Текст книги "Величие империи (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Фаворит 8. Величие империи

Глава 1

Я зол. Вынужденные потери приводят меня в бешенство. Пустые потери

Унесенные ветром.

Стрельня

22 сентября 1735 года. 17.00

Швеция… Я ведь это ожидал, на самом деле. Знал, да и логика подсказывала, что шведу захотят взять реванш. Биться с нынешней Россией на равных, современный северный лев не может. Но тут у них есть шанс. Основные войска империи пошли воевать турку.

Что делать? Как я бы ответил в прошлой жизни: «Снимать штаны и бегать». Если бы это помогло, так и поступил бы. Но, увы…

Лиза смотрела на меня, ожидая продолжения. Она приняла решение, но женщине нравится, видимо, что я ее уговариваю.

– Нам нужно срочно заканчивать все это. Потом сплотиться и думать, как не проиграть войну Швеции. И ты должна призвать всех, кто только может поспособствовать организации обороны Петербурга. В столице осталось крайне мало тех людей, которые способны воевать, а не только плести интриги. И, право слово, Лиза… что же ты натворила! Как можно было договариваться с врагами нашей империи?

– Я этого не делала! – сказала Елизавета.

– Мне не лги. Вспомни то послание, которое я тебе привез и когда впервые тебя увидел.

– Я этого не делала. Это Апраксин, – уже раздраженного говорила царевна.

Ладно, давить не буду. Пусть Степан Апраксин виноват. Но он действовал именем Елизаветы.

– Облачайся уже в подготовленное платье Преображенского полка. Ведь оно же у тебя есть? – ещё после минут пятнадцати разговоров поторопил я Елизавету Петровну.

– Не смей никуда уходить! – игриво сказала Елизавета.

Не успел я ничего ответить, как пронзительный голос будущей престолоблюстительницы зазвучал благим матом:

– А ну, стервозные девки, сюда идите!

Тут же прибежали сразу три служанки и, даже не взглянув в мою сторону, стали раздевать госпожу.

Ещё кто тут «стервозная девка»! Решила подразнить меня своими телесами. Что ж… хороший экзамен на верность.

Я выдержал его. Не без труда, конечно. Но, как представлю себе возможные проблемы с женой, если я сейчас пущусь во все тяжкие, то моментально пропадёт всё желание. Однако Юле придётся выкручиваться, когда это всё закончится. Аппетит я нагулял изрядный.

Лиза была прекрасна. Даже стала интереснее для меня, чем раньше. Она немного похудела и была, ну просто огонь. Достанется же такая бестия кому-то, а, может, и не одному, может, и одновременно… Что-то мои фантазии не туда отправились на прогулку.

– Я готова! Веди меня к моему, пусть и временному, но престолу, мой рыцарь. И знай, что моя постель готова тебя принять. Вот и живи с этим грузом! – сказала Елизавета и рассмеялась.

Смех был вымученным, нервозным. Как бы не хорохорилась Лиза, она сильно нервничала и переживала.

– Не помолясь, я не пойду! – решительно сказала Елизавета.

До сих пор поражаюсь, как в такой вот распутной женщине одновременно сочетается и разврат и набожность.

Молитва – дело интимное. Тут мое присутствие не обязательно. Так что я решил побеседовать с Петром Шуваловым. У нас хватало тем для разговоров.

И только я вышел, как столкнулся с посыльным.

– Командир! Башкиры сообщили, что на подступах к Стрельне большой отряд гвардейцев. Они запрашивают, что делать, – сообщил сержант.

И тут же…

– Бах! Ба-бах! – послышались выстрелы.

– Будь рядом с царевной. Защищай ее, но не выпускай! – приказал я сержанту и и мигом выскочил из дома.

Тут оставалось не больше двух плутонгов солдат, остальные быстрее меня отправились в сторону, откуда звучала стрельба.

– Доклад! – потребовал я, как только в метрах ста от дворца встретил первого офицера.

– Прошу простить, господин бригадир, но сам бегу на звуки боя, – отвечал подпоручик.

Побежали уже вместе. Хотя нет. Я дал такой старт, что молодой, возможно, только на год-два младше меня офицер не поспевал за мной. Ничего, подучим. Те солдаты и офицеры, которые со мной уже чуть больше года, бегают не хуже, порой и лучше моего.

Впереди разворачивалось настоящее сражение. Военные в разных, но по большей части гвардейских мундирах шли в линию и стреляли по замешкавшимся солдатам и офицерам Самарского полка. Пролилась кровь… У меня – потери.

– Располагайте мной! – чуть ли не чеканя шаг, ко мне приблизился барон Мюнхгаузен.

Да он еще тот служака. Такая выправка, взгляд… Наверное именно так выглядят лучшие прусские офицеры.

– Благодарю вас. Будьте рядом, но не во что не вмешивайтесь! – сказал я.

– Командир! – увидел меня подполковник Подобайлов. – Готовы работать!

Он кричал уже на кураже. Соскучился по боевой работе. Но пусть именно так и воспринимает ситуацию, как войну. Словно с противоположной стороны истинный враг, а не почти что такие же солдаты и гвардия. Стрелять в соотечественников, да ещё в братьев по оружию… Это сложно.

– Работай! – приказал я, заставляя себя не проявлять и тени сомнений.

– Бах! Бах! – вели прицельную стрельбу штуцерники.

Новые пули, быстрая перезарядка… Враг начал тут же нести потери. Они замялись, и это дало время для Самарцев, ну или уже гатчинцев. Начали стрелять и они. Хотя выучка… Придется очень много работать.

– Уходите и останетесь живы! – кричал я, когда вдруг наступила пауза.

– Норов! Иди к черту! Ненавижу, дрянь! – ответил мне знакомый голос.

– Данилов? Ну же! Это ты меня ненавидишь. Так почему умирают русские воины? Шведы сегодня войну начали, а мы здесь убиваем друг друга? Если есть достоинство и честь у вас, капитан гвардии Данилов, я вызываю вас прямо сейчас на дуэль! – выкрикнул я.

– Ты хочешь хитростью меня убить? – явно растерянным голосом выкрикивал Данилов.

– В чём хитрость, если на кону стоит моя честь? – выкрикнул я, и тут же продолжил втаптывать Данилова в грязь. – Но если вам дороже жизнь, чем честь, и вы готовы быть офицером в бесчестии, то можете оставаться на своём месте. Но какой офицер без чести? И какой дворянин без нее же?

Варианты для выхода Данилова без репутационных потерь из ситуации исчерпались. У него все шансы стать позорищем, вплоть до того, что гвардейцы откажутся подчиняться такому офицеру.

Данилов вышел, я также. Да, была опасность, что кто-то выстрелит. Однако мы и встречались на расстоянии метров в пятьдесят от противоборствующих солдат и друг другу перекрывали вектор стрельбы. Прицельно выстрелить можно было только с винтовки.

– Выбор оружия? – спросил я.

– Шпаги! – с вызовом выкрикнул Данилов.

Да, он не любил пистолеты, не понятно только, почему. Ну и должен был видеть, как я стреляю. Но он же был еще и некоторое время моим спарринг-партнёром на занятиях по фехтованию. И в последнее время проигрывал мне.

Обнажили клинки. Руки Данилова дрожат. Сколько же я сил вложил в то, чтобы вразумить его. Сколько же пройдено вместе. Воевали, побеждали, искренне дружили и были благодарны друг другу. Я спас жизнь этому человеку, оперировал его. Чувствовал, что, словно бы, приручил зверька. Но…

Данилов делает выпад, я отвожу его шпагу, перекручиваюсь и тут же оказываюсь за спиной. Выпад… Шпага, встретив незначительное сопротивление, прокалывает череп и будто проваливается. Данилов падает.

Стою и не решаюсь смахнуть одинокую слезу, сползающую по щеке. Всего одна слеза! Мне не жалко по-настоящему этого человека. А моим учителям фехтования, конечно, низкий поклон. Теперь я уже начинаю считать себя мастером шпаги.

– Расходитесь! Не влезайте в эту свару! – обращаюсь я к гвардейцам с противоборствующей стороны. – Если есть честь, то проситесь на войну. Не посрамим же русское оружие и побьём шведа! Или… смерть!

Я развернулся и пошёл. Не быстро, не медленно.

– Бах! – пролетела пуля.

Мимо. Я даже не дёрнулся. Но выстрелов больше не было. На меня смотрели офицеры и ждали приказа. Нет…

Дошёл до своих позиций, развернулся и увидел, что башкиры готовы к кавалерийской атаке. Иван Тарасович Подобайлов также показывал, что штуцеры заряжены и готовы к бою. Кроме того, мы достигли значительного численного перевеса.

И даже с тем пониманием, что этот отряд прорвался через пост, где стояли мои воины, что там мог быть бой и мои люди полегли, я не хотел лить много крови. Но…

– Пли! – отдал я приказ, как только наши оппоненты начали движение и приготовились к стрельбе.

Десять минут… И около ста трупов, еще более ста пятидесяти человек сдались. Мы расстреляли издали из штуцеров большую часть солдат и офицеров противника. Но они сделали свой выбор.

Приказав не допускать сбор трофеев башкирами, я отправился к Елизавете. Нельзя тревожить тела русских солдат, пусть они и ошиблись. А нам нужно выезжать с другой стороны. Нельзя, чтобы Лиза видела кровь и трупы. Знать она будет, тут шило в мешке не скрыть. Но одно дело услышать, иное увидеть.

Ещё немного сборов, и, не спеша, в ночь отправимся. К утру мы должны быть во дворце.

* * *

– Как смеешь ты? Я посол Крымского ханства! – пытался вразумить Ушакова Исмаил-бей.

– Твоего ханства уже не существует. А в твоих городах стоят русские полки, – кричал Ушаков. – И не тебе кричать во дворце русской императрицы!

Бывший глава Тайной канцелярии тяжело дышал и насилу сдерживался, чтобы не отомстить через деда Норову. А так хотелось собственноручно зарезать того, чья кровь течет в Норове.

Недавно к Ушакову привели родственника врага. Андрей Иванович сперва хотел лишь хотел посмотреть на того, в связях с кем собирался обвинять бригадира Норова. Похожи…

– Гяур, ты не смеешь! – выкрикнул Исмаил, когда его, по взмаху руки Ушакова, вновь крутили сразу трое сотрудников тайной канцелярии.

Удар! Нос одного из людей Ушакова хрустнул, и из него хлынула кровь.

Удар! В солнечное сплетение старика прилетел увесистый кулак.

Исмаил-бей скорчился и стал оседать.

– Вот так, столько веков вы угнетали православных, – злорадствовал Ушаков. – Пришла и наша очередь. Ты… Ты такое же ничто, дрянь, как и внук твой.

По мере того, как менялось выражение лица Исмаил-бея, исчезала ухмылка с лица Ушакова. Старик покраснел, захрипел. Его отпустили держиморды главного бунтовщика, отойдя, как от прокаженного.

Но это не помогло. Исмаил-бей схватился за сердце, другой рукой облокотился на стол и медленно стал оплывать к полу.

– Будь ты проклят! И пусть внук мой отомстит за меня. Встретимся в аду. Иншалла, – прохрипел старик, закатил глаза и окончательно рухнул.

Ушаков стоял и смотрел, как умирает крымский посол. Бунтовщик ещё не до конца сошёл с ума, чтобы не понимать, какие могут быть последствия. Какой же это удар по репутации Петербурга! Здесь убивают послов, уже готовых подписать любые соглашения и сделать свои земли частью Российской империи. И как это воспримут другие беи Крыма?

* * *

Зимний дворец.

22 сентября 1735 года 22.10

– Ваше Высочество, следуйте за мной. И вы, принц, – лакей без церемоний потянул за руку Анну Леопольдовну.

– Кто вы и куда меня тащите? – испуганно блеяла, словно овечка, великая княгиня.

– Нет время, ваши высочества. Пока другие заняты смертью посла, нет присмотра за вами, – настаивал слуга.

Или не слуга вовсе?

– Её Высочество никуда не пойдёт, пока я не удостоверюсь в том, что её жизни ничто не угрожает! – резко и решительно сказал Антон-Ульрих.

Анна с благодарностью посмотрела в глаза своему мужу. Принц действительно стал вести себя по-мужски. Он не позволял никому приближаться к Анне Леопольдовне. Уже несколько раз обнажал свою шпагу и призывал это сделать своих пажей.

Вместе с тем, Антон-Ульрих даже включился в политическую игру. Он отправил своего лучшего из пажей, барона Мюнхгаузена, заручиться поддержкой бригадира Норова. Сам барон не вернулся. Это было бы сложно сделать, учитывая, сколько солдатни сейчас находится в Зимнем дворце.

Однако принцу удалось подружиться с одной из карлиц умершей императрицы. Авдотья помогла вывести барона. И теперь Антон-Ульрих ожидал лишь вестей от бригадира Норова. Он чувствовал и знал, что этот человек не должен предать Анну Леопольдовну.

Ведь принц был полностью уверен, если какой-либо мужчина, любой из ныне живущих, познает близость с такой непревзойдённой красавицей, какой Антон считал Анну Леопольдовну, то этот мужчина навсегда полюбит Анну.

И, как ни было тяжело Антону-Ульриху, жизнь и здоровье его любимой жены и его ещё не рождённого сына, были куда как важнее, чем ревность.

– Я от того господина, который желает вам только добра, – выпалил Никифор, который не хотел выдавать себя.

Это был один из людей Остермана, задача которого – слушать и следить за тем, что происходит вокруг Анны Леопольдовны и не только. Он не был силовиком, он умел хорошо слушать и запоминать. Но сейчас был вооружён и готов к бою.

– Мы не тронемся с места, пока вы не скажете, куда вы нас хотите отвезти, – настаивал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна впервые почувствовала себя защищённой со своим мужем. Она посмотрела на него совершенно другими глазами. Да, лопоухий, безусловно, слишком тощий. Но женщина уже пыталась рассмотреть хоть что-то красивое, притягательное в этом мужчине.

Ведь он оказался единственным, кто её по-настоящему любит. И это играло главную роль в том, что Анна всем сердцем хотела довериться Антону, быть ему верной и достойной женой.

Пока получалось плохо. Но отвращение, которое питала Анна Леопольдовна к своему мужу, прошло. Может быть, придёт и какое-то тёплое чувство?

– Я отведу вас в единственное в Петербурге действительно защищённое место. Это дом бригадира Норова, – вынужденно, но всё же рассказал о планах Никифор.

Глаза Анны Леопольдовны вспыхнули огнём страсти. Она ещё не остыла к тому гвардейцу. Она всё ещё хотела его наказать, доказать, чего именно он лишается.

И это почувствовал Антон-Ульрих. Сердце мужчины защемило, но он тут же взял себя в руки. Сейчас главное – спасти Анну.

– Ведите к Норову! – сказал Антон-Ульрих.

Анна Леопольдовна посмотрела на своего мужа. Она будто почувствовала его боль. Это было непонятно для женщины, но она начинала чувствовать Антона, его переживания, его страхи. Ей, наконец, стало жалко этого человека, который её любит, а она в ответ лишь доставляет ему очередную порцию боли.

Жалость – не то чувство, которое может быстро воспламенить любовь. Но это и не те эмоции, которые нещадно поливают костёр любви холодной водой.

Никифор спешил. Он понимал, что пока Ушаков общается с крымским послом, пока переживает о смерти крымца, есть шанс уйти. Мало кто знал, как и где есть потаённые ходы в Зимнем дворце. Никифор и сам до конца не понимал, как можно выйти через тот подвал, куда он вёл Анну Леопольдовну и её мужа.

Но главное – об этом знала одна девушка, которую далеко не все воспринимали всерьёз, над которой смеялись, та, которая ещё недавно играла немалую роль во всей Российской империи.

– Ну, наконец-то! – звонкий голосок Бужениновой раздался эхом в тёмном помещении подвала. – Я вас выведу. И сама уйду. И уж поверьте, что уши накручу Норову, если он вас плохо примет.

В другой момент Анна Леопольдовна могла бы рассмеяться от того, сколь нелепо выглядела Авдотья. Когда эта девушка из приближенных умершей императрицы говорила на полном серьёзе, то казалась ещё более смешной, чем когда пыталась шутить. Вот только сейчас было не до веселья.

Тёмный сырой подвал казался бесконечным, а Анна не предполагала, что во дворце есть такие помещения. Но именно здесь хранились многие съестные запасы; здесь же находилась и коллекция хмельных напитков, которую начал собирать герцог Бирон.

Лишь минут через десять, поплутав, словно в лабиринте, по тёмным подвальным закоулкам, Авдотья вывела Анну Леопольдовну и её мужа на поверхность.

Нет, они всё ещё находились на территории Зимнего дворца, и впереди была изгородь, перелезть через которую, чтобы не раскрыть себя, было крайне сложно.

– Идите за мной! – повелела Буженинова.

Через кусты, между деревьями, компания приближалась к забору.

– Стоять! Я стреляю! – послышался крик в стороне.

Сердце сжалось у Анны, но вперед, по направлению откуда послышался голос, вышел Антон. Женщина прижалась к мужу.

Щелкнул взводимый на пистолете курок…

Глава 2

Король умер! Да здравствует король!

Петербург

22 сентября 1735 года 22.25

– Ты в кого стрелять-то собрался, мужинек? – усмехнулась Авдотья.

Она узнала бывшего шута, квасника, того, потерял свою честь, князь Голицын Михаил Алексеевич.

– Ты тут? А я и не заметил! – усмехнулся, выходящий из кустов мужчина.

– Если бы ты так шутил при матушке нашей, так она и простила бы тебя, – сказала Авдотья, а потом обратилась к Анне Иоанновне. – Не бойтесь. Михаил Алексеевич человек добрый, он не выстрелит. И прошу простить, ваши высочества, но придётся ползти.

Авдотья показала пример. Она ловко прошмыгнула через раздвинутые прутья забора и, казалось, что уже через секунду очутилась по другую сторону.

– Вот так! – задорно сказала Буженинова и прошмыгнула обратно, на территорию парка Зимнего дворца. – И уже за углом, ближе к набережной, ждет карета. И потом безопасность.

Антон-Ульрих оглядывался, ожидая, когда его жена проделает то же самое, что и карлица. И Анна Леопольдовна, действительно, попробовала пролезть. Вот только каркас юбки…

– Снимайте же! – нетерпеливо сказала Буженинова.

– Я буду стрелять! – напомнил о себе Голицын.

– Михаил Алексеевич, вы бы отдали пистоль, поранитесь, – сказала Авдотья и сделал шаг по направлению к своему суженному.

– Стой, девка! – зарычал Голицын.

– Не кричи только. А то сбежится воронье. Просто уходи, Михаил Алексеевич. Ты свободен. Не хочешь брать меня замуж, так и не надо, – сказала карлица и обратилась требовательно к великой княжне. – немедленно снимайте юбки! Время… Нас могут услышать и увидеть.

Анна было собралась возмутиться, но Антон начал снимать юбку со своей жены. Он с остервенением рвал и резал, достав нож, кромсая все те конструкции, которые не позволяли Анне пролезть в заборе. И скоро молодая женщина оказалась в одних панталонах.

Лицо Антона запунцевело. Ему сложно было взять себя в руки. Он так залюбовался панталонами Анны Леопольдовны, что и вовсе забыл о какой-либо опасности.

Меж тем, не обращая внимания на страдания мужа, Анна Леопольдовна пролезла.

– Ну же! – прошипела Буженинова и даже притопнула ногой.

– А? Да-да! – сказал Антон, даже не пролезая, а с легкостью проскальзывая сквозь прутья.

– Не смейте! – закричал Голицын.

– Уймись, дурак! – выкрикнула Авдотья фразу, которая прозвучала необдуманно, как сотни раз до того, когда Буженинова разыгрывала веселые сцены со своим будущем мужем.

– Я не дурак! – выкрикнул Голицын.

Дрожащими руками он навел в сторону Анны пистолет.

– Вернись! Я не дурак!

Антон собой закрыл Анну Леопольдовну, обнял ее и повернулся спиной к бывшему шуту, который вырвался из долгого унижения.

– Бах! – прозвучал выстрел.

Авдотья… Она своим небольшим тельцем прикрыла венценосное семейство. Красивое лицо девушки, улыбалось. На груди, на светлом, бежевом, платье расплывалось кровавое пятно. Авдотья Буженинова заваливалась на забор, потом, словно бы оттолкнулась, упала головой в сторону бывшего квасника, шута.

Михаил Алексеевич мстил за все обиды. За то, что императрица разлучила его с любимой, что он унижался… за все.

– А-а-а! – закричал Антон Ульрих.

Он быстро прошмыгнул в лаз, тут же встал. Голицын пытался перезарядить пистолет, но никак не мог дрожащими руками вложить в дуло пулю.

– А-а-а! – принц вонзил нож в пухлое тело князя.

А потом еще и еще.

Послышались крики в стороне. Кто-то кричал, приближаясь к месту, огражденному кустами и деревьями.

– Антон! Бежим! – кричала Анна.

От голоса любимой принц пришел в себя. Он бы ужаснулся от того, что содеял. Но Анна… ее нужно обязательно защитить.

Взяв за руку жену, Антон быстро побежал в сторону набережной. Здесь их уже ждала карета. Анна первая взобралась на диван, Антон еще осмотрелся и последовал за женой.

Карета тронулась, затрещала, загремела. Сзади тут же пристроился десяток вооруженных и готовых сражаться, кавалеристов.

Антон Ульрих как сидел на диване, так и сполз.

– Я убил его… Я убил его своими руками… Что же будет… Я чудовище, – только сейчас, почувствовав себя в безопасности, принца стало накрывать.

Анна Леопольдовна рыдала вместе с мужем. Его боль отражалась и на женщине. А потом… Она, неожиданно для себя поцеловала Антона. Нежно, трепетно, как никого раньше, ну если только не Александра. Глаза мужа и жены встретились. Истерика Антона тут же прекратилась.

Карета мчалась, громко стучали колеса по мостовым, трясло безбожно. Но молодые люди смотрели глаза друг друга. Недоуменно, с надеждой. Антон теперь уже всем сердцем желал, чтобы этот момент не заканчивался. Ему было безразлично, что только что произошло и что стало причиной поцелуя. Он все повторил бы еще раз. Лишь бы только вот так…

Анна смотрела на мужа так же с надеждой. Но по-другому. Она хотела, чтобы смогла полюбить, или даже смириться, Антона. Она хотела счастья.

А ещё минут через двадцать Анна Леопольдовна, скромно прикрывшись одеялом, взятым в карете, заходила в дом своей подруги и своего бывшего возлюбленного. Заходила, держась за руку своего мужчины.

– Аннушка! – завидев Анну Леопольдовну, Юлиана тут же бросилась её обнимать и целовать. – Как же я за тебя беспокоилась. Ты прости меня за всё. Ты же для меня очень много, очень много значишь.

– И ты меня прости, – со слезами на глазах отвечала Анна.

– Как ты? Как ребенок? Ко мне прибыл медикус Ганс Шульц. Пусть он посмотрит тебя, – забеспокоилась Норова.

– Да… Удивительно, но я чувствую себя лучше, чем вчера, или днями ранее. Только… – глаза Анны стали печальными. – Авдотью жалко… Убили ее.

Две женщины, две подруги, обнялись и заплакали. А потом Юля взяла за руку подругу и повела ее в отдельную комнату. Нужно провериться, столько переживаний, мало ли чего.

– Муж мой… Прошу вас, будьте рядом! – уже пройдя несколько шагов, обернулась Анна и протянула вторую, свободную руку, Антону Ульриху.

* * *

Когда мы прибыли в Петербург, уже начинался рассвет. Несмотря на то, что нужно было действовать как можно быстрее, появляться Елизавете Петровне в Зимнем дворце нельзя было раньше, чем начнут по всему Петербургу распространять свежий выпуск газеты «Петербургские ведомости».

Должно быть всеобщее ликование, создаться атмосфера правильности всего происходящего. Чтобы колеблющиеся уже не сомневались и приняли правильную сторону.

При выезде из Стрельны на меня довлело ощущение, что я всё-таки поступил неправильно, когда отдал приказ на уничтожение отряда бунтовщиков во главе с Даниловым. Но когда я увидел, что на том посту, где были оставлены мои люди, все убитые, да еще и зарезаны, а некоторые лежали с перерезанными глотками и при этом со связанными руками, мне вдруг захотелось воскресить всех убитых бунтовщиков, чтобы потом их ещё раз убить, но куда как более изощрённым способом.

А что касается Ушакова, то подобными своими действиями он и вовсе перечеркнул для себя все возможные пути отхода. Нет, я не собирался ему прощать, но ранее всё-таки в мыслях было отправить его в ссылку. Теперь же возникли мысли: какой по-красочнее наряд одеть, чтобы присутствовать по-праздничному во время казни бывшего главы Тайной канцелярии разводных дел. Чертвертование или посадка на кол? Наверное, первое, все же.

Стоял грохот от сотни копыт, шум от переговоров. Но я слышал, что говорил Елизавета Петровна, изрядно нервная, пусть и пробующая это скрыть.

– А не боишься, Саша, что твоя жена разозлится, когда увидит меня? – спрашивала Елизавета Петровна.

Я ехал не верхом, а в карете с будущей престолблюстительницей. Здесь же были и Пётр Иванович Шувалов, и Мавра Егорьевна. Если служанка Елизаветы так и норовила потереться о ногу, руку, сидящего рядом мужчину. То невысокий и уже изрядно полноватый Пётр не спускал с Елизаветы глаз. Влюблён… Бедняга.

– Моя жена не может злиться на ту, кто будет охранять престол Российской империи до совершеннолетия императора, – сказал я. – Она не глупа. Но я просил бы, если таковые есть, простить все обиды.

– Так, может, она позволит нам быть вместе? – с какой-то вымученной улыбкой спросила Елизавета. – Может забыть обиды и отпускать вас, уж если вы стали зависимы от жены? Нечасто, раз в три дня?

Прямо слышно было, как заскрежетали зубы у Петра Ивановича. Ревнивец. Как это ему деликатнее объяснить, что я не Елизавета – не его поля ягодка. Ну да ладно, разберётся. Тем более, что Мавра, похоже, цепко взялась за процесс охмурения Петра Ивановича. А она женщина основательная, волевая, упертая. Ну и пусть бы своего добилась.

Тут бы мне не упустить такого деятельного исполнителя, как Петр Шувалов. С другой стороны, если он, как в иной реальности, женится на Мавре Егорьевне, то это может пойти на благо нашим делам.

Что же касается поведения Елизаветы Петровны, то я видел, что она сильно волнуется и прячет своё волнение за ширмой откровенных провокаций в мою сторону.

Скоро мы сидели в столовой моего дома и решали будущее Российской империи. Мы, это еще и Анна Леопольдовна, ее муж.

Может быть, при других обстоятельствах было бы много споров, откровенных ругательств и обвинений. Но Анна Леопольдовна была настолько уставшей и смущённой, в том числе, и при виде меня, что практически не говорила, только кивала головой, соглашаясь.

Нет, эта женщина не могла бы стать русской императрицей. И Елизавета – так себе вариант. Однако Лиза всё же была более деятельной и решительной в сравнении с Анной Леопольдовной. У этой девушки, великой княжны, рано ставшей старшей женщиной и носящей в своём чреве будущего императора Российской империи, в голове больше любовные мотивы, чем вопросы будущего государства.

Когда мы уже практически всё порешали, прибыл, «чудом выздоровевший», Андрей Иванович Остерман. Прислали мне домой и записку от Бирона, в которой он лишь умолял позаботиться об Анне Леопольдовне – и ни слова о том, какое конкретно будущее его ждёт. Не боец оказался. Ну да Бирона никто забывать не будет, по крайней мере, я. Он неплохой противовес между мной и вот, например, Остерманом.

– Если мы готовы заключить соглашение, то призываю все стороны подписать соответствующие бумаги, – сказал я после почти двухчасового разговора.

Елизавете Петровне пришлось немного уступить. Это Антон, будто бы в него вселился другой человек, стал торговаться и выгадывать хоть немного лучшие позиции для своего будущего ребенка.

Из-за этих споров и изменений, мне нужно было дать время, чтобы мой секретарь, наконец-таки я себе такового нашёл, внёс изменения в соглашение и быстро его переписал.

– По достижении четырнадцати лет малолетний император или императрица становится соправителем Российской империи. При этом Елизавета Петровна всё ещё остаётся престолблюстительницей до шестнадцати лет и обязуется стать наставником для малолетнего императора или императрицы, – зачитывал я окончательное соглашение между сторонами.

Сейчас, как только я, как свидетель, Остерман, как свидетель и гарант выполнения соглашений и другие лица, подпишем эту бумагу, она тут же отправится в Академию наук. Там документ будет размножен не менее, чем до ста копий, и на каждой должны стоять подписи, как и на рукописном тексте.

– Позвольте, одну бумагу всё-таки пока оставить у меня, – сказал я, забирая один из экземпляров.

Все согласились. В воздухе всё равно витало некоторое напряжение и недоверие. В конце концов, предыдущая императрица тоже подписывала бумаги и даже в присутствии других лиц. Но стоило ей разорвать кондиции, а другого экземпляра не было, как она стала полновластной императрицей.

– Ну что ж, в путь! – сказал я, чинно поклонился Елизавете Петровне, словно императрице, и чуть менее глубоко поклонился Анне Леопольдовне.

Мы шли пешком. Ещё когда соглашение не было подписано, мне уже докладывали, что все началось.

Рестораны и половина кабаков Петербурга выкатывали бочки с вином и пивом прямо на улицу, несмотря на сырую погоду, чтобы все видели, начали жарить свиней и телят. В город выходили усиленные патрули моих людей. Скоро должен быть введен в столицу еще и уланский с драгунскими полками, вернее, кто остался и не ушел на войну. Они так же не будут позволять празднику превратиться в погромы и пресекать пьяные инциденты.

Мальчишки, да и вполне взрослые люди, выкрикивали всё то, о чём только что мы договорились. Мимо проезжали кареты и одиночные всадники, которые разбрасывали повсеместно два скреплённых листа бумаги – это был свежий выпуск «Петербургских ведомостей».

Я шел рядом с Елизаветой и Анной, чуть позади, рядом с Остерманом.

– А если бы мы не договорились? – с большим удивлением, наблюдая происходящее, спросил меня Андрей Иванович Остерман. – Вы же все это готовили не один день.

– А у нас не было иного выбора, – ответил я своему союзнику.

Остерман посмотрел на меня изучающим взглядом, что-то там себе надумал и хмыкнул.

– А вы опасный человек, Александр Лукич Норов, – с серьёзным выражением лица заметил министр Остерман.

– А вы будете замечательным канцлером Российской империи, – сказал я.

Остерман ещё раз посмотрел на меня с удивлением. Ничего, я тоже удивлялся, не понимая, как Андрей Иванович нашёл время и возможности и договорился с Елизаветой Петровной, что она назначит его канцлером Российской империи. Может быть, он смог ей что-то нашептать на ухо в тот момент, когда я отлучался, принимая доклады. Тем не менее, министр Остерман своё не упустил.

А вот я, похоже, упустил. Ведь по соглашению Антон Ульрих становится прямо-таки фельдмаршалом. Кстати, на этом настаивала Анна Леопольдовна. И, как мне кажется, у них всё-таки назревают нормальные отношения, несмотря на то, что Анна метала в меня томные взгляды. А я? Может и в фельдмаршалы, но вот в генералы – с превеликим удовольствием.

Мы шли. Елизавета Петровна была поднята гвардейцами на наспех сколоченных носилках. Чуть ниже и позади престолблюстительницы на похожих носилках внесли и Анну Леопольдовну.

Народ, встречавшийся нам на пути, ликовал. В целом получилось создать атмосферу победы, праздника. Тем более, что Елизавета в большей степени, Анна Леопольдовна чуть меньше, разбрасывали серебряные монеты по ходу движения. А еще и бочки с вином. Ничего не меняется с эпохи Древнего Рима. Хлеба и зрелищ требует толпа.

Люди пристраивались к хвосту нашей колонны, и уже скоро, на подходе к Зимнему дворцу, наше шествие напоминало массовую первомайскую демонстрацию. Этого я и ожидал. А скоро у Зимнего дворца должны были и вовсе появиться толпы людей, которые будут ликовать и одновременно любопытствовать, что же всё-таки происходит.

В этом всем было несколько жалко Анну Иоанновну. Напротив, все должны были скорбеть по ней, но тут – радуются: король умер, да здравствует король! Ну или престолблюстительница.

Елизавета нашла меня взглядом. Я увидел, насколько она испугана. Кивнул ей одобряюще.