Текст книги "Путь Дракона"

Автор книги: Дэниел Абрахам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Даже если это не истинная Антея? – с болью в голосе спросил Доусон. – Что за честь владеть королевством, проигравшим свое наследие самовлюбленным юнцам?

– До того как Терниган отдал Иссандриану Ванайи, я бы с тобой согласился. Но что за честь затевать битву, которую не можешь выиграть?

Доусон взглянул на свои руки. Костяшки пальцев с возрастом распухли, кожа потрескалась от холодов. В нос ударил настойчивый запах мыльной пены – друг детства, король и повелитель, вздыхал и кряхтел, по-старчески ворочаясь в ванне. Где-то в комнатах Куртин Иссандриан и Фелдин Маас произносили тосты в честь друг друга, пили вино Доусона и смеялись. Щеки барона вдруг занемели, и он заставил себя разомкнуть стиснутые зубы.

Что за честь затевать битву, которую не можешь выиграть? Вопрос все еще висел в воздухе. Доусон постарался, чтобы в голосе не прозвучало разочарование.

– А в чем же тогда честь, мой господин?

Китрин

Драконьи дороги кончились, мир превратился в кашу из снега и грязи. Фургон то и дело подскакивал на кочках и ухабах, мулы оскальзывались, колеса со скрипом и грохотом продирались сквозь месиво, оставленное передними повозками. Китрин, сжимая поводья онемевшими пальцами, то и дело бросала взгляд на долины, которые все чаще встречались между холмами, и на редкие леса, переходящие в низкий заснеженный кустарник и заросли ежевики. Земли вокруг Вольноградья, цветущие по весне пышной зеленью, сейчас представали глазу нескончаемой снежной пустыней.

Позади осталось поле с гниющими стогами сена, навевающее горькие мысли о возможной судьбе хозяина, и виноградник с бесчисленными рядами шпалер, с которых безжизненно свисали черные лозы. Порой вдалеке, почти на грани видимости, мелькал заяц-беляк, время от времени показывались олени – и тут же исчезали с глаз, стоило кому-то из возниц или стражников пустить стрелу в надежде добыть свежего мяса. Китрин ни разу не видела, чтобы стрела попала в цель.

Холод не отступал, дни становились короче.

Красный диск солнца уже клонился к западному горизонту, и караванщик велел остановиться на ночевку у заброшенной мельницы. Китрин подогнала фургон к самому берегу замерзшего пруда, распрягла заляпанных грязью мулов и, задав корма, вычистила им шкуру. Подошедшая Опал взглянула на нее с одобрением.

– Глядишь, сделаем из тебя честного погонщика.

Китрин улыбнулась, обветренные щеки обожгло как огнем.

– Погонщика – может быть, а вот честного – это вряд ли.

Брови старшей подруги поползли вверх.

– Еще одна шутка? Мир перевернулся! – воскликнула она. – Ужинать будешь?

– Скорее нет. – Китрин придирчиво оглядывала копыта одного из мулов: замеченная вчера ранка не исчезла, но и не углубилась. – Не хочу к ним.

– К кому?

– К остальным. Меня недолюбливают. Если бы не я, сидели бы сейчас в Беллине у теплой печки. А капитан…

– Вестер? Да, временами он сущий медведь, я и сама не знаю, что о нем думать, – почти игриво сказала Опал. – Но уж кусаться-то он не будет, это точно. Разве что сильно попросишь.

– Все равно, – покачала головой Китрин. – Лучше посижу в фургоне.

– Тогда я принесу тебе еды.

– Спасибо, – произнесла девушка и вдруг вновь окликнула: – Опал!

– Да?

– Спасибо тебе!

Стражница с улыбкой присела в шутливом реверансе и направилась к мельнице – там уже разожгли огонь, из каменной трубы вился тонкий дымок. По снегу вокруг Китрин заплясали золотистые и алые сполохи, потом вдруг все разом посерело. Китрин укрыла мулов попонами и запалила отдельный костер. Опал принесла ей тарелку тушеных овощей и пшеничные хлебцы – и тут же вернулась в дом, откуда неслись громкие голоса и музыка. Китрин шагнула было за ней, но передумала и села обратно.

Пока она ела, на небо высыпали звезды; бледно-голубой свет луны, приближающейся к третьей четверти, казался еще ярче из-за белизны снега. Мороз крепчал, и Китрин придвинулась ближе к огню – холод пробирал до костей. Позже, когда капитан с тралгутом уйдут на разведку, а остальные лягут спать, она проберется на мельницу и найдет угол прикорнуть. А потом, старательно избегая любопытных взглядов, проглотит завтрак и поскорее вернется к фургону. Караванщик не упускал ни минуты драгоценного дневного света, так что времени на шутки и болтовню оставалось не так уж много. Темные холодные часы перед сном – самую страшную часть дня – Китрин проводила сама с собой, в думах и воспоминаниях.

Она пыталась петь песни или вспоминать театральные представления, на которые ее водили как воспитанницу банка, – и все равно неизменно возвращалась мыслями к обеденным беседам магистра Иманиэля, который не упускал случая поэкзаменовать ее на знание банковских тонкостей. Разница между подарком за услуги и официальной ссудой, парадокс о партнерах, приходящих к взаимно неприемлемому решению, выгоды единовременного договора и выгоды возобновляемого контракта – все эти премудрости служили ей в детстве игрушками, и теперь, в трудный час, Китрин обращалась к ним за отрадой и утешением.

Она оценивала стоимость каравана и вычисляла, сколько они выручили бы в Карсе и на сколько дороже или дешевле им пришлось бы продавать товар в Порте-Оливе, чтобы покрыть стоимость двух переходов. Вспоминала Беллин и высчитывала, обогатится ли город, если установит пошлину на проезд или проживание. На каком этапе будет выгоднее бросить повозки на произвол судьбы, чем тащить караван дальше. Прав ли был магистр Иманиэль, вкладывая деньги в пивоварню и одновременно страхуя ее от пожара. При отсутствии хоть сколько-нибудь правдивых данных все размышления были для Китрин лишь игрой – но игрой самой знакомой и желанной.

«Банк, – говорил магистр Иманиэль, – это не только золото и серебро. К ним должно прилагаться знание. Кому доверять и кому нет, у кого есть неизвестные другим сведения, как представить себя перед нужными людьми в нужном свете…» Экзаменуя сама себя, Китрин как наяву видела перед собой и банкира, и Кэм, и Безеля – живых и смеющихся, оставшихся где-то позади, в далеком городе, в счастливом для нее времени. А если и не счастливом, то хотя бы родном и уютном.

Хотя ночь становилась все холоднее, комок в груди постепенно таял, напряженное тело мало-помалу расслабилось. Подбросив в костер веток потолще, Китрин смотрела, как пламя сначала замирает под тяжестью дерева, а затем взвивается с новой силой. Жар согревал руки и лицо, обернутая вокруг тела шерстяная ткань не давала замерзнуть.

В голове привычно кружились мысли. А если банк станет предлагать более крупную ссуду тем, кто досрочно расплатился по предыдущему займу? Тогда заемщики получат больше денег, а банку скорее достанется прибыль. «Не забывай, – прозвучал в ушах голос магистра Иманиэля. – Если дело выгодно всем сторонам – значит, ты чего-то не учла». Стало быть, она не видит всех последствий…

– Китрин!

Сандр, пригнувшись, вынырнул из теней между повозками – ближайший мул, вскинув голову, выдохнул облако пара и вновь уснул. Парень уселся рядом, звякнуло что-то металлическое, красноречиво булькнуло вино в бурдюке.

– Неужели? – покачала головой Китрин, и Сандр расплылся в улыбке.

– Мастер Кит бранить не будет. Вина накупили еще в Беллине, когда запасались на зиму, а теперь тащим его за собой через полмира. Пусть скажет спасибо, что мы облегчим ему повозку.

– Только заработаешь неприятностей…

– Вот еще! Никогда.

Сандр, не снимая перчатку, открыл бурдюк и протянул девушке. Даже самый запах винных паров согрел ее сразу же, а когда густое крепкое вино коснулось языка и пролилось в горло – стало тепло, словно она проглотила огонек от свечи. Вкус был не сладкий, но как-то по-особому насыщенный.

– Боже! – выдохнула она.

– Хорошее, да?

Китрин улыбнулась и отхлебнула побольше. И еще. Тепло разлилось по телу, дошло до рук и ног. Она неохотно отдала бурдюк Сандру.

– Это не все, я для тебя кое-что припас.

Сандр вынул из-под плаща полотняный мешок – от ткани пахло пылью и плесенью, что-то внутри мешка звякнуло. Глаза парня блеснули в темноте.

– В задней кладовой нашел. И еще кучу всего. Вернее, нашел Смитт, а я у него выменял, для тебя.

Сандр вытащил из мешка потертый кожаный ботинок со шнуровкой. К подошве крепилась странная конструкция из ржавого металла, тусклая и потемневшая, и только острое, как нож, лезвие сияло по всей длине свежезаточенным краем.

– На коньках раньше каталась?

Китрин помотала головой. Сандр вытащил из мешка две пары ботинок, серо-бесцветных в скудном свете. Девушка отпила из бурдюка еще глоток.

– Слишком большие, пришлось насыпать песка. С песком удобно – лежит себе под ногой и не мешает, а тряпочная стелька только сбивается. Примерь.

«Не хочу», – пронеслось в голове Китрин, но Сандр, неимоверно довольный собой, уже снимал с нее сапог. Ботинок оказался холодным, твердая кожа давила щиколотку. Сандр затянул шнуровку и принялся за другую ногу.

– Я научился кататься в Астерилхолде, – сообщил он. – Два… нет, уже три года назад. Я только пришел в труппу, мастер Кит нас привез на зиму в Калтфель – там холодно, плевки на лету замерзают, представляешь? И ночи бесконечные. Зато там ледяное озеро посреди города, с берега на берег катись в любом месте. На озере-то мы и пропадали все время. Там еще каждый год строят зимний город на льду – дома, таверны и все такое. Как настоящий.

– Правда?

– Ну!.. Вот, вроде все. Теперь и я переобуюсь.

Китрин отхлебнула еще глоток из изрядно опустевшего бурдюка. Тепло от крепленого вина дошло до самых пальцев ног и рук, прилило к щекам, в голове зашумело от нахлынувшей радости. Сандр, кряхтя, шнуровал коньки, лезвия то и дело со скрипом цепляли землю. Китрин с трудом верила, что из такой неуклюжей конструкции может выйти толк, однако Сандр наконец приладил оба ботинка, косолапо дошагал до пруда, оттолкнулся от берега – и вдруг волшебно обратился в воплощенную грацию и изящество. Ноги легко скользили по поверхности, лезвия со звоном резали лед, тело преобразилось, руки двигались, как у танцовщика.

В мгновение ока он добрался до другого берега и, возвращаясь обратно, крикнул:

– Коньки хорошие! Выходи, попробуй!

Еще глоток, затем другой – для удачи, – и Китрин ступила на лед. Холодный воздух хватал за щеки, но не обжигал. Лодыжки водило из стороны в сторону. Она попробовала оттолкнуться, как прежде Сандр, но тут же шлепнулась носом вниз.

– В первый раз всегда трудно, – рассмеялся парень, лихо затормозив рядом с ней. – Давай руку, я покажу.

Уже через минуту – колени согнуты, руки в стороны – она ступила на лед и на этот раз не упала.

– Не иди! Скользи! – подбадривал ее Сандр. – Одной ногой отталкивайся, другая пусть едет.

– Легко тебе говорить, ты уже умеешь.

– Сейчас – умею. А в первый раз получалось намного хуже, чем у тебя.

– Льстец.

– Честно! Нет, не так. Ага. Да! Правильно!

Китрин наконец уловила нужное движение и заскользила по льду. Не так изящно и уверенно, как Сандр, но вполне прилично. Лунные полосы – белые, серые, черные – замелькали под ногами, ночь вокруг пахла крепким вином и кружилась речным водоворотом. Сандр, издав победный клич, схватил Китрин за руку, и вдвоем они полетели по мельничному пруду, оставляя белые полоски следов.

С берега донеслось одобрение зрителей: один из мулов всхрапнул и дернул ногой. В ушах Китрин свистел ветер, улыбка не сходила с лица, комок в груди растаял как сон, как чужое воспоминание. Китрин упала еще раз-другой, но все казалось забавным, мир плясал и кружился – лед под ногами превратился в небо и облака, она летела по нему как на крыльях. На середине пруда, остановившись на стонущем под ее весом льду, девушка присела в неуклюже-осторожном реверансе, и Сандр захлопал в ладоши.

– Догоняй! – крикнул он. – Туда и обратно!

Словно пущенная из лука стрела, он полетел к дальнему берегу, Китрин за ним. Ноги болели, сердце стучало, как катящийся с горы камень, онемевшее от холода лицо застыло маской. Сандр оттолкнулся от берега и, чуть не задев ее по пути, понесся назад, прямо к фургону. Китрин, развернувшись, полетела вслед. На середине пруда потемневший лед начал проседать, но она проскочила мимо и почти догнала Сандра.

Конек уткнулся в снег и мерзлые стебли камыша, синий от лунного света берег подскочил и ударил Китрин в лицо, у нее перехватило дыхание. Сандр лежал рядом, его щеки горели так, будто их отхлестали. Удивление и беспокойство на его лице показались ей донельзя забавными – вновь обретя дыхание, она расхохоталась.

Сандр, засмеявшись вместе с ней, подбросил в воздух пригоршню снега – хлопья разлетелись вокруг, как пушинки одуванчика. Он перекатился к Китрин, к самому ее плечу, и прижался губами к ее губам.

«Ого», – только и пронеслось у нее в голове, а в следующий миг она уже целовала его в ответ.

Вопреки ожиданиям Китрин все случилось легко и просто – он обнял ее и прижался всем телом, вдавливая ее в снег, который совершенно не холодил. Его рука проникла под куртку, затем под толстый свитер, коснулась кожи, и Китрин – словно наблюдая со стороны – почувствовала, как прогибается ее тело, устремляясь навстречу прикосновению, и услышала свое прерывистое дыхание.

– Китрин, – выговорил Сандр. – Ты… ты должна знать…

– Не надо.

Он замер, отстранился, покаянно убрал руку с ее груди.

Китрин чуть не взорвалась от нетерпения.

– Я не о том! Говорить ничего не надо!

Представления об отношениях полов у нее были самые общие. Кэм всегда толковала об этом строго и сурово, наставляя и предупреждая. И еще во время весенних карнавалов Китрин видела плясунов, танцующих на освещенных факелами улицах нагишом – в одних лишь масках, прикрывающих лицо. Так что никакого особого волшебства она не ждала. И все же, расстегивая пояс и стягивая штаны из грубой ткани, она спрашивала себя, этим ли занимался Безель с другими девушками. Не с ней. У них все происходило так же? Говорят, в первый раз больно, – интересно, как будет?.. Бледные бока Сандра цветом почти сливались со снегом, он, по-прежнему лежа, сосредоточенно пытался расцепить коньки.

«Я его не люблю, ну и что», – только и успела подумать Китрин, как вдруг откуда-то раздался рев, низкий и мощный. Сандра подбросило вверх, глаза его расширились от изумления. Китрин, нащупывая пояс, судорожно соображала, с чего вдруг парня подняло в воздух – неужели гигантская птица рухнула с неба и взвилась обратно с ним в когтях?..

Капитан Вестер отбросил Сандра в сторону и, пока тот неуклюже катился по снегу, выхватил меч и бросился на него, изрыгая проклятия на трех языках. Китрин уже стояла на коленях, спешно натягивая одежду.

– Я не насильно! – визгливо крикнул Сандр, пытаясь вскочить. Его по-прежнему вздыбленный член смешно болтался в воздухе. – Я не насильно!

– Мне-то что? – взревел Вестер, указывая мечом на полузасыпанный снегом бурдюк. – Напоил до бесчувствия и полез, а теперь просишь медаль за примерное поведение?!

– Я не пьяна, – заявила Китрин и вдруг поняла, что это неправда.

Вестер не обратил на нее внимания.

– Не тронь ее, приятель. А то что-нибудь тебе отрежу. Молись, чтобы палец с руки.

Сандр раскрыл было рот, но только жалобно всхлипнул.

– Прекратите! – заорала Китрин. – Оставьте его в покое!

Вестер обернулся к ней, полыхая яростью. Высокий, вдвое шире ее в плечах, с грозным клинком в руке – одного этого ей хватило бы, чтобы замолчать, но опьянение, стыд и злость толкнули ее вперед.

– Кто вы такой, чтоб ему приказывать? Решать, что ему можно и что нельзя? И с чего вы вдруг приказываете мне?

– Я спасаю твою жизнь. Делай как велено, – рявкнул в ответ Вестер, и Китрин привиделась тень замешательства в его глазах. – Не допущу, чтобы ты стала шлюхой!

Слово обожгло как огнем, Китрин сжала кулаки до боли. К щекам прилила кровь, в ушах стучало, голос сорвался чуть ли не на визг.

– Он не виноват!

Вестер уставился на нее, словно впервые увидел. Замешательство его только усилилось, он сдвинул брови, однако губы чуть дрогнули, словно в улыбке. И тут же лицо исказилось страданием.

– Капитан, – пророкотал новый голос, и из темноты возник тралгут.

– Не вовремя, Ярдем, – бросил Вестер.

– Я так и понял по крикам, сэр. Солдаты подходят.

В мгновение ока Вестер преобразился – сосредоточенное лицо, прямые плечи. Китрин разозлилась: отвлекаться от нее в разгар пререканий, пока она не успела настоять на своем!..

– Где? – спросил Вестер.

– Стоят лагерем восточнее нас, за хребтом, – ответил тралгут. – Десятка два. Знамя антейское, палатки ванайские.

– Принесла нелегкая. Их разведчики нас заметили?

– Наверняка.

– А тебя?

– Нет.

Наконец сквозь опьянение до Китрин дошло, в чем дело, и былая ярость улетучилась. Вестер, который уже вышагивал туда-сюда рядом с ее фургоном, окинул взглядом качающегося на коньках Сандра, занесенный снегом бурдюк и пруд с белыми следами коньков на льду.

– Сандр! – велел он. – Позови мастера Кита.

– Слушаюсь, – кивнул парень и неловко заковылял к мельнице.

Вестер отрешенно вложил меч в ножны; взгляд его, словно что-то выискивая, блуждал по берегам пруда. Китрин молча ждала, сердце билось где-то в горле. Бежать им нельзя, драться против двух десятков солдат – самоубийство. А вся доброта Вестера к Китрин наверняка испарилась после стычки.

Молчание тянулось бесконечно. Наконец Вестер глубоко вздохнул.

– Нужна метла, – сказал он.

Гедер

Холодный предрассветный ветер тронул стены палатки, огонек масляной лампы задрожал. Гедер наклонился, тихо пробормотал проклятие и вытянул фитиль повыше. Лампа хоть и вспыхнула сильнее, но тут же стала коптить, пришлось фитиль постепенно убирать. Теперь огонь светил ярче прежнего, и выцветший чернильный текст стал если не четким, то хотя бы разборчивым. Зябко обхватив себя руками, Гедер склонился к книге.

И было так, что в те последние дни три великие силы вступили в войну, замешенную на крови и устрашающих искусствах, так что немыслимых размеров каменные корабли бороздили небо, железными шипами умерщвляя драконов на лету, а в глубинах нашелся способ скрываться от врагов до полного изглаживания из памяти и потом нападением застигать их врасплох, и еще отравленные мечи убивали и господина, и раба. Среброчешуйчатый Морад, безумнейший и могущественнейший из вступивших в войну собратьев, измыслил тайное средство, какого мир прежде не знал, и в высоких горах к югу от Хаакапела (то есть, как подозревал Гедер, от нынешнего Халлскара) и к востоку от Сэммера (Гедер почти не сомневался, что в пятом полисе так называли Кешет) сотворил Праведного Слугу, которому никто не может лгать и наущениям которого никто не может противостоять долго, и знак его был – восемь расходящихся лучей, как восемь сторон света, где не скроется никакая ложь, и в этом великий Морад нашел свою тайную силу.

Гедер потер глаза. Толстые пожелтевшие страницы книги пахли плесенью и странно сладким клеем, которым клеили переплеты полтысячи лет назад. Найдя книгу в лавке ванайского старьевщика, Гедер восхитился, однако в процессе перевода восторг изрядно приутих.

Автор заявлял, что данный труд – перевод более древнего текста, который он скопировал с давно утраченного свитка, восходящего к первым временам после падения драконьей империи. Дальше автор пускался в длинные тривиальные умствования, от которых у Гедера сводило челюсти. Остальная часть книги подавалась как историческая истина, что Гедера несколько разочаровало, а хуже всего – автор, надеясь придать тексту налет старинности, злоупотреблял длинными сложными фразами, из-за чего каждую страницу приходилось брать с боем. Пока Гедер добирался до глаголов, смысл прежде сказанного успевал улетучиться из памяти.

Будь он в Ванайях, книга осталась бы недочитанной. Однако сэр Алан Клинн, протектор Ванайев, услыхал о караване, тайком вывезшем из города сокровища, и вознамерился обнаружить его во что бы то ни стало. Он разослал приближенных по драконьим дорогам, ведущим в Карс, и поскольку честолюбие побуждало каждого продвигаться в поисках все дальше, вскоре Джорей Каллиам оказался у Сухих Пустошей, Фаллон Броот – на морской дороге к Элассе, а Гедер Паллиако с двумя десятками полумятежных солдат-тимзинов – среди мерзлой грязи на южной оконечности Вольноградья.

За недели блужданий по сельским колеям и охотничьим тропам отряд Гедера встретил три каравана – мелкие обозы по три телеги каждый, тащившие обычную зимнюю поклажу в ближайшие городки. В промежутках Гедер успел возненавидеть хлюпающие грязью дни и стылые морозные ночи, и поскольку общество солдат его отнюдь не радовало, трактат о способности драконов распознавать ложь оказался единственным развлечением. Каждый вечер, пока солдаты горланили песни и осыпали проклятиями зимний холод, Гедер укладывался спать пораньше, а утром, поднявшись вместе с кашеваром, читал и переводил, погружаясь в собственный мир и всячески отгораживаясь от внешнего.

У дверей послышались шаги, и на пороге возник оруженосец с тимзином – помощником Гедера. Оруженосец тащил поднос: овсянка с изюмом в точеной костяной миске и глиняная бутылка горячей маслянистой жидкости, которую полагалось считать свежим кофе. Тимзин вскинул руку в воинском приветствии. Гедер, освобождая стол для подноса, закрыл книгу.

– Что сказали разведчики? – спросил он.

– Повозки так и стоят, – ответил тимзин. – Идти туда часа два, не больше.

– Значит, спешить незачем, – бодрее, чем хотелось, заявил Гедер. – Передай остальным: после завтрака сворачиваем лагерь и выходим. К полудню разделаемся.

– А потом?

– На юго-запад, – пробурчал Гедер, жуя кашу. – Дальше по той же дороге.

Помощник кивнул, вскинул руку, повернулся на каблуках и вышел. Гедеру в его жесте померещилось презрение – может, просто потому, что он ожидал его увидеть. Пока он завтракал, швы палатки проступили четче, в лагере послышались голоса, заржали лошади, от кухни донесся стук топора по поленьям. Небо снаружи постепенно стало из черного серым, затем голубовато-бледным – солнце сулило лишь свет, не тепло. Едва слабые утренние лучи хоть как-то смягчили мороз, Гедер взобрался в седло и повел отряд вперед. Найденный разведчиками караван по крайней мере насчитывал приличное число повозок.

И все же Гедер не надеялся ни на что, кроме очередного бесплодного обыска под хмурыми взглядами местных погонщиков.

Пока не наткнулся взглядом на тралгута.

Тот сидел на крайней подводе с непроницаемым лицом, интерес выдавали лишь выставленные вперед уши. Вспомнив, что у Вестера в помощниках тоже тралгут, Гедер окинул взглядом жмущиеся к старой мельнице повозки. Сведения о караване, везущем сокровища, ему давали обрывочные, количество никто толком не помнил, да и сгрудившиеся в кучу повозки не так-то просто сосчитать, однако число примерно совпадало. Сердце Гедера забилось сильнее.

По дороге к ним уже шел тимзин в толстой шерстяной хламиде. Гедер дал знак, и шесть лучников рассыпались цепочкой по ширине дороги. Тралгут подался вперед и дернул ухом.

– Ты начальник каравана? – спросил Гедер.

– Да, – ответил тимзин. – А вы кто такие?

– Я лорд Гедер Паллиако из Ривенхальма, уполномоченный короля Симеона и имперской Антеи. Откуда караван?

– Из Маччии. Туда же и возвращаемся. Дороги в Беллине занесло снегом.

Гедер вгляделся в черные глаза тимзина. Прозрачные внутренние веки закрылись и открылись – тимзин мигнул не мигая. Гедер не знал, верить ли сказанному. Вряд ли в Вольноградье один-единственный караван с охранником-тралгутом. Может, тревога была ложной…

– У вас здесь привал?

– Ось у подводы вылетела, только что приладили. А в чем дело?

– Кто здесь начальник стражи?

Караванщик отвернулся, сплюнул и указал на человека, прислонившегося к какой-то из повозок. Первокровный с бледным приятным лицом, пшеничного цвета волосы тронуты сединой, широкие плечи, от всей фигуры веет сдержанной силой. Может, Маркус Вестер. А может, один из тысячи других.

– Как его зовут?

– Таг, – ответил караванщик.

Солдат за спиной Гедера что-то тихо сказал, другой так же неразборчиво ответил. К затылку Гедера прилила кровь – тимзин то ли лжет, то ли нет, а он тут мечется в сомнениях как дурак.

– Выведи стражников на дорогу, – велел он караванщику. – И поставь возниц каждого у своей повозки.

– С чего бы?

Кто-то за спиной хохотнул. Стыд Гедера перерос в ярость.

– С того, что иначе тебя прикончат! – проорал он. – А за то, что посмел задавать вопросы – все оружие и доспехи выложить на дорогу! Стражникам стоять в десяти шагах! И если кто утаит хоть хлебный нож – твой труп склюют вороны!

Внутреннее веко открылось и закрылось. Караванщик повернулся и тяжело зашагал к повозкам.

Гедер жестом подозвал помощника.

– Выставь людей вокруг. Если кто попробует сбежать – взять живым. Если не получится – мертвым. Обыскать все, до последнего гвоздя.

– Мельницу тоже? – спросил помощник.

– Я сказал – все.

Тимзин кивнул и дал знак солдатам. Гедер окинул взглядом повозки, гнев и стыд сменились беспокойством. Караванщик перекинулся словом с начальником стражи. Начальник поднял глаза на Гедера, нахмурился, пожал плечами и отвернулся. Если они готовы дать отпор – сейчас самое время, и церемониться с ним не будут. Гедер дернулся в стременах, толком не зажившая рана в бедре заныла от одного предчувствия. У повозок рядом с мельницей все разом зашевелились. Сколько у них солдат? Если в караване богатство Медеанского банка, то каждый возница вооружен мечом или луком. А коли в повозках спрятаны лучники, его вмиг засыплют стрелами. У Гедера от страха свело живот. Стараясь не показать виду, он повернул коня и отъехал к дальнему концу отряда.

Судя по лицам солдат, его маневр никого не обманул.

Из-за повозок первой показалась женщина-стражница, которая охапкой, как дрова, дотащила десяток мечей до указанного Гедером места и с грохотом бросила на землю. Следом вышел тощий парень, по возрасту едва годившийся в стражники, с двумя ненатянутыми луками и закинутыми на спину колчанами. Малообещающее шествие продолжалось, безнадежная гора оружия и доспехов росла, и наконец десятеро стражников и буйноволосый ведун вышли на дорогу, отсчитали десять шагов от сваленного в кучу оружия и встали на открытом месте, поеживаясь от ветра.

– Вперед, – скомандовал Гедер.

Солдаты с мечами наготове двинулись к каравану. Погонщики стояли у подвод – кто хмурился, кто улыбался, кто в замешательстве бросал взгляды по сторонам. Гедер объехал вокруг плотно сдвинутых повозок; отовсюду несся шум обыска: яростные и жалобные голоса, стук дерева, звяканье металла о металл. На его глазах солдаты вывалили из повозки железные слитки, кто-то поскреб поверхность – вправду ли железо? – и, сплюнув, вернулся к повозке.

Перевалило за полдень, крепчающий ветер срывал с места рыхлый снег, взвихривая поземку вокруг щиколоток. Солдаты перебрали весь товар, заглянули под повозки, осмотрели коней и мулов и теперь обыскивали мельницу. Гедер, спешившись на краю мельничного пруда, окинул взглядом пустые подводы, застывших на месте погонщиков, бессильное солнце на водянистом небе… Девушка-возница – болезненного вида, бледная и светловолосая – сидела, сжавшись, рядом с лежащими на земле рулонами шерсти и делала вид, что не смотрит на Гедера. Он знал, что в ее глазах он лишь напыщенный аристократ, застращавший погонщиков, и едва поборол в себе желание подойти и объяснить, что он вовсе не то, чем кажется. Что он – другой.

Отвернувшись, он зашагал вдоль берега, стараясь забыть взгляд девушки. Ветер гнал по льду снежную пыль, как барашки волн, на тонкой поверхности проступали белые полоски: какой-то дурак катался на коньках – счастье, что не провалился. Гедер как-то читал трактат о том, за сколько времени погибают в ледяной воде люди каждой из тринадцати рас. Нет, не каждой. Потому что утопленцы не…

Гедер остановился едва ли не раньше, чем осознал причину. На краю пруда, на самом льду, намело низкий сугроб. Следы от коньков под ним исчезали, а потом выходили с другого края, как будто на коньках проезжали прямо сквозь снег. А может, когда проезжали – снега там еще не было… Гедер подошел ближе: странный сугроб не схватился ледяной корочкой, как остальные, а лежал мягко, будто наметенный метлой песок. Гедер огляделся: стражники стояли в дальнем конце каравана, его собственные солдаты толпились у дверей мельницы. Он обошел сугроб вокруг.

Ледяную гладь прочерчивали глубокие трещины, что-то черное квадратное торчало на пол-ладони над поверхностью. Гедер, присев, смахнул снег и обнаружил ларец, полуутопленный во льду и сверху присыпанный снегом. Рядом под тонкой ледяной коркой виднелись еще ларцы, скрытые искусно наметенным снегом. Он поднял глаза. Девушка-возница успела вскочить с места и теперь стояла со стиснутыми руками, вытянув шею в попытке его разглядеть. Гедер достал кинжал и вскрыл замок. Топазы, нефрит, изумруды, жемчуг, золотая и серебряная филигрань – тонкая, как морозный рисунок на стекле. Гедер отпрянул было от неожиданности – и вдруг понял. В груди заполыхало жаром, словно от летнего солнца, тело облегченно расслабилось, лицо расцвело улыбкой.

Он нашел. Нашел пропавший караван и тайное сокровище Ванайев! С Гедером Паллиако, идиотом на побегушках, покончено навсегда: теперь ему не стыдиться ни округлившегося живота, ни пристрастия к чтению! Наконец-то! Его имя полетит в Кемниполь к королю Симеону в золотой карете, влекомой лошадьми с рубинами на уздечках! Его будут восхвалять при дворе, славить и воспевать в высших кругах королевства!

Нет. Конечно, не его. Потому что восхвалять в Кемниполе будут Алана Клинна.

Алана Клинна, который не упускал случая унизить Гедера. Который сжег его книгу.

Гедер глубоко вздохнул и закрыл крышку. Через миг вновь открыл, выгреб две полные горсти камней и ссыпал за пазуху – они легли вокруг живота поверх ремня, туго стягивающего рубаху. Он запахнул куртку, прикрывая выпятившиеся места, вновь закрыл крышку и присыпал ее снегом. Его вдруг затопила радость – темная, всеобъемлющая, несравнимая с прежней. Поднявшись, он пошел обратно к коням и впервые за долгое время не принуждал себя держать голову выше. Девушка не сводила с него глаз, и Гедер, подходя, кивнул ей как старинному другу или любовнице. Как сообщнику. Мимолетным жестом он поднес палец к губам: никому не говори!

Глаза девушки расширились от изумления, она коротко кивнула: не скажу! Гедер ее чуть не расцеловал.

Помощник-тимзин с солдатами уже успел обыскать всю мельницу. Когда вошел Гедер, солдаты разом смолкли, но юношу теперь это мало волновало. Внутри пахло плесенью и дымом, на полу виднелись следы и пятна после ночи, проведенной здесь погонщиками. У дальней стены стояла метла с мокрыми прутьями, каменный пол под ней потемнел от натекшей воды. Гедер сделал вид, что не заметил.