Текст книги "Путешествие Сократа"

Автор книги: Дэн Миллмэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Сергей понимал: чем раньше он сам найдет себе работу, тем больше ему удастся отложить денег для будущего путешествия за море, не считая тех четырех золотых монет, что у него еще оставались. Но его самым потаенным желанием было купить не один, а два билета, причем, конечно же, не в третьем классе.

Утвердившись в этом решении, он принялся за поиски работы. Через десять дней у него уже было место в промышленном районе на околице города. Он стал подмастерьем в кузнечной мастерской, где чинили подковы и колеса экипажей, а еще ковали узорчатые решетки и ограды для домов состоятельных горожан. Работа эта была не из легких, но после активной жизни на дикой природе Сергей радовался усталости честного труда.

Когда он возвращался домой после смены, весь в поту, в глубоко въевшейся в кожу саже, Валерия всякий раз грела воду и заставляла его принимать горячую ванну, прежде чем пускала к столу. Сергей соглашался, но по своей прежней привычке после каждого купания опрокидывал на себя ведро холодной воды.

Сергей понимал, что ему в самый раз окатиться холодной водой после того, что весь его день проходил в самых жарких мечтаниях об Ане. Теперь он уже был уверен, что никуда без нее не поедет.

Он решил не тянуть и открыться в своих чувствах Ане и ее семье.

И этот вечер стал одним из самых важных и трудных в его жизни. Когда вечером вся семья собралась за общим столом, он объявил всем, что его самое сокровенное желание – просить Аниной руки. Он из уважения к семье планировал адресовать эти слова Валерии, чтобы Аня была лишь свидетелем его признания. Но, когда нужно было произнести эти слова, Сергей обратился с ними непосредственно к Ане. Мать и брат оказались только свидетелями:

– Самое мое глубокое желание –  посвятить  мою жизнь вашему счастью, если вы дадите согласие на наше обручение.

Сергей и сам не знал, откуда  к нему пришли  такие слова и такая решимость. Он не мог даже представить себе, чего ожидать в ответ на эти слова. Вполне возможно, ему не только откажут, но еще и поднимут на смех. Он только молча смотрел на Аню, ожидая ее ответа.

Но первой тишину нарушила Валерия.

– Аня, – сказала она, – уверена, что тебе есть чем себя занять на кухне... Нет, в твоей комнате. Похоже, что мне и Андрею есть о чем потолковать с Сергеем.

Аня ответила мягко, но непреклонно.

– Мама, я совершенно уверена, что ни на кухне, ни в моей комнате нет ничего важнее того, что сейчас должно решиться здесь. Я никуда не пойду.

Затем она повернулась к Сергею. Он взглянул на нее и в ее глазах прочитал ответ явственнее, чем сказали бы любые слова.

– Видишь ли, Сережа, – вступил в разговор и Андрей. Судя по всему, Сергеевы излияния чувств его не убедили. – Если верить твоим словам, ты хочешь соединить свою жизнь с Аниной. Так что же это будет за жизнь, позволь тебя спросить? Как и на что ты собираешься содержать свою жену, а нашу сестру и дочь? За какие такие, собственно говоря... хм... доходы?

Это был самый лучший и самый худший вопрос, который только можно было задать Сергею. Впервые в своей жизни ему захотелось стать богачом. Тем не менее вопрос был задан, и на него надо было отвечать. Но что, и в самом деле, мог предложить Сергей, кроме любви и верности?

Сергей постарался, чтобы его слова прозвучали как можно убедительней:

– Андрей, мне понятно твое беспокойство. Сейчас, в настоящий момент, все, чем я располагаю, – лишь скромное жалованье. Но я умею ставить себе цели и добиваться их. Полагаясь лишь на самого себя, я смог выжить в условиях дикой природы. Мне по силам любая работа, какой бы трудной она ни была. А если я чего пока не умею, то недолго и научиться, я себя знаю.

– Вот-вот, – ухватился за его слова Андрей. – Себя-то ты знаешь, а вот Аня – сколько она с тобой знакома? Пару недель? И того не будет, наверное. Вот что я вам скажу, – сказал он солидным тоном не только как брат Ани, но скорее как хозяин дома. – Вам нужно больше времени, чтобы узнать друг друга получше.

– В этом мире нет ничего такого, – отвечал ему Сергей, но снова смотрел прямо в глаза Ане, – чего бы мне хотелось так же сильно, как узнать получше твою сестру.

Затем, обращаясь уже к Валерии, он добавил:

– Я люблю вашу дочь, и ей принадлежит все, что у меня есть и что еще будет. Я готов на все ради нее. Я готов пожертвовать ради нее своей жизнью, если будет такая необходимость. Я обещаю вам это.

– Пока же – и я это тоже обещаю, – продолжал Сергей, – я пойду учиться, буду работать, не покладая рук, чтобы самому стать достойным Ани и обеспечить ей жизнь, достойную ее.

– И все-таки, все-таки...

– Андрей, прекрати, – не выдержала наконец Валерия. – Дай бедному мальчику поесть.

– Сергей уже не мальчик, мама, – сказала Аня. И Сергей понял, что все будет хорошо.

Откуда ему было знать, что пройдет всего лишь несколько дней и его счастье окажется под угрозой.

.15.

Началось все с совершенно пустякового разговора за столом, когда Валерия к слову спросила у Сергея о его планах на будущее.

– Ну, как по мне, – сказал он, – то нужно использовать все возможности, чтобы сделать свою жизнь лучше. А где еще могут быть такие возможности , как в Америке…

За столом все буквально замерли. Первым нашелся Андрей:

– А при чем здесь Америка? Я так понял…

– Мы все так поняли, – голосом, не допускающим возражений, произнесла Валерия.

Сергей смотрел то на Андрея, то на Валерию. Ему вдруг все стало ясно. Он нашел работу, живет в семье. Все решили, что он передумал насчет Америки, что он и дальше будет жить здесь, с Аней, по крайней мере пока они не подыщут себе подходящую квартиру где-нибудь неподалеку.

Правда, Сергей неоднократно говорил им о своем намерении эмигрировать и уже считал это само собой разумеющимся: они с Аней начнут новую жизнь  за океаном.

Молчание нарушила Валерия:

– Ты не имеешь права увозить мою дочь так далеко. Ведь я ее никогда больше не увижу.

– Мама, – сказал Сергей, – прошу вас. Я знаю, как вы любите Аню и хотите, чтобы она жила в лучших условиях…

– Что это еще за такие «лучшие условия», которых у нас тут нет, а в какой-то Америке есть? – резко переспросила она.

Сергей не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, вы же знаете, как нам, евреям, тут нелегко живется! Повсюду рыщут казаки, что ни день, то погром...

– Только не надо нам рассказывать про казаков и погромы! – взвился Андрей. Его лицо побелело от ярости. – Мы на собственном  опыте  знаем,  каково  живется  евреям  в  этой стране. А если бы и забыли, так пустое место отцовское за обеденным столом напомнит. Думаешь, нам не опротивел весь этот маскарад – игра в «Валерию», «Аню», «Андрея»? Так что не рассказывай нам, что такое погром и  что от него бывает.

– Андрей, прошу меня простить за неосторожные слова. Только вот почему вы не хотите видеть, что все эти трудности –  это лишний повод вам с Валерией присоединиться к нам и уехать в Америку. Там вы сможете и вернуть себе свои имена, и вернуться к своей вере! Начать все с начала! В Америке можно открыто праздновать Шабат, и людям не возбраняется молиться так, как они считают нужным.

– Мама, послушайте меня, – Сергей обратился к Валерии, я не хочу забирать от вас вашу дочь. Я только хочу ей лучшей жизни, как вы не поймете! Прошу вас, поедемте с нами!

Валерия встала.

– Я иду к себе в комнату, вот... Мне надо подумать. Аня... с посудой... – она не договорила и выбежала из кухни, но все заметили, как ее лицо исказилось от боли.

Аня встала было из-за стола, чтобы последовать за матерью, но остановилась – она знала, что мать сама позовет ее, если захочет. И она осталась за столом вместе с Сергеем и братом. Они так и сидели в полном молчании. Сергей все порывался объясниться – ему хотелось сгладить то тягостное впечатление, которое невольно оставили его слова. Но он так и не нашелся, что сказать.

Впрочем, он и сам теперь не был уверен – может, действительно эгоистично с его стороны отрывать Аню от ее семьи, от немногих близких людей, которые есть у нее в этой жизни, от ее дома, чтобы увезти в такую даль? Он повернулся к Ане – она опустила голову и, не поднимая глаз, смотрела на свои руки. Сергей осторожно поднял ее лицо за подбородок. И, когда их глаза встретились, она сказала шепотом:

– Сергей, что бы ни случилось, куда бы ты ни ехал, я от тебя ни на шаг.

Последние сомнения, которые еще были у Сергея, рассеялись окончательно – они поженятся, он станет ее мужем, и они уедут отсюда в Америку. Но только как же она сможет уехать без материнского благословения?

Сергей только тяжело вздохнул. Да, порой среди близких людей в семье бывает тяжелее, чем одному зимой в горах.

Природа,  по  крайней   мере,  ничего   не   усложняет,  а   вот разобраться в движениях души куда сложнее.

– Мама не может ехать, – сказал Андрей, – и ты, Аня, знаешь почему. Она сама ведь не раз говорила, что смертельно боится даже подниматься на палубу, не то что плыть по океану.

Валерия наконец вернулась, и ее голос не оставлял и тени сомнения в том, что решение ее было окончательным.

– В Америку я не поеду, – сказала она. – Я родилась и умру на русской земле. Мой муж нашел в этой земле последний... – она вдруг всхлипнула, но совладала с собой. Взглянув на Аню, она сделала решительный жест рукой: – Хотя я и благословила мою дочь на брак, но ехать за море моего вам благословения не будет, и не просите... но разрешать – разрешаю, так и быть. Куда муж, туда и жена, так заведено, и так будет.

Только прошу вас, если вы меня хоть сколько-нибудь любите, не уезжайте сразу, поживите с нами хоть немного. Дайте мне немного пожить с моей замужней дочерью, чтобы я могла получше узнать, что за человек мой зять.

Сергей, у которого камень упал с души, не мог отказать Валерии в ее просьбе. Он согласился задержаться еще на несколько месяцев. И только тогда улыбка вернулась  на лицо Валерии. Это была счастливая улыбка, улыбка матери, для которой главное в жизни – счастье дочери.

– Что ж, на том и порешим, – сказал Андрей и обнял Сергея, как брата.

Спустя несколько дней, когда уже в полном разгаре были хлопоты, связанные с приготовлениями к свадьбе, Валерия сказала Сергею:

– Вам с Аней придется повенчаться у отца Алексея в церкви, куда мы ходим, иначе этот брак будет считаться незаконным. Но от тебя, Сергей, потребуют свидетельство о крещении. Я так полагаю, что тебя крестили в военной школе и у них должны остаться соответствующие документы. Так что тебе нужно как можно скорее связаться со школой...

Школа... Словно волной, тяжелые воспоминания накрыли его, а он так хотел оставить их в прошлом. Впрочем, обращаться в школу было ни к чему, все документы, что были в его папке, он прихватил с собой. Среди них было и свидетельство о крещении. Просьба Валерии болезненным эхом отозвалась в нем, напомнив, что со школой никакой связи быть не может. Он бежал, он убил своего соученика– кадета, его по-прежнему разыскивают.

Но откуда Валерии было знать, ведь он никогда об этом не рассказывал. И никогда не расскажет ни ей, ни Андрею, ни даже Ане. Тем более Ане.

Поженились они  в  пятницу  вечером, 6 ноября  1891 года, в маленькой часовне. Случилось это шесть месяцев спустя после прибытия Сергея в Петербург. В этот день шел снег, и в мире царили холод, красота и радость. В этот день сбылась Сергеева детская мечта стать частью этой семьи.

Позже в этот день, уже почти под вечер, у них дома состоялась и еще одна брачная церемония. На этот раз уже в узком кругу и по еврейской традиции. Кроме жениха с невестой, ее матери и брата, присутствовали несколько ближайших друзей-евреев. Валерия не рискнула приглашать необходимый по талмудическим правилам миньян,минимум в десять свидетелей.

Свадебным подарком от  Валерии и Андрея была подержанная двуколка, которую выкрасил собственноручно Андрей, и выглядела она как новая. Эта двуколка – а к ней и старая, но вполне надежная лошадка – были отличным подарком для загородных прогулок.

Когда гости разошлись, Валерия выставила молодых за дверь со словами:

– Надо же вам в первый раз прогуляться вместе, как муж и жена!

– Наверное, эта прогулка – тоже традиция? Я что– то про такую не слышал.

– Да, будет традицией... когда-нибудь. А мы будем ее зачинателями. Пойдите прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, – с шутливой строгостью распорядилась Валерия, словно ей не терпелось поскорее войти в новую для себя роль тещи.

Сергей с Аней не стали спорить и пошли рука об руку по заснеженной улице. Падающие снежинки по– праздничному сияли золотом в свете газовых ламп. Да и сама ночь с морозным воздухом, запахом снега и запахом дыма из множества очагов словно решила показать Сергею другой,   незнакомый   Санкт-Петербург,   на   который   он смотрел теперь Аниными глазами.

– А знаешь, мама была права, – сказала Аня. – Она выставила нас, чтобы мы могли подышать свежим воздухом – а ты заметил, что сегодня воздух по-особенному свежий?

Они засмеялись. Затем она сняла рукавицу и сама стянула рукавицу с его руки.

– Я хочу  держать тебя  за руку, Сергей. Не хочу, чтобы какие-то перчатки мешали мне касаться тебя. Чтобы что-то мешало нам чувствовать друг друга...

Он заглянул ей в глаза.

– Давай будем возвращаться, – сказал он. – Пора ложиться спать.

Аня улыбнулась, и румянец, горевший на ее щеках, был не только от холода.

По возвращении они обнаружили, что Валерия и Андрей успели перенести вещи Валерии в прежнюю Анину комнату, а их вещи – в спальню Валерии, которая была больше.

– Вот так будет в самый раз, – объявила им Валерия вместе с пожеланиями спокойной ночи.

А еще раньше, днем, Андрей успел отвести Сергея в сторонку и напомнить ему о том, что по еврейским законам в пятничную ночь мужья обязаны доставить радость своим женам.

Никогда еще Сергею не хотелось так сильно исполнить предписания закона – до самой последней его буквы.

В их брачную ночь Сергей показал своей невесте медальон и поведал Ане его историю. Затем он срезал пять волосков из ее медных локонов, свернул их в маленькое колечко и спрятал за фотографии родителей.

– Было время, когда этот медальон был моим единственным сокровищем, – сказал он ей. – Теперь ты мое сокровище, так что передаю его тебе. – Затем он заключил Аню в свои объятия и сказал: – Мы поженились в тот миг, когда встретились наши глаза.

– Когда тебе было восемь, а мне – пять? – насмешливо переспросила она.

– Именно так... и даже раньше, еще до этой жизни.

Затем, после того как ее первоначальное волнение растаяло, она полностью отдалась ему. Переполняемые страстью, Сергей и Аня обучались путям любви, проводя одну ночь за другой в объятиях друг друга.

Однажды ночью, лежа в кровати, Аня тихо засмеялась в ответ на его прикосновение, нежно прикоснулась к белому шраму на Сергеевой руке и проворковала:

– Давно я не видела нашу матушку такой счастливой.

– Счастливой? Наверное, потому, что мы поменялись комнатами?

– Нет, дурачок... Какие все-таки мужчины бесчувственные существа! Она счастлива потому, что все ее мысли теперь о ее первом внуке.

– Вот оно как... Тогда нам нужно делать все, что от нас зависит, чтобы не обмануть ее ожидания, – сказал он, целуя впадинку на ее горле.

Аня прижалась к нему, возбужденно прошептав ему на ухо:

– Да... начнем же работать над этим планом немедленно.

После их первой пятничной ночи в каждый последующий день Анино желание оказаться в его объятиях только возрастало. Так что у них появились, как и заведено у любящих, свои, понятные только им шуточки по этому поводу. Когда Сергей занимался чем-нибудь по дому, или читал в гостиной, или брился, Аня незаметно подкрадывалась и шептала ему на ухо:

– А скажи мне, муженек, какой сегодня у нас день? И каждый день следовал один и тот же ответ:

– Похоже на то, что сегодня пятница. И она отвечала:

– Так ведь это же мой любимый день... и моя любимая ночь.

Все дни и ночи, которые последовали за их свадьбой, будь то в спальне, или на кухне, или во время прогулок по улицам и вдоль каналов Петербурга, Сергей продолжал рассказывать Ане историю своей юной жизни. Она также делилась с ним своими прошлыми радостями и печалями. Они почти ничего не скрывали друг от друга. Почти ничего.

Тем временем слухи о новых погромах на юге, а также об отдельных случаях, происходивших и вне черты оседлости, дошли и до них. Но не только они – еще сильнее беспокоили Сергея неясные предчувствия, которые говорят человеку о приближающейся буре, даже когда на небосклоне ни облачка. Будь его воля, он немедленно купил бы билеты на ближайший поезд до Гамбурга, а оттуда – первым кораблем в Америку. Он, как мог, старался обуздать свое беспокойство – к тому же жизнь в самом Петербурге была вполне размеренна и спокойна. Не стоит изводить себя изза каких-то непонятных страхов, успокаивал себя Сергей. К тому же он решил для себя уважать просьбу Валерии, хотя понимал, что решительный разговор неотвратим.

В середине января он еще раз переговорил с Валерией, теперь уже с глазу на глаз, напомнив ей о своем намерении как можно скорее ехать в Америку.

– Мама, скоро у меня будет достаточно денег для этого – через месяц, от силы через два. Так что будьте готовы к тому, что мы с вами расстанемся.

– Я все понимаю, Сергей, – ответила она. – Но ведь все так хорошо устроилось, и мы так счастливы вместе. К чему вам мчаться куда-то за тридевять земель?

Всякая беседа на эту тему неизбежно заканчивалась одним и тем же – Валерия внезапно вспоминала, что нужно срочно починить то-то и то-то, и просила Сергея это сделать за свой счет. Соответственно, сбережения Сергея росли медленнее, чем ему хотелось бы. Но и отказать Валерии в ее просьбе он не мог. Ведь, в конце концов, он жил под их крышей и было в порядке вещей вносить свою долю в расходы семьи.

Но нежелание Валерии смириться с мыслью, что их расставание неизбежно, со временем привело к тому, что отношения между ними стали напряженней.

.16.

Каждый новый день Грегор Стаккос начинал с ясной целью, и его мало беспокоило, насколько она согласуется с ничтожными убеждениями или нравственностью остальных людей – тех ничтожеств, которых он ни во что не ставил. Жилистый и мощный, он питал отвращение к тяжелой работе, и поэтому, если ему нужны были еда, деньги или лошадь получше, он просто крал или брал все нужное силой, не заботясь о том, что станется с ограбленными, покалеченными или убитыми владельцами. Ничуть не сомневаясь в своем праве даровать или отнимать жизнь, он уже привык думать о себе как об атамане, чья сила и власть недоступны обычным людям. Недалек тот час, говорил он себе, когда и другие увидят в нем того, кем он уже видел себя, – атамана, старшего среди казаков.

Такие люди, как Грегор Стаккос, нередко становятся вождями народов. Однако, чтобы быть впереди, им нужны еще и приближенные, преданные и умелые, которые стали бы глазами и руками предводителя. Скоро он соберет вокруг себя таких людей. У него все продумано. Пока что Стаккос наблюдал и задавал вопросы.

Однажды дорога привела Стаккоса в казацкую станицу у самого Дона. Это был своего рода казацкий форпост, ограждавший южные рубежи казацких поселений от набегов банд грабителей. После всего нескольких дней в этом селении ему пришлось иметь дело с одним юнцом, который во всеуслышание заявлял, будто Стаккос украл у него нож. Чтобы проучить клеветника, Стаккос избил того до полусмерти, едва не выбив ему глаз. А ножа так и не нашли.

Пару дней спустя одна девушка обвинила Стаккоса в том, что он взял ее силой. Она была дочерью деревенского атамана, так что Стаккосу ничего не оставалось, как поскорей уносить ноги и искать себе более спокойное селение.

«Пожалуй, все-таки не помешает на будущее держать себя в руках», – подумал Стаккос, оттачивая на досуге свое новое приобретение – охотничий нож.

Стаккос ехал своей дорогой, и следом за ним, куда бы он ни повернул коня, ехал однорукий всадник. Он был примерно одного со Стаккосом возраста. В этих краях его знали как Королёва. От Стаккоса также не укрылось, что у него появился незваный попутчик, и он стал расспрашивать людей об этом Королёве. Выяснилось, что многие слышали о нем разное, но мало кто знал, что он за человек. Королёв был на целую голову выше Стаккоса, с грубыми, словно вырубленными топором чертами, глубоко посаженными зелеными глазами и иссиня-черными волосами, связанными в косичку на спине. Пожалуй, этого силача можно было даже назвать красавцем, если бы не рваный шрам на щеке, слишком близко посаженные глаза и недостающая левая рука.

«Он держится особняком, – сказал про него один старый казак – одно время Королёв жил в их деревне. – Появился в наших краях примерно с полгода тому, но не прижился». А теперь этот гигант повсюду ездил следом за Стаккосом.

Наконец Стаккос решил поговорить с ним по душам.

– Чего за мной увязался?

– Повидал я на своем веку немало народу, но таких, как ты, не встречал. Хочу понять, стоит ли приставать к тебе в товарищи.

– В товарищах я не нуждаюсь. Но тот, кто пристанет ко мне, под мое начало, жалеть не будет.

– Тогда покажь, каков ты в деле, – сказал Королёв, слезая с коня и расстегивая единственной своей рукой ворот рубахи. Голос у него был необычно сипловатый, чем-то напоминавший змеиное шипение. Грегор Стаккос только кивнул в ответ. Он и бровью не повел в ответ на вызов гиганта, хотя все в нем кричало от восторга – вот оно, его единомышленники начинают собираться.

– Ну, коли просишь, – в свою очередь спешился и Стаккос. Хотя его противник выглядел внушительно, Стаккос хорошо знал, в чем крылась его собственная сила – в готовности скорее принять боль или даже смерть, чем поражение.

Королёва же, напротив, его неожиданное хладнокровие смутило. Он привык, что мужчины, словно трусливые псы с поджатым хвостом, спешат убраться подобру-поздорову, пока дело действительно не дошло до драки.

Они кружили друг против друга, не отводя глаз и испытывая противника, сверяли свою ярость и свою решимость победить с яростью и решимостью другого. Грегор первым рванул на себя противника, но Королёв дрался исключительно хорошо даже одной рукой. Он бы и вышел из боя победителем, если бы не ошибся в Стаккосе, недооценив его живучесть. Удары Стаккоса, обычно валившие людей с ног, на Королёва не оказывали видимого воздействия. Но пары ударов Королёва хватило, чтобы у того хлынула кровь горлом.

Королёв привык все свои схватки заканчивать, хватая сзади соперника своей единственной рукой за шею. Это его и подвело. Как только Королёв оказался сзади и его рука обвила шею Стаккоса, тот немедленно провел бросок, и Королёв тяжело, словно куль с мукой, грохнулся оземь. А Стаккос уже держал нож в руке.

Приставив колено к массивной груди гиганта и поигрывая ножом у его щеки, Стаккос спросил:

– Так чем мы закончим нашу встречу? Выбор за тобой – хочешь, еще одну щеку порежу, а хочешь – руку прочь, чтобы того... не кренило в другую сторону.

– Поступай как знаешь, – только и сказал однорукий гигант. – Но я все равно поеду следом за тобой, хочешь ты того или нет. И буду рядом, пока сам не решу уйти.

– Ух ты, слова-то какие нашел! Ты, гляжу, мастер не только кулаком махать. Что ж, рядом так рядом.  Давай руку, раз уж я ее не отхватил.

И Стаккос протянул ему руку, чтобы помочь подняться с земли. Но Королёв, словно пружина, вскочил и уже был на коне. По дороге у них завязался разговор, не слишком похожий на дружескую беседу. Скорее это был сговор сообщников.

Стаккос спрашивал о его жизни напрямую, без околичностей, и так же просто отвечал ему Королёв. Откуда шрам? Пацаненком  сам  себя порезал, чтоб не звали мазунчиком. Когда руку потерял? Три года назад, повздорил с мужиком в трактире, а тот возьми да и схватись за топор.

– Я-то сам не душегуб, – просто сказал Королёв, – но пришлось его жизни лишить, уж больно топором размахался.

Но, прежде чем расстаться с жизнью, мужик так рубанул его топором, что Королёв посчитал бесполезной тратой времени возиться с раной. Того гляди, загноится. Чтобы этого не случилось, он взял тот самый топор – хозяин его к тому времени уже валялся под лавкой со сломанной шеей – и доделал то, с чем не справился мужик. После этого у него еще хватило сил подойти к жаровне и сунуть обрубок в горящие угли.

–Сам после этого чуть концы не отдал, – кивнул своим воспоминаниям Королёв, – но ничего, как видишь, жив остался.

Чем дольше они ехали, тем больше убеждался Стаккос, что у них с Королёвым много общего. И тот рано ушел из дому, но распространяться об этом не захотел, сказал только:

– Набедокурил я. Стали меня все бояться.

– И что, на порог указали?

– Не-а... – покачал головой тот. – Как-то просыпаюсь я утром, а дома никого... ушли. Во как.

Он потянул коня за узду и пристально взглянул на Стаккоса:

– Ты слушать – слушай, а болтать не моги. Так и порешим: кому сболтнешь лишнего про меня, оставлю без языка. Или ты  меня без руки. Но теперь я уже  умный. Знаю, как с тобой надо драться.

Стаккос так же спокойно ответил на его взгляд, не отводя глаз, и у Королёва все похолодело внутри. Впервые в своей жизни он узнал, что такое страх – чувство, неведомое ему до той поры. Он отвел глаза и добавил еще одно условие:

– С женщинами я не прочь... того... повозиться. Так что ежели будем кого брать в полон...

– А на что нам эти пленные, подумай сам?

– Раз так, тогда сначала женщин – мне, а потом можно и головы с плеч. Согласен?

– А отчего ж и нет? – ухмыльнулся Стаккос. Королёв хочет женщин – будут ему женщины. Стаккосу нужна власть. И она будет принадлежать только ему.

Так они и договорились. Шло время, и к этим двоим, что заключили между собой соглашение на большой дороге, стали подтягиваться такие же, как они. Словно мухи на навоз, слетались они отовсюду, привлеченные невиданным прежде казачеством, во главе которого  стояли  некий атаман Стаккос и его «рука» – свирепого вида однорукий великан.