Текст книги "Конец войны (СИ)"
Автор книги: Денис Старый
Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 4
Я ощутил связь с этим шлейфом. Она была неприятной, тревожащей, вызывала брезгливость, словно я опускаю руку в гадкую субстанцию. Хотелось высунуть руку, отмыть и больше никогда и ничего не иметь общего с этой грязью.
Я чувствовал зло, которое идет от этих эманаций, частью которых я и сам теперь был, словно подключился, как по блютузу. И отключиться не получалось. Я мог бороться, отказывался подчиниться этой энергии, мог даже и дальше существовать, но связь прервать нельзя… На дистанции нельзя. Но уничтожив то, что хочет меня покорить, я освобожусь окончательно. Или же мне придется и дальше сопротивляться, сил хватит.
Однако от проблем не убежишь, их можно только отсрочить, но без решения не обойтись. Мне было противно осознавать себя частью абсолютного зла. Ведь, будучи в связке со злом, я и сам становлюсь частью скверны.
И мне нужно эту проблему решить.
– Приди ко мне и служи! – раздавалось в моей голове.
Я в очередной раз немного прикусил губу, болезненно сжал кулак, перенаправляя внимание на физические ощущения, и… Голос исчез. Пусть все еще была нить, связывающая меня с этим нечто, со злом, но я могу всему этому противостоять.
Я ясно знаю – мне нужно убить того, кто убил советского бойца, оторвав ему голову. Нашему воину, который не в бою отдал свою жизнь, а тварь забрала у парня будущее.
Нашего… Я же попал в Советский Союз? Вернее, пока еще на немецкие, прусские территории. А о том, что эти земли скоро станут советскими окончательно, пока что знал только я. Или не станут, так как история может пойти иным путем? Или не только я об этом знаю. Будто на быстрой колеснице пронеслись мысли, после которых оставалось только две: убить то, что находится на другом конце шлейфа скверны, и поесть. Но убивать хотелось больше. Вот только сил пока недоставало даже для быстрого бега.
Обнаружив неподалеку поклажу бойца, я забрал её, не думая, правильно ли это, пусть мысленно и попросил разрешения у него. Даже через материю, из которой был сделан вещмешок, даже через жесть консервных банок я чуял еду.
Схватив мешок, я быстро, но не с такой скоростью, какую недавно демонстрировал в бою с существом, ушел вглубь сада. На ходу механически и удивительно ловко развязал завязки на мешке, извлёк оттуда начатую буханку хлеба.
– Мля… Вкусно же! – не мог сдержать я восторга от, казалось, самого вкусного хлеба за всю мою жизнь.
Да простит меня мама, которая пекла превосходный хлеб и пироги!
В какой-то момент пришлось приостановиться и разбить банку с тушенкой какой-то арматурой, а после отогнуть её стенки руками. Не озаботился я ни ножом, чтобы элементарно открыть тушенку, ни более существенным оружием. Впрочем, пока мне оружие не нужно. Мало того, что я сам могу защититься, и без ножа, так ещё стараюсь не нарушать закон. Если я бы взял винтовку у обезглавленного бойца, то как бы это могло быть расценено властями в условиях военного положения? А с властями в любом случае нужно идти на контакт, социализироваться.
Я не делал более остановок. Шлейф моей связи с существом уходил дальше. Редко так в жизни бывает, когда разум и рациональный анализ ситуации не противоречат эмоциям. Я хотел убить то, с чем или с кем я повязан незримой, но четко ощущаемой нитью. Я понимал, что нужно его уничтожить. Потому и шёл, осознанно, оглядываясь, прислушиваясь и осматриваясь.
Выход из-за поворота колонны солдат для меня не был неожиданным, пусть и бойцы, численностью примерно до роты, могли застать меня в такой ситуации, когда и спрятаться почти что негде… Только мусор вокруг да глухая стена длинного дома.
Я не собирался пока ни с кем вступать в контакт. Есть цель – решить вопрос с тем, кто пытается меня контролировать, кто удерживает незримую нить, или, что скорее всего, сам является заложником нашей связи. Потому именно я должен найти своего антагониста, чтобы он меня не нашел, когда я не буду готов к встрече.
Так что я среагировал на появление солдат моментально и схоронился, скрючившись, за кучей мусора. В поле зрения было еще одно место, чтобы там спрятаться, и я мог бы успеть пробежать метров сорок до еще большей кучи обломков, основу которой составлял большой кусок обвалившейся стены. Вот только, если кого и будут искать, то именно там, так я рассудил.
– Рота! Стоять! – приказал капитан.
Я закрыл глаза от негодования. Ну как же так? Вещмешок лежал в паре метров, от меня и офицер направлялся именно к нему. Когда я укрывался в своём убежище, вещмешок был рядом. И тут… Порыв ветра. Это что? Против меня ещё и природа играет?
– Сидоренко, Пырх, Ромашкин. Ко мне! – скомандовал тот, и я услышал, как из колонны выбегают трое бойцов.
Капитан, высунув из кобуры пистолет, взвёл курок и лязгнул затвором, досылая патрон в патронник. Он шёл прямо на меня, и больше всего сейчас мне хотелось остаться незамеченным, испариться. Сил на то, чтобы сбежать, ещё было недостаточно. Я вжался в стену, через которую, увы, проходить я не умею. Напротив уже был капитан. И нет пространства для побега.
Не хочу вот так идти на контакт. Пока я объясню, что меня лучше отвести к тому майору госбезопасности, успеют даже и расстрелять. Ведь я сейчас больше всего похож на дезертира.
– Товарищ капитан, – обратился к офицеру подбежавший боец. – Это вещмешок… Нашего бойца. Его фамилия…
Я видел. Не чувствовал, а именно видел, смотрел на капитана, который водил пистолетом из стороны в сторону, крутясь вслед за оружием. Он должен был увидеть меня, ведь капитан смотрел именно в то место, где я… Слился с тенью стены дома.
Нужно ли удивляться? Или пора уже принимать все происходящее со мной, как данность. Да нет, пора уже работать с новыми вводными, если я хочу выжить. Оказывается, я умею прятаться в тени! Пусть так. И это поможет мне в дальнейшем.
– Товарищ капитан, прикажете рассредоточить роту и прочесать улицу? – спросил подошедший к взбудораженному офицеру старший лейтенант.
– Нет, у нас предписание выйти к порту. Командуй, старлей, идём дальше, – сказал капитан, глядя прямо на меня, но не замечая.
Капитан смотрел на меня… Это тоже факт. Я не чувствовал в нём какого-то необычного человека, как, например, увидел неординарного офицера в том майоре. Но капитан всё равно смотрел прямо на меня, безошибочно. Не потому ли, что в каждом человеке есть чуточка неосознанных сил? Именно так. Косвенные данные, которые приходят в голову, тоже подтверждают мой вывод.
Разве человек не чувствует взгляд спиной? Очень даже. Или мать разве не чувствует эмоции своего ребенка? Много в повседневной жизни такого, что оправдывается шутливыми приметами. Но… разве не случается что-то плохое, если кто-то кого-то проклинает? Ах, да, в том времени, что я покинул, принято уже больше просто посылать нахрен. А когда-то еще и проклинали.
Дождавшись, когда красноармейцы пройдут, и в переулке не будет ни души, я продолжил свой путь. Мне показалось, что шлейф эманаций скверны стал немного размыт, хотя связь не разорвалась. Это… словно толстый канат сменился стальной проволокой. И то, и другое разорвать нельзя, но… получается, что эманации стали концентрированными, спрессованными, а ранее казались размытыми. Примем к сведению, что «след» может быть более тонким, и, чтобы словить его, нужно больше концентрации. Ведь толстый канат всяко заметнее, чем тонкая проволока или леска.
Но мне хватало и связывающей меня с существом нити, чтобы видеть направление, откуда вся эта скверна прёт. Так что я ещё больше ускорился, переходя в тот самый режим, который нормальному человеку недоступен.
Съеденные на ходу хлеб, тушёнка и кусок сала позволили пополнить запасы энергии, и я чувствовал себя полным сил, а голод отступал. След вёл меня к большому дому, который, казалось, не пострадал после взятия Кёнигсберга от советских войск. Где-то прозвучало несколько достаточно громких взрывов, а потом загудело, словно падал самолёт. Кёнигсберг, вроде бы как, взят нашими… Вот оно, подсознательное «НАШИ». Я не могу не осознавать себя, как человек русский, пусть и советский.
Вот он – тот дом, где есть нечто, с чем я связан, тут узел, который нужно разрубить, чтобы обрезать нить.
Странным образом здесь, ни около дома, ни на территории небольшого палисада у него, не было людей. Не наблюдалось и гор обломков, разбросанных вещей. Какой-то уголок, не тронутый войной. Но именно здесь фонило скверной так, что я, вроде бы и не ощущая запахов, морщил нос.
– Ты пришёл? – ворвалось в голову. – Подчин…
Я прикусил губу, напрягся и вышвырнул прочь из своей головы голос. Тут мне решать, вести беседу – или же сразу морду бить.
Я не спешил открыть массивные, наверное, из дуба, двери и шагнуть в дом. Нельзя опрометчиво входить куда-то, не имея представления, как будешь выходить. Так что я, одновременно изучая обстановку, не появился ли кто лишний следом за мной, определил, где у дома окна, какие из них открыты и куда выходят. Если придется в спешке покидать это здание, то уже понятно, в каком направлении отходить.
И вот она, дверь. Я всегда ещё раз думаю, прежде чем начать большое дело. Вот нужно ли мне входить в это здание? Да, очевидно. Еще раз гоночными болидами проносятся мысли, и первой к финишу приходит машина с надписью «Да».
Так что… Шаг, открываю дверь, та подается на удивление легко и без скрипа, вхожу вовнутрь. Понимаю – я там, где и должен быть, если нужно выжить, если нужно принять правильную сторону. Я для того, кто на другом конце «троса», так же узнаваем, и он будет всегда знать, где я нахожусь. Так что, как говорится… Останется только один, мать его, и это будет Дункан Маклауд из клана Маклаудов. И тут музыка группы «Куин»… Какой же я мамонт, если помню этот сериал…
Однако до его создания, если только он здесь возможен, ещё много лет.
Трёхэтажный особняк внутри был в отличном состоянии, будто ещё минуту назад здесь кипела жизнь. На круглом столе, рядом с большим распахнутым окном, стояли фарфоровые чашки, в одной из которых даже остался чай, рядом лежал нарезанный белый хлеб, не успевший заплесневеть, но, конечно, скорее всё же бывший сухарем. Весь интерьер большой комнаты, самой большой на первом этаже, выполнен в светлых тонах, посреди помещения стоял стол, накрытый белоснежный скатертью, край которой был вышит чем-то, похожим на руны. И всё как бы даже и мило, уютно, но настолько отталкивала эта комната! Вопреки внешней привлекательности, это место чуть ли не физически издавало болотное затхлое зловоние.
Я ещё раз огляделся, прикинул, как можно покинуть дом, проверил даже стол на устойчивость, чтобы, в случае необходимости, запрыгнуть на него и уже после сигануть в окно. Прислушался к окружению, при этом не впуская чужой голос в свою голову. Эманации скверны, распространяемые из дома, словно даже приглушали внешние звуки. Звуков взрывов или шум пролетающих самолетов почти что и не было слышно, хотя вон они, «Яки», летят парой. Даже из окна видны.
Пройдя ещё две комнаты, я остановился. «Пуповина» вела за стену. Стал оглядываться. Дверей никаких не нашёл, но взгляд зацепился за висящую на стене картину. На полотне нескромным размером полтора метра на метр был изображен Гитлер и «германский народ, который в едином порыве…». Так захотелось смачно плюнуть в нацистскую рожу фюрера, но лишние звуки тут были явно ни к чему.
Я подошёл ближе, приподнял картину, и… ничего не увидел глазами, но почувствовал, что один участок за стеной несколько отличается от других. Я нажал на это место, но ничего не произошло. Между тем, что-то упрямо подсказывало мне, что именно здесь – ключ, позволяющий проникнуть за стену, куда вёл шлейф скверны. Сильнее, даже, наверное, используя чуть больше силы, чем мог это сделать в иной жизни, я вновь нажал на место, откуда фонило злом.
За стеной что-то заскрипело, скрип усиливался, какой-то механизм пришёл в движение. Нетрудно догадаться, что это сработала система открытия прохода. С грохотом стена подалась вперёд, а после чуть приоткрылась. Этого приоткрытого пространства хватило для того, чтобы я протиснулся вовнутрь. Но…
Я не сразу ощутил присутствие кого-то, понял, что за мной находится человек, только лишь когда он приблизился на расстоянии метров пяти.
– Вы? Русский? Коммунист? С какой целью у нас в доме? – услышал я скрипучий голос за спиной.
Со мной заговорили на немецком языке. И я, конечно, всё понял, так как немецкий – один из трех языков, что я использовал при оперативной работе. Еще в запасе английский и испанский. В такое время начинал деятельность, когда испанский нужен еще был… Знойные кубинки… Сифилис… Антибиотики! Эх, было же время!
Я успевал даже в уме пошутить, так как контролировал ситуацию, был готов сместиться в сторону, чувствовал человека, но голос… таким дряхлым, не нес в себе никакой опасности.
– По форме не видно? – спросил я, но уже на русском.
– Удивительно, вы меня поняли, а я понял вас. Солдат, но знающий иностранные языки, с умными глазами… – старик начал описывать меня вслух, как будто кто-то сидит рядом и фиксирует приметы преступника.
– Замолчи – или умрешь! – резко рявкнул я старику.
Теперь я смог рассмотреть его. Одетый в абсолютно неуместный фрак, с накрахмаленным воротником и манжетами рубашки, до блеска начищенные туфли…
Но всё это вторично… Вот что важно – на незнакомце не было ни пылинки – ни на обуви, ни на одежде. А так не бывает, особенно при открытом окне, при достаточно ощутимом ветре в городе, где и земли не видно, сплошная пыль из извести и штукатурки. И если от старика не фонило силой, то…
Я быстро протянул руку к старику и сорвал с него брошь в виде орла.
– Да что вы себе позволяете⁈ – возмутился он. – Немедленно верните! Вы не какой-нибудь коммунистический мародёр-унтерменш? Вы же к хозяину пришли…
Я позволил ему исходить возмущением. Как только явно золотая вещица оказалась у меня в руках, я разглядел сущность твари. Да, это нечисть. но, такая, слабосилок, что ли. Как шакал рядом с тигром Шер-Ханом. А вот где Шер-Хан, я уже понимаю.
– Ты меня видишь? – удивился и вместе с тем испугался старик.
– А не должен? – спросил я.
– Нет… – тускло проскрипел старик, который на самом деле… СТАРИК.
В том смысле, что я видел перед собой морщинистый клубок, из которого торчали ноги. И эти скелетообразные конечности переступали в сторону стены, явно в надежде на спасение от меня.
– Что это такое? – потребовал я, указывая на брошь, одновременно другой рукой потянув не сопротивляющегося старика за ворот фрака.
– Хозяин дал, чтобы я был больше похож на себя прежнего. Но почему ты не покорился хозяину?.. – старик вдруг выпучил глаза и…
– Помер… – констатировал я факт смерти и отпустил бездыханное тело.
Оно осело на пол.
Вот только верно ли смерть эта была только что… Не умер ли старик раньше? И я почувствовал, что на старика воздействовали оттуда, из-за стены.
Передо мной был слуга, он прекрасно понимал, что я пришёл к некоему его хозяину, но не понял иного… Я не под контролем. Значит, были те, кто приходил сюда под этим самым контролем? И сколько людей? Думаю, что все, или большинство вопросов снимутся, когда я пойду к тому, кто хочет считаться хозяином.
Он уверен в том, что это я в ловушке и должен прийти в качестве самодвижущегося обеда? Пусть… Как это ни странно, но часто нужно поддаться своему противнику, чтобы он думал, что всё идёт так, как задумывалось, а он уже побеждает. Чтобы не сбежал враг, чтобы чуть расслабился. И тогда… Вот я и обязан сделать это самое «тогда». Я уже рассчитал, моих новых умений должно хватить, если встречусь с таким же существом, как тот лысый ряженый майор-гипнотизёр.
Я ещё раз осмотрел комнату, мебель, придумал, чем именно заложить дверь в логово того самого хозяина, чтобы она внезапно не закрылась, проанализировал ситуацию. И… пошёл.
Иначе нельзя!
Глава 5
Темнота. Мои глаза ничего не видят, но я чётко ощущаю, что попал именно в то место, куда меня и влекло. Темнота казалась осязаемой, она обволакивала, сдавливая, как, наверное, может сдавливать вода на глубине. Казалось, что с каждым шагом я погружаюсь ещё глубже, и давление становится всё болезненнее. Где-то капала вода, но капли падали не вниз, а вверх, исчезая в чёрной пустоте. Воздух был нехороший, не затхлый – хуже, как будто что-то умерло, но не разложилось до конца. Пахло могилой… Нет, я не знал, как именно пахнет могила, но ассоциация пришла в голову и не собиралась оставлять меня. Я спускался в могилу!
И ещё много эмоций, ощущений, которые были настолько новыми, ещё не осознанными, что я не успевал думать о том, что именно они мне напоминают, при этом мозг, казалось, работает так, как никогда ранее. Всплывали картинки из кинофильмов, вспоминались строки из прочитанных книг, где могли упоминаться всякого рода подземелья, четко представлялись данные, что были мне доступны из другой жизни, даже что-то из архивов, про подземные бункеры нацистов, про то, что существовали дома с большими подвалами, где происходили обряды…
Неужели всё то, с чем я успел столкнуться, едва осознав себя в прошлом, было на самом деле? И от нас всё тщательно скрывали? И даже моей степени допуска к совершенно секретной информации не хватало, чтобы знать наверняка? Логика подсказывала мне, что не будут заниматься многие и многие богатые и знатные люди мистицизмом, если на выходе их ничего не ожидает. Каббала, масоны, иллюминаты… Разве все они могли бы существовать без какой-то доказательной базы своим паранормальным знаниям?.
Я думал о всяких обществах, умении Конторы скрывать существование необъяснимого, скорее, не для поиска выводов, а потому, что моим мыслям активно пытались мешать… И я нашёл относительно малозатратный способ сопротивления чужому вмешательству. Вот такой лайфхак, как говорится. Думайте, люди, чаще, самостоятельно увлекайте свой мозг, иначе за вас будут думать, а вы – только воспроизводить чужие мысли!
Я продолжал идти. Темнота… она, будто живой организм, сопротивлялась мне и моим мыслям. Борясь со мной, она стремилась поглотить, поработить. Виски сдавливало с новой силой, а чуть ниже солнечного сплетения вновь стало болезненно жечь.
Делаю шаг. Больно, неуютно, чёрт возьми, но я хочу узнать, что там впереди. Мне нужно разорвать связь, мне нужна свобода! Ещё шаг… чуть не падаю: под ногами лестница, явно ведущая вниз. Стал спускаться, отмечая то, насколько быстро глаза привыкают к темноте.
Хотя, казалось бы, для этого нужен хоть какой-то источник света. Но, несмотря на то, что дверь была приоткрыта, свет не пробивался вовнутрь – а всё равно я начинал именно видеть глазами, а не только чувствовать. Видимо, это ещё один из тех нечеловеческих навыков, который стал мне доступен.
– Кто же я такой, чёрт возьми? – возмутился я внутри себя, может, только губами пошевелил, при этом не издавая ни одного лишнего звука.
Эманации скверны усиливались. К головным болям прибавилось и головокружение. Но, при этом я уверенно, только прикусив от напряжения губу, продолжал движение. Глаза не видят, они врут, уши – вообще предатели, так как ничего не слышат, а вот задницей, ну или чем-то ещё, чую, когда что-то не так.
Как это ни странно, но именно задница в деле ощущения опасности зачастую бывает самым чувствительным местом. Так что всем советую… Береги задницу смолоду, но и ум тренируй, чтобы уметь анализировать ситуацию не через пятую точку, а ещё и через голову. Вот и у меня не оставалось сомнений, что мой враг, моя противоположность, тот, кого я должен убить, чтобы разорвать неведомую, но крепкую нить, связывающую нас, находился внизу. Он точно тут!
Неожиданно ступеньки закончились. Я сделал ещё два шага вперёд… Всё пространство вокруг осветилось неярким, но достаточным для любого восприятия светом.
«Что это за хрень? Это какая же тварь такое удумать может⁈». – от злобы мысленно выкрикнул я.
Наверное, такая картина могла существовать только в кино. Хотя… нет, цензура такую жуткую и кровавую сцену не пропустила бы даже в то время, когда и цензуры как таковой не было. За свою профессиональную деятельность я видел немало того, что слабонервным нельзя показывать. Но это… Было слишком даже для тех маньяков, чьи дела я ранее изучал. Впрочем, если бы им кто-то показал такое, думаю, твари в человеческом обличии запросто повторили бы. Я пока всё ещё уверен в том, что нет более совершенного в своём милосердии существа, чем человек! И нет более жестокой твари, чем человек! Но я ожидал увидеть всё же не человека.
Вся комната, большой зал, освещалась электрическим светом, но светильники были стилизованы под факелы. В их тусклом свете я увидел, как в стороне голыми бездыханными мужскими телами была выложена нацистская свастика. А в центре разноцветной плиткой была выложена пентаграмма. В центре этой пентаграммы…
Ублюдки! Я старался не смотреть на мягкие детские кудряшки. Нет, вы не люди, вы гораздо хуже!
Я, стиснув зубы, продолжал рассматривать этот зал смерти. Всё ещё кружилась голова, сдавливало виски, и я испытывал всё более сильное отвращение. Унимать собственные эмоции я умею, и сейчас этот мой навык выдерживал один из экзаменов. Пока что – успешно.
Кругом была кровь, на стенах именно ею были выписаны какие-то руны. Кровью же были сделаны надписи на латинском языке. Причём неразборчиво, будто это делали те, кто уже впал в безумие.
«Где же ты?» – думал я, медленно, но решительно шагая, переступая через человеческие тела.
– Иди ко мне! – в голове услышал я требовательный голос.
Я специально дал слабину, пустил в свою голову голос, чтобы понять направление, где именно мне искать того, кто находится на другом конце этой тёмной пуповины. Дело в том, что в подвале было столько скверны, она так фонила, что найти чёткий след было крайне сложно.
Голос манил, казался притягательным, идеальным. В какой-то момент я чуть не потерял рассудок, и даже сделал два шага в ту сторону, куда и звал меня этот голос. Виски сдавило ещё сильнее.
Подкосились ноги, и я упал навзничь, ударяясь коленями и охватывая голову руками. Боль в голове поднялась на новую высоту и стала невыносимой. Ясно – меня атаковали тем же приёмом, который и убил старика. Своего слугу это чудовище не пожалело, стоит ли сомневаться в том, как оно станет относиться ко мне?
Но я сумел противостоять этому приёму и не поддавался. Сжав зубы, я снова закусил губу – и прокусил её до крови. И когда рот наполнил солоноватый и металлический привкус крови, я смог выкинуть из головы мерзкого вторженца.
– Кто ты? – услышал я уже не только каким-то своим внутренним подсознанием, но и с помощью собственно слуха.
Носитель голоса стоял недалеко от меня.
И передо мной предстал… Сперва казалось – вполне себе нормального вида человек. Тёмные волосы, карие глаза, восточный «орлиный» нос, смугловатая кожа… Такой вот нордический ариец! Если б мог, я бы посмеялся. Ну еврей же, а на тёмном пиджаке свастика вышита. Но это была оболочка. Напрягшись, преодолев мощное сопротивление, я смог увидеть истинный облик твари.
Это существо было бледным. Казалось, что передо мной гипсовая статуя. Причём волосы у существа были не белыми, они точно седые. Лицо же было столь миловидным, какое может быть только у подростка, который только лишь вступает в пубертатный период. И даже пол у существа было сложно определить. Я всегда был против многообразия гендеров, но тут было реальное «оно».
И взгляд этого существа манил к себе, глаза светились красным, даже алым цветом. Мысли, внушаемые мне, я гнал прочь лишь неимоверным усилием воли. Меня так и тянуло подойти к этому существу и безвольной куклой остаться рядом. Я вожделел всего того, что оно со мной может сделать.
Это не было что-то сексуальное, а нечто, что сильнее и эмоционально насыщеннее, чем секс и даже любовь. Хотя, казалось, это и невозможно. Я хотел, жаждал, чтобы меня убили, но только это сделать должно было именно оно, и именно так, как хотел я. Вот только и моё желание убить также никуда не ушло. Противоречивые эмоции устроили собачью свалку в голове. Но я пока умеренно сопротивлялся, ровно столько, чтобы понять, с чем имею дело, как работает внушение и могу ли я сам действовать подобным образом. Нет свою волю я насаждать не могу. Или же существо столько сильное, что не позволяет мне это сделать.
– Ты сопротивляешься? – в замогильном и холодном голосе я сумел прочитать неприкрытое удивление.
– Да, сука! – проревел я, сметя всё постороннее у себя в голове и хватая седого пацана-девку за тоненькое горло.
Решимости и сил придавало то, что я знал и верил – передо мной предстало всё же несовершенное существо, которое может удивляться, весьма вероятно, что может и бояться, и которое столь ценит свою уже не жизнь, а существование, что боится любого, кто сможет хоть как-то воспротивиться воле существа. Я сдавливал горло нечисти со всей ненавистью, раскрывая, как оказалось, ещё один облик. Под этой бледностью то и дело проявлялся образ старика, полностью покрытого морщинами. Чем сильнее я сдавливал ему горло, тем чаще я видел не молодость, а дряхлость.
– Да сдохни ты! – прорычал я, приподнимая на одной руке тварь, что упиралась в стену кровавыми руками.
– Покорись! – нечеловеческим голосом, будто ультразвуком, резануло мне уши.
На миг сознание померкло, и я вновь осознал себя лежащим на холодной кафельной плитке. Существо обходило меня кругом, пристально рассматривая.
– Кто ты? – последовал очередной вопрос от носителя скверны, но это не был уже тот убивающий сознание звук. – Как ты мне сопротивляешься? Как ты видишь меня в истинном облике? Почему?..
Сейчас со мной говорил будто бы человек. Но я не отвечал. Ещё раз он так гаркнет на уровне ультразвука, и я вновь потеряю сознание, а возможно, он меня просто убьёт. Существо хотело найти ответы на свои вопросы, скорее всего, потому, что боялось: вдруг я не один такой, вдруг придёт следующий и тогда уже точно прикончит. Оно ещё не понимало, что второго не понадобится, что я сам способен справиться и убить, разорвать ту нить, что нас связывает.
Я, умеренно, осторожно впустив в свою голову существо, начал театрально дёргаться по полу в припадке, шевеля и размахивая руками. Так я показывал боль, которая должна была меня поглотить. Постепенно, сантиметр за сантиметром, в этих конвульсиях я приближался к лежащему неподалёку на полу подсвечнику.
– Ха-ха-ха! – звонко смеялось чудище, наблюдая за тем, как я корчусь.
И не было в этом смехе ни капли радости. Той радости, которая может испытывать нормальный человек. От всех эмоций, которые показывало существо: будь то удивление или же вот такое веселье, словно бы веяло гнилью и смертью. Впервые я думал о том, что смерть – это прекрасно, именно такую мысль пыталось внушить мне это существо. По долгу своей службы я встречался с маньяками, и некоторые из них смеялись похожим образом.
– Тебе больно! Но почему я не чувствую всю полноту твоей агонии? – вопрошал палач, словно гурман-мясоед возмущался, что мясо плохо прожарено.
Почему-то именно такие ассоциации возникли у меня в голове. Но я не собираюсь быть мясом! Я буду мясником!
Приблизившись примерно на метр к подсвечнику, я неимоверным образом, прямо из положения лежа, резво рванул вперёд. Быстро хватаю подсвечник, и, находясь спиной к существу, со всей доступной силой метаю импровизированный снаряд в голову своего обидчика.
– Покорись! – а ультразвук, как по щелчку пальцев, отключает моё сознание.
Темнота…
Я не знаю, как скоро я очнулся. Возможно, сразу же, через мгновенье после того, как отрубился, может, прошло даже и продолжительное время. Но, не это самое важное. У меня больше не болели виски, голова всё ещё чуть-чуть кружилась, но это казалось столь незначительным, что и обращать внимания не стоило.
Я встал, оглянулся. Почувствовал, что существо сдохло, и только лишь после увидел это глазами. Теперь передо мной не было того подростка с седыми волосами. Вернее, волосы гада остались седыми, лишь приобретя некую ржавчину, но на полу уже лежал старик. Он был весь в морщинах, а его лицо было покрыто какими-то волдырями, фурункулами и струпьями. А воняло… Ужас! Просто неимоверно!
– Урод! – выругался я и со всей своей пролетарской злобой пнул существо носком кирзового сапога. – Да твою ж… мать! – в сердцах выкрикнул я.
Уже можно было немного дать воли эмоциям – в подвале точно больше никого живого, или опасной нечисти, не оставалось.
Вопреки ожиданиям, моя нога не ударилась о тело, погрузилась в мягкую плоть на всю глубину с чавкающим звуком, словно… в мокрую грязь. Я брезгливо сморщился, высунув ногу из мерзкой субстанции, и стал выискивать что-то, чем можно было бы стереть омерзительную трупную субстанцию с сапога.
Невыносимая вонь от разлагающегося тела будто бы выкуривала меня из кровавого зала.
Я огляделся и только теперь увидел небольшую дверцу, из которой, видимо, и вышло это существо. Нужно ли мне что-то сейчас? Оружие? Нет. Я увидел книгу, от которой шёл такой густой фон скверны, что подкатила волна тошноты. Брать в руки зловещий артефакт? С этим фолиантом не побегаешь, с ним ходить сложно.
Мой взгляд то и дело возвращался к ребёнку, которого здесь принесли в жертву. Сволочи, монстры! Как же я их ненавидел! Теперь эти эмоции были вызваны не каким-то там шлейфом, сейчас я чувствовал, как человек.
Мне нужно идти на контакт, я обязан разобраться, что тут происходит. Отсидеться в стороне не получится. И я уже знал, что меня ждут снаружи. Вот только что в дом зашёл носитель энергии, которую я не так давно считал, от кого не чуял угрозы. В доме появился тот самый майор госбезопасности. Пора нам познакомиться.
Вокруг ещё чувствовались эманации скверны, но они казались неопасными. Словно волчица родила волчат и убивала всех, кто приблизился бы к её логову с щенками. И вот я убил волчицу, а волчат, которые слепы и безопасны без матери, уничтожать не хотелось. В конце концов, я уже понял, что совсем рядом работают службы, вот пусть они и думают обо всем этом.
Я ведь помог тому самому майору, который смог понять, что я на него смотрю и что я его слышу. Непростой офицер, занимающийся непростым делом.
Осмотревшись ещё раз и заприметив места, где могут быть предметы, фонящие скверной, я собрался на выход. Боль в висках отступила. Можно было ещё обследовать этот зал, но терпеть вонь от разлагающегося мерзкого существа я больше не мог. И в этом не было ничего мистического. Трупы, знаете ли, не розами пахнут, да и зрелище это отнюдь не приятно глазу.
Ступив на первую ступень лестницы, я замер. Да, меня ждут, и я это чувствовал сейчас. Причём я знал – он здесь один, и даже понимал, где именно майор может дожидаться встречи. Человек находился в той комнате, где стоял фарфоровый набор и в одной из чашек оставался чай. Не допивает ли майор госбезопасности тот самый чай? Неужели так скудно в Советском Союзе со снабжением Народного Комиссариата Внутренних Дел, что нужно за нацистами допивать? Нужно только подобные шутки приберечь, не говорить при беседе с майором.
