Текст книги "Путь Дракона"

Автор книги: Дэниел Абрахам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Доусон

– И слышать ничего не желаю, – заявил король Симеон. За последние месяцы кожа его посерела, губы подернулись синевой. В кабинете было нежарко, однако лоб короля покрывала испарина. – Доусон, да послушай сам себя! Только вчера вернулся из ссылки – и опять за старое!

– Если Клара права и Маас задумал убить принца Астера…

Симеон стукнул ладонью по столу так, что по кабинету разнеслось эхо. Потом повисла тишина, лишь пели где-то зяблики да журчал фонтан за окнами. У задней стены по-всегдашнему невозмутимо стояли стражники, одетые в белое с золотом – цвета Кемниполя – и с мечами на боку. Интересно, что они сказали бы: должен же хоть кто-то втолковать Симеону истину, если даже Доусону он не верит…

– Послушай я тебя – Иссандриан уже поднял бы против меня бунт, – продолжал король. – А вместо этого он вчера стоял здесь на коленях, вымаливал прощение и клялся собственной жизнью, что мятеж наемников – не его рук дело.

– Если не его, то кого-то другого.

– Я твой король, барон Остерлинг. Я вполне способен разумно управлять государством.

– Симеон, ты мой друг, – мягко сказал Доусон. – Я по голосу знаю, когда ты до смерти напуган. Может, перенести на следующий год?

– Перенести что?

– Назначение опекуна и отсылку Астера в другую семью. До зимнего роспуска двора – всего три недели: объяви, что волнения в стране не оставили тебе времени принять решение. Не спеши.

Симеон встал, сгорбившись почти по-старчески. За окном трепетала зеленая листва, уже не такая свежая в преддверии осени. Скоро на смену ей придет золото и багрянец. При всей их яркости – цвета смерти.

– У Мааса нет причин желать Астеру зла, – упорствовал Симеон.

– У него связи с Астерилхолдом. Он сотрудничает с…

– Ты вел переговоры с Маччией ради Ванайев. Лорд Даскеллин заигрывал с Нордкостом. Лорд Тремонтэр тайно встречается с борхийским послом, а лорд Арминнин в этом году провел больше времени в Халлскаре, чем в Антее. Если казнить всех, кто поддерживает знакомства за пределами страны, ты тоже не выживешь. – Симеон, ища опоры, облокотился о подоконник, дыхание стало частым и прерывистым. – Когда умер мой отец, ему было на год меньше, чем мне.

– Я помню.

– У Мааса есть союзники. После высылки Иссандриана и Клинна к нему перебежали все, кто им сочувствовал.

– Мои – к Даскеллину.

– У тебя нет союзников, Доусон. Только враги и обожатели. Ты не сумел удержать даже молодого Паллиако в самый разгар его славы. Лерер его отослал на край света, лишь бы ты перестал задавать пиры в его честь. Враги – и обожатели.

– А ты?

– И то и другое. С тех самых пор как ты отбил у меня циннийку, когда нам было по двенадцать лет.

Доусон хмыкнул. Король рассмеялся вслед за ним и, подойдя к столу, опустился в кресло.

– Я знаю, ты против, – сказал он. – Однако поверь: я делаю что могу. Время сейчас тревожное, а я устал. Почти невыносимо.

– По крайней мере не отдавай принца Маасу, каким бы влиятельным он ни был. Найди другого опекуна.

– Спасибо за совет, старина.

– Симеон…

– Нет. Спасибо. Давай на этом закончим.

В передней слуги вернули Доусону меч и кинжал: Симеон давно уже восстановил старый порядок – входить к королю только невооруженным. Как низко все пало…

Доусон поспешил на улицу, даже толком не застегнув пряжку. Воздух оставался теплым, в небе висело солнце, но ветер уже веял прохладой – лето уступало место осени.

Доусон отказался от помощи лакея и забрался в карету.

– Милорд?.. – выжидательно произнес возница.

– К Медвежьему братству.

Щелкнул кнут, и карета понеслась по улицам, оставляя позади высокие башни и укрепленные ворота Кингшпиля. Доусон откинулся на сиденье, и теперь все неровности мостовой отдавались в спине. Сначала путь из Остерлингских Урочищ в столицу, а потом полдня ожидания, пока его величество удостоит его аудиенции – тяжеловато для одного дня. Тяжелее, чем прежде.

В молодости он, бывало, мог прискакать верхом из поместья в Кемниполь без остановок (разве что сменить коней по пути), поспевая как раз к балу у королевы, и потом без устали танцевать весь вечер. По большей части с Кларой. Теперь ему с трудом в это верилось, будто все происходило не с ним, однако он как наяву ощущал и запах ее тогдашних духов, и шелест ее платья – так, что кружилась голова от близости той, юной Клары.

Он усилием воли прогнал воспоминания. В клуб надо заходить твердо и несгибаемо – пусть молодость и прошла, но до смерти ему еще далеко.

Вскоре перед глазами выросло здание Медвежьего братства, на черном каменном фасаде которого красовался золотой лист – символ Бессмертного города. Улицу сплошь запрудили повозки и кареты, возницы стремились втиснуться поближе к крыльцу – чтобы высадить седока прямо у ступеней. Воняло лошадиным навозом, растоптанным сотней копыт. Доусону хотелось выскочить из кареты и дойти пешком, лишь бы сбежать от толчеи, – однако такое было ему не по рангу, и он отвел душу, обругав возницу за медлительность и неумелость. К тому времени как клубный лакей торопливо откинул подножку и помог ему выбраться, Доусону почти полегчало.

Внутри, как обычно, царило смешение табачного дыма, жара и музыки, которую за разговорами никто не слушал. Барон отдал накидку служанке, которая тут же с поклоном исчезла. Стоило ему появиться на пороге главного зала, как к нему тут же обернулись несколько человек, послышались аплодисменты – частью радостные, частью издевательские: его возвращение из ссылки встречали по-разному. Враги и обожатели. Доусон отвесил поклон – который в зависимости от адресата мог выражать благодарность или насмешку, – подхватил с подноса хрустальный бокал с вином и прошел в левый коридор, ведущий в малые покои.

В одном из меньших залов за круглым столом сидело с десяток вельмож, кипела общая беседа. Доусон выхватил глазом длинную шевелюру Иссандриана и безыскусное лицо сэра Алана Клинна. Иссандриан при виде барона встал и вместо поклона просто кивнул. В здешнем свете Доусону показалось, что Иссандриан стал ниже ростом, словно былая ссылка пригнула его к земле. Разговоры за столом мало-помалу стихли – до остальных дошло, что происходит нечто важное, хоть для них и непонятное. Доусон вытащил кинжал и отсалютовал, как на дуэли, Иссандриан в ответ улыбнулся – кажется, одобрительно.

В конце коридора располагались уединенные кабинеты, самые мелкие из которых были не просторнее кареты. Черные кожаные диваны только усиливали царящий здесь сумрак, и Даскеллин, сидя в темном углу спиной к стене, мог видеть любого входящего. Он не вынимал меча из ножен, хотя ладонь держал рядом с рукоятью.

– Ну что ж, – произнес Доусон, садясь напротив. – Я вижу, в мое отсутствие вы благополучно растратили все, что мы имели.

– Я тоже рад вас видеть, – кивнул Канл Даскеллин.

– После того как мы доблестно защитили Кемниполь от чужеземных клинков, мы вынуждены плестись в хвосте Фелдина Мааса. Как так вышло?

– Вам какой ответ – длинный или короткий?

– А что, длинный будет слаще?

Даскеллин подался вперед.

– У Мааса есть поддержка, а у нас теперь нет. Раньше я считал, что была. А потом не сошелся балансовый отчет, или что там у них есть, – и Паэрина Кларка унесло в Биранкур.

– Будете знать, как иметь дело с банкирами.

– Такого больше не случится, – мрачно заявил Даскеллин.

Более внятных извинений Доусон и не ждал, так что предпочел не дожимать. Осушив бокал, он наклонился к двери и побарабанил по ней пальцами. Чуть погодя появилась служанка и налила ему еще вина.

– Итак, что мы имеем? – спросил Доусон, когда она вышла.

Даскеллин, шумно выдохнув, помотал головой.

– Если дело дойдет до войны, мы свое отстоим. Астерилхолд ненавидят слишком многие, их нетрудно будет объединить.

– А если Астер умрет раньше, чем взойдет на трон?

– Тогда будем истово молиться, чтобы монарший скипетр его величества оказался пригоден к делу, ибо, кроме нового наследника, нам надеяться не на что. Мой специалист по генеалогии сверился с архивами родословных. У Симеона в Астерилхолде есть кровный родственник с законными притязаниями на престол.

– Законными? – переспросил Доусон, подаваясь вперед.

– К сожалению, да. И что хуже – он сторонник фермерских советов. Мы лишимся четверти наших приверженцев, причем не самых глупых, остальных соберут вокруг себя Ойер Вереннин или, возможно, Умансин Тор – оба претенденты на престол Антеи. Астерилхолд поддержит своего ставленника силами Мааса и Иссандриана, грянет гражданская война, и мы проиграем. – Даскеллин свел ладони, свеча над ним затрепетала.

Где-то в глубинах клуба крикнула служанка, послышался мужской хохот. Вино Доусона стало отдавать горечью, он отодвинул бокал.

– Может, таков и был план с самого начала? – спросил он. – Иссандриана, Клинна и всю эту возню с фермерским советом Маас мог использовать для отвода глаз. Неужели мы все это время шли по ложному следу?

– Возможно. Или он просто увидел шанс и решил его использовать. Истину знает только сам Фелдин, а он, подозреваю, правды не скажет.

Доусон постучал пальцем по краю бокала, хрусталь тихо зазвенел.

– Нельзя допустить, чтобы Астера убили, – сказал он.

– Все мы смертны. Все когда-то погибнет – люди, города, империи. Вопрос лишь – когда.

* * *

Доусон обедал с семьей в малой столовой. Жареная свинина с яблоками, тыква в меду и свежий хлеб с запеченными в нем дольками чеснока, льняная скатерть сливочного цвета, глиняные тарелки из Дальней Сирамиды и полированное серебро – все казалось пеплом и трухой.

– Гедер Паллиако вернулся, – сообщил Джорей.

– Правда? – откликнулась Клара. – Не помню, куда он уезжал. Не на юг, разумеется, у южан ведь столько родственников в Ванайях – вряд ли там радушно примут убийцу брата, или кузена, или дядюшки. Так что юг отпадает. Куда же он ездил? В Халлскар?

– В Кешет, – ответил Джорей, жуя яблоко. – Вернулся с личным ведуном.

– Как мило. – Клара тронула колокольчик, вызывая служанку, и тут же нахмурилась. – Мы ведь не обязаны давать очередной пир в его честь?

– Нет, – проронил Доусон.

Он, разумеется, понимал всю игру. Джорей сыплет сторонними новостями, Клара их подхватывает и задает вопрос мужу, вызывая его на разговор. В мрачные времена такие уловки не давали ему слишком погрузиться в себя. Нынче же бремя было слишком тяжким.

Доусон обдумывал, как убить Мааса. Дело, конечно, нелегкое. Прямое нападение невозможно: во-первых, оно ожидаемо и Маас наверняка принял меры, а во-вторых – если покушение не удастся, при дворе Маасу станут больше сочувствовать. Вызвать на дуэль и подстроить несчастный случай – над этой увлекательной мыслью Доусон раздумывал всерьез. К их дуэлям с Маасом все привыкли, никто не заподозрит ловушки, а уж поскользнуться во время боя – дело обыденное, да и случайно вонзить клинок глубже привычного – тоже на дуэлях не редкость. Правда, Фелдин моложе и сильнее, и последнюю схватку Доусон выиграл лишь потому, что более опытен, – но об этом барон предпочитал на время забыть. Мысль о дуэли была сладка.

– Дело в том, – возразил Барриат, не обращая внимания на появившуюся служанку, – что лодка идет ко дну, а мы вычерпываем воду решетом.

– То есть? – переспросил Джорей.

– Симеон – мой король, по одному его слову я пожертвую жизнью, как и любой другой, – продолжал Барриат. – Но он уже собой не владеет. Безумие из-за Эдфордской хартии отцу удалось остановить, теперь над нами висят заговоры Астерилхолда. Если с ними покончить – грянет что-нибудь другое, и так без конца.

– Вряд ли такие разговоры следует вести за обедом, милый, – попеняла ему Клара, принимая от служанки бокал разбавленного вина.

– Да пусть говорит, – отмахнулся Доусон. – Все равно мы только об этом и думаем.

– Тогда хотя бы дождитесь, пока останемся одни, – заметила Клара. – Иначе слуги о нас подумают бог знает что.

Служанка, покраснев, выскочила из столовой; Клара дождалась, пока за девушкой закроется дверь, и кивнула старшему сыну.

– Антее нужен король, – заявил Барриат. – А у нас вместо этого добрый дядюшка. Мне не так уж приятно разглашать вам дурные вести, но на флоте только так и говорят. Если бы не лорд Скестинин, который велел капитанам не миндальничать и бросать бунтовщиков на корм рыбам, на флоте уже вспыхнул бы мятеж. И хорошо, если только один.

– Не верю, – заметила Клара. – Мятеж – это ведь так грубо и недальновидно. Моряки королевского флота никогда до такого не опустятся.

Барриат рассмеялся:

– Мама, если тебе нужна совсем уж неприличная обеденная беседа, я могу рассказать, до чего опускаются моряки.

– Но ведь Симеон король, а Астер слишком юн, – храбро вмешался Джорей, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло. – Не могут же они враз измениться.

– Согласен с тобой, мой мальчик, – кивнул Доусон. – К моему глубочайшему сожалению.

– Лучшим исходом для Симеона было бы найти для Астера сильного и решительного опекуна, – заявил Барриат. – Который потом откажется от сана. Восьми – десяти лет регентства вполне хватит на то, чтобы к коронации Астера восстановить порядок в королевстве.

Джорей презрительно фыркнул, и Барриат сдвинул брови.

– Не говори ерунды, – бросил Джорей. – Регент, который за десять лет разрешит все конфликты и наладит жизнь в стране, от сана не откажется. Он и станет королем.

– Верно, – кивнул Барриат. – И это будет такой ужасный исход, правда?

– Ты говоришь совсем как наши враги, братец.

– Если собираетесь драться, то вон из-за стола оба, – велела Клара. Барриат и Джорей, обменявшись взглядом, пробормотали что-то вроде «прости, мама», и Клара кивнула. – Так-то лучше. И кроме того – что толку спорить о сложностях, которых нет, вместо того чтобы обсуждать затруднения, которые есть. Нам просто нужно убедить Симеона, что бедняга Фелдин слишком глубоко встрял в астерилхолдские дела.

– Не так-то это просто, – отозвался Доусон.

– Отчего же? – возразила Клара. – Должны же у него быть письма. Фелия так и сказала – вечно занят письмами и совещаниями.

– Ну, мама. Не пишет же он писем с подробным признанием в государственной измене. «Дорогой лорд такой-то, я счастлив узнать, что вы поможете мне убить принца»…

– Детальные признания и не нужны, – заметил Джорей. – Если найти доказательства, что он переписывается с тем королевским родственником – претендентом на наш престол, то этого будет достаточно.

– О пишущем всегда можно судить по адресатам, – удовлетворенно кивнула Клара. – Конечно, сами письма добыть непросто, но Фелия так трогательно радовалась нашей встрече, что получить от нее приглашение не составит труда. Правда, дожидаться у моря погоды я не намерена, поэтому я заплатила мастеру-вышивальщику, чтобы он пришел и показал нам новые узоры. Вышивка ведь проста только на первых порах, с более сложными приемами справиться бывает труднее. Кстати, я вспомнила. Доусон, дорогой, мне нужен будет дальний зал с хорошим светом. Завтра. Нас будет пятеро, потому что приглашать одну Фелию было бы подозрительно. Тебе ведь он завтра не нужен?

– Что? – переспросил Доусон.

– Дальний зал с хорошим освещением. – Клара повернула к нему голову и подняла брови, не отрывая взгляда от разрезаемого куска мяса на тарелке. – Потому что вышивка требует хорошего света, нельзя ведь…

– Ты приручаешь Фелию Маас?

– Она живет с Фелдином, – пожала плечами Клара. – А придворный сезон заканчивается уже скоро, терять время было бы неразумно, правда ведь?

Заметив блеск ее глаз и мелькнувшую в углах губ лукавую усмешку, Доусон понял, что она явно наслаждается происходящим. Мысли его заметались. Если уговорить Фелию впустить в дом нескольких человек…

– Мама, что ты задумала? – спросил Барриат.

– Спасти королевство, милый, – ответила Клара. – Доедай наконец тыкву, не гоняй ее по тарелке и не пытайся убедить меня, будто ты откусил хоть кусочек. Тебе даже в детстве не удавалось меня провести – не знаю, почему ты до сих пор цепляешься за эту привычку.

– Нам не поверят, – заметил Доусон. – После моих обвинений Маас заявит, что письма подделаны. Но может, этого хватит, чтобы Симеон передумал отдавать ему Астера.

– И король опять будет вилять и откладывать решение? – спросил Барриат. – Неужели этого мы и добиваемся? Тут уж либо подтолкнуть его к энергичным действиям, либо не связываться.

– Письма может отдать королю кто-нибудь другой, – предложил Джорей. – Кто не связан ни с нами, ни с Маасом.

– Может, молодой Паллиако? – спросила Клара. – Я знаю, его считают легкомысленным, но он приятель Джорея и при этом не слишком к нам близок.

Доусон положил в рот кусок свинины и принялся медленно жевать, пытаясь собраться с мыслями. Мясо было неплохим – солоновато-сладким, с легким привкусом жгучего перца. Отличное мясо, если распробовать. Доусон вдруг заметил, что улыбается – впервые за долгое время.

– Не знаю, – с сомнением произнес Джорей, однако Доусон только отмахнулся.

– Паллиако пригодился в ванайской кампании, – сказал он. – И положил конец мятежу наемников. До сих пор он был удобным орудием – почему бы ему не сослужить нам службу еще раз.

Гедер

Знамя распростерлось на столе, алая ткань потоком стекала на пол. Темный восьмиконечный знак, начертанный в светлом центре, заломился складкой, и Гедер расправил полотнище. Лерер, погладив подбородок, шагнул ближе, затем отступил и вновь приблизился, остановившись рядом с плечом Гедера.

– У моего народа это знамя вашей расы, – сказал Басрахип. – Цвет крови, от которой произошли все расы человечества.

– А роза ветров в центре? – спросил Лерер.

– Это знак богини.

Лерер хмыкнул и, подступив ближе, осторожно тронул полотнище пальцами. Рука Гедера дрогнула, словно повторяя движение отца. Басрахип успел ему рассказать, как жрецы собирали паучий шелк, как учились его красить. Знамя делали десять поколений жрецов, и прикоснуться к нему было все равно что тронуть ветер.

– И ты хочешь повесить его… э-э-э… в Ривенхальме?

– Нет, – мотнул головой Гедер. – Нет, я вез его для храма в Кемниполе.

– Вот как. Ну что ж, – кивнул Лерер. – Для храма.

Дорога из тайного храма в горах Синир оказалась в тысячу раз приятнее, чем прежний путь в горы. В конце каждого дня Басрахип сидел с Гедером у костра, слушая рассказы и истории, какие только Гедер мог припомнить, – смеялся забавным байкам, задумывался над печальными сказаниями. Даже слуги, поначалу робевшие в присутствии верховного жреца, привыкли к нему еще до того, как пересекли границу между Кешетом и Саракалом. К удивлению Гедера, Басрахип примерно знал их маршрут: жрец объяснил, что человеческий мир перестраивался, погибал и возрождался бесчисленное число раз с тех пор, как паучья богиня его покинула, но драконьи дороги остались прежними. Басрахип мог не знать рубежи между странами или даже русла рек: они со временем меняются. А драконьи дороги вечны.

Когда отряд пришел в Инентайи и остановился, чтобы пополнить запасы и дать лошадям отдых, Басрахип, как ребенок, бродил по улицам с разинутым ртом, дивясь на каждое новое здание. Гедер тогда подумал, что они со жрецом в чем-то схожи: Басрахип жил среди сказаний мира, а не в самом мире, почти как Гедер – разве что личный, собственный храм Гедера зиждился на книгах и был высечен из долга и обязанностей. И все же по сравнению с Басрахипом Гедер знал о мире неизмеримо больше: он встречал в жизни куртадамов и тимзинов, цинн и тралгутов. Басрахип же видел только первокровных, да и то лишь таких, которые походили наружностью на него самого и тех селян, что жили неподалеку от храма. Первокровные с темной кожей или светлыми волосами вызывали у него такое же удивление, как люди другой расы.

Глядя на то, как жрец сперва осторожно, а потом все смелее передвигается по улицам и дорогам, Гедер начал отдаленно понимать отца, некогда говорившего о радости следить за ребенком, познающим мир. Вслед за Басрахипом, который изумлялся всему новому, Гедер теперь обращал внимание на то, чего раньше не замечал или принимал как должное. И к концу лета, когда они добрались до Кемниполя, юноша почти жалел, что путешествие закончилось.

А тут еще отец отнесся к его находкам с такой странной настороженностью.

– Ты ведь еще не выбрал место для храма? Исчезнувшая богиня, надо же.

– Я думаю, где-нибудь поближе к Кингшпилю, – ответил Гедер. – Старое здание, где была гильдия ткачей, годами пустует – наверняка владельцы будут рады его сбыть с рук.

Лерер неопределенно хмыкнул. Глядя, как Басрахип сворачивает знамя, он взял Гедера под локоть и увел в коридор, шагая как ни в чем не бывало – юноша даже не сразу заподозрил, что отец просто уводит его от жреца. Темный камень стен поглощал солнечные лучи, у слуг почему-то сразу нашлись занятия в других частях дома.

– Тот трактат, о котором ты говорил, – произнес наконец Лерер. – Ты над ним работаешь?

– Уже нет. Он перерос сам себя. Я его задумывал как рассказ о поисках территории, которая связана с Морадом и падением драконьей империи. А теперь у меня на уме богиня, история храма и все прочее. Я и сам мало что понимаю. Нет смысла писать, пока сам не разобрался, правда ведь? Ты-то как жил это время? Какие новости?

– Я ждал того трактата, – пробормотал Лерер себе под нос и, взглянув на сына, выдавил принужденную улыбку. – Новостей наверняка пруд пруди, только я от них держусь подальше. Случись мне дожить хоть до пришествия драконов – даже тогда я не простил бы того, что с тобой сделали в Ванайях.

От слова «Ванайи» у Гедера свело желудок. В углах отцовского рта появились скорбные складки – юноша чуть не протянул руку, чтобы разровнять их пальцем.

– Ничего особенного в Ванайях не случилось, – сказал он. – То есть, конечно, город сгорел, и это плохо. Но, как выяснилось, не так уж страшно. То есть сейчас все хорошо. В конце концов.

Лерер посмотрел в глаза Гедеру, словно хотел заглянуть ему в душу. Юноша сглотнул, сердце почему-то забилось сильнее.

– В конце концов. Ну, как скажешь, – кивнул Лерер и тронул сына за плечо. – Рад, что ты дома.

– Я тоже рад, – как-то слишком быстро откликнулся Гедер.

Осторожно кашлянув, чтобы возвестить о своем присутствии, в коридоре показался дворецкий.

– Прошу прощения. Джорей Каллиам спрашивает сэра Гедера.

– О! – воскликнул Гедер. – Он же еще не видел Басрахипа! Где он? Не во дворе же его оставили дожидаться?

Рука Лерера соскользнула с плеча сына, и Гедер заподозрил, что, видимо, сказал что-то не то.

– Его милость в гостиной, – доложил дворецкий.

При виде Гедера Джорей поднялся с кресла. За год, проведенный в столице, он посвежел, заостренные черты лица разгладились. Гедер улыбнулся, и друзья застыли друг напротив друга, толком не зная, что делать – пожать руки, обняться, ограничиться формальным приветствием? Гедер вдруг засмеялся, и Джорей улыбнулся в ответ.

– Рад, что ты наконец вернулся из дальних краев, – сказал он. – Путешествия тебе явно на пользу.

– Неужели? Я думал, разрыдаюсь от счастья, когда доберусь до нормальной постели. Пусть в военных походах нет ни удобства, ни спокойствия, зато можно хотя бы не бояться разбойников.

– Есть вещи похуже простых честных разбойников. Тебя здесь то и дело вспоминали. Ты ведь слыхал новости?

– Ссылки и изгнание, – кивнул Гедер, стараясь говорить небрежно. – Вряд ли я тут пригодился бы, я ведь почти ни в чем не участвовал, разве что не дал закрыть ворота.

– Это самое лучшее, что можно было сделать в той неразберихе.

– Может, и так.

– Да.

Повисла неловкая пауза. Джорей сел обратно в кресло у окна, Гедер шагнул вперед. Гостиная, как и все комнаты столичного дома Паллиако, была небольшой; кожа на креслах загрубела и потрескалась от времени, весь дом пропах пылью. С улицы доносился стук копыт по мостовой и ругань возниц. Джорей закусил губу.

– Я пришел просить об одолжении, – признался он.

– Мы вместе дрались за Ванайи. Вместе их сожгли. Спасли Кемниполь. Никаких одолжений – просто скажи, что мне сделать.

– Ты думаешь, так легче? Ну что ж. Мой отец подозревает, что обнаружил заговор против принца Астера.

Гедер скрестил руки на груда.

– А король знает?

– Предпочитает не знать. Потому-то нам и нужен ты. Мы можем добыть доказательства. Письма. Но если мы отнесем их королю Симеону, он может объявить их поддельными. Нужен кто-то другой – человек, к которому король питает доверие. Или хотя бы не питает недоверия.

– Конечно, – кивнул Гедер. – Разумеется. А кто предатель?

– Барон Эббинбау. Фелдин Маас.

– Союзник Алана Клинна?

– И Куртина Иссандриана тоже. Жена Мааса – кузина моей матери: факт не очень обнадеживающий, но иного нам не дано. Эта самая Фелия Маас, кажется, знает больше, чем говорит. И она, конечно, напугана. Моя мать в эту самую минуту развлекает ее каким-то вышивальщиком, надеясь завоевать доверие.

– И та еще ни в чем не призналась? Не рассказала вам, что происходит?

– Нет, у нас только подозрения. И страх. Никаких доказательств. Но…

Гедер поднял руку.

– Я хочу представить тебе одного человека, – сказал он.

В прошлый раз Гедер видел особняк Каллиамов украшенным в его честь. Сейчас, без цветов и гирлянд, здание казалось более суровым – и более величественным в своей простоте. Слуги в строгих одеждах скорее походили на бойцов личной охраны, оконные стекла ничто не загораживало. Из дальней гостиной доносились женские голоса – легкие и красивые, хотя слов было не разобрать. Басрахип уселся на табурет в углу; широкие плечи и неопределенно-радостное выражение лица делали его похожим на ребенка, который вновь попал в собственную детскую, которую давно перерос. По безыскусным одеждам из грубой тусклой ткани любому стало бы понятно, что он не принадлежит к придворной знати.

Джорей сидел за письменным столом, бесцельно двигая с места на место перо с чернильницей. Гедер расхаживал позади длинного парчового дивана и жалел, что не пристрастился к курению, – в напряженном полумраке явно не хватало табачного дыма для полноты картины.

Хор женских голосов сделался громче, звук шагов в коридоре усилился и потом постепенно затих. Никто не вошел. Гедер метнулся было к двери, Джорей его удержал.

– Мама проводит остальных и вернется.

Гедер кивнул. Шаги и вправду вернулись, голосов осталось только два. Женщины вошли в комнату, Джорей встал, за ним поднялся и Басрахип. Гедер когда-то танцевал с баронессой Остерлингских Урочищ на пиру в его честь, но винные пары и общее смущение изрядно стерли ее образ в памяти, так что сейчас, спустя месяцы, Гедер бы ее не узнал. Джорей явно унаследовал от нее некоторые черты – и особенно выражение глаз. По лицу леди Каллиам порхнуло мимолетное, как крыло мотылька, удивление; за ее спиной показалась болезненно-бледная темноглазая женщина – должно быть, Фелия Маас.

– Ах, прости, милый! – воскликнула Клара Каллиам. – Я не знала, что у тебя гости.

– Что ты, мама. Мы надеялись, что ты к нам присоединишься. Ты ведь помнишь Гедера Паллиако?

– Как я могла бы забыть героя, удержавшего восточные ворота? Я давно не видела вас при дворе, сэр Гедер, но мне сказали, что вы путешествуете. Вероятно, уезжали по делам? Позвольте представить мою кузину Фелию.

Темноглазая женщина, перешагнув порог, протянула руку Гедеру и облегченно улыбнулась, будто ожидала опасности и теперь радуется, что она миновала. Гедер поклонился в ответ. Леди Каллиам, заметив жреца, вскинула брови, и Джорей поспешил вмешаться:

– Дамы, позвольте представить – Басрахип. Жрец, Гедер привез его из Кешета.

– Вот как? – откликнулась леди Каллиам. – Не знала, что вы коллекционируете жрецов.

– Я и сам не ожидал, – ответил Гедер. – Не угодно ли присесть?

Как и собирался, Гедер усадил Фелию Маас напротив себя, спиной к Басрахипу. Джорей устроился за письменным столом, его мать опустилась рядом в кресло – к счастью, не отгородив жреца от Гедера.

– Маас, – протянул Гедер, как бы припоминая, хотя весь разговор он продумал заранее. – В Ванайях у меня в подчинении служил некий Альберит Маас – не родственник ли вам?

– Племянник, – ответила Фелия. – Племянник мужа. Альберит вас часто вспоминал после возвращения.

– Значит, вы баронесса Эббинбау? В ванайскую кампанию я служил под началом сэра Алана Клинна – он, кажется, друг вашего мужа?

– О да, – улыбнулась Фелия. – Сэр Алан ближайший, преданнейший друг Фелдина.

За ее спиной Басрахип, глядя в пространство, словно бы прислушивался к чему-то слышному ему одному. Он качнул головой.

«Нет».

– Но ведь их пути разошлись, не правда ли? Кажется, мне кто-то рассказывал, – небрежно заметил Гедер, будто и вправду повторяя чью-то сплетню. Лицо Фелии замерло, и лишь глаза метнулись от Гедера к леди Каллиам и обратно. При виде ее сжатых в страхе рук и скорбно дрогнувших губ Гедер почувствовал, как в груди разливается тепло: кажется, он на верном пути. Мать Джорея, сидящая рядом, взглянула на него заинтересованно.

– Вы, должно быть, неправильно поняли, – вымолвила Фелия. – Алан и Фелдин прекрасно ладят.

«Нет».

– Алан Клинн мне всегда нравился, – заявил Гедер из одного удовольствия обмануть женщину, которая не способна ответить тем же. – Ужасно, что его обвинили в подготовке мятежа наемников. Ваш муж, надеюсь, не пострадал?

– Нет-нет, благодарю вас. Нам очень повезло.

«Да».

– Лорд Паллиако, – повернулась к нему леди Каллиам, – чему мы обязаны удовольствием вас сегодня видеть?

Гедер взглянул на Джорея и затем на леди Каллиам. Он планировал задавать вопросы постепенно, начиная с самых невинных, и выяснить всю правду, сколько сможет. Он думал подбираться медленно. Однако Фелия Маас сжималась от страха все больше, улыбка таяла, исходящий от нее страх ощущался чуть ли не физически – и Гедер решился. Слишком запугивать ее нельзя: она ведь может и сбежать. Но нагнать ужаса – вполне можно.

И Гедер улыбнулся леди Каллиам.

– Честно говоря, я надеялся встретить у вас баронессу Эббинбау, у меня к ней кое-какие вопросы, – любезным тоном ответил он. – Я ведь не только путешествовал. Я размышлял о мятеже. О его истоках. И последствиях.

Фелия побледнела, дыхание стало частым и мелким, как у пойманного воробья, готового умереть от страха.

– Не знаю, что в этом такого интересного, – срывающимся голосом пролепетала она.

Гедер неожиданно легко изобразил добрую улыбку. За окнами что-то бормотал ветер, в рваном ритме наигрывая сам себе дурацкие песенки. Джорей с матерью замерли.

– Я все знаю, леди Маас, – заявил Гедер, сплетя пальцы на колене. – Принц. Мятеж. Ванайская кампания. Женщина.

– Какая женщина? – выдохнула Фелия.

Гедер понятия не имел, откуда всплыло слово, но должна же быть где-то замешана женщина. Какая разница…

– Скажите что-нибудь, – обратился он к Фелии. – Упомяните любую подробность. Даже то, что никто другой не может знать. И я скажу, правда ли это.

– Фелдин ни во что не замешан, – выдавила она, и Гедеру даже не пришлось глядеть на Басрахипа.