Текст книги "Одна маленькая ошибка"

Автор книги: Дэнди Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава шестнадцатая

Девятый день после исчезновения

Адалин Арчер

Мне еще никогда в жизни не доводилось организовывать мероприятие в такие короткие сроки. Марго помогла. Знаешь, она мне всегда нравилась: умная, толковая и не боится трудностей. Когда я сказала, что у нас есть два дня на то, чтобы устроить запуск небесных фонариков в парке перед твоим домом, она тут же засучила рукава, подключила знакомых свадебных поставщиков, и через несколько часов перед нами лежали стопки приглашений и плакатов.

Марго, как и все остальные, уверена, что мероприятие призвано оповестить о твоем исчезновении как можно больше людей. И это действительно так, но лишь отчасти. Кристофер попросил меня помалкивать об истинной причине, чтобы не спугнуть преступника раньше времени. Я заметила, что он предпочитает использовать термин «преступник», а не «похититель» или «убийца», потому что пока не ясно, на кого идет охота. По словам Кристофера, преступники частенько появляются на подобных мероприятиях – по всей видимости, им нравится стоять рядом с родными и близкими жертвы, не подозревающими о том, как их дурачат; в такие моменты они чувствуют себя круче остальных.

В идеале стоило бы устроить пресс-конференцию, но мама отказывается: молитвы за твое благополучное возвращение никак не вяжутся с твоим отпуском на юге Франции, который она себе навыдумывала. Мне кажется, маме стоит побеседовать с психологом. Я предлагала провести пресс-конференцию самостоятельно, но полицейские отсоветовали – такие вещи должны проводить родители, иначе журналисты раздуют целую скандальную драму и наша семья и окажется виноватой. Так что, пока мама с папой не передумают, с журналистами мы не общаемся.

Марго привезла из Лондона объявления и принялась помогать нам расклеивать их на улицах. Пока мы ходили от одного дома к другому, она рассказывала мне байки про ваши студенческие похождения, о которых я раньше не знала: то вы нацепили кепки-козырьки и джемпера в клеточку и пошли играть в «барный гольф», и Марго так напилась, что таксисты отказывались пускать ее в машину, поэтому ты проводила ее до самого дома и уложила в постель; то на твой день рождения Марго испекла торт, но случайно перепутала соль и сахар, а ты так не хотела ее расстраивать, что съела предложенный кусочек без единого возражения. И пока я слушала, внутри снова всколыхнулась любовь к тебе. Но я так и не смогла вспомнить, когда в последний раз говорила тебе об этой любви вслух.

Пока Марго рассказывала, я ловила себя на том, что вижу у нее чисто твои жесты: как она рассеянно приглаживает волосы, как прикрывает рукой рот, когда смеется, как прикусывает щеку изнутри, задумавшись. Интересно, видит ли кто‐нибудь твои жесты у меня? А если ты так и не вернешься домой, не начнут ли наши родители воспринимать меня сугубо как твой призрак?

Марго собиралась пожить в местной мини-гостинице до запуска фонариков, но я убедила ее поселиться у меня. Итан все равно уехал в командировку на несколько дней, а мне нравится принимать гостей. Но когда мы возвращались домой после того, как закончили расклеивать плакаты, возле парадного входа нас дожидался высокий парень в темных штанах и пропотевшей рубашке.

– Репортер, – предупредила Марго.

Когда мы подошли ближе, человек тут же бросился к нам и сунул мне под нос диктофон.

– Без комментариев, – отрезала Марго, решительно взяла меня за руку и потащила к дому.

– Миссис Арчер! – успел окликнуть меня парень перед тем, как я захлопнула дверь и накрепко ее заперла.

– Как ты догадалась? – спросила я у Марго.

– В том, чтобы быть дочерью знаменитой матери, есть свои минусы.

– Журналисты доставали?

Марго кивнула.

– Они кружили вокруг нашего дома все мое детство. История Элоди начинает привлекать внимание. Это хорошо. Чем больше народу будет в курсе, тем выше шансы ее найти. Но одновременно и журналисты начнут слетаться. Ты погоди, они еще выяснят номер твоего телефона и адрес электронной почты, после чего начнут атаковать с трех сторон одновременно: звонить, писать и доставать через мессенджеры. А еще я поговорила с Джеком, – добавила она. – Он костерит себя последними словами за то, что уехал из города как раз в те выходные, когда Элоди пропала.

Я не стала ничего отвечать. Джека все любят. Особенно ты. Много лет назад, когда ты была самоуверенным подростком, а я – старшей сестрой-врединой, я предупреждала тебя, что он собственник и со странностями, но ты горой стояла за Джека, утверждая, что он просто очень заботливый. Потом я съехала, да и ты стала жить отдельно, и ваша дружба с Джеком позабылась за другими, более важными проблемами. Мне кажется, я потеряла тебя именно в тот день, когда ты с ним познакомилась, потому что мы ведь никогда не были по-настоящему близки вплоть до смерти Ноа, да? А потом… ну, ты и сама знаешь, что натворила, испортив наши отношения.

Тем же вечером к восьми часам в парке собралась целая толпа. Я ошибалась, полагая, что не получится обеспечить достаточное количество людей, потому что объявление появилось слишком поздно, да и время неудобное. Но слетелась не меньшая толпа, чем на пустырях Кроссхэвена в Ночь костров: мамашки, которые укачивают на руках вопящих малышей и одновременно пытаются разговаривать, перекрикивая своих отпрысков; группки подростков, листающих соцсети на телефоне и хохочущих ломающимся баском; пожилые парочки, жмущиеся друг к другу и одетые куда теплее, чем следовало бы в жаркий летний вечер. Разница была лишь в том, что в этой толпе все знали меня в лицо, и я чувствовала чужие взгляды, обходя парк и проверяя, все ли готово. Я старалась избегать этих взглядов, потому что устала видеть сочувственные лица. А те, кто не сочувствовал, смотрели на меня с жадным интересом, реже – с укоризной. Как будто считали, что перед тем, как их всех здесь собрать, я нарубила тебя на кусочки и скормила уткам.

– Хорошо, что ты заказала дополнительную упаковку фонариков, – заявила Марго, оценив количество собравшихся. Фонарики я взяла недешевые, экологичные, безвредные для черепах и не приводящие к пожарам на соседних полях. – Правда, у нас маркеры заканчиваются.

– Значит, кому‐то придется поделиться.

– Я приберегла один для тебя, – Марго протянула мне фломастер.

Это я в интернете подсмотрела, как люди пишут послания на фонариках, прежде чем их запустить. И весь день ломала голову над текстом пожелания. Это ты из нас двоих писательница, Эл. Я уж подумывала стих написать, рифмованные послания всегда пробирают; но я не писала стихов со времен младшей школы, так что все, что смог срифмовать мой мозг, – «глобус» и «автобус». Явно не те слова, которыми можно выразить сестринскую любовь или глубокий смысл.

– Адалин!

Я оглянулась и увидела Руби, пришедшую с мужем.

Господи, Эл, она с каждым днем все больше и больше становится.

Она сгребла меня в объятия, и ее твердый беременный живот уперся в мой, абсолютно плоский. Не знаю, в чем тут дело, но у меня беременные вызывают подспудную неприязнь. У них внутри – настоящий, живой человек. Существующий за их счет. Как паразит. Растягивает их тело, смещает органы, заставляет блевать, а под конец раздирает их вагину, чтобы выбраться на свет.

Несколько месяцев назад, когда Руби объявила о беременности, я чуть не ляпнула: «Ты собираешься оставить ребенка?» – потому что бо́льшую часть моей жизни это был первый вопрос, который задавали залетевшей подруге. И плевать, что мы уже взрослые женщины с мужьями и домами, я все еще испытываю прежний подростковый ужас, оставшийся со времен уроков по основам семейной жизни, когда нам вдалбливали, что беременность – это конец всему и ее надо избегать любой ценой.

Потом Руби вытащила распечатку УЗИ, и я таращилась на черно-белые пятна и понятия имела, куда смотреть. Тут вмешался Итан, начал ее поздравлять и расспрашивать: «А какой срок?», «Уже известно, мальчик или девочка?», «А имя вы уже выбрали?». Очень уж ему хочется собственного ребенка.

– Ну ничего себе, сколько тут народу собралось! – воскликнула Руби, а потом заметила Марго, и я прямо‐таки увидела, как в голове у кузины зажглось огромное табло: «Тревога! Новая подруга! У Ады новая подруга! Тревога! Тревога!» Не дожидаясь, пока Руби что‐нибудь ляпнет, я сказала:

– Да, Руби, познакомься, это лучшая подруга Элоди. Она мне помогала организовать сегодняшнее мероприятие.

На лице кузины появилось облегчение.

– А твои родители приехали?

Я покачала головой. Мама по-прежнему отказывается участвовать во всем, что подкрепляет теорию о твоем похищении.

Чуть позже пришел и Кристофер в джинсах и футболке – в жизни не догадаешься, что перед тобой офицер полиции. Видимо, на это и был расчет.

– Как ты тут, держишься?

– Вполне, – ответила я, в глубине души вовсе не уверенная в этом. Чтобы не задумываться о собственном состоянии, я просто нагружаю себя делами до тех пор, пока не падаю без сил в кровать.

– А… мистер Арчер здесь?

Я недоуменно моргнула, озадаченная его вопросом.

– Нет, Итан уехал по делам.

На лице Кристофера отразилось недоумение и неодобрение. И я не сразу смогла побороть одолевшее меня смущение и войти в роль защитницы. Потому что Итан – превосходный муж. Серьезно. И неважно, что Кристофер был моим парнем миллион лет назад – он все равно им был, а значит, я не могу допустить, чтобы мои нынешние отношения показались ему несчастливыми.

– У фирмы Кристофера появилось несколько выгодных новых клиентов, а он квалифицированный бухгалтер. Конечно, ему очень хотелось поприсутствовать на нашем мероприятии, но я его отговорила. Хотя если бы он смог, то непременно был бы здесь сегодня.

Кристофер кивнул.

– Естественно. Я спросил о нем, потому что он тоже видел, как на Элоди напали возле твоего дома. И чем больше здесь будет тех, кто может узнать нападавшего, тем лучше.

– А, ну да, конечно. – Я ощутила себя полной дурой, невесть что расслышавшей в простом вопросе, и едва не залилась краской.

– Нас здесь несколько, – заверил меня Кристофер, очевидно имея в виду таких же, как он, полицейских под прикрытием. – Джек помог нам составить портрет подозреваемого, но, если ты увидишь того парня, дай мне знак, как я тебя учил.

Я с извинениями проталкивалась сквозь толпу к беседке, когда дорогу мне преградил пожилой джентльмен.

– Меня зовут Джордж Винкельман. – Он вежливо протянул руку.

Я пожала ее, про себя подумав, что похожие имена носили персонажи книг, которые я тебе читала в детстве.

– Ваша сестра – очаровательная юная леди, – продолжил он. – Я не поверил своим глазам, прочитав новости. И до сих пор не могу поверить.

– А откуда вы…

– «Кружка», – пояснил старик. – Незадолго до пропажи этот негодяй Ричард велел Элоди выметаться.

– Выметаться?

– Может, я и ошибаюсь, – Джордж потупился, – но мне так показалось. Причем она этого совершенно не заслуживала. Элоди – очень добрая и трудолюбивая девушка. Я замечал, как Ричард на нее смотрел, и, сказать по правде, это был не тот взгляд, что подобает джентльмену. Так что если я сумею вам чем‐то помочь, то мне только в радость. – Он вытащил из кармана бумажку и передал мне: – Это мой номер телефона. Можете звонить в любое время.

Я понимаю, почему он тебе нравится, Эл. Он добрый и милый, как Дедуля [5]5
  Персонаж одноименного британского телесериала для детей.


[Закрыть]. Но почему ты не сказала мне, что тебя уволили? Из-за чего тебя уволили? И когда?

Добравшись до беседки, я взяла у Марго микрофон. На моем счету уже добрая сотня проведенных мероприятий, но еще ни разу руки так не дрожали, как в тот момент, кода я подносила микрофон ко рту. Поблагодарив собравшихся, я объяснила, как зажечь фонарики, и оглядела толпу в поисках того самого человека, но безуспешно. Мне показалось неправильным уйти, не сказав про тебя хотя бы пары теплых слов. Поэтому я открыла рот, и над полянкой повисла выжидательная тишина, но нужные слова так и не нашлись. Понимаешь, это как‐то по́шло: скупиться на добрые слова для человека, который был рядом, а потом, после его исчезновения, нести всякую сентиментальную чушь. Поэтому я просто отдала микрофон Марго, и та принялась рассказывать о том, какое у тебя доброе сердце, и о том, что ты пропала аккурат в тот момент, когда начала сбываться твоя мечта стать писательницей.

Затем нанятый скрипач взялся за смычок, и когда настал момент написать послание на фонарике, я вывела: «Пчелка Элли, ты непременно вернешься домой. Обещаю». А потом расправила фонарик, зажгла и подняла повыше, как и множество других гостей.

– Три… два… один! – отсчитала Марго, мы дружно отпустили фонарики, и те медленно поплыли вверх, в ночное небо; сотни золотых огоньков. Они напомнили мне блестки, которыми ты намазала щеки на свой седьмой день рождения.

Я представила, как ты смотришь в небо, видишь все эти огоньки и пытаешься понять, что за праздник сегодня, – а завтра утром, проходя по какому‐нибудь полю недалеко от города, ты находишь мой фонарик. Именно мой из всех выпущенных сегодня, и понимаешь, что я тебя ищу, что все эти фонарики полетели в небо ради тебя, и тогда ты бросишь все то, ради чего покинула нас, и примчишься прямо к моему дому.

Чья‐то рука аккуратно коснулась моей спины.

– Все нормально, Ада? – шепотом спросил Кристофер, и я кивнула, благодарная за этот вопрос. Мне не хватало в тот вечер Итана, не хватало его объятий.

Собравшиеся разошлись не сразу, наслаждаясь музыкой и кофе из фургончика. Я смотрела на Ричарда и сопровождавшую его хмурую рыжую девицу, подумывая, не расспросить ли его о твоем увольнении, но затем услышала голос папы. Родители стояли у крыльца беседки. Я обняла их обоих. Они выглядели усталыми и постаревшими. Папа даже не побрился.

– Тебе не стоило организовывать все это, милая, – проговорила мама, шмыгая носом. – Это уже слишком.

– Вообще‐то мы собирались поискать того…

– Не нужно никого искать. Элоди скоро вернется, и…

– Прекрати, – рявкнул папа.

Мама ошарашенно моргнула, но замолчала. Напряжение между ними ощущалось такое, что хоть ложкой черпай и на хлеб намазывай.

– Если бы я знала, что вы собираетесь прийти, я бы за вами заехала, – начала я.

– Нас подвез Джек, – ответил папа, и ровно в этот момент я заметила и его, и Кэтрин – они как раз шли к нам по аллее.

Мы все обнялись и расцеловались, и обнялись еще раз, и папа, поймав мой взгляд, шепнул тихо, чтобы не услышали остальные:

– Извини, мы опоздали. Нужно было приехать раньше, но твоя мама…

– Не переживай. – Я сжала его пальцы. – Главное, что вы приехали.

– Ты все так быстро организовала, – заметил Джек мягко. Но он ведь совсем не мягкий человек, правда же, Эл? Он жесткий и колючий, как еж. Я помню, как в школьные годы он не вылезал из драк. А еще я помню, как Кэтрин сидела у нас в гостиной, пила чай и жаловалась нашей маме, что агрессивность Джека с каждым днем все сложнее выносить и что Джеффри приходится платить немалые деньги очередной частной школе, откуда Джека еще не выгнали.

И тут за спиной у Джека я увидела человека в черной толстовке, смотрящего в темное небо через знакомые очки. Те самые, круглые, в которых он набросился на тебя возле моего дома.

Подняв руку повыше, я лихорадочно огляделась в поисках Кристофера – тот обнаружился всего в десятке шагов от того места, где я стояла. Заметив меня, он поспешил сквозь толпу в ту сторону, куда я указывала. Ясное дело, стоило быть поаккуратнее, но меня так захватил адреналин, что я не просто подняла руку, а конкретно ткнула пальцем. И едва удержалась, чтобы не закричать вдобавок.

Джек первым сообразил, что происходит, и стоило ему воскликнуть: «Черт, это же он!», как остальные тоже повернулись.

И папа, едва заметив твоего преследователя, бросился к нему бегом – прямо во весь дух, Эл, представляешь?

– Мартин! Мартин! – закричала ему вслед мама.

Толпа расступилась, но поднятый переполох заставил очкарика отвлечься от созерцания фонариков. Заметив проталкивающегося к нему папу, он развернулся и бросился наутек. Послышался шум – Кристофер и еще пара полицейских, дожидавшихся команды, побежали следом, расталкивая тех, кто оказался на пути. Даже я шагнула вперед, готовая присоединиться к погоне, но Марго поймала меня за запястье.

– Нет. Ты только под ногами мешаться будешь.

– Ничего себе поворот, – прокомментировал Джек, отрешенно запустив пальцы себе в шевелюру.

Я уставилась на него, пытаясь понять, отчего он не бросился вдогонку за похитителем – в день вечеринки Джек был готов разорвать этого парня на куски, так почему сейчас застыл столбом? Я не стала спрашивать его в лоб – это было бы чересчур – и вместо этого осторожно уточнила:

– Ты сам‐то как?

– Не блеск, если честно, – ответил Джек, обращаясь к нам с Марго; мама с Кэтрин отошли в сторону, чтобы позвонить в полицию, хотя я сразу объяснила им, что люди, бросившиеся за твоим сталкером, и есть полицейские. – Элоди для меня дороже жизни. Я знаю ее лучше любого другого, может быть, даже лучше ее самой. И я просто не могу поверить, что она пропала.

Марго утешающе погладила его по руке, и меня это несколько разозлило: ага, давайте сейчас мериться, у кого горе сильнее! Понятия не имею, в чем дело, но Джек умудряется раздражать меня любой репликой. Да-да, я знаю, что он восхитительный и что, с твоей точки зрения, у него нет ни единого недостатка, но сейчас тебя здесь нет и некому сказать мне, что я неправа, поэтому буду писать то, что хочу, ладно?

– А ты самой Эл говорил когда‐нибудь об этом?

– О чем именно?

– Что она для тебя дороже жизни.

Лицо Джека приобрело такое выражение, будто я представляю собой чрезвычайно сложную математическую задачу, которую необходимо решить.

– Нет. По крайней мере, не такими пафосными словами.

– Хорошо. – Я медленно кивнула. – А как ты думаешь, что она ответила бы, услышав такие слова?

– Без понятия. – Джек пожал плечами, но я заметила, как он насторожился, пытаясь сообразить, к чему был вопрос.

«Ага, – кивнула я про себя, – завертелся».

– У тебя есть чувства к моей сестре, Джек?

Он поджал губы. Уверена, ему очень не понравилось, когда я подчеркнула наше с тобой родство, ведь он‐то мнит, будто ты принадлежишь только ему. Марго, стоявшая рядом, неловко переступила с ноги на ногу, но уходить не торопилась – я заметила, как заинтересованно она смотрит на Джека в ожидании ответа.

Тот улыбнулся, но сказать ничего не успел – в этот момент мама громко закричала: «Мартин!», и мы все обернулись. Папа вместе с Кристофером и остальными тяжело ковылял обратно через парк, к нашей поляне. Преследователи выглядели удрученно, и я поняла, что погоня успехом не увенчалась.

– Мы не знаем, как его зовут, – проговорил Кристофер, пытаясь отдышаться, – зато теперь нам точно известно, как он выглядит. А значит, мы его найдем.

По дороге домой я спросила у Марго:

– Как ты считаешь, Элоди для Джека и правда дороже жизни?

– Еще бы. Все знают, что он в нее влюблен. Вернее, все, кроме самой Элоди.

– А как думаешь, что бы сделал Джек, если бы признался ей, а она его отвергла?

Марго замолкла, явно подбирая подходящие слова.

– У него железобетонное алиби, Ада. Это не он.

Глава семнадцатая

Одиннадцатый день после исчезновения

Элоди Фрей

Никогда не думала, что однажды меня будут показывать во всех новостях. Я-то считала, что Джек ошибся и я просто пополню плеяду пропавших женщин, которым достается пара строчек в местной газете. Ну или рассылка на телефоне, которую смахивают с экрана, не читая.

А теперь я сижу на огромной двуспальной кровати в хозяйской комнате «Глицинии», смотрю телевизор и не верю своим глазам, потому что мое фото – в новостном выпуске Би-би-си. Тот же самый снимок, что висит на каждом углу, сделанный три года назад на репетиционном ужине перед свадьбой Ады. Ненавижу эту фотографию: на ней лоб у меня слишком широкий. И все‐таки это происходит на самом деле, люди видят мое лицо, слышат мою историю. И хотя Джек именно этого и добивался, я все равно чувствую вину за ненужную суматоху. За то, что заставила людей нервничать.

Так и представляется, как какая‐нибудь девушка моих лет сидит у себя в квартире, ест на ужин хлопья, смотрит трансляцию и благодарит богов, что это не ее прямо из кровати умыкнули.

О том, как сейчас себя чувствует моя семья, я даже думать не хочу – сразу начинает душить невыносимый стыд. Родителей по телевизору пока не показывали, и я с ужасом жду, когда они там все‐таки появятся. Джек просил меня не смотреть все новости про мои поиски, потому что это слишком тяжело, и, в общем‐то, здесь он прав, но я просто не могу удержаться. С момента моего исчезновения прошло чуть больше недели, а кажется, что целый месяц. Рану на предплечье, наверное, не помешало бы зашить, но приходится обходиться стерильными бинтами и плотными ватными тампонами.

Я провожу дни, бродя по «Глицинии» или пялясь в телевизор. Ощущение, как будто я на больничном, однако при этом меня грызет беспокойство, а кураж от нарушения правил постепенно сходит на нет. Хоть я и понимаю, что могла бы сидеть взаперти в куда более скверном месте, чем пятикомнатный домик с видом на море. «Глициния» вся увешана шторами, застелена уютными коврами и завалена большими подушками в нейтральных тонах. Здесь все мягкое – оттенки, поверхности, даже свет, льющийся сквозь кремовые жалюзи. Кэтрин вроде собиралась продать коттедж, но, как рассказал мне Джек, когда дошло до сделки, не смогла заставить себя подписать бумаги. «Глициния» принадлежала нескольким поколениям ее семьи.

За несколько дней до моего похищения Джек наведывался в коттедж самостоятельно, заполнил холодильник продуктами, привез для меня запас одежды, в основном своей – футболки, несколько свитеров, которые мне так и не понадобились, потому что на дворе всего лишь конец августа, и пижамные штаны; их приходится затягивать как можно туже, чтобы не сваливались. Мою одежду, испачканную кровью, Джек забрал, чтобы незаметно выбросить, а вещи из моего дома брать не стал на тот случай, если полиция пригласит моих родных и близких проверить шкаф и определить, не пропало ли что‐нибудь. Чтобы СМИ выдали ту историю, которую придумал Джек, все должно было указывать на похищение. Люди любят драматические сюжеты; им нравится с предвкушением следить за поисками виновника, представлять, что они делали бы на месте жертвы, каждый день читать свежие новости: вдруг тело нашли в озере или на него наткнулся в парке случайный прохожий, спозаранок вышедший погулять с собакой?

Так что здесь, в «Глицинии», нет ни одной моей личной вещи, даже телефона. Я то и дело ловлю себя на рефлекторном желании взять мобильный и пролистать новости в соцсетях. Не думала, что без него я начну чувствовать себя как без штанов.

Джек настоял на том, чтобы я не выходила из дома, потому что меня может заметить случайный турист, сапсерфер или любитель покататься на байдарке. А мне отчаянно хочется выйти на пробежку – обычно я три-четыре раза в неделю бегала. Сегодня утром я моталась туда-сюда по лестницам до тех пор, пока загривок не вспотел, но все равно хочется чувствовать кожей свежий ветер и слышать, как шлепают по земле подошвы кроссовок.

На экране возникает центральная улица Кроссхэвена, и я снова перевожу взгляд к телевизору. Сердце екает при виде знакомых мест. Улица выглядит чище обычного, как будто тротуары хорошенько подмели перед дебютом в крупных международных новостях. А затем я вижу интерьер «Кружки» и невольно вздрагиваю: тут и вовсе все вылизано до блеска, как будто это не кафе, а декорации для киносъемок. Возле стойки – Кэти Форстер, репортер телеканала, одетая в темно-синий костюм. Ее короткие волосы искусно уложены в прическу. Кэти мрачно смотрит в камеру, рассказывая:

– Друзья и семья Элоди Фрей, двадцативосьмилетней девушки из Кроссхэвена, графство Сомерсет, пропавшей одиннадцать дней назад, собираются сегодня на объединенные поиски. Ричард Моррис, менеджер и близкий друг мисс Фрей, организовал сбор здесь, в «Кружке», а люди, которых вы видите у меня за спиной, в настоящий момент готовятся прочесывать лес и прилегающие окрестности.

«Близкий друг»? Кто им внушил такую глупость? Ну и конечно же, Ричард не сказал, что я уже уволена.

Его лицо в этот момент показывают крупным планом – на экране он выглядит еще более потным, чем в реальности.

– Мы мечтаем только об одном: чтобы Элоди вернулась домой целой и невредимой, – вещает Ричард. – Мы раздаем флаеры, чтобы распространить информацию как можно шире, и откладываем часть денег от каждого проданного стакана кофе на награду за информацию, которая поможет Элоди поскорее найтись.

Я закатываю глаза. Понятно, Ричард превратил мое похищение в рекламную кампанию кофейни.

– Она потрясающая девушка, – продолжает мой бывший босс. – И мы гордимся тем, что все члены поискового отряда, собравшиеся сегодня, подзаряжаются нашим органическим кофе, чтобы отправиться в лес в полной боевой готовности. Мы изо всех сил надеемся, что Элоди благополучно найдется.

А затем, к моему изумлению, на экране появляется Ханна. Прихорашивали сегодня не только тротуары вокруг кофейни: у Ханны на веках накладные ресницы, а волосы ниспадают на плечи.

– Честно скажу, Элоди очень-очень милая.

У меня аж челюсть отвисает. Она шутит, что ли?

– Мы не просто работали вместе. Мы с ней были как сестры, верите? И мы просто… – Ханна осекается и прикрывает рот рукой, словно пытается сдержать всхлип. Ее глаза умело увлажнены каплями, ровно настолько, чтобы создавалось ощущение подступающих слез. Сколько ж она перед этими съемками у зеркала репетировала? – Мы просто… просто хотим, чтобы она вернулась домой.

Интерьер «Кружки» сменяется кадрами поисков: люди пробираются сквозь густые заросли, шаря длинными палками по кустам в поисках моего тела. А затем я вижу знакомый профиль – длинный прямой нос и шапка седых волос, выглядывающих из-под кепи. Джордж. Он тоже в поисковом отряде. Я и подумать не могла, что Джордж будет за меня переживать. Что я вообще кому‐то настолько важна, не считая моей семьи да Джека с Марго. Старику не следовало соваться в лес. А если он запнется и упадет где‐нибудь в чаще? Или поранится? Или заблудится?

Утро постепенно сменяется днем, день уступает место вечеру, но чувство вины так и ходит за мной по пятам по всему коттеджу. И если я поддамся ему хоть чуть-чуть, оно сожрет меня живьем. Поэтому я отвлекаюсь как могу: включаю радио, принимаю душ, одеваюсь – одежда Джека мне так велика, что приходится закатать рукава едва ли не в пять раз, – готовлю себе ужин, убираю со стола и мою посуду, а потом включаю радио на полную громкость, чтобы не слышать собственных мыслей. Но к тому моменту, когда вечер сменяется ночью, вина все‐таки догоняет меня и вгрызается в мозг, не давая уснуть. Но если я сдамся сейчас и уйду из коттеджа, проблемы будут не только у меня, но и у Джека. Да, он поступил неправильно, но только потому, что любит меня. Потому, что он, наверное, единственный во всем мире, кто меня любит.

А затем я вспоминаю Ноа. И надпись, вырезанную на донышке вазы. Больше всего на свете он хотел, чтобы я стала писательницей.

«Неужели ты готова умереть, так никогда и не позанимавшись любимым делом?»

Решимость крепнет.

Я смогу.

Я справлюсь.

Обязана справиться.