Текст книги "Дети ночи"
Автор книги: Дэн Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 17
Такого сырого и дождливого лета, как в 1991 году, в Боулдере никто не помнил, но к концу августа дожди прекратились, и склоны холмов ниже зданий ЦКЗ оставались коричневыми. Лужайка за домом Кейт стала пыльной и пожелтела, а городские газоны требовали ежедневной поливки. Как только местные дети стали возвращаться в школы на неделе, предшествовавшей Дню труда, что казалось родившейся и выросшей в Массачусетсе Кейт страшно преждевременным, погода установилась жаркая и сухая, почти летняя.
Кейт ничего этого не замечала. Мир за стенами ее офиса и лабораторий ЦКЗ казался ей все более нереальным. Она вставала до восхода, на работу приезжала к семи утра, а домой редко возвращалась раньше десяти-один-надцати часов, и при всей любви к солнцу и хорошей погоде она не удивилась бы, обнаружив, что уже середина зимы.
Кейт помнила лишь несколько событий за месяц, не связанных с исследованиями. Когда она показала Тому письмо от Лучана, он вышел из себя и поинтересовался, чего добивается этот «грязный сукин сын»: уж не хочет ли он перепугать ее до смерти?
В поход по каньону Том отправился в августе, но при каждой возможности звонил. По возвращении он несколько дней прожил в доме, затем перебрался со всеми своими пожитками в квартиру в Боулдере, минутах в десяти езды. Он по-прежнему приходил почти каждый вечер: поначалу – поговорить с Кейт, а потом, когда она стала все дольше задерживаться в лаборатории, навещал Джули и Джошуа, прежде чем отправиться к себе.
Несколько раз звонил и заходил лейтенант Петерсон или сержант постарше, но лишь затем, чтобы сообщить об отсутствии чего-либо нового в деле. В конце концов Кейт велела секретарше не беспокоить ее, когда звонят из полиции, разве что у них появятся какие-нибудь новости. Новости не появились.
Кейт помнила о телефонном звонке, заставшем ее дома в конце лета.
– Миссис Нойман? Это вы?
Была уже почти полночь, она только что вошла – чертовски уставшая, но возбужденная, навестила, как обычно, Джошуа, налила себе охлажденного чая и теперь разогревала ужин в микроволновой печи. Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Голос в трубке показался ей слегка знакомым, но утомленный рассудок отказывался определить, кто это.
– Миссис Нойман? Прошу прощения, что звоню так поздно, но ваша няня сказала, раньше одиннадцати вы не приедете.
– Мистер О’Рурк! – она вдруг узнала этот мягкий среднезападный акцент. – Как вы поживаете? Вы звоните из Бухареста?
– Нет, из другого серого городишки Второго мира… из Чикаго. Я вернулся на Землю на некоторое время.
– Замечательно. – Кейт села на табуретку и отставила чай. Она не ожидала, что так обрадуется, услышав голос священника. – Когда вы вернулись из Румынии?
– На прошлой неделе. Я совершил что-то вроде циркового турне по приходам страны, пытаясь собрать денег на предстоящую программу помощи. Теперь это не так-то просто, ведь Румыния уже давно сошла с первых полос. Лето выдалось жарким… по количеству новостей.
Кейт представила, каким диким круговоротом событий стал весь год. Сначала война в Заливе, потом национальные торжества по случаю ее быстрого завершения, большую часть которых она пропустила, пока вкалывала в Румынии, а теперь еще и переворот в Советском Союзе. Две недели назад в утренней газете объявили о смещении Горбачева из-за болезни. В ту ночь, когда она включила краткий выпуск Си-эн-эн, сообщили, что Горби под стражей, а заговор может потерпеть неудачу. В следующий раз, когда она оторвалась от работы, чтобы послушать новости, – двадцать первого августа, в среду, – то узнала, что Горбачев вроде снова у власти, а старый СССР разваливается навсегда.
Сейчас до Кейт дошло, что она ни разу не задумывалась о том, каким образом весь этот бардак может повлиять на положение детских домов в Румынии.
– Да, – сказала она наконец, – довольно жарким.
– А у вас как? – спросил О’Рурк. – Работы много?
Кейт улыбнулась его вопросу. Она уже почти привыкла к восемнадцатичасовому рабочему дню. Это напоминало ей последипломную стажировку, хотя тогда она была гораздо моложе, а силы восстанавливались быстрее.
– Пока удается жить довольно спокойно, – ответила она, сама удивившись своим словам.
– Отлично. А Джошуа как?
Кейт уловила нотку тревоги в голосе священника и поняла, что этот вопрос дался ему нелегко. Уезжая из Румынии, она обещала писать и сообщать о малейших изменениях в самочувствии ребенка. Она помнила, насколько плохо выглядел Джош при отъезде, и сообразила, что священник, должно быть, готов услышать весть о его смерти.
– Джошуа в порядке, – ответила она. – Его состояние стабилизировалось, хотя приблизительно раз в три недели все еще требуются переливания крови. – Она помолчала. – Мы проводим кое-какие опыты в связи с его заболеванием.
– Хорошо, – только и сказал О’Рурк. Он явно надеялся услышать больше. – В общем-то я не просто так позвонил в такую позднотищу.
Кейт покосилась на кухонные часы и сообразила, что в Чикаго уже около часа ночи.
– В этом месяце – двадцать шестого сентября, если точно, – я приеду в Денверский совет церквей выпрашивать деньги и хотел бы узнать, согласитесь ли вы встретиться за чашечкой кофе или еще где-нибудь. Я пробуду в Денвере все выходные.
Кейт почувствовала, как у нее участилось сердцебиение, и недовольно нахмурилась.
– Да, конечно, – ответила она. – Должна признаться, что сейчас я страшно занята, и в сентябре, наверное, тоже работы будет не меньше, но если вам удастся как-нибудь вечером выбраться в Боулдер… Может быть, в пятницу, двадцать седьмого сентября, вы приедете сюда и посмотрите Джоша?
– Это было бы замечательно.
Они быстро обговорили подробности. О’Рурк будет на машине, так что ему не составит труда добраться от Денвера до Боулдера. Закончив с этим, они на секунду замолчали.
– Ну что ж, – сказал священник. – Пожалуй, пора позволить вам отдохнуть.
– И вам, – ответила Кейт.
В его голосе слышалась усталость. Наступил неловкий момент, когда никто из них не осмеливался первым закончить разговор.
– Миссис Нойман, – произнес О’Рурк, – вам очень повезло, что вы успели вывезти ребенка. Ведь вы знаете, что правительство запретило усыновления примерно через неделю после вашего отъезда.
– Да, знаю.
– В общем… вам повезло.
Кейт попыталась изобразить беспечность.
– Никогда не думала, что священники верят в удачу. Разве вы не считаете, что все… как бы это сказать?… предопределено?
О’Рурк вздохнул.
– Иногда, – устало сказал он, – мне кажется, что единственное, во что можно верить и за что можно молиться, – это удача.
Он явно старался придать своему голосу твердость.
– Как бы там ни было, надеюсь увидеть вас и Джошуа на следующей неделе. Я позвоню из Денвера, и тогда мы уточним наши планы.
В прощальные фразы они постарались вложить как можно больше бодрости. После этого Кейт сидела в темном доме и вслушивалась в ночную тишину.
Работы над проектом РР велись по нескольким направлениям, и каждое из них вгоняло Кейт в дрожь и пугало ее.
В то время как она отвечала за весь проект в целом, Чандра фактически возглавляла работу по выявлению ретровируса, Боб Андерхилл и Алан Стивенс занимались наблюдениями за поглощающим кровь «теневым органом» Джошуа, а сама Кейт пыталась выяснить, каким способом организм Джошуа выделяет из донорской крови РНК и преобразует ее в провирусную ДНК, готовую распространиться по клеточным ядрам и всему организму. Ее второй, более насущной, задачей было изобретение способа заставить работать этот же иммуновосста-навливающий механизм без миссированных вливаний цельной крови каждые три недели.
Работа с Чандрой в лаборатории класса VI позволяла узнать много нового. Специалисту по ВИЧ потребовалось меньше двух суток, чтобы в ЦКЗ заработала и вошла в режим ее «вирусная фабрика». Кейт позволила Чандре беспрепятственно экспериментировать еще три дня, прежде чем явилась за результатами.
Чандра показывала Кейт самую закрытую часть биолаборатории, где они расхаживали в герметичных комбинезонах с волочащимися кислородными шлангами.
– Понимаете, – сказала Чандра, – лет десять назад попытку выделить вирус Д нам пришлось бы начинать с нуля.
– Вирус Д? – переспросила Кейт по переговорному устройству.
– Вирус Джошуа, – пояснила Чандра. – В любом случае даже пять лет назад нам пришлось бы перерыть кучу материала, чтобы найти, от чего плясать. Но исследования последних лет по ВИЧ позволяют значительно сократить этот путь.
Кейт слегка отвлекало шипение кислорода в шланге и вид техников, работавших в перчатках и с дистанционными манипуляторами, но она сосредоточилась и стала внимательно слушать.
– Вам известно, что ретровирусы являются просто вирусами РНК, выделяющими свои генные производные, после того как их РНК преобразуется в ДНК за счет обратной транскриптазы…
Кейт почти не слушала, как Чандра внушительно растолковывала элементарные вещи, поскольку знала: она всегда так начинала свои объяснения. Кейт лишь кивала головой в громоздком шлеме.
– Итак, – продолжала Чандра, – полимераза делает однонитевую ДНК-копию из вирусной РНК, а затем – вторую ДНК-копию, используя при этом первый образец в качестве шаблона. Рибонуклеаза уничтожает первоначальную вирусную РНК. Затем эта новая, внедряющаяся, ДНК перемещается в клеточное ядро и под влиянием фермента вирусной интегразы интегрируется с геном хозяина, оставаясь там в качестве провируса.
Кейт терпеливо ждала.
– Предположим, что вирус Д ведет себя точно так же, как и любой другой ретровирус. – Чандра, подняла кювету с культурой и поднесла ее поближе к Кейт. – Мы лишь догадываемся, что он повторяет жизненный цикл ВИЧ… или, возможно, ВИЧ – это мутация вируса Д. Этого мы не знаем. В любом случае, мы исходим из предположения, что вирус Д следует по пути наименьшего сопротивления и связывает граммположительный глико-протеин-120 в рецепторы антигенных маркеров хелпер-ных Т-лимфоцитов, мононуклеарные фагоциты и клетки цитотрофобласта. Мои исследования показали, что наш старый знакомый ВИЧ без антигенных маркеров никогда не инфицирует клетки, однако в отношении вируса Д нам это не известно. Но антигенный маркер по-прежнему является очевидной исходной точкой.
Кейт поняла сразу. Провирус иммунодефицита инфицировал клетки и блокировал иммунную реакцию; а вирус Д, судя по рассуждениям Чандры, так же разрушал РНК, так же трансформировал ее в ДНК и так же внедрялся в клеточные ядра, но не подавлял, а усиливал иммунную систему клетки.
– Вы предполагаете тот же вектор для провирусной интеграции, – заметила Кейт, – но пытаетесь отыскать его следы после трансформации.
– Конечно, – подтвердила Чандра– Мы можем сравнить клетки после обратной транскриптазы с контрольными культурами и узнать, как действует эта чертовщина. – Она взглянула на Кейт. – Вирус Д, я хочу сказать.
Кейт провела рукой по стойке и остановилась напротив культивируемых образцов крови Джошуа. Только на этой стойке было тридцать четыре одинаковых культуры. Подальше выстроились ряды образцов крови с культурами ВИЧ и комбинированного иммунодефицита, присланные из ЦКЗ Атланты.
– А это для чего? – спросила она.
– Если предположить, что вирус Д не делает различий между инфицированными комбинированным иммунодефицитом клетками, то тогда, с точки зрения теории, мы смогли бы наблюдать за процессом связывания клеток антигенных маркеров хелперных Т-лимфоцитов в культивированных ранее моделях комбинированного иммунодефицита.
Кейт посмотрела на собеседницу – их лица разделяли два слоя пластика шлемов. На данный момент эксперименты продолжались всего несколько дней, но ей требовались ответы для собственной работы.
– Вам удалось убедиться в своих предположениях? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Черта с два, – ругнулась Чандра.
Она хотела было потереть нос и лишь потом вспомнила, что пластиковое окошко костюма не позволит ей этого сделать.
– Прошу прощения. Ах да… мы зафиксировали связывание Д и с пораженными комбинированным иммунодефицитом клетками больного, и с образцами культур. Это весьма напоминает модель ВИЧ.
Чандра относилась к тому типу исследователей, которые теряли почти весь интерес к предыдущим этапам проекта, как только они завершались. Но Кейт намеренно позволила ей поработать несколько дней, не отвлекая на доклады и отчеты; теперь же она ждала результатов.
– Когда ВИЧ связывается с антигенным маркером, – сказала Кейт, глядя на образцы культур своего приемного сына, будто могла рассмотреть идущие там процессы, – инфекция Т-лимфоцитов оказывает некоторое цитопа-тическое воздействие и, очевидно, способствует появлению… следов – так вы их, кажется, называете? Таких как образование многоядерной синктии в виде гликопроте-ина-120 на поверхности зараженных клеток с антигенными маркерами других клеток-носителей антигенных маркеров. В этом состоит, по крайней мере частично, причина того, что мы наблюдаем резкую потерю хелперных Т-лимфоцитов, несмотря на то что ретровирус иммунодефицита инфицирует в крови… аж одну из десяти тысяч клеток.
Чандра смотрела на нее, будто забыла, что Кейт занималась гематологическими исследованиями.
– И что? Кейт старалась говорить не слишком резко.
– Так вы наблюдаете эту же самую формацию синк-тии?
Чандра помотала головой.
– Я помогала внедрять лечение ВИЧ-инфицированных инъекциями рекомбинантного растворимого протеина антигенного маркера, чтобы приостановить на этом этапе развитие болезни за счет замедления формации синктии. Но в случае с вирусом Д это не сработает.
У Кейт екнуло сердце.
– Почему?
– Фермент интегразы вируса Д не переносит вторгающуюся транскрибированную ДНК, как мы привыкли наблюдать в подобных случаях.
Сквозь пластик на Кейт глядели очень умные и очень яркие глаза Чандры.
– Каково соотношение? – спросила Кейт. Если оно слишком мало, то шансов клонировать искусственный вирус Д остается совсем немного.
– Из первой сотни проверенных проб, – в голосе Чандры появилось напряжение, – мы определяем инфекцию с вероятностью девяносто восемь и девять десятых процента.
Кейт будто получила удар под дых. Убедившись, что стойка позади нее пуста, она присела.
– Девяносто восемь и девять десятых?
– По самым скромным подсчетам.
Кейт покачала головой. СПИД, чтобы убить человека, достаточно инфицировать один из тысячи или десяти тысяч лейкоцитов. Вирус Д оказался настолько стойким, что перепрограммировал почти все клетки организма хозяина в течение считанных часов после заражения.
– А цитотоксичность? – спросила Кейт. Столь стремительное и всеобъемлющее заражение клеточного ядра должно иметь ужасные побочные эффекты.
Чандра пожала плечами.
– С точки зрения микробиологии… ноль. Конечно, процесс переноса и трансфекции требует массу энергии… что вы и подтвердили, выявив повышение температуры тела ребенка в ходе этого процесса. После поглощения крови и реконструкции ребенок представляет собой химико-генетический плавильный тигель. Но фактически все происходит в основном за несколько часов, хотя, судя по нашим предварительным исследованиям, для окончательной генетической ассимиляции нужна примерно неделя.
Кейт показала рукой в перчатке на другие культуры.
– А образцы ВИЧ? Чандра моргнула.
– Поскольку нам хорошо знакома диагностика ВИЧ посредством вирусного детектирования, я использую этот способ для вторичной проверки. Мы берем кровь больного – пардон, кровь Джошуа – и культивируем ее совместно с матрицами комбинированного иммунодефицита и СПИД, используя клеточную цепочку или обычные лимфоциты антигенного маркера, стимулированные фитогемагглютинином и интерлейкином-2. С вирусом иммунодефицита мы делаем пробу по некоторым культурам на ревертазу, на присутствие антигена р24. Потом мы все это перепроверяем с культурами комбинированного иммунодефицита и культурами Джошуа, сделанными в это же время.
– Каковы результаты?
– В культурах вируса Д ревертаза вполне просматривается, хотя, как я говорила, без цитотоксичности. Анализ на антиген р24 с вирусом Д не срабатывает, что очень обидно, потому что у больных с ВИЧ антиген иногда можно обнаружить прямо в образце крови с помощью ферментного иммуносорбентного анализа.
Кейт кивнула. Она тоже надеялась на то, что этот относительно простой способ будет для них доступен.
Как бы для того, чтобы успокоить Кейт, Чандра торопливо продолжила:
– Мы еще не отказались от предположения, что вирус Д создает антитело Д, даже при том что результаты инфекции скорее иммуновосстанавливающие, чем имму-ноподавляющие. Это антитело мы должны вам предоставить сегодня или завтра.
Кейт оглянулась на десяток техников, работавших во внешней лаборатории. Хотя по сравнению с внутренней лабораторией класса VI там стояла жара, все техники работали в халатах, масках, матерчатых бахилах и резиновых перчатках. Кейт знала, что лаборатория полностью герметична, причем давление в ее помещении ниже, чем во всем здании. Если вдруг возникнет утечка, то воздух пойдет внутрь. Последствия нетрудно представить…
– Какими методиками вы пользуетесь для выделения антитела? – спросила Кейт.
– Самыми обычными – иммунологическим анализом, западным высевом, иммунофлюоресценцией, радио-иммунопреципитацией
Голос Чандры выдавал ее желание поскорее вернуться к работе.
– Отлично, – сухо подытожила Кейт. – С этого момента я хотела бы получать ежедневные доклады… Можете взять Кэлвина, чтобы он ходил за вами и печатал, если хотите, – быстро добавила она, пытаясь сразу отсечь возможные возражения. – Но работа Боба по абсорбции крови и мои исследования гемоглобина будут напрямую зависеть от ваших успехов. Поэтому нам и нужна самая оперативная информация. А еще я хотела бы, чтобы вы делали мне устные получасовые сообщения по понедельникам или субботам.
Кейт увидела вспышку гнева в глазах Чандры – вовсе не из-за работы по выходным, поскольку та и так вкалывала семь дней в неделю. Нет, Чандру бесила одна мысль о том, что ей придется тратить время на объяснение своей работы. Но победил профессионализм, и она только кивнула. Ведь Кейт запросто могла, если бы захотела, лишить Чандру любимых игрушек и занятий.
В пятницу, пятого сентября, антитело вируса Д было выделено и помечено. К среде, одиннадцатому сентября, был идентифицирован и сам ретровирус Д. Два дня спустя Чандра начала попытки клонирования ретровируса. В тот же день она раскрыла свой тайный план по совместному культивированию образцов ВИЧ. Неожиданностью для Кейт это не стало: наоборот, она удивилась бы, замысли ярая исследовательница ВИЧ что-либо иное. А поскольку это никак не замедляло проект РР, Кейт не возражала.
Алан Стивенс и Боб Андерхилл завершили разработку предполагаемой схемы поглощающего органа к четвергу, девятнадцатому сентября, а совещание всех участников работ было назначено на среду, двадцать пятое сентября, чтобы каждый мог послушать и высказаться. К этому моменту собрать всю команду было ненамного легче, чем свести вместе дюжину политических лидеров со всего мира.
Работа Кейт над механизмом передачи ДНК и поисками заменителя крови тоже продвигалась вполне успешно. Ей казалось, что даже слишком. И не только потому, что она уже видела способ излечения Джошуа от комбинированного иммунодефицита, но и потому, что была уверена: ее работа поможет Чандре совершить прорыв на участке ВИЧ.
Однако все шло слишком уж хорошо. Хоть суеверием Кейт никогда не отличалась, в глубине души ее не оставляла тревога и мучило предчувствие, что количество боли во вселенной скоро восстановится до прежнего уровня.
А потом, воскресным вечером двадцать второго сентября – для Кейт это был еще один обычный рабочий день, – календарь ее электронного секретаря «Уизард» сообщил ей, что понедельник следующей недели будет днем осеннего равноденствия, что во вторник у Джошуа день рождения – или, во всяком случае, именно так они сами решили – и что в конце недели им нанесет визит отец Майкл О’Рурк.
Кейт не сомневалась, что ей найдется о чем ему рассказать, даже если не вдаваться в детали исследований. Но вот чего она не знала, так это того, что через неделю ее жизнь изменится навсегда.
Глава 18
Во вторник Кейт приехала домой пораньше – на «день рождения» Джошуа. Ему исполнилось одиннадцать месяцев. Идея о ежемесячном празднике принадлежала Джули и возникла в то время, когда еще не было уверенности, что ребенок проживет лишнюю неделю. Двадцать четвертое Кейт выбрала наугад, но ей нравилась некая законченность этого числа.
В вечернем выпуске новостей Си-би-эс рассказывали о румынских шахтерах, захватывавших поезда, чтобы добраться до Бухареста, где они продолжали бесчинства, выражая стихийный протест против правительства. Кейт припомнила, что год назад нынешний режим, дабы запугать свой собственный народ, уже пользовался услугами «шахтеров», многие из которых были агентами секурита-те. Она смотрела по телевизору, как бьют окна, швыряют в дома бутылки с зажигательной смесью, как взламывают двери, и не могла понять, что же все-таки происходит в этой несчастной стране. Она радовалась тому, что ей и О’Рурку удалось выбраться оттуда, и надеялась, что Лучан и его семья сумели скрыться.
Джошуа понравился пирог. Он не дожидался, пока Кейт или Джули спокойно покормят его с ложечки, а залез в кусок руками и вскоре размазал по лицу добрую половину того, что лежало перед ним на тарелке. Потом, вытерев малышу щечки и рот и опустив его на пол, чтобы он мог поиграть, Кейт оглядела сына если не критическим, то, по крайней мере, медицинским взглядом.
Внешне Джош являл собой идеал здорового ребенка: пухленький, розовощекий, с ясными глазами; вместо венчика темного пушка у него на головке начинали пробиваться уже настоящие волосики. Но она понимала, что это проявление последней стадии его «здорового» цикла: примерно через неделю опять начнутся понос и апатия, за которыми последует упадок сил. До следующего переливания.
Кейт наблюдала за ребенком, который лежал на спине и возился с деревянной игрушкой: два пингвина на деревянной тележке хлопают резиновыми крыльями и щелкают клювами, когда колеса вращаются. Игрушка не слишком-то современная, но почему-то она приводила Джошуа в восторг.
Кейт знала из своих книжек по уходу за детьми и из разговоров с другими мамашами, что в одиннадцать месяцев ребенок должен уметь самостоятельно сидеть, стоять, а иногда даже ходить. Джошуа пока только учился ползать. Она знала, что одиннадцатимесячные уже должны натягивать на себя кое-что из одежды, держать ложку и произносить несколько слов, в том числе и «мама», а также понимать слово «нет». Джошуа не управлялся ни с ложкой, ни с одеждой, совершенно не говорил, если не считать случайного лепета, а «нет» он слышал редко. Он оставался нерешительным ребенком и с точки зрения общения. Хотя ему явно было хорошо и уютно с Кейт и Джу-ли, с Томом он начал чувствовать себя непринужденно лишь через несколько недель.
Джошуа бросил игрушку с пингвинами, перекатился на живот и пополз к столовой.
– Он еще и не то успел разведать, – сообщила Джу-ли с набитым пирогом ртом. – Сегодня утром он направился к выходу, как только я его выпустила из кроватки.
Кейт улыбнулась. Ни она, ни Джули не считали Джошуа умственно отсталым в результате ущербного младенчества, а лишь признавали, что у него задержка в моторике. Кейт советовалась по меньшей мере с тремя друзьями, специалистами в области развития детей, и у каждого было свое мнение по поводу долговременных последствий пятимесячного пребывания ребенка в румынском приюте и больнице. Двое из специалистов видели Джошуа, и оба пришли к тому, что он выглядит вполне нормальным и достаточно здоровым, однако мелковат для своего возраста и медленно развивается. И вот теперь, наблюдая, как сын ползет по ковру, издавая звуки, напоминающие гул самолета, Кейт видела перед собой скорее вполне довольного жизнью восьми-девятимесячного малыша, чем одиннадцатимесячного ребенка, чей «день рождения» они сегодня отмечали.
Позже, укладывая Джошуа в кроватку, Кейт взяла его на руки в последний раз, погладила по спинке, вдыхая аромат детского тельца, и прикоснулась щекой к мягким волосикам. Его ручонка скользила по ее лицу. Судя по ровному дыханию, он уже уснул и видел сны, какие могут сниться только в его нежном возрасте.
Кейт уложила Джошуа на живот, укрыла и пошла поболтать с Джули, прежде чем они разойдутся по комнатам и усядутся за свои компьютеры.
В среду в конференц-зале без окон рядом с лабораторией визуализации собрались все три группы, участвовавшие в проекте PP. Кроме руководителей групп и их заместителей присутствовали директор Моберли и еще двое из руководства ЦКЗ.
Совещание открыли Боб Андерхилл и Алан Стивенс сообщением об абсорбирующем органе. Когда они закончили, в зале воцарилась гробовая тишина.
Первым заговорил Кен Моберли.
– Итак, вы утверждаете, что этот ребенок… Джошуа… обладает некой особой приспособляемостью выстилки желудка, с помощью которой он может поглощать кровь в качестве питания.
Андерхилл кивнул.
– Но мы считаем это предназначение второстепенным. Основной целью существования мутации является расщепление крови на составляющие, чтобы ретровирус, который Чандра и Нойман называют вирусом Д, смог наиболее эффективным образом начать распределение заимствованной РНК для иммуновосстановительных целей.
Моберли покусывал дорогую перьевую ручку.
– Но для того, чтобы этот механизм работал, ребенок должен глотать кровь.
Алан Стивенс покачал головой.
– Нет. Кровь направляется по капиллярам абсорбирующего органа независимо от способа введения ее в организм. По нашим оценкам, при заглатывании крови процесс начинается на несколько часов позже, чем при переливании, но мы, естественно, таких экспериментов не ставили…
Стивенс замолчал, бросив взгляд в сторону Кейт. Потом он заглянул в свои записи, прокашлялся и продолжил:
– Никто не испытывает желания давать больному кровь для заглатывания, хотя, если мы собираемся и дальше изучать абсорбирующий орган, это придется сделать.
Моберли нахмурился.
– Я не… вижу смысла в необходимости пить кровь для поддержания жизни. Я хочу сказать, это наводит на мысли о… м-м-м…
Кейт поднялась с места.
– О вампирах? – спросила она. – О Беле Лугоши? Среди собравшихся прокатился нервный смешок.
– С тех пор как начался этот проект, мы только и слышали такие шуточки или сами шутили по этому поводу, – с улыбкой сказала Кейт, разряжая обстановку, – что вполне естественно, учитывая, где родился Джошуа. В Трансильвании, в стране вампиров. И у этого могут быть причины.
Она кивнула Чандре.
Вирусолог встала, при помощи дистанционного управления погасила свет и вставила слайд в проектор.
– На этих таблицах схематически представлена семья, или клан, на протяжении более чем двадцати поколений – начиная примерно с пятнадцатого века и до сегодняшнего дня. Здесь показано распространение в семье мутации вируса Д. Если считать их характерной чертой рецессивную природу и вспомнить о высокой смертности, которую легко объяснить исходя из расстройства иммунной системы, связанного с данной чертой, то можно понять, почему эта мутация не получила широкого распространения.
Все присутствующие старались разобраться в длинных цепочках роста гипотетической семьи, причем линия мутации вируса Д для большей наглядности была выделена красным.
Секунд через тридцать Боб Андерхилл присвистнул:
– Я-то думал, это какая-то новая мутация, иначе о ней было бы известно, но здесь показано, что ей уже несколько столетий и она никогда широко не распространялась.
Чандра кивнула и сменила слайд.
– Предположив распространение мутации за счет браков и генетического рассеяния, мы все равно можем говорить о сравнительно небольшой группе потомков изначальной пары производителей – от трехсот до двух тысяч особей во всем мире. – Чандра бросила взгляд на Кейт. – И если предположить, что болезнь продолжается и после младенческого возраста – а оснований думать иначе у нас нет, – то эти люди должны регулярно получать для переливаний цельную кровь, чтобы выжить уже будучи взрослыми.
Первой нарушила молчание одна из представительниц «высших чинов» ЦКЗ Дебора Роулингс, врач и администратор в одном лице.
– Но ведь в пятнадцатом веке не было переливаний крови… да и в последующие, вплоть до двадцатого…
Она замолчала. Кейт поднялась в луче света от проектора.
– Совершенно верно. Для того чтобы эта особенность вообще передавалась, членам семьи приходилось поглощать кровь. Буквально поить кровью своих детей, если эти дети являлись носителями рецессивно-рецессивного вируса Д. А оказывать помощь особям с вирусом Д за счет переливания крови стало возможным лишь в нашем столетии.
Она сделала почти минутную паузу, чтобы сказанное лучше дошло до врачей и администраторов.
– Это вампиры, – сказал Кен Моберли. – Легенда имеет реальную основу.
Кейт кивнула.
– Но не клыкастые ночные чудовища, – сказала она, – а члены семьи, которым приходится поглощать человеческую кровь, чтобы выжить при их нарушенной иммунной системе. При этом может наблюдаться стремление к сохранению тайны, к солидарности, к родственным бракам, в результате чего рецессивно-рецессивные особенности должны встречаться еще чаще, подобно гемофилии, поразившей королевские дома Европы.
Ассистент-вирусолог Чарли Тейт неуверенно поднял руку, как школьник. Кейт сделала паузу.
– Есть вопрос, Чарли?
Молодой человек поправил круглые очки.
– Как же, черт возьми… я хочу сказать… как первый носитель вируса Д обнаружил, что его… или ее… может спасти кровь?… То есть каким образом вообще кто-то начал пить кровь?
– Есть сведения о том, что в средние века некоторые знатные женщины купались в крови, потому что, согласно поверьям, их кожа от этого становилась красивее. Масаи до сих пор пьют кровь льва, чтобы получить его отвагу. Кровь до последних десятилетий была источником суеверий и страха. – Кейт сделала секундную паузу, взглянув на Чандру. – А теперь, с появлением СПИД, кровь снова становится символом ужаса и тайны.
Она вздохнула, потерла щеку и тихо продолжила:
– Нам неизвестно, Чарли, как все началось. Но как только это обнаружилось, у носителей вируса Д уже не оставалось выбора… Или добывать человеческую кровь, или погибнуть. Частично моя работа направлена на то, чтобы положить конец этому процессу. Кажется, решение уже найдено.
На экране появился новый слайд Собравшиеся невольно захихикали: на них смотрела огромная свиная морда. Кейт улыбнулась.
– Большинство из вас знают о достигнутом в июне успехе Ди-Эн-Экс в вопросе заменителя человеческой крови…
Кен Моберли поднял вверх авторучку.
– Кейт, боюсь, вам придется немного освежить нашу перегруженную чиновничью память.
