чарльзу и твердо сказал: «Вы – американец!»
На следующий день мы прогуливались возле полицейского участка (поскольку больше гулять было негде). Неожиданно перед нами вырос дежурный полицейский с винтовкой и примкнутым штыком: гостям предлагалось снова зайти в участок.
– Туан, – сказал наш знакомый, – простите, но я не заметил, есть ли в вашем паспорте виза на въезд в Индонезию…
На третий день он сам зашел в здание аэропорта и уверенно направился к нам.
– Доброе утро, – сказал он весело. – Извините, по я должен еще раз взглянуть на ваши паспорта.
– Надеюсь, никаких неприятностей? – спросил я.
– Пет, нет, туан.Просто я забыл ваши фамилии.
На четвертый день он не пришел. Стало быть, наши личности больше не вызывали у него сомнений.
В других местах переговоры были менее удачными. Чтобы не томить читателя, скажу, что нам отказали в разрешении на вывоз дракона. Это был тяжелый и неожиданный удар, но мы утешали себя тем, что сможем взять в Англию остальных животных: орангутана Чарли, медвежонка Бенджамина, питонов, циветт, попугаев и прочих птиц, а также пресмыкающихся.
В некотором смысле я не жалел, что дракона пришлось оставить. Конечно, в просторном, обогреваемом террариуме Лондонского зоопарка его ждали стол и кров. Но там бы он жил затворником, и никто никогда не увидел бы его таким, каким посчастливилось увидеть его нам на Комодо, – царственным властелином джунглей.
Фото
Медвежонок остался сиротой, и функции матери пришлось выполнять мне
Обезьяны-носачи отличаются уморительной внешностью
Вот он – дракон острова Комодо
Тряпочная колыбель даяков Калимантана
Мадагаскарские диковины
Глава 1
Прибытие
На карте мира Мадагаскар выглядит скромным, малозаметным клочком суши, отколовшимся от восточного побережья Африки. На самом деле это огромный остров, протянувшийся на тысячу миль в длину, а в ширину вчетверо превосходящий Англию и Уэльс. При этом население Мадагаскара, его растительный и животный мир отличаются от соседней Африки не меньше, чем от Австралии, лежащей от него в четырех тысячах миль.
Мы летели на Мадагаскар из Найроби. Внизу простирались бурые равнины Кении, безлесные, если не считать скоплений колючих кустарников и отдельных пальм, отбрасывающих тонюсенькую тень – словно воткнутые в карту булавки. Этот однообразный фон оживляло несметное количество животных. Вереницы гну медленно тянулись по тропам, сверху напоминавшим оставленные когтистой лапой царапины. Стадо из тридцати крошечных жирафов, напуганное ревом моторов, бросилось прочь от скользившей по земле тени самолета. Чуть поодаль щипали траву зебры в компании с различными антилопами.
Наш самолет набирал высоту, держа курс на маячившую вдали снежную макушку Килиманджаро, и животные внизу исчезали из виду. Но воображение продолжало работать. Легко было представить себе, как в серебрившихся на солнце реках резвятся, сопя от удовольствия, гиппопотамы; в тени зарослей затаились львы, следя за отбившейся от стада зеброй; среди колючих акаций стоят в своих пыльных доспехах носороги, а полчища бабуинов, гиен и гиеновых собак носятся в сухой, побуревшей траве…
Вскоре Африка кончилась. Пролетев над Занзибаром, самолет повис над пронзительно-голубым Мозамбикским проливом, отделявшим нас от Мадагаскара. Впереди показались окруженные пенистым кольцом прибоя пирамидки Коморских островов, медленно проплыли под левым крылом и пропали, словно мираж. Через два часа после того, как мы покинули Африку, на горизонте в туманной дымке возник Мадагаскар.
Мы приближались к другому миру. Напрасно было бы искать среди лесов и долин острова кого-нибудь из представителей богатейшей фауны кенийских саванн – здесь не встретишь ни обезьян, ни антилоп, ни слонов, пи крупных хищников. За короткое время, что самолет пересекал пролив, мы спустились по лестнице эволюции на пятьдесят миллионов лет и очутились перед дверью в один из чуланов Природы, где сохранились древние, забытые формы жизни, давно исчезнувшие во всем остальном мире.
Очарование заброшенных чуланов связано не только с тоской по прошлому. Восковой цилиндр старого эдисоновского фонографа волнует воображение не только потому, что в свое время он произвел революцию в технике, но и потому, что в нем видишь прообраз нынешних ультрасовременных приборов. Иногда в чердачной пыли и паутине удается отыскать забавную безделицу, которая ничего не «породила» и выглядит сейчас настолько старомодно, что невозможно даже понять ее предназначение. Подняв скрипучую крышку забытого сундука, можно найти какой-нибудь завалявшийся турнюр или платье такого немыслимого покроя, что просто диву даешься, сколь фантастически изменились вкус и мода. Такое же чарующее чувство соприкосновения с прошлым охватывает при первом знакомстве с фауной Мадагаскара. Его животные – пришельцы из тьмы веков – кажутся нам, знакомым с высокоорганизованными существами, населяющими остальной мир, причудливыми диковинами. Но в них проглядывает наше прошлое.
Пятьдесят миллионов лет назад Мадагаскар составлял единое целое с Африкой [17]17
Распад древнейшего материка Гондваны привел к появлению нового морского бассейна, отделившего Африку от той части Гондваны, которую занимали Мадагаскар и Индостан. Последние образовали материк, получивший название Лемурия. Около 70 миллионов лег назад Лемурия севернее Мадагаскара на короткий срок соединилась с Африкой. Автор, по-видимому, имеет в виду вторичное отделение Мадагаскара от Африки. Однако следует помнить, что датировка образования современных материков и отделения от них островов носит относительный характер. – Примеч. ред.
[Закрыть]. Мир, уже будучи старым в геологическом смысле, еще не произвел тогда антропоидов, и самую высокую ветвь эволюционного древа в те времена занимали лемуры. Эти существа уже обладали многими характерными особенностями, которые впоследствии станут типичными для обезьян. Форма и пропорции тела у них были обезьяньими, а кисти и стопы напоминали человеческие. Остренькие мордочки, правда, были типично лисьими. Ноздри, похожие на две перевернутые запятые, роднили их с собаками и кошками. Головной мозг лемуров был относительно небольшим, в нем еще не сформировались сложные доли передней части черепа, где, по всей вероятности, сосредоточен интеллект. Органы размножения были весьма примитивными, у одного-двух видов даже сохранились рудиментарные остатки кожной сумки, в которой кенгуру и другие сумчатые донашивают детенышей.
Лемурам в пору их золотого века жилось легко. В те далекие времена Мадагаскар, служивший им штаб-квартирой, еще не откололся от других континентов. Лемуры благоденствовали, распространяясь по всему свету и оставляя для исследования ученым ископаемые останки своих костей в скальных породах Англии, Франции и Северной Америки. Но около двадцати миллионов лет назад произошли два великих события, определившие их судьбу. Во-первых, Мадагаскар отделился и стал островом, а во-вторых, в необъятном эволюционном очаге Африки развивались высокоорганизованные млекопитающие. Лемуры оказались не в состоянии успешно конкурировать в борьбе за пищу и территорию с этими животными, среди которых были человекообразные обезьяны, превосходящие их объемом мозга, и крупные хищники. В результате почти все лемуры и их ближайшие родственники за пределами Мадагаскара вымерли. Лишь нескольким мелким лемурообразиым, схоронившимся за неприметной внешностью, удалось выжить, да и то потому, что они нашли приют во мраке лесной чащобы. Это потто, золотые потто и галаго в Африке и лори в Азии. Однако на самом острове основная масса лемуров осталась в неприкосновенности; их защитило море – непреодолимый барьер для современных африканских млекопитающих. В итоге численность лемуров Мадагаскара продолжала расти, порождая все новые формы.
На острове насчитывается более двадцати видов лемуров. Некоторые своими размерами и повадками напоминают мышей, другие – белок, третьи – циветт. Но в большинстве своем они похожи на маленьких обезьянок, а один вид можно сравнить только с человекообразными обезьянами. Хотя лемуры являются одними из древнейших прародителей человека и тем самым представляют необыкновенный интерес для зоологов, о них известно на удивление мало. Лишь один-два вида размножаются в неволе, и их изучают в зоопарках. Большинство же не удавалось сохранить за пределами Мадагаскара.
Наличие лемуров – не единственная особенность фауны острова. Здесь встречается множество других удивительных созданий, например тенреки, напоминающие ежиков и имеющие сородичей в джунглях Конго и на островах Карибского бассейна; змеи, похожие не на африканских питонов, а на южноамериканских удавов; кроме того, сорок шесть видов птиц являются эндемичными и не водятся нигде, кроме Мадагаскара.
Словно в прекрасном сне, внизу проплывали леса, красные, мутные реки и мягкие, округлые холмы. Неужели в самом скором времени удастся познакомиться с этими диковинами, взглянуть на них собственными глазами? Я с трудом сдерживал нетерпение.
Самолет приземлился в главном аэропорту Мадагаскара, расположенном в центре острова. Не могу точно сформулировать, что я ожидал увидеть на двадцатикилометровом пути от аэропорта к столице, по наверняка не то, что открылось в действительности. Хотя солнце палило с тропическим усердием, воздух был прохладен и свеж, поскольку мы находились на высоте около тысячи метров над уровнем моря. Волнообразно вздымавшиеся холмы не были распаханы под кукурузу или кассаву, как в Африке; повсюду, насколько хватало глаз, уступами спускались террасы рисовых полей, и от этого казалось, что мы очутились где-то в Азии. Впечатление еще больше усиливали лица людей, стоявших на обочине: светло-коричневым оттенком кожи и прямыми черными волосами они напоминали малайцев. Зато их одежда – широкополые фетровые шляпы и яркие накидки типа пончо – придавала нм вид латиноамериканских крестьян-пеонов. Деревни, которые мы проезжали, состояли не из грубых саманных хижин или огороженных краалей, а из вытянутых двухэтажных строений красного кирпича с островерхими крышами и узкими балкончиками, подпертыми тонкими квадратными столбиками.
Названия деревень были пугающе непроизносимы: Имеринциатосика, Ампахитронтенаина, Амбатомирахавави… У меня потемнело в глазах: если это типичные наименования островных населенных пунктов, то найти нужное место не удастся ни за что на свете. Забегая вперед, скажу, что задача оказалась еще сложнее, чем представлялась вначале, поскольку в малагасийском языке слова редко произносятся так, как пишутся. Первый и последний слоги, как правило, вовсе не произносятся, а в середине целые куски либо сокращаются, либо проглатываются, так что классические примеры искаженного произношения английских географических названий кажутся до смешного простыми. Не является исключением и столица страны – Антананариву, которую малагасийцы именуют Тананариве.
Она раскинулась на холмах, поднимающихся над плоской равниной; рисовые поля окружают город так плотно, что во время страшного наводнения, случившегося в конце пятидесятых годов, столица острова сама превратилась в остров, куда можно было добраться только на лодке.
Над городом царит квадратный дворец, спроектированный и построенный одним английским архитектором в середине XIX века. Место было выбрано на вершине самой высокой горы, чтобы здание было видно отовсюду. Когда-то дворец служил резиденцией последней королевы, подписавшей договор о дружбе с Францией; впоследствии французы низложили ее под предлогом, что королева не выполнила условий договора. Колониальный период длился семьдесят лет.
После ряда восстаний малагасийцы добились в 1960 году независимости. Однако влияние французской культуры сохранилось. Французская речь звучит повсюду, а типичные французские жесты в большом ходу на рынках, где служат подспорьем при купле-продаже. Столичные хорошенькие малагасийки одеваются по последней парижской моде – элегантные платья, туфли на высоких каблучках, длинные блестящие волосы уложены в изысканные прически. В ресторанах обед состоит из пяти блюд, сдобренных бургундским вином, а на улицах витает запах крепких сигарет «Голуаз» и чеснока – та же смесь, которую ощущаешь в Дакаре, Алжире или в Париже.
Моим спутником был Джефри Маллиген, с которым год назад мы ездили по островам Меланезии, в юго-западной части Тихого океана, снимая фильмы о традициях островитян. На Мадагаскаре нашей целью было знакомство с его диковинкой фауной. Мы планировали в течение трех месяцев снимать на пленку животных и, если получим разрешение, забрать с собой для Лондонского зоопарка несколько живых экземпляров. Естественно, нам было известно, что лемуры находятся под охраной государства [18]18
Из 22 видов мадагаскарских лемуров 14 включены в Красную книгу. – Примеч. ред.
[Закрыть], но все же мы надеялись, что в виде исключения нам позволят поймать и увезти в Европу одного или двух представителей самых многочисленных видов. Первым поэтому мы посетили директора Научно-исследовательского института М. Полиана. Он гостеприимно принял нас, выслушал наши планы и просьбы.
– Очень сожалею, – сказал он, – но должен предупредить: об отлове лемуров не может быть и речи. Закон категорически запрещает не только убивать этих зверей, но даже держать их в качестве домашних животных. Понятно, у нас не хватает людей, чтобы контролировать всю территорию Мадагаскара, поэтому и наши работники, и служащие лесного ведомства всеми силами стараются убедить население не причинять вреда лемурам. Сейчас эта кампания уже приносит свои плоды. Представьте, что вы начнете ловить лемуров и привлекать в помощь местных жителей, – они справедливо сочтут, что для белого иностранца существует один закон, а для малагасийца – другой. Вся наша работа пойдет насмарку. Поэтому прошу вас как натуралист, посвятивший жизнь охране здешней уникальной фауны, строго соблюдать правила. Уверен, вы все поймете правильно. Нельзя рисковать будущим этих редчайших животных.
