Текст книги "Одна маленькая ошибка"

Автор книги: Дэнди Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

После

Глава четырнадцатая

Шестой день после исчезновения

Адалин Арчер

Я уже сто лет никому не писала писем. С тех самых пор, как мы были детьми, – помнишь, Элоди, как однажды летом мама заставила нас написать письмо канадским родственникам? Прошло уже немало времени с того дня, как я в последний раз ощущала вес ручки в пальцах и слышала, как она шуршит по бумаге. Понятия не имею, о чем тебе рассказать. С чего бы начать…

Я сегодня снова приходила к твоему дому, постояла на противоположной стороне улицы. Там теперь «место преступления», все затянуто бело-голубыми полицейскими ленточками. Хотя тебя нет уже без малого неделю, а полиция и криминалисты облазили окрестности вдоль и поперек, в палисаднике все равно дежурит констебль. Твою фотографию во всех новостях показывают – и ты бы разозлилась, увидев, какую они выбрали. Это снимок с моего предсвадебного ужина, помнишь такой? Ты улыбаешься, но фото сделано с неудачного ракурса, слева, а ты всегда говорила, что у тебя с левой стороны лоб странно выглядит, хотя это совершенно не так. Я вообще не понимаю, как тебя можно неудачно сфотографировать.

Ладно, проехали. Я сама не знаю, зачем продолжаю ходить к твоему дому. Мне прекрасно известно, что внутри разгромленная спальня. Когда ты не явилась на обед, мама очень расстроилась, но нашла, чем оправдать твой поступок, – дескать, ты или над редактурой засиделась, или неожиданно вспомнила, что у тебя смена в «Кружке», – но я все равно разозлилась. Подумала еще: Элоди в своем репертуаре, что хочет, то и делает.

Я заказала нам с мамой на десерт шоколадно-апельсиновый торт, твой любимый, и, хотя стараюсь есть поменьше сладкого, все равно слопала торт до последней крошки, тебе назло, хоть и понимала, что потом придется на пробежку вечером выйти, чтобы куда‐то деть все эти калории. А потом мы поехали к тебе – книга не книга, нельзя же заставлять людей целый час ждать тебя в ресторане.

Мама первой заметила, что входная дверь приоткрыта. Я уже собиралась кулаком постучать, но тут мама потянула за ручку, и дверь открылась. Прямо как в фильме ужасов, медленно и со скрипом. А внутри темнота. Мы оцепенели. И все вокруг будто замерло. Словно весь дом задержал дыхание, притаившись. Мама позвала тебя и зашла внутрь.

А я поняла, что ты пропала.

Мы еще до спальни не дошли, а я уже поняла. Потому что в этом доме совершенно не было тебя – твоей энергетики, твоих эмоций.

Разобранную кровать, опрокинутый стакан и треснутую вазу можно было бы списать на то, что ты всегда была неряхой, но никакая неряшливость не смогла бы оправдать кровь на разбитом зеркале и осколки на полу. Мама их тоже увидела и сразу заголосила: «Элоди, Элоди!», точно так же, как в тот день, когда ты в супермаркете потерялась. Тебе было шесть, ты чего‐то испугалась и спряталась в стеллаже с рулонами туалетной бумаги. Мы тебя минут пятнадцать искали, и мама не переставала голосить, даже когда ты нашлась и она тебя обняла так крепко, что у тебя от ее пальцев красные пятна на руках остались.

А тогда, увидев беспорядок в спальне, мама бросилась по коридору в ванную, и я едва успела ее перехватить и сказать, что надо вызвать полицию. Но она меня не услышала и побежала вниз, в гостиную – и так удивилась, будто ожидала увидеть тебя там, свернувшуюся калачиком на любимом диване с книжкой.

– Мам, пожалуйста, давай…

Но она оттолкнула меня и побежала на кухню. Пришлось поймать ее за руку.

– Это место преступления! – рявкнула я. – Не надо тут топтаться!

Она побледнела – мои слова вырвали ее из бредового заблуждения, что ты просто решила поиграть с нами в прятки в этом крохотном домике.

Я приходила туда несколько раз со дня твоего исчезновения, но сегодня дежурный констебль впервые меня узнала. Я приветственно махнула ей рукой, и она махнула в ответ. А по дороге домой я заскочила к маме с папой.

Всю неделю у папы был такой взгляд, знаешь, ищущий, неуверенный, как будто он потерял ключи или телефон. А мама… ну, она опять начала нести всякий самоутешительный бред: «Элоди, наверное, уехала в отпуск и забыла нас предупредить. – Хотя прекрасно знает, что паспорт, телефон и банковские карты так и лежат у тебя дома на обычном месте. – Она скоро вернется. У нее же книга должна выйти. Ну, может, хоть загорит немножко. А то она никогда не загорает, в отличие от тебя, Ада».

Мы сели в гостиной и молча пили сладкий чай. Я думала, что к своим тридцати трем уже познала все виды молчания – и неловкое, и напряженное, и раздраженное… Но для того молчания, которое воцарилось в родительском доме, я вряд ли подберу подходящее описание. Тяжелое, но при этом хрупкое – понимаешь, о чем я? Опустошив чашку до половины, я не выдержала и включила телевизор. И мы все дисциплинированно в него уставились.

А там как раз показывали ролик Королевского общества защиты животных на тему жестокого обращения: женщина в униформе забирала из какой‐то хибары замученную собаку. Сначала показали испуганные глаза псины крупным планом, а потом камера медленно повернулась, позволяя разглядеть тело. Бугристые красные пятна – ожоги от затушенных сигарет. Рубец на боку, оставленный ножом. Ярко-красный шрам на шее от тугой веревки.

Вот так люди обращаются с животными.

И вот так они обращаются с другими людьми.

Может, пока мы тут сидим и чаевничаем, тебя мучают, как эту собаку?

После этого я быстро собралась и ушла домой. Мне как раз только что привезли новый комод для второй гостевой комнаты. Ты бы, наверное, из принципа сказала, что он тебе не нравится, но на самом деле непременно купила бы себе нечто подобное, если бы хватало денег. Я не раз замечала, как ты пытаешься скрыть зависть за равнодушием, когда приходишь к нам в гости.

Впрочем, неважно. Я думала, что нашла для этого комода подходящее местечко в небольшой нише у двери, но, как только я поставила его туда, оказалось, что ему там не место вовсе. Тогда я передвинула его к камину, и вышло нечто вовсе несуразное. Я оттащила его туда, где раньше стояло кресло. Стало лучше, но все равно не так, как надо. В общем, сколько бы я ни двигала злосчастный комод, он все равно смотрелся не так, как я представляла. То слишком сильно выпирал, то, наоборот, оказывался задвинут, то слишком влево, то, блин, слишком вправо! Я употела, разозлилась и, уже сама не соображая, что делаю, схватила его и пихнула вперед. И он рухнул прямо на пол с таким грохотом, что стало ясно: на паркете останется огромная царапина.

Еще перед тем, как ты исчезла, мне порой хотелось просто разнести весь дом к чертям, потому что я чувствую себя так, словно эта жизнь принадлежит не мне, и

Итан, перепугавшись, с громким топотом сбежал по лестнице и бросился ко мне в гостиную.

– Что это было? – спросил он, а затем заметил рухнувший комод. – Какого черта? – Итан поднял его и раздраженно уставился на меня: – Что случилась?

– Не знаю, – растерянно ответила я.

– Мне показалось, кто‐то ломится в дом.

– Извини.

– Тебя трясет.

– Все нормально. – Я спрятала руки в карманы штанов для йоги.

На несколько секунд повисла тишина.

– Ты что, опять сегодня ходила с утра к ее дому?

Я не ответила. В конце концов, это не его дело.

Итан покачал головой.

– Может быть, тебе стоит начать писать письма, о которых говорила психотерапевт, а? Выпустить накипевшее, пока ты не разнесла весь дом.

После того, как ты исчезла, к нам приписали полицейского по связям с семьей, а тот, в свою очередь, познакомил нас с психологом-консультантом по имени Харриет. Я еще не поняла, нравится она мне или нет, хотя вкус у нее хороший. Она в день знакомства была в таком темно-зеленом платье, и я сразу узнала бренд: Карен Миллен. Один из тех магазинов, куда ты зашла бы, посмотрела на первый попавшийся ценник, развернулась и вышла.

Как раз Харриет и предложила писать тебе письма. Вероятно, ты их никогда не увидишь, потому что я понятия не имею, куда их отправлять. В какую‐нибудь хибару типа той, из рекламы, где нашли замученную собаку? В неглубокую могилу в лесу? В реку? Ты же можешь быть где угодно. С кем угодно. Занятая чем угодно, – а может, это с тобой как раз что угодно делают. И я даже не знаю, что хуже: маяться в неведении или понимать наверняка. Возможно, так никогда и не узнаю.

Глава пятнадцатая

Седьмой день после исчезновения

Адалин Арчер

Сегодня меня опять вызывали на допрос. Тебя нет уже семь дней, а у полиции – ни одной догадки о том, где ты. Ни одной зацепки. Они продолжают таскать родных и друзей в участок, угощают нас разбавленными кофе и чаем с молоком и без конца задают одни и те же вопросы. Так что мне опять пришлось помаяться в той маленькой грязной комнате с бежевыми стенами и полом, застеленным клетчатым ковролином, за квадратным столом, привинченным к полу.

Детектив-инспектор Риттер принес чуть теплой воды из кулера, в таком уродливом пластиковом стаканчике. Риттер меня раздражает: он носит дешевые костюмы, самодовольно ухмыляется и – вот тут, уверена, ты бы взбесилась – называет женщину за приемной стойкой «дорогушей». Я ему тоже не нравлюсь – это стало понятно, как только он увидел меня возле твоего дома. Держит меня за очередную бестолковую домохозяйку. А ты тоже меня такой считаешь, сестренка?

– Итак, зачем вы меня вызвали, детектив? – спросила я, дождавшись, когда он усядется за стол.

Риттер нахмурился. Ему не понравилось, что я первой начала спрашивать, поэтому он попытался меня поддеть:

– Извините, что снова пришлось пригласить вас. Надеюсь, это не сильно нарушило ваши планы. Вы не пропустите занятие по йоге или что‐нибудь еще?

Вот так, с его точки зрения, выглядит мой убогий, ограниченный мир домохозяйки. Я не стала отвечать, сохранив нейтральное выражение лица. В отличие от тебя, я умею держать эмоции на привязи. Ты всегда все принимаешь слишком близко к сердцу, Элоди. С детства такая была. Помнишь, когда тебе было лет семь или восемь, умер наш хомячок, Зубастик? Ты несколько дней проплакала и две недели носила только черное. И просто‐таки заставила папу сделать для Зубастика маленький деревянный гробик, потому что сама мысль о том, чтобы без всяких церемоний зарыть любимого питомца, была для тебя невыносимой. Даже повзрослев, ты ничего не делала наполовину – и любила, и горевала на полную катушку. Я поняла это, когда впервые увидела Ноа. Мы с Итаном приехали к тебе в Лондон, и вчетвером пошли ужинать в один маленький французский ресторанчик.

Был декабрь, повсюду светились рождественские гирлянды, дул промозглый ветер. Вы с Ноа то и дело друг к другу прикасались, а когда он говорил, ты смотрела ему в рот с детским восторгом. Я никогда не встречала человека, который переживал бы каждую эмоцию так же ярко, как ты. И раз уж любовь ты ощущала острее, чем другие, то, наверное, и страх должен быть таким же сильным. Может, ты сейчас где‐нибудь сидишь, задыхаясь от ужаса.

Так вот, инспектор Риттер явно почувствовал себя неловко, когда я не ответила на вопрос. А я просто сидела и смотрела на детектива, наслаждаясь его смущенным молчанием.

– Итак… – Он прокашлялся. – Я просто хотел уточнить у вас еще пару деталей, миссис Арчер.

Арчер.

Я уже четыре года замужем, но до сих пор не могу привыкнуть к чужой фамилии. За несколько недель до свадьбы ты спросила, собираюсь ли я взять фамилию Итана, и когда я ответила утвердительно, у тебя было такое лицо, как будто я предала всю женскую половину человечества.

– Вечером… – инспектор сверился с бумагами, – второго августа, в субботу, когда к вашей сестре возле вашего же дома пристал некий мужчина, вы не успели его толком разглядеть – если верить вашим показаниям. Но, может быть, с момента нашего предыдущего разговора вам удалось что‐нибудь вспомнить?

– Как я уже говорила, я толком не видела преследователя до того момента, как Джек ударил его по лицу. Возможно, вам стоит переговорить с самим Джеком?

Риттеру не понравилось, что я учу его выполнять его же работу.

– Да, мистер Вествуд нам очень помог, однако сейчас речь идет о вас. Вы уверены, что не помните никаких деталей?

Я покачала головой.

– Я уже говорила: у него были короткие темные волосы и очки.

– Хорошо, – мрачно кивнул инспектор и, перебрав лежащие перед ним бумаги, снова сверился с записями. – Не могли бы вы еще раз повторить, где вы были шестнадцатого августа, в тот вечер, когда Элоди пропала?

Они и впрямь не знают, откуда начинать поиски. И трясут всю нашу семью, как будто мы так или иначе причастны к твоему исчезновению – как в «Убийстве в Восточном экспрессе». Мне пришлось читать роман для экзамена на общий аттестат о среднем образовании, и это была настоящая мука – прямо сказать, бутылка текилы у меня в руке появлялась чаще книги. Но ты нашла томик в моей комнате и прочитала залпом, и мама с папой невероятно тобой гордились. Не желая уступать тебе, я заставила себя дочитать роман.

– Как я уже говорила, мы с Итаном отправились поужинать вместе с моей кузиной Руби и ее мужем Томом. Счет из ресторана лежит в той папке с документами, которую я вам отдала.

– Да, я про нее помню, – ответил инспектор, поджав губы.

Мы все переживаем твое исчезновение по-разному. Мама просто отрицает его. Папа стал еще молчаливее обычного, но я заметила пару пустых бутылок из-под виски в мусорном ведре. Так что организационные вопросы я взяла на себя: составила список всех твоих друзей, включив туда любую контактную информацию, которую смогла найти, записала все, что ты говорила после того субботнего нападения, собрала перечень тех, к кому, как мне кажется, ты могла бы обратиться в случае беды, и сложила записи в отдельную папку. Горько признавать, что именно в этот момент я поняла, как мало знаю о твоей жизни и о твоих друзьях. Когда я отнесла папку в участок, Риттер забрал ее – и, судя по лицу, моя организованность его слегка позабавила.

– Это все? – спросила я.

– Вообще‐то нет. К нашему расследованию присоединился еще один инспектор, и он хотел побеседовать с вами лично, чтобы войти в курс дела.

И тут открывается дверь, и входит – ни за что не поверишь! – Кристофер Джонс. Я его сто лет не видела. Ты же его помнишь, правда? Мой первый парень. Мы тогда тебя взяли в парк аттракционов – это он предложил пойти вместе с тобой, – и ты напросилась на огромные американские горки. Я до сих помню, как ты на них каталась, с восторгом запрокидывая голову и поднимая руки, когда мы летели вниз. А я вцепилась в поручень так, что пальцы болели, потому что терпеть не могу такие аттракционы – ненавижу терять контроль над ситуацией. А ты их обожала и готова была кататься до тошноты.

– Мисс Фрей, – начал Кристофер официальным тоном.

Я оглянулась на Риттера, затем снова на Кристофера, пытаясь понять, как он мог забыть меня. Я-то его не забыла. Как будто он не помнит, как я приходила к нему домой по вечерам, когда его мама задерживалась на работе, и мы валялись полураздетые и целовались до одурения.

– Миссис Арчер, – поправил Риттер, кашлянув.

– Ой. – Кристофер заметил кольцо на моей левой руке и… разочаровался, что ли? – Да, конечно. Прошу прощения. Рад познакомиться.

Он протянул руку. Я приняла ее – хватка у Кристофера оказалась такая же крепкая и уверенная, как раньше.

– Вообще‐то, мы…

– Инспектор Джонс, к вашим услугам. – Он покосился на Риттера и слегка сжал мне пальцы, безмолвно умоляя подыграть.

– Джонс, – прохладно кивнула я. – Рада познакомиться.

Темные глаза Кристофера насмешливо прищурились – совсем чуть-чуть. А я, не удержавшись, смерила его внимательным взглядом. Он стал повыше и ощутимо раздался в плечах. Темные кучерявые волосы теперь оказались коротко подстрижены, а там, где в левой брови был пирсинг, светлел маленький шрам, похожий на полумесяц. Мама бы сказала, что он как вино – с возрастом только похорошел. И я бы согласилась.

– Собранная вами информация очень пригодилась, – продолжил Кристофер без всякого сарказма. Затем открыл записную книжку и принялся пролистывать страницы. – Вы указали, что Элоди прохладно относилась к своему менеджеру, Ричарду Моррису. А почему именно, не знаете?

– Нет.

Кристофер что‐то записал.

– А он что, под подозрением? – спросила я. – Потому что если в ее исчезновении кто и виноват, так это тот псих, который ее преследовал. Джек его лучше всех рассмотрел – поговорите с ним еще раз, может быть, он вспо…

– Да, миссис Арчер, – оборвал меня Риттер. – Мы этим занимаемся.

– Джек Вествуд? – уточнил Кристофер. Я кивнула.

Он видел Джека всего пару раз. И разнимал драку на вечеринке в честь девятнадцатилетия Чарли, когда Джек полез бить морду какому‐то парню, подкатившему к тебе, и успел сломать ему нос. Но тебя этот факт вряд ли заставил задуматься, да? Ты всегда смотрела на Джека сквозь розовые очки и считала его собственнические выходки признаками невероятно крепкой дружбы.

– Мы допросим его еще раз, – пообещал Кристофер, и Риттер недовольно оглянулся.

– Не думаю, что…

– Отправим его к художнику-криминалисту – пусть составит примерный портрет, чтобы мы могли объявить подозреваемого в розыск.

– Отлично, – кивнула я.

Позже, уже по пути через парковку, я услышала, как Кристофер зовет меня. Оглянувшись, я обнаружила, что он бежит за мной следом.

– Есть минутка?

– Конечно, инспектор Джонс.

– Извини за притворство. Я взялся за это дело по собственной воле, и… – Он наклонил голову, смущенно почесав в затылке настолько знакомым жестом, что я опять ощутила себя семнадцатилетней девчонкой. – В общем, я подумал, что будет лучше, если мое начальство не будет знать о нашем знакомстве.

– А ты из-за этого вранья не начнешь себя чувствовать продажным копом?

Он улыбнулся. Мне так не хватает этой улыбки.

– Я правда хочу помочь в поисках Элоди. – Кристофер говорил совершенно искренне, по лицу видно.

– И давно ты служишь в полиции?

– Да уж давненько. В университет я так и не поступил, так что… – Он осекся и умолк, потому что слово «университет» у нас с ним было ругательным. Бо́льшая часть молодых парочек разваливается, потому что кто‐то один – а то и оба – уезжает учиться; а мы расстались, потому что Кристофер забрал документы из Эксетера. Вместо этого ему хотелось путешествовать, поработать в баре или магазине, а мне от будущего мужа требовалось куда больше. Ты считаешь меня мелочной – но ты не помнишь, как наши родители волновались и ссорились из-за денег. Ты не помнишь, как они по крохам собирали на поездку в трейлере в Ханстэнтоне. Ты не помнишь, как мама пошла на вторую работу, чтобы свести концы с концами под Рождество. Мне было тринадцать, и я стояла под дверью кухни и слушала, как мама плачет, потому что папу снова уволили и взнос за ипотеку в следующем месяце выплачивать нечем. Вот тогда я и пообещала себе, что никогда не стану жить в такой нужде. Я хотела иметь большой дом и нормальный доход, ездить в шикарный отпуск, и мне не годился в мужья тот, у кого нет никаких карьерных перспектив, зато есть шикарный загар, оставшийся после загула в Таиланде.

Знаю, сейчас ты скажешь, что я могла бы поступить в университет и сделать карьеру, заработать на роскошную жизнь самостоятельно, но давай посмотрим правде в глаза: это ты у нас всегда была умницей. Жаждущей знаний. Способной идти к цели. А вовсе не я. И это все отмечали. В общем, я рассталась с Кристофером. Подарила ему свободу. И хотя я понимала, что поступаю правильно – так и надо, если я хочу исполнить свою мечту, – но сердце нещадно болело. Иногда я думаю – а так ли уж правильно я поступила? Помнишь тот вечер, когда Кристофер улетел на Бали? Тебе было всего четырнадцать, и хотя ты еще не знала, что такое разбитое сердце, но сидела рядом со мной, пока я рыдала на полу у себя в комнате, а потом мы устроились смотреть «Грязные танцы», уговорив на двоих три пакетика шоколадного драже.

– Мне казалось, ты переехал в Кембридж? – уточнила я у Кристофера.

– Переехал, но там ничего не вышло. – Судя по всему, он отправился туда из-за девушки, с которой потом расстался.

– И как давно ты в Кроссхэвене?

– Несколько месяцев. Я бы позвонил тебе, но…

Я отмахнулась.

– Не переживай, я не в обиде.

– Как у тебя дела в общем и целом?

– Родители не справляются, если честно. Папа растерян и постоянно злится, а мама просто ушла в отрицание.

– Я спрашиваю, как дела у тебя самой.

Сказать по правде, я особо не задумывалась об этом. Если уж совсем честно, стараюсь не думать об этом вовсе.

– Все нормально, – ответила я. – Занимаюсь делами. Собираю бумаги.

Кристофер посмотрел мне в глаза, слегка прищурившись. Я сразу вспомнила, как тогда, в юности, сидела на фланелевом покрывале у него в гостях, изо всех сил убеждая, что мне правда нравится ходить на игры его команды по регби.

– Это нормально, если у тебя не все нормально, Ада.

Он никогда не сомневался в собственной правоте и всегда говорил то, что думал, даже если получалось бестактно. Когда‐то мне нравилась эта его черта.

Итан, наоборот, будет расшаркиваться и заходить издалека, чего бы дело ни касалось. Вчера вечером, когда я убирала остатки куриного рагу, приготовленного по его просьбе, Итан в кои‐то веки поднял глаза от ноутбука надолго и сообщил:

– Мама сказала, что звонила тебе сегодня, но ты не ответила. У тебя телефон был отключен?

А ведь он знал, что телефон отключен не был. И меня коробит, что он не решился спросить напрямую, почему я избегаю разговоров с его матерью.

– Ада? – окликнул меня Кристофер, когда молчание слишком уж сильно затянулось.

Я не сразу придумала, что ему ответить.

– Просто… найди мою сестру. Понятно, что это все равно что иголку в стоге сена искать, но… – Я замолкла, сама понимая, что говорю очевидные вещи. Найти тебя – задача почти невыполнимая.

– Вообще‐то, – заметил он, – есть одна идея, но мне не помешала бы твоя помощь.