Текст книги "Летучая мышь"

Автор книги: Дерек Картун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Что еще, джентельмены? – даже природную живость нашего хозяина заморозили, наконец, мрачные, непроницаемые гости-жрецы госбезопасности, Вы считаете, что расследование приведет нас к большому скандалу? – его глаза смотрели на Пабджоя умоляюще.

– Вам не о чем беспокоиться, господин министр.

– Вот и отлично. Я доложу премьеру, что вы пока ещё не пришли к окончательным выводам, но ничего ужасного не предвидится. Такова ваша точка зрения, не правда ли?

– Именно так, сэр, – ответствовал Пабджой.

– Вивиан свяжется с вами, как только мы получим протоколы из НАТО.

Когда мы с шефом вышли на Уайт-холл, я спросил, зачем ему понадобилось заранее представлять результаты расследования как вовсе безобидные, когда уже совершенно ясно, что они прозвучат подобно взрыву бомбы.

– А я ничем не рискую, Кэри, – усмехнулся он, – Результаты расследования – это одно, а доклад о них – совсем другое. Между ними пропасть. Мы, разумеется, обязаны знать, что произошло на самом деле, а министр иностранных дел вовсе не обязан. Господи, да он сегодня только и делал, что пытался внушить нам: не сообщайте ничего, что могло бы меня огорчить.

– Почему бы тогда просто не сказать ему, что все, мол, в порядке?

– Это было бы слишком просто, Кэри. Пусть как следует попотеет – а то не почувствует облегчения, когда мы снимем с него груз. Пусть ещё недельку поволнуется.

Я счел за лучшее не углубляться в тему. В конце концов, политика – это не мое.

Я как раз был в кабинете Пабджоя во вторник, когда Гарри объявил, что готов доложить о результатах.

– Давай прямо сейчас, – велел Пабджой. В ожидании Гарри мы сидели молча. Я курил, шеф рисовал что-то в своем желтом блокноте. Гарри явился и начал с места в карьер:

– Все полностью соответствует!

Он проворно разложил на столе листки с машинописным текстом.

– Вот рабочие параметры передатчика, обнаруженного во Франции: длина волн, частота, мощность на выходе и, что особенно важно – корреляты для поиска приемника сигналов, то есть спутника.

Мы с Пабджоем тупо смотрели на цифры, которые для Гарри означали так много, а для нас так мало.

– А вот здесь – все об этом спутнике: период обращения, перигей, апогей, – снова цифры и малопонятные слова, из чего я смутно понял, что не всякий спутник может принимать сигналы с определенного передатчика и наоборот. Пабджой глубокомысленно покивал.

– Мой американский приятель раздобыл-таки данные якобы исчезнувшего спутника, запущенного в феврале шестьдесят восьмого – вот они. Теперь вы и сами видите – спутник может принимать сигналы передатчика, который я своими глазами видел во Франции. Другими словами, как я уже сказал, они друг другу соответствуют.

Эндрью Пабджой помолчал несколько минут, продолжая чертить линии в блокноте. Я, наконец, сформулировал свой вопрос:

– Допустим, русские захотели бы втереться в систему связи между Францией и Соединенными Штатами – что бы им для этого потребовалось?

Теперь помолчал Гарри.

– Ну, – задумчиво произнес он после паузы, – для начала им надо бы определить местоположение спутника, что в принципе возможно. Затем убедительную причину найти для своих действий. Подслушивание – это дорогое удовольствие. Прежде чем тратить силы и деньги, надо представить, стоит ли овчинка выделки.

– Можно ли украсть информацию так, чтобы следов взлома не осталось? спросил Пабджой.

– Конечно, начальник, – Гарри с энтузиазмом пустился в технические подробности.

– Русские, ты считаешь, располагают нужными средствами?

– У них были бы два пути, – сказал Гарри, тщательно подбирая слова, действовать с Земли, со станции слежения или с собственного спутника. Наша технология нам бы такое позволила, значит, они тем более могут. Насчет подслушивания в космосе – тут они американцев опережают. Я слыхал, из-за этого в Вашингтоне очень даже волнуются.

– Спасибо, Гарри, – кивнул ему Пабджой, – Ответ исчерпывающий.

Как только за Гарри закрылась дверь, он обернулся ко мне со словами:

– А как Маршана ко всему этому пристегнуть, мы все равно не знаем.

– Он был с этим связан, – сказал я, – Улики, хотя и косвенные, но сильные. Мы твердо знаем, что Бракони был агентом и работал на Хенка или на кого-то вроде него. Независимо от того, работал он только на американцев или был двойным агентом, Маршан действовал с ним заодно. Нам точно известно, что Маршан норовил заскочить в Конш при всяком удобном случае, пользовался для этого любым предлогом. Сопоставьте это с рассказами французских коммунистов и Мюллера о том, чем эти двое занимались во время оккупации – тут вывод сам напрашивается.

Пабджой, казалось, не слушал. Его карандаш скользил по бумаге, изображая большой квадрат.

– Передача информации была отлажена отлично, – произнес он, – Никаких встреч, никаких записей. Все строилось на редкостном умении Маршана запоминать детали. Все бы хорошо, если бы не Бракони. Он был слабым звеном. И ещё тот, кто его контролировал, – Пабджой перешел к внешней отделке нарисованного ящика. Внезапно он произнес резко:

– Можешь выкинуть из головы все, что Гарри тут плел насчет русских. Как они там подслушивают в космосе. Жизнь не так уж сложна. И ни к чему нам вся эта экзотика. Если уж к русским попадала секретная информация, так более простым путем.

ГЛАВА 24

Париж принаряжался к Рождеству, будто старая упрямая кокотка. Тысячи лампочек на припорошенных снегом деревьях вдоль Елисейских полей сверкали, как фальшивые бриллианты. Роскошные магазины на Фобур-Сент-Оноре, по соседству с английским посольством, дошли до такой изысканности, что даже казались несколько вульгарными. В витринах кондитерских красовались большие шоколадные поленья – подобие тех, что будут гореть в сочельник в каждом очаге. Кристиан Диор предлагал своим покупателям постели для кошек с матрасами из меха норки – прекрасный рождественский подарок тем, у кого есть все на свете, даже кошка.

Прямо в аэропорту я взял напрокат "Рено" и поехал в отель на улице Флерюс, пребывая в счастливом неведении о том, какое огромное несчастье ждет меня впереди. Да и как я мог его предугадать!

Из отеля я первым делом позвонил Изабел и пригласил её поужинать вместе.

– В Париж занесло одну мою почтенную родственницу. Но к девяти освобожусь.

– Отлично, – сказал я и тут же набрал номер Баума.

– Приходите ко мне на работу, – предложил он. – Не забудьте – я на третьем этаже, а не на седьмом. Ха-ха! Давайте прямо сейчас.

Чтобы добраться до штаб-квартиры ДСТ, пришлось взять такси: на улице Соссе всегда проблема с парковкой. Баум встретил меня радушно:

– Садитесь, мой друг, и полюбуйтесь на этих молодчиков, – на столе перед ним аккуратными пачками были разложены фотографии, – Может, кого-то узнаете.

Я тщательно просматривал снимки – сплошь арабы, но ни одного знакомого лица. Зато повезло с сотрудниками "Софранала".

– Одну камеру мы установили напротив входа, на первом этаже, объяснил Баум. – Использовали также крытый грузовик. В объектив попали, во-первых, все, кто работает в здании, то есть те, кто приходит утром и уходит вечером. Во-вторых, визитеры – их фотографии посмотрите отдельно, хорошо?

Специалисты из контрразведки времени не пожалели, сфотографировав целую армию людей, входящих в двери и выходящих из тех же дверей. Просмотрев примерно половину пачки, я обнаружил изображение мужчины высокий, сутуловатый, в плаще и темной шляпе.

– Та-ак! – приветствовал я его, – Вот он, наш самозванец! Лже-Баум...

Баум забрал у меня снимок, положил в тетрадь. Через минуту ещё один знакомец – плечистый, без шляпы, но в меховом пальто.

– Один из тех, кто меня бил.

Баум взял и этот снимок, а я принялся искать второго своего мучителя, но напрасно. Баум смахнул со стола в ящик все просмотренные снимки и водрузил передо мной последнюю пачку со словами:

– Теперь визитеры.

Самой верхней оказалась фотография Альбера Шавана. Крупный, вальяжный, он только что вышел из дверей и глянул прямо в объектив.

– Так и знал, – улыбнулся Баум, заметив мое недоумение. – Я сам сильно заинтригован.

И снова неожиданность: фотография весьма непрезентабельного субъекта. Кричаще яркое клетчатое пальто, в руке – нечто вроде мехового треуха, короткая стрижка, взгляд устремлен куда-то вбок – Хенк Мант собственной персоной.

Я взглянул на Баума, он улыбался, но глаза из-под кустистых бровей внимательно прощупывали меня.

– Я многое вам должен рассказать – многое, что связано с этим типом.

– Надеюсь, что в своем рассказе вы не обойдете и того, что произошло в Конше.

– Безусловно, – отозвался я.

Поскольку больше смотреть было нечего, Баум велел принести кофе. Когда пожилая суровая секретарша явилась с дымящимися чашками, он откинулся в кресле и пригласительно помахал пухлой рукой: мол, начинай.

– Я предпочел бы говорить в другом месте.

Кустистые брови взлетели вверх:

– До такой степени нам не доверяете?

– К вам лично это не относится. Но микрофонов не люблю. Никогда не знаешь, кто там, на другом конце.

– Не стану вас уверять, будто в этой комнате нет микрофонов. – Да хоть бы и стал – вы не обязаны принимать мои слова на веру.

– Давайте потолкуем за обедом. Как раз самое время, – предложил я, Приглашаю вас к Друану – отметим таким образом наш успех, хотя особой радости он нам и не принес, скорее, наоборот.

В машине по пути в ресторан мы обменивались ничего не значащими фразами. Глаза водителя устремлены на дорогу, но уши ведь свободны. Устроившись, наконец, в красивом старинном обеденном зале, мы заказали обед. Выбирая вино, я спросил у моего спутника совета, он порекомендовал "Вувре".

Официанты суетились вокруг нашего стола, поправляя салфетки и перекладывая ножи-вилки. Прибыла бутылка – запотевшая, прямо из погреба, её торжественно откупорили.

– Обед за свой счет, – сообщил Баум, – Нам у Друана обедать не положено.

– И нам не положено, – сказал я. – Так что придется заплатить.

За едой, с небольшими перерывами, вызванными появлением официанта, я изложил Бауму свою сагу, этап за этапом, заполняя прежние вынужденные пробелы и продвигаясь постепенно к финалу, в котором важную роль исполнял Гарри, а подыгрывал ему сам Пабджой. У меня не было полномочий демонстрировать столь полное доверие представителю чужой спецслужбы, но ведь и Баум не обязан был мне помогать. Он слушал молча, наслаждаясь едой, но не пропуская при этом ни единого слова.

– Хочу кое-что добавить, – сказал он, когда принесли кофе. – Прежде всего – насчет Бракони. Мы поговорили позавчера с Пабджоем по телефону о том, о сем, и после этого звонка я послал в Конш своего сотрудника. В гости к покойному Бракони. Ничего он там не обнаружил. Ни тебе трупа, ни радиопередатчика. Но в доме кто-то побывал, беспорядок там страшный. Я его попросил проверить на почте в Родезе корреспонденцию до востребования – нет ли чего для Бракони? Там обнаружилось шесть неполученных посланий, пять из них – газеты. А шестое – письмо, отправленное из Парижа, в нем всякие семейные новости, но нас это не убедило и мы все же передали его в лабораторию – пока результатов нет, – он отхлебнул кофе и продолжал:

– Больше всего в этой истории меня заинтересовал человек, который вам кажется фигурой второстепенной – я имел в виду Жюля Робертона, биржевого маклера с мутным политическим прошлым.

– Что в нем интересного?

– Во-первых, теперь мы о нем кое-что знаем. Должен вам сказать, я тридцать лет в контрразведке и за это время мне почти не доводилось встречать агентов, о которых ничего не известно. Рано или поздно, но что-то за ними обнаруживается – недаром Вавр говорит, что надо почаще читать наши собственные архивы.

– Не могу с ним не согласиться. Если бы наши архивы велись должным образом, то Филби никогда бы не сумел скрыть свою принадлежность к коммунистической партии в молодые годы и не втерся бы в разведывательную службу.

– Филби – подходящий пример. Особенно его постепенное продвижение от коммунистов к крайним правым – он же вступил в общество англо-германской дружбы. Это не случайно. Возьмите Робертона – сначала коммунист, потом троцкист, а потом поправел до крайности и оказался в рядах "Аксьон де ля Франс". Самая реакционная политическая группировка – некий союз роялистов с петеновцами и участниками довоенной группы "Аксьон франсе". Такой путь – от крайне левых к крайне правым – может быть, конечно, следствием неврастении, но гораздо вероятнее, что это абсолютно сознательный умысел. А теперь вот выясняется, что Робертон много лет был связан с заведомым агентом Бракони. Полагаю, с господином Робертоном следует побеседовать.

– Как насчет всеобщего приятеля Альбера Шавана?

– Думаю, это он распорядился убить Артуняна. И машину, с которой вы, по счастью, разминулись возле Конша, тоже послал он. Его люди наверняка получили задание замести следы. Между прочим, у Шавана есть целых два "Мерседеса".

– Получается, Шаван – один из главных героев этой истории. То принимает у себя американского разведчика Хенка, то навещает "Софранал" возможно, в один с ним час.

– Возможно. Этого я не знаю. Вообще для американца имело бы смысл использовать Шавана для грязной работы – поручить ему, скажем, нанять людей из "Луны" или из автошколы Марсо. Странный малый этот Шаван. Я перемолвился с ним парой слов на похоронах Арама – он искренне горевал о покойном, знал его больше двадцати лет. Стало быть, у него другого выхода не оставалось, когда ему поручили убрать вашего друга.

– Собираетесь его арестовать?

– Хотел бы. Но надежды мало – слишком долго он ходил в наших помошниках, найдутся люди, которые простят ему мелкие грешки.

– Кого-то вы все же арестуете?

– Радеску из "Софранала" и тех двоих, которых вы опознали по фотографиям. Кого-нибудь из автошколы Марсо – кто подвернется. И этих ребят из "Луны" – Бена Рифку, Салека и Бена Баллема. Мы знаем, где они живут дом 88 на улице Сан-Дени, там полно нелегальных иммигрантов. Все уже готово, адреса проверены, команда проинструктирована, сценарии допросов составлены. Будем брать всех одновременно завтра в шесть утра.

Вернувшись в отель, я прилег отдохнуть. Разбудил телефон – Изабел, точная как всегда, ждала в холле. Я спустился к ней и тут меня перехватил старик-портье: просит к телефону месье Баум. Говорить с ним из холла не хотелось. Я попросил переключить разговор на мой номер и протянул Изабел ключи от машины. Позже я вспомнил, что сделал это, даже не взглянув на нее.

– Пожалуйста, дорогая, разогрей пока мотор, ладно? Белый "Рено", слева за углом. Я не задержусь.

Она только улыбнулась в ответ, взяла ключи и запахнула ворот мехового пальто. Я поднялся к себе на лифте. Баум прежде всего извинился: оказывается, он хотел, чтобы я присутствовал, когда доставят задержанных.

– Никаких проблем.

– Значит, завтра в шесть тридцать в моем кабинете.

Взрыв прогремел именно в тот миг, когда я положил трубку. В комнате он прозвучал так, будто рухнуло что-то огромное и следом послышался знакомый звон: сыпалось разбитое стекло. Странно, что за секунду до взрыва у меня не было никакого ощущения надвигающейся беды, а тут я сразу понял, что случилось. И одновременно возникло невыносимое чувство вины, раскаяния, тошнотворное сознание собственной профессиональной непригодности. Господи, как я мог!

Я выбежал в коридор, бросился вниз по лестнице. Возле того, что осталось от машины, уже стояли какие-то люди, хотя обычно здесь пустынно. Чьи-то лица белели за окнами дома напротив. Куски искореженного металла, стекла... Клубы черного дыма мешаются с сырым холодным воздухом – горит бензин. Жар не позволяет приблизиться... Все кончено, все бесполезно...

Кажется, я плакал, проклинал все на свете, орал на молчаливых зрителей. Не помню, как прошел через все формальности, когда, наконец, прибыла полиция. Одно только осталось в памяти: полное ужаса лицо паренька из "скорой помощи", когда они вдвоем с напарником поднимали изуродованное тело Изабел на носилки. "Спокойно, мой мальчик, спокойно, – сказал напарник, – ещё и не к такому привыкаешь на этой работе". И накинул простыню на то, что совсем недавно было прекрасным женским лицом.

Дом номер 88 на улице Сан-Дени оказался одним из тех ветхих строений, которые того и гляди рухнут, – в другом городе его бы давно снесли и построили на этом месте что-нибудь путное. Но здесь его спасали нищие жильцы-иммигранты, по пятеро-шестеро в каждой комнате, – хозяева, не стесняясь, брали с них плату и из года в год откладывали ремонт.

В нижнем этаже помещался кинотеатр, где показывали порно. С улицы в дом вела всегда распахнутая дверь, по узкой лестнице можно было попасть на верхние этажи. Все было пропитано удушливым запахом вареной баранины и каких-то специй.

Я ещё долго стоял, глядя на одинокий погребальный костер – машина догорала, люди разошлись, полиции я был уже не нужен. Потом выпил подряд три рюмки коньяка в бистро – они помогли справиться с нервами, но не добавили душевного равновесия. Странная вещь физиология – я был спокоен, только не мог унять слез. Так и пришел на улицу Сан-Дени – с мокрым от слез лицом и с револьвером тридцать восьмого калибра в кармане пальто.

Сейчас, оглядываясь на тот вечер, не могу представить свое тогдашнее состояние. Наверно, я помешался. Во всяком случае, утратил способность размышлять. Я ведь не только собирался нарушить закон, но и попросту забыл священные правила своей профессии

Мне следовало бы первым делом позвонить Альфреду Бауму и сообщить, что случилось. И уж конечно, врываться в дом, где полно незаконно проживающих в Париже арабов, чтобы совершить скорый суд над кем-то из них, было чистым безумием и беззаконием. Я не верю в праведность народного гнева. И не сторонник концепции "Око за око". Вообще я совсем не кровожадный человек. А тут стоял и стискивал ствол револьвера, будто руку единственного друга. И притом рассудок мой был ясен, как никогда, и дьявольски изобретателен. В таком состоянии, полагаю, люди и совершают убийства. Итак, я пересек безлюдную улицу и пнул ногой обшарпанную дверь – она отворилась с грохотом.

Никто в доме, по счастью, этого не услышал: арабы люди шумные, ложатся поздно, радио включают на полную катушку – из тускло освещенных коридоров неслись заунывные восточные мелодии, все разные – настоящая какофония. Я счел это добрым знаком и с силой постучал в первую же дверь. Открыла толстая сонная девица в красном халате.

– Где живет Махмуд Бен Рифка?

– Connais pas – не знаю.

Я вытащил из кармана стофранковую банкноту и помахал ею, ухватив за уголок:

– Знаешь-знаешь.

– Он жуткая дрянь, – сказала девица, – Второй этаж, комната слева. Ее пальцы скомкали банкноту, дверь захлопнулась. Я тут же заколотил в неё снова, и она немедленно распахнулась.

– Раз он такая дрянь, помоги мне. Он мне деньги должен. Услышит мой голос – не откроет ни за что.

– Мне-то какое дело?

На свет появилась следующая стофранковая банкнота.

– Тебе он откроет. Скажешь, приятель разыскивает.

Толстуха перевела взгляд с денег на мою физиономию, в ней боролись жадность и осторожность.

– Он, если узнает, отметелит меня. Матери моей так врезал по лицу нос сломал. Из-за пятнадцати франков, представляешь?

– Я ему сам врежу. Увидишь.

– Это ты-то? – девица смерила меня взглядом, в котором читалось, что я в подметки не гожусь Махмуду Бен Рифке.

– Ладно уж, тебе могу сказать – я из полиции, – на сонном лице проступил страх.

– У нас с матерью бумаги в порядке. Вид на жительство есть. Сейчас покажу.

– Да не надо пока, – сказал я. – Вы мне не нужны. Меня Бен Рифка интересует. Хотя, если не поможешь мне...

– Откуда мне знать, что ты и правда из полиции? – эти восточные красавицы не так уж глупы, как кажутся. Я пошел напролом:

– Читать умеешь?

Она отрицательно покачала головой.

– Видишь, вот документ – раз уж ты такая придирчивая.

У меня оказалась при себе официального вида бумага – на бланке с печатью и подписью. Это было предписание для меня, которое Изабел получила в мое отсутствие. Никому оно было не нужно, но я вечно таскаю в карманах всякую ерунду. Теперь бумажонка пригодилась.

– Ты его арестуешь? И он не вернется?

– Через неделю красавчик будет гулять по улицам Касабланки.

Фраза возымела действие.

– Так ему и надо! Ублюдок чертов.

Вторая банкнота перекочевала в карман халата. Девица затопала вверх по лестнице, я за ней. Этажом выше мы остановились у двери, за которой звучала громкая музыка – бесконечные, однообразные переливы.

– Послушай, – сказал я, – мне плевать, что ты ему наплетешь, лишь бы он открыл. А ты тут же смывайся. Беги вниз. Бегом беги, понятно? И запрись у себя.

Она застучала в дверь кулаком. Музыку чуть прикрутили, мужской голос отозвался по-арабски. Моя спутница ответила – я понятия не имел, о чем речь. Кто её знает, может, расовая солидарность превысит желание отомстить?

Они довольно долго переговаривались через дверь. Наконец, мужчина, видимо, решил сам разобраться, в чем дело. Звякнул в замочной скважине ключ, девицу как ветром сдуло. Я вознес молитву, чтобы дверь не оказалась на цепочке, и молитва была услышана. Дверь отворилась внутрь и выглянул хозяин – его трудно было рассмотреть в тусклом свете лампочки без абажура, свисавшей с потолка. Похоже, он там один.

Я втиснулся в комнату и выхватил револьвер. Глаза мужчины уставились на оружие. Тут я увидел и второго – на низком диване за столом, на котором стояли чайные чашки.

– Сядь рядом с ним! – крикнул я. Открывший дверь медленно двинулся в глубь комнаты. Тот, что сидел, приподнялся ему навстречу.

– Еще шевельнешься – стреляю без предупреждения. Кто ты? Имя!

– Салек. Али Салек.

– Значит, Бен Рифка – ты?

В ответ глухое ворчание. Бен Рифка, успевший сесть на диван, подался вперед, будто собираясь взять чашку.

– Не двигаться!

Оба застыли на диване. Первым заговорил Бен Рифка:

– Чего тебе надо от нас? Кто ты такой?

– Сам прекрасно знаешь. Ты давно за мной охотишься.

– Да не знаю я тебя. Псих, ворвался сюда, угрожаешь. А мы простые рабочие.

Левой рукой я дотянулся до проигрывателя и усилил звук до отказа жест, отлично знакомый людям их профессии. В глазах Салеха мелькнул ужас.

– Я не привидение, не думайте. Ваша бомба сработала, только меня-то в машине не было. Вы убили мою девушку, а она никому не причинила зла, ей бы ещё жить и жить... Теперь читайте свои молитвы.

Я не узнавал собственного голоса – будто кто-то другой произносил слова. Так, видно, случается, когда стресс больше, чем ты можешь вынести, В жизни бы не подумал, что вступлю в разговор с двумя небритыми парнями в драных джинсах – выходцами из Северной Африки, из самых грязных её кварталов. Безмозглые, злобные – они всего-навсего орудие в руках приличных с виду господ, не желающих марать руки грязной работой.

– Прошу, не стреляй, – глухо произнес Бен Рифка, – Можем договориться. Чего ты хочешь? Я тебе расскажу все. Договориться всегда можно...

– Ничего нет такого, что ты знаешь, а я бы не знал. Хочу только убедиться – кто отдал приказ?

– Жюль, человек Шавана.

– Сколько вам заплатили?

– Пять тысяч вперед. И потом ещё пять обещали.

– Ну, их вам уже не получить. Молитесь, я сказал.

Музыка сотрясает стены, могут прийти соседи. Я обхватил левой рукой запястье правой и выстрелил сначала в лицо Бен Рифки, потом в лицо Салека. Тела их обмякли, привалились друг к другу. Я прикрутил звук и вышел, притворив за собой дверь. Никто не встретился мне на лестнице. Очутившись на улице Сан-Дени, я внезапно снова заплакал.

ГЛАВА 25

Баум принес откуда-то кофейник и налил мне черного кофе в чашку, на дне которой горкой был насыпан сахарный песок. Кофе оказался крепким, обжигающе горячим. Было шесть тридцать пять утра, за окнами – холод и мрак. Всю ночь валил снег, так он и лежал, не тая. Снегопад одарил город непривычной, мягкой тишиной – чистое белое одеяло приглушило городской шум. Был канун Рождества, Париж ещё спал в преддверии праздника. А в мрачных коридорах и скучных с виду кабинетах штаб-квартиры ДСТ царило оживление: Баум, воспользовавшись отсутствием Вавра, как бы в пику начальству вызвал на этот час чуть ли не половину персонала.

– Мне очень жаль, – пухлая рука сочувственно похлопала меня по колену. – Вы были с ней близкими друзьями, да? Жуткий день был у вас вчера!

– Газетчики меня чуть с ума не свели, но я им даже благодарен. Я на них зло сорвал, легче стало. Хоть как-то отвлекся...

Он кивнул понимающе.

– Продолжаем действовать, как собирались – это ведь работа. – Он закурил, пытаясь скрыть неловкость, – В моем распоряжении шесть машин, в каждой по двое сотрудников. Посмотрим, кого из этого списка мы застанем дома.

На листке девять имен: Альбер Шаван, Симянский, он же Радеску, Морис Бланк, Махмуд Бен Рифка, Махмуд Бен Баллем, Али Салек, Жюль Робертон, Жан-Франсуа Раве, Люк Делануа.

Бен Баллем это тот, кого я застрелил в доме Бонтанов и не решился признаться в этом Бауму. И о двух других вчерашних тоже не сказал.

– Раве – самозванец, который выдал себя за меня, – объяснил Баум. Бланк – один из тех, кто вас избивал. Делануа – малый из автошколы Марсо, а вот эти трое – из общества "Луна"...

Честно сказать, мне хотелось провалиться сквозь землю – я утаил правду от того, кто оказался настоящим другом. Но признаться я не мог и продолжал сидеть, стараясь согреть озябшие руки о чашку.

– Операция началась, с минуты на минуту узнаем, каков улов. Во всех машинах есть рации. Шарло? – он поднял телефонную трубку, – Бонжур, старина. Есть новости? Пятерых взяли? А остальные где?

Баум помолчал, прижав ухо к трубке, потом сказал:

– Двоих арабов нашли убитыми, где третий – неизвестно.

– Кого ещё не хватает?

– Робертона! – Баум хватил кулаком по столу, заорал в трубку: – Merde! Пусть Жоливе идет сюда немедленно, как только вернется. Так я и знал! повернулся он ко мне. – Этот тип ускользнул! Убитые арабы – это скорее всего какая-нибудь местная разборка.

Я промолчал, пытаясь истолковать брошенный на меня острый взгляд Баума, – что-то говорило мне, что этого флегматичного с виду толстяка не проведешь.

К тому же в коридоре стало шумно: топот, голоса. Кто-то громко постучал в дверь, появился немолодой смуглый человек в длинном плаще, до самых глаз укутанный в вязаный шарф. Он явно был смущен и расстроен.

– Ну что там, Жоливе?

– Робертона дома не оказалось. Мы сначала звонили, потом стучали чуть дверь не вышибли. Наконец, разбудили консьержку, и выяснилось, что он вчера за границу укатил. У него, говорит, наклейки на чемоданах. Бразилия это она точно запомнила.

– Возвращайся туда, и пусть консьержка впустит тебя в квартиру. Если не захочет – заставь. И переверни там все вверх дном. Звони сразу, если найдешь что-нибудь любопытное. Отправь кого-нибудь в его офис – Итальянский бульвар, 48. Пусть спросит персонал, произведет обыск. Мы предполагаем, что этот Робертон служил связным между неким Брансоном и советской разведкой больше пока ничего сказать не могу. Все его передвижения, адреса в записной книжке – ну, словом, как обычно. И проверьте, не найдется ли в квартире или офисе бумага того сорта, на какой написано письмо для Брансона, полученное на почте в Конше – оно в нашей лаборатории. Проверьте все туристические агентства и билетные кассы – он мог улететь куда угодно, в Бразилию как раз вряд ли. Кстати, консьержка не сказала, он один был или с женой?

– С женой.

– Отлично. Ну, ступай.

Зазвенел внутренний телефон: сообщили, что привезли пятерых задержанных.

– С Альбером я, пожалуй, сам побеседую. Но вы останьтесь. – Баум нажал кнопку:

– Приведите Шавана.

Шаван был небрит, без галстука. Какой-то парнишка ввел его в комнату и ретировался даже раньше, чем Баум жестом отпустил его...

– Привет, Альбер, – Баум и Шаван обменялись рукопожатием. – Вы знакомы, не так ли?

Шаван усмехнулся лукаво:

– Встречаемся то по одну сторону закона, то по другую, верно, мистер Пэнмур?

– Как себя чувствуешь, Альбер? – тон Баума был легкий, ни к чему не обязывающий.

– Неплохо бы побриться и душ принять. Но ничего не поделаешь, старина. Такая у тебя работа. Не сомневаюсь, что наш приятель Вавр в курсе дела, это прозвучало чуть-чуть угрожающе.

– Вавр ни при чем, Альбер, – благожелательно сказал Баум. – На сей раз ты имеешь дело со мной.

– Сегодня утром мне нечего тебе сказать.

– Подождем до обеда, до ужина... Может, и до завтра, тебе видней, Баум пожал плечами весьма выразительно.

– Собственно, в чем дело?

– Начнем с подстрекательства к убийству, затем рассмотрим этот случай с точки зрения государственной безопасности.

Альбер Шаван расхохотался и, надо отдать ему должное, смех прозвучал вполне искренне:

– Кого же это хотели убить?

– В частности, месье Пэнмура.

Грузная фигура Шавана наклонилась в мою сторону:

– Вас правда кто-то пытался убить, мистер Пэнмур?

– И не один раз, – подтвердил я, – Разные люди. Разными способами. В конце концов убили вместо меня другого человека.

– А помните – когда умер бедняга Арам, я вас предупреждал...

– Помню, конечно. Вы знали, что делаете.

Шаван красноречиво развел руками, как бы прося о снисхождении:

– Ну посудите, мистер Пэнмур, стал бы я ставить под удар свой бизнес и даже свободу ради эдаких грязных делишек?

– Откуда мне знать?

– Альбер, буду с тобой откровенен, – вмешался Баум. – Одновременно с тобой мы арестовали ещё семерых – это люди из "Софранала" и из "Луны". Ты не хуже меня знаешь, что мы из них выудим кучу нужной нам информации. Я убежден, что ты сыграл главную роль в этом неприглядном деле, это обязательно подтвердят некоторые из арестованных и твои сотрудники тоже. Поэтому предлагаю сделку.

– Какая ещё сделка в семь утра, когда ты в галстуке, а я без? усмехнулся Шаван. – Нет уж, Альфред, это была бы не сделка, а вынужденная сдача.

– Кто другой бы и сдался, Альбер, но не ты. Тебя ведь не запугаешь.

– Вот это верно.

– Потому я и предлагаю сделку. Ты мне расскажешь все, что знаешь об этом деле. На кого ты работал, какие инструкции получил, каких людей сам использовал, когда все это началось – словом, много чего. В награду получишь мое честное слово, что твое участие в этом будет забыто. Нам информацию надо добыть, а не уличить виновных.

Покачав своей большой головой, Шаван изобразил сожаление:

– Должно быть, у тебя серьезные трудности, бедный мой Альфред, если ты решился предложить мне такое. Твой выигрыш ясен, а вот что я буду иметь? Отпустишь меня домой, говоришь, и простишь мои грехи? Да ведь ты так и так это сделаешь, приятель. А если собираешься меня задержать, так я вызову своего адвоката, и он сегодня же свяжется с судьей. Ты заблуждаешься: это я тебе могу предлагать сделку, а не ты мне.

Баум после этой тирады остался столь же доброжелателен: