Текст книги "Школа для негодяев"
Автор книги: Дэнни Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
8. Сладкое возмездие
Честно говоря, я рассчитывал, что назавтра разразится скандал. Крики, вопли, поиски, тумаки – короче, я ожидал, что денек будет горячим, но утро началось спокойно. Решив, что пропажу еще не обнаружили, я, как обычно, встал с кровати, натянул на себя одежду, побрызгал в лицо водичкой и спустился вниз на завтрак.
Чьи-то жадные лапищи уже почти опустошили миску с глазированными хлопьями, поэтому мне пришлось довольствоваться обычными. Я положил себе хлопьев, щедро сдобрил их сахаром, размешал в ледяном молоке и сел за стол напротив Крысы.
Несколько минут спустя к нам присоединились Трамвай и Четырехглазый, и мы принялись набивать хлебальники в непривычном молчании. На голове у Четырехглазого темнела ссадина. По-видимому, таким образом Бочка выместил свое недовольство по поводу ненайденного полтинника. Я перебросил Четырехглазому монету в один фунт и посоветовал ему побаловать себя коробком спичек.
Увидев, как Четырехглазый поймал монету, Бочка за соседним столом подозрительно прищурился, гадая, за какие это заслуги я дал очкарику денег.
– Потерпи немножко, скоро все узнаешь! – подмигнул ему я.
Бочка в замешательстве похлопал глазами. Он уже понял, что скоро что-то должно произойти, но не предполагал, что именно.
– Всем отнести посуду и немедленно собраться в классе у мистера Грегсона! – рыкнул Фодерингштайн.
Мы с Крысой обменялись многозначительными взглядами.
– Главное, не дрефь и все отрицай, что бы ни случилось, ясно? – сказал я, и Крыса понимающе кивнул. – Все будет путем. Никто ничего не знает, а если и знает, то нас не выдаст, поэтому не какай в штаны и ни в чем не сознавайся.
Иначе всем будет только хуже, особенно тебе, а уж мне – тем более, поэтому не раскрывай варежку.
– Хорошо, не буду.
– Смотри у меня! Ладно, пошли послушаем, что скажет Грегсон.
По правде говоря, подобные процедуры были мне не в новинку. В предыдущих школах я пропускал всю эту лабуду мимо ушей, однако тогда в подозреваемых числился только один человек – ваш покорный слуга. Здесь же, в Гафине, можно было ткнуть пальцем в любого, и за ним непременно нашелся бы грешок, поэтому я ничуть не сомневался, что удивленная физиономия сделает меня похожим на всех остальных и поможет смешаться с толпой. Как выяснилось, я сильно ошибался.
Да, я выглядел изумленным, и Крыса тоже, но наше изумление было совершенно искренним и тем более подозрительным. Видеомагнитофон стоял на месте! Под телевизором, откуда мы его стащили. Та же марка, та же модель.
Крыса раззявил рот до самых гланд. Мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и хлопнуть его по спине, намекая на то, что хавальник неплохо бы и прикрыть.
Грегсон, Фодерингштайн и Шарлей так и зыркали глазами – следили за реакцией каждого из нас. Поправить что-либо я уже был не в силах, поэтому шлепнулся за парту, почесал в затылке и постарался прикинуть, где же мы с Крысой прокололись.
Вчера мы залезли в класс, вынесли школьный видак и продали его какому-то типу из паба. Что еще требовалось, чтобы сегодня утром Грегсон проснулся бывшим владельцем видеомагнитофона? Что за фигня вообще творится?
Я грыз ногти, как всегда в минуты волнения, и наспех перебирал возможные варианты. Увы, в голову приходило лишь одно объяснение: неужели наша вчерашняя вылазка мне просто приснилась?
Я поднял глаза. Все трое –Фодерингштайн, Шарлей и, самое неприятное, Грегсон – в упор смотрели на меня. Можно было не сомневаться: они все знают. Ч-черт.
Однако же не пойман – не вор. Отрицать все до последнего всегда было моим девизом, так что я решил срочно расправить плечи, убрать с лица хмурое выражение и закусить губу, пока события не получили дальнейшего развития.
– Итак, джентльмены, кое-кто из вас вчера вечером был чрезвычайно занят, не так ли? – холодно улыбаясь, сказал Грегсон.
Класс растерянно переглядывался, Крыса, конечно же, переигрывал и был похож на злодея из немого кино.
– Может быть, виновные сэкономят наше время и сами поднимут руки?
Грегсон нетерпеливо побарабанил пальцами левой руки по локтю правой. Мы с Крысой сидели, будто приклеенные.
– Видите ли, юноши, дело в том, что личности преступников нам уже известны. У нас есть запись с камеры слежения, показания свидетелей и отпечатки пальцев, так что мы все знаем. Советую не тянуть кота за хвост и признаться добровольно.
Крыса вопросительно посмотрел на меня, в ответ я испепелил его самым жгучим «не-смей-этого-делать» взглядом и схватил за руку, которая уже было двинулась вверх.
Если Грегсон знает, кто стырил видак, – отлично, мы никуда не денемся, но только пусть он сам назовет наши фамилии. Мы здесь, у него на глазах, так что ему мешает взять нас за шкирку? Я имею в виду, если Грегсон действительно имел на руках все доказательства (как он утверждал), вряд ли мы с Крысой сидели бы сейчас на этом показательном уроке двойного блефа.
Нет. Грегсон хотел взять нас на понт, вот и все. Старому лису придется попотеть, так легко подцепить меня на крючок ему не удастся!
– Ладно, не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Мистер Фодерингей… – Он не договорил, потому что Тормоз вдруг поднял руку. – Э-э… слушаю вас, мистер Дженкинс. – Грегсон, казалось, слегка удивился. Надо заметить, его удивление не было и вполовину таким сильным, как мое.
– Я подглядел только один разочек, сэр, но ничего не видел, честное слово, – промямлил он, и мы все затаили дыхание.
– Подглядел? Ах, да. Может, расскажете обо всем до конца? Кто еще был с вами? – Грегсон быстро сориентировался.
– Бобби, Алан и Терри, – ответил Тормоз, сдавая, соответственно, Рыжего, Шпалу и Неандертальца.
– Ну, гад, я тебя по стенке размажу! – вскочил из-за парты Неандерталец.
– Всему свое время, мистер Томлинсон, – промурлыкал Грегсон и жестом велел Фодерингею воссоединить Неандертальца с его стулом. – Продолжайте, мистер Дженкинс.
Нам очень интересно, что же вы видели.
От смущения Тормоз залился краской и начал корчить рожи, но потом, наконец, раскололся. Вчера вечером он, Рыжий, Шпала и Неандерталец подсматривали за мисс Говард, когда та раздевалась у себя в комнате.
– Что? Как?! – вырвалось у Крысы, и я, не в силах сдерживать напряжение, захохотал.
Оказалось, что ребятки из комнаты № 3 ухитрились снять со своего окна решетку и подвесили Тормоза за лодыжки (как самого мелкого и легкого из четверых). Пока Шпала и Рыжий держали его, Тормоз должен был засечь процесс раздевания мисс Говард. Неандерталец со своим весом в девяносто килограммов пожелал быть следующим на очереди. Колоссальный ум, правда?
– И что ты видел? – Крыса едва не трясся от возбуждения.
– Ничего, правда, совсем ничего, – уверял Тормоз, не вольно спасая от переломов восемнадцать ученических хребтов и клумбу в Гафине.
– А сиськи видел? А лифчики, лифчики – валялись на кровати или были разбросаны по всей комнате? – разгорячился Крыса. Интуиция подсказывала мне, что большую часть сегодняшнего вечера одна из кабинок в сортире будет плотно закрыта изнутри с помощью крысиного носка.
– Спасибо, мистер Макфарлан. Думаю, этого достаточно, – остановил дискуссию Грегсон. – Вернемся к более актуальному вопросу, а именно, школьному видеомагнитофону.
У меня в груди екнуло. Я-то надеялся, что естественнонаучный интерес парней из комнаты № 3 и был причиной дознания. Упоминание видака мгновенно опустило меня на землю.
– Мы хотим знать, кто украл его из школы и продал, – сказал Грегсон, пристально глядя на меня.
Я решил поставить себя под удар и переспросил, что он имеет в виду.
– Посмотрите, сэр, видемагнитофон на месте, значит, его никто не крал.
Несколько человек закивали, подтверждая мою правоту.
– Да, мистер Банстед, сейчас он стоит на месте, но вчера вечером его здесь не было. Нам отнюдь не нравится выкупать собственное имущество черт знает у кого, поэтому я требую, чтобы виновные немедленно назвали себя! – сделал последнюю – и тщетную – попытку Грегсон. – Та-ак, хорошо. Значит, придется устроить обыск. Мистер Фодерингей, будьте добры, отведите джентльменов из комнаты «А» наверх и обыщите их спальню. Все найденные деньги изымайте. За молодыми людьми числится долг на сумму восемьдесят фунтов, и мистер Шарп очень хочет, чтобы ему возместили расходы.
Восемьдесят фунтов?! Значит, Мартин заработал на нас пятьдесят пять монет, вот проныра! Ладно же, подумал я, в следующий раз мы не продешевим.
Обитатели комнаты «А» вернулись через десять минут, обеднев на двенадцать фунтов и восемьдесят семь пенсов. Пришла очередь комнаты «Б». Фодерингштайн отконвоировал их на третий этаж, пока Грегсон с Шарпеем продолжали выцарапывать из нас признание. Само собой, оптимизм обоих преподов был напрасным.
– Мы все равно вычислим негодника, так что лучше признавайтесь, не удлиняйте дистанцию, – повторял Грегсон.
– У этого нашли больше двадцати фунтов, – известил Шарлей, буксируя за ухо гориллу из комнаты «Б» по кличке Конопля.
– Зачем вам столько денег, мистер Кемпторн? Где вы их взяли? – потребовал ответа Грегсон.
– Мать прислала, – заявил Конопля, хотя, если это было так, то его мамаша слабовато оформила материально-техническую базу, потому что насобирала для сына одну мелочь.
– Нашлись ли деньги у других джентльменов,, мистер Фодерингей?-спросил Грегсон.
– Всего несколько пенсов, – ответил Фодерингштайн.
– Что ж, можем считать, что тайна раскрыта, – заключил Грегсон. – Ступайте к моему кабинету, мистер Кемпторн, и ждите наказания.
– Но я ничего не сделал, – запротестовал Конопля, хотя злорадные взгляды его соседей по комнате свидетельствовали об обратном.
– Комната № 3, вы следующие. Мистер Фодерингей, пожалуйста, сопроводите джентльменов, – сказал Грегсон и вдогонку велел Фодерингштайну проверить решетку на окне. – Посмотрите, можно ли ее починить.
Обитатели комнаты «Д» не отрывали взглядов от Грегсона, а Грегсон буравил глазами нас. Остались только мы, и это означало одно из двух: либо он делал проверку по алфавиту, либо точно знал виновных и просто оттягивал расправу.
Трамвай нервничал сильнее, чем мы с Крысой вместе взятые. Он украдкой поглядывал на часы и грыз ногти. Мне стало любопытно, из-за чего он дергается, и я решил проверить догадку.
– Эй, Грегсон, а что, если у нас куча денег, но они не имеют отношения к продаже видака? – дерзко спросил я, для приличия вскинув руку.
– Вы хотели сказать, извините, мистер Грегсон, а что, если у нас куча денег, но они не имеют отношения к продаже видеомагнитофона? – уточнил он.
– Ну, или так.
Трамвай обернулся в мою сторону и прищурился, подтверждая, что мой компас четко показывает на север, а не на крупную магнитную фабрику в соседнем городке.
– Если вы сумеете убедить меня, что эти деньги не связаны с продажей украденного видеомагнитофона, то вас не накажут. Даю слово.
– Отлично, – промолвил я, повернулся к Трамваю и многозначительно кивнул, рассчитывая, что он сделает то же самое, но ответного кивка почему-то не последовало.
– Должен вас предупредить, деньги мы в любом случае конфискуем, – прибавил Грегсон.
– Почему? – вскинулись все.
– С целью покрыть недостающие восемьдесят фунтов, которые мистер Шарп истратил на выкуп видеомагнитофона. Я уже говорил вам, парни, мы не собираемся оплачивать расходы из своего кармана, это ваша забота. Так что, если окажетесь на мели, разбирайтесь с тем, кто украл школьное имущество.
Блин, тактика этого хитрого засранца вызвала мое искреннее восхищение. Разделяй и властвуй, а грязную работенку за тебя пусть сделает кто-то другой. Хренов ловкач оказался умнее, чем я предполагал.
Фодерингштайн вернулся с ребятами из комнаты № 3 и передал Грегсону пять фунтов тридцать пять пенсов. Едва те шагнули к своим партам, Грегсон поинтересовался, куда они направляются.
– На свои места, – удивился Шпала.
– Марш к моему кабинету, стоять там и ждать наказания! – скомандовал директор.
– Погодите, но мы ведь не крали ваш долбаный видак, – возмутился Неандерталец.
– Да, а мисс Говард сама подглядывала за собой через окошко. Я сказал, марш! – Грегсон махнул рукой, а потом обратился к нам: – Ну что, остались белые и пушистые?
– Как скажете, – пожал плечами я.
– Знаете что, мистер Фодерингей? Пожалуй, в эту комнату я поднимусь вместе с вами. Остальные свободны до завтрашнего дня. Можете поиграть в шарики на площадке, только не курите вблизи ограды, на виду у прохожих. Благодарю, джентльмены.
Я, Крыса, Четырехглазый, Трамвай и Бочка встали и вслед за Грегсоном и Фодерингштайном поплелись наверх. Грегсон потирал руки и самодовольно улыбался, поглядывая в мою сторону. Крыса посмотрел на меня, ожидая поддержки, я прижал палец к губам и угрожающе поднес кулак к его носу.
– Наверх, по хлеб насущный, а, мистер Банстед? – подначил Грегсон.
– Как скажете, – буркнул я.
Мы вошли в нашу комнату и остановились в дверях, а Фодерингштайн начал переворачивать все вверх дном. Он вытащил из шкафов ящики, вывалил на пол одежду, поддавая наши носки ногой, обшарил тумбочки, перетряхнул книги (ну хорошо, журналы) и не поленился отвернуть углы ковра. Потом неутомимо снял наволочки с подушек, взвихрил каждую простыню, перевернул каждый матрас и… и… и…
– А это еще что такое? – воскликнул он.
Наш Шерлок Холмс отступил в сторону, и все увидели, о чем он говорит. Под матрасом Бочки обнаружилось штук шестьдесят смятых оберток от конфет, пакетиков от чипсов и соленой соломки, которые мы с Крысой выудили из мусорных баков и с вечера заботливо припрятали в койку соседа. Грегсон подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть картину, а потом все как по команде поглядели на Бочку.
Прежде чем тот успел раскрыть рот, я решил озвучить мои собственные выводы и воскликнул:
– Он спустил всё на сладости, прожорливый ублюдок! И где только взял деньги!..
Грегсон метнул на меня подозрительный взгляд, но тут подали голоса Крыса и Четырехглазый:
– Небось хавал всю ночь!
– Никому не предложил и кусочка!
– И где-то шлялся целый час!
– Наверное, это он спер видак!
Трамвай, который был не в теме, быстренько определил, откуда дует ветер, и тут же поднял свой парус.
– Точно! А знаете, я ведь, кажется, видел его на улице, – подыграл он, и судьба Бочки была решена.
– Нет, нет, не слушайте, сэр. Я ничего не брал! Эти уроды…
Однако Грегсон уже принял решение. Возможно, он и не поверил в наш маленький спектакль, но за неимением более серьезных улик против нас был вынужден принять подсунутого ему козла отпущения.
– Мистер Дикинс, ко мне в кабинет. Сию секунду!
– Я ничего не крал, клянусь, честное слово! Я ничего не сделал! – выл Бочка, и я почти уже начал испытывать сожаление (о том, что у меня нет с собой фотоаппарата).
– Сию секунду! – загремел Грегсон. В конце концов ему пришлось приказать Фодерингштайну, чтобы тот оттащил Бочку за шиворот.
– Что касается вас четверых, вопрос еще далеко не закрыт. Я продолжу обыск и, если потребуется, разберу эту комнату по досточке. Не сомневаюсь, здесь найдется еще кое-что.
Абсолютную уверенность Грегсон выражал зря: он ошибался, причем ошибался во весь рост, на все свои пять футов и одиннадцать дюймов, до самых кончиков волос. Вероятность обыска я чуял за милю, поэтому перед возвращением мы с Крысой спрятали наши денежки в пустую банку из-под «Пепси», которую зарыли в цветочной клумбе на школьном дворе. Грегсон пыхтел еще целых полчаса, но, разумеется, безуспешно. Я прислонился к дверному косяку и расплылся в одной из самых наглых своих ухмылок.
– Мистер Банстед, вы что, хотите изложить свои мысли по этому поводу?
– Как скажете, – равнодушно пожал плечами я.
9. Физическое воспитание
Черт его знает, чего застремался Трамвай. Причину, по которой он тогда чуть не сгрыз ногти, Грегсон так и не узнал. Может, Трамвай по натуре вечно ждал пендаля за какой-нибудь из своих многочисленных грешков. Жизнь, наверное, представлялась ему одним длинным проходом через пост охраны с карманами, полными краденых сосисок. С другой стороны, у каждого свои тараканы в голове.
Кстати, мне тоже по сей день неизвестно, что было на уме у Трамвая. Я приставал к нему с расспросами раз двадцать, но он упорно молчал. Опять же, если подумать, в жизни довольно часто бывает так, что ты не находишь ответов. Например, моя сестрица Джинни как-то не разговаривала со мной четыре недели кряду по одному ей известному поводу. Вероятно, если бы я поговорил с ней и заранее рассыпался в извинениях (непонятно за что), Джинни могла бы пролить свет на эту тайну, но, скажите, оно мне надо? Я ж не девчонка, в конце концов. Нет, для меня результат эмоциональных поединков на изнурение всегда заранее предрешен. Впрочем, я отвлекся.
Короче, Трамвай был себе на уме. Четырехглазый, Крыса и я – тоже. И Конопля из комнаты «Б», и все обитатели комнаты № 3. Исключением была только комната «А», в которой вроде бы никто ничего не затевал, но в школе, полной жуликов и пройдох, все знали, что и ребятки из комнаты «А» себе на уме, только пока умело это скрывают. Такова была вся школа, до последнего ученика. И мне это нравилось.
Взять хотя бы физкультуру. Да, даже в Гафине нам приходилось терпеть унизительный бег по кругу в спортивных трусах и подчиняться командам свистка, в который дул какой-то ублюдок. В данном случае в роли ублюдка выступал Фодерингштайн, который значился в школе учителем физического воспитания и каждый божий день дрючил нас на небольшом стадионе в конце улицы. Физкультуры нам досталось гораздо больше, чем ученикам обычной школы, и отмазаться от нее не удавалось никому, даже самым хреновым спортсменам. Бочка упросил мамашу написать записку с просьбой освободить его от уроков физического воспитания по причине слабого здоровья, но это закончилось физическим контактом между кулаком Фодерингштайна и скулой Бочки, а также первой медицинской помощью, которую оказала мисс Говард.
В командные игры мы почти не играли, в основном все сводилось к бесконечным кроссам и подтягиваниям.
– Вы обязаны быть в хорошей физической форме! – рычал Фодерингштайн. – Каждый должен уметь бегать!
Эту житейскую мудрость он декларировал перед нами много и часто, хотя я особо ему не верил. До сих пор я как-то не встречал взрослых людей, бегущих куда-либо сломя голову. Взрослый человек садится в машину и едет куда нужно. Футболисты, профессиональные бегуны и актеры в фильмах про войну – другое дело, ноги в руки – и вперед, но я не собирался становиться ни одним, ни другим, ни третьим, так к чему мне умение бегать?
– На старт! – как правило, отвечал Фодерингштайн.
– А зачем нам подтягивания? – интересовался Трамвай.
– Потому что мне нравятся подтягивания, – следовал ответ преподавателя.
Вот так все и шло. Фодерингштайн не любил, когда ему задавали вопросы, поэтому после обеда нам приходилось бегать и подтягиваться на перекладине.
Разумеется, существовали определенные формы поощрения. Первый, кто пробежит шесть кругов по стадиону, освобождается от подтягиваний, а очередность прихода к финишу определяет очередность помывки в душе. Заметьте, горячей воды на всех не хватало. Где-то после двенадцатого человека водичка была уже чуть теплой. Прибежишь пятнадцатым, шестнадцатым и так далее, и в полной мере почувствуешь себя «моржом».
Стимулы срабатывали. Все, кто хотя бы раз попал под ледяной душ, начали бегать как миленькие. Конечно, все, кроме Бочки. У этого неповоротливого экскаватора не было никаких шансов даже на прохладную воду, и угрюмое пыхтение, с которым он трусил, тяжело переваливаясь с боку на бок, красноречиво свидетельствовало о том, как сильно Бочка ненавидит ежедневную пытку гипотермией.
Ближе к концу он обычно отставал от остальных на целый круг и частенько получал подзатыльник от более резвых бегунов. Однажды эта добрая традиция привела к инциденту с далеко идущими последствиями.
В тот день в лидеры вырвался Шпала. Он еще никогда не приходил первым и решил отпраздновать выход на финишную прямую, отвесив Бочке крепкую затрещину.
Очевидно, Бочка счел, что достаточно натерпелся, потому что молниеносно подставил Шпале подножку, и тот полетел вверх тормашками. Бочка принялся лупить обидчика ногами, и в конце концов оба сплелись в клубок и начали кататься по асфальту. Мы все сгрудились вокруг них, гоготом и свистом выражая свое одобрение, как это обычно делают подростки при виде дерущихся сверстников.
К восторженной публике не примкнул только Четырехглазый. Этот чокнутый нелюдим в полном одиночестве продолжил кросс и завершил его, добежав до того места, где стоял Фодерингштайн, метров за двадцать до финиша.
– Отлично, сынок, ты победил, – кивнул Фодерингштайн.
Услышав это, Шпала кубарем скатился с Бочки.
– Первым пришел я, я, а не он!
– Ничего подобного. Первым пришел вот этот джентльмен, – невозмутимо произнес Фодерингштайн.
– Неправда! Хрен кто бы меня догнал, если б не этот жирный козел! Он подставил мне подножку!
– Стало быть, первым пришли не вы, а мистер Ричардсон, не так ли?
– Вранье! Я должен был выиграть! Это все из-за него!
– Должен был выиграть, но не выиграл, – пожал плечами Фодерингштайн и поделился с нами еще несколькими крупицами своего опыта: – В жизни то и дело кто-то кого-то подставляет. Старайтесь избегать подобных ситуаций. Где находится турник, показывать не буду. Мистер Ричардсон, на сегодня вы освобождены от подтягиваний.
Так все и началось. Не имело значения, каким образом ты побеждал в кроссе, главное – ты побеждал. Все хлюпики и доходяги, которые ни за что бы не победили в честной борьбе, вдруг получили шанс на выигрыш. Разрешено было все: ставить подножки, толкаться, пихаться, сбивать с ног, топтать друг дружку, хватать за одежду, лягаться, кусаться и применять проверенную, безотказную, а главное, честную штуку – повиснуть на лодыжке соперника. Бегать стало интереснее.
Бочка на полную катушку воспользовался случаем. Будучи самым жирным и медлительным куском дерьма в школе, который всегда приходил последним, он решил извлечь выгоду из того, на что мог повлиять, а именно на исход кросса. Вечно отстающий Бочка являл собой крупное препятствие, которое требовалось обойти, и как только он признал свое положение, так сразу же бросил все попытки пробиться в авангард. Соответственно, когда лидирующие бегуны приближались к нему, обходя на круг, он начинал прибавлять ходу. Марафонец из Бочки был никудышный, но на дистанции в три-четыре метра он вполне мог рвануть, как питбуль, выпущенный из гаубицы.
Поначалу он «убирал» только тех, кто ему не нравился (в том числе, так и норовил зацепить меня) и старался помешать самым быстрым бегунам, таким как Шпала, Рыжий, Тормоз, Трамвай, Конопля и Котлета из комнаты «А». Кто-либо из них выходил в лидеры каждый день, а Бочка регулярно пытался лишить их законной победы. Чаще других доставалось Трамваю – может, просто потому, что они с Бочкой делили одну комнату и Бочка его не любил. Для разнообразия жирняга нередко выбирал объектом своего внимания Шпалу или Котлету: сбивал с ног, ставил подножки и не пропускал вперед, пока не пробегут все остальные. Бочка развлекался по полной программе, да и получалось это у него чертовски ловко.
Разумеется, потом он получал сполна и постоянно ходил то с фингалом, то с разбитой губой или шишкой на лбу, но такому здоровенному детине все было нипочем. Кроме того, все знали: тронешь Бочку, на следующем кроссе он тебе непременно отомстит. Раза четыре он хватал меня за шиворот и помешал прийти к финишу первым в тот единственный раз, когда я действительно мог победить.
Наверное, это продолжалось бы еще долго, если бы Трамвай не подал пример, которому позже последовали другие. Как-то перед началом кросса Трамвай сунул Бочке шоколадку в обмен на обещание его не трогать. Бочка охотно согласился, а за вторую обещанную шоколадку придержал самого серьезного соперника Трамвая и преподнес тому на блюдечке победу, освобождение от подтягиваний и обжигающе горячий душ.
После кросса Конопля схватил Бочку за горло и, тыча пальцами ему в глаза, заревел:
– Слышь, ты, прекращай! Попробуй только помешать мне еще раз, мать твою, и я тебя в капусту порублю!
Тяжелая оплеуха заставила Коноплю распластаться на полу. Подняв глаза, он увидел, что над ним, уперев руки в боки, возвышается Фодерингштайн.
– Все, что происходит во время кросса, остается в рамках кросса. Не любишь, когда тебя подставляют? Так не хлопай ушами, черт побери! Слышал, что я сказал, солнышко? Или мне придется прописать тебе ледяной душ на месяц вперед, чтобы ты как следует промыл уши?
От такого мы все выпали в осадок. Фодерингштайн никогда не вмешивался в наши конфликты и прежде с совершеннейшим равнодушием взирал на все пинки, тумаки и затрещины, которыми Бочку награждали те, кому он нагадил в очередном забеге. А теперь он вдруг предупреждал Коноплю (а в его лице и прочих), что ублюдка Бочку лупить нельзя. Бессмыслица, да? Тогда я ничего не понимал. Зато сейчас понимаю.
Большинство (и даже те, кого он больше всех достал за последние недели) склонилось к тому, что Бочку не стоит трогать, поскольку от него все равно никуда не деться. Дни, когда Бочка подставил не тебя, а другого, считались удачными, но когда жертвой его издевательств становился ты сам, ощущения были не очень. Так или иначе, все уже привыкли. Кроме того, своей тактикой Бочка скрашивал однообразную процедуру наматывания кругов, внося в кросс элемент опасности, а кто же из подростков не любит опасности? Разве что какой-нибудь ботан с библиотечным абонементом. Вдобавок подлянки подстраивал не только Бочка, мы все занимались тем же, просто он преуспел заметнее остальных.
«Запомните: в жизни все друг друга подставляют».
На следующий день Бочка объявил, что он готов выслушать деловые предложения. За банку пива и право первым пролистать свежий номер «Эскорта» он взялся «разобрать рельсы» перед нашим Трамваем. Спросите, кто «заказал» Трамвая? Поверите ли, не кто иной как Конопля!
Тот же самый Конопля посулил мне две сигареты за то, чтобы я притормозил Шпалу, и в придачу отслюнил денег Неандертальцу в обмен на обещание не пускать вперед Котлету. Конечно же, в тот день он пришел первым, обставив ближайшего соперника едва не на милю.
– Видали? – довольно ухмыльнулся Конопля и отправился в душ на час раньше остальных. Этот скот нарочно не закрыл после себя кран, так что горячей воды не досталось больше никому. После того как Коноплю коллективно отметелили всей школой, желающих повторить эту шутку больше не нашлось.
На следующий день Бочка разбогател на две банки пива и почти двадцать сигарет. На него свалилось столько заказов, что частью из них пришлось поделиться, так что еще до начала кросса все знали, что сегодня победит Неандерталец. Как вам такое понравится?
Курево, шоколад, пиво, деньги, порнографические картинки и травка – все эти сокровища каждый вечер переходили из рук в руки за столом в гостиной. Через несколько недель мы возвели процедуру переговоров и оплаты в ранг искусства. И Фодерингштайн, и Шарлей, и Грегсон прекрасно обо всем знали, но никогда не вмешивались. Казалось, их все устраивает, до тех пор, пока мы разбираемся между собой и не выносим сор из избы.
Естественно, объявились уроды, которые пытались бегать кросс по-честному; впрочем, таких нашлось совсем мало, и, прежде чем они успели как-то повлиять на ход общего бизнеса, их как следует проучили и поставили на место. С подтягиваниями дело обстояло иначе. От этого вида упражнений освобождался только тот, кто первым пробежит положенных шесть кругов, но неделя шла за неделей, и подтягиваться становилось все легче. Через пару месяцев даже Бочка мог подтянуться двадцать раз и лишь затем вытереть потные ладони об свою рыхлую задницу.
Оказалось, что заниматься спортом очень даже весело. Я по-прежнему не любил нагрузки, зато мне нравились наши «околоспортивные» дела, а иногда я даже ловил себя на том, что просматриваю последние страницы газет. Интерес в нас «спыхнул нешуточный.
Совсем скоро все наши физкультурные махинации обрели красивое логическое завершение. Девятнадцатого октября в школе Гафин для трудновоспитуемых подростков случилось большое событие, которое наверняка вошло в историю как самый липовый футбольный матч всех времен и народов.
