Текст книги "Глоток Солнца (СИ)"

Автор книги: Денис Сподвижный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Коди думает, что я не знаю его. Знаю. Он ценит осторожность, изобретательность и способность приспособиться.

Дело в другом: к чему он вообще затеял этот разговор?

– Не думаю, что проект "Венера", который теперь считается теоретической базой для существования нашего корабля, сделала большой прорыв.

Я поднимаю бровь.

– Жак Фреско и Роксана Медоуз хотели достичь мирной, устойчивой, стабильно развивающейся глобальной цивилизации. Хотели внедрить последние научные достижения во все области жизни человека. "Прибыль должна перестать играть роль критерия при выборе решений". Они предлагали совокупность ценностей человеческого существования. Считаешь, это не является прорывом?

– На мой взгляд, глупо ориентироваться на мнение двух мечтателей, которые основали организацию в супердалеком 1975 году. Ресурсно-ориентированная экономика направлена на искоренение преступности, нищеты, голода?! Звучит отлично! Как это реализовать?! Это утопический социализм.

– По мнению марксистов, – парирую я.

– И что? У них обоснованные взгляды. А вот создатели проекта "Венера" не представили никакой опубликованной научной или инженерной базы. Они ограничивались лишь лекциями, видеоматериалами, брошюрами и обсуждениями.

Он мешает мне сосредоточиться на новых образцах чипсов.

Я поднимаю на него голову.

В лаборатории Коди всегда в белом костюме. Как положено. В жизни в простой одежде. Но как-то взболтнул лишнего. Признался, что если бы зарабатывал больше, то носил бы элитную одежду. Цветовая гамма "мегаоригинальная": черный, серый, белый. Это символические цвета Первого крыла.

Хотя бы качество у модной одежды лучше, чем ее внешний вид: одежда борется с неприятным запахом, корректирует фигуру, регулирует нагрузку на мышцы, в целом ведет наблюдение за состоянием здоровья. Короче, контролирует все, что может. Контролирует человека.

Коди тоже любит за всем следить. То, что можно найти в холодильнике нашего отдела, – это его "провизия". Сотрудники подшучивают над Коди, потому что ему не лень каждую неделю складировать продовольственные запасы.

В лаборатории должен быть порядок. Иногда я протестую и, уходя, оставляю на столе не лучшую картину. К утру творческого бардака как не бывало. Все это неудивительно, ведь Коди часто остается ночевать прямо в лаборатории.

– Какие бы ни были условия, космический корабль – это наш способ выжить. Разве не так все считают? – спрашиваю я Коди, потому что не собираюсь говорить, что думаю на самом деле. Гораздо выгоднее приплести сюда все человечество.

– Да ладно? О чем ты говоришь? Реньювинг произошел в 2 121 году.

Меня передергивает. Реньювинг... Миллиарды людей погибли, а динаты называют это обновлением...

– На дворе 2 136-ой. Это пятнадцать лет.

Так и есть. Но Дни рождения мы празднуем раз в пять лет. Официально мне двадцать три, хотя в реальности тридцать пять. На Хамелеоне наше тело меняется медленнее. Нам не говорят, почему. "Наши доблестные ученые построили корабль по типу Биосферы-2", "Они смогли улучшить качество атмосферы и качество воды", "Теперь человеческое тело стареет медленнее".

* Биосфера-2 – сооружение в пустыне Аризона (США), моделирующее замкнутую экологическую систему. Главной задачей было выяснить, сможет ли человек жить и работать в замкнутой среде. В ходе эксперимента было обнаружено множество проблем.

На одной из внутренних стен сооружения до сих пор сохранилось несколько строк, написанных одной из женщин, принимавших участие в этом проекте: "Только здесь мы почувствовали, насколько зависим от окружающей природы".

Кто будет в этом разбираться, когда мы реально стареем медленнее, чем на Земле. Все рады. Это победа человечества. Подарок после удара судьбы. (Под ударом понимается то, что мы сами же бросили на планете больных и слабых). Люди осознали свое счастье в первые два года жизни на Хамелеоне. Теперь эта радость уже забыта, а столь серьезное изменение в процессе старения уже принимается как данность. Достоевский был прав: «Ко всему-то подлец-человек привыкает!»

– Пятнадцать лет, а мы тормозим. Застряли на одном этапе развития.

– Считаешь? – у меня появляется спортивный интерес. Иногда мы спорили с Коди на научные темы, но сегодня он необычно откровенен. Я хочу понять, к чему он ведет. – И в чем же проблема?

– Знаешь, я бы с удовольствием вернулся на Землю, – мечтательно говорит Коди.

Еще одна модная тенденция: правительство уже несколько лет внушает людям, что можно каким-то образом вернуться на планету и понять, как выжить в природных условиях, которые сформировались после катастрофы.

У меня один ответ: никак невозможно. Но правительству нравится дурачить народ красивыми легендами и будоражить ленивые умы: а вдруг на Земле кто-то выжил?..

– Думаешь, там кто-то еще жив? – напрямую спрашиваю я, не скрывая улыбки. От абсурдной мысли Коди и сам усмехается:

– Если бы это было правдой, я бы на месяц освободил холодильник от своих харчей.

Напряжение спадает, когда мы дружно смеемся. По крайней мере, этот разговор в итоге поднял мне настроение.

– Политика всегда была неоднозначна. Понятно, что в сложившейся ситуации хорошо быть не могло. Но в чем я уверен, так это в том, что бога не существует.

Вот и поворот...

Коди уже так меня запутал своей непоследовательностью, что я не хочу продолжать этот бессмысленный разговор. Остается последний запрещенный прием:

– Сегодня ты решил углубиться в философию. Да, практикант? – я улыбаюсь. И внутренне торжествую.

Так его прозвал один из служащих еще лет восемь назад. Когда Коди впервые пришел в Стеклянный дом, он так боялся и робел, что даже не смог объяснить, что он работник. Настоящий практикант, как потом выяснилось, так не явился, он просто не попал на корабль. Погиб. По ошибке. Не единственный случай.

Прозвище привязалось к Коди. Точно знаю, его раздражает, когда к нему так обращаются, но он еще ни разу нормально об этом не сказал. Мне уж точно нет.

В его глазах отражается смятение. Но он не отвечает. Я радуюсь, что на сегодня исполнил свой долг: мы все обсудили, и можно делать вид, что мы работаем.

Меня всегда смущает двойственность Коди. Странный человек. Сегодня критикует политическую систему, завтра с радостью выполняет поручение проправительственного начальства. Так усердно, искренне и спокойно, что даже в лицемерии не обвинишь. Человек, что называется, на своей волне. Возможно, стремясь мысленно разложить все по полочкам, он утрачивает связь с реальностью. Теряет логику рассуждения, а теперь и нить разговора.

Я вставляю наушники. Все. Хватит этих странных разговоров.

Мне нравится иногда послушать старые саундтреки к забытым, но великим фильмам прошлого. Включаю музыку. Но в эту минуту на ленте высвечивается звонок. Это Даниэль. Думаю, хорошие новости. Наверняка они изменят мою жизнь и судьбу той, о ком я забочусь.

– Дэн, слышишь? Не телефонный разговор, конечно, но, в общем, Эпицентр отказал в переселении. И тебе, и девушке. Вы остаетесь.

У меня сжимаются кулаки.

– Что именно пошло не так?

– Они и не собирались. Я поймал ту самую частоту, о которой мы говорили, и записал их разговор. Они давно вычислили, кто твой отец. Тебе не на что было рассчитывать.

Я не знаю, что ответить.

– Мне жаль, – тихо говорит Даниэль.

Я стремительно выхожу из лаборатории, смутно осознавая, что Коди удивленно смотрит мне вслед.

Я все равно вырвусь отсюда. Ne varietur.

* Ne varietur – лат. изменению не подлежит.

ГЛАВА 7

Габриэлла

Меня приводит в чувство мучительный холод.

Кружится голова. Перед глазами танцуют белые пятна. Пытаюсь пошевелиться. Тело онемело от холода.

Я помню все. Странно, что я выжила. Даже не знаю, радоваться ли...

Я во владениях унгов. Я на космическом корабле.

К горлу подкатывает ком.

С трудом поднимаю голову. Ужас: со всех сторон металл. Четыре ледяных угла. Две металлических койки. Тысячи раз разглядывала подобную картинку в книге! Кто бы мог подумать...

Больше здесь нет ничего. Не вижу даже двери. Я в ловушке.

Каждая клеточка тела сжимается от холода. Звенит от боли. Просит о помощи. Которую я не могу оказать.

Растения, которые раньше щедро обвивали мое тело, уже завяли. Они висят засохшими листьями, едва прикрывая фигуру. Несколько бабочек, которые кинулись защищать планету, как и я, прилипли к моим плечам. Они неподвижны. Касаюсь пальцем – и крыло рассыпается...

Во мрак моего заточения неожиданно пробивается луч света. Я не верю своим глазам, когда темный металлический желудок космического корабля светлеет. Как небо после грозы. Свет медленно заполняет комнату. Мое тело дрожит. Собирая последние силы, я взбираюсь на койку.

Свет повсюду. Я впитываю в себя жизнь. Пью энергию каждой клеточкой тела. Свет прожигает меня насквозь, согревает до кончиков пальцев. Я чувствую легкий холодок непонятной мне преграды, но это не тушит огонь, возрождающий мою сущность. Я жива, жива! Жива как никогда.

Когда мое тело вновь пылает жизнью, когда узоры на руках, ногах и животе горят в полную силу, я внимательно всматриваюсь в ослепительно желтое лицо моего спасителя.

Солнце. Никогда я не оказывалась так близко к нему. Оно ослепляет. Я протягиваю руку, но на пути преграда – тонкая стена холода. Стекло.

Я даже усмехаюсь: я чувствую его прямо перед собой! Да нет же, я прикасаюсь к нему! А думала, никогда не пойму, как произведенное из песка, оно может быть прозрачным. Не могла представить, что оно "излучает" холод.

В нем, как в реке, я вижу свое отражение. Едва различимое, но мои зоркие глаза видят все, до мельчайших подробностей. Я наблюдаю за тем, как в отражении уменьшается мой зрачок и благодарно зеленеет радужка глаза.

Солнце медленно отступает, оставляя мне лишь мрак Вселенной.

– Нет, нет, нет, – шепчу я, протягивая руки к стеклу и надеясь, что космический корабль замедлит свой ход. – Нет, нет, пожалуйста...

Последний луч Солнца улыбается в наступающем мраке. Я снова остаюсь одна.

Время идет. Я чувствую это. Только вот не могу понять, прошло пять минут или вечность.

Мы, как и унги, измеряем время годами, часами, минутами... Но у нас есть особое понятие – "эон". Я знаю, что в переводе с греческого языка (но что это за язык?) слово означает век или вечность. Мы умеем управлять биологическими часами. Благодаря этому мы чувствуем время иначе, чем унги. Для нас оно течет будто бы медленнее. Можно сказать, что эон – это принцип, вера в то, что солнечному подвластно время. Бабушка всегда упоминала о нем, когда речь заходила о гармоничной жизни человека на природе.

А сейчас не понимаю время. Мои биологические часы сбиты с толку. Впервые в жизни.

Унговский холод!

Пытаюсь согреться, зажигая узоры по всему телу.

Происходит какое-то движение. Повинуясь инстинкту, силой воли гашу свои огни.

Меня окутывают смерть и страх. Смерть, потому что жизнь не бывает безмолвна. Страх, потому что смерть.

Не слышу ни одного живого звука. Оглушая, звенит тишина.

Во мраке не различаю силуэтов.

Когда закрываю глаза, ничего не меняется: темнота заменяет саму себя. Только она зловещая. Густая. Отчаянная.

Мое сознание хочет успокоения. Перед глазами возникают образы.

Я бегу с Ноной наперегонки. Ветер дует мне в лицо. Я звонко смеюсь, но даже смех не сбивает моего дыхания. Я сильная, как морская волна. Я быстрая, как луч Солнца. Неуязвимая, как воздух. Свободная, как небо.

Я гашу рисунки. Сижу тихо-тихо, чтобы никто меня не нашел. Совсем рядом кипит жизнь. А я скрываюсь в зарослях хвоща и плауна. В центре поселения. И остаюсь сама с собой. Хотя слышу гул поселения. Люди общаются. А я общаюсь с собой. И с миром. Одиночество – это и есть общение. Только в тишине слышны слова.

Вечер. Мы с Фортунатом подбегаем к одному из Близнецов. На ветвях уже расположились ближние. Они просят Флику рассказать, как живут другие планеты, те, что нам удалось спасти. Флика улыбается и начинает свой рассказ:

– О, милые, они живут!

А ведь в какие-то моменты жизни я была счастлива среди ближних...

Счастлива?

Если бы можно было обмануть себя.

Не была я счастлива. Просто иногда уставала бороться и привыкала подчиняться.

Но я не могла думать о том, что действительно волновало. Теперь в сознании возникают образы, от которых раньше я изо всех сил старалась избавиться.

Я смотрю в зеркало. Яркие синие глаза маленькой девочки всматриваются в меня. Пытаются найти ответ. Тускнеют. Прячутся за слезами отчаяния.

Я маленькая, ухватившись за бабушкину руку, не свожу глаз с неба.

Меня бросили.

За что мне это?

Раскаленное добела солнце поднимается из-за горизонта. Оно покрыто оранжевыми волдырями. Оно готово поглотить всю Землю. Жарко. Душно.

Темные волосы окаймляют смуглое женское лицо. Я не помню точно, как выглядит эта женщина. Но знаю наверняка: она очень красива. У нее синие глаза. Нежно-голубой круг расписан ярко-синими узорами. Небо, утонувшее в океане. Точно такие же глаза были у меня. А этот смутный образ... эта женщина когда-то была моей матерью.

Раздается грохот. Врезается в мир моих грез, как гром среди ясного неба.

По глазам ударяет холодный неестественный свет. И только тогда я понимаю, что это не очередное видение.

Больно открыть глаза. Я прикрываю их рукой. Через несколько секунд они с большим трудом, но все-таки привыкают к свету. Сквозь полуопущенную ладонь я с ужасом смотрю на разверзшуюся стену. Ко мне приближается человек. Выглядит он совсем не так, как я, – весь в металле.

Изо всех сил поджимаю ноги под себя, втискиваюсь в металлический угол, поднимаю руки, надеясь хоть как-то защитить себя.

Человек резко опускается на корточки рядом со мной. Мне хочется закричать во все горло. Но в горле ком. Я только тихо поскуливаю, когда он грубо хватает меня за шею. Придвигает к себе. Из ладони унга по моим глазам ножом проходится луч света. Плющ высохший, это что, фонарь?!

Мою шею простреливает резкая боль. Жжется. Защищаясь, мое глупое тело обжигает меня саму. Из раны идет легкий дым.

Я шиплю от боли и с силой отталкиваю мучителя. От неожиданности унг на секунду замирает, а затем на его лице вспыхивает безумная ярость. Он вновь хватает меня, на этот раз за плечо.

– Говори, кто ты! – гаркает мужчина. – Ты понимаешь человеческий язык?!

Я кричу от боли, не в состоянии понять, что он спрашивает. Шею все еще жжет. Плечо горит, как в огне. Инсигнии загораются и гаснут по всему телу. То вспыхивают, то тают. Будто я умираю.

А унг продолжает меня трясти.

– Генерал Бронсон, она погибнет, – предупреждает какая-то женщина, одна из стоящих за его спиной. Там, похоже, много людей. И все смотрят на то, как он хочет меня убить. И никто не спасает.

– Оставьте это на потом, – несмотря на страшные слова, в голосе чувствуется нотка милосердия. Или же страха. Возможно, мне кажется.

Унг бросает меня. Словно отрывает свою металлическую руку от моего обожженного плеча, вызывая очередную вспышку ослепляющей боли. Его изуродованное лицо с отвращением смотрит на меня сверху.

– Не хочешь отвечать, умирай так! – выплевывает он и, резко обернувшись, направляется к стене.

Я пытаюсь отдышаться. То и дело зажмуриваю глаза, чтобы не закричать от боли.

Едва различаю темные фигуры на фоне холодного света. Люди, один за другим, покидают мою тюрьму. Может быть, если бы я видела их лица, у меня появилась бы надежда. Возможно, они ничего не могут сделать? Вдруг я увидела бы в их глазах сострадание? А если наоборот?..

Стена возвращается на место.

У меня нет сил даже пищать от боли. С последним лучом холодного света я сворачиваюсь калачиком. Осторожно, чтобы не трогать шею и плечо.

Слезы текут по моим щекам в три ручья. Так я плакала только в детстве. Глядя в небо на улетающий космический корабль. Так же безудержно.

Я проваливаюсь во мрак.

ГЛАВА 8

Дэнис

Я сижу в какой-то подсобке, уже не помню, на каком этаже Стеклянного дома. Я прячусь в темноте, надеясь, что здесь меня не потревожат хотя бы какое-то время.

Я потерял последнюю возможность выбраться из этой жизни. Хороший же из меня защитник для тех, кто нуждается в помощи. Ведь я обещал ей. И не первый год...

Я не захотел встретиться с Даниэлем. Что толку: главное он сказал. Даниэль из тех парней, которые четко передают самую суть.

Пять лет усердной работы и хитроумных планов потеряны безвозвратно. В подвалах мы с Даниэлем тайно связывались с секретными организациями Эпицентра, пытались сотрудничать в надежде, что мне и важной для меня девушке позволят переселиться в Первое крыло. Не знаю наверняка, какие цели преследовал все это время Даниэль, но он сам расстроен из-за последних новостей.

Даниэль практически не выбирался из подвалов научного центра все эти годы. Разве что по ночам. Я до сих пор не представляю, как ему всегда удавалось скрываться от властей у них под носом. Хотя это неудивительно: он прошел все ужасы войны в Четвертом крыле, с огромным трудом выбрался оттуда. Но ведь выбрался. Наверное, после того, что он видел и пережил, опасная связь с Эпицентром показалась ему детской забавой.

Когда в последние месяцы пребывания на Земле правительство не успевало распределить дополнительные ресурсы по крыльям, именно Четвертое имело несчастье стать их Хранилищем. Спустя четыре с половиной года жизни на Хамелеоне развернулась настоящая война за богатства. Вот уже девять лет там идут бои. Удивительно, как жителям крыла вообще удается выжить.

Ситуация осложняется еще и тем, что помимо природных ресурсов в Хранилище спрятаны огромные запасы оружия и продовольствия: часть по ошибке, часть – намеренно, ведь правительства разных крыльев понимали, что война будет, и тайно готовились к ней.

Даниэль не любит говорить о своем прошлом, наверняка хочет быстрее забыть все ужасы, что увидел на войне. Такие, как я и он, мечтали о спокойствии. Но как говориться, хочешь мира – готовься к войне.

В последние годы ситуация ухудшилась. Из нашего крыла, а также из Эпицентра неугодных отправляют рекрутами на войну. Конечно, это секретные сведения. не приведи Господь, произнести их в обществе. Как это было во все времена: людей, несогласных с политическом строем, просто устраняют, вычеркивают с карты нового мира.

Даниэлю не повезло по личным причинам. Много лет назад он водил дружбу с моей сестрой. Нашему влиятельному отцу это совершенно не нравилось. Думаю, "невезение" Даниэля – далеко не случайность. Однако я никогда не обсуждал это ни с ним, ни с моей сестрой. У каждого на этом корабле свои драмы. Влезать в малопонятные, зато скандальные истории, пускай даже членов собственной семьи, – не лучший план спасения своей шкуры. Я даже не стал говорить сестре, что Даниэль несколько лет назад выбрался из Четвертого крыла.

Уверен: произошло это не без участия мятежников нашего города. Политика местных динатов возмущает большую часть населения. Признаться, иногда я думаю: лучше бы люди, наконец, подняли восстание. Другого выхода улучшить обстоятельства не существует. Но это не произойдет. У людей просто нет сил бороться, каждый занят тем, чтобы выжить.

Зато в нашем крыле есть предположительно большая группа мятежников. Поразительно, но факт: им удалось продержаться с самого переселения на Хамелеон и до сегодняшних дней. Только подумать: уже пятнадцать лет! Ведь как-то они держаться. Раз пять ловили предводителя. Точнее предводителей. Каждый раз – новый человек. Устраивали публичную казнь. Мятежники улыбались в лицо своим врагам, объявляя, что предводителя никто из правительства в глаза не видел и никогда не найдет.

Несмотря на казни, несогласные не отсиживаются в стороне. Да, их четкой "программы" никто не знает, но время от времени они будоражат город, каким-то чудом устраивая погромы в богатых районах крыла. Динаты в ярости: поймать не могут, защититься тоже. Вроде бы урон пока не столь велик, однако это подрывает авторитет правительства. Какой никакой, но это успех мятежников.

По-другому обстоят дела в моей жизни. Отец – очень властный человек, установивший массу связей даже за пределами крыла. А уж в Стеклянном доме его знают почти все сотрудники, если не лично, то понаслышке. К тому же, случалось несколько громких скандалов, связанных с нашей семьей.

Поскольку отец может позволить себе богатую жизнь, он поселился у моря, в элитном районе Эспланада.

В глубокой древности чтобы затруднить нападение на крепость, пространство перед ней оставляли открытым, вырубая все деревья и запрещая строить дома. Эту часть называли эспланадой. Войска противника не могли остаться незамеченными и укрыться от обстрела.

Собственно, название для этой части города выбрано неслучайно. Здесь проживают только десять процентов населения крыла. Это скорее полуостров, чем материк. В случае чего богатым людям будет время подумать, где укрыться от народного гнева...

Отец живет в роскошном пентхаусе. В огромной квартире крутится огромное число людей, которые пытаются угодить Стэнли Рилсу в стремлении жить лучше.

Моя сестра вынуждена оставаться с ним. Мотать свой срок, как в тюрьме. К счастью, часто отец занят, и она умудряется убегать из дома.

В этом году ей официально исполнится всего лишь пятнадцать лет. Это полный абсурд, потому что в реальности ей стукнет двадцать шесть...

У нее нет никакого имущества. Да что там! Даже никаких средств к существованию. В любой момент отец может принять решение, чтобы Дане ничего не досталось. Я не могу забрать ее к себе, не имею права. Я не могу вмешиваться. Иначе Стэнли найдет новые рычаги управления.

Так же он поступал с матерью. Не разрешал ей работать, диктовал, как воспитывать детей. Следил за каждым ее вздохом. Пока она не исчезла из нашей жизни...

Я родился и вырос в семье, где всегда царили ужасные отношения. Родители редко ссорились вслух. Меня пугала их "холодная война". Однажды я стал свидетелем того, как Стэнли избил мою мать. С тех пор между нами не произошло ни одного человеческого разговора. Я так и не смог отойти. То, что случилось после, не позволяет мне простить его и жить дальше.

Я очень многое не успел сказать матери. Мы столько времени проводили вместе, но редко разговаривали даже на банальные темы. Мне нравилось ее спокойствие и неугасаемый огонь в глазах. Хотя, что теперь вспоминать. Прошлого не воротишь.

Раздается сигнал на ленте.

Черт, я совсем забыл. Сегодня запланирована проверка. Для таких, как я, людей, которые оставили в прошлом тайны.

Я выбираюсь из комнаты. Хотел бы оставить свое горе здесь, в темноте. Но оно устраивается у меня на плечах, крепко обхватывает за шею и свешивает ножки. И мы вдвоем спускаемся на первый этаж Стеклянного дома.

Визитация раньше означала осмотр военным судном подозрительных торговых кораблей в открытом море. Другое значение – осмотр врачом больного в поликлинике или на дому. Но сегодня получить медицинскую помощь труднее, чем взять интервью у дината. Серьезная медицина совершенно недоступна простому смертному. В аптеках продаются только самые необходимые лекарства. Их эффективность едва ли достигает уровня медицинского развития лет пятидесяти назад. В лечении ученые достигли гораздо больших успехов. Однако этими знаниями распоряжаются только те, кого выбирает правительство.

Давно уже используются кости, распечатанные на принтере. Формула проста: цинк, кремний, фостфат и кальций объединяют со стволовыми клетками. Особую смесь засыпают в принтер и распечатывают необходимую кость. Пересаживают ее в человеческое тело, пока срастается настоящая часть скелета, со временем "модель" расщепляется. Эти и другие технологии могли бы излечить любое заболевание. Тем временем в аптеках бинт, анальгин и парацетамол...

В моем случае понятие "визитация" – самое подходящее: такие, как я, находятся под контролем военных. Когда-то у меня было много общего с солдатами. До сих пор за мной следят. Каждый месяц осматривают. Профилактика. Правительству страшно бросать без контроля людей, которых политики когда-то использовали. Или хотя бы пытались использовать.

Здание военной базы выстроено из большого числа каменных и металлических пластин. Образуется узор, как на подушечке пальца. С воздуха сооружение напоминает отпечаток. Поэтому его и называют ДНК.

Шесть этажей, но это только на поверхности. Под зданием – обширные подземелья в несколько ярусов. О главном – генеральском – отделе слагают легенды, будто там находятся бассейн и бильярд, роскошные кабинеты и склады ценного оружия, стоящего запредельных денег.

Неизвестно, откуда пошли все эти слухи, учитывая, что Генри Бронсон – влиятельный человек, но далеко не первое лицо Третьего крыла. Наверняка дело в безразмерной человеческой фантазии, которую будоражат изолированность и замкнутость генеральского отдела. Так называемый Бункер находится на пятом из семи подземных ярусов. Что находится еще глубже, трудно даже представить.

Я захожу в центральный зал ДНК. Он напоминает вестибюль театра: мраморные лестницы, бархатная обивка стен и хрустальные люстры. Ненавижу ослепительный блеск. Общий свет всегда переключаю на лампу. Раздражает роскошное убранство. Военная база, называется...

Отсюда расходятся узкие коридоры, настоящий лабиринт. Ориентироваться в нем под силу только посвященному.

Я бросаю хмурый взгляд в сторону Грега. Он не менее "дружелюбный" мне в ответ. "Любим" друг друга. Вообще с такими сотрудниками ДНК у меня особые отношения. Расселись, как крысы, по всем углам, в каждом коридоре. Они считают себя дозорными. Они – часовые. Блюстители порядка. Я же называю их сторожевыми псами.

Поворачиваю в правый коридор. Небольшая комнатка. Два сонных "блюстителя" бездумно смотрят в экраны-пленки, развешанные на стене. Заметив меня, дозорные просыпаются в мгновение ока. Переглядываются. Как-то смущенно. Осматривают меня с ног до головы. Будто раньше не видели.

Я подхожу к одному и протягиваю ему ладони. Как обычно. За это время камеры сканируют мою спину.

Передо мной высокий, крепкий солдат. Вероятнее всего, ариец. Вероятнее всего, сам об этом не догадывается. Национальный вопрос на Хамелеоне запрещено поднимать. Большинство людей даже не знают, о чем речь. Вот и этот, вполне возможно, не помнит, что его родители были немцами.

– Разматывайте, – велит рыжий.

Я хмурюсь.

– Новые правила?

Обычно камеры сканируют через бинты и одежду. Я не люблю открывать ладони. Шрамы напоминают о прошлом. И не только мне – прохожим. Правда, здесь никого нет, кроме нас троих. Что, кстати, очень странно. Подозрительно, что здесь так тихо сегодня. Визитацию еще не пропускали те, кому она вменена в обязанность.

Немец переглядывается с товарищем. Усмехается.

– Просто усиленное внимание к безопасности.

Несколько минут дозорный осматривает мои руки. Отправляет меня то к одному аппарату, то к другому. Приходит к выводу:

– Все в норме. Подождите здесь.

Не знаю, зачем мне ждать. Я прошел проверку.

На ленте высвечивается сообщение. Даниэль.

"Я забыл предупредить. Визитация сегодня отменяется".

Отменяется?

"В каком смысле? Я уже прохожу ее..."

Я не успеваю задать следующий вопрос, как немец подходит ко мне вплотную.

– Пожалуйста, теперь сдайте любую технику, которая у вас имеется при себе.

Я бездумно смотрю на его квадратное лицо.

Не понимаю, что происходит.

– Особенно ленту. И быстрее, пожалуйста, – торопит он. Глаза улыбаются. Что его забавляет, не моя проблема.

– Что-то не так?

– Наоборот, – успокаивает немец. – Просто удивлены, что вы решились на это.

Решился на что?

В эту минуту в комнату входит несколько солдат.

– Этот? – они указывают на меня.

Немец кивает.

– Проводите.

– Это какая-то ошибка, – совершенно спокойно сообщаю я.

– Не волнуйтесь, никакой ошибки.

Меня окружают солдаты. Такие случаи уже бывали в моей жизни. Раньше. Тогда моя служба была мало связана с наукой. Так происходило всякий раз, когда за меня договорилось руководство. Мне просто давали новое задание. Никаких причин для беспокойства.

Но! Я давно не солдат.

Все происходит, как положено в военной части: четко, оперативно, без шума. Пока я несколько секунд пытаюсь понять, во что впутался, солдаты уже сопровождают меня в другую комнату.

Из-за прошлых заслуг перед родиной, я не имею права говорить с рядовыми солдатами. Но здесь нет ни одного эмиссара. Так мы называем представителей офицерского корпуса, тех, кто может принимать серьезные решения.

– Извините, медлить нельзя, – сообщает немец вдогонку. – Генерал уже ждет вас.

Генерал?

Я никогда не хотел с ним связываться лишний раз. В прошлом был обязан. Какое-то время даже уважал. Сейчас я не имею к нему никакого отношения. Я – ученый. Что я здесь делаю?..

Мы стремительно преодолеваем расстояния. Стены покрыты мягкими пластинами. Здесь царит гробовая тишина. Мы спускаемся все ниже. Пятый ярус!

Заворачиваем и окунаемся в роскошь: интерьер в классическом стиле, столы из настоящего красного дерева, мягкие диваны, огромная плазма посреди комнаты, далее за стеклом спортивный зал.

Все это врезается в мое сознание, в том числе и люди, открывшие рты при моем появлении. Я не успеваю ничего рассмотреть. Солдаты осторожно вталкивают меня в другую комнату и закрывают дверь.

– Признаться, я очень удивлен, что откликнулись именно вы.

Он всегда говорит громко. В любом помещении его голос заполняет все пространство.

Я оборачиваюсь. Генерал на голову ниже меня. Коренастый. Атлетического телосложения, поэтому не выглядит слишком полным. Но иногда пропорции его тела кажутся странными. Словно он сутулится, но у него прямая осанка. Видимо, это жизненный опыт осел на его плечи.

Я бы назвал генерала маленьким человеком. Однако он умеет наводить ужас. И его внешность помогает в этом. Светло-серые, почти бесцветные глаза, нависшие брови и крепко стиснутые челюсти – лицо, которое много лет, если не всю жизнь, не знало иного, не столь сурового выражения. К тому же, долгая служба нанесла его лицу увечья.

Только сейчас замечаю, в каком роскошном кабинете я оказался. Мебель из красного дерева, как и в залах Бункера, что я мельком увидел несколько секунд назад. Массивный стол, заваленный техникой и, что удивительно, бумагами. Уже мало кто вообще вспоминает столь древний носитель информации. Да и зачем он, если человечество давно пережило цифровизацию?

На стенах, покрытых настоящими, рельефными обоями, висят картины. Дорогое удовольствие. Работы самые разные: на одних полотнах изображены земные пейзажи, на других – военная техника. Одна картина поистине жуткая: история того самого дня...

Испуганные лица, обращенные к небу. Люди проводят своих близких в космос, а сами остаются на планете, ждать гибели.

С какой только целью здесь красуется этот кошмар? Генерал любуется им? То, что я знаю о нем, отчасти может объяснить такие вкусы.