Текст книги "По лезвию бритвы"

Автор книги: Дэниел Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

16

Развалившись на стуле для посетителей и закинув ноги на огромный засаленный дубовый стол, я прождал в темноте больше двадцати минут, прежде чем Гренвальд соизволил явиться. Я уже начал подозревать, что он надумал вовсе уклониться от решения каких бы то ни было задач, которые потребовали бы его внимания, и мне придется, как идиоту, торчать в его конторе до скончания века. Однако ожидание стоило того, чтобы увидеть реакцию Гренвальда, когда он отворил дверь: выражение надменности в мгновение ока обернулось презренным ужасом.

За десяток лет время хорошо потрудилось, чтобы приподнять положение моего бывшего командира, но едва ли позаботилось о том, чтобы улучшить его характер или исправить его крысиную челюсть. Он был одет в дорогой, но плохо сидевший на нем камзол, а некогда крепкое тело обрастало жиром заметно стремительнее, чем это бывает в среднем возрасте. Я зажег спичку и поднес ее к сигарете.

– Привет, полковник. Как жизнь?

Он быстро захлопнул за собой дверь, надеясь сохранить в тайне от своих подчиненных нашу с ним встречу.

– Как, черт возьми, ты сюда попал?

Я затушил спичку, встряхнув ее двумя пальцами, и покачал головой.

– Эх, полковник, полковник. Мне, признаться, обидно. Старый приятель, а обращается ко мне в таком тоне? – Я неодобрительно прищелкнул языком. – Так-то вспоминают о прошлом двое старых товарищей, связанных узами благородного похода?

– Нет-нет. Конечно нет, – ответил он. – Я просто не ожидал увидеть тебя здесь. Извини. – В этом одна из забавных черт Гренвальда: он чертовски легко поддавался.

– Под мостом пересохло, – намекнул я.

Гренвальд снял камзол и шляпу и повесил их на крючок возле двери, стараясь выиграть время, чтобы сообразить, зачем я пожаловал и что нужно сделать, чтобы я ушел.

– Виски? – предложил Гренвальд, подходя к бару в углу и наливая себе полный бокал.

– Стараюсь не пить крепкого до полудня – один из законов моей новой жизни в качестве начинающего трезвенника. Но ты не стесняйся.

Он даже не дослушал меня. Махнув целый стакан в один быстрый прием, Гренвальд налил себе еще четверть и прошел мимо меня, чтобы занять свое место с противоположной стороны стола.

– Я думал, что после прошлого раза… – Он тяжело сглотнул. – Я думал, между нами все кончено.

– Правда?

– Кажется, ты говорил, что мы квиты.

– Разве?

– Нет, конечно, я рад тебя видеть.

Я отразил его радость театральным взмахом руки.

– По какому поводу?

– Ну, может быть, я просто решил заглянуть ненадолго и выразить почтение своему бывшему командиру, – ответил я. – Неужто не хочется хоть иногда повспоминать старые времена с братьями-офицерами?

– Конечно хочется, конечно, – признался он, спеша согласиться со всем, что бы я ни сказал.

– В таком случае почему никогда не заходишь с визитом вежливости? Ты так высоко взлетел, что позабыл своих бывших солдат?

Гренвальд пробормотал что-то невнятное, нечто среднее между извинением и оправданием, и замолчал.

Сдерживая смех, я позволил неловкому молчанию ненадолго разделить нас и через пятнадцать секунд продолжил:

– Ну, раз ты не против, то, надеюсь, сможешь кое в чем мне помочь. Правда, я не решаюсь спросить, учитывая то, как много ты уже для меня сделал.

– Не переживай об этом, – холодно ответил он.

– Помнишь ту операцию под Донкнахтом, за день до перемирия?

– Смутно.

– Разумеется. Уверен, она представляла слабый интерес для столь высокого звена в цепи командования. Решая вопросы стратегии и поставок вооружения, должно быть, легко забыть о стычках, засевших в памяти низших чинов.

Гренвальд ничего не ответил.

– Мне необходимо знать имена всех магов, задействованных в той операции, и тех, кто мог бы их обучать. В Военном министерстве должны остаться записи.

– Там бы не оставили никаких бумаг, имеющих отношение к подобному делу, – ответил он сразу и не задумываясь. – Такие сведения не предавали бумаге.

– У них есть записи.

Он попытался найти какой-нибудь благовидный предлог, дабы уклониться от обещаний.

– Я не уверен, что смогу подобраться к ним. Вряд ли они хранятся в главной библиотеке вместе с другими документами военных лет. Если такие бумаги и существуют, то лежат под замком, а доступ к ключу ограничен.

– Но заместителю министра получить его не составит труда.

– Правила поменялись, – возразил он. – Теперь не так, как в старые времена. Я не могу просто зайти в архив и выйти оттуда с документами под мышкой.

– Просто или легко – все равно. Но в любом случае ты их достанешь.

– Я… не могу ничего обещать.

– Никто в целом свете не может ничего гарантировать, – ответил я. – Но ты попытаешься, не так ли, полковник? Ты ведь постараешься, очень постараешься.

Осушив стакан, Гренвальд наклонил ко мне свою крысиную мордочку. Спиртное ударило в мозг, придав полковнику храбрости, на которую трезвый он не отважился бы.

– Я сделаю, что смогу, – ответил он, и тон его голоса не вселил в меня уверенности в том, что его миссия завершится успехом. – И после этого мы в расчете. Больше никаких внезапных визитов. Баста.

– Странно. То же самое ты говорил в прошлый раз, когда я заходил к тебе. – Я затушил сигарету о стол, хорошенько размазав пепел, затем поднялся и взял свою куртку. – До скорой встречи, полковник.

Уходя, я хлопнул дверью кабинета, хозяин которого едва ли заслужил носить столь высокий титул.

Его секретарь, миловидная, безмозглая штучка, которая позволила мне проникнуть в кабинет Гренвальда, после того как я наплел ей небылиц про Войну, любезно мне улыбнулась.

– Ну как, полковник смог помочь вам с вашей бедой?

– Это будет непросто, но он постарается сделать для меня все возможное. Знаете, полковник – ничто без своих солдат. Он что-нибудь рассказывал вам о том случае, когда меня ранили в ногу стрелой и он тащил меня на себе целых три мили через вражеские позиции? В ту ночь он спас мне жизнь.

– Правда? – удивилась она, выпучив на меня глаза.

– Нет, конечно же нет. Ни единого слова правды, – ответил я, обескуражив ее, и ушел.

17

Я покинул ведомство Гренвальда, и мой мальчишка побрел рядом со мной, не говоря ни слова. Встреча была пустой тратой времени: Гренвальд – мягкотелый болван, и я не мог положиться на него полностью, не в таком важном деле, как это. Последствия обошлись бы мне чересчур дорого, если бы дело не выгорело. А из этого следовало, что теперь пришло время переходить к плану «Б», и у меня имелась причина, по которой я не прибегнул к нему в первую очередь.

Все оттого, что план «Б» предполагал участие Криспина, единственного человека в достаточно высоких кругах, через которого я мог добыть нужные сведения, и я почему-то надеялся, что он согласится помочь мне. После нашей последней встречи сама мысль обратиться к нему за помощью казалась мне отвратительной, однако гордыня отступает перед желанием выжить. Так что, проглотив свою гордость, я направился к тому месту, где, по словам Адольфуса, обнаружили мертвое тело ребенка.

Голос прервал мои размышления, и я даже не сразу понял, что со мной говорит Воробей. Мальчик, пожалуй, впервые завел разговор без понуждения.

– Что произошло, когда вас забрали в Черный дом?

Четверть квартала я думал, как ответить на этот вопрос.

– Я вернулся на королевскую службу.

– Зачем?

– Они воззвали к моему патриотизму. Для королевы и для страны я сделал бы все, что угодно.

Мальчишка спокойно обдумал ответ и изрек:

– А мне наплевать на королеву.

– Честность – это преувеличенная добродетель. И мы все любим королеву.

На это Воробей ответил глубокомысленным кивком, и мы перешли канал, в нескольких ярдах от которого уже показалось место преступления, обозначенное суетливым скоплением людей.

Там было полно законников, и, вопреки укоренившейся традиции недобросовестного исполнения своих обязанностей, за расследование последнего случая они, похоже, принялись со всем тщанием. Криспин стоял в центре всего этого хаоса, рядом с телом убитой девочки, вел записи наблюдений и раздавал распоряжения подчиненным. Наши взгляды столкнулись, однако Криспин отвел глаза и вернулся к своим обязанностям, не подавая виду, что заметил меня. Чуть дальше, на перекрестке, Гискард опрашивал свидетелей, и я узнал нескольких парней, что обрабатывали меня в прошлый раз. Они тоже болтались поблизости, склонные скорее творить насилие, нежели расследовать его.

– Побудь здесь.

Воробей уселся на ограждение, а я протиснулся сквозь водоворот суеты, проскочил через оцепление и подошел к своему бывшему напарнику.

– Здорово, агент.

Он ответил, не поднимая глаз и продолжая заносить записи в свой обтянутый черной кожей журнал.

– Зачем ты здесь?

– Ты разве еще не в курсе? Я так сильно по тебе скучал, что отправился к Старцу и вымолил его взять меня назад на работу.

– Да, слышал. Час назад приходил гонец от Краули. Я думал, что ты воспользуешься временем, отпущенным тебе Особым отделом, чтобы бежать из города.

– Ты всегда слабо верил в меня.

Внезапно журнал полетел на землю, а рука Криспина вцепилась в отворот моей куртки. Обычно сдержанный, он неожиданно вышел из себя.

– Мне наплевать, какой договор ты заключил со Старцем. Это мое дело, и я не допущу, чтобы ты вмешивался в него со своей ненавистью.

Я схватил его за руку и отвел ее в сторону.

– На сегодня с меня довольно грубости стражей закона. И все же отрадно видеть, что Корона вспомнила о том, что к югу от Андела тоже живут люди. В прошлый раз ваше участие принесло менее чем скромные плоды. Насколько я вижу, ваша работа большей частью состоит в том, чтобы стоять вокруг трупа и изображать скорбь.

Быть может, это звучало несправедливо, однако немного охладило Криспину голову.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он.

– Почему бы для начала не рассказать мне, как нашли тело?

– Тут и рассказывать нечего. Тело обнаружил рыбак, когда шел на пристань. Он сообщил об этом гвардейцам, а те доложили нам. Судя по состоянию тела, девочка была убита прошлой ночью, а ранним утром труп бросили здесь.

Я опустился на колени перед ребенком и приподнял покрывало. Девочка была совсем юная, моложе той, что нашел я. Ее спутанные волосы казались черной грязью на светлой коже.

– Малышку… обесчестили?

– Она чистая, не такая, как в прошлый раз. Единственная рана – прямой разрез на шее, от которого девочка и умерла.

Я снова спрятал тело под покрывалом и поднялся с земли.

– Что говорит ваш скрайер? – поинтересовался я.

– Пока ничего. Ей нужно немного времени, чтобы поработать с телом.

– Я хотел бы побеседовать с ней.

Криспин недовольно задумался над моей просьбой, но мы оба понимали, что его разрешение лишь формальность. Старец желал моего участия в этом деле, а его слово – закон.

– Попозже днем Гискард должен заглянуть в Коробку. Думаю, можешь пойти вместе с ним.

– Это первая просьба, – продолжил я, – а вот вторая. Мне нужно, чтобы ты достал списки всех магов, которые были задействованы в операции «Вторжение» при Донкнахте перед самым концом Войны. Сведения о них наверняка глубоко зарыты, но они где-то есть. – Я недоверчиво покачал головой. – Армия не любит выдавать свои секреты.

Криспин внимательно посмотрел на меня, затем опустил взгляд на землю.

– Это военные документы. Как агент Короны, я не имею к ним доступа.

– Может, через кого-то. В конце концов, за десять лет службы ты обзавелся связями и мог бы использовать все свое аристократическое обаяние. Только не говори, что ничего не можешь придумать.

Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были чисты, как стекло.

– Почему ты здесь?

– В каком смысле?

– Почему ты здесь? Что ты делаешь сейчас на месте преступления? Зачем пытаешься найти убийцу девочки? – Гнев исчез, теперь в глазах Криспина читались только усталость и беспокойство. – Ты не агент, у тебя нет никаких полномочий. Какое ты имеешь ко всему этому отношение?

– Думаешь, я делаю это по доброй воле? Старец был готов пустить мне кровь. Только таким образом я мог получить свободу.

– Беги. Убирайся из Низкого города. Если боишься Старца, беги, беги без оглядки. Я позабочусь о том, чтобы никто из твоих не пострадал. Просто… исчезни.

Я пнул башмаком лежащий на земле камень.

– Что? Нечего сказать? Ни одного остроумного возражения?

– Какая тебе забота?

– Может, просто хочешь показать, насколько ты умнее всех нас? Или задумал что-то, чего я не вижу? Уходи. Ты не агент. Я бы даже сказал, что ты бесконечно далек от него. Если вдруг позабыл, что произошло с тобой за последние пять лет, то позволь мне напомнить: ты наркоман и преступник, ты грабишь отцов и матерей и не щадишь никого, кто встанет на твоем пути. Ты стал всем тем, что сам ненавидел, и я не хочу, чтобы ты впутывался в мое расследование.

– Я был лучшим сыщиком за всю историю службы, и я по-прежнему думал бы и за тебя, и за всех остальных, если бы не разругался с начальством.

– Только не притворяйся, будто твое падение было сознательным выбором. Кто-то другой, быть может, и поверит в твою болтовню, но я-то знаю, почему ты не агент, вовсе не потому, что ты просто не желал подчиняться правилам.

Я подумал, как было бы здорово износить до дыр эту безупречно чистую серую форму.

– Я не забыл, не переживай. Помню, как ты стоял заодно с трибуналом, когда мое имя вычеркнули из списка и разбили мое Око.

– Мне ничего другого не оставалось. Я предупреждал тебя не соваться в Особый отдел и особо предупреждал не связываться с той женщиной.

– Предусмотрительный, благонадежный Криспин. Не создавать никаких трудностей, не замечать очевидного. Ты хуже Краули. По крайней мере, тот признает себя тем, кто он есть.

– Проще было сбежать. Не надо подчиняться приказам, не надо принимать трудных решений. Я делаю свою работу – не идеально, но приношу больше пользы в качестве шестеренки, чем ты, торгуя отравой.

Я чувствовал, как у меня сжимаются кулаки, но поборол настойчивое желание пройтись по физиономии Криспина. По его мрачному взгляду я догадался, что и он испытывает те же чувства.

– Пятнадцать лет вычищать дерьмо, – сказал я. – Тебе должны дать медаль.

Мы буравили друг друга грозными взглядами, и казалось, что наш разговор обещает закончиться дракой. Криспин первым прервал молчание.

– Довольно. Я достану тебе этот список, и мы в расчете. Больше я тебе ничего не должен. Встретишь меня на улице, веди себя так, будто видишь любого другого агента.

– То есть плюнуть на землю?

Криспин лишь потер лоб, но ничего не ответил.

– Пришли список в «Пьяного графа», когда достанешь его. – Я зашагал обратно к мосту и забрал Воробья с ограждения. – Идем.

Мальчик вновь показал образец недавно проявившейся в нем разговорчивости.

– Кто это был?

– Мой бывший напарник.

– Почему он кричал на тебя?

– Потому что осел.

Чтобы поспевать за мной, Воробью пришлось удвоить шаг, но он не отставал.

– А почему ты кричал на него?

– Потому что я тоже осел.

– Он поможет нам?

– Да.

– Почему?

– Как попутчик ты мне нравился больше, когда не задавал столько вопросов, – ответил я.

Я бросил последний взгляд на Криспина, который теперь склонился над телом, изучая какую-то мелочь. Я подумал, что наговорил ерунды, о чем теперь сожалел. Я подумал, что мне еще представится случай принести извинение, хотя это и не в моих правилах. Я ошибался. За свою жизнь я много раз был не прав, но эта ошибка навсегда осталась незаживающей раной.

18

Я прожил на улице уже около четырех лет, когда как-то ночью нашел Селию. Мне было тогда лет десять или чуть больше. Если у тебя нет семьи, то некому праздновать твои дни рождения. К тому времени Синий Журавль уже привел в действие свои обереги, и тела жертв лихорадки больше не складывались штабелями на улицах, однако никто не мог обуздать анархию, царившую в Низком городе. Ночью гвардейцы держались ближе к его границам и возвращались только большими группами. Даже синдикаты не беспокоили нас, вероятно, оттого, что с нас нечего было взять.

В то время опустевший Низкий город напоминал город призраков. Понадобилось почти десятилетие, чтобы население восстановилось до прежнего уровня, и даже после этого еще многие годы оставались районы, где можно было за полчаса не встретить ни единой живой души. Найти место ночлега не представляло труда: всего-то зайти в опустевший квартал, запустить камнем в окно и залезть внутрь. В лучшем случае хозяева бежали или чума забрала их где-то на улице. Но если тебе не повезло, приходилось ночевать в одной комнате с трупом. В любом случае – коротать ночь в холоде.

Никогда больше жизнь не представлялась мне таким бесшабашным разгулом, как в годы проведенного на улицах детства. Я ни в чем не нуждался. Низкий город обеспечивал меня всем необходимым. Еду я крал, прочие мелкие надобности удовлетворял силой или обманом. Я рос закаленным, как скот, и диким, как бездомный пес. Вечерами я обходил улицы, наблюдая за тем, как городские развалины исчезают в сумерках наступающей ночи. Вот так я и встретил Селию. Вернее, сначала услышал. Ее испуганный плач привлек мое внимание, прервав мой вечерний обход.

Их было двое, оба наркоманы, крепко подсевшие на змия. Первый был древним стариком, почти ровесником первичного хаоса, гнилые десны являли свидетельство его закоренелой привычки, ветхие лохмотья кишели городской живностью. Его протеже был на несколько лет старше меня, но казался невероятно тощим; редкие рыжие волосы торчали над унылыми большими глазами. Внимание обоих было поглощено маленькой девочкой между ними, ее надрывный рев теперь сделался тише, страх лишил ее голоса.

Годы дележа территории посвятили меня в таинства тараканов и крыс, и способ моих передвижений напоминал скорее их молниеносную прыть, нежели беспечную походку большинства детей моего возраста. Под покровом темноты я был практически невидим, хотя парочка впереди меня так увлеклась девочкой, что привлечь их внимание мог разве что военный оркестр на марше. Прижавшись плотнее к уличной стене, я тихонько подкрался к ним, больше из любопытства, чем по каким-то иным причинам, и притаился во мраке, держась подальше от лунного света.

– По крайней мере три или четыре стебля мы за нее получим, три или четыре штуки по крайней мере! – рассуждал старик, запустив свои сучковатые пальцы в волосы девочки. – Отведем ее прямо к главному еретику и за трубкой чистейшего дурмана договоримся. Пусть отправляет.

Спутник старика стоял молча, его туповатое желтушное лицо едва ли выказывало признаки понимания.

– Я ее покупаю у вас.

Слова сорвались с языка сами собой. В те дни подобные вещи часто происходили со мной: едва успеет шальная мысль промелькнуть в уме, как ее последствия уже отражаются эхом от небосвода.

Подросток обернулся, но неуклюжее тело и притупленные чувства лишили его движения легкости и быстроты. Старик оказался проворнее, его рука схватила девочку за плечо, как будто защищая ее. В мгновение тишины слышались лишь детские всхлипывания. Затем старик рассмеялся, хриплый звук прорвался наружу сквозь скопления слизи в носу.

– Мы нарушили границы ваших охотничьих владений, благороднейший господин? Не беспокойтесь, мы задержимся тут недолго.

Когда-то старый наркоман, видимо, был важной фигурой, учителем либо законником, пока змий не пожрал его, и хотя его мозг давно ужался до простейших рефлексов, он по-прежнему сохранил бесполезную способность изъясняться красноречиво.

Я запустил руку в башмак и вынул оттуда заначку: три серебреника, которые нашел или украл, и один золотой. Его мне дал Одноглазый Роб в качестве платы за то, что я стоял на шухере, когда тот обносил старый банк на Светлой улице.

– Тут есть желтая монета. Это честная сделка.

Я не знал точно, сколько давали за ребенка, однако долгое путешествие по улицам города едва ли стоило больше того, что я предлагал.

Старик и подросток тупо таращились друг на друга, пытаясь обдумать своими черепашьими мозгами новый поворот событий. Имея достаточно времени, один из них мог бы сообразить, что будет проще убить меня и забрать деньги, чем согласиться на мое предложение, а потому нельзя было предоставить им такой шанс.

Держа в левой руке кошелек с монетами, я развернул правой рукой опасную бритву, которую вынул вместе с заначкой.

– Я забираю девчонку, – сказал я. – Плату выбирать вам – золото или сталь.

Парень двинулся вперед с угрожающим видом, но я перехватил его взгляд, и он остановился на полпути. Монеты звякнули в кошельке.

– Золото или сталь. Выбирайте.

Тот, что удерживал девочку, снова разразился скрежещущим смехом. Резкий звук будоражил мне нервы, и я испытывал жгучее желание свернуть этот чертов торг и взглянуть, какого же цвета кишки у вшивого недоумка.

– Мы возьмем деньги, – произнес он. – Избавь нас от труда тащиться с ней в порт.

Но его юный спутник, казалось, все еще сомневался, поэтому я швырнул кошелек перед ним на землю. Он наклонился за ним, и я подумал было пару раз полоснуть его лезвием по лицу, а затем приняться за его престарелого товарища. Однако старик по-прежнему крепко держал девочку, и я не сомневался, что он прибьет ее не моргнув и глазом. Поэтому я решил играть честно и надеялся, что и эти двое сделают то же самое. Хотя и жаль было терять деньги. Неизвестно, когда еще представится случай добыть золотую монету, тем более что Роба упекли в тюрьму на ближайшие двадцать лет за убийство священника во время драки в трактире.

– Теперь убирайтесь, – сказал я, когда юноша выпрямился, держа в руке заработанные моей кровью и потом деньги. – Уйдете через другой конец переулка. И не делайте глупостей.

Тот, что удерживал девочку, уставился на меня пристальным взглядом. Потом он оскалился, показав буро-зеленые зубы.

– Теперь будь бдителен, маленький смотритель, и получше сторожи свой заповедник, – произнес он.

– Если еще раз вас увижу, отрежу вам яйца от корня и оставлю истекать кровью на улице.

Старик снова загоготал мерзким смехом и пошел вспять, его юный спутник побрел следом за ним. Я провожал их взглядом до тех пор, пока не убедился, что они не замышляют напасть на меня, и только тогда сложил бритву и зашагал к девочке.

Ее миндалевидные глаза и смуглая кожа выдавали киренскую кровь, а изодранная одежда и синяки подсказывали, что девочка уже несколько ночей провела на улице. На шее ребенка были деревянные бусы из тех, что до разгула чумы на рынке в Кирен-городе шли по медяку за две штуки. Любопытно было узнать, откуда у девочки эта вещица. Возможно, ее подарила мать, или отец, или кто-то из бесчисленных родичей девочки, лежавших теперь в земле.

Уход похитителей не улучшил ей настроения, и она продолжала рыдать, уже не владея собой. Я присел на колено и легонько пошлепал ее по щеке.

– Прекрати плакать. Никто тебя не слушает.

Дважды моргнув, она утерла нос. Слезы перестали катиться из глаз, но я дождался, пока восстановится ее дыхание, прежде чем заговорил вновь.

– Как тебя зовут?

Я видел, как вздрогнула ее тонкая шейка, будто желая ответить, но девочка не смогла пошевелить губами, чтобы облечь голос в слова.

– Твое имя, дитя, – спросил я вновь, силясь вложить в свой голос хоть чуточку нежности, ибо это тонкое чувство я знал лишь понаслышке.

– Селия.

– Селия, – повторил я. – Больше никто никогда не обидит тебя, понимаешь? Ты не должна бояться меня. Я буду заботиться о тебе, договорились? Я на твоей стороне.

Девочка недоуменно смотрела на меня, не зная, что мне ответить. Время, проведенное ею на улицах, вовсе не привило ей склонности доверять ближнему.

Я поднялся с колена и взял ее за руку.

– Идем. Надо подыскать тебе теплое место.

Начал накрапывать мелкий дождик, но вскоре пошел настоящий ливень. Моя тонкая куртка промокла до нитки, девочке же пришлось довольствоваться одним рваным платьем. Некоторое время мы шли в молчании. Несмотря на то что ветер бил ее хрупкое тело, Селия не плакала и не жаловалась.

Строительство Гнезда было завершено, его лазурная стрела взмыла высоко в небеса, но устройство лабиринта вокруг башни еще продолжалось. Нам пришлось пройти сотню ярдов по изрытой земле, что давалось маленьким детским ножкам не так-то просто, однако девочка отважно справлялась с трудностями. Ее глаза смотрели на башню с трепетом и восторгом, едва она открылась нашему взору.

За пять недель до того все население Низкого города, пополненное толпами из других частей столицы, праздновало под присмотром отряда гвардейцев переселение Синего Журавля в новую обитель. Я наблюдал издали за тем, как верховный канцлер чествовал величественную фигуру в необычном одеянии. С тех пор никто из местных обитателей еще не отважился прийти сюда и представиться хозяину башни. Теперь, кажется, было самое подходящее время поздравить волшебника с новосельем.

Держа девочку за руку, я, старательно изображая важный вид, зашагал к основанию башни.

На карнизе, в нескольких футах над землей, восседала статуя чудища, уродливое пятно на безукоризненном совершенстве фасада. Ниже под статуей виднелись очертания двери. Я громко забарабанил по центру входа и закричал в ночь:

– Откройте! Откройте немедленно!

Движение горгульи вызвало у нас немалый испуг. Селия даже громко вскрикнула, а я прикусил губу, чтобы не закричать. Тварь над входом повернула свое каменное лицо с какой-то невероятной легкостью и заговорила нечеловеческим, устрашающим голосом:

– Кто это там тревожит ночной покой? Учитель спит, мои юные друзья.

Я потерял сбережения трудного детства не для того, чтобы отступать перед столь любезным отказом, и не видел причин выказывать каменному изваянию большего почтения, чем то, которое проявил бы перед его собратом во плоти и крови.

– Тогда его нужно разбудить, – потребовал я.

– Сожалею, дитя, но я не прерву сон Учителя по воле парочки оборванцев. Приходите завтра, и тогда хозяин, возможно, пожелает принять вас.

Яркая вспышка молнии осветила небо и стройную башню, зловеще вздымавшуюся посреди пустынной земли.

– Так Синий Журавль будет спать в теплой постели, когда у его дверей умирают двое детей?

Каменные брови сурово изогнулись, и невиданное существо сделалось менее дружелюбным.

– Не говорите так об Учителе. Мое терпение не бесконечно.

Все зашло чересчур далеко, чтобы отступать. Даже тогда я понимал, что настойчивость – единственная альтернатива отступлению. Я закричал громче, надрывая голос от напряжения:

– Или Первому магу безразлична судьба людей этого города? Останется ли он в своем замке, в то время как дети Низкого города гибнут от бури? Позови его! Позови, я сказал!

Морда горгульи сверкнула в свете луны, и я осознал, что подвергаю серьезной опасности себя и девочку. Каменное существо, похоже, не могло двинуться дальше своей опоры, однако никто не знал, на какие меры оно способно было пойти, чтобы защитить башню.

– Ваша наглость начинает докучать мне. Уходите, иначе последствия… – Внезапно тварь замолчала, ее лицо замерло, всякие признаки разума угасли.

Но и так же внезапно чувства вернулись к ней.

– Погодите. Учитель идет.

Я вполне сознавал, что его скорое появление не обещало нам безопасности. В ночи свирепо завывал ветер. Селия крепко сжимала мне руку.

Каменная плита сдвинулась с места, и перед нами появился высокий, худой человек с длинной бородой. Его глаза сияли, несмотря на прерванный сон. Я видел Журавля только однажды, издалека, и в тот раз, стоя среди огромной толпы людей, волшебник произвел на меня большее впечатление. Я наблюдал за тем, как его природная доброта боролась с естественной реакцией на прерванный двумя голодранцами ночной покой. И я почему-то не удивился, когда понял, что первая берет верх.

– Я не привык к обществу гостей после полуночи, в особенности если их еще предстоит принять. Но Дэвы велели нам всегда проявлять гостеприимство, и я не нарушу заповеди. Чего вы от меня хотите?

– Это ты Синий Журавль? – спросил его я.

– Я.

– Тот, которого называют спасителем Низкого города?

– Тот самый, если меня так называют.

Я подтолкнул Селию ближе к волшебнику.

– Тогда спаси ее. Ей нужна помощь, ей некуда больше идти.

Журавль взглянул на девочку, затем снова посмотрел на меня.

– А тебе? – спросил он. – Что нужно тебе?

– Ни черта мне не надо, – ухмыльнулся я, и капли дождя заструились по моему лицу.

Волшебник кивнул и опустился на одно колено перед девочкой, склоняясь к ней без малейшего притязания на право называться одним из могущественнейших людей империи.

– Здравствуй, дитя. Люди зовут меня Синим Журавлем. Смешное имя, я знаю. А у тебя есть имя, которым я мог бы называть тебя?

Девочка посмотрела на меня испуганным взглядом, будто спрашивая моего разрешения. Я легонько похлопал ее по спине.

– Селия, – наконец изрекла она.

Глаза Журавля блеснули притворным удивлением.

– Это же мое самое любимое имя на свете! Всю свою жизнь я мечтал повстречать кого-нибудь с таким именем, а теперь ты стоишь у моего порога в глухой час ночи!

Казалось, Селия хотела хихикнуть, только не могла вспомнить, как это делается.

– Идем выпьем чаю, и ты расскажешь мне, что значит быть Селией. Уверен, это очень интересно. – Волшебник протянул девочке свою руку.

Приглашение вызвало робкую улыбку, первую улыбку, которую я видел у нее за всю ночь. Девочка взяла Журавля за руку, волшебник поднялся и повел ее за собой в башню. На полпути ко входу он обернулся, предлагая взглядом последовать за ним.

– Я скоро приду проведать ее, – сказал я.

Селия тоже повернулась, чтобы посмотреть на меня, теперь она поняла, что я не пойду с ними. Она молчала, но трепетный взгляд говорил красноречивее слов. В моей душе полыхал пожар, необычная легкость пробудилась в моей утробе, поднимаясь все выше и выше. И потом я умчался в ночную мглу, оставив волшебника с девочкой стоять там, у башни, в сиянии мягкого света, льющегося наружу сквозь открытую дверь.