Текст книги "Летучая мышь"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Фургон, принадлежавший покойному Бракони, я подогнал к сараю и поставил так, чтобы загородить вход. Потом на "фиате" добрался до первой телефонной будки. Звонить пришлось прямо в посольство – свой условленный с Изабелл час я пропустил. И разговаривать надо было как можно короче, а то ДСТ засечет мой звонок: всего за три-четыре минуты нетрудно установить, откуда звонят. Значит, я должен уложиться в две.

– Ambassade Britannique, – отозвалась телефонная барышня.

– Слушай внимательно, дорогая. Передай мисс Рейд-Портер из отдела информации: мистер Бристоль позвонит ей в пять, пусть будет на месте. Поняла?

– Мистер Бристоль в пять.

– Пока, – я повесил трубку, надеясь, что ДСТ не умнее, чем я их считаю.

Ровно в пять я позвонил в отель "Бристоль" и попросил мисс Браун. Невозмутимый голос Изабел – наконец-то...

– Привет, Брауни, – сказал я. – Авторучка у тебя есть?

– Записываю.

– Первое – для моего шефа. Пусть немедленно пришлет сюда Гарри Сатклиффа – первым же рейсом в Тулузу или Марсель, куда быстрее. Встречу его в аэропорту. Полная секретность – ясно? Второе – уточни маршрут и перезвони мне из автомата через час. – Я продиктовал ей номер телефона в отеле. – Третье – пусть Артур займется неким Жюлем Робертоном – 288 261-98-98. Похоже, телефон парижский, но не мешает проверить и в других городах, где семизначные номера. Цюрих, Женева, Марсель, даже Лондон.

– Я все поняла.

– Умница, мисс Браун.

– Благодарю. есть кое-что для тебя от Артура. насчет этого твоего араба.

– Сейчас у меня нет времени. Потом расскажешь.

Я едва успел доехать до отеля в Родезе, как раздался звонок.

– Пабджой просто вне себя от злости, – сообщила Изабел, – Сказал, что Гарри занят. Но я на него нажала, и он обещал его прислать. Велел передать, что всего на один день и уж не думаешь ли ты, что бюджет вашего отдела безграничен?

– Ладно, – ответил я. – ничего другого я и не ждал.

– С самолетами складывается удачно: Гарри сегодня вылетает в Париж, а утром оттуда в Тулузу. Прибытие в девять. Подходит?

– Более или менее. Будь там, где всегда, завтра в одиннадцать. Я позвоню.

– Кэри, солнышко мое, я о-очень о тебе беспокоюсь, – протянула она шутливо.

На следующее утро я меньше чем за два часа добрался до Тулузы. На въезде в город мой "фиат" попал в пробку, так что Гарри уже ждал меня. Гарри – лучший наш специалист по радиоэлектронике, а выглядит в своей дешевой куртке и вельветовых штанах как сантехник.

– Привет, сквайр. – сказал он на жаргоне завсегдатая пивных, – Зря я приехал, а?

– Здравствуй, Гарри. Почему это зря?

– Так твой начальник говорит. Рожа у него была кислая. Похоже, не любит он тебя. а?

– А чего ему меня любить? – сказал я резонно. – Пошли.

На обратном пути я подготовил Гарри к тому, что его ждет.

– Надо разобраться. что это за штука, кто её сделал и где, какие у неё возможности, почему её использовали вместо обычных передатчиков, как она работает, какое приемное устройство ей соответствует. И конечно, параметры – частоты и всякое такое.

– Думаешь, небось, где-нибудь в Сибири эту бандуру состряпали, а?

– Вот именно, – подтвердил я, – Самый главный вопрос.

Я высматривал впереди телефонную будку.

Изабел была точна и немногословна, как всегда.

– Биржевой маклер Робертон Жюль значится в парижской телефонной книге. Дом 48, на Итальянском бульваре.

– Благодарю, – сказал я, – Гарри уже тут, все нормально.

К дому Бракони мы подъехали около полудня. Удача не покинула меня: все здесь оставалось по-прежнему. Я заехал во двор и показал Гарри сарай:

– Ступай вон туда, сам увидишь.

Гарри вылез из "фиата", обошел фургон и скрылся за дверью. Вскоре оттуда послышался протяжный свист.

– Не мое, конечно, дело, – заявил он озадаченно, выйдя во двор. – Но кому эта штука понадобилась именно здесь?

– Жду ответа от тебя, Гарри, – сказал я.

– Убери этот фургон, давай её сюда выкатим. Час-другой придется повозиться.

– Час гарантирую, – пообещал я. – Поторопись.

Вдвоем мы выкатили тележку с передатчиком под серое небо.

– Ишь, красотка, – залюбовался Гарри, – Сейчас мы твои маленькие секреты разнюхаем.

Он вытащил из кармана блокнот и принялся вышагивать вокруг передатчика, записывая что-то время от времени, кивая и насвистывая. Наконец, произнес, не отрывая глаз от "бандуры":

– Это знаешь что? Это ультракоротковолновый передатчик с антенной-тарелкой, на батареях. Абсолютно автономное устройство.

– А что оно делает?

– Посылает радиосигналы – чего еще-то? На очень большие расстояния и очень узким пучком. Сквайр, обрати на это внимание.

– Ну и что?

– Сам соображай. Такая мощная штуковина – не для обычных передач. Ее хозяин хочет передавать свои сигналы и не бояться, что их перехватят. Для этого есть только один способ...

– Давай, Гарри, не тяни, – не удержался я.

– Через спутник связи, – объяснил он, – полная секретность обеспечена, пока никто о существовании этого передатчика не знает, понятно? Узкий пучок – его не выловишь и помехи ему не страшны.

Гарри ещё долго что-то записывал, согнувшись, заглядывая под самое дно, списал все цифры и буквы, набросал схему. Наконец, выпрямился.

– Все вроде, – заключил он, – Все, что можно определить на месте. остальное потом, прикинем с ребятами, почитаем кое-что. Такое чудо не каждый день встретишь.

– Ладно, – согласился я. – Ну а где оно сделано, это чудо?

– Сам бы хотел знать, – усмехнулся Гарри, – Что бы им оставить автограф? Так нет – не оставили! Больше того – отовсюду серийные номера стерли, с каждой детали. Придется подумать.

Из своей сумки он извлек фотоаппарат "Никон" и минут десять щелкал затвором, чуть ли не ползая вокруг загадочного передатчика.

– Авось что-нибудь да проявится, – сказал он. – Какие-нибудь обозначения. Совпадут, допустим, с теми, что есть на русском оружии, которое израильтяне захватили у сирийцев.

– Может, германское производство?

– Вряд ли, – ответил Гарри, – Германская продукция – она вся у африканцев.

– А если это наше собственное? – предположил я, – Всяко бывает.

– Нет, сквайр, не похоже. Но мы и об этом подумаем, – пообещал Гарри. – Не возражаешь, если я парочку деталей себе на память возьму?

Он открутил какие-то гайки и рукоятки, кинул в сумку.

– Пивка выпьем, а? Работа окончена.

Мы закатили тележку обратно и прислонили дверь так, чтобы сарай выглядел закрытым.

Отъехав с милю от дома – двигались мы по шоссе на полной скорости – мы увидели, что навстречу тоже стремглав катит "мерседес 230". За ту малую часть секунды, когда мы поравнялись, я успел заметить, что в машине четверо и передний пассажир, обернувшись, говорит с теми, что были сзади. Он был черноволос, остальных я не видел.

– Кого-нибудь рассмотрел, Гарри?

– Только водителя. Молодой, похож на иностранца. Хотя тут все иностранцы.

– Верно. Жалко, номер заметить не удалось.

– Где уж там! На туристов ребята не похожи. Может, просто едут себе транзитом.

– А куда? Там же тупик.

– Похоже, мы вовремя ноги унесли, а? – усмехнулся Гарри.

ГЛАВА 14

Из Тулузы прямо в Лондон улететь невозможно. Париж исключается. Следующий международный рейс из Тулузы – в Барселону, самолетом "Иберии". Оттуда доберемся до Лондона. Я взял билет в кассе, а Гарри заказал по телефону. Наемный "фиат" пришлось бросить – пусть сам о себе позаботится. Мы с Гарри держались как незнакомые и, когда объявили рейс, я только кивнул ему издали и поспешил на выход. До Барселоны лететь сорок пять минут. Я попросил у стюардессы расписание всех рейсов, подобрал удачный вариант самолет на Лондон отправлялся через сорок минут после нашего прибытия в Барселону, и попросил её заказать места на этот рейс по радио.

На следующее утро уже из Лондона я позвонил Изабел в Париж. Относительно автомобиля, принадлежавшего алжирцам, она дала мне полный отчет. Он числился за неким акционерным обществом "Луна", на бульваре Клиши, дом 288. Отправившись по этому адресу на такси, Изабел обнаружила запертую дверь с проржавевшей табличкой – и все, никаких признаков жизни. В местной мэрии сообщили, что "Луна" учреждена в 1952 году четырьмя владельцами. Изабел сказала, что Артур пытается что-нибудь о них разузнать. Деятельность фирмы обозначена невнятно: распространение и презентации. Насчет Жюля Робертона, биржевого маклера, пока ничего не известно, добавила Изабел.

– Ну и Бог с ним. Он пока не нужен.

В самолете я с помощью биржевых сводок в газете успел сделать подсчет: по текущим ценам у Брокани было ценных бумаг примерно на шестьдесят тысяч фунтов стерлингов. Недурно для того, кто зарабатывает на жизнь кровельными работами.

Эндрью Пабджой в тот день пребывал в особо мерзком настроении. Другими словами, кривил физиономию и возражал на каждое слово. Как только я вошел, он перебросил мне через стол номер "Стандарта". На первой странице красовалась одна из иносказательных статей, понятных десятку посвященных и ещё двум десяткам, которые что-то подозревают: после чтения подобной статьи их подозрения переходят в уверенность. для всех остальных эдакие материалы – сущая тарабарщина. Посвящалась статья возможному кризису в англо-советских отношениях вследствие усиления деятельности английских служб безопасности. Упоминался недавний визит советского посла в министерство иностранных дел и в шестом абзаце как бы случайно промелькнула многозначительная фраза о некоем нарушении правил, а вслед за тем намек на вероятный отзыв советских дипломатов.

На той же странице внизу подверстана фотография: независимый член парламента Энтони Сэвидж в аэропорту Хитроу на пути домой из Югославии. Вышеупомянутый десяток проницательных читателей мог бы, пожалуй, связать одно с другим, остальным это и в голову не пришло. Я перехватил взгляд Пабджоя:

– Этот подонок Киллигрю опять ввязался, – сказал он. Я помолчал, подождал, что последует дальше.

– Паршивая ищейка, – продолжал шеф. – Рыщет повсюду, и чего он наскреб, скажи на милость? Никчемный член парламента, который всерьез полагает, будто Андропов так прямо и позакрывает психушки, если ему о них скажут. Совершает, видите ли, большой восточно-европейский вояж, не различая оттенков красного цвета, присущих тамошним странам. Заглядывает к товарищам из Варшавы, оттуда в Москву, распространяется там насчет английской выжидательной политики, покуда его водкой не накачали и так далее. Черт бы с ним, но Киллигрю весь последний год его пас, а этот недоумок установил контакты с парой-другой третьих секретарей посольств и передавал им копии протоколов заседаний парламентских комитетов. Ничего в этом особенного нет, – разве что передавал он их через дупло в третьем от входа дубе в Ричмонд-парк или где там ещё эти русские умельцы придумали.

– Вообще-то, – сказал я, – Киллигрю этим и обязан заниматься.

– Вообще-то, – повторил Пабджой с кислой миной, – Киллигрю превышает свои полномочия и действует через наши головы.

– Да кому это повредило, кроме самого Сэвиджа?

– Беда в том, что правительство теперь просто обязано принять меры, раз уж пресса сочла своим долгом оповестить всю страну. А русские отплатят нам той же монетой. И парочка лучших моих сотрудников вылетит из Москвы, получив под зад коленом. А где мне взять им замену, а, Кэри? Когда работать никто не хочет и не умеет?

Я изобразил лицом нечто вроде сочувствия.

– Какого черта, – продолжал Пабджой, – нам не дают действовать спокойно, как подобает цивилизованным разведчикам? Зачем подымать трезвон по поводу каждого третьестепенного шпиона?

– Действительно – зачем?

– Поговорю-ка я с кем-нибудь из русских, – задумчиво сказал Пабджой. С Геннадием, скорее всего. Может, уладим как-нибудь. Но Киллигрю такую кучу расшевелил, черт бы его побрал...

На том я и ушел, а когда полчаса спустя он меня снова вызвал, в его кабинете восседал Хенк Мант – раскинулся в кресле с блаженным видом.

Минут двадцать я отчитывался – пришлось ввести американца в курс дела, ничего не скрывая: изложить историю Марка Сегюра и объяснить, как я вышел на Бракони. Пока я говорил, Эндрью Пабджой помалкивал, вертя в пальцах карандаш и только потом задал вопрос:

– А к Маршану имеют отношение все эти дела?

– Маршана подозревали в предательстве. Маршан часто бывал в Конше заметьте, столь занятой человек находил время для визитов в такую дыру. В Конше жил Бракони – человек, располагавший не соответствующими его статусу коммуникациями. Во время войны он был знаком с Маршаном. То есть, мы установили, что министр был связан с заведомым шпионом.

– Мое мнение, Чарли, – попыхивая трубкой, произнес Хенк, – что такая связь неспроста. Хотя у нас и нет пока доказательств, что они лично встречались.

– Людей вешали и с меньшими уликами, – возразил я.

– Ну уж нет, – сказал Пабджой, – Только не у нас в Британии.

Я почувствовал раздражение:

– Вы хотите сказать, что не верите, будто Маршан был связан с Бракони?

– Я хочу сказать, что мой отчет министру не прозвучит достаточно убедительно.

– Согласен с Эндрью, – поддакнул гость. – Нужны дополнительные данные.

– Конечно, нужны. Я и собираюсь их добыть, – сказал я.

– Каким образом?

– Просмотрю документы гестапо и военной разведки – куда, кстати, ваши военные подевали их, когда забрали из Лиона?

– Они в Берлине. В Целендорфе – там находится специальный центр. Только, знаешь, у Барбье мало нашлось интересного.

– Не очень я этому верю, но неважно. Могу я познакомиться с тем, что хранится в Целендорфе?

– Рад буду помочь. Я свяжусь с нашим представителем.

– Кто там у вас, все ещё Уолтер Бейли?

– Он самый.

– Я его знаю, разыщу на месте.

– Он мог бы тебя встретить в аэропорту.

– Вот еще! Каждая собака в Берлине знает, чем занимается старина Уолтер. На публике с ним лучше не появляться.

– О кей, – сказал Хенк, – Было бы неплохо посмотреть эту штуку в Конше. У нас есть люди, которые в этом здорово разбираются.

– Подождем, что Гарри скажет. Пусть будет первооткрывателем.

Пабджой по внутреннему телефону попросил Пенни, чтобы она пригласила Гарри. И первым делом, когда тот пришел, спросил, нужна ли помощь.

– Спасибо, нет.

– Уверен?

– Вполне.

– А то наши американские друзья готовы...

– Не надо, спасибо.

Получилось несколько неловко, и Гарри попытался смягчить свой отказ:

– Я знаю ребят из американского спецподразделения. Если что – я с ними свяжусь. Но у нас и свои специалисты неплохие.

– Когда будет готов полный отчет?

– Денька через три-четыре.

– Отлично, – сказал Хенк, Но мои люди всегда рады оказать услугу, не стесняйтесь к ним обратиться.

– Спасибо, – повторил Гарри уже в дверях, – ничего нам не надо.

Когда ушел и Хенк, Пабджой сказал:

– Надо бы Вавра попросить послать кого-нибудь в этот Конш.

– Если он этого не сделал до сих пор, то теперь уже там делать нечего, – я вспомнил "мерседес" на дороге. – Разве что мы выразим таким образом готовность к сотрудничеству.

– Ладно, я с ним поговорю потом, – сказал Пабджой.

В тот же вечер я позвонил Отто Фельду.

– Возвращаюсь завтра в Париж, – сказал я ему, – Надо бы повидаться. Может, позавтракаем вместе?

– Дурацкая американская привычка – деловой завтрак. Что, плохи твои дела?

– Хуже некуда. Но, может, мне это только кажется.

– Ладно, приду. Закажи мне овсяные хлопья.

За едой – у него хлопья, у меня яичница – я объяснил ситуацию.

– Понимаешь, это задание не хуже всякого другого, но никогда ещё я не ощущал себя в таком проигрыше. А тут ещё Хенк Мант норовит стать хозяином положения.

– Чем я могу помочь?

– Ты не находишь, что все эти копания в прошлом Маршана – дурацкая затея?

– Конечно, нахожу. В том смысле, что расследования такого рода никогда не приносят того результата, который с самого начала ожидается. Какой-нибудь результат да будет, только не тот, на который рассчитываешь.

– Тогда на кой черт я время теряю?

– Это ведь твоя профессия, не так ли? Кто ты такой, приятель, чтобы получать радость от работы, чем ты лучше остальных?

– Звучит хорошо, только я не о том. Вот уже три человека умерли – и ещё кто-то умрет. Может, я сам. А чего я, собственно, добиваюсь?

– Чтобы премьер-министр получил ответ на свой вопрос – неважно, правдивый или нет. А тебе, если уцелеешь, дадут новое задание – столь же идиотское. – Произнося это, Отто с наслаждением уплетал свои хлопья и попросил ещё кофе.

– Отто, знаешь, я иногда думаю, что с работой надо завязывать. Не то, чтобы нервы не выдерживают – нервы у меня в порядке, – но просто хочется делать что-то, что имеет значение и смысл.

– А контрразведка, ты считаешь, не имеет ни значения, ни смысла?

– Другому бы не сказал, а тебе скажу: не имеет.

– Другой бы тебя и не понял, а я пойму. Может, Кэри, ты не в достаточной степени неврастеник. У неврастеников, как ни странно, большое преимущество. Когда они подключают к работе эту свою неврастению, то вся их энергия, все чувства идут в дело. И не мучаются они сомнениями, заботами всякими. Неврастеничный кэгэбэшник исступленно ненавидит американцев – и этой ненавистью жив, она ему помогает. Другой какой-нибудь псих одержим интригами, заговорами, конспирацией – весь мир против него, чистая паранойя. Зато она делает его прекрасным агентом. А ты, Кэри, слишком здоровый малый, чтобы играть в такие игры. Ты ведь любишь женщин, правда?

– Люблю.

– А хорошо приготовленного цыпленка под соусом?

– Ну да.

– А когда кого-нибудь приходится пристрелить в интересах дела расстраиваешься...

– Это точно.

Отто утерся салфеткой и погладил себя по животу.

– Будь поосторожнее, мой мальчик. Твоим занятиям столь простые вещи не приносят пользы. Возвращайся в Париж и выкинь из головы мою болтовню.

ГЛАВА 15

Возвращение во Францию оказалось довольно утомительным. Я выбрал маршрут через Базель – аэропорт там находится как раз на швейцарско-французской границе, есть возможность пройти таможенный и иммиграционный досмотр на швейцарской стороне. В Базеле взял напрокат машину и пересек границу по шоссе N 69 – пропускной пункт там известен своей либеральностью. Добравшись на машине до Бельфура, сел в поезд, идущий в Париж.

Изабел встречала меня на платформе Восточного вокзала – табачного цвета замшевое пальто, мягкие сапожки в тон, бархатный берет. Надменное выражение лица смягчилось, когда она увидела меня. В знак приветствия она взмахнула рукой и улыбнулась своей особенной, медленной улыбкой. Мы поцеловались.

– Добро пожаловать в Париж, здесь тебя ждут новые приключения!

– Как мило с твоей стороны встретить меня. Да ещё в такой холод.

Декабрь действительно стоял морозный. Пронизывающий ветер так и свистел по вокзалу.

– Где мне лучше остановиться?

– У меня хочешь?

– Еще бы.

Мы отыскали её машину и полчаса спустя были в её однокомнатной квартирке. Мне всегда нравилось бывать у Изабел – обстановка там странным образом противоречила холодноватым, чисто английским манерам хозяйки. Удобное, обтянутое розовым репсом кресло; широченный диван со множеством подушек, на светлом лакированном паркете белый ковер с длинным ворсом. Весь стол – единственная, кажется, в квартире дорогая вещь – занят фотографиями в красивых рамках: породистые физиономии родственников Изабел вперемежку с изображениями её беспородных друзей, даже какая-то третьестепенная певичка затесалась. Гордость экспозиции – группа, где дед и бабка Изабел с материнской стороны запечатлены в компании с Ллойд-Джорджем и Габи Деслис. "Дедушка был любовником Деслис, это все знали, – объясняла гостям Изабел, Он питал пристрастие к француженкам, особенно музыкантшам. Что-то такое говорил насчет их тонких лодыжек – в те годы этому придавалось большое значение. Все семейство жутко этой связью гордилось, одна только бабушка была недовольна, отзывалась о своей сопернице как об особе, не умеющей вести себя за столом. Но все равно приходилось её принимать в Кумберлендском поместье, хотя семейная легенда гласит, будто бы гостья завела интрижку с молодым лакеем. И с Ллойд-Джорджем тоже – как раз к тому времени относится фото...".

Пока Изабел готовила кофе, я раскинулся в кресле.

– Скажи... – мы произнесли это одновременно, вдохнув дивный аромат кофе. Наши привычно близкие и добрые отношения всякий раз восстанавливались мгновенно после любой разлуки. Вот и в тот раз мы долго разговаривали, задавая вопросы и отвечая на них, пока не выложили друг другу все, что узнали о Маршане.

Ночь, проведенная вместе, была прекрасна.

На следующий день за завтраком я держал военный совет с Изабел и Артуром. У Артура были для меня новости, касающиеся общества "Луна":

– Это какая-то арабская фирма, все они там "Али" или "Бен" и дальше как-то. Я попросил одного приятеля из "Сюрте" проверить их имена на компьютере. Все четверо на учете, оказывается: за ними числится разбой, вымогательство – вот такие люди. Подонки, словом. Думаю, "Луна" – просто ширма. Кто-то за ними стоит. Иначе в толк не возьму, на кой черт они её зарегистрировали.

– Фирма понесла убытки – их последняя акция провалилась, – заметила Изабел.

– Боюсь, наоборот, – возразил я, – Раз уж они получили заказ на мою жизнь, то выполнят его. Это только вопрос времени – когда они меня разыщут. И на сей раз поработают не только за денежки – после того, как я плохо обошелся с их дружком.

– Есть ещё кое-что для тебя, – сказал Артур. Он только что набил свою трубку и теперь усердно её раскуривал. Наконец, ему это удалось, и лицо его скрылось в табачном дыму:

– Один французский коммунист с тобой хочет встретиться.

– О Господи! Откуда эти-то про меня узнали?

– Понятия не имею. Но Робер Таллар – так его зовут – дал мне понять, что разговор будет дружеский.

– Он, стало быть, знает, по какому делу я здесь? ...

– Если это так – он знает больше, чем я, – резонно заметил Артур, Что ему сказать?

– Да кто он такой?

– Молодой человек, лет двадцати восьми. Но уже член их центрального комитета и кандидат в политбюро. Восходящая звезда на коммунистическом небосводе.

– Только на явочной квартире, – сказал я. – Прежде всего меня интересует, что и откуда им известно обо мне и о моей миссии. Место встречи предложу я сам.

– Так и передам, – сказал Артур.

– Мне ещё надо повидаться с вдовой Артуняна. И с кем-то из акционерного общества "Луна". Хотя бы просто знать, где их можно найти в случае чего.

– С этими людьми неприятностей наживешь, – забеспокоилась Изабел.

– Дама совершенно права, – заметил Артур.

– И тем не менее...

Мы договорились все втроем поужинать в ресторане "Дом" на Монпарнасе.

Отпустив такси на площади Сен-Мишель, я пошел пешком по набережной. Закатное солнце пылало на бледном зимнем небе, ледяной ветер гнал вдоль тротуара мертвые листья. Лавки букинистов все до одной были закрыты. Я прошел мимо старого дома на набережной Вольтер – поблизости не оказалось ничего подозрительного: ни стоящего автомобиля с седоком, ни праздного бродяги. Похоже, за домом никто не наблюдает. Я пошел обратно. В подъезде мне удалось не привлечь внимания консьержки. Мадам Артунян открыла мне сама и сразу узнала. Она была в черном.

– Входите, месье, – сказала она так, будто ждала меня. В холле горела всего одна тусклая лампа.

Следом за хозяйкой я прошел в памятную мне гостиную, где беседовал с её мужем – так давно это было, лет сто назад... Она опустилась в кресло с высокой спинкой и предложила мне сесть напротив. Снова я увидел сквозь мутноватые оконные стекла серую глыбу Лувра за серыми волнами реки.

– Мадам, я пришел, чтобы выразить вам соболезнование, – начал я, – Мне искренне жаль...

С людьми, у которых горе, я не очень умею говорить. Да и никто не умеет. К тому же её муж погиб по моей вине, и она, возможно, знала об этом. Но если и так, мадам Артунян никак себя не выдала.

– Благодарю, – произнесла она, – Для меня это горькая утрата. Мы прожили вместе почти пятьдесят лет. Он был прекрасный человек, настоящий джентельмен, – она употребила английское слово, поскольку по-французски нет эквивалента.

– Простите, что пришел без звонка, – сказал я, – Но тому есть причина. Скажите, полиция не...

Угадав мой вопрос, она покачала головой:

– Только первые дни. Потом меня оставили в покое. И пресса тоже. Я больше никого не вижу – только горничная приходит. Говорят, к этому привыкают...

Пронзительный гудок речного парохода прервал нашу беседу – совсем как в тот день, когда Арам Артунян своим мягким, гортанным голосом рассказывал мне об Андре Маршане.

– Я даже не успел поблагодарить вашего мужа за помощь в том деле, по которому приходил, вы помните?

– Конечно. Я уверена, что Арам помог бы вам с большой охотой – ведь он собирался познакомить вас с нашим добрым приятелем Альфредом Баумом. Он так сказал.

– Некоторым образом он это и сделал. Я действительно познакомился с господином Баумом.

– Вот как! А с его женой Эстеллой вы тоже встречались? Она моя близкая подруга.

– Нет, к сожалению. Ее не было дома, когда я заходил.

– Они оба уговаривали меня перебраться к ним после того, как случилось несчастье. Пожить у них, пока я не оправлюсь. Но я отказалась – мне кажется, будто здесь я ближе к Араму, вы меня понимаете? В Версале я бы чувствовала себя ещё более угнетенно. Поездом туда добираться так неудобно, правда? Или вы на машине?

– На машине, – ответил я, пытаясь привести в порядок смятенные мысли, – Вероятно, Бауму изрядно надоело ездить каждый день...

– Не скажите! – возразила мадам Артунян, – Ему все нипочем. Такой крепыш, воплощенное спокойствие и здоровье...

– Так оно и есть, – я старался поддержать разговор, не обнаруживая особого интереса к затронутой теме, – Между прочим, я куда-то задевал их телефон. Вас не затруднит...

– Нет, конечно, – она взяла со стола телефонную книжку, – Вот, записывайте.

– И адрес, пожалуйста.

– Версаль, Сите Пастер, шестьдесят семь.

– А они никогда раньше не жили на улице Этьен Марсель?

– Первый раз слышу. Нет, никогда.

– Что-то я перепутал.

Мадам Артунян предложила мне чаю, но я отказался и откланялся.

Пешком по озаренной бледным светом набережной, мимо дворца Бурбонов я дошел по левому берегу до Марсова поля. Оттуда до квартиры Изабел рукой подать. По дороге я пытался свести воедино противоречивый образ господина Баума – тощий и высокий, как запомнилось мне, и одновременно маленький крепыш, со слов мадам Артунян. Живет на улице Этьен Марсель и одновременно в Версале. Два разных человека?

Ветер был так резок, что пришлось поднять воротник. Шагая по улице Конвенсьон, я с неудовольствием признался себе, что выбора нет, придется-таки ехать в Версаль. По поводу неудобств этого путешествия я был полностью согласен с мадам Артунян.

В квартире Изабел я принял душ и переоделся. Когда вернулась хозяйка, мы с ней выпили виски с содовой, обсудили события дня. И отправились на Монпарнас, где – невероятная удача – нашлось место для парковки прямо напротив ресторана "Дом". Артур ждал нас в зале, допивая порцию виски и попыхивая трубкой. Столик он выбрал так, что ему виден был вход и тротуар снаружи. А позади – зеркальная стена. Изабел села напротив зеркала, спиной к залу. А мы с Артуром рядышком на банкетке, напротив нее. Ужин и вино заказали, не особо затрудняя себя выбором.

– Я прямо от Таллара, – сообщил Артур, – Передал ему твои условия. От себя ещё добавил, что если ему вздумается припрятать на себе магнитофон, то разговора не будет. Он понимает, как ты рискуешь, согласившись встретиться с коммунистом.

– Кем он все же меня считает?

– Представь себе – сотрудником британской разведки, который расследует обстоятельства смерти Андре Маршана, поскольку тот подозревается в шпионаже. Глупость, правда?

Разубеждать Артура я не стал, вопрос его повис в воздухе. Глупо или нет – это как посмотреть.

– А ещё что думает этот Таллар?

– Что коммунисты заинтересованны открыть миру правду о Маршане. И пусть ему воздадут по заслугам.

– А твое мнение?

– Подтвердится версия о шпионаже или нет – коммунисты все равно в выигрыше. Англо-французские конфликты им всегда на руку, а к идеологии это отношения не имеет.

Изабел кивнула в знак согласия. Глядя будто бы на нас, она то и дело скользила взглядом по зеркалу, незаметно оглядывая ресторанную публику.

– Я хотел бы воспользоваться явочной квартирой на улице Дебрус. Пусть присутствует кто-нибудь из нашей службы безопасности. Когда Таллар собирается со мной встретиться?

– Завтра в десять.

– Передай ему, что я готов – встречу его на мосту Альма, на правом берегу. Опиши меня ему – пусть сам подойдет.

– Ладно. Он, как я уже сказал, молод. Высокий, волосы рыжеватые. В общем, красивый парень. И с ним будет ещё один.

Я спустился на первый этаж, где стояла телефонная будка, и за две минуты договорился насчет квартиры. Пока меня не было, нам принесли заказанные блюда.

Разрезая копченую сосиску, я заметил, что Изабел чем-то обеспокоена. Она чаще поглядывала в зеркало, всматриваясь пристально в зал, один раз чуть нахмурилась.

– Ну что там? – спросил я.

– Мы ведь были осторожны, да? Когда заезжали, никто за нами не следил. А теперь я в этом не уверена. Справа от тебя столик у входа, за ним сидит парень к нам боком. С темными волосами.

– Вижу. Когда мы от тебя выезжали, я его не видел.

– Тогда и я не видела. Но сегодня утром он околачивался возле посольства – могу поклясться, это он. Только выглядит по-другому...

– Как это – по-другому?

– Ну, он был в плаще, стоял, облокотясь на капот машины. Увидел меня и пригнулся. Но я успела его разглядеть – волосы курчавые, висячие усы. Лицо такое нездоровое... Это он, точно.

Человек, о котором мы говорили, был занят едой. Перед ним на столе лежала развернутая газета и он читал, двигая шеей.

– Ты бы принял его за араба? – спросил я Артура.

– Пожалуй, да. Пойду взгляну, что там за газета у него.

Артур поднялся и проследовал в туалет, по пути ему пришлось пройти мимо читавшего, и он заглянул в газету. Тот не обратил на него ни малейшего внимания.

– Араб, – сообщил Артур, вернувшись, – Похоже, тебе не придется искать учредителей "Луны" – они сами за тобой охотятся.

Возникшая проблема лишила ужин всякого удовольствия.

– Пожалуй, не стоит тебе возвращаться ко мне, – сказала Изабел.

– Стоит или нет – а я вернусь. Я умею за себя постоять, не так ли? Хочу перемолвиться с этим юнцом парой слов – я ведь собирался.

– Ты так и нарываешься на неприятности – а зачем?

– Затем! – ответил я резко, – А вот кому грозит опасность, так это тебе. Тебе нельзя встревать ни в какие истории – в посольстве это не понравится.

– Переночую, пожалуй, у подруги.

Расплатившись за ужин, мы получили свои пальто и зонты и остановились в дверях. Наш преследователь тоже заплатил по счету, но продолжал сидеть, будто бы дочитывал газету. Как только мы вышли, тут же поднялся и он. Мы ещё постояли на улице, прощаясь с Артуром. Когда Изабел села в машину, а следом за ней я, парень выскочил из ресторана и поспешил к стоявшему неподалеку "Рено".