Текст книги "Девственная земля"

Автор книги: Дервла Мэрфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9
ОЧИЩЕНИЕ ДУХА

11 октября. Покхара.

Я вернулась в Покхару четыре дня назад и вдруг почувствовала, как сильно стосковалась по этим местам. Теперь я и представить себе не могу, как покину этот край навсегда. Мне казалось, что при отъезде буду испытывать лишь грусть расставания с тибетцами, но лишь сейчас поняла, насколько сильно я привязалась к долине и к жителям Парди.

Таши была вне себя от радости при моем появлении. Она гордо вела меня из лагеря домой. Напрасно я надеялась, что без меня она привяжется к Нгаванг Пему и членам его семьи, приютившим ее на время моего отсутствия. С точки зрения Таши, я вернулась не вовремя. Дело в том, что вчера произошло невероятное – у Таши началась течка. Известно, что в этом климате все созревает слишком быстро, но если крошечный щенок в возрасте пяти месяцев и десяти дней становится взрослой собакой, то смириться с этим трудно. Конечно, я не была готова к такому событию (как, очевидно, и Таши). Боюсь, что самое худшее уже произошло. Вчера днем, когда она вернулась с прогулки, вид у нее был довольно потерянный, но я не придала этому никакого значения – решила, что Таши переживает очередную стычку с приятелем. На самом деле именно тогда она, видимо, и потеряла невинность, чем была сильно потрясена.

Сегодня днем, когда я вывела Таши на прогулку на цепи, мне пришлось с палкой защищать ее, возможно не существующую, девственность. Конечно, жалко губить молодую любовь, но даже если отвлечься от возраста этого несмышленыша, то страшно подумать, к каким осложнениям приведет подобная ситуация. И без того достаточно трудно импортировать в Ирландию «мелкое домашнее животное семейства псовых», даже незамужнее, – но я и представить себе не могу сложности перевозки Таши со всем ее многочисленным потомством; а оно будет бесчисленным, если плодовитость Таши соответствует ее раннему созреванию.

Дни стоят теплые, небо ясное, а ночи по-настоящему холодные, поэтому Таши рвется ко мне в спальный мешок. Сначала я протестовала, боясь, что она задохнется, но Таши упорствовала. Очевидно, она все продумала заранее, потому что стоило мне разрешить ей забраться в мешок, как она тут же проскользнула в угол и свернулась калачиком у ног, и я решила, что совсем неплохо иметь в ногах неостывающую грелку.

19 октября.

Прошлой ночью шел сильный дождь, а до трех часов дня моросило, будто вернулся муссон. Местные жители говорят, что это каприз природы, хотя, начиная с середины ноября, в долине иногда случаются сильные ливни.

Теперь, когда так называемая война окончилась, туристы вновь зачастили в Непал. Последнюю неделю почти каждый день специальный самолет из Катманду высаживал на нашу взлетную полосу сверхорганизованные группы, следующие по кругосветному туристскому маршруту. Группы состоят, естественно, из храбрейших туристов – тех, кто, презрев советы друзей, рискнул провести два-три часа в Покхаре, прихватив с собой тщательно упакованные обеды. За завтраком они пьют мало:

– Дорогой, ведь нас же предупреждали! Здесь не имеют даже представления о туалете!

Грешно смеяться над такими бедолагами, но невозможно удержаться от смеха, когда они выбираются из самолета с тем самым выражением скуки, лишь слегка прикрытым «восторгом первооткрывателей», которое мне так часто приходилось наблюдать на лицах туристов, прибывших в шикарных автобусах в «полный достопримечательностей» мой родной город. Разумеется, группа «кругосветников» в Покхаре выглядит еще забавнее, чем в Ирландии. Я ощущаю восхитительное единение со своими соседями, стоя рядом с ними у взлетной полосы и шалея от последних парижских и нью-йоркских мод, которые в Центральном Непале кажутся еще более гротескными, чем они есть на самом деле.

Обычно группой командует цветущая блондинка, «гидесса» (чудовищное слово, с которым я недавно вынуждена была познакомиться) в туфлях на «умеренном» каблуке. Она вышагивает впереди туристов и, бренча вычурным бронзовым колокольчиком, «типичным для древнего Непала», пытается удержать свое «войско» в повиновении. К несчастью, мало кто из женщин следует ее стилю в одежде и кара наступает незамедлительно, как только любительницы высоких каблуков попадают на наши каменистые дороги.

Несколько дней назад одна из таких модниц заставила меня несколько часов мучиться от любопытства. Когда ее группа проходила мимо моего дома, в конце базара, я беспечно сидела на ступеньках крыльца (занятие приятное и мало кому сейчас известное в Европе). Женщина остановилась, уставившись на меня, будто увидела что-то редкое и отвратительное. Она позвала подругу:

– Бетти, смотри! Как ты думаешь, она здесь живет?

С тех пор меня мучает любопытство, что же все-таки ответила Бетти.

Вчера группа «кругосветников» застряла в Покхаре на ночь из-за внезапной непогоды. Я отказала себе в садистском удовольствии посетить набитые клопами ночлежки, где квартировали туристы. Мне даже трудно было представить их реакцию на здешний «сервис». Днем я их все-таки видела: немытые, голодные, невыспавшиеся, они выстраивались в шеренгу на взлетной полосе, готовые к спасательной операции. Должна сказать, для спасения они созрели. Нужно было их видеть: помятые, полные страха подхватить дизентерию, они спешили как можно быстрее вырваться отсюда. Теперь-то уж они будут помнить Покхару долго, даже после того, как забудут Тадж Махал.

3 ноября.

Несколько дней назад я предупредила хозяина, что уезжаю через неделю, и с тех пор в моей комнате идет «кампания» по «очищению». Делается это с явным пренебрежением к моему желанию хотя бы иногда побыть одной. В любое время дня бородатый садху [59]59
  Садху – индуистский отшельник, «святой», чаще всего шиваитский странствующий аскет. Здесь – брахман.


[Закрыть], вооруженный сандаловыми палочками, святой водой, цветами, фруктами и текстами на санскрите, может вскарабкаться ко мне по лестнице, сесть посреди комнаты на полу и, не обращая на меня ни малейшего внимания, совершать бесконечные ритуалы для «очищения» комнаты от скверны, оставленной «неприкасаемым» жильцом. Несмотря на то что он делает вид, будто окружающее для него не существует (возможно, это тоже часть ритуала), я очень привязалась к «своему» садху.

Основная часть церемонии – долгое пение гимнов, время от времени прерываемое разбрасыванием цветов по углам комнаты. При этом он кладет на стол прямо мне под нос фрукты и мелкие монеты. Поначалу я думала, что это подарки для меня. Оказывается, нет. После каждого сеанса он уносит Фрукты, а цветы оставляет вянуть в углах комнаты. (Фрукты, цветы и овощи придают индуистским ритуалам в Непале особую прелесть и изящество, чего лишены буддийские ритуалы, свидетелем которых я была в лагере.)

Должна признать, что я тоскую по уединению. Конечно, можно просто-напросто запирать дверь, но мне не хотелось бы портить отношений с жителями деревни. К несчастью, компромисс в таких делах невозможен: надо либо полностью принять местные обычаи, либо отвергнуть.

Последние две недели погода стояла прескверная, и поскольку это как раз время сбора риса, то дожди могут вызвать большие трудности в Покхаре. Мешают они и недавно начавшемуся сезонному строительству домов, которое вызвало страшную суматоху по всей долине.

Мужчины ведут запряженные волами скрипучие повозки, груженные камнями. Женщины и дети тащат огромные связки травы для крыш и глину для стен. Некоторые по трое-четверо переносят стволы бамбука для опор. Вроде бы все просто – на пустом клочке земли за неделю вырастает крепкий, уютный новый лом. В течение этой недели даже четырехлетние дети работают буквально день и ночь: трогательно смотреть, как они спешат за своими родителями с крохотными корзинами травы на плечах, – возможно, сердобольные мои сограждане этого не одобрили бы, но дети выглядят счастливыми и гордыми, участвуя в столь важном семейном деле. Обычно строительство дома заканчивается после того, как их владельцы въедут в него. Тогда женщины обмазывают стены и пол красной глиной, а мужчины навешивают деревянные двери и ставни, из камня или бревен сооружают наружную лестницу, если нижний этаж предполагается использовать под хлев.

Сегодня днем в лагере состоялся прощальный обед в честь моего отъезда – церемония поистине грустная. Непрерывно моросил дождь – погода как нельзя более соответствовала моему настроению, однако тибетцы танцевали для меня под хмурым небом. Было съедено огромное количество вкусных момо [60]60
  Момо – тибетское национальное блюдо: небольшие пирожки с мясной начинкой, в которую добавляют зелень.


[Закрыть], отваренных в масле, выпито много соленого чая с маслом.

5 ноября. Катманду.

Теперь я точно знаю, что клин вышибается клином. Утром v меня так сильно болела голова, что так страшивший меня отъезд из Покхары показался пустяком по сравнению с деятельностью Богини Разрушения, видимо поселившейся в моей голове.

На протяжении своей не столь безупречной жизни я лишь раз испытала, что такое тяжелое похмелье. Мне было лет двадцать. Я выпила полбутылки самого дешевого испанского бренди и жестоко поплатилась за это. В данном случае, очевидно, сработала смесь чанга и ракши. Кесанг и община кхампа в Покхаре пригласили меня к шести часам вечера на прощальный тибетский ужин в «Аннапурну», а приятель-гуркх из Парди – к девяти вечера на прощальный непальский в харчевню тхакали. Двойной ужин, сопровождаемый обильными возлияниями, – тут уж жаловаться не приходится.

Вчера весь день лил проливной дождь. В половине пятого вечера на Покхару обрушился такой ливень, что сильнейший из муссонных дождей по сравнению с этим кажется небольшим дождичком. Этот кошмар продолжался целый час, затем внезапно ливень прекратился, будто перекрыли кран. Тогда мы пошли в «Аннапурну», причем Таши пришлось всю дорогу нести. Собственно, дороги не было – вместо нее несся яростный поток по пояс глубиной, а в одном месте он достиг шеи и мне пришлось выбираться вплавь, держа Таши одной рукой за шиворот. Может, к лучшему, что за вечер я проспиртовалась, иначе наутро я проснулась бы не с головной болью, а с воспалением легких.

То, что тибетцы называют вечеринкой – в нашем понимании пир. Зная, что мне предстоит еще один ужин, я сначала пыталась увиливать от угощения, однако все было приготовлено так восхитительно, что я не смогла удержаться от соблазна, да и отказываться было неудобно, ведь хозяева приложили столько стараний. Когда в половине девятого я встала из-за стола, то едва могла передвигаться. Некоторые гости откровенно дремали, положив голову на стол.

Харчевня тхакали так и сияла чистотой, как, впрочем, все дома тхакали. На светло-коричневые стены и пол ложились извивающиеся отсветы пламени, полыхающего из ямы в углу комнаты, – впечатление, будто находишься на краю небольшого вулкана. На ужин официально пригласили человек десять, но прибывали все новые и новые гости. Мы сидели, скрестив ноги, на небольших тибетских ковриках. К счастью, самые сытные блюда подали только в одиннадцать часов. Пр авда, мы непрерывно угощались разными лакомствами и пили неочищенную ракши, специально привезенную хозяином из деревни. Он уверял, что это самый крепкий напиток в Непале (там и любой другой слабым не назовешь), и сегодня я готова подтвердить его слова.

Еду подавали на начищенных до блеска медных блюдах различных размеров – от крохотных тарелочек под закуску до круглых подносов для риса. В результате «закуска» оказалась весьма плотной. Я с удовольствием отведала маленьких ломтиков чудесного тушеного мяса дикой козы – вкуснейшее яство из всего, что мне приходилось пробовать, затем жареную рыбку, похожую на сардины, два варенных вкрутую яйца, яичницу, омлет, приправленный таким невыносимо острым, мелко порезанным перцем, что я выплюнула его более поспешно, чем позволяют правила хорошего тона. Все блюда мы тщательно запивали ракши, до тех пор, пока внутри у меня загорелся костер. Правда, к тому времени я уже перешла ту границу, откуда возврата нет.

^{Аэропорт в Покхаре}

Наконец подали гигантскую гору риса, приправленного овощами и далом. Тут появилась местная проститутка. Она надеялась заполучить клиента в конце вечера, но с первого же взгляда поняла, что поживиться здесь не удастся. Поэтому она тут же перестала кокетничать и присела к столу поболтать. Я всегда считала ее самой красивой женщиной в деревне: у нее были правильные черты лица, светлая кожа и блестящие черные волосы. При свете камина она казалась прекрасной до тех пор, пока не стало бросаться в глаза то выражение ущербности и неженственности, которое обезображивает даже самых прелестных ее коллег в любой стране мира. В носу женщины продето огромное золотое украшение, которое мешало ей курить, поэтому она держала сигарету в уголке рта. Курила она много. Одежда на ней была рваная и грязная, но из дорогой ткани – видимо, плата за услуги. Я заметила, что появление проститутки хозяйке харчевни не понравилось. Когда миловидная шестнадцатилетняя дочь хозяйки заговорила с незваной гостьей, мать в резких тонах потребовала, чтобы девочка пошла спать.

Не помню, когда закончилась вечеринка. Два едва державшихся на ногах соседа привели меня домой и впихнули на лестницу. Я благополучно поднялась в комнату, но так и не смогла отличить верхний конец спального мешка от нижнего и поэтому плюхнулась на него сверху.

Прошло несколько часов, но они не принесли мне облегчения. Среди ночи я проснулась от кошмарного видения и несколько мгновений была твердо убеждена, что я больше не человек, а спутник Юпитера. Прямо скажем, исключительно неприятная галлюцинация, которой, очевидно, я обязана ракши. Сегодня мое состояние скорее похоже на серьезную болезнь, чем просто на похмелье. Пожалуй, я никогда не испытывала подобных ощущений.

В аэропорту Покхары как всегда царил хаос. Хотя мне было велено прибыть туда в половине десятого утра, чтобы успеть на десятичасовой рейс, самолет вылетел лишь в половине пятого вечера. Однако эта задержка меня не волновала. Я чувствовала себя так плохо, что мне было все равно, где я нахожусь, почему и зачем. Я сидела в «Аннапурне», больная и несчастная, вместе с провожающими – тоже не слишком здоровыми, – поглощая чашку за чашкой крепко посоленный черный кофе, который, как меня заверили, должен был снять худшие последствия отравления ракши. Мы подолгу молчали. Лишь время от времени жаловались друг другу на плохое самочувствие.

Сегодня в Покхаре праздник. Кто-то сказал мне, что долина празднует бракосочетание двух берегов реки Сети. Вам может показаться странным, но в Непале случается и не такое. Во всяком случае, какова бы ни была причина праздника, он широко отмечался, и два грузовых самолета, возвращавшихся из Бхайравы, вынуждены были в течение десяти-двенадцати минут кружить над долиной, пока медленная процессия женщин (их было несколько сот) пересекала взлетную полосу. Все были нарядно одеты, пели, танцевали и трубили в раковины. На украшенных цветами платформах несли изображение Сети. Часами эти шумные красочные процессии кружили по долине…

Глава 10
ПЕШКОМ В ЛАНГТАНГ

9 ноября. Катманду.

Последние несколько дней я провела в тщетных попытках забыть лагерь тибетцев в Покхаре. Я старалась организовать двухнедельный поход в район хребта Лангтанг к северу от Катманду, хотя, пожалуй, «организовать» – слишком громкое слово для такого рода приготовлений.

Туристские походы здесь сильно различаются в зависимости от статуса, привередливости и физической подготовки (или неподготовленности) их участников. Наиболее тщательно готовятся уморительные походы послов. Последние отправляются в путь в сопровождении целой команды носильщиков с управляющим во главе, повара с поваренком, гида, переводчика, слуг. С собой они прихватывают импортные продукты, ящики со спиртным и всякого рода оборудование, от походного туалета до складного шифоньера. Следующая, и наиболее многочисленная, категория «туристов» – менее ответственные дипломаты и иностранные специалисты. Они путешествуют с умеренной роскошью: человек двенадцать носильщиков, без туалетов и шифоньеров, но с палатками, столами, стульями, кроватями и ящиками, набитыми едой и питьем. И наконец, путешественники попроще, которые слишком бедны (или слишком благоразумны), чтобы обременять себя особыми удобствами.

Я хотела совершить этот небольшой поход в одиночку. Но Руди Вейсмюллер, мой швейцарский приятель, хорошо знакомый с этими местами, предупредил, что на местных жителей надежда плохая – у них самих с питанием туго. Он сказал, что без проводника я заблужусь и посоветовал подойти к известному ресторану «Глоб» и найти там шерпа, который согласился бы служить мне носильщиком и проводником.

Не будь я к этому времени своим человеком среди тибетцев в Непале, вряд ли мне удалось бы найти такого помощника. Местные шерпы уже избалованы крупными экспедициями и не желают бродить по горам с простыми смертными. Однако через своих тибетских друзей мне удалось познакомиться с Мингмаром, двадцатичетырехлетним уроженцем Намче-Базара, который согласился сопровождать меня за баснословно низкую для шерпов плату – восемь шиллингов в день.

Месяц назад я обратилась в Синха Дарбар за разрешением на поход, но последние несколько дней мне, естественно, пришлось добывать его в соответствующем департаменте. Мало того, что затерялась моя анкета; эти бюрократы не могли никак найти и мой паспорт. Пришлось дневать и ночевать в учреждении до тех пор, пока я совсем не надоела им. Наконец какой-то клерк соблаговолил покопаться в куче документов (наверняка затеряв при этом еще несколько паспортов), и на свет появилась мятая зеленая книжечка с надписью «Ирландия». Я тотчас схватила ее, к великому огорчению клерка, который утверждал, что книжечка принадлежит чеху, представителю чулочной фабрики. Долго ли, коротко ли, но разрешение было нехотя выдано клерком более высокого ранга, который отругал меня за то, что я, видите ли, подала заявление в последний момент.

Я встретилась с Мингмаром и дала ему денег на рис, соль, чай и котелок. Он был весьма обескуражен размером закупок. Конечно, он беспокоился не за себя, а за меня. Не утешило его даже то, что я беру еще двенадцать банок сардин, двенадцать пакетов супа-концентрата, банку кофе, две кружки, две ложки и нож. Не такого снаряжения ожидал он даже от самого скромного западного путешественника и, несмотря на мои уверения, что я не боюсь трудностей походной жизни, был убежден, что дорожных неудобств мне не выдержать.

Вчера я провела незабываемый день: бродила по Патану – моей любимой части Долины. Для меня есть что-то особенное в этом приходящем в упадок, но все еще милом городе. Знакомство с грязными узкими улочками и потрепанными непогодой причудливо вырезанными полуживотными-полубогами заставило меня сменить первоначальное радостное восхищение на теплую привязанность.

Сезон сбора риса в самом разгаре. Я шла по узким улицам, смотрела по сторонам и ощущала, что подпадаю под таинственное очарование здешних мест. Это чувство росло, поднималось, подобно приливу, чтобы поглотить меня. В воздухе висела золотистая дымка мякины. Патан превратился в большую деревню, и даже на центральной площади, где группа чопорных туристов с гидом во главе делала вид, что не замечает абсолютно обнаженных статуй на храмах, мне приходилось осторожно лавировать между грудами сверкающего зерна и снопами соломы. Большинство людей во время уборки урожая бросают всякую работу и спешат на помощь домой – разумное решение, однако оно ни в коей мере не ускоряет модернизацию Непала. Пока мужчины убирают рис, женщины молотят, и около каждого дома, на каждой улице лежат запасы риса на следующий год. Обычно излишки продают торговцам, но, к сожалению, в этом году их будет мало, так как в Катманду последние две недели погода стояла отвратительная.

Жаль, что до отъезда я не успею еще раз посетить Патан, но я надолго запомню этот город таким, каким я его видела вчера, когда все улицы превратились в огромный, залитый солнцем ток. Юбки с малиновыми краями метались над золотистым зерном, снопы сверкающей соломы мешались с волосами цвета воронова крыла, и слабо звучал беспорядочный перезвон украшений, когда гибкие тела демонстрировали свое вечное искусство.

11 ноября. Трисули.

Типичный непальский день, занятый в основном ожиданием. Мы с Мингмаром договорились встретиться в шесть утра на одном из мостов, но каждый из нас пришел не на тот мост. Когда мы друг друга разыскали, было уже девять часов.

Трисули – долина к северо-западу от Катманду. Здесь индийцы строят огромную гидроэлектростанцию. Через горы проложена каменистая дорога длиной в сорок миль, по которой весь день идут тяжелые разбитые грузовики. Они везут на строительную площадку оборудование, трубы и цемент. К моей досаде, Мингмар решил совершить первую часть похода «с комфортом» – на грузовике до Трисули. Я доказывала, что вовсе не собираюсь путешествовать по Гималаям на автомобилях, но принцип нынешних проводников – не ходить пешком ни на шаг больше, чем это абсолютно необходимо. Пришлось с ним согласиться, и мы направились в Баладжу, пригород Катманду, откуда начинается дорога на Трисули. Это промышленный район Долины, где иностранная помощь уже сделала свое черное дело, породив нелепые фабрички, школы и кварталы домов для рабочих.

Почти час пришлось ждать машину на обочине дороги. Мне все больше и больше становилось не по себе. Можно терпеливо ожидать, если другого выхода нет, но сидеть бесцельно, когда есть возможность с удовольствием идти по горам, – просто глупо. Однако шерпы не менее упрямы, чем тибетцы. Мне так и не удалось убедить Мингмара, что путешествие пешком действительно может доставить удовольствие.

Наконец появился грузовик с цементом. После долгих препирательств с водителем-сикхом по поводу оплаты за проезд мы присоединились к двадцати другим пассажирам. Видимо, для Мингмара было вопросом чести выторговать скидку побольше, хотя платил не он. Мы проехали несколько сот ярдов но свежемощеной деревенской улице и уперлись в допотопный паровой каток, будто взятый напрокат из музея истории техники. Этот мастодонт, испустивший дух на самом узком участке дороги, ни столкнуть, ни оттащить на буксире или убрать каким-либо другим способом не представлялось никакой возможности. Время от времени откуда-то появлялся сердитый молодой индиец. Он решительно вскакивал на сиденье и остервенело дергал какие-то рычаги, которые, очевидно, должны были привести древний паровой каток в движение, но ничего не помогало.

Между тем наш водитель вел какие-то сложные переговоры с полицейскими, которые никак не могли решить, продолжать нам путь в Трисули (если каток уберут) сейчас или подождать до пяти часов вечера. Непонятно, какое вообще дело полиции до наших совершенно безобидных передвижений, но я давно уже дала зарок не удивляться причудам непальских представителей власти. Трижды все двадцать два пассажира покидали грузовик, прихватив багаж, и трижды вновь занимали свои места, подчиняясь переменам настроения полицейских. Похоже, Льюис Кэрролл тайно посетил Непал, ибо вся сцена словно была взята из «Приключений Алисы в стране чудес». Когда в третий раз нам приказали подняться в кузов, на меня, к ужасу Мингмара, напал неудержимый истерический смех.

В тот момент появился еще один индиец – старший инженер. Он сделал нечто такое, отчего паровой каток издал страшный вопль, выпустил огромные клубы пара и с дикой скоростью рванулся вниз с крутого холма, ободрав по дороге борт нашего грузовика. К счастью, ка этот раз полицейские были настроены немедленно избавиться от нас, поэтому наш грузовик тут же помчался на полной скорости вверх по недостроенной дороге.

Чтобы подработать, водители-сикхи, видно, мудрят с грузами, поэтому наш крытый грузовик лишь на четверть был заполнен мешками с цементом. Поскольку это самый неприятный для совместного путешествия груз, я скоро вынуждена была забраться на крышу кабины и наслаждаться прекрасными, хотя и жутковатыми видами на протяжении почти всего сорокашестимильного шестичасового пути.

Когда мы выехали из Баладжу, я находилась под впечатлением вчерашней катастрофы американского самолета: ведь мне предстояло возвращение на родину. Но, проехав несколько миль по этой дороге, я стала думать лишь о том, насколько ничтожны мои шансы когда-либо подняться на борт самолета. Крыша кабины грузовика нависала над колесами, которые катились в нескольких дюймах от сыпучего края пропасти. У меня было ощущение, что на крутых поворотах неуклюжий грузовик вот-вот свалится вниз. Еще недавно я радовалась, что научилась переносить высоту спокойно, но, хотя я действительно больше не пугаюсь пропастей в тысячу футов и лишь чуть опасаюсь двухтысячефутовых, в этот момент мне было страшновато висеть над бездной глубиной в четыре тысячи футов, тем более что за рулем находился подвыпивший сикх. Однако скоро я привыкла к резким поворотам, и бесконечные опирали по склонам гор стали действовать на меня, как ни странно, даже успокаивающе. Болтанка, правда, была дьявольская, и к вечеру я чувствовала себя так, словно меня пропустили через мясорубку. Подобная поездка – далеко не лучший способ подготовки к тяжелому переходу.

Почва здесь гораздо скуднее, чем в окрестностях Покхары. В основном выращивают здесь просо и кукурузу, однако три четверти территории непригодны для обработки. Кругом лес и камень.

В течение дня навстречу нам проехало несколько грузовиков и два джипа с индийскими инженерами. Во время сложных маневров, необходимых для того, чтобы разъехаться, наш грузовик засел в жидкой грязи над обрывом. Очевидно, мы застряли надолго, по крайней мере до тех пор, пока наиболее трудоспособные пассажиры, одолжив лопаты у местных крестьян, не вытащат грузовик из грязи. Поэтому я предложила Мингмару пройти оставшиеся до Трисули-Базара десять миль пешком, но он отказался наотрез. Одна я не решилась: водитель мог повернуть назад в Катманду и я осталась бы и без Мингмара и без основного снаряжения.

Я обратила внимание на то, что четверо тибетцев оказались самыми энергичными помощниками из всех пассажиров. Они не обижались на водителя, который повелительно покрикивал на них. В свою очередь местные крестьяне странно на него рассердились, не хотели давать лопат и потребовали за них плату.

Несчастье произошло, когда мы почти спустились к реке. В длинных лучах заходящего солнца грубые расщелины в горах – следы муссонных оползней – багряно светились на фоне темной зелени лесов и зеленоватого золота поспевающего проса. В это время года нет напряженных полевых работ, поэтому вскоре небольшая толпа собралась вокруг грузовика. Одна женщина была со своим очень серьезным пятилетним сынишкой, который, слегка проголодавшись, приложился к груди матери, потом сполз на землю, вытер рот, вынул из кармана рваной рубашки сигарету и направился ко мне за спичками. Врачи не рекомендуют женщинам курить, пока они кормят ребенка грудью; в Непале, очевидно, в порядке вещей, когда курят дети.

Через час наконец с трудом вытащили грузовик, и мы поехали дальше, к руслу долины, где на высоте тысячи семисот футов теплый воздух казался густым. Потом мы пересекли реку по прекрасному новому мосту и как раз с наступлением темноты прибыли в Трисули-Базар, где остановились на ночь в ветхой харчевне, именуемой отелем – очевидно, от избытка самомнения хозяина. Маленький городок расположен на крутом склоне горы над рекой, а все улицы – не что иное, как узкие и грязные лестницы. Как принято в Непале, мужчины по вечерам предаются азартным играм, и нам стоило большого труда оторвать хозяина от карт, чтобы он проводил нас по темной узкой лестнице. На двоих нам предоставили роскошно меблированную комнату – целых три соломенных матраца на полу.

11 ноября. Хижина на перевале.

Ночь прошла спокойно. В шесть часов утра мы проснулись и уже через пятнадцать минут были в пути. У Мингмара за плечами груз в шестьдесят фунтов (легкий для шерпа), у меня – в тридцать (тяжелый для хилого европейца). Ноша Мингмара могла быть гораздо легче, не будь он в плену абсурдных представлений, оставшихся у него от прошлых экспедиций. Кроме спального мешка он нес еще надувной резиновый матрас и теплое одеяло, которые весят не менее двадцати пяти фунтов.

Долина Трисули была бы очень красивой, если бы не индийская техническая помощь, которая вторглась сюда с ревом машин, горами цемента и штабелями труб. Чудовищные бульдозеры и угловатые подъемные краны пытаются покорить реку. Страшно становится, с какой скоростью человек уродует красоту. Я вздохнула с облегчением, когда после двухчасовой ходьбы эти места кончились, мы снова пересекли реку, и дорога пошла в гору. Здесь, как раз над рекой, стояла деревушка из деревянных домов, и, хотя завтракать было еще рановато, Мингмар решил, что необходимо подкрепиться, так как еще очень долго на нашем пути не встретится ни одного селения.

Когда мы, позавтракав, начали восхождение на первую гору (она же горный хребет), солнце палило вовсю, и Мингмар время от времени бормотал нечто весьма нелестное по поводу жары. На мой вопрос, что его так угнетает, он признался: под хлопчатобумажными штанами у него шерстяные кальсоны и нейлоновые лыжные брюки, а под теплой стеганой курткой – шерстяной жилет, фланелевая рубашка и свитер. Я задыхалась от жары в тонкой хлопчатобумажной рубашке и шортах и просто онемела от удивления при мысли о таком одеянии. Постепенно я уговорила его снять две трети «обмундирования», что существенно увеличило его багаж, но даже теперь он был одет явно не по сезону. Привычка шерпов к лишней одежде граничит с манией: обзаведясь этими символами своего ремесла в экспедициях, они не могут не носить их всегда и повсюду с собой.

Большую часть сегодняшнего пути мы двигались на север вдоль реки Керунг. Тропа ни разу не приводила к реке, хотя часто спускалась на несколько тысяч футов, обходя более серьезные препятствия, а затем вновь круто поднималась в среднем до пяти тысяч футов, но нигде не была такой изнурительной, как дорога Покхара – Сиклис.

Казалось бы, то, что мы весь день шагали с горы на гору, могло создать впечатление монотонности. На самом деле за каждым крутым поворотом вновь открывалась панорама неповторимой красоты. Отвесные горы поднимались за узким ущельем реки Керунг. Мы переходили от густых лесных зарослей к бесплодным каменистым пространствам, поросшим вереском; от солнечных полян, охваченных полукружьем высоких серых скал, к прохладным сумеречным тоннелям из гигантских кустарников, наполненным буйным шумом водопадов, а кругом – островки ярких пахучих трав и великолепные дикие цветы, окрасившие горы в оранжевые, голубые, красные, желтые, белые и розовые тона.

Это, по сути дела, в культурном плане «ничейная земля». Она расположена между лежащими к югу территориями, населенными индуистами, и буддийскими районами на севере, и я была несказанно тронута, завидев первый древний придорожный чортен [61]61
  Чортен – вид ступы: башенка с заостренной крышей, хранилище буддийских реликвий.


[Закрыть]. Значит, отныне я настолько близка к Тибету, духовно и географически, насколько может быть к нему близок путешественник. Каменные чортены (обычно они стоят посредине тропы) символизируют нирвану; буддисты всегда обходят их слева, а последователи бонпо – справа. Этот чортен очень старый, в трещинах, между камнями проросла трава; можно было пройти мимо, даже не заметив его. Однако даже сама незаметность его, казалось, признак зачастую неверно понимаемого, но несомненно буддийского влияния, которому подверглись все народности гималайского высокогорья.