Текст книги "Война за трон"

Автор книги: Денис Новожилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 12
Степная дипломатия

Место для встречи выбрали открытое, посреди поля. Рядом с Иваном-царевичем возвышались Илья Муромец и Добрыня Никитич – Иван специально настоял, чтобы на встречу поехали богатыри, дабы исключить возможную подлость от кота. Другие богатыри теперь неустанно дежурили возле княжеской палатки: невидимые коты, или еще чего похуже, никому в лагере не были нужны. Богатыри теперь и объезжали лагерь войска по периметру, зорко оглядывая окрестности. Святослав, назначенный отвечать за разведку, тоже разослал повсюду патрули своих воинов: незаметно враг не подкрадется.

– Ты смотри, едет, – первым степняка увидал Добрыня.

Илья поднес ладонь к глазам, заслоняя их от солнца, и кивнул:

– Едет.

Хан степняков был молод, лишь чуть старше самого Ивана. Небольшие усы и маленькая бородка совершенно не портили его довольно красивое лицо. Он приветливо улыбнулся и остановил коня за десяток шагов до Ивана-царевича.

– Приветствую вас, достопочтенные, меня зовут Бердибек, младший сын Картауса. – Сказав это, степняк церемониально поклонился.

– И тебе наше приветствие, коли не шутишь, – ответил ему Иван.

– Зачем мне шутить, почтенные? – удивился степняк. – Опасно шутить с тем, у кого за спиной такое войско.

– Зачем ты здесь, почтенный? – начал издалека Иван. – Со степью у нас войны нет.

– Что вы, – замахал руками хан степняков, – я не представляю тут степь или своего отца, готов даже спорить, что он будет только рад, если я не вернусь вовсе.

– Тогда зачем ты здесь? – повторил свой вопрос Иван.

– Зачем? – удивился Бердибек. – Затем же, зачем и все степняки: грабить, убивать.

Хан обезоруживающе улыбнулся.

– Не будет тут тебе грабежа, – Иван сурово посмотрел на собеседника, – только смерть в бою тебе и твоим людям.

– Слова почтенного, слова мудреца, – степняк приложил руку к сердцу, – мы разграбили только три деревни, и Лихо Одноглазое нас больше на грабежи не отпустило, сказало стоять и ждать. Вот мы и дождались вашего войска – ни добычи, ни славы. И мне совсем не нравится тот бой, что нам предстоит. Еще змей этот…

– Про змея мы знаем, – оборвал его Иван, – Вольга его видел.

– Жаль, – искренне расстроился Бердибек, – я надеялся вам эту информацию продать. Но винить некого – Вольгу мои люди упустили.

Степняк грустно посмотрел на Ивана.

– Отпустишь ли ты меня и моих воинов с миром?

– На каких условиях?

– Какие уж тут условия, живыми бы уйти, – сокрушенно вздохнул степняк.

Иван бросил взгляд на Илью, тот, немного подумав, кивнул. Добрыня одобрительно кашлянул.

– А как быть с разоренными деревнями?

– Мертвых я вернуть не в силах, но мы мало убивали, наказ был – напугать. Отнять у воинов добычу я тоже не могу, это против закона степи, но клянусь тебе, в этих бедных деревнях мои воины не взяли ничего, что стоило бы дороже серебряной монеты.

Иван крепко задумался. Он уже понял, что ноша правителя совсем не так легка, как ему казалось. С одной стороны, людей в сожженных и разоренных деревнях жалко, и стоило бы отомстить. С другой – мстить придется десяти тысячам хорошо вооруженных степняков, которых поддерживает войско мертвых и Змей Горыныч. Сколько полягут ради возмездия? Гораздо больше поляжет. Степняки хотят просто уйти, так почему бы их не отпустить? Да, тяжко прощать кровь русскую, но месть еще тяжелей выходит. Возмездие (и много потерь, а то и возможное поражение) или мир со степняками (и Кощеево войско останется без союзников)? Тут Иван поймал себя на мысли, что не ему прощать сожженные деревни Тривосьмого царства. Был же у них в лагере полномочный представитель Василисы, Вольга Всеславович, надо позвать его, да и спросить.

Вольга прискакал быстро. Внимательно выслушав и Бердибека, и Ивана, богатырь вздохнул:

– Мертвых к жизни не воротишь, пусть пообещают, что больше никогда на Русь в набег не пойдут, и уходят восвояси.

Бердибек с интересом рассматривал Вольгу.

– Это тебя мои лучшие люди упустили, – наконец произнес он. – Я хотел было казнить командира отряда, что тебя проморгал, но все же не стал этого делать. Богатырь есть богатырь, обычному человеку непросто совладать с таким, как ты. Не мог бы ты показать, действительно ли умеешь в животных обращаться, али лгут мои люди?

– Умею, – спокойно ответил Вольга, – а только показывать не буду. Люди твои тебе не лгут, волком я от них ушел, хотя обкладывали они меня грамотно. Ты правильно сделал, что не стал их казнить.

Бердибек удовлетворенно кивнул:

– Так тому и быть.

Сошлись на следующем: степняки уходят назад в степь и их пропустят невозбранно. Идти они будут с убранным в поклажу оружием, чтобы избежать проблем. Каждый степняк клянется, что на Русь больше набегом не пойдет, и слово самого Бердибека становится тому порукой. Имущество свое степняки сохраняют, но если у кого обнаруживается что-то награбленное дороже серебряной монеты и законный хозяин заявит на это свои права – степняк обязан вернуть это назад.

Иван заметил, что ему нравится молодой хан: не кровожаден, достаточно разумен, хорошо говорит на русском языке, сам весел и доброжелателен. Не было в нем ни капли той дикости или свирепости, которую Иван ожидал увидеть в предводителе десяти тысяч отборных головорезов, однако сила и власть ощущались. Чувствовалось, что этот человек привык, чтобы ему подчинялись, и случись чего, так и казнит на месте все с той же улыбкой. Расставались почти друзьями. Бердибек еще раз поклялся, что больше в набегах на Русь его воинов не будет, и сожалел о погибших.

– О том, что добычи взять не смог, он сожалеет, – пробурчал недовольно Ростислав, – остальное все маска да ложь их степная: увидал, что вместо золота тут только острое железо можно получить, вот и побежал сразу.

– А даже если так, – весело ответил ему князь Рогволд, – теперь Кощееву войску конец – победа наша верная.

Благодушное расположение испортил, как обычно, Святослав. Толстяк ворвался в княжеский шатер, весь пунцовый.

– Да что же ты делаешь, царевич, как же можно отпускать тех, кто наши деревни жег да людей убивал! – закричал черниговский князь с порога.

– Они не наши, эти деревни, они Василисины, – попытался поправить его Ростислав, но Святослав его оборвал:

– Наши они, русские, и Василиса – наша. И были они наши, и будут они наши.

– Хорошо, что тебя не слышит Василиса, брат, – попытался перевести все в шутку Рогволд, но толстяк шутливого тона не принял:

– Они немногих порезать успели, а чтобы за них отомстить, придется ой как немало головушек наших ратников положить. О них-то подумать надо? – встрял в разговор Роман.

– Пускай слышат, мы за эту землю пришли кровь проливать и за людей этих. Я-то еще помню, как единым царством жили, на Тридевятых и Тривосьмых себя не делили. А насчет остального я так скажу: каждый волк, что на землю нашу с огнем и мечом приходит, должен тут только боль и смерть видеть. Чтобы если и возвращался он в свое волчье логово, так только в виде побитой шавки – раны зализывать да волчатам своим рассказывать, чтобы не лезли сюда. И ценой уплаченной это не меряется, это просто необходимо делать – и все тут!

– Месть не красит человека, Святослав, и народ она не красит, – выступил против черниговского князя Илья Муромец. – «Око за око» ни к чему хорошему не ведет.

– Я не про месть толкую, – Святослав поостыл перед массивной фигурой Ильи, вставшего перед ним во весь рост, но не сдался, – говорю тебе еще раз, каждый враг должен не только знать, но и на шкуре своей чувствовать: на Руси его не добыча и слава ждут, а смерть и позор.

Ивану и самому было горько прощать кровь русскую, чувствовал он в словах толстого князя некую правду. Именно потому, что князь Черниговский высказывал те мысли, которые Иван от себя гнать старался, и разгневался царевич. Легко рассуждать о таких решениях, когда самому не надо их принимать и ответственность за них нести! В памяти всплыла давняя история, и Иван-царевич выпалил:

– Так что же вы Тугарина Змея отпустили тогда? Он и живой ушел, победителем, и с добычей богатой. Это меня тогда еще на белом свете не было, а вы, как я слышал, бежали от степняков – только пятки сверкали.

Иван-царевич намекал на известное событие набега Тугарина, когда отборная конница из детей бояр да знати схлестнулась в жаркой сече с кешиком, лучшими воинами степного войска, лично отобранными самим ханом, и, несмотря на превосходство в числе и вооружении, русская дружина бежала. В том бою участвовал и молодой Святослав.

Вопреки ожиданиям, черниговский князь не вспыхнул, как обычно, а нахмурился:

– Правда твоя, царевич, Тугарину мы проиграли, и не только ту битву. Он сильней нас оказался, тут уж выбирать не приходилось. Вот только ты не знаешь, как оно тогда было, и что такое кешик Тугарина Змея – не представляешь. Кто-то говорит, что степняки – они всегда степняки, а у нас и доспехи с оружием лучше были, и числом мы их превосходили. Правильно говорят, так оно тогда и было. Да и духом мы были сильны: пусть и младшие сыновья да молодежь в основном, а все из лучших родов, сплошь князья да бояре. Кони лучшие, доспехи лучшие. У степняков, у тех тоже все было хорошо, ты не думай, что они голыми шли. Они тогда уж десяток лет в боях провели, так что снаряжением своим от нас не отставали. И вот когда мы ударили копьями да за мечи-сабли схватились – тут мы и увидели, что такое кешик. Я тогда таким не был, – Святослав обвел рукой свой живот, – молодой был да лихой. С басурманином этим схватился, руку ему левую отсек, а он как будто и не заметил – рубит саблей, только успевай щит подставлять. Я тогда ему, исхитрившись, и правую руку отсек, так он зубами меня пытался достать. Срубил я его с коня – так он по земле ползет, кровь хлещет, как жив – вообще непонятно. И исхитрился он напоследок коню в ногу зубами впиться. Да так сдавил челюсть, что половина зубов раскрошилась. Так и помер, зубами вцепившись, не разнять было никак. Посмотрел я вокруг и увидел, что за каждого степняка мы тремя своими платим, а то и пятью. Вот тогда мы и отступили. Так я с этим степняком, вцепившимся в ногу коню моему, и отходил, конь хромал сильно, я тогда еле ушел живым. Конь мой верный так и не оправился от этой раны, до конца дней хромал. Говорили мне, забить его надо, а как я могу – он же товарищ мой ратный… Вот мы от какого врага отступили, царевич, да и то не сдались. Мы потом на обоз степняков налетели да разбили его. Война еще долго шла. Хоть и проиграли мы ее, а не срамили ни земли Русской, ни славы нашей воинской. Перед силой неумолимой отходили, но не сгибались и не ломались. Тугарин, он человек был особенный: прирожденный царь, бывают такие, что за волю его люди готовы и в огонь и на сталь вражескую. Твой дед, Финист – Ясный Сокол, таким был. Мы потом под его началом со степью поквитались.

Святослав постоял немного молча и, махнув рукой, вышел из шатра.

Рассказ князя произвел на Ивана впечатление, и все равно казалось ему, что поступил он верно. Его решение мертвых бы не вернуло все равно, а вот живых полечь могло немало. Будущий царь должен выше смотреть: удалось решить дело миром – и хорошо. Степняки себя победителями отнюдь не ощущают, бегут с неудачей. Да и отец заповедовал Илью слушать.

Словно уловив эти мысли, сзади к Ивану подошел Илья Муромец, положил свою огромную сильную руку царевичу на плечо.

– Решения правителя редко бывают легкими, обычно выбирать приходится между тем, кто умрет и когда, а не между тем, будут люди умирать или нет. Будут еще тяжелее решения, это еще цветочки. А сейчас ты все сделал правильно: войско Кощея без степняков обречено, мы сюда не за местью пришли, наше дело – державу восстановить.

После слов Ильи Ивану стало гораздо легче. «Какие же все-таки богатыри замечательные люди, – подумал он, – такие сильные и такие добрые».

А еще Иван-царевич по-другому взглянул на своего отца, князя Владимира. Сколько ему пришлось трудных решений за свою жизнь принять – кто знает. Как он там сейчас?

Глава 13
Собирательница диковин

Торговая ладья купца Афанасия шла по ветру уже второй день. Для гребцов это была большая удача, команда искренне радовалась нежданному отдыху. Кто-то спал на мешках с товаром, кто-то смотрел вдоль бортов на красоты окружающие.

Путь из варяг в греки – дело давно привычное, Афанасий еще мальцом так ходил на отцовской ладье: в Византийском государстве брали ткани да вино, в Киеве продавали что было выгодно, брали меха, серебро, товар ремесленный, от варягов везли кость моржовую, железо, а также то, что варяги привозили из набегов в далекие земли. Путь был опасный: лихих людей, что купцов норовят пощипать, по дороге хватало, да только каждая команда состояла из головорезов ничуть не менее лихих – иные в таком далеком походе не выживали. Трюм ладьи был набит мехами, что так хорошо шли в западных странах, но главный доход купец собирался получить не от них. Все знали, что Василиса Премудрая, старшая сестра князя Владимира, что княжила в Тридесятом царстве, была сама не своя от различных редкостей. Ей-то Афанасий и вез диковинку, птицу Гамаюн. До Господина Великого Новгорода оставалось совсем недолго, ладья уже миновала все пороги, и теперь можно было просто наслаждаться свежим воздухом да мерным ходом судна.

Три дня назад, когда ладья еще шла по просторам царства Тридевятого, на нее пытались напасть лихие люди. Они махали с берега руками и угрожали взять ладью на следующем пороге, грозили грозным именем Кудеяра, но Афанасий пустил стрелу, ранив одного из разбойников, и остальные с проклятиями отступили. У порога, как и ожидалось, стояла стража, и разбойники подступиться не решились.

Бывало, что и не так спокойно обходилось. Прошлой весной лихие люди тихо подошли к ладье ночью на плотах и, взобравшись на борт, попытались вырезать всю команду. Спасла бдительность поставленного на охрану морехода: он быстро поднял всех, и с разбойниками схватились на палубе уже во всеоружии. Одного новгородца из своей команды Афанасий тогда потерял. Умные разбойники старались обходить стороной ладьи со стягами Великого Новгорода: эти купцы славились нравом лихим и основательным, взять груз у новгородца было непросто. Однако лихие, бесстрашные и рисковые разбойники, те, кому сам черт не брат, никак не переводились. Долго такие не жили – Афанасий сам положил конец не одной такой ватаге. Сколько их на корм рыбам пошло в реках русских да морях заморских, уж и не сосчитаешь…

От размышлений его отвлек впередсмотрящий, который сидел на рее с парусом, возле самой мачты:

– Новгород!

Крик разбудил спящих и привлек внимание остальных. Команда засуетилась, засновала по ладье, готовя ее к входу в порт и разгрузке. Вскоре показался и сам Великий Новгород: белые стены крепости, большой порт, вечно снующие купцы и мастеровые. Новгород соперничал с самим Киевом за право называться первым городом на Руси, тут располагалась столица Тридесятого царства. Терем княгини Василисы стоял на холме, чуть в стороне.

Афанасий оглядывал причалы: сейчас почти все они были заняты. Он отметил добротную ладью своего старого друга, купца Глеба, но основное внимание привлекало, конечно, огромное красное судно «Морская царевна». Каждый в Новгороде знал, что это ладья самого Садко. Давно ли Садко был бедным гусляром да потешал на пирах и ярмарках люд честной – а теперь первый купец новгородский, десяток ладей у него, одна другой краше… А это кто там на причале стоит, неужели он сам?

Человек в красном богатом кафтане обернулся и помахал рукой проходящей мимо ладье Афанасия, приветствуя собрата-купца. Афанасий приветственно махнул в ответ. Садко хоть и стал богат как царь морской, а никогда не зазнавался, даже потешать простой люд игрой на гуслях не перестал.

Причалили благополучно. Меха не разгружали – их лучше варягам продать или Белому королевству. В Новгороде у Афанасия только одно дело: отвезти Василисе Премудрой птицу Гамаюн. Двое дюжих молодцов из команды вытащили из трюма клетку и, занавесив ее тканью, чтобы не привлекать лишнего внимания, понесли на руках. Впереди шел сам Афанасий, указывая дорогу да смотря по сторонам. У самого края пирса он снова столкнулся с Садко: тот пришел поприветствовать его лично.

– Здравствуй, Афанасий, – радушно приветствовал его Садко, обнимая купца как дорогого друга. Для Афанасия это стало неожиданностью: он, конечно, был знаком с Садко, но шапочно; да и кто он, мелкий купец с одной ладьей, рядом с самим Садко, купцом из купцов, богачом из богачей?

– И тебе здравствовать, – ответил Афанасий, внимание более удачливого собрата было ему приятно.

– Слыхал я, торговля твоя успешно идет, – Садко заливисто засмеялся, – чую, скоро обойдешь меня, а?

Афанасий мельком кинул взгляд: уж не глумится ли над ним Садко? Но тот, похоже, никаких тайных мыслей не держал, а был приветлив абсолютно искренне.

– Не жалуюсь, идут дела помаленьку, – осторожно ответил Афанасий, пытаясь понять, куда Садко клонит.

– Это хорошо, – удовлетворенно кивнул головой тот и перешел к делу: – Слушай, у меня тут намечается затея одна, нужны мне проверенные люди с командой надежной да крепкой. Я слыхал, ты как раз из таких.

«Ага, вот и то, ради чего весь разговор и затевается», – понял Афанасий.

– А что за дело?

– Дело, сразу скажу, опасное, но выполнимое, уж поверь мне – я сам в первых рядах иду со всеми своими кораблями.

«Интересно», – подумал Афанасий, но вслух ответил:

– Так что за дело?

– Прости, Афанасий, пока сказать не могу, – Садко смущенно развел руками и обезоруживающе улыбнулся, – боюсь спугнуть удачу. Я сейчас присматриваюсь к тем, с кем можно на такое пойти, а тут как раз твоя ладья вошла в порт.

– Если дело будет стоящее, то я, конечно, с тобой пойду, – ответил Афанасий, немного подумав. Удачливость Садко давно вошла в легенды: все, кто с ним ходил, всегда довольны оставались, а потерь у него в предприятиях никогда не было. А что подробностей не хочет раскрывать, так это в купеческом деле привычно – а ну как кто быстрей подсуетится?

– Замечательно, Афанасий, рад был повидать, – снова радушно ответил Садко, – надеюсь, скоро сработаем вместе.

– Меха к варягам завезу – и буду готов.

– Домовенку сдай, а прибыль упущенную я тебе возмещу, не изволь сомневаться. – Садко окинул взглядом ладью Афанасия и добавил: – Двести золотников.

Цена была хорошая. Домовенком в Новгороде называли владельца меховых палат. Был он маленький и шумный, за что и получил свое прозвище, но цену давал приемлемую и купцов не обманывал. Продав меха у варягов или даже в Белом королевстве, Афанасий вряд ли бы выручил больше сотни золотников – ну полторы сотни, при хорошем везении.

– У меня без обмана все, – успокоил его Садко, – хоть вечером заходи за деньгами, заодно и поговорим.

Афанасий такому предложению обрадовался – и выручка больше, и к варягам плыть не нужно, да еще и в предприятии с самим Садко можно поучаствовать, это же и детям не стыдно будет рассказать потом, – но на всякий случай осторожно заметил:

– Ну пока дело тобой не объявлено, я согласия своего еще не дал.

– Да мы же не магоги какие, не волнуйся, все понимаю. – Садко дружелюбно хлопнул его по плечу и взглянул на клетку.

– А это у тебя что, никак диковина какая для Василисы?

Не дожидаясь разрешения, Садко приподнял покрывало.

– Ух ты, – выдохнул он восхищенно, – это же Гамаюн!

Афанасий ощутил легкий укол раздражения, что Садко так бесцеремонно посмотрел на его диковину, не спросив разрешения, но чувство это от себя быстро прогнал: ссориться с главным купцом ему совсем не хотелось, тем более из-за такой мелочи.

– Надеюсь, Василисе по вкусу придется. – Садко закрыл покрывало и снова радушно улыбнулся Афанасию. – Вечером жду на «Морской царевне».

Показалось Афанасию или правда Гамаюн и Садко быстро обменялись взглядами? Да нет, быть такого не может, воображение шалит.

Стража в княжеском тереме, услышав, что очередной купец привез Василисе очередную диковину, привычно позвала хозяйку. Страсть Василисы ко всяким редкостям ни для кого не была секретом. Сама княгиня скоро выбежала во двор, следом за ней семенили грузный начальник стражи Платон и черный Кот Ученый, очередная диковинка богатой коллекции.

– Не зря он столько кораблей собрал, – продолжал что-то доказывать на бегу Платон, – замышляет он что-то.

– Он всегда что-то замышляет, – отмахнулась от него Василиса, – и всегда к пользе нашего царства.

– Все равно мне это не нравится, – не сдавался Платон.

– Тебе это никогда не нравится, – Василиса весело засмеялась, – все как всегда, ничего не меняется.

Все трое встали перед Афанасием и клеткой, купец низко поклонился Василисе, но та быстро оборвала его приветствия и скомандовала:

– Показывай.

Афанасий отбросил покрывало, и птица Гамаюн зажмурилась от яркого света.

– Это диво, – согласилась Василиса, но в голосе ее звучало сомнение. – Кот, что думаешь?

Кот подошел и начал рассматривать диковинную птицу.

– Необычно. Мало информации. Два в одном. Мутация, возможно. – Кот говорил какими-то обрывками фраз, как будто выплевывая их. Многих слов Афанасий не знал: может быть, они произносились на иностранном языке.

– Отклонение? Норма? Необходимо проверить. Мало образцов. Недостаточно информации.

– Я уже приноровилась понимать десятую часть того, что он говорит, – гордо сказала Василиса.

– Я, признаться, ничего не понял, – развел руками Афанасий.

– Не приближает. Другая область. – Кот слегка фыркнул и снова начал осматривать диковину, Гамаюн подняла на него свои ясные глаза и произнесла:

 
Умнику, что разгадать вознамерился тайну,
Цепь золотая в итоге пристанищем станет.
 

– Функция речи. Интересно. Изучение необходимо. Возможность предвидения. Не подтверждено. – Кот взъярился и ходил вокруг клетки кругами, бормоча малопонятные фразы. – Другая область. Нет времени. Близок к разгадке. Интересно.

– Кажется, мой ученый друг заинтересовался. – Василиса ласково посмотрела на купца. – Триста золотых.

Старшая Василиса была совсем не похожа на младшую сестру, она не обладала яркой красотой, но с детства отличалась въедливостью и сообразительностью: уже в шесть лет нашла ошибку во время строительства сторожевой башни на границе, в восемь – знала пять иностранных языков. Младшую же Василису больше волновали наряды и развлечения. Сестры почти не общались и откровенно друг друга недолюбливали. Старшая Василиса дружила со своим братом, князем Владимиром, младшая же избегала обоих – и брата, и сестру.

А еще Василиса Премудрая славилась своей прижимистостью: если уж сказала «триста», больше не получишь. Хотя Афанасий и рассчитывал на более щедрую награду, его и эта устроила, спорить с княгиней – себе дороже.

Настроение у Афанасия было приподнятое: триста монет получены за птицу Гамаюн и еще двести – от Садко за товар. Обычный же поход приносил от пятидесяти до ста золотых монет – если, конечно, был успешен. Вот и дочкам на приданое собрал. Сто монет отложить, на них закупим товар потом, а остальное можно домой послать, то-то жена обрадуется… Афанасий представил себе жену и дочерей, и ему страшно захотелось домой. Мысли о доме купец от себя отогнал, еще предстояло дело с самим Садко. Такое два раза не предлагают, домой еще успеем. А дело это должно еще немалый доход принести.

Внезапно Афанасий вспомнил, что видел у причала корабль купца Глеба, давнего приятеля. Раз уж оказались в одном городе, так непременно надо повидаться, можно и угостить старого друга хмельным, посидеть, вспомнить былые дела – а вспомнить им было что…

На ладье Глеба стояла тишина: видно, хозяин ушел в город. Надо узнать, когда вернется.

– Есть кто на ладье? – крикнул купец.

Над бортом что-то мелькнуло и пропало, и раздался нерешительный голос:

– Афанасий, ты, что ли?

– Я, кто еще… Глеб-то на борту? Или когда будет?

Над бортом поднялся человек, он постоянно озирался, оглядывая причал, Афанасий сразу узнал Фета, старшего корабела Глеба.

– Фет, здравствуй! – крикнул он. – Мне бы Глеба повидать.

Корабел перелез через борт и подбежал к Афанасию.

– Нет Глеба больше, – угрюмо произнес он и снова огляделся по сторонам.

– Ай, беда! – расстроился Афанасий. – От болезни али клинка худых людей?

– Уж не знаю, худых или еще каких, а позавчера ушел он к Садко про какое-то предприятие разговаривать, вернулся злой, грозился всё выдать, а вчера мы его без головы нашли, прямо на ладье нашей. Никто посторонний на ладью не поднимался, потому стража на нас думает. Но только я тебе скажу, Афанасий: не из наших этот «кто-то», уж я-то знал бы. Не было у нас ни споров никаких, ни ссор, да и сколько лет уж вместе ходим… А вчера Садко заходил, сочувствовал нашей потере, а потом к нему предложил зайти, дело обсудить, что с Глебом не получилось, завершить. Так вот – боюсь я теперь идти.

Фет еще раз оглянулся и взобрался обратно к себе на ладью. Афанасий стоял и чувствовал, как на него наползает неприятный холод.