Текст книги "Война за трон"

Автор книги: Денис Новожилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Это я-то испугаюсь? – немного обиженно, но с явным интересом ответил царевич.

– В этот раз и правда есть у меня чудо чудное, диво дивное, я его Василисе Премудрой везу, но могу и тебе мельком показать… – По загоревшимся глазам Ивана Афанасий понял, что тот согласен, ну да другого ответа он и не ждал.

Купец с царевичем и его верным другом взошли на ладью и прошли в шатер, что стоял посреди нее, укрывая команду от ненастья.

– Называется это чудо птица Гамаюн, – объяснял по дороге Афанасий, – голова и грудь женские, а тело – птичье, с крыльями. Честно скажу, поначалу меня жуть взяла, как ее увидел, но потом ничего, привык, она не злая вовсе, только смотрит печально. Говорят, такие существа будущее могут предсказывать, но эта молчит.

– Я думал, это сказки бабушкины, – недоверчиво сказал Иван, проверяя, уж не дурачит ли его купец.

– Я тоже раньше не встречал, – согласился Афанасий и откинул покрывало с клетки.

В клетке сидело и правда диковинное существо, все было как описал купец, голова и грудь женские, а тело как у птицы. Волк вытаращился сначала на груди и потом не знал, куда деть взгляд от смущения, а вот Ивана больше всего привлекли глаза. Два огромных синих глаза смотрели прямо на него, и под этим взором, что заглядывал куда-то ему в глубину души, Иван чувствовал себя крайне неуютно. Наконец существо хлопнуло крыльями и вдруг начало декламировать довольно приятным женским голосом:

 
Вражья орда, что Кощей направляет,
Княжеским сыном будет разбита.
Будет повержен Кощей и сражен змей поганый,
Счастье и мир воцарятся в державе.
 

Произнеся эти фразы, существо закрыло глаза и сложило крылья. Казалось, что оно заснуло, потеряв к людям всякий интерес.

– Да… дела… – протянул наконец Афанасий, недоуменно почесывая затылок.

Глава 5
Василиса Прекрасная и ее богатыри

«Подумать только, ну что могут понимать мужчины в государственных делах?» – уже не в первый раз спрашивала себя Василиса Прекрасная. Казалось бы, простой вопрос: на что потратить деньги – войско вооружить получше да воинов набрать побольше или терема новые построить да украсить? Василиса протянула руки в стороны ладонями вверх и представила на правой терема, а на левой – целую кучу вонючих, потных мужиков, одетых в железо. Василиса поежилась. В конце концов, для того чтобы державу беречь, богатыри и существуют. Она, Василиса, – чтобы править мудро, а они, богатыри, – чтобы ее беречь; у каждого свое назначение.

Кто ее убеждал, что Микула Селянинович – один из самых могучих богатырей, которых знавала земля русская? Все убеждали. Даже ей в детстве рассказывали, как Микула силой с самим Святогором мерился, говаривают даже, что победил; правда, смутно помнилось Василисе, что схитрил он. Ну да не ее дело – княжеское старые сказки помнить, ее дело – о благе державы думать. Разве она не думает? Думает. Только что отдала приказ Микуле побить всех врагов, а он что в ответ? Не можно, говорит; вторжение это остановить надо, говорит; подмогу звать. Отрубить бы ему голову за этакую дерзость, да как без него? Придется быть ласковой, такая уж тяжкая доля у княгинь. Очаровать бы его, как многих других, да у Микулы дочери давно уже внуков нянчат. Нет, не поможет красота ее женская против Микулы, придется другие подходы искать.

– Ой, Микула, ну не проси! – Василиса, заломив руки, подошла к окну.

– Надобно звать Владимира, – снова молвил слово Микула. Крепкий и плечистый, в простой льняной рубахе, он больше походил на крестьянина, чем на богатыря. Впрочем, крестьянином он и был: до сих пор сам пахал свою землю, сам урожай собирал.

– Микулушка, милый… – снова заныла Василиса.

– Ты смотри, Василиса, я тебе всю картину просто обрисую, – мягко, но настойчиво перебил ее Микула. – Войско Кощеево, оно из нечисти всякой состоит: варколаки, болотники, упыри всякие, и ведет их Лихо Одноглазое, тоже богатырь не из последних, хоть и кличут их черными. Не их я опасаюсь: силушки у них много, да только на земле родимой одолею я их, если уж придется. И не Лиха я опасаюсь, побью и его. Но в этот раз с Кощеем степняки идут. Не все войско степи широкой, но отряд серьезный, и ведет его младший сын великого хана Картауса хан Бердибек. Каждый его степняк силы, может, и невеликой, а обучен хорошо и быстр. Степняк на коне в степи родится, с конем растет. Я покуда приду, они уж в другое место ускачут грабить. Сколько пожгут деревень да городов, пока загоним? – Микула посмотрел на Василису.

– Ты же сам говоришь – не такой большой отряд. – Василиса нахмурила бровь.

– По сравнению с той тьмой-тьмущей, ордой, что хан Тугарин водил, отряд и правда невелик, но полка четыре на наш пересчет наберется, тьма целая, а может, и поболе будет, степняков точно пересчитать трудно. Как ловить степняков, коль Кощей их спустит с цепи на села да деревни?

– Войско должно поймать, – Василиса еще больше нахмурилась, – на что оно тогда нужно?

– Войско наше ты сама лучше меня знаешь, Василисушка, – опять одернул ее Микула. – Ставр не раз тебе говорил – выделяй на войско больше золота да серебра, да ты разве слушала его? Два полка у нас всего и есть, и все в них пешие. Даже Кощея сдержать тяжко, а за степняками гоняться и вовсе невозможно. Как их, конных, догонишь?

– Аника-воин мне сам говорил, что полки в порядке, – попыталась урезонить его Василиса, упомянув имя четвертого богатыря. Этот крестьянин Микула уже не первый раз сегодня позволяет себе ее перебивать и указывает ей, что делать. Василисе снова захотелось отдать приказ отрубить Микуле голову, однако она опять сдержала себя, потому как вопрос, кто сильнее окажется – Микула или все остальные, вместе взятые, кто есть в ее царстве, был отнюдь не праздным. Ее ли это княжеское дело – думать о защите от ворогов? Ты богатырь, тебе и защищать землю родную, а ей – победителей вниманием одаривать да щедротами княжескими. С дарами в казне, конечно, не очень, но вот зато внимания у нее много, а иным оно более золота любо. Вот Аника-воин все правильно понимает: она ему улыбается благосклонно, а он ей говорит, что с войском все хорошо. И денег не просит так много, как Ставр хочет, обходится малым. Жаль, Аника-воин – не царевич и не королевич, а то, может быть, и пошла бы замуж за него: все же он статен и красив, да и силен, чего уж там – богатырь, хоть и малый.

– Аника тебе, Василисушка, споет все, что захочешь – молод он и красотой твоей пленен. Войско он в порядке старается держать, тут я напраслину на него возводить не буду, и малым обходится, а даже он тебе не скажет, что мы Кощея со степняками без помощи одолеем.

– Позвать-то Владимира просто, – со своего места наконец поднялся второй богатырь Тривосьмого царства Ставр, который до этого молчал, лишь слушая спор Василисы и Микулы, – а вот обратно его выпроводить как?

Ставр был влиятельным боярином, оказывая немалое влияние на Василису. Силой богатырской он был несравним с Микулой, но считался богатырем не из последних.

– Думаешь, одолеет он Кощея, услышит наше спасибо и домой, весело посвистывая, направится? – начал наседать на Микулу Ставр. – Ты князя Владимира плохо знаешь. Он вначале сюда наместника своего посадит, конечно же для того, чтобы лучше нам свои шаги супротив Кощея обговаривать. Войско, которое сюда придет, снабжать надо? Мы его обеспечивать можем? Нет, мой милый Микула. Я уже не говорю, что в казне у нас вместо золота мышь бегает, но ведь ни овса, к которому княжеская конница привыкла, у нас не растет, ни колец запасных для кольчуг царства Тридевятого у нас нет. Я давно говорил, что кольчугу надо плетением делать, как в Тридевятом царстве принято, а что мне ответили? Что пластины, нашитые на кожу, вчетверо дешевле, а защищают лишь чуть хуже. Нет, тут у нас князь свои лагеря развернет и охрану к ним свою приставит. Станут они гарнизонами по всей стране. И вот когда его войско с богатырями тут окажется, вот тогда он осмотрит нас внимательно и попросит все, что ему захочется – конечно же на борьбу с Кощеем. И попробуй откажи.

– Никак за рудники свои серебряные боишься, боярин. – Внешне Микула был спокоен, но гнев, закипающий в нем, скрывал плохо.

– Да если бы только рудниками отделались, – грустно вздохнул Ставр. – Ты же меня знаешь, я богатырь в первую очередь и лишь затем боярин. Князь, он может разное попросить, такое, что и не отдашь.

– Поясни, – нахмурил лоб Микула.

– Ну вот представь себе, друг мой Микула: княжеские войска отогнали Кощея…

– Так нам того и надобно. – Микула улыбнулся своей простой улыбкой.

– Ты не перебивай меня, а дослушай, – нахмурился Ставр. – Представь себе, друг мой Микула, что княжеские войска отогнали Кощея. Посмотрел князь Владимир на это дело и говорит: видать, Василиса, княгиня ваша, совсем плохо свой народ защищала, раз до такого дела дошло. Отправим мы ее, пожалуй, в дальнее капище, чтобы могла там богам прислуживать, а на ее место своего сыночка посадим – он-то, поди, лучше справится.

– Ну… – вздохнул Микула, – за народ свой и смерть принять не зазорно, не то что богам послужить.

– Мыслишь в верном направлении, смерть тут принять придется многим – не станет князь, конечно, рисковать, оставляя в живых кандидата на княжение. Но и это не самое страшное даже.

– Землю Владимир себе возьмет нашу? – спросил Микула. – По мне, так и пусть себе берет: крестьянину что Владимир, что Василиса – до набега Тугарина одним царством жили. Все мы – русичи, в Руси нам и жить.

– Что-то мне ваши разговоры про смерть да про дальнее капище не нравятся, – встряла обеспокоенная Василиса.

– В Русском царстве и я бы жил да счастлив был, – вернул разговор в прежнее русло Ставр, – вот только не будет Русского царства, будет большое такое царство Тридевятое. И детишки в нем будут расти и слушать былины: что, мол, были в Тридевятом царстве богатыри, а еще был какой-то Микула Селянинович, чистил сапоги настоящим богатырям.

Ставр посмотрел на Микулу, пытаясь понять, произвели ли на того впечатление его речи, но Микула лишь слегка задумался:

– Сапоги я никому не чистил, то все знают.

– Да, будут и те, кто станет так утверждать: мол, не чистил Микула сапоги настоящим богатырям, потому как недостоин был. Кто бы его до такого дела допустил, пахаря сиволапого? Так и будут они спорить, пока само имя твое не забудут.

Однако, к удивлению Ставра, склонить Микулу со своего мнения было не так просто.

– Пусть хоть и вовсе не помнят, я не гордый, – наконец ответил он, – а будет надо – я и сапоги почищу тем братьям-богатырям, что придут мой народ от змеев да нечисти спасать: чай, не иноземные захватчики, не переломлюсь. Пустое это все, Ставр, не о том ты говоришь. Гордость – это князьям пристало, а по мне, так пока земля родит и крестьянин ее пашет – все равно, кто в княжеском тереме сидит и что книжники пишут.

Василиса увидела, что Ставр уже готов был сдаться, что переменить мнение пахаря ему не удастся ну никак, как вдруг поняла, что ей надо сказать.

– Капища Велеса жаль только, сроют их Тридевятые. – Голос Василисы дрожал, как будто бы в сожалении о предстоящей большой потере, но глазом она невзначай косила, высматривая реакцию богатыря. По изменившемуся лицу Микулы Василиса поняла, что стрела ее в цель попала. Велес был бог крестьянский, и для Микулы, как и для крестьян многих, имя его было не пустым звуком, а вот в Тридевятом царстве почитали более Перуна, бога грозного.

Микула молчал, нахмурившись, и Василиса поняла, что в этой схватке победа осталась за ней, сломила она этого упорного медведя, нашла слова и для него нужные. Может, не ту дочку Финиста нарекли Премудрой? Василиса довольно поймала на себе уважительный взгляд Ставра. То-то же, знай, кто тут княгиня, а кто простой боярин, хоть и богатырь. Микула, явно смущенный, все же произнес:

– Вот только если Владимира не позвать на подмогу, то может и княжества не быть вовсе. Пожгут все кочевники да Кощей. Горыныч у них в войске – хоть и прячут его они, а Вольга видел: там он, змеюка, в центре лагеря их, под шатром укрыт.

– Я вот как думаю, – нарочито медленно произнесла Василиса, – если нам так уж необходимо призвать Владимира на землю нашу для защиты, то так тому и быть. И хоть грустно это признавать, но видится мне, что не обойтись нам без него, раз мои богатыри не могут без его поддержки супостата одолеть. Вот только надо нам озаботиться силой, что не позволит брату моему возлюбленному тут свои порядки насадить после победы. За помощь эту заплатить придется: рудники отдадим серебряные, может, еще что. Главное тут для нас – самого царства Тривосьмого не отдать.

– Так где же нам такую силу взять-то? – вопросительно посмотрел на Василису Ставр.

– И тут я вас выручу, потому что сила такая есть у меня на примете. – Она победно обвела взглядом богатырей. – Сваты королевича этой силы уже все пороги у меня отбили, и зовется она Белым королевством.

– Да, Белому королевству Тридевятое царство и так поперек горла, уж больно силу большую Владимир набрал, одних богатырей вон сколько… С другой стороны, и войско справное у Королевства имеется, даже тяжелые рыцари по подобию тевтонских – есть чем погрозить, – задумчиво кивнул Ставр.

– А не придет ли сюда Королевство-то? Владимира боимся пустить, а чужих королевичей – нет? – встрепенулся Микула.

– Королевичей сюда мой братец не пустит, сила у него, войско его нас от Кощея спасет. А вот если он остаться решит дольше, чем того законы гостеприимства позволяют, или захочет сестренку свою младшую обидеть выше всякой меры – вот тут королевич и спросит: как же так, сиятельный князь, разве же можно так с моей невестой? – Василиса картинно смахнула несуществующую слезу и сузила глаза. – А за спиной у моего суженого будет вся мощь Белого королевства.

– Невестой? – вопросительно вскинул бровь Микула.

– Чего не сделаешь ради своего народа, сам же говорил, – не смогла удержаться и не уколоть и так сбитого с панталыку богатыря Василиса. – К тому же королевич Казимир собой недурен и в очереди на престол Белого королевства первый. Все ради народа, конечно, – тут же спохватилась она.

Богатыри задумчиво молчали.

– Так-то оно вроде все и выходит… – наконец неуверенно протянул Микула. Он по-крестьянски не любил кривых и длинных дорожек, предпочитая прямые и короткие.

Василиса довольно осмотрела свой импровизированный малый совет. Сегодня был явно ее день, и победа осталась за ней. Конечно, хотелось проучить своенравного Микулу, который не только смел ей перечить, но еще и спокойно рассуждал о том, что, если Василису и вовсе убьют, так ему и не страшно это совсем, но быстро подавила в себе это желание. Без Микулы нет у нее силы, понимала Василиса. «Ладно, княжья память долгая, сочтемся еще, придет время». Пора было подвести итог, и Василиса села на трон с подлокотниками в виде снопов пшеницы, символа царства.

– Хорошо, тогда так и поступим: Ставр позовет сватов Белого королевства, будем разговоры разговаривать, а ты, Микула, найди Вольгу, и пусть лебедем летит ко двору князя Владимира и помощь просит, так сему и быть. О том, что задумали, – никому не слова, особенно Анике, – уточнила еще раз Василиса, глядя в упор на Микулу, пока тот нехотя не кивнул.

Когда богатыри вышли, Василиса снова задумалась. Пусть и не послали ей боги силы мужской, да женской смекалкой и красотой не обидели. Вертеть мужчинами Василиса просто обожала, особенно жаловала и привечала тех, кто попадался на ее чары, а таких было немало. Выходить замуж за королевича Казимира ей совсем не хотелось, хоть и был он, судя по портретам, что показывали сваты, хорош собой. Можно было запросто лишиться своей любимой игры – вертеть мужчинами, даря намеки на возможность свадьбы то одному кандидату, то другому; после замужества игра эта сразу закончится, чего очень Василисе не хотелось. Ну что же, раз нашла она возможную управу на братца своего, значит, и на Казимира с его притязаниями можно управу найти. Лучше всего подошел бы все тот же Владимир: брат, вступающийся за честь сестрицы, а заодно бьющий по загребущим рукам Белого королевства. Ах, как это трогательно! Василиса даже зажмурилась, представляя себе эту картину, но вариант этот отпадал самой силой вещей: если позвать Казимира защитить ее от наглого брата, то будет трудно вернуть того назад, чтобы защитить ее уже от жениха. Да что там трудно – не попадется в этот силок Владимир, неглуп ее братец, у Финиста – Ясного Сокола глупых детей вообще не было. Давно уже, после смерти отца на Калиновом поле, бояре поделили державу на три царства, по числу детей Финиста. Владимиру досталось Тридевятое, самое большое да сильное, старшей сестре, Василисе Премудрой, – Тридесятое царство, земля северная и населенная мало, однако богатая торговлей, ей же самой досталось царство Тривосьмое, с землями плодородными. Чем же можно на Казимира да на Белое царство влиять – вдруг и правда захотят ее царство присвоить? Владимир, конечно, такого не допустит, он себя видит объединителем земель и чуть ли не легендарным царем Дабогом, королевичам сюда ходу не даст. И все же лучше лишнюю солому положить там, куда падать собираешься. Есть ведь и еще один вариант, хоть и кажется он невероятным. Кощей-то, он тоже мужчина. Ну или был когда-то – здесь Василиса не была так уверена. Ведь очень даже есть о чем подумать, вот только надо как-то связаться с Кощеем.

Василиса подошла к огромному, во весь рост, зеркалу и посмотрела на свое отражение. «Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее, всех румяней и белее? – Василиса ткнула в зеркало указательным пальцем и ответила сама себе: – Ты, конечно, всех милее, всех румяней и белее, а еще ты всех умнее, всех разумней и хитрее». И она довольно улыбнулась своему отражению.

Глава 6
Изгнанники без царства

Пустыню эту бескрайнюю да бесконечную воевода Федор ненавидел всей душой. Кажется, все бы отдал, чтобы снова оказаться среди снегов и лесов, в местах родных. Вроде и в царстве берендеев мало что росло – скалы, камни да болота, – а если с пустыней этой сравнивать, так там просто оазис был цветущий. Доведется ли еще увидеть родные края, ощутить лицом падающие снежинки – Федор уже не был уверен. Сколько лет все войско берендеев – а если уж честно говорить, то все, что осталось от войска, – засыпало и просыпалось с одной лишь мыслью – о возвращении домой. Теперь ему уже шестой десяток миновал, борода поседела, да кости ломит под вечер. Хоть рука и крепко еще держит копье, а все же вряд ли долго ему осталось. Вечно никто не живет, один Кощей, говорят, бессмертный, чтоб ему провалиться, проклятому. Да и то – мало ли что люди бают? Видел кто-нибудь, как он с головой отрубленной живет, сжигал его кто на костре без остатка, кидал ли в пучину морскую с камнем на шее? То-то и оно, что нет. Это он сам себя бессмертным объявил, а уж ему доверять у Федора оснований никаких не имеется. Воевода он, конечно, знатный, да Тугарину тому же не чета, а Тугарин уж давно как в земле сырой лежит, червей кормит. Пощупать бы копьем Кощея этого, да как добраться-то? Он в своем Черном замке сидит, носа наружу не кажет.

Дозор берендеев миновал очередной бархан, солнце только начало всходить и еще не пекло жарко. Пока солнышко в зените не застынет, надобно сыскать караван пропавший, иначе вся сталь, что на воинах надета, из спасительной защиты в мучителя превратится.

– Тут где-то караван должен быть… – Дмитрий, единственный из них, кто не был седым, привстал на стременах и осмотрелся.

– Может, просто задержались где? – без особой надежды спросил Федор.

– Не нравится мне эта задержка, – Дмитрий, прикрыв глаза от восходящего солнца рукой, осматривал окрестности, – караван еще вчера должен был прибыть.

Что могло задержать караван в большой пустыне? Да много чего могло. Караваны пропадали не то чтобы прямо уж часто, но и редкостью великой это не было. Их нередко заносило песчаными бурями, а уж набег на караван у местных племен почитался делом священным и горячо любимым. Вот и лазутчик, что позавчера вернулся с дальнего порубежья, сообщил, что большая ватага магогов пошла в набег в сторону земель шамаханских. Позавчера сюда магоги прошли, а сегодня караван ожидаемый не пришел – тут семи пядей во лбу иметь не нужно, чтобы связь уловить.

– Смотрите, дым! – Один из всадников указал куда-то в сторону. Если хорошо присмотреться – и правда видно было, что над одним из барханов вился едва заметный черный дымок.

Берендеи, не сговариваясь, направили туда своих коней, и когда взобрались на вершину бархана, стало понятно, что караван они наконец нашли, – вернее, то, что от него осталось.

Караван без боя не сдался, это было видно сразу. Некоторые телеги были сдвинуты и плотно утыканы стрелами, трупы стражи и практически голых дикарей валялись вперемешку; рослый караванщик лежал, привалившись к камню, с расколотой головой, вокруг него валялось семь дикарей с рублеными ранами.

– Недавно совсем дело было, еще даже кровь не везде застыла, – отметил Федор.

– Магоги, – первый разведчик войска Егор перевернул на спину мертвого дикаря, – даже хоронить никого не стали; ну да в пустыне уже до ночи все песком занесет.

Недовольные стервятники, каркая, отступали от конных людей, – им не нравилось, что их оторвали от пиршества, некоторые грозно шипели. Федор наотмашь ударил кованым сапогом одного стервятника, особенно не желавшего уступать дорогу, тот отлетел в сторону. Его сородичи, поняв, что лучше не спорить с людьми, сразу разлетелись.

– На глаз тут десятка два мертвых караванщиков, а в караване вряд ли меньше сотни было… – Дмитрий задумчиво осматривал окрестности.

– Двадцать четыре караванщика, – подтвердил Егор, – если, конечно, вон то туловище в сломанной кибитке при жизни обладало теми ногами, что сейчас клюют стервятники возле убитого мула. Магогов убитых явно больше, да больно много чести их считать.

– Еще один обычный день на порубежье, – буркнул под нос Федор. Дмитрий сделал вид, что не слышит ворчания пожилого ветерана.

– Остальных в полон взяли. А поскольку магоги слишком глупы даже для того, чтобы просто товарами торговать, а не то что рабами, – взяли они их с собой, чтобы съесть.

– Угу, – подтвердил Егор, – они их к идолам своих богов приведут и спросят – не запретят ли те им пленников скушать, ну и боги промолчат в знак согласия.

– Удобные боги, – невесело усмехнувшись, кивнул головой Дмитрий.

– Ага, у магогов вообще с богами отношения чудные, не то что у их соседей гогов. Гог, он к богам приходит и спрашивает: можно мне соседа ограбить, убить и съесть? – а бог-то молчит. Стало быть, нет одобрения божественного. А вот магог – он, когда спрашивает, вопрошает по-иному: нету ли запрета мне от вас, боги, скушать соседа своего, ибо не люб он мне? – Егор поднял вверх указательный палец. – И, веришь или нет, но пока магогам от богов ни в чем отказу нет.

Берендеи посмеялись.

– Это что, – отсмеявшись, сказал Дмитрий, – в Белом королевстве еще лучше бог, того даже спрашивать не надо ни о чем. Убил ты, скажем, человека – попроси прощения у него: так, мол, и так – убил, нехорошо получилось, ты уж не серчай. И тот прощает.

– Всех? – с интересом переспросил Егор.

– Пока никому отказа не было, он добрый и людей любит, его так и зовут – Милостивый бог.

Сами берендеи чтили Световита, у которого правила были простыми: что делаешь на пользу своему роду – то и хорошо, а что творишь супротив – то плохо. Световит никого не прощал, и у него не надо было спрашивать ничего, достаточно было просто чтить.

– Ладно, – Дмитрий привстал на стременах, – шутки шутками, а магогов, я думаю, еще догнать можно, а раз можно, значит, догнать их нам нужно.

Направление, куда ушли магоги, определить было нетрудно – все же не один человек, а толпа в несколько сотен, ее следы не спрячешь, не заметешь.

Время уже шло к полудню, когда наконец отряд берендеев настиг магогов. Те двигались шумной толпой на своих странных горбатых животных, горланя во все глотки, и гнали группу связанных людей и несколько нагруженных телег. Увидев приближающихся всадников, магоги заголосили еще громче. Их было более двух сотен, приближающийся отряд в двадцать пять человек казался им незначительной помехой. «Вот сейчас и увидим, кто тут незначительный», – злорадно подумал Федор. Руки его изнывали, предчувствуя схватку.

Конечно, в полной кольчуге на жаре несладко, а все же именно в такие моменты понимаешь – лучше уж в броне страдать, чем мертвому лежать. Отряд берендеев выстроился в линию, копья пока не опускали, коней собирались разогнать уже возле врагов, чтобы не утомить заранее. Магоги всей своей вопящей и орущей ордой устремились на приближающуюся цепочку всадников. «Хорошо Дмитрий направление для атаки выбрал, – довольно отметил про себя Федор, – нам солнце в спину – значит, им в глаза светит, а супротив солнца, тут ори не ори, а атаковать неприятно». Расстояние между берендеями и магогами стремительно сокращалось, кони берендеев шли бок к боку, а магоги неслись беспорядочной толпой, где каждый стремится побыстрее добраться до врага. Все не по уму, все не по военной науке. Ну да есть ли вообще у магога ум – вопрос открытый.

– Копья вниз! – гаркнул Дмитрий и, опустив забрало на шлеме, прильнул к крупу скакуна.

– Копья вниз, щиты поднять! – продублировал команду басом Федор. В таком небольшом отряде и первую команду все слышали, но порядок есть порядок, на порядке любое хорошее войско держится. Двадцать пять копий опустились как одно – выучка в войске была отменная, уж сколько лет в пустыне этой службу несли. Магоги же, похоже, даже слов таких не ведали. У них в воинском искусстве главное – громко да грозно кричать, ну и количеством давить. Результат первой сшибки был предсказуем: не имеющие длинных копий магоги кричали от боли и валились со спин своих диковинных зверей, проткнутые остриями, оружие же дикарей до всадников не доставало. Вооружены магоги были скверно: дубины, вырезанные из дерева, топоры каменные. Попадались, правда, и кривые южные сабли, явно добытые в предыдущих схватках, сами же магоги металла не ковали.

Смяв десятка три магогов первым наскоком, воины-берендеи оказались со всех сторон окружены орущими дикарями. «То все присказка была, – подумал Федор, – сказка, она сейчас начнется». Магогов, конечно, было много, однако в этом не только их сила, но и слабость: пытаясь добраться до воинов, они мешали друг другу и вопили друг на друга ничуть не меньше, чем на берендеев, те же сражались молча. Ставшие неудобными в тесном сражении копья были брошены на землю, в ход пошли булавы и мечи. Только Дмитрий оставался с копьем, и то, что происходило вокруг него, иначе как сказкой назвать было затруднительно. Копье сверкало с такой скоростью, что даже Федор, уж на что не первый год в седле, и то не всегда успевал уследить. Дмитрий пробивал своим копьем очередного дикаря, и уже через мгновение, выдернутое у того из груди, копье разило нового магога с другой стороны. Дикари валились один за другим, Дмитрий убивал их быстрей, чем они успевали подскакивать к нему. На Федора тоже кинулись несколько дикарей, он ударил палицей по голове самого первого и закрылся щитом от остальных. Те наносили удары сильно, но бестолково, щит с лесным волком, символом царства берендеев, отражал эти удары с легкостью. Наконец, улучив момент и подгадав между ударами, Федор сделал новый выпад, и, хоть удар пришелся вскользь, не имеющий никаких доспехов голый дикарь заорал от боли и рухнул на землю. Конь тут же наступил на него копытами, и крики дикаря стихли. Неожиданно мощный удар сзади заставил Федора покачнуться – один из дикарей сумел подобраться со спины. Всадники старались прикрывать друг друга, но их было слишком мало, чтобы занять всех магогов. Федор попытался развернуться и снова пропустил удар, на этот раз слева. Взмахнув руками, он упал на песок к уже лежащим плотным ковром дикарям. Очередной магог попытался ударить его сверху, но удар удалось отразить щитом. Дикарь спрыгнул вниз и, дико крича, занес свой каменный топор, но Федор не стал ждать удара, а сам пнул дикаря ногой в пах и, когда тот согнулся от боли, врезал ему со всей силы палицей по голове. Удар получился знатным, дикарь отлетел в сторону, как тряпичная кукла. Федор поднялся на ноги все же чуть медленней, чем ему хотелось бы, и огляделся в поисках очередного противника, но магоги уже бросили добычу и бежали в разные стороны, не переставая, впрочем, при этом голосить во все горло.

– Все живы? – громко спросил он. – Кто умер, тому можно не отзываться.

Один за другим воины-берендеи откликались, пока наконец не отозвались все. У некоторых были легкие раны и почти у всех ушибы, но в этот раз обошлось без потерь. «Хороший бой», – подумал Федор. Сам он убил пятерых: двоих первым наскоком и троих в рукопашной. Дмитрий весело помахивал копьем возле целой горы мертвых противников: ну что, людоеды, такого-то вы не ждали! Он был почти вдвое моложе любого другого из уже пожилых воинов отряда, и командовал он ими не только потому, что являлся наследником последнего царя, Берендея Шестого. Дмитрий был богатырем. День, когда в семье царя берендеев родился первый в истории царства богатырь, был самым радостным днем для многих: казалось, будущее у царства – светлое и радостное. Произошло это аккурат за год до того, как Кощей разбил Финиста – Ясного Сокола на Калиновом поле. На том самом поле, где полегло от огня Горыныча три полка царства берендеев под знаменами лесного волка.

Историю своего царства Федор знал хорошо. Однажды кочевое племя степняков после очередного набега на земли княжества Рязанского собралось на совет. Какие слова там произносились, то ветер унес давно, а решение было одно – жить отныне не грабежом, а трудом. Настороженно отнеслись к новым соседям рязанцы, даже после того, как вождь племени всю добычу им обратно вернул. Заняв земли на краю степей, в болотах да камнях, начали берендеи осваивать непривычное для себя дело. Получилось плохо, урожай взошел слабый, и в племени грозил начаться голод. И тут вождь, получивший впоследствии имя Берендея первого, сделал самый важный шаг, который и определил всю судьбу берендеев на столетия. Он не стал поднимать племя в новый набег или просить еду у соседей, с опаской косившихся на пришлых чужаков, но попросил науку. Попросил он показать, как правильно сеять рожь да разводить животных, как рассчитывать циклы природные и другие знания, что степняки не ведают. Рязанцы да черниговцы подумали промеж себя и помощь эту ему оказали, начали учить степняков. Тяжко поначалу пришлось племени, но только еще при жизни царя Берендея первого в царстве уже хорошие урожаи снимали. Не было с тех пор у Рязанского да Черниговского княжеств более верного союзника в любой войне, что русичи вели, и полки берендеев с ними теперь рядом стояли. Научившиеся ковке и обработке металла, бывшие степняки лошадей не разлюбили, а потому лучшая конница всегда из этих земель была. И вот наконец, спустя пять поколений, у Берендея Шестого родился не просто сын, а богатырь русский. Всем было понятно, что это значило – сама земля Русская берендеев как своих приняла. Даже набег Тугарина они пережили, а вот с Кощеем не вышло. Те, кто не полег на Калиновом поле, отошли через степь скитаться, пока Шамаханское царство их не приютило в обмен на охрану путей караванных да рубежей от опасностей разных, таких как давешние магоги, а то и похуже чего. От всего войска один старый полк и остался, да еще новый вот недавно собрали, но в нем уже те, кто земель родного царства в глаза не видели; те, кто в этой пустыне выросли и родились. Поначалу-то думали, что ненадолго, а оно вон как обернулось. Не пойдешь же с такими силами на Кощея, который все объединенное войско Руси одолел, со змеем своим. И все же каждый из старого полка верил: однажды придет день – вернемся, посчитаемся с Кощеем да спасем тех, кто под игом его остался; если, конечно, не съели всех оставшихся упыри Кощеевы.