Текст книги "Дети ночи"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 9
Питешти казался стеной огня, выросшей в ночи. На многие мили вдоль горизонта на северо-востоке протянулась полоса перегонных вышек, резервуаров, охлаждающих башен, ажурных лесов, и пламя вздымалось от тысячи клапанов, темных куполов, черных зданий. Это был город нефтепереработки, насколько знала Кейт, но чем ближе они подъезжали к нему, тем больше он походил на преисподнюю.
От парка они дошли до здания ЮНИСЕФ, где О’Рур-ку была предоставлена комната, и здесь он переоделся. Свое одеяние он назвал «костюмом ниндзя для священника»: черная рубаха, черное пальто, черные брюки, стоячий воротничок. Он посадил Кейт в маленькую «дачию», стоявшую за готическим зданием, и они с грохотом покатили по мощенным кирпичом и булыжником мостовым к отелю «Лидо» на бульваре Генерала Магеру. Не останавливаясь, О’Рурк свернул на улицу Росетти и обогнул квартал, каждый раз притормаживая возле затемненного отеля.
– А что мы… – начала было Кейт, когда они в третий раз медленно проезжали мимо.
– Подождите… Вот там, – указал О’Рурк.
Из отеля вышла пара, судя по одежде – с Запада; они разговаривали с высоким мужчиной в кожаном пальто. Потом все трое уселись на заднее сиденье «мерседеса», стоявшего у тротуара там, где стоянка запрещена. О’Рурк свернул в тень под деревьями на улице Франклин и выключил габаритные огни. Как только «мерседес» влился в поредевший поток машин, священник последовал за ним.
– Ваши друзья? – спросила Кейт, которой не очень-то понравились эти шпионские игры.
Зубы О’Рурка казались ослепительно белыми на фоне бороды.
– Конечно. Американцы. Я знал, что они встречаются с этим парнем примерно в это время.
– По поводу усыновления?
– Точно.
– И вы в этом участвуете?
О’Рурк метнул в ее сторону быстрый взгляд.
– Еще нет.
Они следовали за «мерседесом» по бульвару Генерала Магеру, пока он не перешел в бульвар Николае Бэлческу, затем в западном направлении от круговой развязки Университетской площади по широкому бульвару Республики, перешедшему в бульвар Георгиу-Дежа. Переехав через забетонированный канал, который когда-то был рекой Дымбовицей, они продолжали путь на запад через район жилых домов сталинского типа и электронных заводов. Улицы были широкими и почти пустыми, если не считать отдельных прохожих в темной одежде, случайных такси да громоздких троллейбусов. Повсюду на мостовых зияли многочисленные глубокие выбоины. Скорость здесь была ограничена пятьюдесятью километрами, но «мерседес» вскоре разогнался до сотни, и О’Рурку пришлось подстегнуть свою «дачию», чтобы не отстать.
– Вас остановит полиция, – предостерегла Кейт.
Священник кивком указал на бардачок:
– Там четыре пачки «Кента» для такого случая.
Он вывернул руль, чтобы не наехать на пешеходов, стоявших посреди бульвара. Улицу тускло озарял слабый желтый свет редких натриевых фонарей.
Внезапно мрачные жилые кварталы поредели, потом вообще исчезли, и они оказались за городом, разогнавшись еще быстрее, чтобы не потерять из виду габаритные огни «мерседеса». Кейт успела разглядеть промелькнувший знак: «А-1, ШОССЕ БУХАРЕСТ – ПИТЕШТИ, ПИТЕШТИ, 113 KM».
Поездка заняла чуть меньше часа, и все это время они почти не разговаривали: Кейт была настолько вымотана, что с трудом ворочала языком, а О’Рурк, по-видимому, предавался своим мыслям. Дорога представляла собой некое подобие американской автострады между штатами, но совершенно разбитой и без обочины. Местность по сторонам дороги утопала во тьме, и лишь кое-где в отдалении от шоссе виднелись огни деревень, такие хилые, словно там горели лишь несколько керосиновых ламп.
Тем большим потрясением оказалось ярко светящееся в ночи зарево над Питешти.
«Мерседес» свернул на первое же ответвление от шоссе в сторону города, и О’Рурк прибавил скорость, чтобы сократить расстояние. Вскоре дорога вывела их на плохо освещенный проспект, а затем – на узкую улочку, совсем лишенную света. Жилые кварталы здесь выглядели еще более зловеще, чем в Бухаресте. Хотя не было и десяти вечера, сквозь занавески виднелись лишь несколько огоньков. Оштукатуренные здания были освещены неровным оранжевым сиянием, отражавшимся от низких туч. Кейт и О’Рурк закрыли окна в машине, но едкие испарения от нефтеперегонных заводов все равно проникали в салон. От них слезились глаза и першило в горле. У Кейт снова мелькнула мысль об аде.
«Мерседес» свернул в еще более узкий переулок и остановился. О’Рурк прижал «дачию» к краю мостовой сразу за перекрестком.
– И что дальше? – спросила Кейт.
– Оставайтесь здесь или пойдемте со мной, – ответил он.
Кейт выбралась из машины и последовала за священником через улицу к жилому массиву. С затемненных верхних этажей доносились звуки включенных радиоприемников или телевизоров. Несмотря на адское сияние сверху, весенний воздух был весьма прохладен. Лифт в подъезде не работал; они услышали шаги, гулко раздававшиеся на лестнице. О’Рурк жестом призвал Кейт поторопиться, и она вприпрыжку побежала за ним по ступенькам. Вверху грохотала тяжелая поступь четырех человек, но О’Рурк шел почти неслышно. Кейт заметила, что он остался в кроссовках, и даже слегка улыбнулась, хоть и начинала задыхаться от напряжения.
Они остановились на шестом этаже, который в Америке считался бы седьмым. О’Рурк открыл дверь на лестничной площадке, и их окутали застарелые кухонные запахи, не менее едкие, чем вонь от нефтеперегонки на улице. В узком коридоре эхом отдавались голоса.
О’Рурк попросил Кейт оставаться на месте, а сам бесшумно двинулся по коридору, сливаясь с тенью между тусклыми пятнами света. У нее невольно промелькнула мысль о поразительной точности выражения: «костюм ниндзя для священника».
Несмотря на его приказ, а скорее, вследствие его Кейт пошла за святым отцом по коридору, останавливаясь в самых темных местах. Она уже примерно представляла, какую картину увидит у открытой двери квартиры… И предчувствие ее не обмануло.
Там стояли чета американцев и двое румын в кожаных куртках, которые исполняли роль переводчиков и од-новременно спорили о чем-то с жильцами квартиры – мужчиной и женщиной. Трое маленьких детей вцепились в юбку матери, а из открытой двери спальни доносился плач младенца. Квартирка была небольшой, захламленной и грязной, потертый ковер усеивали раскиданные горшки и кастрюли, словно ими только что играли детишки. В спертом воздухе стоял густой запах жареной пищи и грязных пеленок.
Кейт еще раз выглянула из-за косяка. О’Рурк был уже практически в квартире, но пока еще не замеченный спорившими в освещенной комнате людьми. Румыны, доставившие сюда американцев, представляли собой типичных мафиози: один – с бандитскими усиками, другой – с трехдневной щетиной, оба с сальными волосами, в модных джинсах и шелковых рубахах под кожаными куртками, и у обоих наглый, вызывающий вид, знакомый Кейт по трем континентам.
Хозяева квартиры были пониже ростом, с нездоровыми желтовато-бледными лицами; жена, с темными кругами под глазами, стояла с отчаявшимся видом, а муж беспрерывно тараторил, и часто мелькавшая на его губах улыбка напоминала скорее нервный тик. Молодые светловолосые американцы, небрежно одетые в «Лэндз Энд», выглядели ошеломленными. Она все время наклонялась, чтобы обнять детишек или одарить их улыбкой, но те прятались за родительскими спинами или убегали в темную спальню.
– Сколько за этого? – спросил американец, протянув руку, чтобы потрепать по волосам трех-четырехлет-него мальчугана, прильнувшего к матери. Мальчик резко отпрянул. Более рослый из румын отрывисто переговорил с отцом семейства и с ухмылкой сказал:
– Он говорить, сто тысяч лей и «турбо».
– Турбо? – переспросила американка, быстро заморгав.
– Автомобиль «турбо», – пояснил тот, что был ниже и смуглее. Когда он усмехнулся, на свету блеснул золотой зуб.
Американец достал записную книжку-калькулятор и принялся быстро считать.
– Сто тысяч лей – это, милая, примерно тысяча шестьсот шестьдесят шесть долларов по официальному курсу, – сообщил он жене. – М-м-м… Но по курсу черного рынка это будет около пятисот зеленых. А насчет машины… не знаю…
Высокий снова ухмыльнулся.
– Нет-нет. Все, что они просить, – сто тысяч лей. Нет платить. Эти цыгане… видите? Очень жадные люди. Цыганенок не стоить сто тысяч лей. Эти маленькие дети стоить еще меньше. Мы предлагать тридцать тысяч, говорить им: если они говорить «нет», мы идти другое место.
Он повернулся и довольно грубо пихнул отца семейства в грудь. Тот выдавил улыбку, прислушиваясь к лающим звукам румынского языка.
Кейт поняла лишь несколько слов: Америка, доллары, дурак, власти.
Американка же в это время приблизилась к двери в темную спальню и теперь пыталась вытащить оттуда на свет двухлетнюю девочку. Ее муж всецело погрузился в расчеты на калькуляторе; при свете лампочки без плафона лоб у него лоснился от пота.
– Ага, – сказал высокий. – Маленькая девочка, очень здоровая… Они соглашаться на сорок пять тысяч лей. Могут отдать сегодня. Сразу.
Американка закрыла глаза и прошептала:
– Хвала Господу!
Ее муж моргнул и провел языком по губам. Коренастый ухмыльнулся своему коллеге.
– Это незаконно, – объявил О’Рурк, входя в комнату.
Американцы подскочили с довольно глупым видом. Провожатые набычились и шагнули вперед. Цыган посмотрел на жену, и лица у обоих выражали горькое разочарование из-за явно уплывающих денег.
– Это незаконно, – повторил священник, – да и необходимости в этом нет. – Он встал между посредниками и американской парой. – Существуют детские дома, где вы можете произвести усыновление на законных основаниях.
– Cine sinte^i dumneavoastra? – злобно спросил высокий. – Се este aceasta?
О’Рурк не удостоил его вниманием и обратился прямо к американке.
– Ни один из этих детей не подлежит усыновлению и не нуждается в нем. Их родители работают на заводе. А эти двое… – он небрежно махнул левой рукой в сторону румын, будто брезгуя даже взглянуть на них, – шпана… бандиты, которые занимаются продажей чужих детей. Подумайте, пожалуйста, что вы делаете.
– Мы… – начал американец, снова облизнув губы. – Мы не собирались…
Его жена, казалось, вот-вот расплачется.
– Так тяжело получить визу на больного ребенка, – пожаловалась она. Акцент у нее был то ли оклахомский, то ли техасский.
– Заткнись! – заорал высокий.
Его крик был адресован О’Рурку, а не американской паре. Он сделал три шага и замахнулся так, будто собирался размазать священника по стене.
Кейт видела, как О’Рурк повернулся, стремительно перехватил запястье занесенной над ним руки и стал медленно давить ее книзу. Румын дернулся, попытался высвободить руку, но тщетно. Его лицо налилось кровью, а башмаки скребли по полу в поисках лучшей опоры, однако перехваченная рука продолжала опускаться, пока О’Рурк не прижал все еще сжатый кулак к боку своего противника. Лицо румына было уже не красным, а почти свекольного цвета. В попытках вырваться он всем телом содрогался от напряжения. Выражение же лица священника оставалось неизменным.
Коренастый выхватил из кармана выкидной нож и шагнул вперед. Высокий что-то отрывисто бросил ему как раз в тот момент, когда хозяева квартиры начали кричать, а американка – плакать. О’Рурк отпустил руку румына, и Кейт увидела, как тот хватает ртом воздух и разминает пальцы. Затем он рявкнул что-то еще, и его напарник, спрятав нож, погнал ошеломленных американцев из квартиры. Вся компания проскользнула мимо стоявшей в дверях Кейт, будто ее вообще не существовало. Дети рыдали вместе со своей мамашей. Отец семейства стоял, потирая небритую щеку, как после пощечины.
– Imi pare foarte rau, – сказал О’Рурк цыганам, что Кейт поняла как «мне очень жаль». – Noapte buna, – добавил он, выходя из квартиры, что означало «спокойной ночи».
Дверь захлопнулась. Священник и Кейт стояли в коридоре, глядя друг на друга.
– А вы не хотите перехватить этих американцев? – спросила она. – И отвезти их в Бухарест?
– Зачем?
– Ну, они могут поехать еще куда-нибудь с этими… с этими сволочами. Кончится тем, что они утащат другого ребенка прямо из кровати.
О’Рурк покачал головой.
– Сегодня вряд ли. Все это, так сказать, сбило их планы на вечер. Я завтра позвоню им в «Лидо».
Кейт посмотрела в темный лестничный проем.
– А вы не боитесь, что вас поджидает один из этих подонков?
Ей показалось, что подобная мысль весьма позабавила священника и он улыбнулся. Но улыбка тут же сошла с его лица.
– Не думаю, – мягко сказал он, и в его голосе прозвучало почти неуловимое сожаление. – У них сейчас голова болит о том, как бы поскорее доставить этих голубочков домой, утешить их да провернуть новое дельце.
Кейт кивнула и пошла за священником вниз по лестнице, мечтая поскорее покинуть провонявший мочой, чесноком и безысходностью дом.
Хоть Кейт очень устала, тем не менее по пути в Бухарест она не могла удержаться от расспросов. «Дачия» представляла собой сочетание грохота в коробке передач, стонов в механизмах и скрипа пружин, а воздух свистел даже при закрытых окнах, так что им приходилось едва ли не кричать.
– Я знала, что большинство американских пар в конце концов платят за здоровых детей, – сказала она. – Но только не могла представить, что это происходит так цинично.
О’Рурк кивнул, не отрывая глаз от темной дороги. Стена пламени над Питешти осталась далеко позади.
– Вы бы видели, как все это выглядит, когда их привозят в какую-нибудь бедную цыганскую деревню, – сдавленным тоном произнес он. – Это превращается в аукцион… в своего рода барахолку.
– Они что, в основном имеют дела с цыганами?
В голосе Кейт слышалась откровенная усталость. Она поймала себя на том, что очень хочет закурить, хотя отказалась от сигарет еще в юности.
– Чаще всего. Это люди довольно бедные, отчаявшиеся, и к властям обращаются не слишком охотно, если их припугнуть.
Кейт смотрела на редкие огоньки деревни километрах в двух от шоссе. Свет фар часто выхватывал из темноты сломанные автомобили, брошенные в траве вдоль дороги. Когда они ехали в Питешти, она заметила, что на каждые один-два километра приходится по меньшей мере по одному неисправному грузовику или легковушке.
– А эти возжаждавшие отцовства и материнства американцы когда-нибудь усыновляют детей из приютов?
– Иногда, – ответил священник. – Но сами знаете, сколько тут трудностей.
Кейт кивнула.
– Половина детей больны. Остальные в основном или моторно отсталые, или умственно ущербные. А американское посольство больному не даст визу. – Она вдруг рассмеялась и сама поразилась резкости своего смеха. – Какое дерьмо.
– Да, – согласился О’Рурк
Неожиданно для себя Кейт стала рассказывать священнику о тех детях, которым пыталась помочь, о детях, умирающих из-за недостатка квалифицированной медицинской помощи, из-за скудного питания, отсутствия сострадания и компетентности со стороны румынского больничного персонала. Она рассказала ему о ребенке в изоляторе Первой окружной больницы, о брошенном, безымянном, беспомощном малыше, который после переливания крови пошел было на поправку, но вскоре опять стал чахнуть из-за какого-то расстройства иммунитета, которое Кейт не могла ни локализовать, ни диагностировать имеющимся в ее распоряжении примитивным оборудованием.
– Это не СПИД, – сказала она. – Не просто анемия или гепатит, не нарушения иммунной системы, связанные с заболеваниями к крови – с ними я знакома, с редкими в том числе. Убеждена, что в Штатах, с тем оборудованием и персоналом, которыми я располагаю в Боулдерском ЦКЗ, я смогла бы локализовать, квалифицировать и остановить заболевание. Но у этого ребенка никого нет, и здешние власти никогда не заплатят за перевозку его в Штаты или не дадут визу, если я возьму расходы на себя. – Она резко потерла щеку. – Ему семь месяцев, он зависит от меня и умирает… А я ничего не могу сделать.
Кейт с удивлением обнаружила, что щека у нее мокрая от слез. Она отвернулась от священника.
– А почему вы его не усыновите? – тихо спросил О’Рурк.
Она повернулась и изумленно посмотрела на него, но он больше ничего не сказал. Кейт тоже не произнесла ни слова. Так, в молчании, они и въехали в затемненный Бухарест.
Глава 10
Румыны не давали имен подкидышам. Брошенный семимесячный ребенок в изоляторе Первой окружной больницы, судя по записям, переведенным для Кейт Лу-чаном, был зарегистрирован как «несовершеннолетний пациент мужского пола номер 2613». Медкарты большинства детей содержали сведения о том, кем были их родители, или кто оставил их в детском доме или больнице, или, по крайней мере, где их обнаружили, но в медкарте пациента номер 2613 подобная информация отсутствовала полностью.
Кейт просмотрела эти записи предыдущей ночью, вернувшись из Питешти с отцом О’Рурком. Она поблагодарила его за поездку, когда он, уже за полночь, высадил ее перед домом. Они больше не обсуждали его брошенное вскользь предложение насчет усыновления. Кейт никак не могла отделаться от мысли, что священник, возможно, пошутил.
Но все же, прежде чем рухнуть в кровать, она проглядела свои записи.
«Несовершеннолетний пациент мужского пола номер 2613» был доставлен в Первую окружную больницу Бухареста, после того как врачи детской больницы в Тырго-виште не смогли диагностировать болезнь, явно угрожавшую его жизни. В число симптомов входили потеря веса, апатия, рвота, отказ от молочных смесей и некое расстройство иммунной системы, из-за чего любая простуда или вирус гриппа представляли для ребенка смертельную опасность. Анализ крови не выявил гепатита или других дисфункций печени. Не указывал он и на анемию, но количество лейкоцитов было гораздо ниже нормы. Переливания крови, начатые в пять месяцев, казалось, дали надежду на чудесное выздоровление: почти две недели ребенок пил из бутылочки и набирал вес, а реакция на аллергический тест показала положительную динамику иммунной системы. Но потом вновь начались проблемы с иммунитетом, и все вернулось на круги своя. Последующие переливания приносили все более краткосрочные улучшения в состоянии больного. Пять недель назад ребенка перевели из Тырговиште в Бухарест, и почти все это время Кейт Нойман боролась лишь за сохранение его жизни.
Она вошла в изолятор. Толстая сестра с заячьей губой стояла у детской кроватки и кормила ребенка; вернее, она курила сигарету и смотрела куда-то в сторону, одновременно тыкая протиснутой через прутья кроватки бутылкой с соской ему в щеку. Он при этом слабо попискивал и не обращал на соску никакого внимания.
– Убирайтесь, – сказала Кейт и повторила то же самое по-румынски.
Сестра засунула бутылочку в грязный карман халата, одарила Кейт злорадной улыбкой и, стряхнув пепел с сигареты, неторопливо вышла.
Кейт взяла ребенка на руки и огляделась в поисках качалки, которую она раздобыла для этой палаты. Качалка опять исчезла. Тогда она присела на холодный радиатор под окном и, нежно покачивая, стала убаюкивать малыша. «Нужно срочно назначить внутривенное питание», – подумала Кейт. Последнее переливание крови принесло облегчение лишь на пять дней.
Ребенок остановил взгляд на ее лице и перестал плакать. Он был таким крошечным, что ему вполне можно было дать не семь месяцев, а семь недель. Маленькие ручки и ножки казались почти прозрачными, большие глаза пристально смотрели на Кейт, как бы ожидая ответа на какой-то заданный вопрос.
Кейт достала бутылочку с заранее подогретой смесью и попыталась вставить соску в маленький ротик. Малыш отворачивался, не желая есть, но каждый раз его взгляд возвращался к ней. Тогда она поставила бутылочку на подоконник и стала его просто баюкать. Глаза ребенка медленно закрылись, а частое дыхание перешло в спокойное сонное посапывание.
Она покачала его еще немного, напевая колыбельную, которую ей пела мать:
Тихо, дитя, не говори ни слова,
Мама купит тебе пересмешника.
А если пересмешник будет петь,
Мама купит тебе бриллиантовое кольцо.
Вдруг Кейт умолкла и приблизила к себе лицо малыша. Она вдыхала детский запах, ощущала шелковистость реденьких темных волосиков. Его частое дыхание обдавало теплом ее щеку.
– Не бойся, Джошуа, – шептала она. – Не бойся, малыш. Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я не дам тебе пропасть.
На следующее утро, после шестнадцатичасовой смены и лишь трех часов сна, Кейт отправилась в красивое министерское здание, чтобы начать бесконечную бумажную волокиту, связанную с усыновлением.
Возвращаясь в тот день в госпиталь, она встретила на лестнице Лучана Форсю. Он горячо обнял ее, крепко поцеловал в щеку и отступил на шаг.
– Неужели это правда? – спросил он. – Ты хочешь усыновить ребенка из третьего изолятора?
Кейт лишилась дара речи. Она еще никому ничего не говорила об этом, кроме министерских чиновников сегодня утром. Ей пора бы уже привыкнуть к тому, что здесь, кажется, все знают обо всем и обо всех.
– Это правда, – ответила она. Лучан усмехнулся и снова обнял ее.
Кейт не могла не улыбнуться в ответ. Этому румыну, студенту-медику, было двадцать с небольшим, но она никогда не воспринимала его ни как румына, ни как студента. Сегодня Лучан был одет в гавайскую рубашку от «Рейн Спунер» с большими розовыми цветами, вареные джинсы «Кэлвин Клейн» и кроссовки «Найк». Его аккуратно подстриженные волосы чуть-чуть не дотягивали до прически панка, а на руке красовался дорогой, но неброский «Ролекс». Лицо Лучана выглядело слишком загорелым для студента-медика, глаза казались слишком ясными и живыми для румына, а английский был беглым и насыщенным идиомами. Кейт частенько думала о том, что, будь она помоложе лет на пятнадцать, даже на десять, ей, возможно, не удалось бы устоять перед его обаянием. А сейчас она считала его своим единственным настоящим другом в этой странной, печальной стране.
– Великолепно! – воскликнул Лучан все с той же улыбкой, вызванной известием о ее предстоящем материнстве. – Если мы с тобой поженимся, то таким образом обзаведемся ребенком без всяких усилий и долгого ожидания. Я всегда говорил, что «Поляроид» должен заняться производством детей.
Кейт хлопнула его по плечу.
– Успокойся, – сказала она. – Как твои заключительные экзамены?
– Мои заключительные экзамены заключительно закончились, – выпалил Лучан. Он взял ее за руку и повел вверх по лестнице. – Расскажи-ка, как все прошло в министерстве. Тебя заставили ждать несколько часов?
– Конечно.
Они миновали высокую дверь и оказались в сумрачном, гулком вестибюле больницы. Ожидавшие своей очереди будущие пациенты занимали все скамейки вдоль длинного коридора. Каталки со спящими или коматозными больными стояли, как затертые на стоянке автомобили, и на них никто не обращал внимания. Пахло эфиром и лекарствами.
– И когда ты заполнила бумаги, тебя заставили ждать еще несколько часов?
В обращенных на нее голубых глазах Лучана можно было прочесть что-то вроде сочетания веселости с… чем? Симпатией? Любовью? Кейт отбросила эту мысль.
– В общем-то, нет. Как только я заполнила бланки, они действовали вполне квалифицированно. Я имела дело лишь с одним человеком. Он сказал, что все ускорит, и теперь я понимаю, что так оно и оказалось. Странно, да?
Лучан скорчил смешную рожицу. Кейт иногда казалось, что парню с таким остроумием и такой мимикой лучше бы стать комедийным актером, а не врачом.
– Странно! – воскликнул он. – Это беспрецедентно! Неслыханно! Квалифицированный чиновник в Бухаресте!.. Бог ты мой! Ты мне еще скажи, что в рядах Фронта национального спасения есть хоть один истинный патриот!
Он говорил так громко, что два больничных администратора, шедших впереди по коридору, недовольно оглянулись.
– Кроме шуток, – продолжал Лучан, поглаживая ей руку. – Назови мне имя этого чиновника. Может, мне тоже когда-нибудь понадобится квалифицированная помощь.
Кейт знала отца Лучана, известного поэта, интеллектуала и критика режима, в то время как мать юноши по иронии судьбы была связана с номенклатурой – партийной элитой, которая имела возможность отовариваться в магазинах для начальства и обладала прочими особыми привилегиями. Кейт иногда казалось, что Лучан лично знаком с каждым из двух с половиной миллионов жителей Бухареста. Несмотря на то что семья пользовалась привилегиями, молодой Форсю откровенно презирал и режим Чаушеску, и тот, который пришел ему на смену.
– Кажется, его фамилия Станку, – сказала она. – Да, Станку.
– Ага, как у писателя, который умер семнадцать лет назад. Не удивительно, что он хороший человек. Хотя ему еще подрастать и подрастать до имени Станку.
– Расти и расти, – машинально поправила Кейт. Она вспомнила проворного чиновника, вспомнила,
как он с кем-то созванивался, рылся в бумагах, заверял ее, что румынская выездная виза для ребенка будет готова к восьми тридцати на следующее утро. Когда Кейт затронула скользкий вопрос о здоровье Джошуа – сейчас она уже воспринимала ребенка только как Джошуа, хотя и не могла объяснить, почему выбрала именно это имя, – господин Станку не стал вдаваться в подробности и лишь заметил, что с этим вопросом трудности могут возникнуть только в американском посольстве.
Они поднялись в лифте на третий этаж и взяли из шкафа чистые халаты и маски. Лучан указал на бахилы – нечто вроде носков огромного размера, которые больничный персонал надевал на обувь для работы в изоляторе.
– Достаточно и масок, – сказала Кейт.
По утренней сводке уровень лейкоцитов у Джошуа был умеренно низким.
– Привет, Сильвер, – бросил Лучан, завязывая маску. Кейт покачала головой. Она знала, что Лучан когда-то
ездил с отцом в Америку, но провел там всего несколько дней. Откуда он знает про Одинокого Ковбоя?
Лучан, казалось, прочел ее мысли. Она увидела по его глазам, что он ухмыляется под маской.
– Записи одной старой радиопостановки, – пояснил он. – Кое-что я привез из Нью-Йорка несколько лет тому назад.
– Когда был еще ребенком, – уточнила Кейт.
Как только Лучан начинал казаться ей слишком привлекательным, она заставляла себя вспомнить, что он еще не родился, когда был убит президент Кеннеди, и что ему было всего три года, когда убили Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Думая об этом, Кейт ощущала себя очень старой, хотя в год гибели президента ей самой исполнилось всего десять лет, а когда застрелили Бобби, она еще ходила в школу.
Лучан пожал плечами.
– Ладно, старушка. Один – ноль. Так мы будем смотреть твоего ребенка?
Кейт пошла вперед. Ее вдруг холодной волной окатило предчувствие, что Джошуа лежит в своей кроватке уже мертвый и остывший.
Ребенок был жив. Он лежал на спине, сцепив маленькие ручонки, и смотрел на Кейт снизу широко раскрытыми глазами. «Несовершеннолетний пациент мужского пола номер 2613» – вскоре он станет Джошуа Артуром Нойманом – был голеньким, если не считать сбившейся тонкой пеленки, и походил на маленького птенчика, выпавшего из гнезда раньше времени: вздутый живот, выступающие под бледной, розоватой кожей ребра, тоненькие искривленные пальчики… В том месте, где пластырь удерживал иглу капельницы, бросалась в глаза заметная припухлость.
Кейт хотела было проверить капельницу, но Лучан опередил ее, подрегулировав опытной рукой приток раствора
Кейт перегнулась через бортик кроватки и, склонившись к ребенку, нежно поцеловала его в щечку.
– Подожди еще несколько дней, малыш.
Ребенок сморщился, будто вот-вот готовый расплакаться, но вместо этого вздохнул. Теперь он перевел взгляд на Лучана, тоже наклонившегося над кроваткой.
– Эй, парень, – сказал Лучан театральным шепотом, – выступает Нил Даймонд. – И он промычал несколько тактов из песни «Прибытие в Америку».
Кейт сняла металлическую табличку, висевшую на гвоздике у кроватки в ногах малыша, и нахмурилась, пробежав глазами записи, появившиеся за время ее отсутствия.
– Наконец-то они удосужились сделать анализ крови, который я просила еще три недели тому назад, – сказала она. – Я бы сама его сделала, будь в этой чертовой дыре приличный микроскоп.
– И что там? – спросил Лучан, щекоча пальцем животик ребенка.
– Такое же низкое количество Т-лимфоцитов, что и раньше, – ответила Кейт. – А еще подтверждается критический дефицит аденозиндезаминазы.
Лучан вдруг выпрямился, изобразив деланное внимание, закрыл глаза и затараторил скороговоркой, будто на экзамене:
– Аденозиндезаминаза… Жизненно важный фермент, необходимый для расщепления токсичных побочных продуктов обычного метаболизма… отсутствующего при таких редких расстройствах, как дефицит аденозиндезаминазы.
Он открыл глаза и уже серьезным тоном сказал:
– Извини, Кейт. Это ведь неизлечимо?
– Теперь излечимо, – отрезала Кейт, швырнув табличку на батарею отопления с такой силой, что лязг металла эхом прокатился по небольшому помещению. – Это весьма редкое нарушение… возможно, меньше трех десятков детей во всем мире… Но средство есть. В Штатах мы пользуемся…
– Искусственным ферментом ПЕГ-АДА, – договорил за нее Лучан. – Но я сомневаюсь, что в Румынии есть ПЕГ-АДА. Возможно, его нет во всей Восточной Европе.
– Даже в партийных больницах?
Лучан медленно покачал головой. Кейт обратила внимание на то, какой у него мужественный подбородок, насколько гладкая кожа на щеках. Чтобы прочитать лабораторный анализ, он надел круглые очки в черепаховой оправе, но вместо придания солидности и серьезности они преобразили его в совершенного мальчишку.
– Я могу заказать этот фермент в Америке или через Красный Крест, – сказала Кейт. – Но к тому времени, когда посылка пробьется через все препоны и проволочки, пройдет не меньше месяца, а Джошуа может умереть от какого-нибудь вируса. Нет, быстрее получится, если я увезу его с собой… – Она помолчала. – Вообще-то ты молодец, Лучан. Знать о дефиците аденозиндезамина-зы… Большинство практикующих врачей в Штатах об этом и слыхом не слыхивали. Что ты получил на выпускном экзамене?
– Четыре целых ноль десятых. Выдающиеся результаты во всех областях, в том числе и в делах любовных. – Лучан опять наклонился над кроваткой. – Ну что, малыш. Давай-ка, двигай вместе со своей трансильванской попкой в Боулдер, чтобы мамаша доктор Нойман всадила тебе в нее дозу ПЕГ-АДА.
Джошуа в своей кроватке, казалось, обдумывал эти слова, после чего сцепил кулачки покрепче, сморщился и громко заплакал.
