Текст книги "Наполеон и Гитлер"

Автор книги: Десмонд Сьюард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В «Майн кампф» он пишет, что ему пришлось оставить школу по совету врача, рекомендовавшего матери освободить его от занятий по меньшей мере на год.

Адольф утверждает, что у него возникло чувство тяжелой утраты и обездоленности, когда в январе 1903 года от удара внезапно скончался старый Алоиз Гитлер, однако есть основания не доверять этому утверждению – Адольф явно не скорбил о своем старом отце так, как Наполеон оплакивал Карло. В своем кругу Алоиз никак не мог считаться неудачником и пользовался определенным уважением и авторитетом. Ведущая газета Линца поместила о нем некролог, в котором описывала его жизненный путь, который неуклонно развивался по возрастающей. Его вдова осталась вполне обеспеченной по тогдашним понятиям, так что и семье в целом удалось сохранить прежний уровень жизни. Теперь она могла баловать своего ненаглядного сыночка Адольфа сколько ее душе было угодно. Когда тот в 1905 году бросил школу, она позволила ему бездельничать и шататься по улицам вместе с другими молодыми повесами. Он питал страсть к франтовству и действительно постарался побыстрее обзавестись самой модной для его класса одеждой и не забыл приобрести тросточку с набалдашником из слоновой кости. Так же, как Наполеон твердо решил посвятить себя военной карьере, Гитлер решил стать знаменитым художником и постудить на учебу в военную академию изящных искусств. Он съездил в столицу и один или два раза побывал в опере. В Вене ему повстречался некий Гюстль Кубичек, разделявший его музыкальные пристрастия. На этой почве у них произошло знакомство, переросшее потом в дружбу.

В декабре 1907 года умерла Клара Гитлер. Весь предыдущий год она страдала от ракового заболевания, которое продолжало прогрессировать несмотря на операцию по удалению груди. Ее лечащий доктор Эдвард Блох вспоминал: «За всю свою долгую врачебную практику мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-то так убивался своим горем, как Адольф Гитлер». Старый врач был очень добрым и отзывчивым человеком, и Гитлер не забыл этого, разрешив ему эмигрировать несмотря на его еврейское происхождение.

В сентябре 1907 года, в возрасте восемнадцати с половиной лет, Адольф Гитлер снял комнату в Вене, в районе вокзала Вестбанхов, откуда отправлялись поезда на Линц, доставив своим отъездом большие переживания матери, и так испытывавшей невыносимые как физические, так и душевные боли. Хозяйкой квартиры была сморщенная от старости полька, совершенно не смотревшая за порядком, в комнатах вечно было полно пыли, мусора и насекомых. Однако это не смутило приятеля Гитлера Кубичека, который присоединился к нему и жил там некоторое время. Не успев как следует обосноваться в Вене, Гитлер испытал первое серьезное разочарование в своей жизни. Его постигла неудача на вступительных экзаменах в академию изящных искусств. Это известие «было для меня полной неожиданностью, как гром среди ясного неба». Он Намеревался стать архитектором, не имея для этого соответствующей предварительной подготовки. Тем не менее остался в Вене, ходил по музеям, осматривал достопримечательности, посещал оперу, покупая билеты на самые дешевые места. Ничто не могло заставить его изменить своего решения стать художником или архитектором. О том, чтобы подыскать какую-нибудь работу и зарабатывать себе на хлеб насущный, он даже не помышлял. От отца у него осталось небольшое наследство, очевидно, и мать завещала ему кое-что; вдобавок после ее смерти он стал получать пенсию, которая ему была положена как сироте. Его месячные доходы составляли 83 кроны, что равнялось заработку младшего школьного учителя. Благодаря потаканиям матушки у него остался отличный гардероб. Адольф не курил и не употреблял спиртных напитков – весьма необычное явление для восемнадцатилетнего юноши. По данным одного немецкого исследования, он «не тратил времени и на любовные связи».

В 12 лет ему впервые посчастливилось увидеть оперу «Лоэнгрин». «Я был сразу же очарован. Мое восхищение искусством байройтского маэстро не знало границ. Снова и снова меня тянуло в театр слушать его оперы». Время возникновения у него первых политических амбиций Гитлер относит к тому моменту, когда он увидел постановку «Ринци», в завязке сюжета которой лежит трагедия римского трибуна. «Тристан», по мнению Гитлера, являлся лучшим произведением Вагнера. В январе 1942 года на него нахлынули ностальгические воспоминания: «В начале этого века существовали люди, которых называли вагнерианцами. У поклонников других композиторов такого специального термина не было. Какую же радость доставляла мне каждая работа Вагнера!» Адольф ходил в Венскую государственную оперу всякий раз, когда мог себе это позволить. Трудно преувеличить влияние творчества этого композитора на Гитлера, который Сравнивал его с Фридрихом Великим и Мартином Лютером, благодаря Вагнеру Гитлер смог в какой-то мере ощутить пульс творческой жизни Германии начала двадцатого века, в атмосфере которой доминировали Шопенгауэр и Ницше. Вагнер первым из них с энтузиазмом воспринял интерпретацию музыки как непосредственного языка воли, и не случайно Ницше посвятил свой труд «Рождение трагедии» Композитору. Хотя и косвенным образом, но именно от Ницше фюрер перенял свое отрицание того, что позднее стал называть «изнеженной, иудейско-христианской этикой жалости». И это несмотря на то, что сам философ презирал национализм и антисемитизм точно так же, как он стал вскоре презирать и самого Вагнера.

Юному Адольфу необычайно импонировало вагнеровское сочетание эгоизма, цинизма и романтизма. Первое известное увлечение Гитлера походило больше на фантазию, Серьезно заболев, его мать переехала в Урфар, пригород Линца. И вот здесь, гуляя однажды с Кубичеком, Адольф увидел высокую, как статуя, белокурую девушку, «настоящую валькирию». Он тут же признался Кубичеку: «Я влюблен в нее». Эта девушка была на два года старше его, ее звали Стефани Янстен, до этого она уже училась в Мюнхене и Вене, и за ней толпами ходили обожатели. Не миновала эта участь и Гитлера, который стал, как собачка, следовать по ее пятам, и однажды во время праздника цветов она бросила в него розу, но он так и не посмел заговорить. Правда, затем написал ей, что он собирается поступить в академию изящных искусств, что она должна ждать, пока он не вернется и не женится на ней. Девушку это письмо сильно озадачило, поскольку отправитель был ей совершенно неизвестен. Адольф сочинял стихи в ее честь и месяцами мечтал о ней. Кубичеку он даже сказал, что подумывает о том, не утопиться ли в Дунае, но это было невозможно: по мысли Гитлера, такой акт следовало совершить вместе, а девушка даже не знала о его существовании. И реализация этого плана натолкнулась на непреодолимое препятствие.

Вена, в которой он оказался, была столицей многонациональной империи, округлявшей свои владения путем заключения междинастических браков. Она являлась преемницей старой Священной Римской империи, но в тоже время была первым современным многонациональным государством, различные части которого образовали органичное экономическое единство, несмотря на тот факт, что многие народы этой империи испытывали друг к другу неприязнь. Полная феодальной помпезности, возглавляемая древней августейшей династией и управляемая высокомерной заносчивой аристократией, Вена была в то же время городом Фрейда, Густава Климта и Оскара Кокошки, Рихарда Штрауса, Малера и Альбана Берга, Роберта Музиля, Гуго фон Хофманшталя и Карла Крауса. И все же юный Гитлер находил мало поводов для восхищения, хотя и признавал определенные блеск и шик, отличавшие этот город.

В центре и во внутреннем городе хорошо чувствовалось биение пульса империи с населением в 52 миллиона человек. Вена была полна опасного очарования государства, состоящего из многих, совершенно разных национальностей. Ослепительная роскошь двора, как магнитом, притягивала к себе интеллект и богатство со всей империи... Вена представляла собой зрелище, которое заставляло думать о ней, как о королеве, восседающей на троне, чей властный жест объединял разноязычный конгломерат, живший под скипетром Габсбургов.

Но, по словам Гитлера, «бьющее в глаза великолепие столицы затмевало печальные симптомы слабоумного упадка и гниения, которым характеризовалось в целом состояние дел в государстве».

Ужасающее впечатление на Гитлера производил рейхсрат (парламент). «Бурное скопление людей, которые отчаянно жестикулируют и орут друг на друга, а какой-то жалкий старикашка звонит в колокольчик и изо всех сил старается, навести порядок, призывая парламентариев вспомнить о чувстве собственного достоинства». Гитлер не мог удержаться от смеха. В следующее его посещение палата была пуста, если не считать нескольких зевавших от скуки депутатов. Он признавался позже: «В свете моего тогдашнего отношения к дому Габсбургов даже саму мысль о диктатуре я рассматривал как преступление против свободы и разума». В то время Гитлер не видел альтернативы парламентской системе. Он Сделал вывод: «Если парламент и бесполезен, то Габсбурги еще хуже». Нет сомнений, что своей ненавистью к демократии Гитлер обязан тому, что ему довелось наблюдать здесь в начале этого Века.

В «Майн кампф» Гитлер пишет о бедности в Вене. «Здесь в яростном контрасте смещались ослепительная роскошь и отвратительная нищета... Тысячи безработных слоняются без дела перед дворцами на Рингштрассе; бездомные ютятся в грязи и мраке под мостами... И даже сегодня (1923 год) я не могу без содрогания думать об ужасных трущобах, в которых прозябали люди, о ночлежках и обо всех других проявлениях темных сторон жизни».

Он знал, о чем говорил, но все это ему пришлось испытать по своей вине. Он отказался от какой-либо иной карьеры, кроме архитектуры или живописи. Вторая попытка поступить в академию в сентябре 1908 года также закончилась неудачей: его рисунки были отвергнуты как не соответствовавшие стандартным требованиям. Чашу позора и унижения пришлось испить до дна. Однако вместо того чтобы попытаться найти работу (а ведь ему не составило бы особого труда устроится клерком или приказчиком в магазин), он обрубил все связи со своими многими друзьями, снял комнату, в другом месте и принялся изучать политику. Больше всего его привлекали деятели, исповедовавшие крайний германский национализм. К ним принадлежали Карл Люгер – мэр Вены и лидер христианско-социальной партии, лишенный сана монах-цистерцианец Йорг Ланц фон Либенфальс – приор «Ордена Нового Храма» и Георг Риттер фон Шенерер – руководитель пангерманского движения. Все трое были ярыми антисемитами. Молодому человеку, скатившемуся вниз по социальной лестнице, у которого были развенчаны все его иллюзии о собственной значимости, чувство превосходства над кем-нибудь, не говоря уже о евреях, давало возможность самоутвердиться. Его собственные отчаянные обстоятельства породили в нем экстремизм. Отречение Шонерера от Габсбургов и от католической веры также нашло отклик в его душе, хотя он был еще не совсем готов к тому, чтобы отказаться от религии, столь дорогой его любимой матери.

Нельзя с полной уверенностью утверждать, что, как и у молодого Наполеона, формирование мировоззрения Гитлера шло в ногу со временем. Существовало противоречие между широтой и глубиной познания Адольфа, почерпнутых им из книг. И здесь не имеет значения, читал ли он запоем, пожирая книги, как он утверждает, или просто вбирал в себя информацию из популярных журналов и книг. Совершенно ясно одно – его чтение было бессистемным и непоследовательным. Если он в поэзии восхищался Гете и Шиллером, то в прозе его вкусы были до удивления примитивными. Доказательством этому служит его увлечение детскими приключенческими романами Карла Мая о ковбоях и индейцах.

Хотя юный Адольф и не соглашался с программой Карла Люгера, предусматривавшей спасение габсбургской империи через возрождение Вены, и сожалел о том, что его христианско-социальная партия является «антисемитской лишь внешне», тем не менее на него произвела впечатление искусная тактика Люгера. Он сравнивал ее с неуклюжими и топорными приемами Георга фон Шонерера. Люгер «видел слишком отчетливо, что в нашу эпоху высшие слои общества утеряли свою политическую боевую мощь... В качестве социальной опоры для своей новой партии он избрал тот средний класс, которому грозит уничтожение». Его поражала хитрая политика Люгера в отношении католической церкви и то, как ему удавалось привлекать на свою сторону многих молодых священников. «Особым талантом доктора Люгера», по мнению Гитлера, являлся «его редкий дар проникать в природу человека и всегда принимать людей такими, какими они были, не приписывая им каких-то несуществующих благородных порывов».

К осени 1909 года финансы Гитлера пришли в плачевное состояние. Он истратил все деньги, доставшиеся ему от родителей, и не мог больше позволить себе снимать комнату. Он спал в кофейнях, на скамейках в парке, заложив в ломбард остатки своего гардероба, чтобы купить какой-то еды. Без гроша в кармане ему часто приходилось стоять в очередях у бесплатных суповых кухонь. Зима в том году наступила очень рано и была довольно суровой. Голодая, ежась от холода без пальто, Гитлер с трудом передвигал одеревенелые ноги, на которых из-за бесконечной ходьбы по снегу начинали отмерзать пальцы.

В декабре, когда силы его уже были на исходе, немытый и завшивленный, со свалявшимися волосами и заросшей бородой, он был принят в приют для бездомных на берегу Дуная. Его рваную одежду забрали на дезинфекцию, а ему выдали билет, дававший право на кровать, хлеб и суп в течение пяти дней. Этот период мог быть продлен, если он будет искать работу.

Некоторые сведения о жизни Гитлера в это время сообщает нам Райнхольд Ханиш, говоривший по-немецки бродяга из Богемии, который спал на соседней койке, а в тридцатые годы написал рассказ «Я был приятелем Гитлера». Из его описания Адольфа перед нами встает фигура, похожая на кошмарное привидение, – исхудалое лицо, горящие глаза, борода и длинные волосы. Одет он был в неприглядное черное пальто (подарок от еврея – торговца поношенной одеждой) и засаленный котелок. Обнаружив, что его сосед по койке – художник, Ханиш сказал, что есть спрос на художественные почтовые открытки и небольшие картинки, и если Адольф нарисует несколько штук, то он поможет продать их. Их предприятие имело успех, и друзья поменяли место жительства, перейдя в мужское общежитие поблизости от еврейского квартала Леопольдштадт. Отдельную комнатушку там можно было снять всего за три кроны в неделю. В общежитии имелись столовая и читальня, а также помещение для стирки одежды. Летом 1910-го Гитлер рассорился со своим напарником, но продолжал жить в этом же общежитии до 1913 года, кое-как существуя на скудные доходы от продажи своих картин. Если бы в свое время Ханиш не помог ему, Гитлер скорее всего окончательно пропал бы.

Прежде чем Ханиш предложил продавать картины, они жили попрошайничеством, переноской багажа пассажиров на западном вокзале (интересно, доводилось ли Адольфу при этом встречаться со старыми знакомыми, приезжавшими из Линца?) или убирали снег на улицах. Когда Гитлер с триумфом вернулся в Вену после аншлюса 1938 года, он рассказал своим приближенным из числа высшего руководства рейха, что однажды вечером он убирал снег у входа в отель «Империаль» и наблюдал за тем, как эрцгерцог Карл и эрцгерцогиня Зита входили туда по красной ковровой дорожке. Это зрелище и доносившиеся из здания аккорды веселой музыки погрузили его в горестные раздумья о несправедливости жизни, и тогда он поклялся, что однажды обязательно войдет в «Империаль» по той же cамой дорожке. В своих воспоминаниях фюрер что-то поднапутал, потому что Карл и Зита до 1911 года не были женаты, а у Гитлера в то время еще было достаточно средств, и ему не нужно было наниматься сгребать снег. Нет оснований сомневаться в его неприязни к Габсбургам. В «Майн кампф» он констатирует, что немцы и австрийцы начали осознавать, что историческая миссия дома Габсбургов как правителей «первого рейха» закончилась после франко-прусской войны, когда родился «второй рейх» под эгидой династии Гогенцоллернрв.

Гитлер хотел увильнуть от призыва на службу в армию Габсбургов. Прожив пять лет в Вене, он решил бежать. Но куда? Несмотря на свое сельское происхождение и воспитание он тяготел к городам – центрам искусств. В немецкоязычном мире помимо Вены были лишь два таких города – Дрезден и Мюнхен. Саксония находилась сравнительно далеко, Мюнхен, столица Баварии, был рядом, да и родился Гитлер на баварской границе, поэтому сделать выбор не составило труда, и в мае 1913 года, солнечным воскресеньем, он прибыл на центральный железнодорожный вокзал Мюнхена поездом из Вены. Город, в котором он оказался, был окутан аурой романтичности. Там жили и творили многие известные немецкие композиторы. И хотя правившая здесь королевская семья Виттельсбахов вряд ли заслуживала такого уважения, как Гогенцоллерны, объединившие Германию, все же все члены ее были немцами, царствовавшими над другими немцами. Будучи истинным вагнерианцем, он одобрял то предпочтение, которое оказывал покойный Людвиг II этому композитору, и испытывал чувство глубокого восхищения при виде фантастических, похожих на сказку королевских дворцов и замков. Возможно, он питал определенное уважение к Людовику III и кронпринцу Рупрехту. Ведь они оба разговаривали на том баварском диалекте, звуки которого действовали, словно бальзам, на его израненную душу. В Мюнхене было три превосходных оперных театра, где Адольф мог слушать свою любимую. музыку. По этому поводу Ханиш выразился довольно замысловато: «В музыке Рихард Вагнер зажигал в нем яркий огонь».

Вместе с тем Гитлер не так уж часто посещал оперу, поскольку не мог этого себе позволять. Жил он теперь в доме одного портного по фамилии Попп и частично расплачивался с хозяином за проживание тем, что оказывал ему разного рода услуги – делал покупки в магазинах, носил уголь, выбивал пыль и т.д. Главным источником дохода, довольно непостоянного, служила работа в качестве туристического гида.

Гитлер продолжал рисовать и продавать почтовые открытки, хотя здесь, в Мюнхене, они расходились не так бойко, как в Вене, и частенько у него получались просрочки с внесением квартплаты. Питался он в основном хлебом и колбасой, однако при этом ухитрялся часто посещать кофейни или пивные, где ему представлялась возможность поболтать о политике. Читал он запоем. «Но все книжки были про политику и насчет того, как пробраться в парламент» – так вспоминала фрау Попп. Жизнь в Мюнхене пошла Гитлеру на пользу. На фотографии, сделанной в августе 1914 года, он выглядит вполне прилично – исчезла впалость щек, борода сбрита, одет опрятно. С семейством Поппов у него установились на удивление дружеские отношения. Позднее он вспоминал о чудесном времени, проведенном им в доме Поппов и вообще в Мюнхене, ссылаясь на «очарование волшебной столицы Виттельсбахов, которое привлекало туда всех, в ком чувство прекрасного не было заглушено жаждой наживы».

Ходит много домыслов о его уклонении от воинской повинности. Дело в том, что, когда ему все-таки пришлось явиться в Линц и предстать перед военно-медицинской призывной комиссией, его признали не годным к несению военной службы. Однако в трусости Гитлера упрекать нельзя: просто он не желал служить в армии Габсбургов. Войну он считал неизбежной: по его словам, «само существование германской нации было под вопросом». 3 августа 1914 года Гитлер подает петицию его величеству королю Людвигу III с просьбой позволить ему служить в баварском полку. Его призывают в запасной пехотный полк под командованием Листа, и в конце октября он уже принимает участие в первой битве на Ипре. В армии ему жилось настолько хорошо, что один офицер даже заметил, что полк Листа стал для Гитлера «словно дом родной». Он и сам писал: «Я оглядываюсь на эти дни с гордостью и тоскою по ним». На фронте он выполнял обязанности связного и считался образцовым солдатом, потому что был известен своей способностью доставить донесение под самым ожесточенным артобстрелом противника. В декабре 1914 года он был награжден Железным крестом второй степени. В октябре 1916 года, после ранения в ногу, его отправили долечиваться домой на несколько месяцев. В это время он посетил Мюнхен и Берлин, которые произвели на него ужасное впечатление широко распространенными там пораженческими настроениями. Гитлер отнес это на счет евреев и вражеской пропаганды. Именно тогда ему в голову впервые пришли мысли о том, чтобы после войны заняться политикой. На фронт он вернулся с удовольствием и в мае 1918 года получил от командования полка грамоту за храбрость, а в августе того же года был награжден Железным крестом первой степени. Следует упомянуть, что эту награду давали преимущественно офицерам. Это может показаться странным, но Гитлеру так и не удалось подняться по службе выше ефрейтора – командование посчитало, что ему «не хватало командирских качеств», но он был вполне доволен своей участью.

В октябре 1918 года ефрейтор Адольф Гитлер попал под многочасовой беглый обстрел газовыми снарядами англичан. Он так описывал свое состояние: «Мои глаза были как, горячие угли, меня обступила темнота». Вскоре его отправили в госпиталь в Померании. 10 ноября заплаканный капеллан пришел к раненым и сообщил, что война проиграна. Гитлер был настолько потрясен, что снова ослеп. «Кругом себя я почувствовал темноту, когда, пошатываясь и спотыкаясь, брел назад в свою палату, где сунул разламывающуюся от боли голову под подушку и сверху накрылся одеялом. Я так не плакал с тех пор, когда стоял у могилы своей матери. Во мне росла ненависть – ненависть к виновникам этого подлого, трусливого преступления». Его мир рухнул в одночасье. Война с ее бесчисленными жертвами оказалась напрасной.

С 1918 по 1920 год перспективы Адольфа Гитлера были мрачными как никогда. Рейх Гогенцоллернов рухнул, и весь общественный порядок, казалось, тоже был на грани пропасти. Власть в Берлине взяли в свои руки коммунисты-спартаковцы, возглавляемые Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. Бавария стала социалистической республикой во главе с Куртом Эйснером. Вполне понятно, что германский средний класс, состоявший из добропорядочных, законопослушных мелких буржуа, оказался в панике. Страна кишела беженцами из Советской России, которые рассказывали об ужасных зверствах большевиков против буржуазии. (До 1914 года немецкий язык был широко распространен в России, и поэтому спасшиеся русские без труда живописали свои злоключения). На помощь средним классам пришли добровольческие отряды – неофициальные полувоенные формирования из окопных ветеранов. Залив кровью Берлин, они подавили выступления спартаковцев и «казнили» Розу Люксембург и Карла Либкнехта; в Мюнхене они пачками убивали сторонников советского режима и после того, как левое правительство Эйснера было свергнуто, а сам он убит. В середине 1919 года Версальский мирный договор явился для немцев почти таким же ударом, как и ноябрьское перемирие 1918 года. Германия должна была выплатить огромнейшие репарации, позволить французской армии оккупировать Рейнскую область, отказаться от своих колоний и сократить свою армию до 100000 штыков. Большая часть военнослужащих отказалась поверить в свое поражение – доказательством этому послужила гордая выправка, прусской гвардии, торжественным маршем прошедшей через Бранденбургские ворота. Уж они-то никак не были похожи на разбитых, деморализованных солдат. Почти сразу же возник миф об «ударе ножом в спину». Националисты, не желавшие смириться с поражением, убедили всех, что враг восторжествовал лишь потому, что войска были преданы в тылу алчными банкирами, революционными агитаторами, рвавшимися к власти, и евреями, умолчав тот факт, что многие из вышеперечисленных храбро сражались за Германию.

Резкое сокращение войск для ефрейтора Гитлера могло означать лишь одно – он увольняется из армии. А в поверженной, голодающей Германии вряд ли могло найтись много желающих покупать его раскрашенные почтовые открытки. Следовательно, никак нельзя было Исключить возможность того, что он опять опустится на дно и погрузится в нищету, которую ему пришлось познать в Вене во время той страшной зимы 1909 года.

Наверное, никакие две вещи не могут так отличаться друг от друга, как карьеры Наполеона Бонапарта и Адольфа Гитлера в самом их начале. Один – кадровый офицер и бывший мелкопоместный дворянин, который сам загубил свою карьеру, сблизившись, с экстремистскими политиками-якобинцами, другой – рядовой солдат военного времени, бывший бродяга, преданно сражался, защищая не только свою страну, но и старые общественные структуры, и это при том, что, будучи на передовой, увидел войну во всех ее отвратительных проявлениях. В этом и заключалась ирония судьбы. Общим у этих двух людей было только то, что оба потерпели неудачу, а впереди маячило беспросветное забвение.