Текст книги "Под тропиком Козерога"
Автор книги: Дэвид Эттенборо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Глава 10
Живущие в пустыне
На запад от Алис-Спрингса, вдоль тропика Козерога, тянется горячая пустыня; многие обожглись, пытаясь одолеть ее. Пустыня мучила жаждой, палила кожу, калечила их лошадей, обманывала миражами и выбрасывала назад полуслепыми и еле живыми от изнурения.
Нас привело туда желание познакомиться с местными аборигенами. Эти люди досконально изучили каждый камень, каждую травинку и повадки каждого животного пустыни; в результате им удается выжить там, где случайный человек умирает в считанные дни. Большинство племен, населявших этот край пятьдесят лет назад, теперь покинули его и перебрались поближе к белым – батраками на фермы или чернорабочими в маленькие города. Некоторые исчезли совсем. И лишь единственное племя – вальбири – упрямо отвергает попытки изменить его жизнь, по-прежнему цепляясь за выжженную и безжалостную землю своих предков.
Первым из европейцев увидел вальбири Джон Макдоуэлл Стюарт в 1862 году. Это была его шестая и на сей раз удачная попытка пересечь континент в меридиональном направлении. Вальбири отнеслись к нему настороженно; Стюарт, со своей стороны, проявил дружелюбие, стараясь ничем не обидеть их. Это был человек замечательных душевных качеств, к тому же за годы странствий он научился находить общий язык с аборигенами.
До конца прошлого века мало кто осмеливался ступить на их территорию. К этому времени иссякло одно из крупнейших золотых месторождений – у Холз-Крика, на западе Австралии, и старатели двинулись на поиски новых россыпей. Кое-кто наталкивался на золото у западной границы территории вальбири. В те же годы на севере их территории, где больше воды и земля не такая бесплодная, первые фермеры-овцеводы начали заводить огромные хозяйства. Телеграф почти не задел вальбири, пройдя по восточной окраине их владений, а многочисленные поселки, выраставшие по пути линии, словно воткнутые в грядку саженцы, не оказали на аборигенов практически никакого влияния.
Те из вальбири, кто хотел получить от белых людей топоры, ножи и одеяла (эти предметы представляли особую ценность), нанимались в помощники к изыскателям или фермерам. Но вальбири оставались независимыми от своих временных хозяев и, заработав достаточно денег, чтобы купить нужные вещи, уходили назад, в пустыню. Так же они поступали, если им не нравился белый хозяин. За вальбири укрепилась репутация людей своенравных и опасных. Следует отметить, однако, что характеристика исходила подчас от людей, смотревших на аборигенов как на досадную помеху в попытках вырвать у пустыни скрытые богатства.
Так продолжалось’до 1924 года, когда на Северную территорию обрушилась самая страшная в ее истории засуха. Колодцы, где даже в самое жаркое время года сохранялись остатки мутной зеленоватой воды, высохли. Кенгуру, поссумы и бандикуты, которыми питались аборигены, исчезли. К концу года вальбири не выдержали. Многие погибли в пустыне. Оставшиеся, измученные голодом, побрели за помощью в поселения белых, осевших на границе их земель.
Засуха продолжалась еще четыре года. Однажды группа вальбири, доведенных до отчаяния голодом, наткнулась у источника на старика золотоискателя. Вальбири хотели выменять у него еду. Тот отказался. Тогда они убили его и взяли его запасы. В отместку полицейские отправились верхом по следам вальбири и, подъехав к становищу, застрелили семнадцать человек. Ни один из этих аборигенов не принимал участия в убийстве белого старателя. Но это не имело значения. Никто и не думал разбираться: чернокожим надо было преподать хороший урок.
Когда закончилась пятилетняя засуха, часть вальбири осталась работать на рудниках и скотоводческих фермах, но большинство, памятуя мстительную жестокость белых, вернулось в пустыню.
Австралийское правительство основало для них несколько поселений; первое разместилось в Хаастс-Блафе, на юге Территории, второе возникло в 1946 году в Юендуму, в ста семидесяти милях к северо-западу от Алис-Спрингса. Обе станции существуют уже много лет, но обитающие там вальбири ревностно сохраняют традиционный уклад жизни.
Наш путь лежал в Юендуму.
В центре поселения на высокой мачте скрипели лопасти ветровика, соединенного с насосом, качавшим воду из тридцатиметровой скважины. Вода лилась с мелодичным звоном в огромный резервуар. Эта скважина крепче любых кандалов приковывала кочевников к станции. Здесь в редком кустарнике они построили себе из коры, веток и кусков ржавого железа нехитрые жилища. Поселение насчитывало около четырехсот душ.
Вальбири выглядят суровыми людьми с горделивой осанкой. У многих мужчин, в особенности у стариков, тела изборождены шрамами. Надрезы на бедрах они наносят себе сами в знак того, как глубоко и сильно их горе от потери близких. Шрамы на плечах – следы поединков. Воины-вальбири решают конфликты простым способом, требующим фантастической выдержки и мужества. Противники садятся скрестив ноги друг против друга, один наклоняется и наносит ножом рану другому. Затем наступает черед второго. Так продолжается до тех пор, пока один из них не сдается или, что бывает чаще, не теряет сознание от потери крови.
Физически вальбири крупнее и крепче арнемлендских аборигенов, с которыми мы познакомились раньше. У них широкие плечи и сильные мускулистые ноги. Согласитесь, не так уже просто сохранять благородный вид, стоя в лохмотьях в очереди у грузовика, где происходит ежедневная раздача муки и сахара. В этих людях не было ни тени униженности или раболепства. Когда мы заговаривали с кем-нибудь, вальбири смотрели нам прямо в глаза. У них были свои представления о жизни, у нас – свои. Мы обитали в разных мирах, и здесь, где наши пути скрестились, они оказались в худшем положении. Но мы, равно как и они, хорошо понимали, что, лиши нас материальных благ, дарованных обществом, и оставь на произвол судьбы в пустыне, они окажутся сильнее. Мы погибнем, а они выживут.
Завязать с ними дружбу за короткий срок не удалось, требовалось время, чтобы присмотреться друг к другу. Мы не искали дешевой популярности, раздавая подарки направо и налево. Вальбири взяли бы их, но при этом сочли бы нас расточительными дураками.
В первый день мы познакомились с пожилым человеком по имени Чарли Джагамара. В его возрасте обучаться уходу за животными на ферме было уже поздно, так что в отличие от молодых его легко было застать в лагере. Несмотря на преклонные годы, дряхлости в нем не чувствовалось. Старейшины племени часами сидели в тени хижин в ожидании раздачи пищи, но Чарли среди них не было. Он постоянно находил какое-нибудь занятие.
Внешность у Чарли была весьма колоритная. На голове шляпа, похожая на парик из жесткой травы, туго перевязанной веревочками из сплетенных волос. Бедра, плечи и грудь украшали глубокие шрамы и длинные рубцы от порезов. Кроме набедренной повязки, никакой другой одежды он не признавал. Чарли, как и другие жители пустыни, привык ценить каждую каплю воды на вес золота, поэтому мытье представлялось ему кощунством.
Мы попросили его рассказать, как люди его племени жили в пустыне в те времена, когда «вся земля принадлежала вальбири», Чарли согласился.
К сожалению, я плохо понимал, что он говорит; его пиджин был хуже, чем у молодых, и зачастую мы тупо шли за ним, толком не зная, что именно он хочет показать.
Направляясь в буш, он брал с собой два-три бумеранга и воммару.Функционально она не отличалась от той, что мы видели в Манингриде: надетая на тупой конец копья, она как бы удлиняла руку охотника, увеличивая силу броска. Но форму имела другую – манингридские воммарыпредставляли собой простые бруски с прорезью для копья, а здешние имели вид вытянутых элегантных сосудов полуметровой длины, пригодных также для ношения мелких вещей.
Бумеранги мы видели впервые; в Арнемленде их не делают, поскольку в густом буше севера они непригодны. У Чарли были не совсем обычные бумеранги – они не возвращались после броска; кстати, классические модели изготавливают только племена, живущие на восточном и западном побережье Австралии, причем ими редко пользовались для охоты – разве что запускали над стаей уток, чтобы те в испуге бросились в сеть. Как правило, они служили лишь для забавы. У Чарли бумеранг был оружием. Он представлял собой длинный тяжелый брусок, вырезанный из древесины твердой породы, с изгибом на конце. Воин-вальбири бросает его в животное или во врага. Его бумеранг не должен возвращаться, его назначение – ранить или убивать.
Следует отметить, что Чарли называл эти предметы «бумерангами» и «воммарами» только для нас, на языке вальбири они звучат иначе. Слова, которыми белые обозначают сегодня обряды аборигенов и предметы их быта, пришли с юга материка. Европейские колонисты, осевшие в Ботани-Бее и по соседству, услышали их от тамошних племен. Слова сохранились как единственная память о людях, создавших их. Сами же люди исчезли с лица земли…
Чарли повел нас к холмистой гряде. Подойдя к лежащим глыбам, он жестами и мимикой стал показывать, что они имеют особую ценность. На наш же взгляд, камни ничем не отличались от тысяч остальных, разбросанных по всей пустыне. Подняв булыжник, Чарли тремя ловкими ударами отколол от глыбы несколько кусочков и поднес их к моему носу. Сразу стало ясно, что осколок – почти готовый нож. Чарли объяснил, что это еще не все. Велев нам следовать за ним, он решительным шагом двинулся вдоль ограды пастбища, мимо второй артезианской скважины, в лощину, Там он собрал кучку сухой травы и палкой измельчил ее в порошок, который аккуратно ссыпал на кусочек коры.
Неподалеку валялось сухое, растрескавшееся бревно. Сунув в трещину острый конец воммары,Чарли начал с силой тереть им о бревно. Из трещины закурился дымок, ее край чуть обуглился. Чарли быстро стряхнул угольки на солому, с силой подул, и солома загорелась. Вся процедура заняла меньше двух минут. Набросав щепок, Чарли разжег настоящий костер и кинул в пламя булыжник.
Когда камень раскалился, он, жмурясь от жара, выкатил его и, подцепив двумя палочками, бросил на растертую в порошок траву. Раздалось шипение, вся масса задымилась, и порошок, состоявший из мелких, затвердевших на стебельках бусинок смолы, расплавился, превратившись в пластичное месиво. Чарли собрал похожую на замазку массу и, перекидывая ее с руки на руку, плотно облепил отбитый от глыбы осколок. Потом он снова поднес его к огню и, когда масса опять стала мягкой и податливой, придал изделию окончательную форму. На наших глазах из камня и травы получился превосходный острый нож; им вполне можно было проколоть шкуру животного… или нанести смертельную рану врагу.
В другой раз, когда мы отправились в пустыню, Чарли, как нам показалось вначале, просто бесцельно бродил. Но вдруг он замедлил шаг и начал что-то разглядывать в сухой траве. Оказалось, он искал муравьев. На тельце у них виднелись крохотные желтоватые пятнышки. Они-то, объяснил нам Чарли, отличают их от прочих муравьев. Насекомые суетливо бегали по извилистой дорожке. Двигаясь за ними, мы вскоре дошли до входа в муравьиную нору.
Орудуя бумерангом, Чарли начал рыть в красной земле яму и на глубине около метра добрался до огромного муравейника. Нагнувшись, он осторожно вытащил из гнезда пригоршню каких-то полупрозрачных предметов янтарного цвета, формой и размером похожих на игрушечные стеклянные шарики. Один из них Чарли протянул мне. «Шарик» оказался живой: это был муравей с шестью тоненькими лапками, торчащими из круглого раздутого брюшка. Зажав головку муравья пальцами, Чарли запустил его в рот и жестом призвал меня сделать то же самое. Раскусив мягкое тельце, я почувствовал вкус теплого меда и расплылся в улыбке. Чарли облизнул губы, причмокнул и громко рассмеялся.
Это были муравьи-медосборщики. Во время короткого сезона дождей они собирают проступающую на пустынных растениях медвяную росу, но в отличие от пчел не откладывают ее в соты, а откармливают новорожденных муравьев, набивая им брюхо так, что те уже не могут двигаться. В виде «живых консервов» они сидят безвылазно на дне подземной галереи; в сухой сезон, когда есть становится нечего, рабочие муравьи требуют этот мед обратно.
Так понемногу Чарли знакомил нас с приемами выживания в пустыне. Но всего он показать не мог: часть работ выполняли только женщины; взяться за них было бы совершенно недостойно мужчины. Прекрасно понимая это, мы попросили Чарли отвести нас туда, где женщины собирали коренья и семена. Это оказалось нелегким делом. В Манингриде невидимые границы разделяли географические зоны, принадлежавшие разным племенам. Здесь границы проходили между ареалами мужчин и женщин. Обширная территория, прилегавшая к лагерю, целиком принадлежала женщинам. Любой зашедший на нее мужчина будет заподозрен в дурных намерениях, и ему не миновать схватки с чьим-нибудь разгневанным мужем.
После некоторых раздумий Чарли решил, что, если отправиться туда всем вместе, да еще в сопровождении одной из его трех жен и юной дочери, все должно сойти гладко. Так мы и поступили. Однако, когда мы подъехали к месту, Чарли передумал и счел за благо остаться в машине; нам он позволил отойти от нее на несколько метров.
Женщины длинными, заостренными с обоих концов палками копали землю у подножия низкой акации. Вскоре они вырыли несколько кореньев и разломили их. Внутри извивались жирные белые личинки жука-древоточца, которых женщины тут же с аппетитом съели.
Чарли утверждал, что уже стар для охоты и нам лучше взять кого-нибудь помоложе. Как только мы объявили, что собираемся отправиться на машине в пустыню, желающих нашлось сколько угодно – их привлекала возможность поохотиться в отдаленных местах, богатых дичью; район вокруг лагеря уже оскудел. Перед отправкой трое мужчин, с которыми мы договорились ехать, обсудив варианты, выбрали место в пятнадцати милях от станции. По их мнению, там должно быть много дичи; кроме того, по соседству находились небольшой источник и цветущее дерево.
Все оказалось точно, как они предсказывали. Мы подъехали к низкому гранитному холму и в углублении на склоне обнаружили воду. Напившись, охотники направились к утопавшему в желтых цветах дереву. Нарвав сочных лепестков, они стали, горстями есть их, наслаждаясь вкусом нектара. Подкрепившись, мужчины пошли дальше. Копья и воммарыони перекинули через плечо, а бумеранги держали в руках. Мы решили остаться на месте, понимая, что в нашей компании шансы на успех будут значительно меньше. Охота на кенгуру требует умения незаметно подкрасться к животному и застывать как вкопанному В момент, когда оно поворачивает голову в сторону охотника. Нерасторопные любители могли лишь помешать, поэтому мы забрались на гранитный холм, горбом торчавший над местностью, и стали наблюдать за ними в бинокль.
Рассыпавшись по сторонам, охотники начали искать на земле следы. Все люди, живущие охотой, обладают фантастической наблюдательностью, кажущейся непосвященным каким-то чудом. Но, думаю; никакой самый остроглазый следопыт не сравнится с аборигенами. По незаметному для неопытного глаза следу они умудряются немедленно распознать не только вид зверя, но и его возраст, пол и величину, а также определить, ранен он или здоров. И что уж совсем невероятно, они прекрасно знают отпечатки ног всех своих соплеменников и, мгновенно обнаружат следы непрошеного гостя, вторгшегося на их территорию.
Один из белых работников в Юендуму рассказывал нам о старике аборигене, который, бродя по бушу, натолкнулся на какой-то неясный след на песке. Он узнал в нем след своего брата, которого не видел много лет. Судя по отпечатку, брат проходил здесь несколько дней назад, но старик решил отыскать его. Пять дней он шел по следу, пока наконец не нагнал брата, расположившегося на отдых у источника. Они проговорили целый день и две ночи, после чего старик, прошагав пять дней, вернулся в Юендуму…
Довольно быстро наши охотники обнаружили след кенгуру. Поскольку полное соблюдение тишины было залогом успеха, они переговаривались с расстояния в несколько сотен метров красноречивым языком жестов. Вскоре люди исчезли из поля зрения. Час спустя все трое вернулись; каждый волок на плече тушу кенгуру. Одного зверя решено было зажарить немедленно. Аборигены разожгли костер тем же способом, что и Чарли, – добыв огонь с помощью воммары, – подкинули в него веток и начали разделывать кенгуру, Вытащив часть внутренностей, в том числе желчный пузырь, они бросили зверя вместе со шкурой в костер. Когда костер прогорел, они зарыли тушу в тлеющие угли, а сами отправились под дерево вздремнуть. Через полчаса мясо было готово, оно получилось сочным и нежным на вкус.
В тот день вальбири наглядно показали нам, каким образом знания и мастерство, передаваемые из поколения в поколение, позволяли им выжить в пустыне, где люди другой расы, мало что знавшие об этой земле, погибали от голода и жажды. Но в Юендуму аборигенов обучают совсем другим навыкам. Сотрудники станции готовят из них скотоводов, показывают, как надо обращаться с домашними животными, ловить их арканом, сортировать, собирать в гурты и пригонять отбившихся от стада.
Несколько бригад возводят вокруг пастбищ ограду, чтобы скот не разбредался по пустыне. Наиболее способные уже работают на соседних фермах, но регулярно возвращаются домой в Юендуму. Женщин обучают шить, стирать и готовить.
Много лет в лагере работает баптистский миссионер. Двое учителей ведут ежедневные занятия с детьми, а два раза в неделю управляющий Алек Бишоу собирает совет старейшин для обсуждения текущих проблем. Я присутствовал на одном таком заседании; правительство намеревалось построить в ближайшее время несколько новых домов, и речь шла о том, кто заселит их. Вопрос дебатировался долго и горячо. Алек с огромным терпением выслушивал мнения. Рядом с ним сидел переводчик, молодой мальчик-вальбири, осиротевший еще младенцем и воспитанный миссионером. Его английский был безукоризненным.
Мальчик нервничал, и этому не приходилось удивляться. На нем лежала гигантская ответственность; напряжение, которое он испытывал, фактически было не под силу не то что ребенку, но и взрослому. С одной стороны, его приемные родители, равно как и все белые в лагере, ожидали, что мальчик будет вести себя в соответствии с традициями и нормами христианской морали. Но он всегда чувствовал себя среди белых чужаком. С другой стороны, его единокровные родственники – старые закаленные воины и ровесники, прошедшие суровую школу испытаний в пустыне, – не считали его настоящим вальбири хотя бы потому, что он не совершил обязательного для всех членов племени обряда инициации. В отличие от остальных у него не теле не было ритуальных шрамов.
Незадолго до нашего приезда мальчик стал предметом конфликта между Алеком и одним из старейшин племени. Старик не соглашался с каким-то предложением управляющего, и Алек, желая разобраться в сути возражений, призвал мальчика в качестве переводчика. Старики горячо запротестовали: непосвященному не полагалось участвовать в обсуждении подобных вопросов! После того как возмущение улеглось, остановились на компромиссном варианте. Старики увели мальчика и выцарапали ему на ногте большого пальца руки ритуальный символ. Но эта инициация была неполной, так что проблема оставалась нерешенной. Судьбе мальчика нельзя позавидовать…
После собрания старики вместе с подростками, только что закончившими занятия в школе, уселись смотреть кино. Это был документальный фильм о выборах в Папуа-Новой Гвинее [33]33
Территория Папуа-Новой Гвинеи находилась под опекой Австралии. С 1975 г. – независимое государство. – Примеч. пер.
[Закрыть]. Операторы показывали, как жители глухих деревень, недавно получившие право голоса, направлялись из джунглей к наспех сколоченным избирательным пунктам. Вальбири откровенно хохотали, глядя на разукрашенных папуасов с жемчужными раковинами в носу и изысканными головными уборами из перьев райских птиц.
– Нет, ты глянь на них, – заливался презрительным смехом Чарли. – Думают, они теперь стали начальниками!
Австралийские аборигены тоже получили право голоса. Любой желающий может зарегистрироваться и во время выборов отдать свой голос за одного из кандидатов. При этом избирателю необязательно уметь читать и писать. Вряд ли это можно назвать сознательным актом, но, будучи гражданами страны, вальбири должны быть наделены правом голоса. Правительство Австралии официально объявило о намерении проводить в отношении аборигенов политику ассимиляции. Коренные жители не должны оставаться в резервациях наподобие живых музейных экспонатов. Правительство считает необходимым стимулировать и поощрять их вхождение в австралийское общество в качестве полноправных граждан, пользующихся наравне с остальными всеми его благами.
Намерения законодателей весьма благородны и гуманны. К сожалению, их реализация сопряжена с немалыми проблемами. Нам не раз доводилось слышать от белых граждан, что они считают саму идею безумием.
Вряд ли есть нужда опровергать подобные утверждения, выдающие прежде всего невежество их авторов. Сошлемся лишь на известные факты. В Манингриде мы познакомились с психологом, изучавшим аборигенов во многих частях Австралии. Он говорил нам, что проводил среди аборигенов тесты на определение умственных способностей, очистив их от незнакомых им реалий. Итог всегда получался однозначный: пропорция людей способных и неспособных была точно такой же, как среди представителей любой другой расы. Можно вспомнить и знаменитую историю о школе для аборигенов, открытой на юге страны: ученики ее не только успешно сдавали все экзамены, но в течение трех лет показывали наилучшие результаты среди учащихся этого штата.
Скептики на это могут сказать: если аборигены столь умны и способны, почему же они остались на первобытной стадии развития? Ответ, очевидно, следует искать в условиях их жизни. Земля на большей части Севера и Центра Австралии столь бедна и бесплодна, что без сложнейшей системы ирригации и удобрения почв на ней ничего не растет. Когда аборигены появились в Австралии, там не было пригодных для одомашнивания животных. Таким образом, они не могли ни возделывать землю, ни пасти скот; им пришлось беспрестанно кочевать с места на место в поисках пищи, подобно жителям Европы в каменном веке. Из-за невозможности вести оседлый образ жизни они сохраняли лишь те предметы быта, которые легко переносятся; поэтому они необзавелись орудиями для обработки металлов и гончарного дела, представляющих собой первые ступени длинной лестницы, ведущей к цивилизации.
Перед аборигенами сейчас стоит невероятно трудная задача. Они должны перепрыгнуть из каменного века в век двадцатый, отказаться от глубоко укоренившихся традиций и моральных норм, выработанных кочевой жизнью, сменив их на совершенно иные, действующие в современном городе. Им предстоит одолеть предубеждения и предрассудки, чтобы занять место среди тех, кто благодаря происхождению и воспитанию изначально оказался в несравненно более выгодном положении. Трудно переоценить всю сложность перестройки, которую удастся осуществить, видимо, лишь во втором или третьем поколении. Не всем она окажется по плечу. Но было бы бесчеловечным отказывать аборигенам в доступе к благам цивилизации.
Однажды мы заметили группу людей, сидевших неподалеку от лагеря; большинство были пастухи в брюках и широкополых шляпах. Среди них сидел и Чарли Джагамара. Заметив меня, он призывно замахал рукой. Я подошел ближе и увидел, что аборигены раскрашивали деревянные щиты. В центре стояла жестяная банка с какой-то темной тягучей жидкостью. Присмотревшись, я понял, что это кровь. Они макали в нее палочки, проводили ими по щиту, а затем приклеивали к орнаменту белые пушистые перья.
– К чему вы готовитесь? – спросил я Чарли.
– Скоро будут метить мальчиков.
– Когда?
– Не знаю, – ответил он. – Это меня не касается. Я здесь больше не командую. С завтрашнего дня занимаюсь делами. Хочешь прийти, приходи. Я покажу тебе.
Чарли сдержал слово и на следующий день повел нас в другое место, где под деревом сидели в тени человек десять. Только мужчины. Большинство были старики в крохотных набедренных повязках. Они весело смеялись и обменивались шутками. Когда пение смолкло, все принялись раскрашивать себя красной охрой, смешанной с жиром кенгуру.
Кто-то из мужчин достал трещотку. Это был изогнутый в форме эллипса деревянный брусок длиной сантиметров пятнадцать с заостренными концами, весь покрытый орнаментом. Трещотка – важный ритуальный предмет, связанный с тотемическим культом.
Мужчина, державший трещотку, протянул через ее ушко веревочку и аккуратно привязал к палочке. Затем, отойдя на открытое место, он начал с силой крутить трещочку над головой. Раздался громкий визг.
– Мальчики, женщины слышат свист и не подходят, – объяснил Чарли.
Еще не так давно женщину, которая хоть краем глаза подглядела эту церемонию, ждало суровое наказание, а иногда и смерть.
Бородатый седовласый мужчина перетянул жгутом руку пониже плеча и с силой сжал пальцы в кулак. Подождав, когда набухнут вены на бицепсе, он решительным движением проколол кровеносный сосуд острым кусочком ржавого металла. По коричневой коже заструилась темная кровь. Старик пристроил руку таким образом, чтобы кровь стекала в зажатую между ногами жестяную банку. Так продолжалось несколько минут. Как только струйка становилась слабее, он разгибал руку и расширял надрез. Вскоре набралось полбанки крови.
Присутствующие начали украшать актера, которому предстояло стать главным действующим лицом церемонии. Он должен был играть роль бога-змея. Один помощник сооружал у него на голове убор – грибовидную шляпу из травы, обмотанной длинной волосяной веревкой. При этом он издавал пронзительные крики, поднося руку с расставленными пальцами ко рту и похлопывая ими по губам, отчего звук получался высоким и вибрирующим.
Первый этап был завершен. Придвинув другую ржавую банку, помощники начали вынимать оттуда пригоршнями пушистые семена белого и красновато-коричневого цвета и прилеплять их к смазанному кровью телу актера; кровь служила клеем. Постепенно на его спине вырисовывался причудливый тотемический орнамент – коричнево-красный узор на белом фоне. Сам человек-змей в это время подрагивал плечами и извивался всем телом. После спины разукрасили грудь и лицо, превратив его в аморфную маску, полностью покрывавшую нос и рот.
Снова раздался пронзительный визг трещотки. Мужчины, кольцом обступив змея, начали громко распевать. Каждый куплет заканчивался дружными выкриками «лал-лал-лал-лал». Змей встал на четвереньки и «пополз», потряхивая плечами так, что с него посыпалась часть украшений. Мужчины продолжали распевать, расступаясь перед змеем. Когда он отполз метров на шесть, Чарли Джагамара положил ему руки на плечи.
Актер поднялся на ноги, вновь превратившись в человека. Спектакль окончился. Шляпу разобрали, вернув каждому его куски веревки, семена аккуратно сняли и сложили обратно в жестяные банки для будущих церемоний. Возбужденно смеясь и переговариваясь, мужчины вернулись в лагерь.
В основе этой церемонии лежат верования, сходные с теми, о которых нам поведали в Арнемленде соплеменники Магани. Вальбири считают, что мир и все сущее в нем было сотворено в волшебные времена, когда по земле бродили мифические создания, воздвигая скалы и выбивая источники. Во время священных обрядов волшебные существа стряхивали пух, покрывающий их тела, на землю, оплодотворяя ее. Эти пушинки – гуруварина языке вальбири – породили все живое. Так, гуруваридревних кенгуру дали жизнь нынешним кенгуру. Подобным образом гуруварипопадают в утробу женщины. Путь, по которому следовали мифические существа, хорошо известен, и женщина, вспоминая место, где произошло зачатие, точно знает, к какому тотему принадлежит ее ребенок. В результате оказывается, что родные братья не всегда принадлежат к одному тотему, а мужчины совершенно различных кланов могут быть в родстве, если их зачали в месте, где останавливался древний дух.
Хотя волшебные времена давно прошли, человек при совершении обрядов вновь погружается в «волшебство» и причащается вечности. Люди разыгрывают церемонии наподобие той, что мы наблюдали, именно с целью прикоснуться к таинству. Но ритуалы служат и другим целям: люди хотят умилостивить гуруварии тем самым преумножить число их тотемических животных. Иногда на церемонию собирают юношей, только что прошедших обряд инициации, – обучают их песням и приобщают к таинству, Если ритуал проводят без «новеньких», это значит, что мужчины хотят укрепить единство клана со своим тотемом.
На церемонии со змеем мы познакомились с Тимом, одним из самых молодых мужчин в группе. Пел он с упоением и страстью, а его горящие глаза неотрывно следили за движениями танцора. После представления мы заговорили с ним. Выяснилось, что у Тима богатое прошлое – во время войны он служил в армии и водил грузовик. Редкая профессия для вальбири. Тим много раз пересекал Северную территорию по Асфальту, бывал в Дарвине и Алис-Спрингсе. Ему даже довелось летать на самолете. Теперь он работал в лагере водителем грузовика. Он был хорошо знаком с образом жизни белых, но ничто из увиденного не ослабило его преданности древним богам. Он со страстью рассказывал о церемонии, раскрывая всю ее важность. Затем Тим пригласил нас посетить священную скалу, где змей впервые выполз на землю.
Мы отправились туда на «лендровере». К нам присоединились Чарли и еще двое стариков; Тим показывал дорогу. Мы въехали в долину, расположенную в восемнадцати милях от лагеря. В дальнем конце поднималась скала с ровной стеной.
– Вот, – сказал Тим, указывая на скалу, – это волшебное место. Здесь живет змей Яррабирри.
Свежей краской на стене была нарисована змея. Она была белого цвета с красной каймой. Изображение тянулось метров на десять параллельно земле.
– Это дом Яррабирри, – приглушенным голосом повторил Тим, – поэтому мы нарисовали его здесь.
– А где теперь его дух? – спросил я.
– Здесь живет. – Тим указал на низкую пещеру под головой нарисованного змея. – Видишь дыру? Это и есть дом Яррабирри. Увидеть его нельзя, потому что это дух. Но он все равно там, мы много раз видели его следы.
– А это что? – спросил я. Мое внимание привлекли подковки, окаймлявшие змею сверху и снизу.
– Это мы, черные люди.
Он объяснил мне значение остальных рисунков. В одном месте виднелись отпечатки лап динго, путь его прародителя пересек в этом месте путь Яррабирри. Чуть дальше были нарисованы ромбовидные питоны – дети Яррабирри. Из расщелины над пещерой Тим вытащил несколько длинных досок, похожих на гигантские трещотки, с резным узором из концентрических кругов, волнистых линий и дуг.
