Текст книги "По лезвию бритвы"

Автор книги: Дэниел Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5

Из «Графа» я вышел в подавленном настроении. Обычно я рассчитываю получить от Адольфуса заряд утренней бодрости, и теперь мне не хватало ее, чтобы быть во всеоружии. Да и погода стояла скверная, и я уже начинал жалеть, что не остался верным своему принципу и не провел остаток дня в постели, покуривая сон-траву. Радовало только то, что день клонился к концу.

Неожиданная находка прошлого вечера помешала моим намерениям навестить Рифмача, и мне требовалось загладить вину. Он, конечно, простил бы мне мое отсутствие, причина которого, вероятно, была ему уже известна, но все же нам надо было поговорить. В такое время Рифмач обычно либо давал представление в порту, либо репетировал у себя на чердаке, в доме матери. Его мамаша имела привычку сводить меня с женщинами своей округи, поэтому я решил поискать Йансея сначала на пристани и поковылял в том направлении. Боль в ноге не желала оставить меня в покое, как и похмелье.

Йансей, возможно самый талантливый музыкант в Низком городе, был, кроме того, и чертовски полезным знакомым. Я подружился с ним в свою бытность агентом. Рифмач тогда был членом труппы островитян, вместе с которыми выступал на балах придворных и аристократов. Однажды я спас его от ареста, и взамен он стал снабжать меня информацией: передавать грязные подробности, сплетни, негласные разговоры. Хотя он никогда ни на кого не доносил. Однако позднее мы начали двигаться в противоположных направлениях по лестнице успеха, и в наши дни его таланты пользовались спросом в самых изысканных кругах столицы. Его уши по-прежнему были открыты для меня, хотя цели, к которым я прилагал его дарования, изменились.

Ирония судьбы, которую понимали мы оба.

Я нашел его у западного причала. В окружении горстки равнодушных слушателей он исполнял концерт для барабана кпанлого и декламировал стихи, за которые и получил свое прозвище. Несмотря на его таланты, я, признаться, не встречал уличного музыканта хуже, чем Йансей. Он не принимал заявок, выбирал малолюдные места и грубо обходился со зрителями. Обычно день проходил удачно, если ему удавалось заработать несколько медных монет – поистине скромная награда для человека его способностей. Впрочем, я никогда не видел его унылым, и мне думается, он находил удовольствие уже в том, что выставлял свои неземные таланты напоказ неблагодарной публике. В любом случае он получал достаточно серебра, ублажая своей игрой слух высшего света, чтобы не считаться с доходами от уличных концертов.

Я скрутил сигарету. Йансей не выносил, когда его прерывали посреди выступления, ни при каких обстоятельствах. Однажды мне пришлось оттаскивать его от одного придворного, который имел неосторожность засмеяться во время его концерта. Йансей отличался непредсказуемым правом, свойственным маленьким людям, тем особенным гневом, который вспыхивал так же быстро и яростно, как и угасал.

Пару минут спустя он закончил свой стих, и немногочисленная публика ответила ему слабыми аплодисментами. Посмеявшись над недостатком восхищения у слушателей, Йансей обратил свой взор на меня.

– Ба, Смотритель собственной персоной! Наконец удосужился навестить старого друга Йансея? – произнес он густым, сладкозвучным голосом.

– Обстоятельства задержали меня.

– Слышал. – Он печально покачал головой. – Скверное дело. Пойдешь на похороны?

– Нет.

– Ну а я иду, так что помоги мне собрать инструменты. – Йансей начал разбирать свой набор крошечных кожаных барабанов, убирая каждый из них в отдельный хлопчатобумажный мешочек. Я взял наименьший из барабанов и проделал с ним то же самое, одновременно вложив внутрь пайку товара, предназначенную для Рифмача. При обычных обстоятельствах Йансей, скорее всего, нанес бы какое-нибудь увечье человеку, опрометчиво решившему прикоснуться к его инструментам, однако Рифмач знал о моих намерениях и потому позволил мне это сделать, не говоря ни слова. – Твое отсутствие прошлым вечером огорчило аристократов.

– О, их печаль лежит тяжким грузом у меня на душе.

– Клянусь, ты потерял сон. Если желаешь наверстать упущенное, то можешь прийти в имение герцога Илладора во вторник вечером, около десяти.

– Ты же знаешь, как важно для меня мнение пэров. Полагаю, ты рассчитываешь получить как обычно?

– Если только у тебя нет желания добавить.

Такого желания у меня не имелось. Мы продолжали собирать инструменты в молчании, пока зрители не отошли достаточно далеко, чтобы не слышать нас.

– Говорят, ее нашел ты, – сказал Йансей.

– Правильно говорят.

– Тебя это не трогает?

– Пытаюсь не думать об этом.

Йансей сочувственно кивнул.

– Плохие дела. – Он закончил складывать инструменты в толстый холщовый мешок и закинул его на плечо. – Поговорим об этом позже. Хочу занять приличное место на площади. – Мы ударили кулаками. И он пошел прочь. – Не суетись.

Причалы практически обезлюдели. Привычные для этого времени дня толпы рабочих, торговцев и покупателей ушли на похороны, довольные возможностью пораньше закончить работу под предлогом участия в спектакле публичного траура. С уходом людей на гавань опустилось немое спокойствие, столь отличное от повседневной суеты этих мест. Убедившись, что никто не видит меня, я потянулся за пузырьком амброзии. Головная боль успокоилась, боль в ноге начала отступать. Я наблюдал за тем, как серое небо отражается от водной глади, и вспоминал тот день, когда стоял на пристани вместе с пятью тысячами других юношей, готовясь взойти на палубу военного корабля, что отправлялся в Гуллию. Тогда мне казалось, что униформа мне очень к лицу, а мой стальной шлем ярко блестел в лучах солнца.

Я решил выкурить сон-травы, но передумал. Раскисать и разводить сантименты никуда не годилось – действие травки часто только усиливает твои тревоги, вместо того чтобы притуплять их. Одиночество оказалось плохим лекарством, и ноги сами собой потащились на север, в сторону церкви. В конце концов и я как будто решился пойти на похороны.

К тому времени, когда я добрался до места, служба уже началась и площадь Щедрости была так плотно забита людьми, что едва был виден помост. Я обошел основную толпу, протиснулся в переулок, ведущий к площади, и уселся там на груду корзин. Я сидел слишком далеко, чтобы слышать слова первосвященника церкви Прачеты, но уверен, что говорил он очень красноречиво, – вам ни за что не достичь того жизненного положения, когда люди будут обсыпать вас золотом, если вы не умеете говорить красивые слова в нужный момент. А кроме того, поднялся ветер, и большинство пришедших все равно не слышали его речь. Поначалу они проталкивались вперед и напрягали слух, чтобы разобрать смысл слов. Когда это не помогало, они раздражались, дети тянулись к родителям, рабочие топали ногами, чтобы согреться.

На помосте, примерно в десяти шагах позади священника, сидела мать девочки. Несмотря на расстояние, я узнал женщину по выражению ее лица. Во время Войны я видел такое на лицах юношей, потерявших конечности, – выражение страдания от полученных ран, от которых они должны были умереть, но судьба пощадила их жизнь. Такое выражение со временем оседает, словно влажная штукатурка, постепенно въедаясь в кожу. И, глядя на нее, я подозревал, что несчастная женщина уже никогда не расстанется с этой маской печали, и однажды холодной ночью, когда тяжесть муки станет невыносимой, она не вскроет вены стальным ножом.

Священник достиг кульминационной части, или, во всяком случае, мне так показалось. Я по-прежнему ничего не слышал, однако его торжественные жесты и благоговейное бормотание толпы вроде бы указывали на приближение финала. Я попробовал прикурить сигарету, но ветер задувал огонь, и, уничтожив полдюжины спичек, я отказался от своего намерения. Такой вот выдался день.

Вскоре все кончилось: речь произнесена, молитвы исполнены. Первосвященник поднял над собой золоченый образ Прачеты и сошел с помоста, процессия с гробом двинулась следом за ним. Часть толпы присоединилась к процессии. Но большинство разошлись по домам. Все-таки на улице было холодно, а до кладбища путь неблизкий.

Подождав, пока толпа на площади поредеет, я поднялся с места. Во время речи священника, из которой не слышал ни слова, я решил нарушить свое добровольное отлучение и вернуться в Гнездо. Я хотел поговорить с Синим Журавлем.

Чертовы похороны. Чертова мать. Чертов ребенок.

6

Гнездо царит над Низким городом, как Шакра Перворожденный царит над Чинватом. Изумительно стройный столп, темно-голубой на фоне серых доходных домов и складов, устремленный в бесконечность. Не считая королевского дворца, с его хрустальными бастионами и широкими воротами, это самое необычайное строение в городе. Вот уже тридцать лет башня штурмует небосклон, являя разительный контраст окружающим ее трущобам. Казалось таким утешением иметь наглядное свидетельство того, что видишь еще не все, что можно увидеть, и где-то существует иная жизнь, не изгаженная зловонием и испражнениями. Так думал я в юности.

Надежда, разумеется, оказалась ложной, но в этом не виноват никто, кроме меня самого. Много воды утекло с тех пор, и башня давно перестала служить мне напоминанием о расточительных обещаниях. То были лишь глупые надежды несмышленого юноши.

Чтобы освободить место для площади Торжества, как теперь называлось пространство вокруг Гнезда, целый квартал сровняли с землей, но никто не возражал. Это случилось в мрачные годы после великого поветрия, когда население Низкого города сократилось до жалкой доли того, что было в прежние времена. На месте снесенных домов построили белокаменный лабиринт. Башню со всех сторон окружили причудливо-замысловатой паутиной стен, высота которых едва доходила до пояса, и любой, кто пожелал бы выставить себя идиотом, мог перебраться через них вскачь. В детстве я часами развлекался здесь игрой в кошки-мышки, прячась за рядами гранита или носясь на цыпочках вдоль стен.

Похоже, площадь оставалась единственным местом Низкого города, которое пока еще не изуродовали его обитатели. Несомненно, репутация Синего Журавля, как одного из величайших магов нашего государства, способствовала в какой-то мере обузданию вандализма, однако в действительности жители Низкого города все как один преклонялись перед своим покровителем и просто не потерпели бы осквернения его твердыни. В любом кабаке между каналом и портом грязные высказывания в адрес волшебника грозили вам по меньшей мере побоями, а то и ударом ножа под ребро. Синий Журавль был нашим кумиром, самой обожаемой личностью, ценимой превыше королевы и патриарха, вместе взятых. Он не скупился на благотворительность, поддерживая деньгами полдюжины сиротских приютов, и раздавал милостыню, радостно принимаемую благодарной публикой.

Я остановился перед домом моего старейшего друга и прикурил сигарету. Ветер немного стих, позволив мне это маленькое удовольствие. Пять лет я не виделся со своим наставником, чему имелись веские основания, и я пускал табачный дымок в прохладный воздух, складывая в стопку причины нашей разлуки, пока они не нависли над блажью, что привела меня в такую даль. Я мог бы еще положить конец этой глупости, вернуться в трактир «Пьяный граф», зажечь сон-траву и проспать до утра. Мысль о мягкой постели и разноцветном дымке угасла, едва я переступил порог первой арки, и ноги медленно понесли меня вперед вопреки моим собственным предчувствиям, на которые я, должно быть, в последнее время обращал мало внимания.

Я пробирался все дальше сквозь лабиринт, полузабытые воспоминания вели меня то вправо, то влево. Сигарета потухла, но мне не хватало сил запалить ее вновь, и я просто сунул окурок в карман своей куртки, чтобы не оставлять мусор во владениях Журавля.

Последний поворот – и я очутился у входа, перед очертаниями двери в высокой лазурной стене, без дверного молоточка и прочих приспособлений для доступа внутрь. В нише над дверью сидела горгулья из того же белого камня, что лабиринт, с выражением, похожим скорее на самодовольную улыбку, нежели на звериный оскал. Пробегали секунды. К счастью, вокруг меня не было свидетелей моей трусости. Наконец я решил, что не напрасно прошел лабиринт, и ударил дважды по двери.

– Приветствую тебя, молодой человек. – Голос, созданный Журавлем для своего привратника, плохо сочетался с его миссией, так как был мягче и дружелюбнее, чем можно было бы ожидать от уродливой твари. Ее каменные глаза медленно осмотрели меня сверху вниз. – Теперь, пожалуй, уже и не такой молодой. Хозяин предупрежден. Он примет тебя в верхней комнате башни. Мне дано распоряжение пропускать тебя в любое время.

Щель на фасаде начала раздвигаться, камни заскользили по камням. Морда горгульи скривилась в ухмылку – вовсе не такой уж пустяк для существа, изваянного из куска минерала.

– Хотя я начал уже сомневаться, что когда-нибудь доведется исполнить его, – добавила горгулья.

Не в первый раз я задавался вопросом о том, что в целом свете побудило Журавля наделить свое творение чувством сарказма, в коем человеческая раса не испытывала ни малейшего недостатка. Я вошел в башню, не получив ответа.

Нижний холл был небольшим, немногим шире платформы длинной винтовой лестницы, бегущей вверх до самого неба. Я начал подъем. Мой путь освещали расположенные на равном расстоянии друг от друга стенные фонари, ронявшие чистый белый свет. Я сделал остановку на полпути, чтобы перевести дух. В детстве восхождение давалось намного проще, и я бежал по крутым ступеням с легкостью, неизвестной заядлому курильщику, которым я стал. После передышки я продолжил подъем, с каждым новым шагом сопротивляясь сильному желанию повернуть назад.

Просторная гостиная занимала большую часть верхнего этажа Гнезда. Мебель была опрятной и строгой по стилю, ее малочисленность компенсировалась тонким изяществом отделки. Два широких больших кресла стояли напротив камина, встроенного в простенок, что отделял гостевое пространство от личных покоев Учителя. Внутреннее убранство, казалось, не менялось с тех пор, как я впервые побывал здесь, и непрошеные воспоминания зимних вечеров у огня и почти позабытого детства захлестнули мой разум.

Темная фигура Учителя стояла возле огромного стеклянного окна, обращенного на юго-восток, в сторону гавани. На такой высоте зловоние и шум Низкого города уступали место далекому бескрайнему океану.

Учитель повернулся ко мне и накрыл сухими ладонями мои руки. Я боялся взглянуть на него и хотел отвести глаза.

– Как давно это было, – произнес он.

Годы взяли свое. Синий Журавль всегда был сухопарым, тело его казалось слишком худым, чтобы поддерживать такой рост, редкие пучки белесых волос торчали на голове и тощем подбородке. И вместе с тем он всегда обладал некой чудесной энергией, которая будто маскировала истинный возраст. Теперь я едва мог бы его определить. Кожа, тонкая, словно бумага, обтянула кости, в глазах появился желтоватый оттенок. По крайней мере, не изменились его привычки в одежде: скромное платье того же ярко-синего цвета, как и все прочее в его цитадели.

– Приветствую вас, Магистр, – начал я. – Благодарю за то, что приняли меня без назначения встречи.

– Магистр? Так-то ты приветствуешь человека, который натирал тебе мазью оцарапанные коленки и варил шоколад, чтобы согреть?

Было очевидно, что слова давались ему нелегко.

– Я боялся, что проявлю непочтительность, если позволю себе прежние вольности.

Маг принял хмурое выражение и крепко скрестил на груди руки.

– Вижу, к тебе вернулась былая сдержанность. Даже в детские годы в тебе было больше гордости, чем у половины королевских придворных. Но не думай, будто я мог бы отречься от тебя. Даже после того, как ты ушел с королевской службы и… взялся за новое ремесло.

– Хотите сказать, после того, как меня лишили ранга и я начал торговать дурью на улице?

Старик вздохнул. Я все еще помнил, как он издавал этот звук, когда я приходил к нему с подбитым во время драки глазом или когда он понимал, что я играю с новой игрушкой, которую украл.

– Я положил годы, чтобы отбить у тебя эту привычку.

– Какую привычку?

– Привычку принимать все за оскорбление. Это признак дурного воспитания.

– Я действительно дурно воспитан.

– Мог бы больше поработать над тем, чтобы научиться скрывать это. – Маг улыбнулся, и я поймал себя на том, что делаю то же самое. – Ерунда, ты вернулся, и я ужасно рад тебя видеть, но не могу не спросить, чем обязан возвращению блудного сына? Разве что он не явился спустя целых пять лет лишь затем, чтобы справиться о моем здоровье?

В годы моего детства Журавль был моим благодетелем и покровителем, проявляя ко мне столько доброты и тепла, сколько мог принять самый дерзкий мальчишка Низкого города. Служа агентом, я часто обращался к нему за советом и помощью. Несмотря на прежнюю дружбу, новая просьба едва не застряла у меня в глотке.

– Мне нужна ваша помощь.

Его лицо напряглось. Естественная реакция на мольбу о помощи от человека, с которым маг не виделся полдесятка лет, и в особенности от человека, стоящего по ту сторону закона.

– И какая же тебе требуется от меня помощь?

– Я нашел Маленькую Тару, – ответил я, – и думал спросить, а вдруг вы разузнали что-нибудь о ней по своим каналам. Если есть какой-то магический способ, который мог бы помочь, я прошу вас сделать это, не ставя в известность ни Черный дом, ни соответствующее министерство.

Возможно, он предположил, что я обратился к нему ради денег или чего-нибудь незаконного. Во всяком случае, моя просьба не вернула ему привычного расположения духа, доброжелательного и чуточку озорного.

– Похоже, я неверно осведомлен о круге твоих новых обязанностей.

– Боюсь, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать, – ответил я, хотя, конечно же, понимал его.

– Я попробую выразиться яснее. Каким именно образом поиски детоубийцы вписываются в границы твоих нынешних полномочий?

– Каким образом помощь преступнику вписывается в круг полномочий Первого мага королевства?

– Ха! Первый маг! – Журавль кашлянул в руку влажным и неприятным звуком. – Я не бывал при дворе с юбилея королевы. Даже не знаю, где теперь мои платья.

– Те, которые расшиты золотой нитью и стоят полгавани?

– Проклятые воротники натирали мне шею. – Синий Журавль залился смехом, и, поскольку день начал клониться к закату, лучи солнца упали на старого утомленного человека. – Сожалею, друг мой, но, боюсь, ничего не могу тебе предложить. Вчера вечером, узнав о преступлении, я послал весточку своему человеку в Министерстве магии. Мне ответили, что они дали поручение гадателю по стеклу, но усилия скрайера не принесли результата. И если они не смогли ничего узнать, сомневаюсь, что мне удастся достичь большего успеха.

– Как такое возможно? – удивился я. – Магический кристалл был замутнен?

– Полностью замести за собой следы смог бы лишь исключительно одаренный мастер своего дела. Во всем Ригусе наберется не более двух десятков магов, способных справиться с такой сложной задачей, и я не могу представить, кто из них мог бы совершить подобную гнусность.

– Сила не служит гарантией порядочности, чаще даже наоборот… но я согласен с вами в том, что маг с такими возможностями нашел бы более простой способ удовлетворения своих желаний, склонись они в том направлении. – Я почувствовал, как вновь заработали старые мускулы, пробуждаясь от долгих лет спячки. Прошло много времени с тех пор, как я занимался расследованием своего последнего дела. – Что, помимо магии, могло бы помешать вашему скрайеру обнаружить следы?

Взяв с каминной полки графин с зеленой жидкостью неприглядного вида, Журавль налил зелья в высокий бокал, что стоял рядом с графином.

– Мое лекарство для горла, – пояснил он и выпил жидкость одним быстрым глотком. – Если бы тело девочки очень тщательно вытерли или обработали каким-нибудь химикатом. Или если бы одежда, которая была на ней, соприкасалась бы с ее телом только короткое время, гадатель тоже не нашел бы следов. Это не моя сфера. Я не совсем уверен.

Запах, который я учуял на теле девочки, мог быть очистительным химикатом. Конечно, он мог означать массу других вещей, но хотя бы было уже от чего оттолкнуться.

– Для начала хотя бы что-то. – Собравшись с духом, чтобы развернуться и тронуться в обратный путь, я вдруг поймал себя на том, что не хочу уходить. Какая-то часть меня желала погрузиться в мягкое синее кресло, выпить чашку чая с моим старым учителем и поболтать о прожитых днях. – Благодарю за помощь. Очень признателен вам за то, что приняли меня. Я дам вам знать, если найду что-нибудь.

– Надеюсь, ты отыщешь человека, который совершил это, и надеюсь, это не последний твой визит. Я скучал по тебе… и неприятностям, которые ты приносил к моим дверям, точно приблудный кот с мертвым голубем в пасти.

Маг улыбнулся. Я тоже ответил ему улыбкой и двинулся к выходу, но неожиданно строгий голос старого наставника остановил меня:

– Селия хочет повидаться с тобой, пока ты не ушел. – Кажется, я все-таки вздрогнул при упоминании ее имени, хотя и старался держать себя в руках. – Она в оранжерее. Должно быть, ты не забыл дорогу.

Разумеется, не забыл.

– Как она? – поинтересовался я.

– Готовится к получению мага первого ранга через пару недель. Это большая честь.

Маг первого ранга – высшая степень, которую может получить маг. Высоким званием обладало лишь десятка два искуснейших чародеев королевства, каждый из которых отличился особыми заслугами перед страной либо оказал нужную услугу нужным людям. Журавль был абсолютно прав: получить такую высокую степень было подлинной честью, особенно в возрасте Селии. Но я спрашивал не о том.

– Как она поживает?

Журавль отвел глаза в сторону, и я получил тот единственный ответ, который хотел услышать.

– Хорошо, – сказал маг. – У нее все… хорошо.

Я спустился на этаж ниже и остановился перед дверью с мутным стеклом. Как ни велик был соблазн достать из-под куртки пузырек амброзии, я все же сдержался. Лучше сделать все быстро и на трезвую голову.

Оранжерея была прекрасна, как и все в Гнезде. Садовые растения, привезенные отовсюду из Тринадцати Земель, буйно росли в теплой и влажной среде, цветы различных оттенков добавляли живости однообразию стен из синего камня. Ярко-лиловые конусы королевских пальчиков выступали на фоне оранжевых метелок гусиных лапок, пышные гроздья цветов Дэвы наполняли своим ароматом все помещение, да и многие другие заморские растения процветали во влажном зное теплицы.

Селия слышала, как я вошел, но не оставила своего занятия, продолжая колдовать с филигранным серебряным кувшином в руке над маленьким папоротником в углу оранжереи. Голубое платье плотно натянулось на пояснице склоненной фигуры, приоткрыв бедра, но, как только Селия выпрямилась, оно легко опустилось до самых колен. Она повернулась ко мне, и я увидел ее лицо, такое знакомое, несмотря на годы разлуки, и мягкие каштановые волосы над карими миндалевидными глазами. Изгибы нежно-медовой шеи обнимало простенькое ожерелье, лакированный деревянный медальон на нитке, расписанный спереди киренскими буквами.

– Ты вернулся. – По ее тону я не мог разобрать, что она чувствует, рада ли нашей встрече. – Дай-ка взглянуть на тебя. – Она протянула руки к моему лицу, будто собираясь приласкать меня или дать мне пощечину. И то и другое было бы уместно. – Постарел, – произнесла она наконец, отдав предпочтение первой возможности, и ее пальцы прикоснулись к моей загрубевшей коже.

– Говорят, время берет свое, – ответил я.

Неумолимый бег времени иссушил мою душу и оставил следы на моем лице, однако Селии изменения пошли только на пользу.

– Да, так говорят. – Она улыбнулась, и я снова увидел в ней ту девушку, какой запомнил ее: тот же открытый и добрый взгляд, та же легкость, с которой она простила мое исчезновение, и тот же знакомый свет, который она излучала бессознательно и без раздумий. – После того как ты ушел из Черного дома, я каждый день бегала в «Пьяного графа», хотела увидеть тебя. Адольфус говорил, что тебя нет дома. И так продолжалось месяц. Потом я перестала искать с тобой встреч.

Я молчал, не желая вдаваться в объяснения ухода с королевской службы и своего исчезновения.

– Ты бросаешь нас на пять лет, пропадаешь бесследно, не сказав ни слова, даже не известив нас. – Казалось, Селия больше не сердится на меня, рана на ее сердце уже зажила, но остался заметный рубец. – И теперь ты даже не хочешь ничего объяснить?

– У меня были на это причины.

– Эти причины были нелепы.

– Возможно. Я принимаю множество нелепых решений.

– С этим я не буду спорить. – В ее словах была немалая доля правды. – Я очень рада видеть тебя, – наконец произнесла она, обдумывая каждое слово, словно хотела сказать что-то еще.

Я опустил глаза и уставился на свои башмаки. Но они не поведали мне ничего нового.

– Слышал, скоро тебя произведут в маги первого ранга. Мои поздравления.

– Я не уверена, что достойна такой чести. Не сомневаюсь, Учитель приложил все усилия, чтобы подмазать мое восхождение.

– Значит, теперь ты можешь разрушить любое творение архитектуры, если сочтешь его безобразным, и обратить непослушных слуг в грызунов?

Лицо Селии приняло натянутое выражение, которое я часто наблюдал у нее, когда девочкой она не могла понять шутку.

– Я приучала себя следовать по стопам Учителя и потому изучала предметы, в которых он преуспел: алхимию, защитную и лечебную магию. Учитель никогда не имел желания учить заклинания, с помощью которых можно наносить вред окружающим, и у меня даже в мыслях не было следовать теми путями, которых он предпочел избегать. Даже практика темных сторон Искусства требует от человека определенных качеств. Ни один из нас не способен на такое.

Каждый способен на все, что угодно, подумал я, но ничего не сказал.

– Он необыкновенный. Боюсь, в детстве мы едва ли это осознавали. Получить честь учиться у его стоп… – Селия положила крохотные ручки на грудь и покачала головой. – Понимаешь ли ты, что значат его обереги для этого города? Для этой страны? Сколько людей умерло от чумы? И сколько еще умерло бы, если бы его заклинания не защищали нас по сей день? До его открытий крематорий в летние месяцы приходилось топить круглые сутки только затем, чтобы не выбиваться из графика, – и это тогда, когда чума не достигла еще своего пика. Ну а когда красная лихорадка разразилась в полную силу, некому было даже собирать тела с улиц.

Воспоминание о тех событиях закралось мне в мозг. Мальчик шести-семи лет робко перешагивает через тела соседей, стараясь не наступать на их распростертые руки, и напрасно взывает о помощи.

– Я знаю, что значит для всех нас работа Учителя.

– Не знаешь. Боюсь, этого не понимает никто. Мы не представляем себе, сколько погибло людей в Низком городе, среди островитян и портовых рабочих. В тех санитарных условиях, что были прежде, могла вымереть треть населения, половина и даже больше. Благодаря Учителю мы выиграли Войну. Без него не осталось бы достаточно живых мужчин, чтобы собрать нужное войско. – Ее глаза благоговейно поднялись кверху. – Мы всегда будем перед ним в неоплатном долгу.

Когда я ничего не ответил, она слегка покраснела и смутилась.

– Ну вот, по твоей милости я начала снова. – Ее непринужденная улыбка обнажила тонкую паутинку морщин на коже, морщинок, что так разительно отличали ее от девочки, живущей в моих воспоминаниях, в образах, которые могут отойти в прошлое, но навсегда останутся дороги сердцу. – Полагаю, ты вернулся не затем, чтобы выслушивать мои избитые дифирамбы Учителю.

– Не совсем за этим.

Слишком поздно я понял, что мой полуответ позволил ей вывести собственное заключение о причине моего визита.

– Разве мы на допросе? Может быть, мне привязать тебя и силой выпытать ответ?

Я не планировал рассказывать ей, но, в конце концов, я вообще не планировал видеться с Селией. Разумнее было раскрыть ей истинную причину моего появления, нежели поощрять ее склонность к фантазиям.

– Ты слышала о Маленькой Таре?

Селия побледнела, игривая улыбка улетучилась вмиг.

– Мы живем не настолько далеко от города, как ты думаешь.

– Вчера я нашел ее тело, – продолжил я. – И решил зайти и узнать, не известно ли чего-нибудь об этом Учителю.

Селия по привычке нервно покусывала нижнюю губу. Хотя бы что-то сохранилось в ней со времен нашего детства.

– Я поставлю свечку Прачете с тем, чтобы она даровала утешение семье девочки, и еще одну – Лизбен, чтобы помогла ее душе отыскать путь домой. Но, признаться, не пойму, какое тебе до этого дело. Предоставь расследование Короне.

– Знаешь, Селия, звучит так, будто это сказал я.

Смутившись от стыда, она снова залилась краской.

Я подошел к высокому буйноцветущему растению, привезенному из какого-то дальнего уголка земли. Его аромат был тяжел и приторно-сладок.

– Ты счастлива здесь, следуя заветам Учителя?

– Мне никогда не достичь его мастерства, я не смогу овладеть Искусством так же виртуозно, как он. Но быть преемницей Журавля – это высокая честь. Я учусь день и ночь, чтобы стать достойной такой привилегии.

– Метишь на его место?

– Конечно же нет. Никто не смог бы занять место Учителя. Но ведь и он не вечен. Кто-то должен продолжать его дело. Учитель осознает это, и отчасти поэтому меня повышают в звании. – Она приподняла подбородок – самоуверенность, граничащая с властностью. – Когда придет время, я буду готова защитить жителей Низкого города.

– Одна в этой башне? Похоже на затворничество. Возраст Журавля перевалил за половину, когда он уединился здесь.

– Способность к самопожертвованию – часть ответственности.

– Что насчет твоей службы в Министерстве магии? – поинтересовался я, намекая на пост, который она занимала в то время, когда я виделся с ней в последний раз. – Помнится, место тебе очень нравилось.

– Я поняла, что имею более высокие цели и не желаю провести остаток дней в конторе, перекладывая бумажки с одного стола на другой и пререкаясь с невеждами и бюрократами. – Ее взгляд стал ледяным, являя досадный контраст нежности, с которой она смотрела на меня прежде. – Ты знал бы больше о моих целях, если бы последние пять лет не избегал встреч со мной.

С этим было трудно поспорить. Я снова повернулся к цветам.

Гнев Селии испарился, и через мгновение она опять повеселела.

– Хватит об этом. Впереди у нас еще столько лет, чтобы все наверстать. Чем теперь занимаешься? Как поживает Адольфус?

Продолжение разговора никому из нас не сулило ничего хорошего.

– Был рад повидать тебя. Приятно узнать, что ты все еще присматриваешь за Учителем. И то, что он все еще заботится о тебе.

Селия блеснула улыбкой.

– Так ты придешь завтра? Приходи на обед. Мы накроем для тебя, как в прежние времена.