Текст книги "Наполеон и Гитлер"

Автор книги: Десмонд Сьюард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Такие метаморфозы были временными и объяснялись очень просто: канцлер еще и неделю не обладал всей полнотой власти. Положение казалось довольно шатким, и некоторые наблюдатели даже полагали, что Гитлер недолго продержится на своем посту. В пользу этого предположения говорили многие веские аргументы. У Гитлера совершенно отсутствовал опыт управления государством, а среди его сторонников не было единства, и если многие из них мыслили догмами национализма и антисемитизма, то были и такие, кто придерживался истинно социалистских убеждений. Кроме того, за социал-демократами оставались 133 места в рейхстаге и руководство настроенными по-боевому профсоюзами; коммунисты располагали 89 депутатскими мандатами, и у них еще имелись козыри в виде вооруженных отрядов красных штурмовиков. У Гитлера не было большинства ни в рейхстаге, ни в кабинете. Вдобавок было известно о том, что и президент не питает к нему особых симпатий, а вооруженные силы хранили верность только Гинденбургу.

Назначение Гитлера канцлером состоялось при условии, что он будет ориентироваться на большинство в рейхстаге. Он, однако, не преминул потребовать новых выборов, тем более что теперь в его руках был правительственный аппарат, при помощи которого можно было влиять на избирателей и манипулировать результатами выборов. Членам своего кабинета он мотивировал необходимость выборов тем, что лидер католических партий монсеньор Каас выдвинул «совершенно неприемлемые условия» для своего вхождения в коалицию, В конце концов уставший Гинденбург согласился распустить рейхстаг.

В Пруссии Геринг, всемогущий министр внутренних дел, по-своему готовился к выборам. Не успели еще просохнуть чернила на указе о его назначении, как он уже сместил со своих постов 22 из 32 окружных начальников полиции; в феврале были уволены сотни инспекторов и тысячи сержантов, а их места заняли штурмовики или члены «Стального шлема». Геринг правил Пруссией, не обращая внимания на Папена. В конце февраля он увеличил общую численность прусской полиции на 50000 специальных сотрудников, также набранных из числа штурмовиков. Всем им было приказано безжалостно расправляться с «врагами государства» – марксистами.

В это время Герман Геринг становится правой рукой канцлера Гитлера. По своей сути он был авантюристом и аморальным убийцей, хотя и не лишенным своеобразного шарма, который, очевидно, и помог ему упросить американского военнослужащего дать ему в нюрнбергской тюрьме капсулу с ядом, чтобы избежать повешения. Хотя он во всем подчинялся Гитлеру, но, как выразился Геббельс, у него «было столько же общего с партийными идеями, сколько у коровы с радиологией». Тем не менее «толстый Геринг» пользовался широкой популярностью в народе, который иногда совершал неожиданные поступки. Так, он спас от смерти несколько человек, среди которых были и евреи, но это шло скорее от его природного добродушия, чем от чувства справедливости или милосердия: если бы ему было нужно, то с таким же беззаботным «добродушием» он отправил бы их в газовые камеры. Вскоре, однако, он стал жертвой своих патологических наклонностей.[12]12
  «Вершить правосудие – не моя работа, – сказал Геринг в 1933 году, – мое дело – уничтожение».


[Закрыть]

Выборы были назначены на 5 марта. Доктор Геббельс признал в своем дневнике 3 февраля: «Мы можем воспользоваться всеми средствами государства. Радио и газеты в нашем распоряжении. Ми достигнем небывалых успехов в искусстве пропаганды. На этот раз мы не испытываем недостатка в деньгах». Геринг заставил раскошелиться промышленников, которые пожертвовали миллионы марок. Он пообещал им, что «эти выборы наверняка будут последними. На протяжении следующих десяти, а возможно, и ста лет других подобных мероприятий не предвидится». Тем временем Гитлер уверял избирателей, что через четыре года они обязательно получат возможность выразить свое мнение о нем у избирательных урн. Избирательная кампания велась драконовскими методами, оппозиционные газеты закрывали направо и налево, неугодных кандидатов избивали, причем не только коммунистов, но и католиков и социал-демократов. Был убит пятьдесят один человек, сотни получили увечья.

В ночь на 27 февраля случился пожар в зале заседаний рейхстага. Поджигателем оказался вероятнее всего молодой голландец по имени Маринус ван дер Люббе, которого позднее обезглавили. В соучастии были обвинены три видных коммуниста. Через несколько лет Геринг похвастался, что пожар устроил он сам.

Кто бы это ни сотворил, нацисты знали, как обратить это происшествие в свою пользу. Канцлер убедил президента подписать декрет о введении чрезвычайного положения, которым ограничивались гражданские права, сразу же было арестовано 10 тысяч коммунистов, включая Эрнста Тельмана.

Несмотря на все это НСДАП так и не удалось заполучить большинства в рейхстаге. Хотя она набрала на этих выборах на 5 с лишним миллионов голосов больше и располагала теперь 288 депутатскими мандатами, для образования большинства нацистам пришлось, вступать в блок с националистами, которые имели 52 места. Но Геббельс хвастал: «Что значат теперь цифры? Мы – хозяева рейха и Пруссии...».

Бавария попыталась отделиться от рейха; ее премьер-министр намеревался назначить популярного баварского кронпринца Рупрехта государственным комиссаром. Однако генерал фон Эпп и Генрих Гиммлер, теперь начальник всей баварской полиции, не дали этому намерению осуществиться, устроив тут же переворот при помощи местных штурмовиков. Эпп сам стал государственным комиссаром Баварии. Таких комиссаров назначили и в четырех других землях, а их парламенты были распущены особым декретом в конце марта. К тому времени самораспустился и рейхстаг в Берлине.

21 марта канцлер Гитлер и президент фон Гинденбург встретились в Потсдаме на церемонии открытия первой сессии рейхстага нового созыва. Гитлер обратился к депутатам в гарнизонной церкви, где был похоронен Фридрих Великий; за пустым троном кайзера восседал кронпринц Вильгельм в форме довоенного образца. Речь канцлера была столь закамуфлирована, а зрелище было таким царственным, что у всех депутатов-националистов возникло предчувствие неминуемого возрождений гогенцоллерновской монархии. Два дня спустя рейхстаг, собрался в Доме оперы Кролля, где НСДАП и националисты при поддержке католиков, которым канцлер обещал новые привилегии для церкви, вотировали закон о полномочиях правительства. У нацистов появилась возможность вводить любые постановления правительства в действие, не дожидаясь формального одобрения их рейхстагом. Другим декретом был узаконен статус государственных комиссаров, назначаемых канцлером.

Гитлеру потребовалось чуть больше пятидесяти дней, чтобы осуществить свой план приобщения Германии к единой идеологии и введения фактически однопартийной системы, что сделало его абсолютным повелителем всей страны.

... Французы, аплодировавшие приходу Бонапарта к власти, были теми, кто извлек из революции максимум возможного и приобрел земли, конфискованные у эмигрантов или у церкви. Возможно, это кого-то и удивит, но по меньшей мере 10 процентов этих новых собственников были раньше аристократами. Все они опасались за свою собственность, а некоторые и за свои жизни в случае реставрации монархии или возобновления якобинского террора. Среди поддержавших Наполеона были и те, кто устал от революции, от хронической нестабильности в обществе и в политике, от инфляции, от угрозы вторжения. Большинство этой второй группы полагало, что Бонапарт окажется своего рода Монком – генералом, который реставрировал монархию и привел к власти Карла II, а не Кромвеля.

Существовала еще и третья влиятельная сила -армия, которая с восторгом восприняла перспективу будущих войн, видя в них возможность награбить богатства и заработать новые чины и ордена, и которой нравилось, что ею и всей страной управляет свой человек, солдат. И никто тогда не предвидел создания нового типа монархии.

В 1933 году немцы поддержали НСДАП по очень схожим причинам. Партии политического истеблишмента доказали свою полную несостоятельность, в то время как обещания Гитлера звучали очень заманчиво, просто и доходчиво – обуздать инфляцию и уничтожить безработицу. Сторонники реставрации Гогенцоллернов – а таких хватало – верили в то, что Гитлер обязательно возродит монархию. Что касается военных, то они Предпочитали видеть на посту канцлера агрессивного патриота, нежели профессионального политика. И, наконец, немалую роль сыграл страх обывателей, видевших в деле уличных бойцов Эрнста Тельмана, перед большевистским террором. В тот момент даже из руководящих нацистов мало кто мог предвидеть, каким кошмаром окажется в действительности государство фюрера.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НОВАЯ ФРАНЦИЯ, НОВАЯ ГЕРМАНИЯ

 
И самый, сильный яд на свете
У Цезаря закапал из лаврового венка.
 

УИЛЬЯМ БЛЕЙК

Солдаты были уверены: с ним они получат то, что им нужно. Вот почему они шли за ним, также, как пошли бы за любым, кто смог бы вселить в них эту уверенность. А разве актеры не питают теплые чувства к тем антрепренерам, от которых ожидают получить хороший, куш?!

ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ФОН ГЕТЕ О НАПОЛЕОНЕ.

После прихода к власти и Наполеон, и Гитлер, встали перед лицом очень похожих проблем. В их странах царил экономический хаос, приходилось учитывать наличие серьезной оппозиции своему режиму, существовали определенные трения с церковью. Первоочередную свою задачу Наполеон видел в том, чтобы залечить раны, нанесенные Франции революцией, в то время как Гитлер был одержим маниакальной идеей «спасти» Германию от евреев и большевизма. Внешняя политика как одного, так и другого отличалась крайней агрессивностью. Помимо сохранения естественных границ Франции, Бонапарт желал утвердить ее господство над Западной и Центральной Европой. Гитлер стремился создать Великую Германию, а затем завоевать Восточную Европу. Вдобавок каждый из них намеревался построить новый тип государства с новым общественным порядком.

При сравнении этого периода в их карьерах сразу же выявляется ряд сходств и совпадений. Оба они наслаждались своей, по сути дела, абсолютной властью, быстро устранив все ограничивавшие их препоны. Но сначала им приходилось действовать очень осторожно: их власть еще нуждалась в значительном укреплении и упрочении. Любое серьезное военное поражение (а именно это чуть было и не произошло при Маренго) почти наверняка привело бы Наполеона к краху. Но и Гитлер имел вполне веские основания зорко следить за поведением своих генералов, которые могли бы легко свергнуть его. Тем не менее, действуя-постепенно, но непрерывно, они смогли установить более или менее строгий контроль над своими странами, превратившийся затем в железную хватку. И это при том, что на ранних стадиях такого превращений каждый из них представал перед своим народом скорее в облике спасителя, нежели деспота. Со сверхъестественной проницательностью они сумели подыскать себе талантливых помощников, разглядев в них нужные качества. И нигде это не проявилось так ярко, как в тех методах, которыми они возрождали французскую и германскую экономики.

Период Консульства обычно принято считать золотым веком французского народного хозяйства. Переход, от развала к процветанию во многом совершился благодаря административному таланту Наполеона и его безошибочному чутью на способных, энергичных и знающих свое дело людей. Точно так же, как он централизовал управление, создав институт префектов, были учреждены в каждом департаменте и налоговые службы, в каждой из которых числилось по восемь сборщиков налогов (основным стал налог на доходы). Он подобрал опытных чиновников и поставил перед ними задачу перестроить весь финансовый механизм страны. Был основан специальный фонд погашения для выкупа облигаций государственного внутреннего займа. Наполеон учредил также банк Франции, и вскоре после этого была проведена замена бумажных денег на золотые и серебряные монеты; франк оставался стабильной валютой вплоть до 1914 года. В 1802 году впервые за семьдесят лет бюджет был сведен без дефицита. Золотой запас страны начал неуклонно расти, так же, впрочем, как и личная казна Наполеона в подвалах Тюильри. Именно тогда были основаны Коммерческий банк. Вексельный, банк и другие финансовые учреждения, задачей которых являлось развитие торговли, в том числе и путем ее кредитования. Принимались меры по развитию промышленности, с этой целью многим владельцам заводов и фабрик предоставлялись беспроцентные займы. Сооружались новые дороги и мосты и приводились в порядок старые, строились порты. Когда возникла угроза голода, благодаря хорошим транспортным коммуникациям и портовым сооружениям удалось быстро завезти большое количество зерна и рассредоточить его по стране. Зимой в Париже работали суповые кухни, для бездомных были открыты ночлежки. Через три года во Франции забыли о безработице, и в страну вернулось процветание. Разумеется, нельзя не учитывать цикличности экономического развития, а начало правления Наполеона пришлось как раз на конец экономического спада. Но большая заслуга в этом принадлежит, несомненно, и Наполеону с его талантливыми министрами. На переднем плане, естественно, стояла фигура Первого консула, который действительно заслужил уважение своей неутомимой и кропотливой деятельностью. Он вернул Франции веру в свои Силы – это было, пожалуй, главным результатом его работы.

В 1799 году Бонапарту исполнилось всего лишь тридцать лет. Герцог де Бролье (зять мадам де Сталь и секретарь Наполеона) видел в том году, как «он шел энергичной, размашистой походкой по коридорам Тюильри, положив правую руку на плечо секретаря, а левой держась за эфес небольшой турецкой сабли, подтянутый и стройный, с загорелой кожей и суровым выражением лица». Другой его секретарь, барон де Меневаль, описывает Первого консула как человека ростом в 5 футов и 2 дюйма, хорошо сложенного, с пронзительными серыми глазами, прекрасными здоровыми зубами, прямым носом и тонкими каштановыми волосами, которые он больше не отпускал до плеч, предпочитая короткую прическу. Меневаль добавляет, что «достоинство и гордость, с которыми он держал свою голову, чуть откинув ее назад, превосходят даже самые красивые античные бюсты». По его же словам, у Наполеона была очаровательная улыбка и громкий, беззаботный смех, но если его злили, «выражение его лица становилось очень суровым и даже страшным». Далекая от преклонения перед ним мадам де Сталь дает совершенно иное описание. У Бонапарта было «маленькое тело и большая голова. В нем чувствовалась какая-то смесь наглости и застенчивости, неотесанность выскочки и надменность деспота». Признавая неотразимость улыбки Наполеона, мадам де Сталь в то же время находила ее «скорее механической, нежели идущей от сердца: выражение его глаз никогда не совпадало с выражением рта». Из окна дворца Тюильри немецкий драматург Коцебу наблюдал за Наполеоном во время парада. «Он прибыл в сопровождении пышно разодетых генералов и адъютантов, в то время как на нем самом был простой мундир безо всякого золотого шитья... Я видел, как его неоднократно останавливали, нескольким женщинам позволили даже подойти к нему и подать прошение... Если он сохраняет молчание, его серьезность может показаться холодным отношением к тому, кто с ним разговаривает, и это производит тревожное впечатление. Но как только он начинает говорить, добрая улыбка озаряет его лицо и на губах у него появляется снисходительное выражение».

Французы, видевшие Бонапарта лишь из толпы, без сомнения согласились бы с Коцебу: тот действительно внушал доверие.

Мы располагаем и более интимным словесным портретом настоящего Бонапарта, составленным мадам де Ремюзе, бывшей фрейлиной императрицы. Правдивость ее свидетельства часто подвергается сомнению, и не только по причине критического отношения к личности императора, но и потому, что она писала свои мемуары уже после падения Наполеона, когда любая критика в его адрес сделалась совершенно безопасной.[13]13
  Отчаянные попытки дискредитировать мемуары мадам де Ремюзе предпринимались с момента их опубликования в 1830 году. Однако писались эти мемуары без всякой надежды на их издание.


[Закрыть]

Однако описание де Ремюзе удивительно совпадает с описанием де Сталь, хотя у первой было гораздо больше возможностей для наблюдения за ним с близкого расстояния в течение многих лет. Она рисует не очень привлекательный портрет. «Я никогда не слышала от него слов восхищения. Я не знала ни единого случая, когда бы он одобрил какой-либо благородный поступок, – сообщает она нам. – Каждое проявление добродушия Подвергалось им подозрению, он совершенно не ценил искренность и не колеблясь говорил; что судит о достоинствах человека по тому, насколько искусно тот лжет. По этому поводу он даже заметил, что еще в бытность его ребенком один из его дядей предсказал, что он будет править всем миром, будучи таким замечательным вруном. Господин Меттерних, заметил он однажды, превращается в настоящего государственного деятеля – он очень хорошо лжет». Бывшая фрейлина говорит также, что Наполеон очень опасался дружеских связей и пытался изолировать людей друг от друга. Он полагал, что лучшим средством обеспечить чью-либо верность будет подрыв его авторитета и репутации. Мадам де Ремюзе цитирует слова, сказанные им Талейрану: «Я очень дурной человек и могу заверить вас, что без малейших угрызений совести сделаю то, что весь мир назовет бесчестным». Луи де Бурьен (его секретарь с 1802 года) также подтверждает, что цинизм и подозрительность являлись основными качествами Наполеона. Вспоминая о его первых годах консульства, он пишет: «Я очень часто слышал, как он говорит: «Дружба всего лишь слово. Я никого не люблю». По словам Бурьена, Бонапарт отличался большой самовлюбленностью». И в то же время он прекрасно знал, как подольститься к толпе. «Я поцеловал бы задницу того человека, который мне нужен позарез», – высказался он однажды. Когда министр, совершивший ошибку, предложил ему свою голову, он спросил: что я должен, по-вашему мнению, с ней делать?» Много дет спустя лишь Меттерних вспомнил, «что беседа с ним всегда заключала в себе некое очарование, которое трудно выразить в словах».

Мадам де Ремюзе проанализировала его интеллект; этот анализ, редко, кстати, приводимый целиком, имеет немало общего с воспоминаниями о Гитлере: «Было бы очень трудно, я думаю, найти более мощный или, более развитый ум. Он совершенно ничем не был обязан образованию и являлся довольно невежественным человеком. Он мало читал, а если и читал, то очень поспешно, но быстро перерабатывал полученные знания и при наличии воображения мог легко сойти за прекрасно образованного человека. Его беседы с другими людьми в основном состояли из длинных монологов, хотя он не обижался, если его прерывали при этом, но все зависело от его настроения. Придворные следили за каждым его словом, вспоминая любое его изречение, как военный приказ, Чтобы наверняка угодить ему, следовало внимательно слушать его. А ему очень нравилась разговоры других, если в них содержалось восхваление его персоны. Его отношение к женщинам вряд ли обрадует феминисток наших дней. Возможно, именно это и настроило против него мадам де Ремюзе, так же, как и мадам де Сталь. Первая, основываясь на фактах, утверждает, что он презирал женщин, рассматривая их слабость как неоспоримое доказательство неполноценности, а власть, которой они располагают в обществе, как нетерпимую узурпацию». Причину этого явления она видит в слишком продолжительных контактах с разного рода авантюристками во время Итальянского похода: «Он совершенно не замечал женщины, если она не обладала красотой или хотя бы молодостью. Наверное, он даже согласился бы разделить ту точку зрения, что в стране с отлаженным, эффективным управлением нас следует умерщвлять сразу после деторождения – так же, как в природе некоторые насекомые умирают вскоре после того, как произведут на свет свое потомство». Мадам де Ремюзе допускает, что к Жозефине Наполеон действительно испытывал подлинную привязанность и два или три раза влюблялся в других женщин. Она говорит, что ревность Жозефины его раздражала, и однажды он прямо сказал, что с этим пора покончить. «Тебе, – заявил он, – следует воспринимать это как естественный ход вещей, если я позволяю себе иногда развлечения подобного рода». Принято считать, что такие развлечения носили чисто физический характер и весьма редко были окрашены в какой-то романтический колер. В одном случае он так обратился к перепуганной актрисе, не дав ей ни малейшего шанса сохранить хотя бы какое-то достоинство: «Входите. Раздевайтесь. Ложитесь».

То, что говорит сам Наполеон, подтверждает справедливость сказанного о нем мадам де Ремюзе. «Мы обращаемся с женщинами, – рассуждал он, – слишком хорошо и этим самым все испортили. Мы сделали огромную ошибку, подняв их на один уровень с собой. На Востоке поступают гораздо более мудро и дальновидно, превращая женщин в рабынь». Единственным предназначением женщин, считал Наполеон, было детопроизводство и удовлетворение сексуальных потребностей мужчин. Но если женщина физически не могла выполнять последнюю функцию (болела или по каким-то другим причинам), то вполне естественным и оправданным было желание мужчины иметь несколько жен «На что жалуются женщины? Разве мы не признаем, что у них тоже есть души?! Они требуют равенства.

Но это же настоящий идиотизм! Женщина – наша собственность... точно так же, как плодоносящее дерево принадлежит садовнику. Лишь неправильное образование дает жене повод думать, что она находится на одном уровне со своим мужем». Убежденный в «слабости женского интеллекта», он считал своего брата Жозефа слишком легкомысленным, потому что тот получал от общения с женщинами удовольствие не только телесное, но и духовное. «Он все время сидит взаперти с какой-нибудь особой и читает с ней Торквато Тассо и Аретино», – сказал он однажды в сердцах о брате.

Несмотря на изящность формулировки, его мнение об адюльтере является верхом цинизма. В конце концов, это «закамуфлированная шутка..., явление, которое ни и коем случае не может считаться исключением, а скорее наоборот – вполне обыденное событие на диване». У Наполеона был довольно необычный подход к женщине с точки зрения ее пригодности к военной службе: «Они отличаются храбростью, невероятным энтузиазмом и способны на самые жестокие и зверские деяния... В случае войны между мужчинами и женщинами последним могла бы помешать лишь беременность, потому что женщины в силе не уступают самым молодым и энергичным мужчинам». В этих вещах Наполеон шел гораздо дальше фюрера...

То, как уверенно Первый консул управлял страной, импонировало большинству французов. Он смог убедить их в главном – они лучшие солдаты в Европе. Войска гордились своей ролью меча народа, взявшегося за оружие, а население неизменно ликовало при известии о победах их армии, правда, с победами оно связывало надежды на установление скорого и прочного мира. Наполеон внушил каждому солдату мысль о том, что у него в ранце, лежит маршальский жезл. Это совпадало с верой и каждого мелкого чиновника в перспективу продвижения по службе. Орда префектов, сборщиков налогов, директоров учебных заведений, аудиторов и других чиновников считала себя средоточием вселенной, главным движителем сложного механизма государственного аппарата.

Новая знать, располагавшая огромной силой и богатствами, не опасалась более за свои состояния. Введение института кавалеров ордена Почетного легиона было лишь первым шагом по пути к созданию нового правящего класса. Орден был знаком обличия за военные или гражданские заслуги, имел нисколько степеней и давался по воле верховной власти. Равенство начало выходить из моды и, обращаясь друг к другу вместо слова «гражданин» (ситуайен) стали говорить «господин» (месье). Эмигрантам разрешили вернуться -для этого только нужно было принять присягу на верность новому режиму. Многие эмигранты, влачившие за границей жалкое существование, воспользовались этим законом и вернулись во Францию, при этом Наполеон отдал им часть нераспроданного имущества. Этих людей помимо всего прочего привлекали энергия и целеустремленность новой власти. Исключение составили лишь ярые роялисты, закоренелые якобинцы, все противники тирании, а также те, кто не желал свою судьбу доверить прихоти одного человека, пусть и наделенного гениальными способностями, а то, что Наполеон гений, признали теперь даже самые придирчивые критики.

От графа Шептеля мы узнаем, что в самом начале правления у Наполеона не было представления ни о законодательстве, ни о практике исполнительной власти, что учился он, несмотря на свои способности, весьма неровно и что знание им математики было вовсе не таким уж блестящим, как приписывала ему молва. Тем не менее, говорит Шептель, период Консульства, когда Наполеону приходилось проводить по нескольку совещаний в день, замечания, высказывавшиеся им, глубиной проникновения в суть того или иного вопроса приводили в изумление даже экспертов. Но и преклонявшийся перед ним Меневаль допускает, что бывали случаи, когда Первый консул забывал имена или цифры, хотя память на лица у него была действительно отменная. Наполеон поражал всех и своей титанической работоспособностью – его рабочий день продолжался как минимум 18 часов, а то и более. Выходных он себе не устраивал.

По свидетельству графа Редерера, государственного советника и очень наблюдательного человека, Наполеон обладал просто потрясающей способностью схватывать на лету рациональное зерно любой проблемы, совета или предложения. Он всегда задавал два вопроса: «Это верно? Это полезно? (Се est la juste? Се est la ilutile?) У него была сверхъестественная память на факты».

Первый консул решил устроить официальное примирение французского государства с католической церковью, дела которой никогда еще не были так плохи. Казалось, что ей угрожает опасность гораздо большая, нежели во времена Реформации. Во Франции многие епископы, священники, монахи и монашки были либо казнены, либо отправлены в ссылку, некоторым удалось покинуть страну. Выжила буквально горстка служителей церкви, которые тайно совершали обряды в подземельях или в какой-нибудь лесной глухомани.

Священники-конституционалисты, принявшие присягу на верность республике, не пользовались авторитетом у прихожан, и их церкви пустовали. Предыдущий папа, Пий VI, умер в заточении на французской земле. Будучи деистом, Бонапарт верил в высшее существо, но вместе с тем он был довольно равнодушен к вопросам религии и никогда не находился в плену мистических настроений. В общем, его трудно назвать христианином в истинном смысле этого слова, хотя он однажды заметил: «Я знаю людей и поэтому говорю вам, что Иисус Христос не был человеком». Мадам де Ремюзе говорит: «Я не знаю, был он деистом или атеистом, но в частных беседах постоянно подвергал насмешкам все связанное с религией, однако, – добавляет она, – Бонапарт использовал церковную организацию в своих целях, несмотря на всю свою неприязнь к священникам».

Как бы там ни было, но Наполеона всегда отличал трезвый взгляд на вещи, и он не мог не признать того, что большинство французов в то время были ревностными католиками. Религия явилась мощным стабилизирующим фактором, что и требовалось в тот момент Наполеону. Он заметил по этому поводу: «Если у людей отнять веру, то в конце концов ничего путного из этого не выйдет и из них Получатся лишь разбойники с большой дороги». По мысли Наполеона, римско-католическая церковь должна была стать одной из опор будущего режима. У него был уже опыт в этом деле: в Египте он заставил работать на себя мулл. Для роялистов переход церкви в лагерь Бонапарта был бы равносилен смертельному удару: все были убеждены, что католицизм вернется только вместе с монархией, поэтому все благочестивые католики поддерживали Бурбонов. Наполеон был прекрасно осведомлен о том, что Пий VII и его советники находятся в состоянии шока, и поэтому появилась возможность не дать им опомниться и застать врасплох предложением о сотрудничестве. Это был умный, стратегический ход. Во-первых, Наполеон терял очень серьезного противника, а во-вторых, приобретал мощного союзника, трансформировав католическую церковь в послушное орудие правительства. В июле 1801 года был подписан конкордат между Наполеоном и Пием: штат высших священнослужителей во Франции состоял из десяти архиепископов и пятидесяти епископов, назначавшихся лично Первым консулом и получавших жалованье от государства. В апреле следующего года состоялся плебисцит, по результатам которого конкордат был официально одобрен и принят, а Бонапарт в пасхальное воскресенье присутствовал на благодарственной мессе в соборе Нотр-Дам, причем он стоял под специально внесенным балдахином, точно так же, как раньше стояли короли Франции на таких же мессах. У многих офицеров-республиканцев это вызвало явное неодобрение, а генерал Дельмас проворчал: «Здесь не хватает лишь тех ста тысяч французов, которые погибли, чтобы избавиться от всего этого». Тем не менее Наполеон настоял на своем. В тот момент папа и все священнослужители испытывали к нему чувство глубокой благодарности. Их радости, казалось, не было предела, да и как было не радоваться, ведь их спас сын Революции.

Иногда слишком легко забывают о том, что государство с самого начала периода Консульства было полицейским. 26 брюмера, через неделю после переворота, 59 якобинцев были объявлены вне закона: 22 сосланы на каторгу на остров Олерон, а 37 – в Гвиану. Репрессивный механизм постоянно совершенствовался и усиливался. Принято считать, что Бонапарт унаследовал его от Директории. Он просто не смог бы удержаться у власти, не проводя политику репрессий, иногда широкомасштабных. Ему угрожали роялисты, повстанцы Бретани и мятежная Вандея, куда были посланы войска. Графу де Фротте пообещали амнистию, затем, заманив его в засаду, застрелили. «Приказа с моей стороны не было, но я не могу сказать, что сожалею о его смерти», – прокомментировал это убийство Наполеон. Хотя большинство предводителей бретонских повстанцев капитулировали в 1801 году, непримиримые ушли в глубокое подполье и стали еще более опасными, потому, что все их силы были подчинены единой цели – организовать покушение на жизнь Первого консула им деятельно помогали некоторые вернувшиеся эмигранты, а также лица, сочувствовавшие роялистам. Среди них были люди, уже завоевавшие себе известность успешными акциями против республики, имя Жоржа Кадудаля, например, давно уже гремело по всей Вандее. У якобинцев были свои, не менее веские причины, по которым им страстно желалось свергнуть режим Наполеона, почувствовавшего себя в относительной безопасности лишь после битвы при Маренго летом 1800 года. Кстати, по мнению Стендаля, больше чем кого-либо Бонапарт в это время ненавидел якобинцев, и это несмотря на то, что он сам когда-то был якобинцем и довольно ярым Наполеону удалось уцелеть лишь благодаря неустанной деятельности Фуше, который организовал исключительно эффективную и искусную сеть полицейского шпионажа, покрывшую всю страну. В этом деле использовались не только полиция, но и шпионы, информаторы-доносчики и внедренные агенты-провокаторы. Фуше не гнушался ничем, в ход шли подкупы, амнистии и другие стимулы. Аресты из психологических соображений производились в основном по ночам, с арестованными не церемонились и в случае необходимости развязывали им язык пытками. Трудно было найти человека, который не дрогнул бы перед угрозой высылки, гильотины или расстрела. В лице бывших якобинцев Шарля Дезмаре, в прошлом семинариста, а теперь ставшего начальником полиции, и Пьера Франсуа Реаля Фуше нашел помощников себе подстать: у обоих был просто прирожденный дар выколачивать показания, причем если первый ограничивался просто вопросами, то второй был менее разборчив в средствах. Сам Первый консул очень ценил их, особенно Реаля.